В баню

Глава III. Интересный малый

Отплёвываясь и размазывая ещё не окрепший толком снег по лицу, Пень бодрым маршем, на пузе, устремился к сиротливо «раскинувшимся» лыжам.

Подобр-ал родные.

Не так-то просто…

Не так-то просто было выбраться на скользкую дорожку, но гном, повидавший «доступные обеды» по цене трёх полных рабочих смен за тарелку, сумел и это.

Блистательно — он пару раз подпрыгнул. И похлопал себя по помятым в ярко-рыжих заплатках бокам.

Грудь его надулась, а настоящие, приглаженные техническим салом, гномьи усы солидно встали ежом.

Картина была великолепной.

Пенька присвистнул носом.

— И ветчины не забудь купить! — бросила Ингрид со стороны горшков.

Махнув тряпицей на прощанье, гномиха захлопнула окно.

Крупные (самые крупные, какие Пень только мог себе позволить) серьги-капельки вызывающе сверкнули на прощанье. Ставни хлопнули повторно. Стёкла выдержали.

На улице Светлой шахты, меж бюстом Варвара Освободителя и старой флегматичною сосною — стало тихо.

«А ей идёт», — не мог не ответить Пень.

Это платье.

Особенно удачно оно подчёркивало у гномихи живот и бёдра.

Почти любой фасон, какой бы Ингрид ни отыскала, всегда подчёркивал бёдра.

Дом-скала с десятком окон показался необычайно белым. Небо было серым. И ледяная крошка мерно ссыпалась с облаков.

С детской наивностью она собиралась подпереть их дверь.

Истинному гному— сугроб не помеха!..

Выдохнув белое, но непременно большое и внушительное облачко, Пень шершавой ладонью пригладил совершенно гладкую макушку. Сопнул, как принято было в их семье, и свистнул. И кепку с утепленьем нахлобучил чуть пониже.

Он бы и на уши натянул, да те, как всегда, стояли торчком!.. Что с ними поделать.

Пенька отыскал утеплённые рабочие перчатки мастерской «Фиалка». Поглядел на вышитую очень искусно пару сиреневых ромашек. Дважды подумал. И вновь оценивающе посмотрел на заснеженную гору.

«Хорошая погода сегодня».

Было тихо после первого дня. И пусто. Необычно светло на скользкой дорожке... Даже непривычно. Оглядевшись, гном нашёл на горизонте тёмный кудрявый ельник. Белая шапка снега очень шла ему.

«Разве я подождать не могу?!.. В лесу».

Пень ещё раз сопнул. И принялся привязывать пару больших охотничьих лыж к ногам. Захрустел рыхлый снег. И скрип от хорошо натёртых, но старых пошёл вдоль улицы гномов.

Низенькие, но очень прочные домики с «квадратными» окнами и при изяществе раритетных клумб. Словно чаш, полных снега.

Пенька неожиданно припомнил, как еще в детстве он покупал стаканчики с эльфийским мороженым. Всего по медяку. Со вкусом сливок.

Морщась, гном чуть повёл плечом.

… Презанятно поднял руку.

Палка зацепилась — но он всё равно её поднял.

«Три дорожки к чете Монолитов, — отметил старый гном. А ещё через пару-тройку шагов добавил: — И не одной у дома Шишки…Интересно».

Не дорожка даже, а целая тропа… настоящая проторенная трасса в три полосы появилась за это утро под окнами Гвоздя.

«Будто стадо обезумевших оленей пронеслось».

Всех «обезумевших» представлял лишь один молоденький Гвоздь.

«Да-а, — с высоты седин. — А моя-то Ингрид все спички за пол года покупает».

Пенька очень любил свою жену.

Особенно когда та накрывала на стол. Когда Ингрид изящно вскрывала бочонок — он любил её ещё больше.

Но когда та начинала «говорить».

… Уши гнома сворачивались.

… И становились похожи на маринованные груши.

(Так, по крайней мере, утверждала Ингрид).

От одного воспоминанья густые брови Пня сошлись, а борода его округлилась.

«Ежом поднялась», — как утверждала та же Ингрид.

Пока никто не видит, гном чуть запахнулся.

Очень скоро Пень почувствовал, как по спине его разлилось тепло. Не слишком-то хороший признак.

Гном уже давно заметил… что при подобном он вечно запарывал смену.

… А раз он даже едва дошёл до проходной.

«… Каждый гном режет скалу для своих детей... Которые съезжают и начинают всё сначала… Вопрос: откуда взять столько скал?»

Пень чуть усмехнулся.

Лыжи скользили, а лес-наглец всё никак не желал приближаться.

Пню повстречалась закрытая в честь Киянки лавка травницы. Пекарня. А после большая вывеска «Всё вылечу». Рядом с почти занесённым дощатым забором, у разбитого фонаря возвышалась крыша ещё одной пекарни.

«Мир непрост», — гласило изреченье вандала-пессимиста на специально раскопанном заборе.

Ещё вчера доску украшала ещё и иллюстрация «мира»… но по многочисленным просьбам матерей сей мир замазали сизой краской.

Получилось даже более похоже.

Вдоль заледеневшей лыжни сменяли одна другую крыши: пекарня, мастерская. И пекарня.

И ещё одна пекарня.

За ближайшей ёлкой она почти сравнялась с белой «землёю», больше напоминая сугроб. Но вывеска зато «светилась»!

Она регулярно очищалась местными мальчишками за несколько крон.

«Самый Вкусный День!»

Сухари по вкусным ценам!

С тех пор, как вожди обозначили задачу: « Зарабатывайте сами», — количество пекарен, точек отдыха и лечения на бороду заметно выросло.

Они появлялись необыкновенно быстро.

Кто-то пёк, а кто-то точил ключи.

А Гвоздь, добрый сосед и почти что знакомый, даже умудрился ночами мастерить свои «уникальные» набойки. Чем они «уникальны» никто не знал, но зато табличка на входной двери была натёрта воском.

Кстати о нём.

Примерный семьянин не завернул ни к первой пивной… ни ко второй.

Ни к третьей!

И даже на трактир несчастный гном не обратил вниманья!

Глубокий след от «авторских» его набоек тянулся строго к продуктовой лавке.

Под вывеску:

«Песок, навоз, торф, дрова».

— Надо будет на ужин его позвать, — отметил Пень. — А то у него борода ещё молодая… Интересный малый».

Морщась, гном поднял руку.

Поморщился и медленно выдохнул.

Не спеша.

Аккуратно отталкиваясь облезшими за год палками, он неспешно побрёл.

* Киянка — национальный праздник гномов. Неофициально приурочен ко дню созревания пива. Официально — к именинам третьего племянника Вождя собрания.