В Америку

III.

-- Какие они все добрые, ласковые,-- говорил Мейер.-- Я еще таких людей не видал...

-- Когда люди сыты, они ласковы, а когда голодны -- кусаются, вот! -- с сердцем ответила Малка -- Отчего посессорше быть злой -- ее урядник гонит из родного угла? Отчего барышне Лизе быть сердитой -- у нее, быть может, сапоги в дырах? А молодая мадам, а студент -- отчего им быть неласковыми? У них хлеба нет? На зиму, может быть, дров не будет? Добрые! А попроси я у них сто рублей на Америку -- дадут они, как вы думаете?

-- Может быть, и дадут, -- неуверенно ответил Мейер.

Малка рассмеялась злым, сухим смехом.

-- Дадут! Нищему, калеке гривенник дадут и чтобы их за это похвалили! А сто рублей -- подавятся ими, а не дадут! Но не доживут они, чтоб я у них просила...

-- Як Малка заведет шарманку про Нейманов, можно думать, что они забрали у нее весь "маионтэк", -- язвительно сказал Демко. Ее нападки на Нейманов нисколько его не волновали. Это были для него мертвые, бездушные слова. Вся тлевшая еще в нем жизненная энергия вспыхивала только при напоминании о прошлом Богучиньки и панах Богучиньских, но так как он не любил Малку, то не мог упустить случая подразнить ее.

Малка обвела взглядом дремавшего Герша, Геню, стоявшую с метлою в дверях, и Мейера, точно испрашивая у них разрешения на что-то, и остановила глаза на Демко.

-- Если бы не было богачей Нейманов, -- начала она с сдержанным волнением,-- то не было бы таких несчастных, как я, а если б не было магнатов Богучиньских не было бы Демка-кухара и слепого Герша, а был бы пан Демко и зрячий раби Герш! А кто не пан, тот хам! Вот вам! -- закончила она и, вскочив с заваленки, быстро вошла в избу. "

Демко послал ей в догонку "жыдивку" и плевок, и надвинув шапку на побагровевшее от гнева лицо, усиленно запыхал трубкой.

В избе с земляным полом, с балками и печью, занимавшей треть комнаты, стояла огромная деревянная кровать с горой перин и подушек, вдоль стен две широкие лавки и меж двумя квадратными окошками некрашеный стол. Малка разложила свою работу и принялась шить. Геня подошла к ней и молча смотрела на нее. Покорная и тихая, она не понимала ее злобы, и ее взволнованные речи смутно пугали ее. Порой, когда она улавливала восхищенные взгляды, улыбки, с которыми Мейер слушал ее подругу, в ней вспыхивало нехорошее темное чувство, но быстрое, мимолетное... И когда она думала о том, как тяжело живется Малке, ее матери и отцу, и что девять человек детей с тех пор, как родились, ни разу не были вполне сыты, ее сердце обливалось слезами, потому что ей нечем было поделиться с ними. Малка молча, лихорадочно шила несколько минут, потом бросила работу в сторону и стукнула кулаком по столу.

-- Не могу я больше жить так! -- вскрикнула она. -- Не могу и не хочу, не хочу, не хочу! Чем я хуже других? Чем я хуже какой-нибудь Нейман? Посмотри, какие у меня сапоги! Смотри, смотри... без подметок... У меня ноги болят, ноют... Пальцы пухнут!.. Дома грязно, шумно, плач, визг... Я не могу больше! Я с ума сойду!

-- Успокойся, успокойся, Малка! -- говорила Геня, бледная и печальная.-- Бог поможет... Бог...

-- А-а-а! -- точно от сильной боли простонала Малка,-- Бог поможет... поможет... в горничные опять пристроиться, в няньки или в мастерицы на шести рублях в месяц... Не надо мне! Ничего мне не надо! Лучше я пропаду... совсем пропаду... Я знаю, что я сделаю., И я это сделаю, Геня., Увидишь, Геня, я это сделаю! -- истерично вскрикивала она и, уронив голову на стол, зарыдала: горько, глухо, словно сотни, тысячи забытых, обойденных на празднике жизни плакали ее слезами.

Заслышав в сенях шаги, она быстро вытерла слезы, и, отвернув лицо от света, низко наклонилась над работой.

К столу подошел Мейер и, добродушно улыбаясь, сказал:

-- Опять затянули песню про Богучиньских.

Геня чуть раздвинула губы в снисходительную усмешку, а Малка печальным, сдавленным голосом, в котором дрожали еще рыданья, ответила:

-- Может быть, так и надо, чтобы люди были довольны, когда другие сыты, богаты, счастливы,. Может быть, так и лучше... Желать для себя -- только мука.. Все равно никогда ничего не получишь.,

-- Почему никогда! -- серьезно, почти строго сказал Мейер.--И если вы верите в Бога, как вы можете говорить такие слова... И откуда вы знаете, что в Иом-Кипур решено на небе сделать с вами, с Геней, со мной... Может быть, там решено, чтоб ваш отец стал хорошо торговать и устроил себе большую лавку, а не такую, как теперь с дегтем и с нитками... Кто может знать... Быть может, Бог решил, чтоб через год мы все были богаты и жили, как Нейманы, в чистых красивых комнатах, и чтоб у нас тоже пахло цветами...

Малка прервала его:

-- Я живу уже двадцать два года и помню только голод, холод, муки... А за что? За что?.. И куда мне броситься? что я могу сделать? Чтобы в город поехать какое-нибудь подлое место искать, нужно три рубля... У нас их нет. И когда они могут быть, когда девять ртов ежедневно просят хлеба... Что же вы говорите глупости, Мейер? Мы все, как в тюрьме сидим... Мы все в железных цепях... и никуда не можем двинуться. Потому что нищета это -- железные цепи...

-- Говорят, отец Неймана был носильщик, -- робко вставила Геня.

-- Да, да! -- горячо подхватил Мейер,-- я тоже слышал... Я тоже слышал... А теперь они купаются в золоте. Отчего это с нами не может быть... Бог один для всех... И если Он захочет то мы тоже будем жить, как Нейманы, и вы, и Геня тоже будете иметь красивые платья, а наши дети будут играть на фортепиане, а когда Малка будет петь, гости тоже будут хлопать и кричать: "браво, браво, браво".

Обе женщины улыбнулись, и лицо Малки просветлело.

-- Да, мы раз с Геней смотрели в окна, когда у них было много гостей, -- заговорила она тихо и мягко, как успокоенный ребенок. -- Тогда был настоящий бал... И барышня Лиза пела, и тоже все кричали "браво, браво" и хлопали... А она вовсе не так хорошо поет.

-- Кричит... точно ее душат, -- заметила Геня.

-- Вы поете гораздо лучше! -- убедительно сказал Мейер.

Прелестное лицо Малки заиграло улыбкой, она представила себя в белом платье, с бриллиантами, как молодая мадам Нейман, она поет перед гостями в освещенном красивом зале, и все ее окружают и говорят: "браво, браво, браво!.."

Все трое, Малка, Геня, Мейер, быстро и перебивая друг друга, заговорили о том, что они сделают, когда Бог, который Один для всех и никого не забывает... Когда Бог пошлет им богатство, как послал Нейманам, и рисовали картины упоительной, счастливой жизни и стыдливо улыбались, точно совестились своих слов...

В низкой комнате с земляным полом стоял отраженный тусклыми стеклами зеленый полусвет.