В боях за Молдавию. Книга 1

Н. И. Бирюков, гвардии генерал-лейтенант запаса, Герой Советского Союза Двадцатый гвардейский

Освобождению Молдавии предшествовал ряд операций, успешно проведенных после величайших сражений на Волге и Курской дуге. Нанеся противнику поражение в районе Корсунь-Шевченковский, части 2-го Украинского фронта обрушили свой очередной удар на врага в районе Умань-Ботошаны. Этот удар для фашистов был полной неожиданностью. Они и мысли не допускали, что русские решатся наступать в условиях весенней распутицы.

Земля превратилась в сплошное месиво, реки и низменные места наполнились талой водой. А на возвышенностях еще оставался рыхлый снег. Местность стала труднопроходимой. Балки и пойма Южного Буга — вовсе непроходимы. Войска могли передвигаться лишь по дорогам с каменным покрытием. Но их было так мало…

В этих боях участвовал и 20-й гвардейский стрелковый корпус, которым я командовал. Сформированный сразу же после битвы на Волге, он вступил в бой 18 августа 1943 года под Ахтыркой и вел бои непрерывно до полного освобождения Украины. Корпус, усиленный танковыми, артиллерийскими и саперными частями, представлял собой главную группировку на правом фланге оперативного построения войск 4-й гвардейской армии 2-го Украинского фронта. Имея в своем составе 62-ю гвардейскую стрелковую, 6-ю и 5-ю гвардейские воздушно-десантные дивизии, взаимодействуя с танковым корпусом генерала Кириченко танковой армии генерала Ротмистрова, наш корпус успешно развивал наступление, действуя на направлении главного удара. Неотрывно преследуя остатки разбитого врага на 40-километровом фронте, он приближался к Днестру. Стремительнее других продвигалась 62-я гвардейская стрелковая дивизия.

Днем 18 марта 1944 года я поехал в 5-ю гвардейскую воздушно-десантную дивизию. Она в продвижений резко отставала от других дивизий. Надо было уточнить обстановку на месте и помочь командиру этой дивизии полковнику Павлу Ивановичу Афонину выполнить боевую задачу. Дивизия находилась на рубеже Бритавка — Гонотовка. На направлении Рыбница значительно усилилось сопротивление противника, которое затормозило продвижение 21-го гвардейского стрелкового корпуса П. И. Фоменко, действовавшего левее нас. Это сказалось и на темпе наступления 5-й дивизии.

Командиры соединений доложили обстановку. Полковник П. И. Афонин объяснил причины неудачи. Я приказал ему использовать успех своего правого соседа и уплотнить боевые порядки дивизии к своему правому флангу.

Когда я вернулся на КП нашего корпуса, развернутый в Куреневке, все офицеры штаба и политотдела были в сборе.

— Что нового, Михаил Иванович? — спросил я начальника штаба корпуса.

Полковник Забелин доложил спокойно и четко:

— 62-я гвардейская стрелковая дивизия полковника Мошляка уже вышла на Днестр в районе Янкулово, что в 8 километрах юго-восточнее Ямполя; 6-я гвардейская воздушно-десантная дивизия генерала Смирнова тоже вышла к Днестру; ее 20-й полк километрах в пяти северо-западнее Великой Косницы; 14-й гвардейский воздушно-десантный полк вошел в Великую Косницу, ведет разведку Днестра; 17-й гвардейский воздушно-десантный полк, ваш резерв, в районе Требусовки.

— Товарищ генерал, много артиллерии застряло в пути от Южного Буга, — вставил командующий артиллерией корпуса полковник И. А. Корецкий.

— Что ж, такое положение у всех, — сказал я. — Но это не должно помешать нам «перепрыгнуть» через Днестр. Не так ли, Василий Федорович? — обратился я к своему заместителю по политчасти.

— Совершенно точно, — ответил он своим излюбленным выражением.

— Очень хорошо. Разъясните всем, что наша задача — освободить от фашистских захватчиков Молдавию. Форсировать Днестр. Форсировать его с ходу. — Затем я спросил корпусного инженера:

— Ваше мнение, товарищ Сирюк?

— Опыт форсирования рек у нас большой. Думаю, что преодолеем Днестр на подручных средствах, — уверенно и спокойно ответил он.

— Ну вот и хорошо. Поедем на Днестр, — сказал я начальнику штаба корпуса.

В Великой Коснице, расположенной у крутого берега Днестра, мы встретились с командиром 6-й гвардейской воздушно-десантной дивизии генералом М. Н. Смирновым.

— Михаил Николаевич, — сказал я ему, — у нас нет переправочных средств. А преодолеть Днестр мы обязаны.

— Вот и я думаю, как это лучше сделать, — ответил генерал Смирнов.

— Я приказал узнать, какие подручные средства имеются у населения. Может быть, есть лодки или хотя бы доски, бревна, бочки, — сообщил инженер Сирюк.

Началась подготовка преодоления Днестра. Кто-то из местных рыбаков (по документам после войны я установил, что это был Федор Лаврентьевич Стариш) не только предложил нам свою лодку, но и сам вызвался оказать помощь в переправе войск. Его примеру последовало еще несколько рыбаков (А. В. Вознюк, А. М. Крыминский, Г. С. Федик и 3. А. Чебан). Впоследствии был Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении этих товарищей правительственными наградами, вручать которые ездил из Оргеева в Великую Косницу начальник отдела кадров корпуса майор А. П. Георгиевский. Другие помогали вязать и сколачивать плоты, собирать и подносить материалы для них. Народ Молдавии не только ждал своего освобождения от немецко-фашистских оккупантов, но и всеми мерами способствовал ему.

— А вас Иван Антонович, — сказал я командующему артиллерией корпуса, — прошу подготовить надежное огневое прикрытие в период форсирования Днестра и расширения плацдарма на том берегу.

Он заверил меня, что все от них зависящее будет сделано.

— Товарищ генерал, — неожиданно обратился ко мне офицер оперативного отдела капитан Никитин. — Здесь одна учительница просит вас навестить ее семью. В знак благодарности за изгнание фашистов хотят угостить вас кушаньем, приготовленным из кукурузы. Это любимое блюдо местных жителей.

— Как, Василий Федорович, примем приглашение?

— Следует пойти, — ответил замполит. — Тем более, что нам не ведомо это кушанье.

В моей памяти не сохранилось название этого блюда. Не помню я сейчас и гостеприимных хозяев. Помнится только, что мы были приняты тепло, сердечно. Хозяева желали советским войскам дальнейших боевых успехов и скорой, полной победы над врагом.

В эту раннюю весну стояли светлые, ясные дни. Чем дальше на юг, тем становилось теплее, хотя порой задувал и прохладный, пахнувший мокрой землей ветерок. На деревьях набухали почки, даже на тех, на которых ветви были поранены осколками снарядов и мин.

Днестр рядом. Вспученный весенним паводком, он медленно нес свои тусклые воды, похожие на расплавленный свинец.

Корпус рвался вперед. Мы словно бы соревновались с соседними частями в беге к реке. И мы пришли первыми.

Переправу начали разведчики 6-й гвардейской воздушно-десантной дивизии. Первая лодка отчалила от берега. За веслами сидел молдавский рыбак Стариш.

Оставшиеся на левом берегу до боли в глазах всматривались в тусклое зеркало ночной реки, следя за движением лодки. Течение относило смельчаков в сторону, но они упорно продвигались вперед. Справа от лодки вдруг ярко вспыхнула ракета. Забили пулеметы. Лодка накренилась и боком пошла к отмели. Наступила томительная тишина. Враг насторожился. Чаще стали взвиваться ракеты, круто изгибаясь над самой водой. Они словно хотели заглянуть в реку и обшарить ее до самого дна.

Опять застрочил пулемет с прибрежного холма.

— Покурить бы, — проговорил пожилой молдаванин.

— Потерпи. Скоро мы этому пулемету рот закроем, — ответил хриплым голосом десантник. — Пусть еще пошумят. Пошумят и стихнут. Тогда и ударим. Нам бы только зацепиться.

Предположения солдата оправдались. Огонь в самом деле скоро прекратился, реже стали взвиваться в небо ракеты.

Воспользовавшись затишьем, от берега оттолкнулась шестиместная лодка. За ней — еще три. По ним стали стрелять. А к правому берегу уже приближались и плоты, сооруженные на трофейных металлических бочках. Где-то на середине реки плыл большой паром.

Наконец с правого берега высоко взлетает в небо наша ракета. Это сигнал атаки. Постепенно нарастая, гремит дружное, перекатистое русское «ура», сливаясь с очередями автоматов и пулеметов, взрывами снарядов и мин.

Пока мы шли к месту, где был установлен телефон, я узнал от полковника Забелина, что два батальона дивизии Мошляка преодолели на местных средствах Днестр, «зацепились» за его правый берег и ведут бои, стараясь продвинуться дальше.

Я решил немедленно организовать фактическую проверку на месте и только после этого доложить командованию армии.

— Володя, вызывай по радио и телефону полковника Мошляка, — сказал я капитану Никитину. Вскоре Никитин доложил мне, что полковник Мошляк у рации на приеме.

Сведения подтвердились.

Вслед за этим разговором мы услышали сильную стрельбу из автоматов и винтовок, разрывы ручных гранат на правом берегу Днестра.

— Ну, кажется, положено начало успеху, — подумал я вслух. Это нас и обрадовало и насторожило. Радовались тому, что успешно преодолевалась крупная водная преграда. Беспокойство же вызывалось тем, что мы не знали, какие силы нам противостоят непосредственно за Днестром.

Позже стало известно, что противник от неожиданности в панике бросился бежать. На этом участке против нас находились подразделения 8-го пограничного полка румын и остатки 5-й пехотной дивизии и штурмового батальона немцев. Рассматривая трофейную отчетную карту гитлеровского штаба, я не обнаружил на ней данных о войсках, сосредоточенных на этом участке.

Генерал М. Н. Смирнов доложил, что передовые подразделения полка Харизова (20-й гвардейский воздушно-десантный полк) тоже успешно преодолели Днестр и овладели первым населенным пунктом на противоположном берегу — Василкэу.

Ознакомив полковника Забелина с обстановкой, я разрешил ему сообщить новые сведения в штаб армии. Начальник политотдела В. Ф. Смирнов обобщил материал о героизме, проявленном гвардейцами, и ознакомил с ним политработников дивизии. Те в свою очередь провели беседы с бойцами во всех подразделениях.

К вечеру следующего дня 182-й и 184-й полки 62-й гвардейской дивизии обосновались на плацдарме, увеличив его в глубину до шести километров и выйдя к лесу севернее Сорок. Отбивая контратаки отдельных групп противника, 6-я гвардейская воздушно-десантная дивизия 20 марта полностью переправилась на правый берег Днестра.

21 марта я доложил командарму о том, что плацдарм значительно расширен по фронту и в глубину и прочно находится в наших руках. Командарм приказал правофланговую дивизию Героя Советского Союза полковника И. Н. Мошляка повернуть в южном направлении, содействовать 21-му гвардейскому стрелковому корпусу генерала П. И. Фоменко в овладении городом Рыбница.

По мере дальнейшего продвижения нашего корпуса сопротивление противника возрастало, появились новые части и соединения. Но и наши наступающие силы наращивались. Не давая возможности противнику создавать оборону на каком-либо рубеже, 62-я дивизия вела преследование в хорошем темпе и сравнительно легко овладела населенным пунктом и станцией Флорешты, захватив много трофеев. Продвигаясь вперед, она с ходу форсировала реку Реут. Слева от нее «уступом назад», в четырех километрах от Котюжаны-Маре, находилась 6-я гвардейская дивизия. Гвардейцы 5-й дивизии перенесли главный удар на рубеж Фузовка-Сырково.

Это уже был обширный плацдарм, площадь которого составляла не менее трех тысяч квадратных километров. Вспомнилось мне тогда, как немецкое командование хвастливо заявляло перед сражением на Волге, что малую излучину Дона они пройдут в 2–3 дня, а фактически затратили на это почти месяц. Мы же на Днестре затратили всего 7 суток, чтобы захватить и удержать за собой плацдарм такой же площадью.

Пытаясь остановить наше продвижение, противник бросал против нас части и соединения, снятые с фронта в районе Рыбницы. Так, в конце марта против 62-й гвардейской дивизии уже действовал 103-й мотополк 14-й танковой дивизии и часть танковой дивизии «СС» «Великая Германия». Гвардейцы 6-й воздушно-десантной дивизии имели перед собой части 7-й румынской пехотной дивизии и 14-й танковой дивизии. Среди пленных, захваченных нашими разведчиками 28 марта, были солдаты из танковой дивизии «СС» «Великая Германия» и 1009-го строительного батальона.

Враг часто контратаковал. Иногда добивался успеха, но наши вновь заставляли противника отходить.

26 марта возле монастыря Кошалаука (невдалеке от ст. Кобыльня) был тяжело ранен командир 20-го гвардейского воздушно-десантного полка подполковник Хафис Харизов, 31 марта он скончался. Над селом Великая Косница прогремели три прощальных ружейных залпа.

1 апреля 14-й гвардейский воздушно-десантный полк вышел в тыл врага, занимавшего северную часть села Чеколтены, перерезал дорогу на Оргеев, но сам был окружен фашистами. В неравном бою погиб начальник штаба полка гвардии майор Ферберов. Бойцы полка мужественно отражали яростные атаки фашистов. Погибли знаменосцы Терентьев, Бабаев и Скрябин. Тогда знамя взял коммунист гвардии старшина Казанбаев. Шипящий, хорошо знакомый звук прижал его к земле. Мина низко пролетела над ним, разорвалась совсем рядом.

Казанбаев попробовал встать — ноги не держали его. Обливаясь кровью, напрягая последние силы, Казанбаев оторвал алое полотнище знамени от древка и закопал его в землю.

Подоспевшие подразделения другого полка прорвали кольцо окружения. Казанбаев лежал без сознания, вокруг валялись фашистские трупы. Поднимая Казанбаева, боевые товарищи услышали его слова: «Знамя спасено, оно в земле, подо мною». За этот подвиг ему было присвоено звание Героя Советского Союза.

Молдавская весна. Солнечные дни сменились ненастьем. Прошли проливные дожди. Дороги снова раскисли. А реки, озера, пруды, балки и низины наполнились водой и стали большим препятствием в нашем продвижении вперед. Снабжение войск опять нарушилось. Работники тыла с большим трудом доставляли на передовую только самое необходимое. Население в меру своих сил помогало войскам. К передовой, пригибаясь и прячась за кустами, вереницей двигались жители прифронтовых сел. Девушки подносили на руках снаряды и мины. Шли пожилые молдаване, в их сумках лежали завернутые в белые тряпицы мясо, брынза, хлеб, мамалыга.

Вскоре в составе нашего корпуса произошли изменения. 62-я гвардейская дивизия была передана в 75-й стрелковый корпус, а в состав нашего корпуса была включена 41-я гвардейская стрелковая дивизия генерала К. Н. Цветкова, находившаяся к этому времени левее нас, на рубеже Суслены — Березложи.

Несмотря на серьезные трудности, продвижение на юг в направлении города Оргеева продолжалось. Понятно, что это главное направление на Кишинев противник защищал особенно упорно. Наши неоднократные попытки взять Оргеев были безуспешны.

И все же 6-го апреля совместными усилиями 5-й гвардейской воздушно-десантной и 41-й стрелковой дивизий, при поддержке 1322-го ИПТАПА мы овладели Оргеевом, а 7 апреля два полка 5-й дивизии форсировали реку Реут. Пойма Реута к северо-западу от Оргеева очень широкая, с большим количеством заливов. Но при форсировании реки мы использовали мост, который гитлеровцы, отступая, не успели уничтожить.

В ночь на 9 апреля в другом месте форсировали реку Реут части 41-й гвардейской стрелковой дивизии. Накануне комсомольское собрание 126-го полка этой дивизии постановило: комсомольцам нести с собой к Реуту подручные переправные средства, в лодки комсомольцам садиться первыми и при захвате плацдарма на правом берегу — стоять там насмерть. Они с честью выполнили свое решение.

Развернулись горячие бои за расширение плацдарма. Как бы в отместку за свое поражение, гитлеровцы в течение нескольких дней нещадно бомбили Оргеев.

До Кишинева оставалось не более сорока километров. Все мы горели желанием скорее освободить этот город — столицу Молдавии.

Но законы войны обойти нельзя. Наши дивизии выдохлись. Каждая из них насчитывала к этому времени в своем составе не более 2000 человек.

Снабжение и материальное обеспечение шло с перебоями. Медленно подтягивались резервы. Сопротивление врага усиливалось. Все наши попытки продвинуться вперед стали безуспешными, и мы вынуждены были временно перейти к обороне.

Ровно четыре месяца длился период оборонительных действий корпуса, период напряженной работы. Гвардейцы создали глубокую многополосную оборону полевого типа. Большое внимание было уделено разработке мероприятий огневого обеспечения обороны, противотанковой обороны, осуществления контратак и контрударов. Было продумано расположение командных и наблюдательных пунктов, обеспечивающее надежное непрерывное управление.

Само собой разумеется, что боевые действия, характерные для периода длительной обороны, не прекращались. Активно действовала наша войсковая разведка и небезуспешно. Разведчиками было установлено на 5 апреля наличие 13-й и 14-й танковых дивизий и разведотряда дивизии «Великая Германия». А на 1 мая — боевые группы, сформированные из остатков 113-й и 39-й пехотных дивизий. Это были ценные для нас сведения.

Бои в обороне обычно называются боями «местного значения». Но они носят напряженный характер, в них также проявляется героизм. 3 июня 7-й стрелковой роте был отдан приказ улучшить свои позиции и овладеть траншеей противника. Ночью, бесшумно приблизившись, рота бросилась в атаку и овладела траншеей. Противник несколько раз пытался вернуть утраченное, но безуспешно. В это время заговорил вражеский пулемет. Заставить его замолчать вызвался гвардии рядовой М. Т. Коломиец со своим боевым другом Подгорным. Подгорного ранило. Коломиец один расправился с пулеметом противника. И вдруг в Коломийца полетела ручная граната. Но он не растерялся, поймал ее на лету и бросил обратно, уничтожив группу фашистов. Его представили к награде, об этом подвиге сообщили родным героя.

Вскоре в дивизии стало прибывать пополнение. К 1 июня они уже были «полнокровными». Командиры и политработники ознакомили прибывших с боевыми традициями, рассказали о пройденном боевом пути. Широко была развернута учеба. Мой заместитель по политчасти полковник В. Ф. Смирнов предварительно провел с политработниками совещание по этому вопросу. В низине северо-восточнее Оргеева шли тактические учения с боевыми стрельбами. И. А. Корецкий и его начальник штаба С. С. Сергеев подготовили надежное артиллерийское обеспечение обороны. С офицерским составом, кроме этого, проводилась командирская учеба.

Вышестоящее командование проводило с офицерами и генералами занятия по теме «Прорыв обороны противника, окружение и уничтожение его».

На разбор учений приезжал командующий 2-м Украинским фронтом генерал Р. Я. Малиновский. Товарищ Малиновский разъяснил ряд важных практических вопросов, показав при этом, чему учит опыт последних наступательных и оборонительных боев.

О том, что ведется большая работа по подготовке крупной наступательной операции, нам никто не говорил, но мы понимали, что освобождение Молдавии должно было завершиться, и готовились к этому.

В наш корпус приехал представитель Ставки маршал С. К. Тимошенко.

Маршал меньше всего интересовался нашей обороной. Я это понял и высказал предположение, с какого участка выгоднее наступать. Маршал заметно оживился и стал подробно расспрашивать меня.

19 июня наш корпус сдал свою полосу обороны другому стрелковому соединению и начал передислоцирование в район Думбровица.

Новую оборонительную полосу (60 километров в ширину и 16 километров в глубину) корпус принял быстро и организованно. Система огня и противотанковая оборона создавались одновременно. На 23 июня передний край оборонительной полосы корпуса проходил по линии Тешкурены — Новые Богены — Нападены — Корново, затем несколько на северо-восток около Реден и Деренев, которые находились в низинах, в долине реки Кула, перед грядой Бессарабской возвышенности.

Оборона противника была полевого типа с траншеями и ходами сообщения полного профиля, с проволочными заграждениями и минными полями. Огневое обеспечение ее осуществлялось пятнадцатью артминобатареями, двумя шестиствольными минометами и пятьюдесятью пулеметами. Из показаний пленных и перебежчиков мы узнали о намерениях противника. Признаков активных действий он не проявлял.

Справа от нас находился 78-й стрелковый корпус, слева — 21-й гвардейский стрелковый корпус.

Приняв полосу, мы повседневно усиливали, развивали, совершенствовали ее в инженерном отношении. Одновременно нами был осуществлен ряд важных мероприятий, направленных на повышение боеготовности наших войск.

Придавая особое значение роли младших командиров, всегда находившихся среди солдат, мы периодически выводили их во второй эшелон на учебно-методические сборы. Каждый командир дивизии и полка, их заместители по политчасти обязаны были лично проводить занятия со своими курсантами.

Как-то в первых числах августа к нам приехал начальник штаба армии генерал К. Н. Деревенко. Он привез распоряжение командарма о проведении разведки боем тремя усиленными батальонами на трех различных направлениях. Когда батальоны начали выполнять свои боевые задачи, то их наступательные действия вызвали тревогу у противника, который поспешил выдвинуть к этим районам танки, бронетранспортеры и усилил их артиллерией. Ему удалось восстановить положение там, где мы не выдвинули орудия на прямую наводку.

В целях дезориентации врага командование нашей армии подготовило и удачно провело оперативную маскировку. Всю эту громоздкую работу в районе Оргеева возглавил армейский инженер генерал Н. И. Малов. Днем отдельные танки и группы тракторов передвигались, таская за собой орудия, а ночью движение тракторов и работа их моторов на месте усиливалась. У противника создалось впечатление о сосредоточении танков и артиллерии на данном участке фронта. Фактически же ночью расставлялись макеты танков и орудий. Кроме того, отдельные батальоны своими передвижениями обозначали ложное сосредоточение нашей пехоты.

Все эти районы противник подверг сильному артиллерийскому обстрелу и начал выдвигать сюда свои танки и бронетранспортеры. Ложное сосредоточение наших войск ввело в заблуждение гитлеровское командование и способствовало успеху советских войск в прорыве вражеской обороны в направлении главного удара.

И вот настал долгожданный день.

Все уже было готово для наступления. Командиры в последний раз проверяли расчеты, нетерпеливо посматривали на часы. Бойцы — сосредоточенные, серьезные. Ни одного выстрела, ни одного разрыва — зловещая, предгрозовая тишина на передовой.

На рассвете дружно заиграли «катюши», упругие клинья советских бомбардировщиков понесли смертельный груз на вражеские позиции. Снаряды и мины в течение 1 ч. 45 м. обрушивались на головы противника. Когда время артиллерийской подготовки кончилось и адский грохот постепенно стал затихать, поднялась и пошла вперед пехота.

Это было ранним утром 20 августа 1944 года. Началась Ясско-Кишиневская наступательная операция войск 2-го и 3-го Украинских фронтов при поддержке Черноморского флота и Дунайской военной флотилии.

Тщательно и скрытно подготовленная, она оказалась неожиданностью для противника. Вражеская оборона была прорвана. Наши войска устремились вглубь, развивая успех в южном направлении, с целью окружения всей Ясско-Кишиневской группировки немецко-фашистских войск.

К началу наступления в состав нашего корпуса были включены 84-я стрелковая и 80-я гвардейская дивизии, отчего фронт оборонительной полосы увеличился, протянувшись от Пырлицы на восток до Брянова и Оргеева и составлял уже более 70 километров.

Нам предстояло наступать на широком фронте, что усложняло управление боем, а также затрудняло осуществление перегруппировок, если бы это потребовалось. Но мы рассчитывали на успех, так как все — от солдата до генерала — хорошо изучили местность, знали противника, его оборону; все подразделения были развернуты в боевые порядки: огневая система создана, управление налажено. Начсвязи корпуса подполковник И. Г. Гинзбург и его заместитель майор А. И. Преображенский продумали организацию связи. При этом радиостанции были вынесены на высокие горы.

Если наступление войск 2-го Украинского фронта на главном направлении началось 20 августа, то силы, обеспечивающие левый фланг, вводились в бой неодновременно. Только утром 22 августа, после того, как имел успех соседний 78-й стрелковый корпус, начала наступление 5-я гвардейская дивизия. Гвардейцы 1-го и 11-го полков, а затем и одного батальона 16-го полка, охваченные наступательным порывом и увлеченные коммунистами, вырвались вперед и уже вышли на рубеж Пырлица-Сат — Пырлица-Тырг — Владимировка, — Агрономовка — Герасимовка — Николаевка.

Противник особого сопротивления не оказал, сразу начал отходить. Пленные показали на допросе, что их солдаты боятся окружения и отступают.

Преследуя противника, соединения корпуса освободили Синешты, Редены и другие населенные пункты. 7-ю гвардейскую воздушно-десантную дивизию отвели на всякий случай в резерв.

Преследование развивалось успешно, Вот и «Бессарабские возвышенности» остались позади. Рано утром 24 августа мы смогли переместить командный пункт, развернув его у подножья горы южнее Думбровицы, в селе Кондратешты.

Командир 84-й стрелковой дивизии генерал П. И. Буняшин порадовал меня хорошей вестью:

— Передовые отряды дивизии продолжают преследование противника. Остальные подразделения двигаются в колоннах, имея круговое охранение. Впереди идет разведка. Она обнаружила колонну противника протяженностью не менее четырех километров, двигавшуюся на запад. Пропустив ее до развилки дорог юго-восточнее Быковца, наши части внезапно атаковали, быстро окружили и разгромили ее.

— Что за колонна? — спросил я.

— 6-й пехотный и 29-й артиллерийский полки 14-й дивизии румын.

— Какие результаты?

— Взято в плен 1200 человек, а том числе 6 офицеров, 300 унтер-офицеров, полковой священник и полковой врач. Захвачены большие трофеи: орудий — 30, минометов — 30, лошадей — 500, много разного оружия и имущества.

Командир 80-й гвардейской стрелковой дивизии Василий Иванович Чижов позже мне сообщил, что в районе Ворничен его дивизия пленила 411 человек и захватила большие трофеи.

К вечеру 24 августа дивизии корпуса продвинулись значительно вперед и достигли рубежа: Мазонешть, Илешть, Волчинец, Калараш-Тырг, Кобылка.

На следующий день на рубеже Бужоры, Богичены, Малкоч произошла встреча войск 2-го и 3-го Украинских фронтов. С частями 3-го Украинского фронта первым из нашего корпуса встретился отряд преследования под командованием гвардии майора Самсонова 80-й гвардейской стрелковой дивизии. Это произошло 25 августа в 11 часов в районе Бобейка. А несколько позже 217-й гвардейский стрелковый полк этой же дивизии соединился с частями 89 гвардейской стрелковой дивизии в с. Ульма.

Радостная встреча была короткой. Каждый понимал, что окруженного врага надо ликвидировать. Крепкие братские объятия. Торопливые рассказы о боях и победах и снова в путь на выполнение своих боевых заданий.

Кольцо окружения вокруг врага было замкнуто. Вражескую группировку в количестве 18 дивизий в короткий срок захлопнули, как в мышеловке. Враг заметался в поисках выхода.

Отряд преследования 230-го гвардейского стрелкового полка под командованием Самсонова обнаружил движение вражеской колонны с артиллерией и обозом в юго-западном направлении через Лапушну. Отрезав колонне пути отхода, завязал бой. 217-й и 232-й гвардейские стрелковые полки охватили Лапушну с других сторон. Артиллерия открыла заградительный огонь по рубежу южнее Лапушны. Атаковав противника с трех сторон, гвардейцы разгромили колонну, взяв в плен 600 человек, в том числе 28 офицеров. Были захвачены 42 орудия, 87 пулеметов, 800 лошадей и много имущества.

Стремясь продвинуться дальше, наши части допустили ошибку: обходили лесные горные массивы, болотистые районы, а в них-то и сосредоточивались группы разбитого врага… 28-го августа остаткам разбитых дивизий, объединенных в группу до десяти тысяч человек, удалось прорваться через боевые порядки 21-го гвардейского стрелкового корпуса у Буткани и уйти в леса южнее Бакэу. Правда, эта группа врага позже была разбита. Но отдельные отряды бродили и занимались бандитизмом, совершали диверсии и вновь пытались вырваться из окружения.

Наши части с боями продвинулись в районы Пуешти, Лунка, Реча, Езеру. Здесь врагу было нанесено серьезное поражение. Среди убитых был обнаружен труп командира 4-го немецкого армейского корпуса генерал-лейтенанта Мунта с документами и наградами.

О хороших темпах наступления дивизий можно судить по тому, что командный пункт нашего корпуса приходилось перемещать ежедневно; за период 23–31 августа он восемь раз сменил свое место. К этому времени боевые порядки корпуса продвинулись южнее Пуешти, к железной дороге Фэлчиу-Бырлад.

Выполняя распоряжение командующего армией, я с небольшой группой офицеров ехал в новый район размещения командного пункта. У села Пуешти нас встретил заместитель командира 5-й дивизии по тылу майор Мазур. Он доложил, что тылы дивизии развернуты здесь, а части дивизии продвигаются дальше. Подошедший к нам полковник инженерного управления фронта посоветовал не ехать «на ночь глядя» дальше Пуешти. Он только что вернулся с перекрестка шоссе, ведущего на Бырлад, там обстановка не совсем ясная. Я остался у товарища Мазура.

