В безумии

3

Джордж Дункан постарел, но я узнал его сразу, в ту же минуту, как вошел в магазин. Он стал совсем седым, лицо приобрело старческое выражение, но это был тот самый человек, что часто давал мне пакетик мятных конфет. Отец покупал у него бакалейные товары и отруби, которые Джордж Дункан выносил из соседней комнаты, где он держал корм для скота.

Хозяин магазина находился за прилавком, разговаривая с женщиной, стоявшей ко мне спиной. Его серьезный голос ясно звучал в комнате.

— Те парни Уильямса, — говорил он, — доставляли всегда много беспокойства. С того момента, как он здесь появился, наша община не видела от Тома Уильямса и его семьи ничего, кроме горя. Говорю вам, мисс Адамс, это совершенно неисправимые люди, и я бы на вашем месте не стал бы о них беспокоиться. Я бы проучил их как следует и показал бы, как хулиганить. Я бы положил этому конец.

— Но, мистер Дункан, — проговорила женщина, — они вовсе не такие плохие. У них нет пороков; конечно, их манеры ужасны, но в сущности они не порочны. Они всю жизнь находятся под давлением. Вы не можете себе представить, что это такое — социальное давление.

Хозяин лавки улыбнулся ей, но в его улыбке сквозило больше угрюмости, чем веселья:

— Я знаю. Вы говорили мне это и раньше. Они отвергнутые. Мне кажется, именно так вы говорили.

— Верно. Отвергнутые другими и отвергнутые городом. Их чувство собственного достоинства уязвлено. Когда они придут, я попрошу вас присмотреть за ними.

— Вы правы, я так и сделаю. Я просто от них отвернусь.

— Это возмутительно. Они ударят вас за это.

— Не меня, я никогда им ничего плохого не сделал.

— Может быть, — согласилась она, — не вы лично. Но мы все вместе. Они чувствуют, что каждая рука поднята против них. Они знают, что их никто не любит. У них нет места в этой общине не потому, что они что-то сделали. Просто община давно уже решила, что это нехорошая семья.

— Я думаю, что это верно — плохая семья…

Я видел, что магазин лишь слегка изменился: на полках — новые товары, а многие старые отсутствовали. И полки оставались теми же самыми. Старая круглая стеклянная витрина исчезла, но старый станок для резки табака по-прежнему был привинчен к прилавку. В дальнем углу стоял холодильник для молочных продуктов, это был единственный, действительно новый предмет во всем магазине.

Потухшая печь также находилась в магазине, в центре его, и те же самые старые стулья стояли вокргу нее, отполированные от долгого сидения. В углу стояла все та же старая перегородка, отделявшая почту, а в ней окошко. Та же открытая дверь, которая вела в заднее помещение. Оттуда доносился запах корма для скота.

Все было так, как будто я видел это место только вчера и, придя утром, слегка удивился происшедшим за ночь переменам.

Я повернулся и посмотрел на улицу через грязное окно. Здесь тоже были кое-какие изменения. На углу, там где раньше находился пустой участок, теперь стояла авторемонтная мастерская, сложенная из бетонных блоков, а перед ней — единственный бензонасос с облупившейся краской. Дальше — парикмахерская — крошечное здание, которое вообще не изменилось, только стало более тусклым и еще больше требовало окраски, чем я это предполагал. Стоявшая рядом раньше лавка скобяных товаров, насколько я мог видеть, вообще не изменилась.

Разговор за моей спиной, очевидно, подошел к концу, и я повернулся. Женщина, разговаривающая с Дунканом, шла к двери. Она оказалась моложе, чем я думал, слушая ее голос. На ней была серая кофта и юбка, а ее угольно-черные волосы были стянуты в тугой узел. Она носила очки в оправе из какого-то бледного пластика, и на ее лице царило какое-то смешанное выражение беспокойства и гнева. Она шла быстрой воинственной походкой и была похожа на секретаршу какого-то большого начальника — деловая, краткая, готовая оборвать любую обращенную к ней глупость.

У двери она остановилась и спросила Дункана:

— Вы ведь придете сегодня вечером на новую программу?

Дункан улыбнулся ей:

— Еще ни одной не пропустил. За много лет. Не думаю, что пропущу и на этот раз.