…Наш корпус получил приказ свернуть боевые порядки и двигаться к Бакэу, Роман, а затем на станцию Пашкань для погрузки в эшелоны. На подходе к станции мы получили новый приказ: направить 5-ю дивизию в район Нигрени для участия в ликвидации группы врага, которой удалось прорваться из Буткани в лесной массив южнее Бакэу. Возвратилась дивизия в корпус через неделю, успешно выполнив свою задачу.

Четвертая гвардейская армия перебрасывалась под Луцк в резерв Ставки.

Наш 20-й корпус без поражений прошел через Молдавию не менее трехсот километров.

Столица нашей Родины Москва опять салютовала нам.

И. Е. Середа, старший лейтенант запаса, Герой Советского Союза Подарок

Когда вспоминаешь о войне, то множество лиц и эпизодов словно вновь встают перед тобой. И нет в этом, пожалуй, ничего удивительного. Там, на рубеже огня, случалось, в какую-то долю секунды решалась судьба человеческой жизни. Было множество встреч, были сотни друзей, смерть на каждом шагу подстерегала нас. Порой кажется, что война длилась не четыре года, а много-много лет…

Боевое крещение летчики нашей истребительной авиационной части получили весной 1943 года. Крепли и мужали наши крылья в воздушных боях над Курском и Белгородом, Харьковом и Полтавой. Мы громили врага в небе Украины. Воды седого Днепра поглотили не один «юнкерс», сбитый нашими летчиками над переправами через реку.

Тернист и тяжел был наш боевой путь. Мы видели и радость побед и горечь поражений. Не с одним холмиком свежевырытой земли пришлось проститься нам, прежде чем с боями дойти до Молдавии. Сюда, в Молдавию, мы, закаленные в боях, прилетели на грозных, замечательных отечественных машинах «Лавочкин». Здесь, на Молдавской земле, нашему полку было вручено гвардейское знамя.

Хваленные фашистские летчики из группы «Удэт» и «Геринг», завидев в воздухе краснозвездые истребители с эмблемой «Гвардия» на фюзеляже, неохотно ввязывались в бой.

Нас враг далеко узнавал по особому почерку полета, по тактическому маневру. «Меч» — звучала по радио команда с земли. Минута — и летчики нашего полка на пути к цели, туда, где трудно, на расчистку воздуха.

В небе Молдавии командир эскадрильи полка, ныне трижды Герой Советского Союза И. Н. Кожедуб, сбил сорок пятый самолет врага. На счету дважды Героя Советского Союза Кирилла Евстигнеева стало сорок семь сбитых самолетов. Герои Советского Союза Николай Ольховский, Федор Семенов, Алексей Амелин, Павел Брызгалов, Борис Жигуленков, Василий Мухин, Валентин Мудрецов довели счет лично сбитых самолетов до двадцати. Наши авиационные механики Шота Тавдидишвили, Виктор Иванов, Василий Саблин и другие обслужили по сто и более самолетовылетов.

Аэродром наш находился на окраине города Бельцы. Стоял апрель. Дальние холмы окутаны легкой лиловой дымкой. В чистом небе проплывают редкие облака, будто лепестки цветущих яблонь собрались стайками и поднялись вверх. От земли идет веселый запах пробуждающейся зелени. Весна. Можно часами стоять и смотреть, как горят нежным зеленоватым пламенем вдали пирамидальные тополя. Но было не до этого.

Война. Наши наземные войска перешагнули Прут. Севернее Ясс шли бои. Фашисты сопротивлялись отчаянно, нередко сами переходили в наступление. Они бросали на советские войска все новые и новые эскадрильи бомбардировщиков в сопровождении «мессершмиттов» и «фокке-вульфов». Воздух гудел от моторов. Стонала от разрывов земля. На аэродроме то и дело вспыхивали зеленые ракеты. Вылет!

Разместились наши летчики в домах, что стояли поблизости от аэродрома. Несколько поодаль от других домов ютилась небольшая, слепленная из глины хатенка. Вокруг — старый плетень. Во дворе — убогая, покосившаяся конюшня. На войне не выбираешь жилье. Куда занесла тебя судьба, там и твой дом. Поселился я в этой хатенке, отдыхал там в свободные от полетов часы. А таких часов было немного. И мы дорожили ими.

Хозяин хатенки — худощавый старик, накрепко продубленный солнцем, был молчалив. Ходил он как-то боком, порой испуганно оглядываясь. Его совершенно седые усы на загорелом лице казались чужими. Старуха была также молчалива. Я ни разу не видел, чтоб она улыбалась. Какой-то вечный страх застыл в ее глазах. Очень немногое узнал я от нее. Старик занимался извозом, подвозил торгашам всякую снедь в Бельцы, где был большой базар. Но в начале войны пьяный немецкий офицер разрядил пистолет в его кобылу. С тех пор конюшня стоит пустой, а старики перебиваются чем могут.

В первый же день, когда поселился у них, я разложил на столе сухой паек — хлеб, консервы, колбасу, достал флягу с водкой. Старик выпил со мной, закусил куском хлеба. После ужина он сгреб все крошки со стола, собрал остатки еды в тряпку. Руки у него дрожали. Старуха боязливо смотрела на него. Я не выдержал ее взгляда, встал и, достав из мешка свои запасы, вытряхнул их на стол.

— Берите, — тихо сказал я.

Старик не притронулся к еде, а что-то невнятно пробормотал в усы. Я спросил старуху, о чем он говорит. Она ответила:

— Нам нечем заплатить.

— Я так… от души… понимаете, — ответил я и вышел в соседнюю комнату, где была приготовлена постель.

Старик ковырялся целыми днями на небольшом клочке земли у своего дома. Иногда он подолгу смотрел на летное поле, где шумели бесперебойно моторы, и глаза его слезились от яркого весеннего солнца.

У нашей группы «Меч», которая участвовала в разгроме Ясско-Кишиневской группировки противника, было немало работы. Мы отражали налеты вражеских бомбардировщиков на наземные войска, вели воздушные бои с истребителями противника, летали на разведку в тыл врага. Воздушные бои следовали один за другим. Схватки часто разгорались отчаянные, но речь сейчас не об этом.

Не раз, бывало, возвращаясь с задания чертовски усталый, я поглядывал вниз, где раскинулась весенняя земля, искареженная войной. Под крылом самолета проплывали сады, поля, села. И невольно возникало перед глазами лицо моего хозяина по квартире, изнуренное годами непосильной работы и недоеданием. Мне думалось, что в селах этих живут такие же трудолюбивые, но забитые нищетой люди. Теперь судьба их станет иной. Эти мысли успокаивали.

Как-то раз я неожиданно вошел в хату. Старуха стояла, склонившись над столом. Заслышав мои шаги, она вздрогнула и загородила от меня стол.

Я взглянул через ее плечо. На столе лежал раскрытый небольшой мешок с мукой.

— Что это? — спросил я.

Старуха торопливо заговорила.

— Это все, что у нас осталось. Небольшой мешок муки. Надо тянуть до нового урожая. До осени. А продавать больше нечего. Если отнимут муку, умрем с голоду.

Я стал объяснять, что ей нечего бояться, муку никто не отберет. Наоборот, сейчас наступили новые времена, когда у каждого будет работа и свой кусок хлеба. Она слушала внимательно, держась одной рукой за мешок.

— Дай-то бог, — вздохнула она и добавила: — Не обижайтесь. У голодного свой страх. Мы так намучились за годы оккупации.

Что мог я ответить ей, женщине, у которой жизнь была сплошным горем… Вот о чем думал я порой, возвращаясь с задания и наблюдая за небом и землей.

Когда солнце, выплыв из-за дальних холмов, окинуло своим ясным взглядом большое зеленое поле аэродрома, над переправой через Прут в районе Скуляны появилась стая хищников с желтыми крестами на крыльях. Поднятые по тревоге, взяли курс на переправу шесть самолетов-истребителей «Лавочкин-5». Возглавлял группу Кирилл Алексеевич Евстигнеев. Среди шестерки самолетов была машина и Лени Амурова. Прошло два месяца со дня прибытия его на фронт, а парню казалось, что за плечами уже целые годы. Каждый час полон переживаний. Опасность, тревога, радость за успехи товарищей, да и за свои, пока еще маленькие удачи.

Леня ничем не выделялся среди своих однокашников, прибывших к нам в полк. Обыкновенный русский парень среднего роста, курносый, с непокорным хохолком светлых волос и неизменной улыбкой на широкоскулом юношеском лице. Комсомолец.

Самолеты парами шли над садами и виноградниками, затянутыми легкой прозрачной дымкой. Из нее выступали раскинутые по балкам села.

Не прошло и десяти минут, как впереди показался район прикрытия. Командир группы связался по радио со станцией наведения:

— «Рубин»! Я— «Сокол»! Наведите меня на противника.

— Квадрат тринадцать, — раздалось в наушниках шлемофона.

Внизу синей лентой блеснула река. Пикирующие бомбардировщики шли двумя группами. Трудно различимые черточки постепенно увеличивались, оперялись. Их много. Вот они сейчас свалятся на крыло, войдут в пикирование и тогда…

Взгляд на мгновение отрывается от самолетов и переносится вниз. Там узкая горловина переправы через Прут, растянувшиеся на километры массы людей, машин, танков. На правом берегу, обретя свободу, колонны вновь разливаются, заполняя балки, кустарник. Имея преимущество в высоте, «лавочкины» устремились на «юнкерсов». Воздушные стрелки с немецких бомбардировщиков открыли ураганный огонь, но наши истребители уже атакуют их. Тотчас же показалась вспышка, и один «юнкерс», полыхая, свалился вниз. Второй бомбардировщик безжизненно повис в воздухе, сорвался в штопор и врезался в землю. Группа «юнкерсов» начала, снижаясь, уходить.

В воздушном бою обстановка меняется быстро и иной раз совершенно неожиданно. С безоблачной выси свалились вражеские истребители. Восемь! Двенадцать! Сколько их? У Лени тревожно забилось сердце. Но растерянность быстро проходит.

Леня направил свой самолет в сторону «мессершмитта» и дал очередь. «Попал», — радостно отметил он, но в это время над его головой красным пунктиром промелькнули трассирующие пули: с другого «мессершмитта» летчик вел по нему огонь. Резкий толчок встряхивает машину. Острая боль пронизывает спину. «Ранен», — мелькает в голове. — «Уходить из боя нельзя — товарищам трудно».

— Леня, как чувствуешь себя? — слышится голос ведущего группы Евстигнеева, заметившего повреждения на самолете Лени.

— Продержусь до конца.

Кровь течет по спине, в глазах туманится. На Евстигнеева наседает «мессер», и Леня кидается на выручку. Из-под шлемофона катятся струйки пота. Трудно на поврежденной машине. Леня нажимает кнопку пушек, огнем отсекая врага. В огненном колесе стремительно носятся самолеты. Проходят минуты, и «лавочкины» становятся хозяевами неба. «Мессершмитты» выходят из боя.

— Леня! Садись первым, — приказал Евстигнеев, когда мы подошли к своему аэродрому. Самолет неуверенно коснулся земли, взмыл, приземлился на одно, потом на другое колесо и, выделывая зигзаги, покатился по летному полю. Зарулив на стоянку, Леня вылез из кабины и прилег под плоскостью на траву. Осколок бронеспинки сиденья разорвал комбинезон, тяжело ранив Амурова. Весь комбинезон, руки и даже лицо в крови. Леня, как бы прощаясь, долгим взглядом посмотрел на командира.

— Здорово мы им дали… И я одного сбил… — Это были его последние слова.

Мы смотрели на него, все стараясь разглядеть в чертах лица ту силу характера, которая вела его на подвиг. Оно было спокойно и красиво… По безбрежной сини неба двигались стаи белоснежных облаков, от них по земле скользили прохладные тени. Командир полка подполковник Ольховский снял шлемофон. Его примеру последовали остальные. Леня Амуров и мертвым был красив.

А через час снова боевой вылет. Пилоты бежали к машинам, на ходу надевая шлемофоны. Над аэродромом стали в круг и дожидались истребителей две группы штурмовиков. Набрав высоту, «лавочкины» приняли боевой порядок. «Илюшины», почувствовав надежную защиту, плотным строем взяли курс на железнодорожную станцию Корнешты. Линия фронта встретила сильным зенитным огнем. Не дрогнул строй штурмовиков. Зорко охраняют их «лавочкины», пилоты до боли в глазах всматриваются в бездонную голубизну неба.

— Воздух чист. Истребителей противника нет, — слышится в наушниках шлемофона. Объект штурмовки совсем близко. С высоты уже виден характерный изгиб железной дороги. Вот и расположенные на вершине холма Корнешты.

«Илюшины» приступили уже к выполнению маневра для построения в круг, как вдруг небо расцветилось черными шапками разрывов зенитных снарядов. Зенитка бьет на поражение: снаряды рвутся рядом с самолетами. Стеной огня враг пытается преградить путь к цели.

Фашистские зенитчики увидели, как от советских самолетов отделились два «Илюшина» и устремились на их огневые позиции. Гитлеровцы от неожиданности растерялись. Они никак не ожидали такой дерзости. А русские шли в атаку на плотный заслон огня, словно на учебном полигоне. Бомбовый удар пришелся точно по цели. Когда рассеялся дым разрывов, мы увидели исковерканные орудия и трупы.

В небе спокойно. Спокойны и уверены экипажи штурмовиков. «Илюшины» вышли на железнодорожную станцию и сбросили бомбы, а затем стали штурмовать ее. Взлетали в воздух разбитые вагоны, платформы, горели цистерны. С завидным спокойствием, методично и точно повторяли они атаки, делали новые заходы и каждую бомбу направляли точно в цель. Затем собрались в группы и направились на свой аэродром.

Не успели отлететь от станции, как из лесочка фашисты открыли мощный зенитный огонь. Снаряды рвутся рядом с штурмовиками, и осколки их ударяются о плоскости машин.

Вдруг зенитный огонь прекратился. Эфир наполнился голосами:

— Слева, выше нас четверка «мессеров».

— «Мессера», «мессера».

Наступает время работы истребителей.

— Орлы, будьте внимательны, в воздухе «худые»[13],— спокойным баском гудит Кожедуб.

Ведомые стали переходить с одной стороны ведущего на другую, осматривая заднюю полусферу. «Мессершмитты» бросились в атаку на штурмовиков.

— Лобовая атака. Муха, за мной, — приказывает Кожедуб своему ведомому Василию Мухину.

Торопясь навстречу противнику, летчик подается вперед. Пальцы застыли на кнопке пушек. Еще чуть-чуть. В прицеле вырастает самолет врага. Фашист не выдерживает лобовой атаки: он сворачивает, подставляя под огонь живот своей машины. Длинная очередь, и шлейф черного дыма потянулся за «мессершмиттом».

Кожедуб взметнул машину к солнцу, набрал нужную высоту, а затем с переворота через крыло, стремительно спикировав, пошел в атаку на второй самолет противника. Немецкий летчик ловким маневром уклонился от трассы и сам пошел в атаку.

С консолей плоскостей самолетов срывались белые струи воздуха. Кожедуб разгадал маневр врага, зашел сзади и с короткой дистанции открыл огонь. Самолет противника, окутанный пламенем, рухнул вниз. Не успел он достигнуть земли, а Кожедуб уже шел на помощь своему ведомому Мухину.

— Молись, фриц! — крикнул он.

Мухин и Кожедуб сбили третий самолет врага. Победа! Она далась нелегко. Глядя вслед удирающим истребителям противника, наши летчики почувствовали, как ноют натруженные руки, болит спина, а глаза подернуты розовой пленкой. Да и шутка ли сказать: продолжительный полет в тылу врага, обстрел зенитной артиллерией, потребовавший от летчиков большого напряжения моральных и физических усилий, завершился тяжелым боем, где каждое движение должно быть строго рассчитано.

Однажды мы вернулись из полета к вечеру. К дальним холмам за городом опускалось солнце. Атака наша была удачной. Мы встретили восемнадцать «хеншелей», завязали с ними бой, и добрая половина фашистских самолетов не возвратилась на свою базу. Несмотря на дьявольскую усталость, настроение у всех было веселое.

Случилось так, что все ребята собрались у моей машины. Коренастый, плотный Иван Кожедуб смешливо поглядывал на всех сквозь щелки глубоко посаженных глаз. Видимо, на языке его вертелась какая-то веселая история. Всегда сдержанный, внешне спокойный Кирилл Евстигнеев переминался с ноги на ногу. Ему тоже, очевидно, не терпелось поведать товарищам о подробностях атаки. Так уж водится у летчиков: после воздушного боя рассказывать друг другу о его подробностях. Это не ради хвастовства. В таких вот беседах и передается опыт.

— Дьявол какой-то попался, — насмешливо говорил Иван Кожедуб. — Я на него. Вот он уже у меня в руках. Смотрю, пошел в пике, оставляя за собой черный хвост дыма. Думаю — конец ему. А он у самой земли выровнялся — и ходу. Ну, не обманешь. Догнал и поцеловал в хвост…

Мы видели, как сбил Кожедуб самолет, и теперь с удовольствием слушали его.

— Ты за ним, а вслед за тобой пара «мессеров», — вмешался в разговор Евстигнеев.

— Я видел. Они быстро отстали. Ушли боевым вверх, — оправдывался Кожедуб.

— Ушли бы, если бы мы с Мудрецовым не атаковали их.

Не раз в критические моменты боя Евстигнеев выручал товарища.

Невысокого роста, со спокойным смугловатым лицом, с внимательными, прищуренными глазами, сухой, легкий в движениях Евстигнеев на земле не казался ни богатырем, ни героем. Он подкупал своей простотой и сердечностью, отвагой и бесстрашием, какой-то безудержной напористостью в достижении намеченной цели и был общим любимцем полка.

Стоило ему взлететь, и перед врагом появлялся вездесущий непобедимый властитель неба, с которым опасно вступать в бой. Товарищи во всем стремились подражать этому человеку.

Вместе со всеми делил он радость побед и горечь неудач. Его смелость была общепризнана. Храбрость награждена по заслугам — две Золотые Звезды Героя и множество боевых орденов украшали его грудь. Он был мастером верного, спокойного расчета, стремительной атаки, губительного для врага огня. Советский «асс», со своим характерным почерком полета, своим рисунком воздушного боя. От его метких очередей нашли себе могилу 54 немецких самолета…

И вот в самый разгар беседы до слуха долетел рокот моторов. Сомнений быть не могло — немцы. Шли немецкие бомбардировщики Хейнкели-111. Они шли со стороны заходящего солнца, и разглядеть их было очень трудно. Фашисты летели на бомбежку. В Бельцах большое скопление войск и техники. К переднему краю передвигалась армия генерала Шумилова. В городе расположились военные госпитали. На нашем аэродроме много транспортных и санитарных самолетов с тяжелоранеными. Медлить было нельзя. Я у своей машины. Остальным не успеть.

Быстро вскочил в своего «ястребка». Парашют одеть не успел. Не успел и привязаться ремнями. С места, со стоянки взлетаю в воздух. Краем глаза в какое-то мгновение увидел, как товарищи разбегались по щелям. Значит, в воздухе я один. И тут я обнаружил, что на мне нет шлемофона. Впопыхах оставил на земле. Это означало, что в воздухе я глух. С земли не смогут мне передать команды.

Я словно слился с машиной. Пошел на «хейнкелей». Знакомый азарт боя захватил меня. Усталости как не бывало. Мысль работала четко и ясно. Прежде всего набрать высоту, зайти со стороны заходящего солнца — оттуда легче атаковать. Хорошо видна цель, и сам скрыт от противника. Маневр удался. Немцы, очевидно, не ожидали атаки.

Сразу возникло решение — сбить крайнего в пятерке. Бросилось в глаза — самолет выкрашен в светло-зеленую краску. Совсем новый. Наверное, из подкрепления! Я пристроился к нему, нажал кнопку. «Хейнкель» завалился и полетел к земле. И в тог же момент я увидел перед собой другой самолет. От него вырвалась светлая цепочка трассирующих пуль. Я резко кинул свой «ястребок» вправо, сделал боевой разворот и оказался на хвосте «хейнкеля». Опять заработали пушки. Строй немецких самолетов был разбит. Беспорядочно сбрасывая бомбы, они ушли назад. Несколько бомб упало на аэродром. Но ущерба, видимо, не нанесли, так как там не было видно пожара.

Стемнело, когда я пошел на посадку. Внизу зажгли осветительную грушу. Снижаюсь и вижу, как вспыхнули красные ракеты. Товарищи подавали мне сигнал, запрещающий посадку, а я подумал, что они показывают направление захода.

По радио с земли мне давали указания. Но какие? И надо же было забыть внизу шлемофон. Сижу как глухой. Может быть, повреждены шасси и об этом сообщают товарищи? Нет, на приборной доске ярко горят три зеленые сигнальные лампочки. Делать нечего. Иду на посадку. Когда посадочные знаки остались позади, раздался оглушительный взрыв. Резкая боль пронзает все тело. Я теряю сознание…

Пришел в себя в госпитале на больничной койке. Позднее узнал, что случилось. Немецкая бомба угодила на посадочную площадку. Когда я стал приземляться, товарищи по радио сообщили, чтобы я сделал еще один круг и садился с убранными шасси. Но радио я слышать не мог. Они догадались об этом лишь тогда, когда я стал приземляться. Вот что означали ракеты. Но и этого сигнала я не понял и угодил в воронку. Самолет мой скапотировал. Но, видимо, родился я под счастливой звездой — отделался ушибами.

И вот лежу в госпитале. Через несколько дней узнал, что наш полк перебазируется из Бельц за Прут, дальше, на запад. Один, без друзей остался в городе. Стало грустно. Хотелось быстрее вернуться к своим. Эх, если бы не забыл шлемофон, все было бы иначе!

Вечером ко мне подошла сестра и сказала:

— К вам гости.

Я удивился, потому что знал — друзья все улетели. Кто бы это мог быть? Спустя несколько минут сестра ввела ко мне в палату старика Василия и его жену. Да, это были они, мои квартирные хозяева. Они молча подошли к койке и разом поклонились.

— Тяжело? — тихо спросил старик.

— Ничего… Отлежусь.

Я попытался улыбнуться. Он долго смотрел на меня, и в глазах его я увидел тепло и ласку. Наконец он взял у старухи какой-то узелок, развязал его и протянул.

— Это тебе… подарок, — сказал он.

Я увидел лежащие в тряпице плачинты. Они были пышные, румяные и от них шел чудесный хлебный запах. Я взглянул на смущенно опустившую глаза старуху и вдруг понял все. Небольшой мешок на столе… Мука… Самое большое богатство из всего, что у них осталось… Сразу стало тяжело дышать, и я невольно отвернулся к окну, чтобы они не увидели моих глаз…

С тех пор прошло много лет. Случалось мне получать разные подарки, но те молдавские плачинты и поныне дороги моему сердцу. Нынче, размышляя об этом, я думаю, что был этот подарок не лично мне. Его принесли простые руки тружеников бойцам Красной Армии, сражавшимся за освобождение народа.

…Истерзанная и выжженная Молдавская земля. Никогда не забуду: одиноко торчащие черные трубы, груды битого кирпича, повсюду запах гари… «Сколько же нужно времени, чтобы все это отстроить?» — невольно задавал я себе вопрос. Кое-кто говорил, что лет двадцать, другие называли еще более длительные сроки.

В летний день 1945 года мне пришлось пересечь всю Молдавию с севера на юг. Я поразился открывшейся взору картине. Густая серая пыль, первые вновь строящиеся дома и ослепительное солнце встретили меня в Бельцах. Город залечивал раны войны, вздымался над пустырями, над развалинами, над грязью базаров, болот и церквей.

Когда идешь по местам, с которыми связаны такие тревожные минуты, пережитое вновь встает перед глазами. Здесь за пустырем лежал я в госпитале. Сюда, в госпиталь, ко мне приходили хозяева дома, в котором жил я, заброшенный войной. До мельчайших подробностей вспомнил тот вечер, когда в палату вошли мои хозяева квартиры старики-молдаване и принесли плачинты, испеченные из последней горсти муки…

В этой семье, доведенной до крайней нужды, сохранились человечность и прямое не оскверненное корыстью отношение к людям. Каждый из них столкнулся с трудностями, каждый немало пережил. Но их переживания выплавились в любовь к человеку…

И вот я у небольшой, слепленной из глины хатенки. Вокруг новый забор. Стены домика блестят свежей голубизной. Дворик чистенько подметен, зеленеют саженцы, под окном цветничок.

Старик Василий, открыв дверь, приветливо пригласил:

— Входите.

Не успел я переступить порог, как хозяйка, перекрестившись, радостно воскликнула:

— Свят, свят. Живой наш постоялец! — и бросилась ко мне на грудь.

— Как видите… Живой.

— Ну что же вы стоите, садитесь! Василий, неси вино, гостя угощать будем…

Вскоре сердобольная старушка Иляна угощала нас закусками, а дед Василий подливал в стаканы вино.

Ночевать я остался у старых моих знакомых. Рано утром, распростившись со стариками, я пошел на аэродром. Глубокие следы военных лет еще не стерлись. Но что меня больше всего поразило — это маки. Красные полевые маки. Во время нашего базирования здесь их не было. А теперь склон одного капонира покрылся сплошным алым ковром.

«Кровь наша цветами взошла», — подумалось мне.

Не удержался, сорвал один лепесток и положил в записную книжку…

Недавно перебирал я старые бумаги. И попался мне высушенный лепесток мака. Понятно, не красный уже, а бурый, с тоненькими жилками. Как увидел его — не выдержал. Сел на поезд и поехал в Бельцы.

Город заметно вырос. Он продвигался на север, поднимались фундаменты на пустыре между теми поселками, которые назывались просто Северный и Западный. Покосившийся домик Василия, в котором я отдыхал в свободное между боями время, снесли, и старики переселились в благоустроенную квартиру.

Мы идем по местам, где когда-то бушевала война, где было летное поле нашего фронтового аэродрома. Все здесь ново, неузнаваемо. Остался только осевший капонир. А на месте макового поля выросли корпуса новых домов. Светлые здания вытесняли домики хуторка. В нем размещался лазарет, где я лежал раненый после неудачной посадки на летное поле, обработанное фашистскими самолетами. Того дома, где располагался лазарет, уже не было: его снесли, он мешал стройке…

Издалека доносилась мелодия знакомой песни. Веселой шумной стайкой со знаменем прошли пионеры. Жизнерадостные, загорелые лица. Когда-то в годы войны вот таких подростков я видел на аэродроме. Они приходили туда из разрушенного города и, протягивая тощие ручонки, просили хоть кусочек хлеба. Я многое повидал за годы войны, но ничего не было для меня горше, чем видеть этих изголодавшихся детей, которым я не мог помочь.

Над Бельцами сгущались сумерки. Город осветился электрическими огнями. Мы шли широкой улицей. Я смотрел на Василия, слушал его рассказ о возрождении города и думал о его жизни. Трудные дни проложили на его лице глубокие борозды, но не погасили ни душевного тепла, ни задорного блеска глаз, тверд был его шаг по родной земле. Его смеющееся лицо выражало такую жизненную силу, что казалось — этого человека хватит на сто лет.

Весенним теплом дышит земля Молдавии. Проходя тенистыми улицами Кишинева, я вдыхаю чудесный запах цветущих лип, тополей, толпящихся под окнами многоквартирных домов, думаю о жизни — неумирающей, неистребимой.

Утопая в зелени, высится на городском кладбище статуя советского солдата — память тем, кто отдал жизнь за свою Отчизну. Здесь похоронены воины. На мраморных досках написаны их имена. Русские, украинцы, белорусы, молдаване — воины одной великой армии лежат здесь в этих братских могилах. Шумят над ними южные ветры, плывут к ним из родных краев облака… Не удалось им дожить до Дня победы, как не удалось дожить до этого дня Борису Жигуленкову, Феде Семенову, Евгению Гукалину, Виктору Гришину, братьям Ивану и Александру Колесниковым, Мише Никитину, Васе Никонову. Им очень хотелось жить. Победить и непременно жить.

И они живы, эти герои. Живы мои боевые друзья, оставшиеся на поле брани, живы все те, кто пролил кровь, защищая Родину, живы в светлой памяти народной, живы в славных делах тех, кого они защищали.

Годы бегут. Желтеют поля над Днестром. Шумят кедры. Хороши лунные ночи. Проходят мимо памятника воинам люди — снимают шапки, чтоб поклониться героям, останавливаются пионеры — отдают им салют.

Жить так, как мечтали эти воины, свершить все-все, что не успели свершить они, быть мужественными и честными, быть до конца преданными народу и, если надо будет, — отдать за него самое дорогое — жизнь…

Не этими ли мыслями наполняется голова озорного светловолосого мальчишки, когда он задумчиво стоит у памятника? Не эти ли думы можно прочесть в ясных глазах молдавской девочки в алом галстуке, когда она приносит к могиле букет голубых незабудок?

Трепетным пламенем горит в молодых сердцах желание пройти по жизни так же чисто и самоотверженно, как прошли по ней славные герои, мои боевые друзья… Хотя теперь моя рука держит не штурвал самолета, а ручку с «вечным пером», я не покинул своих боевых друзей-летчиков. По-прежнему я с ними в строю. И когда в высокой голубизне неба, оставляя белый след инверсии, стремительно уносится вдаль серебристый с откинутыми назад крыльями самолет — это мой друг или преемник моего друга в машине быстрой, как молния, бороздит воздушный океан. Он мчится на подвиг, как раньше, но только не на малых высотах, а в стратосфере. Небо там черно-фиолетовое. Очень красивое. С земли не увидишь такого.

Вглядываясь в бескрайние выси, ласковым взглядом провожаю я едва заметную точку самолета и от души говорю:

— Счастливых полетов, друзья!

Доверие

Группу наших самолетов вел Алексей Амелин. Напарником Шпынова шел молодой летчик Николай Поляков. Когда до конца патрулирования оставалось десять минут, в районе прикрытия появились истребители противника. Завязался воздушный бой. В тяжелый момент боя Амелин вдруг заметил, как один из самолетов его группы стал беспорядочно падать. «Подбили! — решил он. — Кого?» Амелин осмотрел своих ведомых — машины Шпынова рядом не было. «Сейчас врежется в землю. Нет, выровнялся».

Самолет, оказывается, не был подбит, летчик искусно имитировал падение, чтобы выйти из боя.

— Вот подлец! — возмутился Амелин.

Поляков, оставшись без ведущего, заметался. «Мессершмитт» только этого и ждал. Как коршун, он бросился на оторвавшегося от группы Полякова. Положение осложнилось. Полякову пришлось хитрить, изворачиваться, выписывать головокружительные фигуры высшего пилотажа. Ему удалось отвязаться от «мессера», но пристроиться к группе не смог — на него насела еще пара ME-109. Плохо пришлось бы ему, если бы на помощь не ринулся Амелин…

Вернувшись на аэродром, Амелин не увидел на стоянке самолета Шпынова. И только тогда, когда все самолеты группы зарулили в капониры, произвел посадку Шпынов.

Разъяренный Амелин подозвал Шпынова:

— Почему ушел от своих?

— Меня зажали.

Шпынов смотрел на Амелина ясным безмятежным взглядом. Это взорвало Амелина.

— Не ври.

Амелин покраснел от злости, но сдержался и спокойно сказал:

— О себе заботишься? Бросил ведомого! Поляков чудом остался жив.

— Я не виноват, — оправдывался Шпынов. — Поляков не может держаться в строю. Он и меня не мог бы прикрыть. Он виноват, а не я.

— Ну уж… знаешь… В другой раз поступлю по законам войны… Ребята, — обратился он к летчикам, — проведите с ним воспитательную беседу. И предупредите: если хоть раз еще увижу, как он труса в небе выплясывает, — пусть пеняет на себя.

Не взглянув больше на Шпынова, Амелин ушел в землянку КП полка.

Летчики не стали вести «воспитательного разговора». Они двинулись за командиром.

— Поляков! — окликнул Шпынов своего ведомого. Но тот, сделав вид, что не слышит, поспешил уйти вместе с летчиками. Оправившись от пережитого, он уже балагурил с ребятами.

— Ну и одурачил же я сегодня «шмиттов». Вальс перед ними плясал: то одну ножку дам, то другую, а затем — крутанусь… да так, что они рты разинули и упустили меня.

— Упустили бы, если б не командир, — остановил его Жигуленков.

— Я… знаю, видел…

Боевая работа в полку продолжалась.

Лето выдалось жарким. Солнце, казалось, не пряталось за горизонт, а ходило в лазоревом небе по кругу и светило все двадцать четыре часа. Пыль висела над аэродромом, не оседая. Знойные дни походили один на другой. Каждому казалось, что он и ест и пьет не досыта и не может выспаться. От многочасового сидения в тесной кабине самолета ныло все тело, голова тяжелела. Летали много: по пять-шесть раз в день.

Возвратятся летчики на аэродром, коротко доложат о результатах вылета, наскоро пожуют бутерброд, запьют компотом и снова к машинам. А от самолета уже отъезжают неуклюжие бензозаправщики, и механики докладывают о готовности машин к вылету.

Вечером в шестой вылет группу повел Федя Семенов. Оставшиеся на земле люди не отходили от рации. Их друзья вели тяжелый бой. Через сорок минут самолеты возвращались с боевого задания. Последним сел самолет Бориса Жигуленкова. Борис устало вылез из кабины, бросил на землю шлемофон. Волосы его слиплись на лбу, гимнастерка взмокла. В уголках губ засохла пена. Он вытер рукавом лицо и, ни слова не сказав, упал в пожухлую траву у самолета.

«Плачет», — решил механик Коля Смирнов и не стал приставать с расспросами.

— Товарищ старший лейтенант, а где мой командир? — спросил Жигуленкова механик Феди Семенова. Жигуленков поднял голову, некоторое время смотрел на механика с недоумением, потом вдруг лицо его исказилось и он закричал:

— Вы что ко мне пристаете? Воевать надо, а не болтаться здесь.

— Вы на меня не кричите, можете на своего механика кричать, — обиделся механик Семенова, но потом, поняв в чем дело, с досадой в голосе тихо сказал: — Тоже друзья, прикрыть не могли.

— Кто не прикрыл? Ты соображаешь, что говоришь?

— Замолчи, — сказал инженер полка механику. — Видишь, человек не в себе.

— Мне, может быть, тоже свет не мил. Что я ему сказал?

Оставив инженера и механика, Жигуленков подошел к бочке и, зачерпнув полный ковш воды, стал жадно пить.

Вскоре весь полк знал, что с задания не вернулся Федя Семенов. Ведомым у него был Александр Шпынов.

Светила полная луна. На окнах уцелевших домов мирно дремали черные силуэты листьев.

Шпынов не помнил, как оказался на улице. Прошел несколько кварталов. Потом брел узенькой дорожкой. Огромное дерево, срезанное под корень артиллерийским снарядом, отброшено далеко от дороги. Пень присыпан землей и поломанными ветками.

Резко свернув влево, он вскоре оказался на летном поле аэродрома, где ему было так хорошо в кругу боевых друзей. Сейчас здесь пустынно и сумрачно. В лунном свете силуэты зачехленных самолетов походили на безжизненных лошадей.

Эта ночь напоминала Шпынову недавний налет вражеской авиации на аэродром. Только тогда он прятался от врагов, а теперь от друзей. Теперь он все вспомнил: несмелый бунт Володи Погодина, пытавшегося предостеречь, и полные горечи и гнева слова Амелина. Сегодня он не может, не смеет людям смотреть в глаза.

Он долго прислушивался — не раздадутся ли шаги? Нет. Никто за ним не шел.

Как все это унизительно…

Его охватило чувство отвращения к самому себе.

Шпынов забрел к землянке оружейников эскадрильи, примостился на земляную насыпь. Так и сидел в каком-то странном забытьи.

Очнулся он от шороха. В лунном свете мелькнула тень. Руки коснулось что-то холодное и влажное.

— Блудный, — Шпынов погладил пса по короткой шерсти. — Вот ты нашел… И откуда ты только все знаешь… Тошно мне… — овчарка приветливо завиляла хвостом.

— Ложись, — приказал Шпынов.

Блудный потоптался рядом, повздыхал, нехотя лег. Потом опять вскочил, принялся потягиваться.

— Домой зовешь? Ну что ж, наверно, так и надо, — сказал Шпынов и поднялся. — Пойдем, друг.

Подойдя к общежитию, Шпынов прислушался. Было тихо. Сначала Шпынов обрадовался. А потом сердце его сжалось. Его не ждут. Как это холодно, когда тебя никто не ждет! Он не сразу заметил, а заметив, не обратил внимания на красную звездочку папиросы, мерцавшую в палисаднике.

Блудный бросился к темному силуэту. Теплый огонек вспыхнул ярче, осветив знакомый крупный профиль лица, и, описав параболу, ушел вниз.

Шпынов узнал заместителя командира полка по политчасти полковника Косарева. Ему стало на миг по-детски страшно, но тут же решил: пусть уж все сразу.

— Саша… — тихо позвал Косарев.

Огонек снова взметнулся кверху и, то затухая, то разгораясь, светил теперь, как маленький маяк. Шпынов пошел на его свет. Он молча сел на скамейку, не слишком близко к Косареву. Опершись локтями на колени, медленным движением, словно пробуждаясь от сна, провел ладонями по лицу, по волосам, холодным, чуть влажным от ночной сырости.

Он был благодарен Косареву за то, что тот не задает никаких вопросов. И сам рассказал ему все, чем он жил, все, о чем передумал нынешней ночью. Память жестоко и неподкупно подсказывала мельчайшие подробности. Рассказал все — от первого боевого вылета, породившего боязнь, до последнего воздушного боя, в котором он потерял своего ведущего Федю Семенова.

Он говорил отрывисто и нервно. Но был уверен — поймут обязательно.

— А в том, Иван Иванович, что Семенов не вернулся с задания, — я не виноват, — сказал в конце Шпынов.

Потом он умолк.

— Кури, — тихо предложил Косарев, протягивая пачку папирос.

— Саша, — сказал он. — Может, недельку воздержишься от полетов. Отдохнешь?

— Нет, Иван Иванович, — сказал Шпынов. — Не хочу скидок. — Или летать сегодня же или не летать больше никогда.

Шпынов задумался: где и когда он ступил на ту опасную ступеньку, с которой начал шагать не вверх, а вниз и совершать поступки, граничащие с преступлением.

Он сидел на скамейке, что-то разглядывая в сумраке ночи. Рука его повисла. Потухшая папироса зажата между пальцами. Шпынов забыл о ней. Ему было еще тяжело. Но теперь, после встречи с Косаревым, он почувствовал, что силы возвращаются к нему, что теперь он вновь вернулся в полк, к людям, без которых жизнь становилась невозможной.

Голубоватый туман рассвета вставал над землей. Выпала холодная роса, предвещая ясный день.

Иван Иванович взглянул на Шпынова и поразился, как изменилось его лицо. В усталых глазах отражалась твердая решимость.

— Пойдем, Саша, — позвал Косарев. — Нужно отдыхать.

— А вы верите мне?

— Верю.

— Правда?

— Верю крепко.

Шпынов встрепенулся, ожил.

Чуть брезжил рассвет, когда шестерка истребителей поднялась в воздух. Их вел Алексей Амелин. Рядом с истребителем Амелина шли самолеты Погодина, Полякова, Гукалина. Ведомым у Жигуленкова летел Шпынов.

Самолёты строгим боевым порядком летели к линии фронта. В районе прикрытия вражеские зенитки охватили черными бутонами разрывов небольшую группу машин. Вдруг зенитный огонь прекратился и через расплывчатые шапки разрывов снарядов летчики увидели самолеты. Шестерка пошла на сближение. Вот уже заметны черные кресты на крыльях.

— Саша, прикрой! — слышится в наушниках шлемофона короткая команда Бориса Жигуленкова.

Жигуленков чуть поднимает красный нос своего «Лавочкина». Перекрестие прицела на моторе «мессершмитта».

Коротко звучат команды ведущего группы Амелина:

— Атака! Огонь!

Бой нарастает.

Оказавшись в выгодном положении, фашистские истребители наседают на наши самолеты. Одна из огненных трасс зацепила самолет Жигуленкова. На консоли крыла образовались дыры, будто кто-то проткнул их изнутри. Огненные трассы и вспышки заполняли все небо. На подраненную машину Жигуленкова сваливается сверху «мессершмитт». Борис делает боевой разворот. Осмотревшись, он замечает своего ведомого Шпынова. Тот, покачивая крыльями, вырываясь вперед и вновь возвращаясь, показывает ведущему: не волнуйся, дескать, я здесь.

— Спасибо, друг! — отвечает Жигуленков.

Так, крыло в крыло и дрались они до конца боя.

Возвратившиеся с боевого задания летчики рассказывали о своих впечатлениях, шумно разбирали обстоятельства воздушного боя, критиковали ошибки и промахи.

— Молодец, старина! — похлопывая Шпынова по плечу, сказал Жигуленков. — Держался, как бог.

В. В. Голубев, подполковник Бесстрашный разведчик

Было это в первых числах мая 1944 года. Наша дивизия стояла во втором эшелоне на левом берегу Днестра, впереди нас на плацдарме — гвардейцы. Мне, командиру саперной роты, часто приходилось бывать у гвардейцев, где оборудовался запасный КП дивизии и велась инженерная разведка. Да мало ли дел было у саперов на переднем крае?

Весть о том, что разведчики гвардейского полка взяли «языка», быстро распространилась среди солдат и дошла до саперов. В те дни я готовил своих разведчиков к выполнению задания и поэтому решил побывать у гвардейцев, поговорить с ними, расспросить обо всем.

Разведчики расположились в тени многолетних больших деревьев. Кругом чистота и порядок. В кустах низенький столик, сколоченный из досок. На нем газеты. Три разведчика в маскхалатах чистили свои автоматы. Простые молодые парни, веселые лица. Командира взвода не оказалось, и я поговорил с ними, узнал, какие мины ставит противник и где, так как разведку заграждений противника я должен был провести сам в ближайшие дни.

Когда я спросил, как они взяли «языка», один из них сказал:

— Подробности лучше всех знает наш помкомвзвода гвардии сержант Виноградов, так как он сам участвовал в этом деле.

Но Виноградова в это время во взводе не оказалось. И вот сейчас, через двадцать лет, собирая материалы о кавалерах ордена Славы трех степеней уроженцах Удмуртии, я обнаружил в архивах Министерства Обороны СССР наградные материалы Виноградова. Помощник командира взвода разведки 289-го гвардейского стрелкового полка гвардии сержант Александр Федотович Виноградов оказался моим земляком. А вот встретиться с ним на фронте не пришлось.

В ночь на 5 мая 1944 года сержант Виноградов, разведчики Симонов и Лисин получили боевую задачу — привезти «языка». Было это в районе высоты 172,4, юго-западнее села Пугачены, на правом берегу Днестра.

Впереди полз Виноградов. Он как сапер хорошо знал мины немцев и поэтому проход через минное поле противника делал сам. Когда до окопов немцев оставалось совсем немного, Виноградов подождал своих товарищей. Разведчики приготовили гранаты.

Они рассчитывали тихо, осторожно подползти к траншее и без шума взять в плен одного из часовых, но в это время по траншее пробежал немец, за ним — другой, третий… По-видимому, что-то их напугало, и они собирались в одном месте.

«Без гранат не обойтись», — решил Виноградов. Он подал команду. Глухо взорвались гранаты в неприятельской траншее, затем в нее спрыгнули разведчики.

Горький запах тротила. Дым еще не полностью рассеялся. На дне траншеи несколько мертвых гитлеровцев. Виноградов сделал несколько шагов по траншее влево. Симонов направился в другую сторону. Вдруг в темноте Виноградов увидел убегающего из траншеи немца. Он был без головного убора, то и дело оглядывался назад. В руках у него ничего не было — по-видимому, спросонья все бросил. В несколько прыжков Александр догнал гитлеровца и повалил его на землю.

В это время, по-видимому, услышав возню, из соседнего блиндажа выскочили трое гитлеровцев. Симонов дал по ним очередь из автомата. Противник тоже поднял стрельбу. «Что там происходит»? — Виноградов на мгновенье оглянулся. Немец в этот момент изловчился и вскочил на ноги. Завязалась ожесточенная борьба. Находившийся неподалеку Лисин подбежал к Виноградову и помог ему связать «языка». Теперь надо было вернуться назад.

Началась сильная перестрелка и небо озарилось разноцветными ракетами.

Сгоряча Виноградов взвалил немца себе на плечи, но смог пройти с ним только десять-пятнадцать шагов, а дальше пришлось продвигаться ползком. Кругом свистели пули. К своим окопам они добрались без потерь. Их «язык», унтерофицер, дал важные показания.

Подвиг наших разведчиков был отмечен правительственной наградой. А их командир Александр Виноградов, который к тому времени уже имел два ордена Славы, получил высший солдатский орден — орден Славы первой степени.

Виноградов родился и жил до призыва в ряды Красной Армии в селе Гондыреве Алнашского района Удмуртской АССР. В армию был призван в апреле 1942 года. Во время наступления на Правобережной Украине 5 января 1944 года в районе Кировограда, будучи пулеметчиком, уничтожил две огневые точки врага и истребил около двух десятков гитлеровских солдат. На следующий день во время танковой атаки противника, когда наши части были вынуждены отойти, он вынес с опасного места танковый пулемет и уничтожил при этом еще шесть немецких автоматчиков. За эти бои Виноградов награжден орденом Славы третьей степени.

В ночь на 1 февраля 1944 года в районе высоты 120,7 добровольно пошел в разведку с целью захватить контрольного пленного. Действовал смело и решительно. Вместе с гвардии сержантом Фоминым ворвался в траншею противника. Одного немецкого снайпера они убили, другого, находившегося в боевом охранении, захватили и доставили в штаб полка. За этот подвиг Виноградов награжден орденом Славы второй степени. Вскоре отважный воин был переведен в полковой взвод разведки.

Весна 1944 года памятна нам, воинам 3-го Украинского, фронта, стремительным выдвижением к Днестру. Одним из первых воинов, форсировавших эту быструю реку, был разведчик сержант Виноградов. Небольшая горсточка смельчаков захватила на западном берегу Днестра плацдарм и удерживала его до подхода стрелкового батальона. Так создавался один из наших плацдармов, с которого в дальнейшем советские войска пошли в наступление за полное освобождение Молдавии.

За героизм и отвагу, проявленные в наступательных боях в сентябре 1944 года, Виноградова назначили командиром взвода разведки 289-го гвардейского стрелкового полка. Ему присвоили звание старшины.

Разведчик А. Ф. Виноградов не раз отличался будучи уже на Сандомирском плацдарме в Польше. Погиб он 12 октября 1944 года в одной из схваток с гитлеровцами.

И. Н. Гудыренко, капитан запаса Связисты

Весна и лето 1944 года застали нас, воинов 3-го Украинского фронта, в Молдавии, у берегов Днестра. Шумно бегут голубые волны, южный ветер разносит по степи аромат весны. Впереди нас, за Днестром, густой, высокий лес, справа кустарник. Весна в разгаре, цветут абрикосы, распускаются каштаны. На фоне цветущих садов сожженные дома, изуродованные бомбежкой обугленные стволы деревьев. На молдавской земле идут бои.

Советские войска наступают. Твердой поступью движутся колонны, идут полки, дивизии. Весенний ветер овевает загорелые лица солдат. Здесь русские, украинцы, белорусы, молдаване — люди разных национальностей великого Советского Союза. Они пришли, чтобы освободить Молдавскую землю от немецко-фашистских оккупантов. Овеянные священной славой седой старины, свидетели великих суворовских битв и походов — степи Молдавии и древний Измаил— зовут к новым победам.

Позади нас уже освобожденные Тирасполь, Урсоя, Копанка, Слободзея, сотни населенных пунктов. Там снова советская власть, там налаживается нормальная жизнь.

За высотой, где пролегает передний край, еще гремят раскаты орудий, идет пулеметная и винтовочная стрельба. В минуты затишья воины мирно беседуют, вспоминают своих друзей, отдавших жизнь за родину.

— Шли мы от самой Волги. Миновали Дон, степи Украины, преодолевали Северный Донец, могучий Днепр. А теперь вот Днестр перед нами, — рассказывает полковник Владимир Ткаченко внимательно слушающим его молодым солдатам. — И его будем форсировать, и до Берлина дойдем…

Короткая майская ночь тихо спускается на землю. Утром чуть свет начнется сражение за овладение плацдармом на правом берегу Днестра. Пядь за пядью мы освобождаем нашу Родину от фашистской нечисти. И теперь, через двадцать лет, живы в памяти боевые дела отважных друзей. О них и хочется поведать читателям.

…Командир отделения связи гвардии сержант Субботин получил задание установить связь с высоткой, чтобы оттуда корректировать огонь артиллерийской батареи.

Трое связистов осторожно пробирались к высотке. Когда до вершины оставалось метров сто, внезапно раздалась пулеметная очередь.

— Ложись! — скомандовал Субботин.

Бойцы залегли. Осмотрелись вокруг. Поняли, что на высотке фашисты. Сержант Субботин решил обойти высотку. Смельчаки приблизились к пулеметной точке врага и швырнули в нее несколько гранат. Пятеро гитлеровцев, засевших там, упали замертво.

Солдат Еремеев быстро повернул вражеский пулемет в сторону противника. Тут же установили телефон и на батарею передали первые сообщения. Связь заработала. Но и немцы не дремали. Поняв, что пулеметная точка уничтожена, они предприняли контратаку на горстку советских храбрецов.

— Приготовить гранаты и винтовки, — приказывает гвардии сержант Субботин.

Взвод гитлеровцев ползет к высотке. Трое связистов притихли, ждут. Субботин за пулеметом. По команде они открывают групповой огонь из ручного пулемета и винтовок. Несколько фашистов уже пало. Однако враги продолжают наступать.

— Гранаты! — кричит Субботин.

Отважные бойцы швыряют гранаты, ведут стрельбу из винтовок. Огонь не утихает ни на минуту. Когда дым от взрывов рассеялся, связисты увидели, что подступы к высотке усеяны трупами фашистов. В живых осталось только четверо.

— Рус, не стреляй, плен! — кричали немцы.

Сержант Субботин отправил пленных с одним из бойцов в подразделение, а сам продолжал корректировать огонь своей батареи. Бой продолжался.

…На правом берегу Днестра слышна пулеметная и винтовочная стрельба, грохот от взрывов мин, снарядов. Это наши штурмовые отряды ведут бой с фашистами.

Связист Песков получил задание навести линию связи через Днестр.

Возглавляемая им группа бойцов песчаным берегом спускается к воде. В лодку грузят кабель, оружие, гранаты. Отчаливают от берега. Заметив лодку, немцы усилили огонь из минометов. Одна, вторая, третья мины падают очень близко. В воздух поднимаются столбы воды, захлестывают лодку. Воины нажимают на весла и продолжают путь… Снова очередной взрыв. Лодка начинает оседать, медленно наполняется водой.

— Всем в воду, — крикнул кто-то из солдат.

Песков оглядывается: до берега еще далеко. Он вешает на себя катушку кабеля, телефонный аппарат и прыгает в воду. Едва касаясь носками дна, с трудом продвигается к правому берегу, оставляя за собой линию связи… Вот уже твердая земля под ногами. Справа стреляет станковый пулемет противника. Мысль работает напряженно: «по оврагу подползти к пулемету врага и уничтожить его». Боец прячет катушку, аппарат и ползет… Где-то вблизи слышен стон раненого. Подползает ближе. Это наш автоматчик.

— Бери, все равно не смогу, — прошептал солдат и закрыл глаза…

Песков забрал автомат, две гранаты и пополз по оврагу. Вот и траншея. Прыгнул в нее, двинулся вперед. Пулеметное гнездо совсем близко. Немец строчит не отрываясь. Связист швыряет две гранаты, и пулемет замолкает. Внезапно в траншее появляются гитлеровцы. Они направляются к Пескову. Автоматная очередь — и фашисты упали замертво. Стало тихо.

— Теперь путь свободен, — думает солдат.

Он возвратился обратно на берег, взял катушку, телефонный аппарат, связался с левым берегом и доложил обстановку.

Пехота перешла в наступление и, отбросив противника, заняла плацдарм.

За смелость и героизм, проявленные Песковым в этой операции, Указом Президиума Верховного Совета СССР ему было присвоено звание Героя Советского Союза.

…Рядовой Николай Котков, наводя линию связи у берегов Днестра, встретился с группой немцев. Боец не растерялся. Вступил в единоборство. Троих ему удалось застрелить, а остальные вынуждены были скрыться. Связь была восстановлена.

…В другом месте фашисты предприняли несколько атак при поддержке танков и авиации. Повредили линию связи. Получив задание восстановить связь, Котков перебежками достиг места обрыва. Там он увидел двух гитлеровцев, сматывавших наш кабель. Отважный воин вступил в перестрелку, уничтожил врага и восстановил связь. Целый и невредимый Котков возвратился в часть. Ему прямо на поле боя вручили правительственную награду — медаль «За отвагу».

…Был в нашем полку связист ефрейтор Стальшин. Под кромешным огнем, не страшась пуль и взрывов, исправлял он повреждения связи. Однажды за двое суток исправил более 50 обрывов. Было это 12 мая 1944 года. Во время боя несколько раз героя засыпало землей от разрывов снарядов, но он не уходил со своего поста. А когда кончился бой, его нашли на линии с зажатым в зубах кабелем. Таким образом он соединил оборванные концы провода. Орден Отечественной войны I степени и несколько медалей украшали грудь героя, павшего в боях за Родину. Друзья бережно завернули его тело в плащ-палатку. Ефрейтора Стальшина с воинскими почестями похоронили на молдавской земле.

…Солдат Кононов получил пакет. Его срочно нужно было доставить в штаб части, расположенной на правом берегу Днестра. Вручая боевое донесение, командир сказал: «Чем скорее, тем лучше». Когда связист Кононов подходил к берегу, гитлеровцы открыли огонь из шестиствольного миномета. Переправа была разбита, и быстрое течение воды уносило остатки понтонов. Боец осмотрелся вокруг и, не долго думая, зажав пакет в зубах, снял сапоги и бросился в воду. Пули вспенивали воду вокруг смельчака. Но наш солдат пренебрегал опасностью и продолжал плыть. Вот он уже достиг правого берега. Теперь еще несколько усилий — и задание будет выполнено.

Пробежав глазами донесение, командир полка встревожился. Он тут же вызвал дежурного и отдал соответствующее распоряжение. Затем он поблагодарил Кононова.

— Да как же тебе удалось добраться, выйти живым из этого пекла? — удивился он.

…Ясное майское утро. На землю упали первые лучи солнца. Вокруг населенного пункта, утопавшего в садах, раскинулись виноградники. Все в белом весеннем убранстве. На площади села выстроились бойцы полка, в котором я служил. На груди у каждого сверкают ордена и медали Советского Союза. В передней шеренге ветераны полка майор Андрей Зайцев, майор Павел Мысник, старшина Тамара Гнезденко, старший сержант Анастасия Федулова, майор Иван Слойко, старшина Петр Кошевой, капитан Иван Аникин, солдат Григорий Трошь, старшина Василий Василенко и другие.

К месту, где мы выстроились, подъехал на машине начальник связи 3-го Украинского фронта генерал-лейтенант Алексей Иванович Леонов.

— Товарищ генерал! Личный состав 30-го отдельного Криворожского полка связи для вручения знамени выстроен! — отдал рапорт командир полка полковник Филипп Николаевич Борсук.

Генерал Леонов поздоровался с командиром полка, с воинами. Зачитывается Постановление Президиума Верховного Совета СССР о вручении полку Красного знамени.

Командир полка, принимая Красное знамя, целует его. Генерал-лейтенант войск связи Леонов обращается к воинам с краткой речью.

Знаменосцы проносят знамя перед сомкнутым строем. Затем мимо знамени торжественным маршем проходят солдаты, сержанты и офицеры. Четок и бодр их шаг. Лица воинов суровы. Они уверены, что с честью будут нести полковое знамя вперед, на запад, очищая советскую землю от гитлеровских оккупантов.

П. Г. Кузнецов, генерал-лейтенант запаса На Кицканском плацдарме

Войска 3-го Украинского фронта в первой половине марта 1944 года перешли в наступление из района Кривого Рога. Ломая яростное сопротивление врага, преодолевая непролазную грязь и крутые балки, форсируя реки, они освобождали от оккупантов многострадальные города и села правобережной Украины.

Застревали в грязи машины, падали от усталости лошади, выбивались из сил люди, но на душе было радостно. Мы шли на запад, и каждый новый шаг вперед приближал нас к победе.

Два дня, 6 и 7 апреля, дивизии 82-го стрелкового корпуса, которым я тогда командовал, вели жестокий бой у Раздельной, добивая совместно с другими соединениями 37-й армии вырвавшуюся из-под Одессы крупную группировку немецко-фашистских войск. В ночь на 10 апреля корпус, прорвав последний оборонительный рубеж врага на реке Кучурган, вступил на территорию Советской Молдавии, к полудню 11 апреля вышел на восточный берег Днестра и подошел к Тирасполю, Суклее, Карагашу, Слободзее Молдавской.

Правофланговая 188-я стрелковая Нижнеднепровская дивизия корпуса под командованием полковника Василия Яковлевича Даниленко, тут же с ходу вступила в бой за Тирасполь. 28-я гвардейская Харьковская стрелковая дивизия генерал-майора Георгия Ивановича Чурмаева, наступавшая в центре боевого порядка, выдвинулась к Днестру и начала подготовку к форсированию его.

Вечером 11 апреля я прибыл в Карагаш. По восточному берегу Днестра тянулись фруктовые сады и виноградники. Высокий лес на западном берегу вплотную примыкал к реке. Там в зарослях изредка стрекотали автоматы.

Рекогносцировочную группу дивизии во главе с генералом Чурмаевым я застал на берегу.

Офицеры оживленно переговаривались:

— Вот это да-а! Кра-со-та!

— А маскировка-то! Лучшего и придумать нельзя.

— И живут же люди!

— Ну-ну! Расчувствовались! — пробурчал в усы смуглый до черноты Чурмаев, — будем заниматься делом. Разрешите начать? — обратился он ко мне.