Женщина открыла дверь и быстро вышла. Краем глаза я видел, как она целеустремленно двинулась по улице.

Дункан вышел из-за прилавка и направился ко мне.

— Я могу для вас что-нибудь сделать? — спросил он.

— Мое имя Хортон Смит. Я прислал свою просьбу…

— Минутку, — быстро ответил Дункан, пристально глядя на меня. — Когда начала приходить ваша корреспонденция, я узнал ваше имя, но сказал себе, что тут может быть какая-то ошибка. Я подумал, может…

— Ошибки нет, — сказал я, протягивая руку. — Здравствуйте, мистер Дункан.

Он схватил мою руку и пожал ее.

— Маленький Хортон Смит, — проговорил он. — Вы часто приходили со своим папой… — Глаза его сверкнули под тяжелыми бровями, он еще раз пожал мне руку.

«Все в порядке, — подумал я, — старый Лоцман Кноб по-прежнему существует, и я здесь не чужак. Я вернулся домой…»

— Вы тот самый, что часто выступает по телевизору и по радио? — спросил он меня.

Я подтвердил.

— Лоцман Кноб гордится вами, — проговорил Дункан. — Вначале было трудно привыкнуть слушать по радио парня из нашего города, и видеть его на экране. Но мы приспособились, и теперь большинство из нас постоянно слушает вас и обсуждает это впоследствии. Мы говорим между собой, размышляя, что Хортон сказал вчера, принимаем ваши слова на веру, как проповедь. Но, — добавил он, — зачем вы вернулись? Не в том дело, что мы не рады вас видеть…

— Я думаю остаться здесь на некоторое время. На несколько месяцев. А может быть, и на год.

— Отпуск?

— Нет. Не отпуск. Я хочу кое-что написать. Для этого мне нужно куда-нибудь уехать, где у меня было бы свободное время.

— Книгу?

— Да. Я надеюсь, что это будет книга.

— Мне кажется, у вас есть о чем написать. Вы многое можете рассказать. О всех странах, в которых бывали. Вы ведь были во многих?

— Не очень.

— А Россия? Что вы думаете о России?

— Мне нравятся русские. Они во многом похожи на нас.

— Вы хотите сказать, что они похожи на американцев? Идемте к печи, — предложил он, — посидим, поговорим немного. Я сегодня ее не топил. Решил, что не нужно. Вспоминаю ясно вашего отца, сидевшего вот здесь и разговаривающего с остальными. Он был хорошим человеком, ваш отец, я всегда говорил, что он рожден для того, чтобы стать фермером.

Мы сели на стулья.

— Ваш отец жив?

— Да. И мать тоже. Они в Калифорнии. На пенсии, и живут хорошо.

— У вас есть где остановиться?

Я покачал головой.

— Новый мотель ниже, у реки, — объяснил Дункан. — Построен год назад. Новые люди, по фамилии Стронтер, сделают вам скидку, если вы остановитесь больше чем на два дня. Я поговорю с ними об этом. Вы ведь не приезжий. Вы наш, и вы вернулись домой. Они должны это понять.

— Как рыбалка?

— Лучшее место на реке здесь. Сможете даже нанять лодку или каноэ, хотя я не могу себе представить, кто будет рисковать своей шеей в каноэ на нашей реке.

— Я надеялся как раз на такое место, — заметил я. — Боялся, что не найду.

— Все еще сходите с ума по рыбалке?

— Мне нравится это занятие.

— Помню, мальчишкой вы ловили голавлей.

— Голавли, это хорошо.

— Вы должны помнить многих наших. Все они захотят вас увидеть. Почему бы вам не принять участие в школьной программе сегодня вечером? Там будет много народа. А это была учительница, ее зовут Кэти Адамс.

— У вас все та же школа в одну комнату?