Разъяснив комдиву задачу, я выехал в левофланговую 10-ю воздушно-десантную гвардейскую дивизию, которая форсировала Днестр между Карагашом и Слободзеей.

Для захвата командного Кицканского гребня на западном берегу реки комдив 28-й гвардейской дивизии с рассветом выслал передовой отряд в район Кицкан, комдив 10-й воздушно-десантной — в район Копанки.

Ночной бой прошел успешно. Противник не мог долго сдерживать натиск. Он боялся лишиться путей отхода на Бендеры. Малейшая проволочка могла поставить его под угрозу полного уничтожения или пленения.

В 24.00 части 188-й стрелковой дивизии ворвались в Колкотовую Балку и Суклею, а к 3 часам утра 12 апреля, при поддержке 92-й гвардейской дивизии штурмом выбили немцев из Тирасполя.

На рассвете 188-я стрелковая дивизия целиком вышла на восточный берег Днестра.

В 22.00 началось форсирование Днестра. Прошло оно без особых осложнений. Прикрывавшие берег румынские подразделения были отброшены на запад. К утру правый лесистый берег напротив Суклеи и Карагаша протяжением около семи километров находился в наших руках.

Передовые отряды дивизии устремились на командный гребень Кицканских высот. Сюда же из Бендер по правому берегу Днестра подтягивались вражеские части.

Гитлеровцы придавали высотам большое значение, но опередить нас им не удалось, а прикрытие румын оказалось слишком слабым.

В 8 часов утра передовой отряд 28-й гвардейской Харьковской дивизии вошел в Кицканы, расположенные на северных скатах гребня, но у монастыря неожиданно натолкнулся на немецких автоматчиков.

Развернувшись на гребне, батальон вступил в бой. Вскоре на помощь прибыл передовой отряд 188-й стрелковой дивизии. Он форсировал Днестр на излучине южнее Тирасполя и, заслышав выстрелы, броском достиг Кицкан. Против вражеского полка оказались два наших батальона. Бой разгорался.

Услышав первые выстрелы с высот, я немедленно направил туда все переправившиеся подразделения гвардейских дивизий.

К 11.00 гребень уже прочно оседлали четыре наших стрелковых полка. Выбитые из Кицкан и сброшенные с гребня разрозненные вражеские цепи откатывались назад, в долину. Левее нас на плацдарм выходили части 6-го гвардейского корпуса.

К 12.00 я приехал в Кицканы. Бой за высоты был выигран. Отдаленная стрельба слышалась на западных скатах, а в селе и в садах, окружавших его, было удивительно тихо.

У монастырской стены толпились пехотинцы, стояло несколько артиллерийских упряжек. Заглянув во внутренний дворик монастыря, я увидел длинную очередь. В руках у солдат были котелки. Бойцы шутили и весело смеялись.

Тут же по дворику взад и вперед сновало с десяток пожилых монахов и среди них бодрый, по-молодому подтянутый старик, с большой седой бородой.

Сначала я подумал, что раздают завтрак, но, оглядевшись по сторонам, походных кухонь не заметил. Очередь своей головой упиралась в какое-то полуподвальное складское помещение с распахнутыми настежь створчатыми дверьми.

— Что здесь происходит? — громко спросил я, подходя к очереди. Шумливый говор и смех сразу стихли. Увидев меня, солдаты насторожились.

— Я спрашиваю, что делается здесь? Кто командир? — повторил я свой вопрос.

Молчание. Командиров в очереди не оказалось.

И тут легкой и быстрой походкой ко мне подошел седобородый монах и, торопливо поздоровавшись, стал объяснять:

— Извините, господин генерал! Это я, ваше превосходительство, разрешил выдать русскому воинству по чарке вина. В знак победы доблестной Красной Армии.

Старик невинно улыбался.

На фоне запыленных выцветших гимнастерок, открытых, ясных, но утомленных солдатских лиц фигура монаха в длинной рясе с удивительно бескровным лицом выглядела живописно и как-то очень не современно.

— А вы кто? — спросил я не без резкости в голосе. — И уже мягче добавил: — Кстати, я не господин и не ваше превосходительство, а советский генерал.

Выдержав мой суровый взгляд и ничуть не смутившись, старик продолжал:

— Знаю, знаю. Извините! Долго, очень долго ждали мы, русские, своих братьев-воинов и наконец-то дождались. Я игумен, настоятель здешней обители. Всем сердцем рад видеть братьев моих.

Старик прижал правую руку к груди и низко поклонился.

— Рад познакомиться. Я командир этих войск. Солдатам надо вступать в бой, а вы их вином спаиваете.

Игумен потоптался на месте, заглянул мне в глаза и, виновато улыбаясь, стал оправдываться:

— Извините. Я очень любил, да и теперь люблю русское войско. В молодые годы сам участвовал в русско-японской войне полковым священником да и в первой германской…

Случай в Кицканском монастыре и разговор с игуменом почему-то надолго врезались в мою память.

Минут через пять-шесть я был уже на Кицканском гребне. На возвышенном берегу Днестра белели обнесенные крепостными стенами Бендеры. От Бендер, изгибаясь причудливой лентой, петлял Днестр. Он сначала тянулся к югу, затем поворачивал на восток и, извиваясь змеей, полз на северо-восток к Тирасполю, образуя там три крутых витка, а затем снова поворачивал на юг.

Влево синела обширная гладь озера Ботна, на берегу которого раскинулся большой населенный пункт Киркаешты. На севере, за садами, виднелись очертания Тирасполя, а на востоке, откуда я только что прибыл, чуть проглядывала Слободзея.

Над высотами и низинами, над Днестром и озерами, над Бендерами и Тирасполем играло весеннее солнце.

За успешное форсирование Днестра и захват плацдарма командовавший в то время войсками 3-го Украинского фронта Р. Я. Малиновский объявил корпусу благодарность. Чтобы окончательно укрепиться на завоеванных позициях, мы вели бои за расширение плацдарма. Полмесяца изо дня в день яростные атаки сменялись относительным затишьем и опять атаки… атаки… Нам удалось очистить от противника всю низину, занять восточную часть плавней и выйти к предгорью, где проходило полотно железной дороги из Бендер на Киркаешты. Глубина захваченного плацдарма на участке корпуса достигала 14 километров.

Только 27 апреля, в соответствии с указаниями командующего 37-й армией генерал-лейтенанта М. Н. Шарохина, корпус перешел к обороне. Передний край обороны протяжением в 8 км проходил от плавней до Киркаешт. Наш правый фланг упирался в Днестр (2 км южнее Бендер), а левый примыкал к озеру Ботна. На этом рубеже фронт стабилизировался на все лето.

Наступили майские дни, солнечные, ясные. Зазеленели леса, зацвели фруктовые сады, на которые так щедра Молдавия. Началась планомерная подготовка к одной из важнейших операций Великой Отечественной войны — Ясско-Кишиневской. Правда, об этом мне стало известно только в августе. Но уже в мае, перейдя по приказу командования к глубокой обороне, мы были уверены, что вскоре последует решительное наступление.

В частях корпуса велись инженерные работы по укреплению захваченного плацдарма, усилилась боевая подготовка офицерского состава и штабов, производилось переформирование и обучение подразделений.

Полки вышли на плацдарм обессиленными: в батальонах осталось по одной стрелковой роте с двумя-тремя десятками стрелков и автоматчиков; в пулеметной и минометной ротах — по одному взводу.

Нужно было пополнить подразделения, влить кадры среднего и младшего командного состава, укрепить партийные организации.

Со второй половины мая в войсковые части начало прибывать новое пополнение, главным образом из мобилизованных на освобожденных территориях правобережной Украины. К началу августа в стрелковых подразделениях оно составило около 80 процентов.

В обучении и воспитании молодого пополнения большую помощь оказывали бывалые воины. Решающую роль в идейно-политическом воспитании новобранцев сыграли коммунисты. Воспитывали на личном примере и словом и делом.

На правом участке главной полосы обороны, примыкавшей к излучине Днестра, было вырыто десять траншей полного профиля, связанных между собой ходами сообщения.

Много времени было отведено боевой и политической учебе. Ею занимались все — от рядового бойца до генерала.

Основы военного дела: материальная часть оружия, умение владеть им, права и обязанности начальников и подчиненных, понятие о воинской дисциплине, воинском долге и чести — изучались молодыми солдатами в окопах на переднем крае. Тут же приобретались ими и практические навыки несения боевой службы. Строевое и тактическое сколачивание подразделений шло в ближайшем тылу, куда они выводились поочередно.

Проводились учебные сборы и офицерского состава.

И, наконец, когда наши подразделения и части пополнились и окрепли, появилась возможность вывести второй эшелон корпуса за Днестр для более глубокой полевой подготовки.

На полях Карагаша и Слободзеи, в 10–15 км восточнее Днестра, начались батальонные учения. По распоряжению командарма был подготовлен оборонительный район по типу противостоящей нам вражеской обороны с траншеями, заграждениями, дзотами, отсеченными позициями. Траншеи были заполнены чучелами.

Каждый стрелковый батальон участвовал в атаках (пока, разумеется, учебных) этих оборонительных полос. Атаки сопровождались огневым валом.

Батальонным учениям на оборонительной полосе большое внимание уделяли командарм генерал-лейтенант М. Н. Шарохин и наш новый командующий фронтом генерал Ф. И. Толбухин, заменивший Р. Я. Малиновского. Командарма и комфронта я видел на учебном поле почти ежедневно.

Как-то вечером мне позвонил командарм и предупредил, чтобы я завтра встретил у Кицканского монастыря высоких гостей.

— Когда прикажете ожидать вас? — спросил я.

— Утром, между десятью и одиннадцатью часами.

В десять утра я был уже в Кицканах, около колокольни. Через четверть часа прибыл представитель Ставки маршал С. К. Тимошенко, а вместе с ним командующий фронтом Ф. И. Толбухин, член Военного Совета фронта генерал-лейтенант А. С. Желтов и член Военного Совета армии генерал-майор В. Д. Шабанов.

Представившись, я коротко доложил маршалу о выполняемой корпусом задаче. Выслушав, он пожал мне руку и как-то больше по-товарищески, чем официально, переспросил:

— Ну, а все же, как дела-то у вас?

— Хорошо! Продолжаем зарываться в землю, учимся, готовимся к будущим боям. Настроение у личного состава отличное.

— Еще бы! — улыбнулся Тимошенко и посмотрел на Толбухина. — Два месяца живут, как на курорте. Обижаться не приходится!

— Мы и не обижаемся. Теперь у нас все есть: и люди, и техника. Любой приказ командования будет выполнен.

— А мы и не сомневаемся, — сказал маршал. — А теперь покажите-ка нам оборону противника. Сюда, что ли? — посмотрел он на колокольню.

Высокий, стройный маршал Тимошенко легко стал первым подниматься по крутой лестнице. Вслед за ним двинулись генералы.

С колокольни хорошо был виден северный берег Днестра, утопавшие в садах Терновка и Парканы, Бендеры и весь, правый сектор корпуса от плавней до Хаджимуса.

Отчетливо просматривались высоты западнее Бендер и Хаджимуса со вторыми и третьими позициями главной полосы вражеской обороны.

Осмотрев оборону, маршал и генералы уехали в Тирасполь, в штаб армии. С этого дня в штабах и войсках началась напряженная подготовка к наступательной операции. Проводились штабные игры, рекогносцировки, смотры частей и подразделений.

15 августа состоялась военная игра в штабе армии, которая проводилась в присутствии Ф. И. Толбухина. Участвовали в игре командиры корпусов и дивизий. Для нас это была генеральная репетиция перед наступлением. Мы расположились вокруг подготовленного начальником штаба армии полковником А. К. Блажеем огромного рельефного плана, на котором была изображена горловина кицканского гребня с обороной противника и нашим исходным положением для наступления.

Командарм начал игру. Генерал Толбухин внимательно следил за ней и вносил свои поправки. Делал он это очень спокойно и обоснованно. Игра показала, что командиры глубоко понимают поставленную перед ними задачу. Командующий фронтом остался доволен.

После 15 августа началась рекогносцировка и увязка взаимодействия в звене командиров полков и батальонов, а в последние три дня до начала операции была произведена перегруппировка войск.

Перед войсками 3-го Украинского фронта стояла задача — прорвать оборонительную полосу противника и, стремительно развивая свой удар на запад вдоль Троянова вала, выйти к реке Прут, где соединиться с войсками 2-го Украинского фронта, наступавшими между реками Серет и Прут и совместными усилиями окружить и уничтожить Кишиневскую группировку врага.

В центре ударной группировки нашего фронта, на плацдарме к юго-западу от Копанки, заняла исходное положение 37-я армия генерала Шарохина. Сжавшись на 9-километровом участке, она своим правым флангом упиралась в озеро Ботна, а левым — в высоту 138,7 западнее Талмаза. В первом эшелоне у нее два корпуса: справа, примыкая к озеру и седлая горловину кицканского гребня, — 66-й стрелковый корпус генерал-майора Д. А. Куприянова; слева, против Леонтины, — 6-й гвардейский корпус генерал-майора Д. П. Котова.

82-й стрелковый корпус, передав свою оборонительную полосу правому соседу, сосредоточился во втором эшелоне — в садах и рощах южнее Кицкан. 7-й механизированный корпус генерала Каткова расположился на правом берегу Днестра, позади нашего корпуса.

Справа от нас, южнее и восточнее Бендер, приготовилась к прорыву 57-я армия генерал-лейтенанта Н. А. Гагена.

Слева, от Талмаз до Чобручи, на узком участке сосредоточились два стрелковых корпуса 46-й армии генерал-лейтенанта Т. И. Шлемина.

Таким образом, за несколько ночей командующему войсками фронта удалось сосредоточить на небольшом днестровском плацдарме южнее Бендер и левом берегу Днестра три общевойсковые армии, два механизированных корпуса, свой резерв — стрелковый корпус — и почти три четверти фронтовой артиллерии. В полосе прорыва шириной 18 километров была создана артиллерийская плотность в 240 орудий и минометов на 1 километр фронта. Отсюда по врагу готовился удар огромной силы.

Наступило утро 20 августа. Глубоким покоем веяло над плацдармом южнее Бендер. За садами Слободзеи медленно поднималось солнце.

Ровно в восемь воздух потряс мощный артиллерийский залп. Над передним краем вражеской обороны взметнулась к небу плотная пелена гари и пыли, взметнулась и повисла, как бы застыв на месте до конца артиллерийской подготовки. Огонь бушевал 1 час 45 минут, сметая на своем пути все живое. Так началась Ясско-Кишиневская операция.

В 9 часов 45 минут по плацдарму прокатилось мощное «ура». Началась атака, сопровождавшаяся огневым валом.

В итоге первого дня операции немецко-румынский фронт был прорван в полосе шириной до 40 км и на глубину до 10–12 км. Наши войска вывели из строя почти полностью 21-ю пехотную и 4-ю горно-стрелковую румынские дивизии и частично 15-ю немецкую пехотную дивизию.

К исходу дня ожесточенное сопротивление 37-й армии генерала Шарохина на подступах ко второй оборонительной полосе оказала 13-я немецкая танковая дивизия. Борьба с танками продолжалась всю ночь и утром следующего дня.

На рассвете 21 августа начался ввод в прорыв подвижной группы. Пропустив через свои порядки 7-й механизированный корпус, наши дивизии двинулись вслед за ним.

Часов в десять-одиннадцать утра я приехал на северную окраину Поповки, где располагался НП командарма, чтобы доложить о выдвижении корпуса.

— Задерживать не буду. Задача прежняя. Желаю успеха, — сказал мне Шарохин. — По выходе на простор требуйте от людей больше инициативы, смелости и дерзости.

82-й стрелковый корпус следовал на запад, не встречая сопротивления противника. Двигались по четырем маршрутам. В первом эшелоне — 92-я гвардейская дивизия, которой командовал полковник Митрофан Ильич Матвеев и 188-я стрелковая полковника В. Я. Даниленко, во втором, за правым флангом, — 28-я гвардейская генерал-майора Г. И. Чурмаева.

Вперед, по маршруту Леонтина, Ермоклия, Токуз, Тараклия, Гура-Галбена, я выслал на автотранспорте подвижной отряд преследования в составе стрелкового батальона, артдивизиона и саперной роты.

Наступление успешно развивалось. 22 августа войска 6-й немецкой армии начали отход по всему фронту. 23 августа 57-я армия Н. А. Гагена овладела Бендерами, а 46-я армия И. Т. Шлемина — Белгородом-Днестровским. На рассвете 24 августа 5-я ударная армия генерал-лейтенанта Н. Э. Берзарина освободила столицу Советской Молдавии Кишинев. Войска двух фронтов соединились на переправах через Прут и завершили окружение крупной группировки противника.

В эти дни столица нашей Родины Москва салютовала доблестным войскам 3-го Украинского фронта артиллерийскими залпами. На фронт пришли добрые вести о падении правительства Антонеску и капитуляции Румынии. Румынские войска прекратили сопротивление.

37-я армия, продолжая преследование отходивших немецких колонн севернее Траянова вала, начала уничтожение окруженного врага.

В этих ожесточенных боях принял участие и 82-й стрелковый корпус.

Выйдя на рубеж Чимишлия — Селемет и повернув направо, корпус развил наступление на север и северо-запад, отрезав пути отхода вражеским колоннам. Осью наступления являлась небольшая река Когильник и населенный пункт Гура-Галбена. Восточнее реки развернулись 28-я и 92-я гвардейские дивизии, западнее — 188-я стрелковая дивизия.

Около полудня 24 августа дивизии вступили в бой с противником на всем своем тридцатикилометровом фронте, проходившем севернее Траянова вала.

Наиболее упорные бои развернулись в этот день в полосе правофланговой 28-й гвардейской дивизии Чурмаева за населенный пункт Сагайдак и прилегающие к нему высоты. Здесь противник предпринял первую попытку прорвать наш фронт и выйти из окружения.

Наступавший на Сагайдак 92-й гвардейский стрелковый полк под командованием подполковника М. Г. Васильченко встретил упорное сопротивление на восточной и южной окраинах. Применив умелый маневр, полк обошел населенный пункт и стремительно атаковал его с северо-запада. После короткого, но напряженного боя Сагайдак оказался полностью в руках гвардейцев. Было захвачено много пленных.

Однако развить дальнейшее наступление на север полк не смог. После полудня начались настойчивые контратаки. Около 14.00 противник силою до пехотного полка при поддержке артиллерии перешел в наступление. Контратака была отбита. Через два часа немцы вторично контратаковали, введя в бой новые силы, численностью до двух полков пехоты, но и эту контратаку, несмотря на численное превосходство врага, гвардейцы отбили.

К 18.00 на северных подступах к Сагайдаку немцы сосредоточили пехотную дивизию и десятка полтора бронетранспортеров и танков и в третий раз перешли в контратаку. Ценой больших потерь противнику удалось ворваться в Сагайдак и оттеснить 92-й гвардейский полк к югу.

К борьбе за Сагайдак генерал Чурмаев привлек всю дивизионную и приданную дивизии корпусную артиллерию, поставив ее главным образом на прямую наводку. Помогли пехоте и наши штурмовики, а также несколько залпов гвардейских минометов — прославленных «Катюш».

На помощь полку Васильченко пришел 280-й гвардейский полк подполковника Батурина и батальон 276-го полка 92-й гвардейской стрелковой дивизии.

Враг из Сагайдака был выбит. Однако он не успокоился и до темноты предпринял еще несколько контратак. И все же разорвать кольцо и пробиться на Градеште, Чимишлию гитлеровцам не удалось.

В боях за Сагайдак гвардейцы 28-й и 92-й дивизий проявили исключительное мужество.

Стрелковый батальон 92-го гвардейского полка 28-й гвардейской дивизии под командованием капитана А. Я. Александрова стоял насмерть. «Где обороняется гвардия, враг не пройдет», — говорили отважные воины. Противник 8 раз переходил в контратаку на участке батальона и каждый раз, устилая трупами землю, откатывался назад.

Раненые бойцы не покидали поле боя. Комсомолец гвардии рядовой Горюнов был тяжело ранен в ногу. Когда на него бросилась группа фашистов, он, собрав последние силы, метнул в них гранату. Четверо гитлеровцев были убиты.

Комсорг пулеметной роты гвардии сержант Синяков первым бросился в атаку на врага, увлекая за собой бойцов, и первым же, подавая пример другим, разил свинцовым ливнем контратакующие вражеские цепи. В этом бою он уничтожил 11 гитлеровцев.

Во время контратаки противнику удалось рассечь широкий фронт 3-го батальона 276-го гвардейского стрелкового полка на части. Группа бойцов в 25 человек во главе с парторгом батальона гвардии старшим лейтенантом Прошиным и парторгом минометной роты гвардии старшим сержантом Горищенко оказалась в окружении. Более получаса горсточка бойцов отбивалась от наседавшего многочисленного врага. Оба парторга были ранены. Подбадривая своих товарищей, они до последней возможности вели огонь: Прошин — из автомата, Горищенко — из миномета. Не один десяток фашистов нашли себе тут могилу.

Но силы были неравны. Оголтелый враг, не считаясь с потерями, лез напролом. Гитлеровцы ворвались на наши позиции. Истекавших кровью Прошина и Горищенко фашисты зверски замучили.

Более успешно развивалось наше наступление 24 августа в полосах дивизий Матвеева и Даниленко.

К вечеру части корпуса овладели пятнадцатью опорными пунктами и, продвинувшись вперед от 10 до 20 километров, вышли на рубеж Сату-Ноу — Сагайдак — Гура-Галбена — Албина. Штаб корпуса расположился в Чимишлии.

25 августа центр боевых действий переместился в полосу 92-й гвардейской дивизии, где противник сделал вторую попытку прорвать сжимавшее его кольцо и вырваться из окружения.

Накануне вечером, когда бой за Сагайдак немного утих, я вместе с командующим артиллерией корпуса полковником Б. Н. Муфелем прибыл к командиру 92-й дивизии М. И. Матвееву. Два полка его дивизии, выдвинувшись на скаты высот севернее Галбеницы, были скованы ружейно-пулеметным огнем. Третий полк еще вел бой за Сагайдак. Штаб дивизии располагался в Галбенице.

Вместе с Матвеевым и его командующим артиллерией мы выехали к передовым подразделениям на безымянную высотку между Галбеницей и Гура-Галбеной. С высотки хорошо было видно, как вдали, от Резен на юг, тянулся нескончаемый поток отходящих вражеских колонн. Но путь на Сагайдак, Чимишлию им преградила 28-я гвардейская Харьковская дивизия, и поэтому, выйдя на рубеж железнодорожной станции Злоти, колонны поворачивали строго на запад, на Липовень. Из Липовень дорога вела на Гура-Галбену, которую занимал передовой отряд корпуса. Вражеские колонны неминуемо должны были выйти туда.

Мы наблюдали за движением противника. Из лесочка вынырнули два вражеских танка и три бронетранспортера. Поровнявшись с пехотой, танки остановились и сделали по нескольку выстрелов. Пехота огня не открывала. Молчали и наши.

Постояв еще немного, танки и бронетранспортеры повернули обратно в лесок.

— Разведка, — сказал Муфель.

— Да. Надо смотреть в оба, — добавил Матвеев.

Поведение вражеской разведки несколько озадачило меня. Сначала я предполагал наступление начать с утра, а ночь предоставить дивизиям для подтягивания артиллерии, тылов и перегруппировки.

Думалось, что и противник не предпримет ночью активных действий. Однако упорные бои за Сагайдак, настойчивое стремление гитлеровцев разорвать кольцо окружения, движение больших колонн и, наконец, вечерняя разведка убедили меня в обратном.

Необстрелянная нами разведка спокойно отошла к своим частям и, конечно, донесет, что у нас на этом направлении пусто или почти пусто. Гитлеровцы обязательно попытаются воспользоваться этим для ночного наступления, в первую очередь в полосе Матвеева на Галбеницу и далее на юг — в сторону Чимишлии.

Я приказал Матвееву принять срочные меры: ориентировать на бой штабы, дать приказ окопаться пехоте, подтянуть на прямую наводку артиллерию и ни в коем случае не допустить прорыва. Свой третий полк, действовавший в полосе 28-й гвардейской дивизии, Матвеев должен был подтянуть к Галбенице во второй эшелон.

Чтобы прорваться в южном направлении, немцы еще до полуночи начали активизироваться. Внезапной атакой разрезали фронт 92-й гвардейской дивизии на две части и ворвались в Галбеницу.

Во второй половине ночи атаковали Сагайдак и Гура-Галбену. Связь штаба корпуса со штабами 92-й и 28-й гвардейских дивизий была временно нарушена.

Все пути из Сагайдака, Галбеницы и Гура-Галбены вели в Градешты, расположенные в 10 км севернее Чимишлии. Именно сюда и нацеливал враг свой удар.

Необходимо было срочно прикрыть этот важнейший тактический узел. В Градешты надо было выслать сильный отряд, а у меня резерва под рукой не оказалось. Взять его из состава дивизий, которые уже были скованы ночным боем, также не представлялось возможным. Позвонил командарму.

— Да, положение серьезное, — выслушав меня, сказал Шарохин, — не проморгайте! А помочь, обязательно помогу. Отдам последнее. Не теряйте времени и почаще звоните.

Через час в моем распоряжении уже был танко-самоходный полк и стрелковый батальон, снятые командармом с обороны своего командного пункта. Этот отряд, усилив его саперами, я и выслал в Градешты.

Остаток ночи тянулся мучительно долго. Я выходил на улицу, вслушивался в звуки ночного боя, волновался.

К рассвету гитлеровцы овладели Сагайдаком и захватили Гура-Галбену, оттеснив наш передовой отряд на южную окраину. Обстановка осложнялась.

Из Галбеницы сведений по-прежнему не поступало. Связь со штабом 92-й гвардейской дивизии все еще не была восстановлена. Все прояснилось только с рассветом. Сначала доложил Чурмаев. В Сагайдак ворвалась вражеская дивизия, но, видимо, состояла эта дивизия из разрозненных частей. Комдив подтянул на прямую наводку всю артиллерию и готовился восстановить свои прежние позиции.

К Матвееву я выехал с группой штабных командиров. Вот что произошло у него за ночь. В полосу дивизии вклинилось до четырех полков пехоты, сорок танков и бронемашин противника. Ночная атака врага пришлась по стыку полков первого эшелона. 276-й гвардейский полк подполковника М. Е. Симонова был отброшен к востоку от Галбеницы, а 282-й полк подполковника И. Е. Студеникина — к реке Когыльник.

Полковник Матвеев, находившийся во время атаки на своем НП, оказался в расположении полка Студеникина. 280-й гвардейский полк, только что прибывший из района Сагайдак, располагался во втором эшелоне и закрепиться на местности еще не успел.

Отражая вражескую атаку, 280-й полк понес большие потери. Погиб командир полка подполковник Батурин и большинство офицеров штаба.

Тяжело пришлось и штабу дивизии, когда в Галбеницу неожиданно ворвались танки и пехота противника. Исключительное мужество в бою проявили начальник штаба подполковник К. Д. Леонтьев и начальник политотдела полковник М. Ф. Скворцов. Штаб защищали все офицеры и дивизионные части: учебная рота, саперный батальон, отдельный истребительно-противотанковый дивизион, разведывательная рота, комендантский взвод. Отчаянно дралась учебная рота дивизии под командованием капитана Макуцинского. Сам он был тяжело ранен, но не ушел с поля боя.

1-й стрелковый батальон 280-го гвардейского полка, которым командовал майор Воробьев, отражая многочисленные контратаки врага, уничтожил свыше 350 фашистов, 2 бронетранспортера, 2 пушки, 15 пулеметов. 3-й стрелковый батальон 282-го гвардейского полка под командованием капитана Абалмасова в течение ночи и утра отразил 13 контратак противника.

Мужественно вели себя в бою полковые и дивизионные артиллеристы и саперы.

Несмотря на численное превосходство, противник сумел продвинуться за ночь южнее Галбеницы всего лишь на 2 км. Утром 25 августа гитлеровцы возобновили атаку на всех трех направлениях, где им за ночь удалось вклиниться в нашу оборону, но всюду их продвижение было приостановлено. Мы отразили более десяти контратак, а во второй половине дня корпус сам перешел в наступление.

Гвардейские дивизии генерала Чурмаева и полковника Матвеева окружили вражеские части в Сагайдаке и Галбенице и вынудили их после трехчасового боя сложить оружие. Наши войска взяли в плен около двух тысяч солдат и офицеров, входивших в состав четырех пехотных дивизий 6-й немецкой армии.

188-я стрелковая дивизия полковника Даниленко, встретив у Гура-Галбены сильное сопротивление врага, перерезать дорогу на своем участке не смогла. Со второй половины дня и в ночь на 26 августа центр боя переместился в ее полосу.

Немцы предприняли третью попытку вырваться из сжимавшего их кольца в полосе нашего корпуса. Зажатые в лесном массиве восточнее Сарата-Галбены, они, не считаясь с потерями, стремились пробиться на юг и юго-запад, чтобы выйти к переправам через реку Прут у Леово.

Ожесточенные бои развернулись в полосе левофлангового 595-го стрелкового полка, которым командовал подполковник Антонов.

2-й стрелковый батальон под командованием капитана И. Ф. Медведева был отрезан от главных сил полка севернее Каракуй и двое суток дрался в окружении, сдерживая до двух полков противника с артиллерией и танками. Кончились патроны и мины, положение становилось почти безвыходным. Но советские воины не пали духом. Они брали оружие убитых и пленных гитлеровцев и этим же оружием били врага.

Одиннадцать атак отразил батальон Ивана Федоровича Медведева, уничтожил сотни фашистов и 274 солдата и офицера взял в плен. В этом неравном бою погибли заместитель командира батальона по политчасти капитан В. Н. Алексеев, парторг батальона старший лейтенант Зотов.

Нелегко пришлось и другим батальонам полка. На них обрушились удары целой немецкой дивизии. Обезумевшие пьяные фашисты лезли напролом. Стрелки и артиллеристы расстреливали их в упор.

Пали на поле боя смертью храбрых командиры 1-го батальона капитан Дорофеев, 3-го батальона — старший лейтенант Филиппов, заместители комбата по строевой части капитан Чишмит и по политчасти старший лейтенант Парубок и многие другие офицеры, сержанты и рядовые бойцы.

Но враг в полосе 188-й стрелковой дивизии не прошел.

В ночной атаке 28-й гвардейской дивизией при содействии 92-й гвардейской дивизии противник был выбит из Гура-Галбены.

Всего за три дня боев войска корпуса уничтожили 14 тысяч и взяли в плен около 4 тысяч немецких солдат и офицеров, захватили большие трофеи.

26 августа явилось для нашего корпуса последним днем боев по уничтожению противника в период Ясско-Кишиневской операции.

А. К. Блажей, генерал-лейтенант запаса Так ковалась победа

Ясско-Кишиневская операция вошла в историю как одна из наиболее выдающихся побед Советской Армии, во второй мировой войне. 37-я армия в этой операции действовала на главном направлении и являлась основной ударной силой 3-го Украинского фронта.

Наступательная операция 37-й армии представляет значительный интерес с точки зрения ее подготовки и проведения. Известно, что она была осуществлена почти в полном соответствии с разработанным планом. Подобные примеры в истории оперативного искусства встречаются не так уж часто.

Оригинальное построение операции обеспечило ее успех. Враг не мог даже заподозрить, что 3-й Украинский фронт отважится нанести главный удар с ограниченного, тактически невыгодного и трудного плацдарма.

Переправиться на правый берег Днестра нам удалось после успешного наступления еще ранней весной 1944 года.

…К исходу 11 апреля полки 188-й стрелковой дивизии 82-го корпуса во взаимодействии с 92-й гвардейской дивизией, 57-го корпуса ворвались в Тирасполь. Всю ночь бушевали ожесточенные уличные бои и пожары. В эту же ночь части 6-го гвардейского стрелкового корпуса форсировали Днестр в районе Слободзеи Молдавской. Перед нами тускло поблескивал Днестр. Враг успел перебраться на западный берег. Он лихорадочно окапывался, надеясь задержать наше продвижение вперед. Армии предстояло форсировать прихотливо разлившуюся реку и навязать гитлеровцам сражение на том берегу.

Занепогодило. Поднялся ветер. Он нагонял с севера тяжелые свинцово-серые тучи, срывал полусгнившие камышовые крыши с давно не беленных молдавских хат. Неожиданно повалил мокрый снег. И тотчас разбухли дороги, не успевшие, впрочем, подсохнуть как следует.

Полковник Федор Васильевич Григорьев, начальник штаба полка Николай Петрович Мазур и я стояли на берегу. 573-му стрелковому полку, которым командовал Григорьев, была дана задача: с ходу форсировать Днестр и преследовать врага, не давая ему передышки, для того чтобы главные силы 6-го гвардейского корпуса могли свободно переправиться через реку и развить наступление.

Как назло, в ту пору уровень воды поднялся едва ли не на три метра выше ординара. Река несла горы всякого мусора, полузатопленные древесные стволы, коряги. Взбалмученная стремнина кружила воронками омутов.

— Да-а, задачка, — протянул Григорьев. — Неприветливый выдался для нас денек. Прямо как назло…

Начальник штаба зябко поежился. Леденящий ветер пронизывал насквозь. Подумалось: уж лучше крепкий мороз, чем этакая слякоть и стынь.

Словно угадав мои мысли, полковник Григорьев односложно произнес:

— Зимой и то легче было, честное слово.

Мы внимательно вглядывались вперед. Там, метрах в двухстах от нас, на том берегу, загадочно темнела стена леса. Безлюден ли он, или за деревьями затаилась засада — можно было только гадать.

Передовые подразделения полка подошли сюда, к селу Слободзея, еще засветло. Люди промокли, были голодны, измотаны переходом по раскисшим полевым дорогам. Где-то позади пара тощих лошаденок тащила одну-единственную сорокапятку.

Мглистые апрельские сумерки надвигались быстро. Показав рукой в сторону Днестра, капитан Мазур хотел что-то объяснить, но, шагнув вперед, оступился и заскользил в неглубокую канаву. В тот же момент с правого берега застрекотал пулемет. Пули просвистели над головой.

Пригнувшись, мы осторожно попятились назад. Полковник Григорьев хмыкнул:

— Ишь, гады, затаились. Однако нервы не выдерживают. По крайней мере, хорошо, что они себя обнаружили. Теперь не вслепую пойдем.

— Надо форсировать сегодня, — задумчиво протянул Мазур. — Иначе завтра будет поздно. Переправимся под покровом темноты, уничтожим пулеметные гнезда и до наступления рассвета собьем врага с берега.

— Надо-то надо, а солдата тоже пожалеть следовало бы, — словно бы ни к кому не обращаясь, произнес полковник. Я молчал, хотя эти слова были явно адресованы мне.

Что я мог сказать: да, я видел солдат на марше. Усталые, выбивавшиеся из сил, они шагали молча, понурив головы. Больше месяца армия преследовала врага по весеннему бездорожью, не давая себе ни минуты отдыха. А остановиться нельзя было — надо ковать железо, пока горячо. Стоило нам замедлить темп наступления, как деморализованный враг тотчас бы опомнился, собрал силы в кулак и обрушился на нас.

Я смотрел на наших солдат и думал: нет той меры, которой можно было бы сполна оценить их подвиг, их нечеловеческую выносливость, их мужество и патриотизм. Верилось: пройдут годы, а великий героизм народа-воина, спасшего мир от коричневой чумы, будет вдохновлять не одно поколение художников слова и кисти.

Как же все-таки организовать переправу? В обозе полка есть надувные лодки. Но обоз безнадежно отстал и дожидаться его значило упустить драгоценное время. Отступавшие фашисты, конечно же, угнали все лодки на тот берег и, по-видимому, потопили их.

Между тем, сумерки сгустились и словно пологом прикрыли наш берег. Из дворов стали потихоньку выходить жители села. Подошли к нам, окружили бойцов. Завязался неторопливый разговор. Тихий, вполголоса.

— Плоты надо вязать, — убежденно проговорил пожилой молдаванин в серой поношенной кушме. — Разберем кое-какие сараи, ворота снимем. Ворота, они лучше всего. Нам их не жалко. Кончится война — другие сколотим. А сейчас нам ворота вроде бы ни к чему: немцы да румыны все подчистую забрали, — невесело усмехнулся крестьянин.

— А поможете? — обратился к нему капитан.

Тот даже обиделся:

— Вам помогать — все равно, что себе.

Работа закипела. Примерно через час были готовы первые два плота.

— Вот наши «флагманские корабли». Для добровольцев, — пошутил полковник Григорьев.

Командир взвода пеших разведчиков лейтенант со звучной фамилией Черногор, стоявший рядом с полковником и начальником штаба, молча повернулся и пропал в темноте. Он шел к своим «орлам».

В трудный поиск вызвалось идти второе отделение старшего сержанта Александра Самодайкина, бывшего тракториста. Вскоре разведчики были на берегу.

Александр Самодайкин — высокий, сухопарый, быстрый в движениях, негромко отдавал распоряжения. Голос его звучал певуче, с легким украинским акцентом.

— Что-то холодно, как бы погреться, Саша, — обратился к нему кто-то из разведчиков.

— На том берегу и погреемся. С фрицами, — усмехнулся Самодайкин. — Не бойсь, жарко станет.

Капитан Мазур кратко сформулировал задачу отделения: разведать берег и расположение огневых точек противника на участке переправы, найти и разведать дорогу на Копанку. В три часа ночи связаться с полком по радио и донести результаты поиска. С отделением пойдут два проводника-колхозника. Они покажут дорогу на Копанку.

Легкий плеск, и плоты с разведчиками исчезли, растворившись в темноте.

Впоследствии Самодайкин рассказывал об этой переправе:

— Понесло нас словно с мотором. Подгребались, конечно, как могли. Но с Днестром сладить трудно: так и крутит, так и вертит. Плоты наши еле держат — наполовину в воде сидим, зубами клацаем. В сапогах хлюпает, шинельки набрякли — беда. И не пошевелишься: чуть повернешься — в воду сиганешь.

Вдруг толчок. Значит, в берег уткнулись. Кругом — черным-черно, лес зловеще шумит на разные голоса. Прямо скажу, было страшновато.

Скомандовал: «Прыгай!» И прыгнули мои орлы прямо в воду. Аж до подбородка погрузились, а вода — чистый лед. Сердце захолонуло, однако идем к берегу. Круто там оказалось, пока взбирались — наделали шуму: хлопцы срывались, падали.

И вдруг — автоматная очередь. Ухо у меня привычное: румын кроет. Но мы уже на берег выбрались и молча идем на вспышки. Поработали штыками, и трех вражеских солдат отправили прямиком в царствие небесное. Видно, дозор стоял.

Говорил я ребятам, что согреемся. По-моему и вышло. Идем тихо. Вдруг между деревьями огонек показался. Глядим — стоит домишко, в окне мелькают тени. Хорошо, ветер поднялся, лес расшумелся. Остановились и, крадучись, быстро оцепили его.

Трое подошли к дому, остальные затаились. Ворвались мы, наставили автоматы: «Руки вверх!»

Они укладываться вздумали, видно, решили, что в такую-то непогодь русские нипочем не сунутся на их сторону.

Трое схватились было за автоматы, но так и приросли к ним на веки вечные. Остальные двое поняли, что с нами шутить нельзя: подняли руки.

Наши проводники забалакали с ними по-румынски. Те — «пофтим, пофтим», потом показали нам, где у них лодки спрятаны. Отправил я «языков» с ефрейтором Тягиловым, Васильевым и Григоренко на тот берег в штаб, а сам с остальными дальше пошел. Разведали дорогу без происшествий и вернулись назад…

Пленные, захваченные разведчиками, оказались как нельзя более кстати. От них мы узнали примерное расположение вражеских оборонительных сооружений и частей. Румынские солдаты долго не могли прийти в себя от неожиданности: первое время у них от страха зуб на зуб не попадал и речь была несвязной. Но потом, несколько оправившись, они разговорились и выложили нам все, что знали. Это помогло полку с минимальными потерями переправиться через Днестр и захватить плацдарм на правом берегу.

Сразу же после допроса пленных полк начал переправу. На воду спущены плоты, лодки. Ветер утих и стало легче. Те, кому на переправочных средствах не хватило места, бросались в ледяную воду и плыли, ухватившись рукой за плоты.

К утру полк был на том берегу, уничтожил вражескую оборону и стал быстро продвигаться к Копанке по дороге, проверенной разведчиками Александра Самодайкина.

Полк, насчитывавший всего 61 активного бойца, блестяще справился с поставленной задачей. В бою за овладение плацдармом особенно отличился второй стрелковый батальон во главе с капитаном Н. Г. Шариковым, которому за подвиг было присвоено звание Героя Советского Союза, а весь личный состав награжден орденами и медалями. Командир полка полковник Григорьев награжден орденом Суворова 2-й степени.

Кицканский плацдарм, с которого армия перешла в наступление, был захвачен с ходу частями 82-го стрелкового корпуса под командованием П. Г. Кузнецова и частями 6-го гвардейского стрелкового корпуса под командованием генерал-майора Г. П. Котова в ночь на 12 апреля 1944 года.

Почти одновременно 57-й стрелковый корпус под командованием генерала Ф. А. Осташенко захватил плацдарм севернее Бендер в районе Варницы, а части 46-й армии — южнее, в районе Чобручи. Эти плацдармы были относительно невелики, но противник в течение апреля и мая вел упорные бои и вводил все новые и новые резервы, стремясь выбить с них наши войска. Кицканский плацдарм, самый крупный, мы прочно удерживали, да и противник особых усилий для его ликвидации не прилагал, считая, очевидно, что здесь особая опасность ему не грозит.

Что же представлял собой кицканский плацдарм?

Это низменная пойма площадью примерно в 150 кв. км. с множеством больших и малых озер, болот, ручьев и старицей, окаймленная с севера и востока Днестром, а с запада — высотами, господствовавшими над всей поймой. С севера на юг, от Кицкан до Леонтины, проходит узкий гребень — единственное сухое место, которое не просматривалось врагом и с запада и с юга. Шоссейных дорог не было. Несколько плохих полевых дорог становились проезжими только в сухую погоду. Преимущество плацдарма — сады, леса, заросли, служившие зеленым укрытием для армии.

Для размещения войск была пригодна едва ли половина плацдарма.

Гитлеровцы занимали командные высоты и имели возможность просматривать и простреливать не только весь плацдарм на всю его глубину, но и подступы к Днестру с востока на 10–15 километров. Мы же не могли заглянуть даже за его передний край. Такое выгодное положение наполняло врага уверенностью, что он видит все, что происходит в нашем тылу.

Армия перешла к обороне в начале мая 1944, года. Расширялись и уплотнялись минные поля перед передним краем. В глубине создавались противотанковые и противопехотные заграждения, укрытия для людей, лошадей и техники, отрывались окопы, траншеи, огневые позиции для пулеметов, минометов и артиллерии. На большой части плацдарма инженерные работы усложнялись близостью грунтовых вод и наличием болот. Здесь окопы, траншеи и дороги делались насыпными, а площадки для танков и артиллерии мостили бревнами.

Постепенно плацдарм превращался в своеобразный укрепленный район. Уже в мае ни самая ожесточенная атака, ни массированный огонь вражеской артиллерии не смогли бы сломить нашу оборону.

Укрепляя оборону, армия успешно готовилась к наступлению. Мы еще не знали планов высшего командования, но были уверены, что день решительного наступления не за горами. Подготовка к нему началась еще в апреле с захватом плацдармов.

Под руководством командующего армией генерал-лейтенанта Михаила Николаевича Шарохина штаб разработал несколько возможных вариантов наступательной операции. Эти варианты, разумеется, менялись, а некоторые и совсем отпали.

Неустанно, всеми средствами велась разведка. Дислокация вражеских войск, огневая система, инженерные сооружения — все-все до мельчайших подробностей наносилось на карты крупного масштаба и схемы.

Захваченные позже, в дни наступления, вражеские рабочие карты подтвердили все наши данные. Они были словно бы копией наших карт.

В памяти остался один интересный эпизод.

В конце июля наши авиация и артиллерия нанесли массированный удар по некоторым вражеским батареям. Результаты оказались настолько поразительными, что вызвали даже некоторое сомнение.

Возвратясь с «той стороны», с плацдарма, я лелеял надежду немного отдохнуть. Только задремал, как вдруг слышу:

— Генерал у себя? Спит?

Вслед за этим в землянку вошел командующий артиллерией полковник Валерий Павлович Чистяков.

— Ладно, ладно, не обижайся: я к тебе с приятными новостями. Вот… — говорит Валерий Павлович и разворачивает карту.

С полковником Чистяковым (вскоре ему было присвоено звание генерал-майора) у нас сложились дружеские взаимоотношения. Полное понимание и сработанность установились и между нашими штабами. В армию Валерий Павлович прибыл сравнительно недавно. Культурный и обаятельный, он быстро завоевал всеобщую симпатию. Его уважали за четкую работу, знание дела, высокую требовательность и спокойный характер.

— Перестань брюзжать, — с улыбкой произнес Чистяков. — Взгляни-ка лучше, как мы распатронили гитлеровские батареи.

— Что-то больно ты расхвастался, — усмехнулся я, разглядывая тем временем карту с нанесенными на нее вражескими батареями. Большинство их было перечеркнуто красными крестиками.

Валерий Павлович даже обиделся.

— Не веришь? Всю ночь проверял и уточнял. Вот донесение авиации, а вот наши звукометрические данные. Что еще надо?

— Значит, можно верить? — спрашиваю.

— Без сомнения.

— Тогда надо немедля доложить командующему. Командарма Шарохина мы нашли в его блиндаже.

Склонившись над картой, он что-то вымерял циркулем. Он мельком взглянул на нас и, не отрываясь от карты, произнес:

— А… начальники… С чем пожаловали? Заходите. Что нового?..

Валерий Павлович стал докладывать. На лице Шарохина расплылась довольная улыбка.

— Вот это да! Славно поработали! — воскликнул командарм. — Но не мешает еще раз проверить. Пошлите нашу глубинную разведку.

В тот же день разведчики отправились во вражеский тыл. Была произведена дополнительная аэрофотосъемка.

Через два дня у нас были уже уточненные данные: из 15 вражеских батарей только две продолжали периодически вести огонь. Остальные были подавлены.

Этот частный эпизод свидетельствует о том, что мы хорошо знали противника и могли в любой момент ударить по его важным объектам.

Много хлопот было и у топографического отдела армии. Его работники совместно с топографами артиллерийских соединений непрерывно уточняли карту. Уточненные карты и ориентирные схемы с нанесенной на них оборонительной системой и боевыми порядками вражеских войск размножались и доводились до командиров батальонов и даже командиров рот и батарей.

К моменту получения директивы фронта о наступлении командарм уже располагал относительно полными данными о группировке и системе обороны противника для принятия обоснованного решения.

К этому времени была выполнена значительная часть работ по подготовке исходного положения для наступления. Наша первая траншея проходила в 50—100 метрах от первой траншеи противника. Работы по сближению велись только ночью. Солдатам пришлось преодолеть расстояние от 300 до 600 и более метров, ведя траншеи через минные поля и другие заграждения, да еще под вражеским огнем.

На плацдарме войска отрыли свыше 150 километров траншей и ходов сообщения. Однако требовалось отрывать еще более 50 километров. Предстояли также большие работы по увеличению емкости плацдарма.

Всем огромным оборонительным строительством руководил опытный инженер, ветеран 37-й армии генерал-майор Александр Иванович Голдович (теперь генерал-лейтенант). Спокойный, рассудительный, но очень дотошный, Голдович пользовался большим авторитетом. Сколько пришлось проявить изобретательности и умения, чтобы буквально на пятачке разместить усиленную армию, замаскировать ее, обеспечить мостами и дорогами, траншеями и укрытиями, заграждениями, а затем, когда началось наступление, организовать быстрое преодоление узкой горловины на участке Плоп Штубей — Леонтина при полном отсутствии дорог.

Войска и штабы учились и готовились к наступлению. Дивизии поочередно выводились с переднего края во второй эшелон, а затем в тыл, где обучались прорыву вражеской обороны.

Вывод дивизий в тыл на 20–30 километров от переднего края представлял собой определенный риск. Кто мог поручиться, что именно в этот момент противник не начнет наступление? Но этот риск был вызван необходимостью.

Полки шли в атаку при поддержке танков и авиации, за мощным огневым валом. Ухали бомбовые разрывы, гремела канонада. Словом, шло настоящее сражение, с той только разницей, что во «вражеских» укреплениях были чучела и макеты.

Наряду с общевойсковыми учениями проводились армейские оперативные игры на местности и на макете. В процессе учений все яснее вырисовывался вариант главного удара с кицканского плацдарма в направлении Леонтино, Опач, Тараклия, Хуши. Вариант рискованный, но перспективный. Часто на учениях присутствовали командующий фронтом генерал Ф. И. Толбухин и начальник штаба фронта генерал-полковник С. С. Бирюзов.

Однажды генерал Бирюзов приехал к нам на плацдарм, побывал в дивизиях и батальонах, походил по траншеям, по переднему краю, поднимался на вышки, наблюдательные пункты. Обстановку изучал очень внимательно и придирчиво.

И вот на одном из учений командарм предложил Ф. И. Толбухину наш вариант: нанести главный удар именно с кицканского плацдарма. Следует оговориться, что у командующего фронтом и у Ставки имелся предварительный вариант, которым предусматривалось нанесение главного удара фронта с рубежа значительно севернее Тирасполя на Кишинев. Противник, кстати, ждал нашего удара именно оттуда и держал там свою главную группировку.

Генерал Толбухин посмотрел испытующе на нас, потом на Бирюзова и произнес:

— Вариант, безусловно, интересный. Но как вы укроете войска на таком ограниченном плацдарме и как вы будете наступать? Продумали вы это?

Ответил Бирюзов:

— Продумали, товарищ командующий. Я познакомился с их расчетами и считаю доводы вескими. Главный удар с кицканского плацдарма в направлении Тараклия — Хушь быстро открывает путь на тылы противника, разъединяет 6-ю немецкую и 3-ю румынскую армии и кратчайшим путем выводит нас на соединение с войсками 2-го Украинского фронта. Тем самым создаются наиболее благоприятные условия для окружения и разгрома всей кишиневской группировки противника. А емкость плацдарма они уже увеличили за счет создания густой сети ходов сообщений и массы убежищ.

— Хорошо, давайте подумаем и изучим, — согласился командующий фронтом.

8-го августа мы получили директиву фронта о наступлении. Наступил радостный и вместе с тем самый напряженный период. Усталости как не бывало. Работа спорилась. Благотворно сказывался стиль руководства командующего армией генерала Шарохина. Опытный командир, в прошлом работник Генерального штаба, Михаил Николаевич сумел сколотить коллектив полевого управления. Требовательный к себе и к своим помощникам, он и сам напряженно трудился. Сработанность была полная: все мы понимали друг друга с полуслова, понимали командующего армией, знали его требования.

Без такой слаженной работы, без взаимопонимания, конечно, трудно было бы подготовить и провести столь сложную операцию. Поэтому-то, надо полагать, у нас никогда не было тягучих и нудных совещаний: все решения принимались оперативно, ибо каждый заранее готовил материалы и знал, что требуется командующему.

Большую помощь оказывал командарму член Военного Совета генерал-майор Шабанов. Небольшого роста, подвижный и жизнерадостный, Василий Дмитриевич всегда умел поддержать ценную инициативу и воодушевить людей. Чаще всего его можно было встретить в полках, в батальонах: он хорошо знал нужды воинов и в меру возможности старался их удовлетворить. Даже в самые напряженные периоды боевой учебы и оборонительных работ Шабанов сумел организовать в войсках интересный отдых для офицерского состава и бойцов. В дивизиях и полках часто выступал армейский ансамбль под руководством талантливого музыканта Месионжника. Ансамбль занимал первое место на 3-м Украинском фронте и считался одним из лучших в Красной Армии.

О начальнике оперативного отдела полковнике Дикове сохранилось воспоминание как о беззаветном труженике. Он вместе с коллективом отдела, казалось, не знал отдыха. Это был умный и инициативный офицер. Отбывая куда-либо, мы с командармом всегда были уверены, что управление будет работать четко и нам, где бы мы ни находились, будет вовремя доставлена информация об обстановке.

Начальник разведки армии полковник Василий Иванович Щербенко умело координировал разведывательную работу всех родов войск. Он не засиживался в штабе, проводя большую часть времени в полках и дивизиях. Щербенко всегда лично проверял подготовку групп глубинной разведки.

Начальник связи армии полковник Петр Павлович Туровский (теперь генерал) — культурный и подготовленный специалист своего дела. Сколько он проявил изобретательности и умения в организации связи в сложнейшей обстановке. Неоднократно он просил меня:

— Арефа Константинович, вы мне хоть по секрету скажите, в каком направлении будем наступать. Я же должен работать. Ведь средств связи у нас не хватает…

Я разводил руками, директивы фронта еще не было:

— Пока надо обеспечить боевую подготовку и создавать резервы средств связи.

Дел у связистов было по горло. На плацдарме осуществлялась перегруппировка войск. Система связи, особенно проводной, все время перестраивалась, ибо количество траншей возрастало с каждым днем. Кабельные линии прокладывались по траншеям и ходам сообщения. Проводов было так много, что приходилось навешивать на них бирки через каждые сто метров.

В армии имелось большое количество радиостанций. Для четкой работы требовалось много фиксированных волн, а в распоряжении Туровского их было недостаточно. Дополнительная градуировка шкал всех радиостанций от штаба армии и до стрелкового и артиллерийского полка позволяла работать на половинках и четвертушках волн. Для повышения устойчивости и оперативности связи в условиях высоких темпов наступления был создан нештатный подвижной узел связи на трофейных вездеходах. Наконец, впервые в армейской практике были смонтированы специальные передающие радиоузлы из трофейных передатчиков различной мощности и применено централизованное использование радиопередатчиков.

Вернемся к работе штаба после получения директивы на наступательную операцию. В целях сохранения секретности с директивой были ознакомлены только начальник оперативного отдела, командующий артиллерией, командующие родами войск и начальник тыла армии, а войскам был отдан приказ об усилении обороны, постройке новых и развитии старых дорог.

Армейский приказ был написан от руки в одном экземпляре и объявлен командирам корпусов под расписку. Никаких других документов командиры соединений не получали. На второй день после получения директивы командарм провел с командирами корпусов и начальниками родов войск рекогносцировку на местности, а затем подробно проиграл с ними на макете местности в районе Кицкан весь план наступательной операции. После этого командиры корпусов провели рекогносцировки с командирами дивизий. Знание командирами своих задач Шарохин проверял лично. Аналогичным образом проводились рекогносцировки и игры на картах и макетах местности со всеми остальными командирами.

Предусмотреть, предвидеть требовалось все до самой ничтожной мелочи. Ведь иной раз мелочь может спутать все карты, внести серьезные осложнения в операцию. Планируя операцию, мы стремились совершить ее малой кровью.

Иногда историки задают нам вполне законный вопрос: зачем понадобилась такая жесткая централизация планирования операции? Не подменяли ли в данном случае командующий армией и его штаб командиров корпусов и дивизий?

Нет, не подменяли. Нижестоящим командирам и штабам оставалось еще много работы. Принимая свои решения, мы сообразовывались с их разумными предложениями. Кроме того, такая централизация вызывалась особыми условиями местности и обстановки.

Взять хотя бы тот фактор, что противник просматривал весь плацдарм, а мы не могли заглянуть даже за его передний край. Поэтому приходилось строжайше регламентировать всю деятельность наших войск на плацдарме.

Второй важный фактор. Армии предстояло наступать через узкую горловину шириной в пять километров с открытым правым флангом. Пропустить через нее три стрелковых и один механизированный корпусы с большим количеством артиллерии и танков усиления — задача не простая. Помимо умения, здесь требовались точные до мельчайших подробностей расчеты и строгий контроль.

Третий фактор. По существу, на пятачке перед наступлением были размещены три стрелковых и один механизированный корпусы, около 3 тыс. орудий и минометов, и множество специальных частей и средств усиления. Всего на плацдарме только 37-й армии находилось свыше 70 тыс. человек, 9 тыс. лошадей, более 11 тыс. тонн боеприпасов. 300 наблюдательных пунктов. Кроме того, — ударная группировка 57-й армии со средствами усиления, сменившая наш 82-й стрелковый корпус. Вот почему армейский штаб занимался разработкой схем, боевых порядков и регулированием перегруппировок войск до батальона, артиллерийского дивизиона, а иногда и до роты включительно. И все это на виду у противника. Чувство опасности, что враг раскроет группировку войск и нанесет сокрушительный удар по ней, не давало нам покоя ни днем, ни ночью.

Орудия и минометы стояли почти вплотную друг к другу. Подчас казалось просто непостижимым, как в такой тесноте смогут маневрировать и орудия, и тягачи, и множество разного рода машин, и лошади.

Тем не менее здесь царил полнейший порядок. Все орудия находились в глубоких аппарелях, расчеты — в укрытиях и «лисьих норах». Только опытный, наметанный глаз с трудом мог заметить кое-где верхушку стереотрубы.

Однажды, было это, кажется, 14 августа, мы с командиром батальона 60-го гвардейского стрелкового полка проходили по окопам одной из рот. В это время начался сильный огневой налет. Когда огонь прекратился, стали подсчитывать потери. Оказалось, двое легко ранены: наблюдатель у перископа и солдат — осколком мины, разорвавшейся в окопе.

Наш подземный город оказался столь велик, что в нем в пору было заблудиться. Пришлось присвоить траншеям номера и названия, установить на перекрестках указатели; районам полков и батальонов были также присвоены свои названия. Ну, чем не благоустроенный город? Все это позволило нам непрерывно производить передвижения и перегруппировки среди бела дня, прямо-таки на глазах у врага. В это же время осуществлялся подвоз огромного количества боеприпасов, продовольствия, горючего, инженерного и других видов имущества.

Так как все находилось в движении при огромной плотности войск, нам пришлось составить сложный график с указанием, какая часть и на какое время может занимать тот или иной участок местности, дабы не произошло неразберихи.

Разумеется, в этих условиях нужен был и армейский план маскировки, который осуществлялся самым беспощадным образом. Не останавливаясь на подробностях, хочу отметить только некоторые моменты.

Передвижение войск, перегруппировка и занятие исходного положения осуществлялись исключительно ночью, между 22 и 4 часами. В дневное время можно было передвигаться только по траншеям у переднего края. Дороги, просматриваемые врагом, были закрыты и проложены новые, скрытые, и на них установлено одностороннее движение. Лампочки из автомобильных фар были вывернуты до 20 августа. По дорогам же, ведущим в тыл, предписывалось передвигаться обязательно со светом.