— Конечно. На нас оказывали давление, чтобы мы соединились с соседними районами, но как только дело дошло до голосования, мы это провалили. Дети получают такое же образование в нашей школе, как и в новых роскошных зданиях, а стоит это гораздо дешевле. А кто хочет идти в высшую школу, тем мы платим за обучение, хотя таких немного. Так что нам всем дешевле. Да и зачем тратить время на школу, когда тут шайка таких парней, как это отродье Уильямса…

— Простите, но когда я вошел, я случайно услышал…

— Позвольте мне сказать вам, Хортон, что Кэти Адамс отличная учительница, но она слишком мягкосердечная. Она всегда заступается за этих парней Уильямса, а я говорю, что они лишь шайка головорезов. А вы, наверное, не знаете Тома Уильямса? Он появился уже после вашего отъезда. Работал в окрестностях на ферме, но по большей части бездельник, хотя откуда-то добывал деньги. Он уже давно вышел из брачного возраста, когда женился на одной из дочерей Маленькой Отравы Картер. Ее звали Амелия. Вы помните Маленькую Отраву?

Я покачал головой.

— У нее был брат, которого мы называли Большой Отравой. Никто не помнит их настоящих имен. Вся семья эта жила внизу, на острове Мускусной Крысы. Ну, во всяком случае, когда Том женился на Амелии, он купил маленький участок в нескольких милях от Одинокой Горы и попытался построить там ферму. Ему это удалось, не знаю уж как. И с тех пор у него каждый год появляется ребенок, а миссис Уильямс не обращает на детей никакого внимания. Говорю вам, Хортон, это такие люди, без которых мы вполне можем обойтись.

Я покачал головой.

— У Амелии был брат, которого мы называли Большой Отравой, — повторил Дункан. — Никто не помнит их настоящих имен. От этого Тома Уильямса и его семьи — одни бесконечные неприятности. У них столько собак, что некуда палку ткнуть, и все эти собаки — совершенно бесполезные, как и сам старый Уильямс. Они бегают повсюду, дерутся, грызутся. Том говорит, что любит собак. Вы слышали что-нибудь подобное? Ужасная публика — и сам Том, и его собаки, и его парни — от них только и жди беды.

— Мисс Адамс, кажется, говорила, что это не только его вина, — напомнил я ему.

— Я знаю. Она твердит, что они отвергнуты и испытывают дискриминацию. Это еще одно ее любимое слово. Знаете, что такое дискриминация? Это значит, что кто-то не встречает гостеприимства. Не было бы необходимости в дискриминации, если бы все хорошо работали и имели достаточно здравого смысла. О, я знаю, что говорит по этому поводу правительство и как оно твердит, что мы должны помочь им. Но если правительство придет сюда и взглянет на этих дискриминированных, оно тут же убедится, что ошиблось.

— Когда я ехал сюда, я все думал, есть ли тут еще гремучие змеи?

— Гремучие змеи?

— Их было множество, когда я был маленьким мальчиком. Я все надеялся, что теперь их, возможно, стало меньше…

Он покачал головой:

— Но и сейчас их множество. Пойдите в холмы, и вы найдете их там достаточно. Вы ими интересуетесь?

— Не особенно.

— Приходите на вечернюю программу, — пригласил Дункан еще раз. — Там будет много народу. Некоторых вы знаете. Последний день занятий. Дети покажут что-нибудь и споют. А потом будет распродажа корзиночек. Деньги пойдут на покупку новых книг в библиотеку. Мы все еще придерживаемся старых обычаев, годы мало изменили нас. У нас свои развлечения… Сегодня продажа корзиночек, а две недели спустя будет Земляничный праздник в методистской церкви. Это прекрасная возможность увидеться с друзьями.

— Приду, если смогу, — пообещал я, — и на программу, и на праздник.

— Вам есть письма. Уже неделю или две, как приходят. Я все еще здесь почтмейстер. Почтовая контора находится в этом здании сто лет. Предлагали убрать ее отсюда, объединить с конторой в Ланкастере. Правительство никак не может оставить нас в покое. Всегда что-то хочет изменить. Улучшенное обслуживание — так оно это называет. Не вижу плохого в том, чтобы выдавать почту в Лоцмане Кнобе, как и все последние сто лет.

— Я думаю, у вас много почты для меня. Я предупреждал, чтобы ее пересылали сюда, а сам не торопился. Останавливался в разных местах…

— Хотите взглянуть на старую ферму, на которой когда-то жили? Там теперь живет семья Боллардов. У них несколько парней, почти взрослых, они пьют и дерутся.

Я кивнул:

— Вы говорите, мотель ниже по реке?

— Точно. Пройдите мимо школы и церкви до поворота дороги налево. Немного дальше увидите знак: «Мотель «Берег Реки»». Там ваши письма…