В местах возможного перехода на сторону противника и проникновения лазутчиков были установлены секреты. Наблюдение за противником велось круглосуточно развитой сетью армейских, общевойсковых, артиллерийских и инженерных наблюдательных пунктов.

Работа радио на передачу запрещена, а радиостанции до начала наступления опечатаны. Разговоры по телефону разрешались только ограниченному кругу лиц. На всех узлах и линиях связи осуществлялась жесткая служба контроля. Переписка по вопросам подготовки операции категорически запрещалась, даже шифром.

Выход на передний край допускался только с разрешения и ведома командира дивизии в сопровождении командира батальона и командира роты в установленных местах. Прием возвращающихся с задания групп и одиночек осуществлялся командирами батальонов и полков.

Враг не бездействовал. Он вел систематическую разведку. — Отступая, гитлеровцы оставили на нашей территории многочисленную агентуру. Среди них были опытные, матерые разведчики и продавшиеся фашистам воры, убийцы, бывшие кулаки и прочие подонки. Вся эта нечисть шныряла по тылам, переодевалась в форму красноармейцев и офицеров и всеми способами пыталась творить свое черное дело.

Наши воины научились быстро распознавать и вылавливать врагов. В этом нам много помогало и местное население. Случалось, крестьяне расправлялись с пойманным диверсантом или шпионом прямо на месте.

…Это было в августе. Гитлеровцы, очевидно, узнали, что наш штаб расположился в Суклее, и непрерывно вели артиллерийский обстрел. Над селом висели «юнкерсы». Хотя добротные убежища и землянки хорошо защищали от разрывов снарядов и бомб, но работать все же было невозможно.

Переехали в Ближний Хутор, на запасной командный пункт. На следующий вечер звонит начальник разведки:

— Товарищ полковник, в саду поймали лазутчика. Наши разведчики чуть живого спасли, а то солдаты хотели его растерзать.

— Сейчас буду у вас.

Вхожу в хату, где обычно разведчики допрашивали пленных. Здоровый, молодой детина, в красноармейской почти новой шинели, но с оборванной полой, с одним подсумком на поясе, стоял у стола и мял в руках пилотку. Лицо в кровоподтеках.

Я укоризненно взглянул на полковника Щербенко. Он понял меня без слов.

— Товарищ полковник, этот тип интересовался штабом. Наши бойцы малость помяли ему бока. Пусть скажет спасибо моим разведчикам, едва его спасли, — оправдываясь, произнес он.

— Кто такой и как сюда попал? — обратился я к задержанному.

Он поднял опухшее от синяков лицо и, весь дрожа, стал рассказывать. Житель села Слободзеи, отец, в свое время раскулаченный и репрессированный, служил у румын полицейским. Сам он завербован румынской разведкой. Его напарник ушел с донесением, а он остался, чтобы в три часа ночи дать зеленую сигнальную ракету.

Вот и вся нехитрая история, каких, впрочем, немало было в тех местах.

За двое суток до начала наступления первый эшелон штаба переехал в район Кицкан на подготовленный командный пункт. В ночь на 20 августа генерал Шарохин, я, начальники родов войск тоже перебрались на наблюдательный пункт юго-восточнее Копанки. С нами находился и командир поддерживавшего армию авиационного корпуса генерал О. В. Толстиков.

Наступили напряженные часы ожидания. Кругом царила удивительная тишина. Казалось, все живое притаилось и замерло.

В ту ночь вряд ли кто-нибудь из нас спал. Все ждали. Предрассветную тишину разорвал гром сотен орудий. Артподготовка? Нет — разведка боем. Захвачены пленные, уточнен передний край.

И вот ровно в 8 часов утра «заиграли катюши» и тотчас будто разверзлась земля. Тысячи снарядов и мин зашипели в воздухе. Вскоре все поле за вражеским передним краем вздыбилось фонтанами земли и огненных вспышек. В воздухе прошли наши штурмовики.

Мы замерли у стереотруб, наблюдая захватывающую картину артиллерийской и авиационной подготовки. Вскоре фонтаны пыли, земли и огня слились в сплошную завесу. Быстро разрастаясь, она закрыла горизонт. Что там, за завесой?

Каждый задавал себе этот вопрос, а ответа пока не было. Шли томительные минуты. 9 часов 45 минут. Снова «заиграли катюши» и под их неистовую музыку раздалось громовое «ура». Как из-под земли выскочила пехота и бросилась в атаку.

Все поле, сколько хватал глаз, пришло в движение и напоминало развороченный муравейник. Тысячи людей, танки, артиллерия, автомашины двинулись вперед, скрываясь где-то за пеленой пыли.

Изредка кое-где наблюдались разрывы вражеских снарядов. Но ничто не могло уже сдержать всесокрушающую лавину наступления. Армия, как крепко сжатая пружина, расправлялась со страшной силой.

Мы напряженно следили за продвижением войск через узкую горловину. В голову лезли беспокойные мысли: неровен час, налетит гитлеровская авиация и начнет бомбить горловину. От этих мыслей мороз подирал по коже.

Наконец командиры корпусов запросили разрешения выдвигать свои наблюдательные пункты вперед, так как первые эшелоны скрылись из виду. Мы вздохнули свободнее. Атака развивалась по плану.

Командарм доложил обстановку генералу Толбухину и запросил разрешения выдвинуться вперед, на новый наблюдательный пункт.

— Мы тоже уже ничего не видим с монастырской колокольни. Сейчас едем к вам. Ждите, — ответил Толбухин.

Через несколько минут приехала вся оперативная группа фронта во главе с командующим. Настроение у всех было приподнятое.

— Ну, Михаил-победитель, — с доброй улыбкой обратился Толбухин к командарму, — значит, бьем врага — только пух летит?

Шарохин стал докладывать. Командующий остался доволен: пока что все шло своим чередом.

— Как вы обеспечите прохождение седьмого мехкорпуса через бывший передний край, через эту горловину? — поинтересовался в свою очередь генерал Бирюзов.

Я изложил наш план.

— Признаться, нас очень беспокоит этот вопрос, — вставил Михаил Николаевич — Кажется, продумали до мелочей, а все же…

— На регулирование движения, — Докладывал я генералу Бирюзову, — направлены батальон дорожной службы, все комендантские подразделения, резерв офицерского состава армии; на контроль поставлены ответственные офицеры штаба армии, инженерных войск и артиллерии.

С 18 часов 20 августа все дороги на плацдарме и до первых эшелонов наступающих дивизий были предоставлены в распоряжение 7-го механизированного корпуса. Передвижение по этим дорогам всех других войск категорически запрещалось.

К утру мехкорпус удалось протолкнуть через бывший передний край. В первой половине дня 21 августа армия в ожесточенном бою разгромила немецкую контрударную группировку, основой которой являлась 13-я танковая дивизия, прорвала вторую полосу обороны, ввела в сражение 7-й мехкорпус и начала стремительное преследование разбитых частей противника. 7-й мехкорпус под командованием генерал-майора Ф. Г. Каткова получил задачу захватить переправы через р. Прут на участке Лапушна, Леушены, Чоры и не допустить отхода вражеской кишиневской группировки на западный берег реки.

С утра 22 августа вошел в сражение 82-й стрелковый корпус. Войска армии преследовали противника непрерывно днем и ночью. В это же время войска 2-го Украинского фронта прорвали фронт вражеской обороны в районе Ясс и также перешли в преследование. Создались предпосылки для окружения всей кишиневской группировки.

Командующий группой армий «Южная Украина» утром 22 августа с разрешения Гитлера отдал своим войскам приказ отходить за реку Прут и на линию горного хребта Маре, где они должны были закрепиться и приостановить наступление советских войск. С наступлением темноты вся кишиневская группировка организованно стала отходить в направлении Котовское — Хуши, не зная, что ее пути на рубеже Котовское — Чимишлия уже перехвачены частями 7-го мехкорпуса.

На следующий день, на подступах к Пруту головные, гитлеровские дивизии внезапно подверглись ударам артиллерии и танков 7-го мехкорпуса и авиации 17-й воздушной армии фронта. Понеся огромные потери, разрозненные вражеские части стали собираться в лесах северо-восточнее Лапушны, Карпинен и севернее Порумбрей.

Главные силы 6-й немецкой армии, зажатые в лесных массивах, оказались перед перспективой: либо погибнуть, либо прорваться на западный берег. Немецкое командование, пока еще не потерявшее управление войсками, решило любой ценой прорываться на запад и силами своих 17-го, 30-го, 44-го и 52-го армейских корпусов, теснимых 5-й ударной и 57-й армиями, обрушилось на 37-ю армию.

Поняв бесперспективность прорыва в направлении Хушь, гитлеровцы решили немедленно пробиться на юго-запад, в направлении Леово, которое еще удерживалось немецкими частями.

— В течение двух суток, до подхода стрелковых частей, — рассказывал впоследствии командир мехкорпуса генерал-майор Ф. Г. Катков, — части корпуса при поддержке фронтовой авиации вели тяжелые бои с превосходящими силами противника на огромном пространстве. Наши подразделения занимали оборону отдельными очагами, что позволяло врагу их обходить и окружать. И все-таки в этих неравных боях танкисты проявили выдержку, стойкость и, даже будучи окруженными, смело атаковали противника.

В 16 часов 24 августа крупная группировка противника в составе частей 7-го и 30-го армейских корпусов выступила из лесов юго-восточнее Лапушны, пытаясь прорваться на Карпинены. В упорном бою 41-я танковая бригада под командованием полковника Копиенко отразила натиск врага и удержала свои позиции.

Тогда противник, оставив прикрытие, начал обходить бригаду с юго-востока, на Орак. Полковник Копиенко разгадал маневр противника, быстро перегруппировал части и занял оборону на рубеже Орак — Чадыр, снова отрезав врагу пути к переправам.

Разгорались тяжелые, кровопролитные бои. В течение ночи танкисты отражали упорные атаки врага. К утру 25 августа подошла и заняла оборону на рубеже Орак — Чадыр 159-я стрелковая дивизия 6-го гвардейского корпуса под командованием полковника И. С. Шапкина.

На рассвете бой разгорелся с новой силой. Многотысячная вражеская группировка с танками и артиллерией пошла на штурм, пытаясь прорваться на Леово.

Танки и артиллерия прямой наводкой расстреливали штурмующие цепи врага. Залпы «катюш» косили гитлеровцев сотнями. Поле покрылось вражескими трупами, горели машины и повозки. Но пьяные, обезумевшие от отчаяния фашисты лезли напролом.

В этом бою свыше 5000 немецких солдат и офицеров нашли свое «жизненное пространство» на полях Чадыра и Орака и около 2000 было взято в плен.

И все-таки до трех тысяч гитлеровцев вырвались из огненного кольца. Они бежали к переправам в районе села Поганешты, не ведая, что здесь, на берегу Прута, их ждет могила. Танкисты 63-й мехбригады разгромили всю группу, уничтожив 1500 солдат и офицеров и захватив более 800 пленных, 3 танка, 12 орудий и много других трофеев.

В эти жаркие дни в районе Сагайдак — Порумбрей — Гура-Галбена — Градеште 82-й стрелковый корпус, которым командовал генерал-майор П. Г. Кузнецов, вел тяжелые бои с другой крупной вражеской группировкой, пытавшейся прорваться через Чимишлию на Леово.

Наша авиация и «катюши» производили в рядах противника настоящее опустошение. Но враг, не считаясь с потерями, лез напролом. Ночью до двух полков с танками прорвались в район расположения 92-й гвардейской стрелковой дивизии, которой командовал полковник М. И. Матвеев, овладели Суриком и подошли к Галбенице. Создалась угроза захода противника не только в тыл корпуса, но и в тыл штаба армии, располагавшегося тогда в Чимишлии.

За ходом боевых действий на нашем правом фланге и, в частности, в районе Сагайдак, штаб армии следил внимательно. И вот перед вечером 24 августа командарм вызвал к телефону командира 280-го стрелкового полка подполковника А. Н. Батурина.

— Говорит Михайлов (условная фамилия Шарохина). Доложите обстановку в Сагайдаке.

— Прут проклятые фашисты. Все высоты и долины севернее села покрыты трупами, Подбили несколько немецких танков. Обхожу село с запада, — раздается в трубке спокойный голос Батурина.

— У кого Сагайдак?

— На северную окраину ворвались пехота и танки. Сейчас мы с ними расправляемся.

— Сколько фашистов?

— До двух полков, не меньше. Прошу подбавить огонька по высоте севернее.

— Огонь будет через 25 минут. Наблюдайте: к вам идут наши соколы. Стойте крепко, встречайте фашистов огнем, а потом атакуйте. Желаю успеха, — напутствовал Шарохин.

Подполковник Батурин, молодой командир полка, отличался своей выдержкой и исполнительностью. И сейчас мы были уверены, что полк выполнит боевую задачу.

К вечеру атаки противника были отбиты и бой по всему фронту корпуса начал затихать. Обстановка как будто бы не вызывала особых опасений.

Примерно в половине первого ночи раздается звонок. В трубке слышен тревожный голос комкора Кузнецова:

— Товарищ Михайлов! Товарищ Михайлов! Докладывает Григорьев…

— Что случилось?

— Враг численностью до дивизии атакует Галбеницу, слышны танки, связи с Матвеевым не имею. Выясняю обстановку.

— Что предполагаете? — спросил Шарохин.

— Очевидно, враг идет на прорыв и, судя по результатам вчерашнего боя и показаниям пленных, здесь можно ожидать не менее двух дивизий с танками.

Несколько позже стало известно, что противник овладел Галбеницей, Суриком, Бухной и продолжает наступление на Градеште, что в десяти километрах севернее Чимишлии. Создалась угроза командному пункту армии.

Штаб армии был поднят по тревоге. Тотчас явились командующий артиллерией Чистяков, начальник инженерных войск Голдович, командующий бронетанковыми и механизированными войсками Е. Я. Вишман.

Я приказал всем оставаться на своих местах, имущество погрузить на машины и ждать дальнейших распоряжений, батальону охраны с ротой трофейных танков — занять оборону по северной окраине Чимишлии.

Это были самые необходимые меры предосторожности, тем более, что обстановка на участке 92-й гвардейской дивизии продолжала оставаться неясной.

Входим к Шарохину. Михаил Николаевич ведет разговор по телефону с командиром 28-й гвардейской дивизии генерал-майором Г. И. Чурмаевым.

Шарохин несколько взволнован: Чурмаев ведет бой по всему фронту с атакующим противником, силы которого установить пока не удалось. Попытки Чурмаева связаться с Матвеевым не увенчались успехом.

Закончив разговор, Шарохин обратился к Чистякову:

— Обстановка резко усложнилась. Крупные силы гитлеровцев прорываются на Чимишлию. У Кузнецова резервов нет. Чем можем помочь ему? Учтите, что помогать нужно немедленно, иначе к рассвету немцы пожалуют к нам в Чимишлию.

— Сейчас через Чимишлию проходит армейская артиллерийская группа, — помедлив одно мгновение, произнес Чистяков. — Я могу ее немедленно повернуть на север, и через час она откроет огонь; в район Градеште мы можем направить нашу армейскую противотанковую артиллерийскую бригаду. Она займет огневые позиции тоже через час.

— Правильно. Действуйте. А где наш армейский танко-самоходный полк? — спросил Шарохин командующего бронетанковыми и механизированными войсками полковника Е. Я. Вишмана.

— В районе Екатеринянки.

— Сейчас же направьте его в распоряжение Кузнецова вместе со стрелковым батальоном.

— Александр Иванович, — обратился затем командарм к Голдовичу, — оба армейские отряда заграждения вместе с противотанковой артбригадой направьте в район севернее Градеште. Проследите, чтобы быстро заминировали все танкоопасные направления.

На рассвете 25 августа крупная фашистская группировка, овладевшая Галбеницей, начала наступать на Градеште. На рубеже южнее Натальевки она попала под огонь противотанковой артиллерии, корпусной и армейской артиллерийских групп и танко-самоходного полка. Одновременно ее атаковали части 28-й и 92-й стрелковых дивизий.

Вражеская группировка потеряла управление и понесла огромные потери. К исходу дня она была отброшена в леса севернее Порумбрей — Гура-Галбена.

Здесь гитлеровцы решили было перегруппировать свои ряды. Но в это время на них обрушился огонь армейской и корпусной артиллерии и двух стрелковых дивизий, огненные стрелы «катюш» и удары «илов» — штурмовиков.

Мне довелось побывать на месте этого боя и беседовать с крестьянами.

— Ну что там только делалось, — рассказывали они. — Да и работенку вы нам задали. Весь лес завален фашистской падалью. Трупов было так много, что мы не успевали их закапывать… Стояла жара. Вонища — дышать невозможно. А повозок сколько, автомашин, разбитой артиллерии!.. И масса кругом всякого барахла, награбленного у нас. Сдирали со стен даже простые полотняные коврики и все тащили себе…

В этих сражениях наши бойцы проявили образцы беспримерной стойкости и героизма. 280-й гвардейский стрелковый полк первым принял главный удар превосходящих сил противника и в течение нескольких часов сдерживал их бешеные атаки. Первый батальон этого полка под командованием майора Воробьева в течение ночи и следующего дня отразил восемь вражеских атак. Здесь под Галбеницей оборвалась жизнь мужественного командира 280-го полка Батурина.

В ночь на 25 августа штаб 92-й гвардейской дивизии разместился в Галбенице. Командир дивизии полковник Матвеев ушел на наблюдательный пункт командира 282-го гвардейского полка. Примерно в полночь в село ворвался противник с танками.

Штаб оказался под угрозой окружения. Связь была прервана. Но начальник штаба дивизии подполковник К. Д. Леонтьев не растерялся. Он быстро организовал оборону Галбеницы. Весь личный состав штаба и штабные подразделения вступили в бой.

Первой приняла на себя удар противника учебная рота, которой командовал отважный капитан Макуцинский. В неравном бою погиб весь второй взвод и был ранен сам командир роты, но никто из гвардейцев не отступил. Атака врага была отбита. Штаб дивизии успел уйти из села и взять управление частями.

Остатки разгромленной гитлеровской группировки из лесов севернее Порумбрей повернули на Гура-Галбену и соединились с другой группировкой, пытавшейся прорваться через Албину на Сарата-Галбену и Каракуй.

188-я стрелковая дивизия под командованием полковника Даниленко во встречном бою разгромила передовые части противника и овладела высотами. Дивизия закрепилась на захваченных рубежах и к исходу 24 августа отразила несколько атак противника.

С особым ожесточением враг пытался прорваться 25 августа. Командир дивизии поставил на прямую наводку всю артиллерию, в том числе и зенитную, и с ближних дистанций уничтожал обезумевших захватчиков.

В разгроме этой группировки противника приняли участие и молдавские партизаны. Когда захватчики побежали, пытаясь укрыться в лесу северо-западнее Албины, они внезапно попали под пулеметный и автоматный огонь партизан.

И все же разрозненным частям врага в общей сложности до пехотной дивизии удалось прорваться в район Фунду — Ялпуг. Здесь гитлеровцы были уничтожены подоспевшей 52-й дивизией 64-го стрелкового корпуса.

25 августа стало черным днем для кишиневской группировки. Она оказалась расчлененной и потеряла управление. Командиры корпусов, командование 6-й немецкой армии сбежали, бросив свои войска. Однако оставшиеся в живых запуганные фашистским командованием, испытывавшим животный страх в предвидении близкой расплаты за содеянные преступления, продолжали отчаянно сопротивляться.

Остатки 30-го, 44-го и 52-го армейских корпусов в ночь на 26 августа безуспешно пытались вырваться из железного кольца. Фронт окружения продолжал неумолимо сжиматься и уплотняться. В несокрушимом заслоне стояли части 7-го механизированного, 6-го гвардейского, 64-го и 82-го стрелковых корпусов 37-й армии, а на западном берегу Прута — 18-й танковый корпус 2-го Украинского фронта.

Руководствуясь гуманным стремлением избежать бессмысленного кровопролития, командующий войсками 3-го Украинского фронта генерал армии Толбухин предъявил окруженным немецким войскам ультиматум о капитуляции. Мощные громкоговорящие установки непрерывно передавали текст ультиматума на немецком языке, 26 августа листовки с ультиматумом разбрасывались с самолетов в районах наибольшего скопления врага.

С первых же дней нашего наступления мы практиковали засылку к немцам военнопленных. Эти своеобразные «послы» действовали от имени национального комитета «Свободная Германия». Они рассказывали немецким солдатам о целях и задачах комитета «Свободная Германия», правду о русском плене. Кроме того, перед ними ставилась задача привести в плен своих товарищей по роте. Надо сказать, что большинство «послов» возвращалось зачастую в сопровождении нескольких десятков солдат.

В Политотделе армии имелось специальное отделение по работе среди войск противника.

— Вечером 26 августа меня срочно вызывает командарм, — рассказывал впоследствии начальник этого отдела майор. Ратников. — Очевидно, что-то важное, думаю.

— Известно ли вам, зачем я вас вызвал? — спрашивает командарм.

— Никак нет, — отвечаю, — не знаю.

— Записывайте. — Шарохин требовал, чтобы его распоряжения обязательно записывались. — Вам предстоит подобрать, в течение ночи подготовить и с рассветом направить во все крупные окруженные группировки противника парламентеров из числа военнопленных немецких офицеров с ультиматумом командующего войсками фронта. Потребуется не менее четырех групп по четыре офицера в каждой. Сможете обеспечить?

— Обеспечим! — А сам чувствую, что задача не из легких: до рассвета оставались считанные часы.

Затем я уточнил у генерала место, время, порядок отправки парламентеров.

Шарохин поднялся.

— Желаю успеха.

Парламентеры были направлены во все корпуса вражеской армии. Текст ультиматума был вручен им в открытых конвертах, чтобы его могли читать все желающие. Это обстоятельство, как потом оказалось, имело большое значение.

В два часа ночи майор Ратников с двумя офицерами политотдела армии прибыл на командный пункт 6-го гвардейского корпуса, который расположился в селе Филиппены. Здесь с помощью комкора генерала Котова были отобраны четыре офицера: подполковник Фриц Фибих, капитан Ганс Кутцнер, старший лейтенант Вальтер Дитрих и старший лейтенант Вильфрид Шифер.

Генерал Котов обрисовал им военное положение Германии, стоявшей в ту пору накануне полного краха, рассказал о политических изменениях, происшедших в Румынии, затем разъяснил им всю безвыходность положения окруженной группировки. Комкор подчеркнул, что дальнейшее сопротивление приведет только к напрасным потерям:

— Господа офицеры! Я уполномочен командующим этого участка фронта направить окруженным немецким войскам ультиматум о капитуляции. Передачу ультиматума я поручаю вам. Вы обязаны вручить его командованию окруженной группировки и к 9 часам возвратиться обратно. Текст мы не запечатаем: предлагайте читать его всем солдатам и офицерам, которых вы встретите.

Парламентеров накормили ужином, дали возможность привести себя в порядок. Кое-кому выдали новенькое обмундирование: к тому времени у нас этого добра изрядно поднакопилось. Затем в крытой машине они были доставлены на командный пункт 195-й стрелковой дивизии, а оттуда — к переднему краю на северо-западной окраине Чадыр.

В шесть часов утра немецкие офицеры зашагали по долине с огромными развернутыми белыми флагами. И вскоре их поглотила зеленая стена леса.

Воцарилось напряженное молчание. С той и другой стороны не раздавалось ни выстрела. Все ждали, чем окончится этот «эксперимент».

За полчаса до выхода парламентеров громкоговорящие установки, выдвинутые на передний край, оповестили наши передовые цепи о миссии немецких офицеров. Затем было прочитано обращение к немецким войскам. Текст ультиматума передавался несколько часов. Одновременно над лесом закружили наши самолеты. Вниз полетели листовки с призывами: «Зачем погибать за проигранное дело?»; «Капитулируйте — иначе смерть!»; «Не медлите — сдавайтесь!».

В 10 часов все парламентеры возвратились. Их встретили наши офицеры. Парламентеры рассказали, что немецкие солдаты и офицеры, пользуясь отсутствием старших командиров, свободно собирались вокруг них, читали текст ультиматума, кое-где возникали даже своеобразные митинги: солдаты и даже офицеры убеждали своих товарищей немедленно сложить оружие и сдаться в плен.

Парламентеры долго блуждали по лесу, но так и не нашли ни командиров корпусов, ни командиров дивизий и их штабов.

Не ожидая приказа своего командования, фашистские вояки группами по 50 и более человек стали сдаваться в плен.

Вот два свидетельства немцев, сдавшихся в плен. Обер-ефрейтор штабной роты 457-го пехотного полка Витус Гармут:

«В последний день положение в «котле» было исключительно тяжелым. Высшие офицеры собрали солдат из разных дивизий и предприняли несколько попыток прорваться из окружения. Все попытки оказались неудачными. Мы понесли большие потери. Солдаты разбежались кто куда, по лесам и болотам. Я и еще 35 моих товарищей сидели на скатах высоты, в кустах.

Внезапно один из товарищей указал нам на группу людей, идущих с белым флагом вдоль долины, примерно в одном километре от нас. Я видел, как к ним со всех сторон стали сходиться солдаты и офицеры. Мы послали туда ефрейтора Бера.

Через полчаса он вернулся и сказал, что это пленные немецкие офицеры, которых русские послали с ультиматумом. Мы посоветовались и решили сдаться. Достали белую тряпку, привязали на палку и пошли в сторону русских. По дороге к нам присоединилось еще человек 200. Мы встретили русского кавалериста и сдались».

Солдат первой роты 952-го разведывательного дивизиона Пауль Гунар:

«Я и еще четверо солдат из другой части сидели в окопе, когда показались четыре офицера в немецкой форме с белыми флагами. Они позвали нас. Я подошел. Они сказали, что по приказу русского генерала несут письмо с ультиматумом командиру 44-го армейского корпуса, и спросили, не знаю ли я, куда им идти. Я ответил, что тут вообще полная неразбериха. Подполковник сказал, что если до 9 часов немцы не сдадутся, то русские всех уничтожат. Затем вся группа пошла дальше. Я рассказал обо всем своим товарищам, и мы постарались побыстрее сдаться в плен».

С утра 27 августа в наше расположение приходили разрозненные группы, затем во главе с офицерами в плен шагали большие колонны солдат — от 200 до 500 человек — с машинами и повозками.

При прочесывании лесов и болот на обоих берегах Прута разведчики 10-й воздушно-десантной дивизии прибегали к помощи самих же немецких пленных. Те охотно ходили по лесам, звали, кричали. На голос своих из болотных хлябей вылезали «завоеватели», облепленные грязью, голодные и оборванные, и в свою очередь отправлялись на поиски других.

30 августа части 195-й стрелковой дивизии окружили крупный массив плавней юго-западнее Ново-Леово, в котором укрывалось большое количество немецких солдат и офицеров, оказавших ожесточенное сопротивление. Начальник политотдела дивизии полковник Абраменко направил в плавни в качестве парламентеров трех военнопленных немцев. Эта тройка привела за собой… 5 тысяч солдат и офицеров со всей их амуницией.

Таков был бесславный конец крупнейшей вражеской группировки, окруженной в районе Кишинева. 13 сентября 1944 года, подводя итоги Ясско-Кишиневской операции, «Правда» в редакционной статье писала: «Ясско-Кишиневская операция по окружению немецких войск — одна из самых крупных и выдающихся по своему стратегическому и военно-политическому значению операций в нынешней войне».

«Наступая в первом эшелоне ударной группировки 3-го Украинского фронта, 37-я армия играла ведущую роль в операции. Ее войска… прорвали тактическую зону обороны противника, разгромили его самый крупный оперативный резерв… приняли на себя удар основных сил кишиневской группировки врага и одновременно с другими армиями фронта успешно решили задачу по ликвидации крупной окруженной вражеской группировки 6-й немецко-фашистской армии»— так оцениваются боевые действия нашей армии в книге кандидата военных наук В. А. Мацуленко «Удар с Днестровского плацдарма».

Это заслуженная оценка. Воины 37-й армии с честью выполнили свой долг. Достаточно вспомнить, что только одних пленных армия взяла свыше 40 тысяч да уничтожила свыше 60 тысяч вражеских солдат и офицеров, захватила огромное количество трофеев.

Тысячи сынов молдавского народа сражались за освобождение родной земли. В дни наступления армейская газета «Советский патриот» писала о подвиге молдаван Малтыса, Муштея, Танасова, Мургу и других, не жалевших жизни во имя Победы.

Все воины 37-й армии — от генерала до солдата — проявили в жестоких боях высокий героизм. Тысячи офицеров и солдат были удостоены правительственных наград за освобождение Молдавии. Многим нашим соединениям и частям присвоено наименование «Нижнеднестровских».

Эта песня, сложенная в дни наступления, звучала и на земле Румынии и Болгарии. С нею мы пришли к Победе.

Еще 25 августа, в самый разгар боев с окруженной вражеской группировкой, командующий фронтом поставил 37-й армии последующую задачу: совершить форсированный марш на юг в готовности 2 сентября начать переправу через Дунай на участке Браилов, Измаил. Узнав об освободительном походе за Дунай, в Болгарию, войска забывали усталость. Добивая остатки разгромленных групп противника, дивизии наскоро приводили себя в порядок и нередко сразу же после боя выступали на марш.

Из-за недостатка времени разбор проведенной операции и указания войскам на дальнейшие действия командующий армией сделал во время марша 1 сентября в небольшом городке Комрат. Под гром аплодисментов и звуки оркестра он вручил многим офицерам ордена и медали.

В. Сосновиков, генерал-майор запаса Труженики войскового тыла

Много дорог пройдено за годы Великой Отечественной войны. Мой путь в 37-ю армию лежал через Карельский перешеек, Ленинградскую блокаду, Синявинские болота, Курскую дугу. На подступах к Днепру в сентябре 1943 года я вошел в эту боевую семью как член Военного Совета армии, облеченный доверием и ответственностью.

Мне хочется рассказать об одной из наиболее славных страниц борьбы советского народа — о наступлении наших войск с Днестровского плацдарма в августе 1944 года. Основное внимание в своих воспоминаниях уделяю вопросам работы тыла. Этим участком я руководил и нес за него полную ответственность. Личный состав тыловых частей и учреждений стоял за передовой линией фронта, но он выполнил такую работу, без которой немыслим был успех боевых частей и соединений.

37-я армия с боями, преодолевая ожесточенное сопротивление противника, пробивалась к Днестру. Позади остались Днепр, Кривой Рог, Новый Буг, Воскресенск, Раздельная. Это были славные этапы боевого пути за последние шесть месяцев.

Осень 1943 года, зима и весна 1944 года на Украине выдались особенно тяжелыми: бездорожье и слякоть сковывали действия войск и особенно тыла. Наполненные водой глубокие балки перерезали наши пути подвоза. И тогда поток жизненных грузов прекращался. Даже машины высокой проходимости тонули в грязи.

В такие времена выручала пароконная повозка. Но и лошади не всегда вытягивали груженую телегу. Вынуждены были оставлять только передки, укреплять на них ящики с боеприпасами и доставлять их на передовую. Естественно, что это не могло удовлетворить даже самых минимальных потребностей войск. В тяжелые минуты боя, как это было, например, в районе Понятовки, использовали для доставки боеприпасов армейскую авиацию связи. Но на каждую тонну доставленного груза расходовалась тонна высококачественного авиационного бензина. Такую роскошь можно было допустить лишь при крайних обстоятельствах.

Оставалось последнее средство, на которое вынужден был пойти Военный Совет армии, — поднос боеприпасов вручную. Превозмогая усталость, оставляя в своей выкладке самое необходимое, советский солдат брал на плечо артиллерийский снаряд и с этим бесценным грузом упорно продвигался к месту боя. Население фронтовой полосы, помогая своей армии, делало то же самое по принципу эстафеты — от одного населенного пункта к другому.

На Днестре войскам 37-й армии по праву следовало бы сделать остановку, привести себя в порядок, подтянуть тылы. Но интересы дела требовали неотступного преследования врага. Предстояло с ходу форсировать Днестр, переполненный вешними водами. Еще одно усилие — и армия вырвала у противника плацдарм южнее Бендер общей площадью в 150 кв. километров.

Кто знал тогда, что именно этот неудобный, наполовину заболоченный участок земли станет исходным для наступления и успешного освобождения Молдавии? Кто знал тогда, что именно этот плацдарм послужит одним из рубежей для продвижения советских войск на Балканы?

Никто в армии — от солдата до генерала — не расценил в апреле 1944 года переход армии к обороне как команду передохнуть. Всех захватила деятельная подготовка к будущим наступательным боям. Никто из нас, конечно, не знал их сроков, но все были глубоко уверены, что на этом плацдарме мы не задержимся. Оборона продолжалась четыре месяца. Без нее нельзя было обеспечить успех августовской операции.

Вот и теперь жизненные нервы, питающие армию, напряглись до предела. Тонкими нитями военных дорог они растянулись от Днепра до Днестра. Потребности перешедшей к обороне армии не уменьшались, а с каждым днем все возрастали. В этих условиях, решая неотложные вопросы переднего края, мы обязаны были внимательно смотреть назад, в сторону путей подвоза.

Никогда армия не будет иметь успехов в бою, если отсутствует стройное материально-техническое обеспечение, не налажена эвакуация и лечение раненых и больных воинов, не создано нужных запасов материальных средств, не производится подвоз войскам всего необходимого для жизни и боя. Одним словом, силы и средства частей и учреждений тыла неотделимы от войсковых частей и соединений. Без организованного тыла войска не могут успешно вести боевые действия.

Находясь в обороне, мы накопили к началу наступления 15 суточных норм продовольствия, три заправки горючего, четыре боекомплекта боеприпасов. Это теперь записано в историю и выговаривается довольно легко. А ведь за каждым килограммом материально-технических грузов, за каждым снарядом стояли живые люди, чей напряженный труд содействовал успеху операции. Особенно большая заслуга в этом деле принадлежала начальнику тыла армии гвардии полковнику Федору Петровичу Нестерову и его начальнику штаба подполковнику Петру Николаевичу Назаренко.

Военный Совет придавал большое значение организации подвоза, особенно боеприпасов, накоплению материальных ресурсов, питающих современную операцию. Из всех армий 3-го Украинского фронта 37-я была больше других насыщена техническими средствами и частями усиления. Примерно 70 % всех технических средств фронта было сосредоточено в нашей армии. Это объяснялось важностью роли, которая отводилась ей. Достаточно сказать, что армия имела на один километр фронта 240 орудий и минометов.

Если принять во внимание, что армия действовала в полосе девяти километров, то не составляет особого труда подсчитать, что в ходе артиллерийской подготовки одновременно работало свыше 2000 орудий и минометов. Необходимо было иметь большой запас боеприпасов, горючего, различных технических средств, инженерного имущества. Все это усложняло действия армейского и войсковых тылов, требовало от них маневренности и боевого напряжения.

Противник хорошо понимал это и держал наши базы снабжения и пути подвоза под постоянной угрозой артиллерийского обстрела и бомбежки с воздуха. Несколько раз враг безуспешно пытался разбомбить армейскую станцию снабжения в Мигаево и выгрузочные станции в Тирасполе и Ново-Савицком.

В целях маскировки приходилось менять направление колонн автомашин с боеприпасами и снаряжением. Дежурившие на перекрестках дорог регулировщики строго следили за тем, чтобы ни одна машина не сбилась с пути. К нарушителям порядка принимались самые строгие меры.

Расскажу об одном случае, имевшем место у деревни Константиновка, где располагался штаб тыла армии. Впереди меня шла грузовая машина. Регулировщица показывала ей поворот направо, но водитель стремился пробиться прямо. Она остановила машину, предупредила шофера об ответственности. Но шофер все же поехал прямо. Тогда девушка дала очередь из автомата по скатам машины.

В это время я подъехал к перекрестку. Увидев в открытой машине генерала, девушка растерялась и заплакала, думала, что ее накажут.

Разобравшись в существе дела, я одобрил действия регулировщицы. Вечером этого же дня в торжественной обстановке, когда собралось все подразделение, ей была объявлена благодарность командования. Это имело большое значение для укрепления дисциплины и воспитания чувства ответственности при выполнении задания.

Наша армия не получала извне сколько-нибудь серьезных подкреплений в личном составе. Приходилось внутри армии производить передвижение людей. Мы были также заинтересованы в сохранении бывалых воинов — творцов и носителей боевых традиций. Военный Совет армии предписал начальнику санитарного отдела полковнику медицинской службы Сук: раненых лечить в армейском тылу и за его пределы эвакуировать только в случаях особых медицинских показаний.

Приведу данные начальника госпиталя 2417 майора медицинской службы Маркович. Госпиталь возвратил в свои части 73,3 % и эвакуировал в другие госпитали для продолжения лечения 23,8 % раненых. Можно сказать, что два десятка госпиталей, которыми располагала армия, сумели практически выполнить возложенные на них задачи. Они лечили, выхаживали раненых и возвращали их в строй. Деятельность медицинских работников мы расценивали по количеству воинов, возвращенных в строй.

В силу особенностей дислокации и обстановки в стране армия пополняла свои зерновые ресурсы за счет заготовок в отведенных ей районах. Граница тылового района по глубине была определена в 150 километров. По обстоятельствам военного времени высшая власть в полосе и границах армии принадлежала Военному Совету. Его указания являлись обязательными для гражданских властей. Все подчинялось интересам фронта.

Я лично объехал районы, отведенные нам для хлебозаготовок. При содействии райкомов и райисполкомов почти повсеместно удавалось найти возможности для выполнения довольно напряженных планов. Мы находили с гражданскими властями общий язык и по-хозяйски решали все вопросы.

В обороне, как и в наступлении, войска должны нормально питаться. Между тем в силу растянутости путей подвоза, разбросанности наших запасов хлебные ресурсы стали быстро истощаться. Создалась угроза перебоев в снабжении войск хлебом. Острота вопроса усугублялась тем, что новый урожай был еще на корню. Тыловые сводки стали предметом особого интереса и законного беспокойства. Вот почему именно в это время вопросы хлебозаготовительных мероприятий армии приобрели весьма важное значение.

С полным правом можно сказать, что хлеб является одним из важных факторов боевого успеха. Этот вопрос выходил за пределы армии и приобретал общегосударственное значение. Если в июне мы переживали некоторое напряжение в заготовках, то иной была картина в июле, когда убирали новый урожай. Тогда мы легко провели заготовки, сумели к началу операции создать годовые запасы зерна для армии и подвезти их к железнодорожным пунктам. Впоследствии оставшееся неиспользованным зерно передали в общегосударственные фонды.

Засыпка зерна в склады армии — это только начало большого дела. Мельницы, как правило, были разрушены. Даже в случае быстрого восстановления малопроизводительных ветряных мельниц мы не могли пользоваться их продукцией во время стремительного продвижения вперед. Гораздо проще использовать жернова, соответственно обработать их и поставить на колеса. Такая походная автомельница давала 3–4 тонны муки в сутки, что близко к суточной потребности дивизии.

Не могу припомнить случая, когда бы в нашей армия серьезно жаловались на нехватку муки. Все дивизии имели свои походные мельницы. Некоторые усовершенствования их ₽ позволяли перерабатывать зерно и на крупу. Только теперь мы можем в полной мере оценить это глубоко мирное оружие, которое по своей жизненной значимости было равно артиллерийскому орудию.

Накоплением зерновых запасов не исчерпывалась проблема заготовок вообще. В разгаре был июнь. Наступила пора сенокошения. Пришлось и нам думать об удовлетворении армейской потребности в сене. На местное население, которое только налаживало разрушенное войной хозяйство, и тем более на завоз сена из страны рассчитывать не могли. В период обороны без особого ущерба сумели выделить часть людей для решения этой задачи. Армейский запасной полк выделил 500 косцов. Но у нас не оказалось кос, они не состояли «на вооружении» армии, а для завоза их из тыловых районов страны требовалось много времени. Приняли решение: собрать косы у местного населения на временное пользование.

Сена мы накосили много, но не воспользовались им в связи с быстрым продвижением вперед. Только позже, когда армия находилась в Болгарии, некоторое количество заготовленного сена было переправлено в нашу армию.

Большое внимание мы обращали на бытовое устройство бойцов, на удовлетворение их жизненных потребностей. Многие вещи в условиях военного времени везти из глубокого тыла страны нецелесообразно. Простые предметы солдатского обихода и даже некоторые запасные части к автомашинам бойцы изготовляли сами. Их инициатива получала всяческое одобрение со стороны командования.

В одно время встал, например, вопрос о солдатской столовой ложке. В длительных походах многие ложки были утеряны. Наши армейские и дивизионные мастерские своими силами начали изготовлять ложки, кружки, чайники, котелки, гвозди и многое другое. Организованная потом выставка предметов солдатского обихода, изготовленных своими силами, показала большие возможности войск в этом отношении и подлинное искусство народных умельцев.

Солдатское питание является подлинным барометром порядка в части и в первую очередь в ее тыловом звене. Порой бывает неполный ассортимент продуктов, но этот недостаток перекрывается умением и изобретательностью повара.

Когда мы вышли к Днестру, наши продовольственные запасы были однообразны, имелась в основном только крупа, изготовленная на своих мельницах. Между тем наступила пора, когда можно было использовать щавель, ранние овощи, фрукты и ягоды. Организовали команды для сбора зелени. Это способствовало повышению витаминозности пищевого рациона солдат.

Вопросы обмундирования и внешнего вида солдат и офицеров были всегда в центре нашего внимания. Сказать правду, армия, придя на Днестр, значительно обносилась. Наладить регулярное снабжение обмундированием было очень трудно. Стремились на месте уладить эти вопросы. В дивизиях устраивали полковые, а иногда и батальонные строевые смотры. На них выявлялись все недостатки. Мелкий ремонт солдаты производили самостоятельно. Более крупный ремонт обмундирования и обуви производился в созданных нами внештатных мастерских.

На строевых смотрах мы выявляли нашу потребность в обмундировании и составляли общие заявки. Примерно в мае 1944 года армию посетил командующий 3-м Украинским фронтом генерал армии Малиновский. Он тоже обратил самое серьезное внимание на внешний вид личного состава.

В обороне войска армии проводили большую работу по совершенствованию боевой подготовки, сколачиванию подразделений, воспитанию нового пополнения на боевых традициях частей и соединений. Все знали, что предстоит большая наступательная операция. Для ее успешного проведения необходимо было подробно изучить местность, занятую противником, установить расположение его частей, боевой порядок, систему огня.

Это затруднялось тем, что с занимаемого армией плацдарма противник совсем не просматривался.

Выход был найден. В больших ящиках с песком изготовили макеты, отражающие копию местности, которую занимали фашистские войска. На этих макетах условными знаками отмечались данные всех видов разведки. На занятиях вызревали соответствующие планы, вырисовывались контуры предстоящей операции.

Как всегда, составной частью боевой учебы воинов было политическое воспитание. Его размах с каждым днем становился все шире. Всеми формами и методами партийно-политической работы еще выше поднимался боевой дух личного состава, поддерживался наступательный порыв.

Серьезную роль в политическом воспитании играла солдатская художественная самодеятельность. За время оборонительных боев провели дивизионные смотры самодеятельности, отобрали лучшие номера для показа в армии. На смотре армейской самодеятельности в поселке Владимировка присутствовал маршал Советского Союза Тимошенко. Он как представитель Ставки Верховного Главнокомандования координировал действия войск 2-го и 3-го Украинских фронтов.

Политотдел армии, возглавляемый полковником Мельниковым, политотдел тыла армии во главе с майором Долиным, политотделы корпусов и дивизий главное внимание направляли на боевую готовность частей и соединений, на повседневную заботу о бытовых нуждах бойцов. Благодаря умелой и разносторонней работе политорганов постоянно росли ряды армейской партийной организации. За период оборонительных боев было принято в члены партии 3500 человек, а в кандидаты — свыше 4000 человек. Это явилось наглядным доказательством беспредельной преданности наших бойцов и офицеров делу Коммунистической партии.

Рост ‘Шел за счет наиболее отличившихся в боях воинов.

В условиях боевых действий работа тыловых органов трудная и многообразная. Покажу это еще на одном примере. Перед наступлением приняли решение отселить на 30 километров в тыл нашей армии все местное население. Наиболее важным населенным пунктом являлся Тирасполь. На десять дворов оставался один уполномоченный для наблюдения за имуществом, постройками, инвентарем. Следует отметить высокую организованность и сознательность населения.

Наибольшее беспокойство принесло нам отселение «отцов духовных» — монахов Кицканского монастыря. Вначале они не имели каких-либо возражений. Полк охраны тыла погрузил монахов и их имущество в машины. Дорога шла через лес на переправу у Суклеи. В лесу «духовные отцы», большинство которых имели возраст близкий к 60, попросили привала. Не подозревая подвоха, сопровождавшие остановили обоз. Монахи разбрелись по лесу и направились обратно в монастырь. Более двух суток потребовалось на сбор «святых» отшельников.

Может быть, эта «операция» и не заслуживает внимания, но мы торопились с выполнением приказа об отселении «духовных лиц» из Кицканского монастыря. На это пришлось потратить несколько дней.

Еще раньше мы заметили, что фашисты вели огонь по прилегающей к монастырю местности и по нашим наблюдательным пунктам именно тогда, когда этот район посещался армейским или фронтовым начальством. Так случилось и в момент посещения Кицканского плацдарма генералом армии Толбухиным и представителем Ставки Верховного Главнокомандования маршалом Советского Союза Тимошенко.

Отселение «духовных отцов» было произведено. В монастыре оставили трех монахов для охраны помещений и имущества.

Через несколько дней после начала наступательной операции штаб армии расположился в Чимишлии. Ночью к аппарату ВЧ меня вызвал командующий 3-м Украинским фронтом генерал армии Толбухин. Недовольным тоном, что редко с ним бывало, он указал на неточность данных о количестве взятых в плен фашистов. По документам пункта сбора военнопленных их было на шесть тысяч меньше, чем указывалось в оперативных донесениях штаба армии. Командующий приказал мне выяснить, почему так получилось и лично доложить ему о результатах.

А дело было так. 26 августа окруженным войскам был предъявлен ультиматум о капитуляции. В нем генерал армии Толбухин подчеркивал бессмысленность сопротивления и обреченность войск противника. В лесах и некоторых населенных пунктах скрывались небольшие группы деморализованных вражеских солдат. Некоторые пытались оказывать сопротивление. Большинство же искало, где можно сдаться в плен, но не всегда находило, так как сплошного кольца окружения не было.

Посоветовавшись с начальником штаба армии генералом А. К. Блажей, мы пришли к единому мнению, что недостающих военнопленных нужно искать где-то по пути между соединениями армии и армейским пунктом сбора военнопленных. Начали поиски с 7-го механизированного корпуса, подчиненного армии и действовавшего далеко впереди стрелковых частей. С большим трудом мне удалось добраться в штаб корпуса. Там мне сообщили, что около шести тысяч пленных направлены только сегодня утром в Котовское. Об этом я и доложил генералу армии.

За первые три дня наступательной операции войска армии продвинулись на 90 километров. Требовалось нормальное питание боя боеприпасами и горючим. В тот напряженный момент наши запасы горючего быстро таяли. На армейских складах был только авиационный бензин. Приняли решение выдавать для нужд автотранспорта авиационный бензин в смеси с керосином. Я как член Военного Совета знал о такой вынужденной мере. Командующий армией также был в курсе дела. Всю полноту ответственности взяли на себя.

Мы уже забыли об этом факте. Но вскоре о нем напомнили юристы. По поручению прокурора фронта в армию прибыл юрист для расследования факта незаконного расходования авиационного бензина. К ответственности привлекался начальник тыла армии полковник Нестеров. Дело дошло до личного вмешательства командующего фронтом генерала армии Толбухина, который после доклада командующего армией генерал-лейтенанта Шарохина прекратил начатое расследование.

Хочу завершить воспоминания своими впечатлениями о молдавской земле и ее трудолюбивом народе.

Лето 1944 года стояло в республике солнечное, теплое. После грязи и распутицы мы были вознаграждены природой за все пережитое. Поля и сады Молдавии являлись олицетворением богатства.

Население Молдавии, освобожденное от фашистской неволи, переживало радость раскрепощенного труда. Поспели зерновые. Сады Приднестровья изобиловали плодами. Народ убирал урожай и всюду была слышна звонкая молдавская песня.

Молдавское правительство, которое находилось тогда в городе Сороки, всемерно содействовало партизанскому и патриотическому движению в тылу врага, оказывало помощь и поддержку советским войскам в освобождении республики. Интересы и задачи общие. Поэтому наш контакт в работе был деловым и жизненным.

Как-то летом в Ближний Хутор приехал председатель Совета Министров республики товарищ Константинов с группой ответственных работников. Деловой разговор продолжался и за организованным наспех товарищеским обедом. Мы много говорили о дальнейших судьбах Молдавской республики и нашей полной победе.

И вот, спустя почти 20 лет после победы над фашистской Германией, я вновь на молдавской земле. С членами Военно-научного общества при кишиневском Доме офицеров совершил поездку по местам былых боев 37-й армии. Неузнаваемо изменился облик городов и сел Молдавии, облик ее народа. Республика быстрыми темпами идет к коммунистическому изобилию.

Я стоял у могил наших воинов в Бендерах, Тирасполе, Кицканах, Копанке, и мысли мои обращались к товарищам по борьбе, которым не довелось увидеть расцвета социалистической Молдавии. Для молодых строителей коммунизма их бессмертные подвиги будут вечным примером самоотверженного служения Родине и народу.

А. Б. Кучмаев, майор запаса На Кишиневском направлении

Противник, превративший деревню Шерпены в узел обороны, нарушал тишину неожиданными артиллерийскими налетами, разрывал темный полог ночи очередями трассирующих пуль и осветительными ракетами. Вражеские стервятники беспрестанно следили за изменениями, — происходящими на переднем крае и в глубине наших войск, расположенных за Днестром. Фашисты вели себя неспокойно. Советские бойцы, готовясь к наступлению, переживали минуты напряженного ожидания.

1038-й стрелковый полк, в котором я исполнял обязанности помощника начальника штаба, занимал оборону в садах, прилегающих к Шерленам. Обычную фронтовую суету на мгновение прерывали далекие могучие раскаты артиллерийской канонады. Они слышались все сильнее. Этого момента ждали все. В штабной землянке, вырытой у развесистого ореха, раздался резкий сигнал зуммера полевого телефона. К аппарату подошел командир полка подполковник В. Н. Любко.

— Вы слышите «симфонию»? Южнее нас, — в голосе начальника штаба 295-й стрелковой дивизии полковника И. К. Свиридова чувствовалась особая приподнятость, — «концерт» начался на Копайском плацдарме. Готовьтесь! Мы начинаем «играть» ровно в десять ноль-ноль.

Эта весть с быстротой молнии разнеслась по подразделениям полка. В восьмой роте, в которую я был направлен в качестве офицера связи, царило боевое настроение. Ее командир, старший лейтенант Василий Рыжков, офицер беспримерной храбрости и весельчак, проверял боеготовность роты, фронтовыми прибаутками подбадривал солдат. Здесь я увидел старшего сержанта Фистика. Встреча с ним воскресила в моей памяти один бой, в котором этот пожилой, обычно спокойный человек совершил подвиг, спас мне жизнь.

…Мы вели наступательные бои на Кубани. Ворвавшись в хутор Старо-Армянский, наши автоматчики в короткой схватке выбили гитлеровцев из нескольких зданий. В одном из домов я, капитан 3. 3. Мухарамов и старший сержант Фистик уничтожили одиннадцать фашистов. В горячке боя я не заметил целившегося в меня немецкого офицера. Фистик стремительно бросился на врага. Бой закончился без потерь с нашей стороны…

20 августа по сигналу «Буря» в воздух взмыли три красные ракеты и вслед за ними вся окрестность дрогнула от сплошного гула. Земля отвечала трепетным эхом. Пятнадцать минут велась обработка вражеских позиций, и с последним залпом пехота рванулась в атаку. Однако, несмотря на активные действия подразделений и частей, атаковавших вражеские позиции в районе Шерпен, сбить противника не удалось. Только в ночь на 23 августа 1038-й стрелковый полк во взаимодействии с другими частями прорвал немецкую оборону, овладел опорным пунктом Шерпены и перешел в стремительное наступление на Кишинев.

В образовавшийся прорыв двинулись части 295-й и других стрелковых дивизий нашего корпуса. Путь к столице Молдавии был открыт. Враг откатывался к Кишиневу, цепляясь за укрепленные населенные пункты.

Выглянувшее из-за холмов солнце осветило посеревшие от пыли возбужденные лица солдат. Советские войска все шли и шли на Запад. Под знойным августовским солнцем на молдавских нивах и изрытых воронками виноградниках развертывалось крупное сражение. Войска второго и третьего Украинских фронтов громили немецкую группировку, именовавшуюся «Южная Украина». Освободительные бои победным маршем шли по Молдавской земле.

Отходящие фашистские войска и их заслоны дрались с яростью обреченных. На рубеже Чимишени — Старая Кобуска враг пытался остановить наступление наших войск. Но напрасны были его потуги! Вражеские арьергарды с боями отбрасывались, и советские части успешно продвигались вперед. В ту памятную ночь на 24 августа соединения 32-го и 26-го гвардейских стрелковых корпусов выходили на подступы к столице Молдавии с востока и севера, но были остановлены огнем артиллерии и минометов противника.

Но времена были уже не те и сила не та, что противостояла немцам в начальный период войны. К лету сорок четвертого года советский «бог войны» стал намного сильнее вражеского. В единоборство с фашистами вступила и штурмовая авиация. Пока шла артиллерийская подготовка, штурмовые группы, усиленные танками, под покровом темноты, сметая заслоны, завязали бои за предместье Скулянку, Старую Почту, Рышкановку и железнодорожный узел.

Многие полки и дивизии, освобождавшие города на Украине, теперь именовались «Мелитопольскими», «Николаевскими», «Херсонскими» и «Одесскими».

Перед нами Кишинев! Какая воинская часть своим ратным подвигом увековечит себя именем столицы Молдавии?

Вырвавшись вперед, первый батальон под командованием Героя Советского Союза майора М. А. Золотухина во взаимодействии с другими подразделениями, одним из первых завязал уличные бои в районе вокзала. Короткие схватки с врагом были многочисленны и продолжались всю ночь.

Группа автоматчиков восьмой роты под командованием старшего сержанта Фистика ворвалась в пакгауз вокзала и завязала бой с засевшими там гитлеровцами. Наши бойцы предложили прекратить сопротивление. Немцы ответили автоматными очередями.

— Вылезайте, приехали, станция Кишинев! — крикнул сержант Голиков и метнул в окно пакгауза гранату. За ней последовали гранаты Фистика и солдата Спивака. В проломе пакгауза показалось белое полотнище, а вслед за ним — три немца с поднятыми руками — все, что осталось от отделения смертников.

На вокзале саперов ждали «сюрпризы»: искусно заминированный новый «оппель-капитан» и «нечаянно забытый» серебряный портсигар, от которого незаметной паутинкой протянулся провод к мине большой взрывной силы. Сапер сержант Алексей Маренков разгадал уловку врага.

Преследуя отступавшего врага, группа разведки полка поднялась на высоту, окруженную глубоким оврагом. Мы стояли с капитаном Амировым и старшим лейтенантом Базарным и смотрели на фронтовой город. В эти ночные часы решалась судьба Кишинева. Враг лютовал. В зареве пожаров и артиллерийских зарниц, то вспыхивая, то погружаясь в бездну ночи, вырисовывались силуэты табачной фабрики, вокзала, изломы догорающих домов и бесформенные развалины улиц. Так выглядел Кишинев в ночь на двадцать четвертое августа сорок четвертого года. За оврагом, прижавшись к склону холма, чернели мазанки без крыш с провалами вместо окон. Ни живой души, ни признака жизни.

Светало. Мы подошли к невысокому забору. За ним опрятный кирпичный домик, с крыши которого паутинками тянутся в разные направления телефонные провода. На площадке — уткнувшаяся хоботом в землю зенитная пушка, снарядные ящики, стреляные гильзы. Уцелевший среди развалин и хаоса домик навел на сомнение: уж не ловушка ли? Надо быть поосторожней! Но мирная тишина чудом уцелевшего домика и настораживала и неотвратимо влекла. Разбросанные по двору гильзы терялись в буйно разросшейся зелени. Обрамленные золотыми коронами диски подсолнухов склоняются под тяжестью спелых зерен. Под легким ветерком чуть колышатся султаны увесистых початков кукурузы. Казалось, сама Молдавская земля уже начала залечивать раны войны. И нас, солдат, потянуло к человеческому жилью.

Первый дом на пути в Кишинев, первый визит его жителям! Калитка оказалась распахнутой настежь, будто только что кто-то вышел, забыв ее захлопнуть. Дверь в сени закрыта. Значит, хозяева дома. На наш нетерпеливый стук поспешно ответили: «Сейчас», — и на пороге показалась седоволосая женщина.

— Немцев нет? — спросил капитан Амиров.

— Наши?! Вернулись! — радостно воскликнула хозяйка.

— Свои, свои, мамаша, — поспешил объяснить кто-то из солдат.

Кирпичный домик и сейчас стоит на Заводской улице, окруженный забором. На пороге этого домика Анна Григорьевна Стацкевич первая встретила советских воинов.

— Входите, дорогие освободители! — приглашала нас хозяйка. Весь период оккупации она с племянницей ютилась в небольшой комнатушке. Занимавший весь дом офицер немецкой зенитной части не рассчитывал на столь стремительное наступление нашей армии, и приближение советских войск застало его врасплох.

Взорам вошедших воинов представилась такая картина: просторная комната, приспособленная под штаб, обвешена топографическими картами, телефонный аппарат сорван, клочья бумаг разбросаны. Провода тянутся к зенитной батарее, к кожзаводу, к центру города, к вокзалу. Еще вчера утром обер-лейтенант баварский немец Макс Штраух аккуратно перечеркнул в календаре 22 августа и сделал короткую запись: «Дай бог отсюда ноги унести, моя Гретхен!»

— Отдохните, освежитесь, вон там вода. Вам еще предстоит нелегкий, далекий путь, — хлопотала у стола старая женщина, готовя немудреное угощение — мамалыгу, брынзу, молоко…

Мы недолго задержались у гостеприимной Анны Григорьевны.

Среди воинского хлама мы обнаружили немецкую карту — план города. Выведенную на ней фашистским офицером паучью свастику над зданием городской управы и штаба капитан Амиров перечеркнул и карандашом аккуратно нарисовал квадрат красного флажка.

Отблагодарив хозяйку за материнскую встречу и захватив этот «трофей», мы спустились с высотки. Где-то далеко глухо слышались артиллерийская стрельба и дробь автоматных очередей. Смрад и дым постепенно рассеивались. Занимался новый день.

С каждой минутой фронт удалялся. В городе наступила непривычная тишина. Из домов и подвалов навстречу нам выходили люди с изможденными, но радостными лицами. Крепкие объятия, поцелуи, слезы благодарности навсегда останутся в памяти наших бойцов.

А. Бельский, полковник запаса, Герой Советского Союза Дороги, которыми шли гвардейцы

Яркое южное солнце растопило снега, и изрытая, израненная земля вдосталь напилась воды. Бесконечной лентой по раскисшей дороге тянутся подводы, грузовики, идет военная техника. Мы — впереди. Справа и слева цепью идут бойцы моего батальона…

В середине марта 1944 года наша 89-я гвардейская стрелковая дивизия, сломив сопротивление врага, вышла на левый берег южного Бута и начала наступление на город Балту. Немецкие части не выдержали натиска и вынуждены были оставить Андреевку, Липецкое I, Соболевку, Розальевку. Перегруппировав силы, враг создал крепкую оборону в районе Багмановки и оказал нам отчаянное сопротивление. Однако ничто не могло остановить советских воинов. В жестоких боях они отбили Ново-Бессарабку, Гулянку, Федоровку и другие населенные пункты. 4-го апреля дивизия была уже на подступах к Днестру в районе Дубоссар.

Перед нами лежала земля Молдавии — края яркого солнца, садов и виноградников. На этой земле еще томились в неволе советские люди. Воины-освободители рвались на помощь своим братьям. На нашем направлении оккупанты шаг за шагом пятились к Днестру, яростными контратаками прикрывая переправу своих частей, отступающих на правый берег реки. Шли упорные и тяжелые бои.

Восьмого апреля мы опрокинули врага в Днестр, форсировали реку в районе Васкаупы и начали наступление на Маркауцы. Через четыре дня, отбросив арьергарды противника, овладели селами Балашешты, Ракулешты и вышли к реке Реут.

Как только мы вступали в село, нас местные жители всегда встречали с цветами, с кувшинами ароматного молдавского вина.

На 273-й гвардейский полк, которым командовал в ту пору подполковник Василий Васильевич Бунин, была возложена задача — выбить немцев из сильно укрепленного опорного пункта, угрожавшего нашему флангу, — селения Жеврены. Пересеченность местности, водная преграда осложняли выполнение этой задачи. Завязался затяжной бой. Двенадцать дней гвардейцы изматывали врага, штурмуя его линию обороны.

Первыми форсировали Реут и ворвались в село солдаты отделения гвардии сержанта комсомольца Василия Огородова. Вслед за ними хлынули бойцы всей роты. Немцы заметались как крысы на тонущем корабле.

В самом большом доме селения находился их штаб. Наступление гвардейцев было настолько стремительным, что гитлеровцы даже не успели убежать из штаба. Когда сержант Огородов и рядовой Назаренко добрались до этого дома, засевшие в нем офицеры штаба открыли беспорядочный огонь. Назаренко подполз к двери, выходящей во двор, а Огородов, укрывшись за каменной стенкой колодца, открыл по дому огонь из автомата.

Немцы пытались вырваться из мышеловки, вели беспрестанный огонь, выскакивали на улицу, но каждый раз короткая очередь гвардейского автомата тут же скашивала их.

Так продолжалось больше часа. Девятнадцать гитлеровцев полегли у самого порога осажденного дома. Среди них немецкий полковник, майор, капитан. Гвардейцы забрали с собой штабные документы и карты.

Продолжая очищать село от противника, наши солдаты с боем продвигались вперед. Из строя выбыли все офицеры роты. Тогда командование ротой принял на себя сержант Огородов. За проявленную храбрость и отвагу он был награжден орденом Красного Знамени, а вскоре ему присвоили звание младшего лейтенанта.

На участке другой роты форсированию Реута сильно мешал огонь немецкой батареи. Гвардии рядовой комсомолец Иван Мусоров, командовавший стрелковым отделением, самостоятельно принял решение — захватить немецкую батарею. Гвардейцы ползком обошли батарею и, когда оказались в ее тылу, атаковали орудийные расчеты. Немцы бросили орудия и побежали.

У Мусорова возникла мысль развернуть орудия и открыть огонь вслед убегающим фашистам. Когда оказалось, что никто, кроме самого Мусорова, стрелять не может, он туг же показал бойцам, как заряжать орудие. И из них был открыт огонь.

Так дрались наши гвардейцы за освобождение села Жеврены. 25 апреля здесь полностью был ликвидирован крупный немецкий опорный пункт, и оно снова стало советским.

Не помню теперь уже названия села, в котором ко мне вместе с группой молодых ребят подошел старик в рубахе и штанах из домотканной мешковины. На груди у него я заметил два Георгиевских креста. Старик хорошо говорил по-русски и охотно рассказал о своей жизни, о былых военных походах, во время которых был удостоен за храбрость высоких наград.

— Русские всегда были нашими братьями и заступниками, — говорил старик, — вместе с русскими я еще в молодости воевал. Сил вот маловато, а то и на этот раз пошел бы вместе с вами, как когда-то ходил на боевые дела.

Старик долго рассказывал нам о бесчинствах гитлеровцев, о том, как жестоко расправлялись они за малейшее неповиновение, призывал отомстить врагу за страдания народа.

— Сам теперь не могу воевать, а вот пятерых своих внуков привел к вам на помощь. Хоть они и молодые, но фашистов будут бить хорошо.

Как раз в это время к нам в батальон приехали корреспонденты из фронтовой газеты. Я представил им своего нового знакомого. Они сфотографировали старика с внуками, записали в блокноты некоторые сведения о старом воине и уехали.

— Ну вот, уехали, — недовольно заворчал старик. — А кто же мне скажет, в какую роту вести своих молодцов?

Чуть поодаль стояли и улыбались пятеро молодых парней. Старик подозвал их.

— Так примете к себе моих хлопцев?

Я объяснил старому человеку, что ему необходимо пройти со своими внуками в тыл, где шел прием добровольцев.

Спустя несколько месяцев, когда наш полк располагался в Польше, я. повстречал двух молодых солдат, которых будто где-то видел раньше, но никак не мог припомнить где. Солдаты смотрели на меня, пока я терялся в догадках, и смеялись. Наконец один из них сказал:

— А мы вас помним, товарищ комбат. Я Кирилл Чиглай, а это Василь Голбан. Помните, нас дедушка Петря к вам приводил?

Мы встретились как давние хорошие знакомые.

Началось сражение за окончательное освобождение Молдавии.

…23 августа на рассвете войска 5-й ударной армии, куда входила и наша 89-я гвардейская стрелковая дивизия, перешли в наступление на Кишинев.

Прорыв вражеской обороны над Оргеевом развивался в быстром темпе. В этот же день мой батальон во взаимодействии с подразделениями соседних частей начал разведку боем, переросшую затем в общее наступление на Кишинев. Большой и упорный бой разгорелся под Петриканами. Здесь перед нами оказались минные поля и большое количество огневых средств противника. Перед батальоном была поставлена задача — проложить дорогу через минное поле, уничтожить огневые точки врага.

Вызвав командиров рот Киташина, Сенаторова, Давидовича, командиров взводов, я разъяснил им задачу. Не успели офицеры разойтись, как мне доложили, что группа бойцов добровольно вызвалась пойти впереди наступающих, обезвредить вражеские мины и уничтожить огневые точки.

Бойцов собрали в укрытии. Я спросил, знают ли они, на какой риск идут?

— Знаем, — хором ответили они.

Я рассказал солдатам и сержантам о боевых подвигах гвардейцев нашей части. Притихшие и настороженные слушали они мой рассказ о воине нашей части Герое Советского Союза Чалпомбае Талубардыеве, который при форсировании Дона и захвате плацдарма на правом берегу показал пример храбрости и отваги, закрыл своим телом амбразуру вражеского дзота и ценой жизни обеспечил выполнение боевого задания. Я вспомнил боевой эпизод и будто снова в этот момент был со своими бойцами на том памятном месте, где под первыми лучами раннего солнца меловая гора круто сбегала в Дон.

Когда я кончил рассказ, сидевшие передо мной на траве бойцы поднялись на ноги. В каждом лице светилась суровая решимость…

— Кто передумал? — спросил я.

Все молчали.

— Ну что ж, товарищи, спасибо вам, — сказал я и почувствовал, как к горлу подкатился комок. Я был взволнован. Думаю, что взволнованы были и бойцы. Но никто из нас не подал виду.

С наступлением темноты двенадцать смельчаков во главе с сержантом Самойловым, вооруженные гранатами и автоматами, поползли к вражеским укреплениям. Вскоре они вернулись и доложили, что задание выполнено. После артиллерийской подготовки в наступление ринулась рота, а за ней — весь батальон. Мы преодолели оборону немцев и стали по пятам преследовать врага.

Уже к исходу дня наши гвардейцы вышли к Кишиневу, над ним поднимались клубы огня и дыма, слышны были взрывы.

Утомленные несносной августовской жарой, пройдя с боями около пятидесяти километров по оврагам и косогорам, бойцы выбивались из сил. И подумалось: надо бы дать им передохнуть. Но все знали, что многострадальный Кишинев ждет своих освободителей и находящимся там жителям дорога каждая минута — ведь злобствующий враг уничтожает народное добро.

Посоветовавшись с командирами рот, я отдал приказ идти на Кишинев и определил каждому свою задачу. На картах отметили направления.

Батальон быстро развернулся в цепь и начал наступать.

Фашисты бешено оборонялись, встречая наши цепи шквальным минометным и пулеметным огнем. Рота под командованием Киташина, наступавшая на левом фланге батальона, преодолела вражескую оборону и вырвалась на окраину города.

В центре шла рота Сенаторова, в задачу которой входило очистить лесок от гитлеровцев и выйти к реке Бык.

На правом фланге продвигались гвардейцы Давидовича, прикрывавшие наступление всего батальона.

Цепляясь за каждую улицу, немцы упорно сопротивлялись. Шестеро гитлеровцев засели в одном из домов по Первомайской улице и вели беспрерывный автоматно-пулеметный огонь. Офицер Танасов, пробравшись незамеченным к окну дома, швырнул туда противотанковую гранату…

Пока солдаты Киташина вели уличные бои, гвардии лейтенант Сенаторов со своими людьми успел очистить от немцев фруктовый сад, прочесать кукурузное поле и выйти к реке Бык. Поддерживая огнем подразделение Киташина, рота вступила в уличные бои, продвигаясь к центру города.

На пути роты Давидовича появились два немецких танка и открыли огонь из орудий и пулеметов. Навстречу им пополз гвардии лейтенант Мельников с тремя бойцами. В короткой схватке они подбили танки и захватили их экипажи.

Имея за плечами опыт ведения уличных боев при освобождении других крупных городов, наши воины при освобождении Кишинева показали отличное мастерство. В ночь на 24 августа батальон вышел к центру Кишинева.

— Первые! Мы первые вступили на площадь Победы! — радовались бойцы. — Надо скорее водрузить над городом знамя свободы!

По моему приказанию два солдата раздобыли у местных жителей кусок красного полотна. К нему быстро приделали древко и через весь флаг мелом написали: «Первый батальон 273-го гвардейского стрелкового полка».

Здесь, на площади, на высоком столбе рядовой Кушнир водрузил красный флаг. У всех нас было радостное настроение. В честь поднятия флага мы дали залп и стали продвигаться в верхнюю часть города. Кругом еще горели дома, то и дело слышались взрывы, трещали немецкие автоматы. Враг заминировал многие мостовые, здания, перекрестки улиц.

Бои за окончательное освобождение Кишинева, которые теперь вели уже главные силы 5-й ударной армии, продолжались всю ночь.

Утром 24 августа мы увидели страшную картину. Отступая, оккупанты разрушили целые кварталы жилых домов, вывели из строя многие промышленные предприятия.

Кишиневцы с большой радостью встречали советских бойцов. С жадностью слушали они рассказы о жизни Советской страны, о борьбе нашего народа за победу над врагом. В руках многих горожан мы видели только что доставленные первые советские газеты.

В этот день мы проводили в последний путь своих боевых товарищей, павших в боях за освобождение столицы республики. В этих боях погиб заместитель командира нашего полка по политической части майор М. И. Кручек. Он похоронен в парке им. Пушкина.

Отдав последний долг павшим героям, батальон продолжал преследовать противника.

В эти дни гитлеровцы терпели одно поражение за другим. В течение пяти дней была сокрушена вражеская оборона на протяжении всего фронта, и в лесах юго-западнее Кишинева оказалась окруженной крупная группировка вражеских войск.

В боях за освобождение Молдавии покрыли себя неувядаемой славой сыны советской гвардии, воспитанные Коммунистической партией.

Был у нас доброволец, семнадцатилетний паренек Николай Ковалев, лихой и бесстрашный разведчик. Как бы ни была сложна обстановка, он ни разу не возвращался без «языка». Были случаи, что он один приводил нескольких пленных. Грудь его украшали три боевых ордена.

Хорошей солдатской смекалкой отличался в нашем полку гвардии младший сержант Порфирий Чеботарь. На одном участке пехота никак не могла продвинуться вперед. К атакующим подошел Чеботарь. Он, огляделся, занял в воронке от разрыва бомбы огневую позицию, перезарядил свое противотанковое ружье. Перед ним лежала возвышенность, покрытая низкорослым кустарником. Кое-где среди кустарников виднелись копны сена. Где-то там, невидимые, были немцы.

«Копны сена среди кустарников? С чего бы это им здесь быть?» — подумал бронебойщик. Он выстрелил зажигательной пулей в один стог сена — копна мгновенно вспыхнула. От нее побежали фрицы. Стрелки открыли по ним огонь.

Разгадав, где укрываются немцы, бронебойщик принялся выкуривать их огнем. Яркими факелами запылали все восемь стогов сена. Немцы заметались. А это только и нужно было нашим. Открыв огонь, они сейчас же начали продвигаться вперед. Заработали наши пулеметы. Автоматы в ход пошли. 46 гитлеровцев было убито и около 70 взято в плен.

Развернулись упорные бои по ликвидации окруженной группировки врага. Крупная колонна гитлеровцев в районе селения Сарата-Резешты пыталась переправиться на правый берег Прута и уйти от преследования. Но соединения 26-го гвардейского стрелкового корпуса, которым командовал Герой Советского Союза генерал-майор П. А. Фирсов, стремительным ударом загнали гитлеровцев в болото.

К утру 29 августа сопротивление всей окруженной группировки было сломлено. Началась массовая сдача в плен.

С тех пор прошло много лет. Волею судеб мне снова довелось ступить на Молдавскую землю. Я вижу, что счастье и радость поселились теперь в каждом молдавском доме. Мне часто вспоминаются тяжелые военные годы, боевые товарищи, павшие в боях герои. И еще я вспоминаю письмо солдат из побежденного Берлина труженикам республики. Они мечтали видеть родную Молдову цветущей и богатой.

Что же, мечта эта, рожденная в огненных битвах с врагом, осуществилась!

По местам былых боев

Ясско-Кишиневская операция, проведенная войсками 2-го и 3-го Украинских фронтов во взаимодействии с Черноморским флотом и Дунайской военной флотилией, является одной из крупнейших операций Великой Отечественной войны. В результате успешных действий двух фронтов, флота и флотилии были окружены и ликвидированы в районе Кишинева и Ясс главные силы фашистской группы армий «Южная Украина». Завершилось освобождение Молдавской республики. В результате катастрофического развала южного участка германского фронта королевская Румыния вышла из войны на стороне фашистской Германии.

Добровольное военно-научное общество при кишиневском Доме офицеров давно проявляло большой интерес к изучению материалов Ясско-Кишиневской операции. Было принято решение подготовить к изданию сборник воспоминаний участников боев за Молдавию.

Члены общества осуществили поездку по местам былых боев. Участники поездки — генералы и офицеры запаса и в отставке — ставили перед собой цель: непосредственно на местности подробно ознакомиться с подготовкой и ходом боевых действий в Ясско-Кишиневской операции; уточнить отдельные моменты большого наступления, время и порядок освобождения населенных пунктов; осмотреть памятные места и могилы воинов, павших в боях Великой Отечественной войны; провести встречи с местным населением.

В поездке приняли участие генерал-лейтенант запаса А. К. Блажей — бывший начальник штаба 37-й армии, генерал-майор запаса В. В. Сосновиков — бывший член Военного Совета 37-й армии, генерал-майор запаса П. И. Дьяков, полковник запаса П. Н. Назаренко — бывший начальник штаба тыла 37-й армии, полковник в отставке Д. И. Никаноров, подполковник запаса X. В. Знак и ряд других офицеров.

Поездка была полезной и интересной. О ней следует рассказать подробнее.

Из столицы республики выехали утром. Первый маршрут: Кишинев — Бендеры. Заезжаем в близлежащие села. Жители, узнав о цели поездки, радушно встречают ветеранов войны, охотно отвечают на вопросы, рассказывают о новой жизни, с горечью вспоминают ужасы минувшей войны и фашистской оккупации.

Около двадцати лет прошло со времени освобождения Молдавии от немецких захватчиков. Срок немалый, но следы большой войны до сих пор видны на Молдавской земле. То там, то тут на склонах и высотах змейками вьются обвалившиеся и заросшие окопы, ходы сообщения. В отдельных местах сохранились воронки от бомб и снарядов.

На правом берегу Днестра, близ села Варница, возвышаются железобетонные доты противника. Издали они выглядят как огромные чудовища. Мы подъехали к долговременным огневым точкам. Тут их целая линия. Стены долговременных укреплений представляют собой сейчас груду железобетонных глыб.

Конечно, освобождение советских людей от фашистской оккупации, изгнание врага из наших сел и городов стоило дорого. Мы платили за это жизнью лучших сынов своей Отчизны. Каждый метр родной земли полит горячей кровью. Об этом красноречиво говорят памятники, обелиски, братские могилы воинов, погибших во время Отечественной войны.

На окраине города Бендер есть братская могила. На мраморной плите надпись «23 августа 1944 года войска 3-го Украинского фронта, продолжая успешное наступление, штурмом овладели городом Бендеры.

В боях за освобождение города от немецких захватчиков отличились войска генерал-лейтенанта Гагена, генерал-майора Шкодуновича, генерал-майора Крузе, артиллеристы генерал-майора артиллерии Балаева, полковника Ковалева, летчики генерал-полковника авиации Судец.

Вечная слава героям, павшим в боях за свободу и независимость нашей Родины, за освобождение города Бендер».

Братская могила увенчана четырьмя величественными скульптурами, составляющими единый ансамбль.

В Тирасполе братская могила расположена в центре города на улице 25 октября. Здесь, в небольшом сквере, на постаменте стоит советский танк, как символ несокрушимой мощи армии страны социализма.

Мы приехали в село Кицканы, расположенное в пойме Днестра. Село примечательно тем, что оно находилось на территории небольшого плацдарма, занятого нашими войсками. Впоследствии он получил наименование Кицканского плацдарма. С него войска 37-й армии утром 20 августа 1944 года начали наступление на противника.

Кицкановцы свято хранят память о погибших воинах. Над селом возвышается обелиск в виде Кремлевской башни. Рядом на отдельном постаменте огромная скульптура солдата с автоматом в руках. Тут же братская могила. На мраморной плите имена погибших героев.

Недалеко от села Леонтино стоит монументальный памятник. Воин, опустившись на колено, держит лавровый венок. Наклоненное лицо сурово, спокойно. В правой руке оружие.

В центре села Копанка также имеется обелиск в виде Кремлевской башни.

Во всех городах и селах республики, где побывали члены военно-научного общества, стоят памятники, обелиски, имеются братские и отдельные могилы. Это немые свидетели кровопролитных боев за освобождение солнечной Молдовы — края садов и виноградников. А на мраморных плитах имена, имена, имена… По ним можно судить, что за освобождение Молдавской ССР сложили свои головы сыны всех народов нашей многонациональной Родины.

Хочется сказать каждому:

— Приди на могилу павших воинов, сними шапку и поклонись. Почти память тех, кто, не колеблясь, отдал свою жизнь во имя жизни на земле.

Вечная слава героям!

Поездка членов военно-научного общества по дорогам минувшей войны была исключительно богатой впечатлениями, которые остались от встреч с местным населением — колхозниками, рабочими, интеллигенцией городов и сел.

В Бендерах, когда мы подошли к братской могиле, нас встретила пожилая женщина. Она отрекомендовалась:

— Александра Сергеевна Рассказова. Ухаживаю за могилами воинов, слежу за порядком.

Тут же она поинтересовалась:

— А вы с чем к нам пожаловали?

Мы рассказали Александре Сергеевне о цели своего прибытия. Она обрадовалась, провела нас на территорию братской могилы, охотно стала отвечать на вопросы.

— Я по доброй воле ухаживаю за могилами, — рассказывала старушка. — Нам, матерям, память погибших воинов дорога и священна. Люди жизни свои отдали за счастье народное.

Мы долго беседовали с Александрой Сергеевной. Расставаясь, поблагодарили за труд, который она вкладывает, ухаживая за могилами павших воинов.

Особенно задушевными и впечатляющими были встречи с колхозниками села Копанки. Когда крестьяне узнали, что к ним в село приехали ветераны Великой Отечественной войны — руководители и участники Ясско-Кишиневской операции, они решили собраться вечером в Доме культуры и пригласить гостей на беседу.

К назначенному времени вместительный зал Дома культуры был переполнен, пришли и старики, и женщины с детьми. Появление в зале ветеранов минувшей войны было встречено бурными аплодисментами. Председатель колхоза Г. Т. Болфа предоставил слово бывшему начальнику штаба 37-й армии генерал-лейтенанту запаса Арефе Константиновичу Блажею.

Простыми, задушевными и доходчивыми словами генерал рассказал колхозникам, как сражались советские воины, освобождая молдавскую землю от немецко-фашистских захватчиков. Особенно внимательно слушали собравшиеся, когда речь шла об освобождении Копанки. А. К. Блажей заявил, что при освобождении села наши войска понесли большие потери.

Неприглядный вид имела Копанка сразу после ее освобождения, — продолжал генерал, — более половины крестьянских домов было разрушено, фашисты истребили значительную часть населения. А теперь вы живете зажиточной, культурной, счастливой жизнью. Ваше село почти ничем не уступает поселку городского типа.

Затем А. К. Блажей ответил на вопросы колхозников. Когда генерал сошел со сцены, к нему, расталкивая людей, подошел высокий, плотный мужчина лет сорока.

— Здравия желаю, товарищ генерал, — пробасил он.

Арефа Константинович внимательно посмотрел на него. Тот продолжал:

— Артиллерист рядовой Щербатюк, воевал под вашим началом, землю молдавскую освобождал.

Встреча генерала и солдата была поистине волнующей. Окруженные плотным кольцом людей, они долго беседовали, вспоминая далекие и тяжелые годы войны, суровую походную жизнь.

Сергей Яковлевич Щербатюк сказал, что он работает водителем грузовой машины.

Тепло провожали колхозники генералов и офицеров запаса и в отставке, участников Ясско-Кишиневской операции.

— Почаще приезжайте к нам, всегда будете дорогими гостями, — в один голос говорили мужчины и женщины.

От имени жителей села Копанка с теплой, задушевной речью выступил председатель сельского Совета Максим Леонтьевич Гаврилуца.

— Дорогие товарищи, братья, отцы, — сказал он, обращаясь к ветеранам Великой Отечественной войны. — Мы от души рады, что нам представился счастливый случай встретиться с вами спустя почти двадцать лет после освобождения родной Молдавии. Своей счастливой зажиточной жизнью колхозники Копанки обязаны прежде всего воинам Советской Армии, которая ценой неимоверных трудностей и жертв принесла на своих знаменах свободу, братство, равенство.

Ответное слово взял генерал-майор запаса В. В. Сосновиков. Он выразил благодарность за хороший прием и за предоставленную возможность познакомиться с хозяйством колхоза имени Ленина.

— Нас, ветеранов Великой Отечественной войны, — заключил генерал, — радует, что свободная Молдавия вместе со всем советским народом уверенно идет к светлому будущему — коммунизму. Особенно приятно видеть, что колхоз имени Ленина села Копанки показывает образцы трудового героизма в строительстве новой жизни…

Мы продолжали поездку по местам былых боев. Все встречи с населением были интересными, полезными, давали богатый жизненный материал.

Неузнаваемо изменились города, села республики, совсем иным стал облик молдавского народа. Пышным цветом расцветает жизнь на возрожденной земле. Неизмеримо выросли культура и материальное благосостояние рабочих, колхозников, интеллигенции.

До Великой Октябрьской социалистической революции Молдавия была одной из самых отсталых окраин царской России. Сейчас по выработке виноматериалов республика занимает первое место в стране, по выращиванию табака — второе, по выпуску консервов и подсолнечного масла — третье. За послевоенные годы в Молдавской ССР заново созданы машиностроительная, трикотажная, обувная, меховая, шелковая, кондитерская, эфиромасличная и другие отрасли промышленности.

Примерно одна треть всей промышленной продукции производится в Кишиневе. Столица республики превратилась сейчас в большой индустриальный центр. В Бендерах, Бельцах, Тирасполе и других городах Молдавии в послевоенное время построено много крупных предприятий, преимущественно пищевой промышленности.

О высоком росте культуры молдавского народа красноречиво говорит широкая сеть школ, интернатов, театров, клубов, библиотек, больниц, детских садов и многих других учреждений. Гордостью всей республики являются Кишиневский государственный университет. Академия наук Молдавской ССР, сельскохозяйственный институт имени М. В. Фрунзе, институт искусств, медицинский и политехнический институты и целый ряд специальных средних учебных заведений.

Коренные изменения произошли после войны и в молдавской деревне. В этом отношении показательным является село Копанка. Выше шла речь о задушевных встречах ветеранов войны с колхозниками села. Хочется рассказать о хозяйстве колхоза, его достижениях, о прошлом и настоящем Копанки.

Участники поездки попросили председателя колхоза имени Ленина выбрать время для беседы. Георгий Трофимович Болфа охотно отозвался на просьбу и принял ветеранов войны в Доме культуры.

— Вы прибыли кстати, — сказал он. — Сейчас актив колхоза пересматривает план артельного производства. Мы решили добиться более высоких показателей по всем отраслям хозяйства. Если вам нужны какие-либо данные, они у меня под руками.

Нам было интересно ознакомиться с основными экономическими показателями колхоза, его планами на будущее. Мы и раньше много слышали о колхозе имени Ленина. Знали, например, что Г. Т. Болфа — ветеран колхозного движения в Молдавии. Он уроженец села Копанки и бессменно руководит артелью с 1950 года. Колхоз добился высоких показателей в производстве сельскохозяйственной продукции. Земляки оказали большую честь своему вожаку, избрав его депутатом Верховного Совета СССР. Кроме того, Георгий Трофимович — член ЦК Коммунистической партии Молдавии, делегат XXII съезда КПСС. Мы попросили его более подробно рассказать о колхозе. Болфа лукаво улыбнулся и произнес:

— Ну если так, тогда обратимся к истории.

Он открыл сейф и вытащил из него увесистую книгу, изданную Институтом социальных исследований Румынии в 1937 году.

Знакомство с содержанием книги показало, что она является неопровержимым обвинительным актом капитализму, который беспощадной эксплуатацией довел сельское хозяйство Молдавии до полной деградации. В книге публикуются результаты исследований по истории, экономике, культуре, здравоохранению, образованию, этнографии села Копанки. Причем весь текст богато иллюстрирован фотографиями, рисунками, схемами, цифровым материалом.

Просматриваешь эту книгу и диву даешься. Бедно жили люди, одевались плохо, питались одной мамалыгой и той было не вдоволь. Основным орудием труда была мотыга. Большое распространение имели инфекционные и социальные болезни. В 1935 году в Копанке родилось 182 человека, а умерло 112 человек. В селе была четырехклассная школа, но в ней обучались только дети местных богатеев.

Трудящиеся Бессарабии не мирились с бесправием и национальным гнетом. Они вели борьбу с помещиками, капиталистами и оккупационными властями боярской Румынии. В авангарде этой борьбы шел пролетариат, руководили движением находившиеся в подполье организации Коммунистической партии.

Всеобщее возмущение крестьянских масс вылилось, в частности, в знаменитое Татарбунарское восстание 1924 года, охватившее несколько сел. Вооруженные отряды крестьян громили местные органы власти и провозглашали Советскую республику. Революционный комитет конфисковывал деньги румынских оккупантов, раздавал крестьянам помещичьи земли и имущество.

На подавление Татарбунарского восстания бухарестские власти бросили девять полков регулярной армии и корабли речного флота. Более пяти тысяч крестьян погибли от рук оккупантов. По своему размаху восстание явилось одним из наиболее крупных на территории юго-восточной Европы в послеоктябрьский период.

Трудящиеся Бессарабии обрели национальную независимость в 1940 году. Но в результате нападения фашистской Германии Молдавия вновь была оккупирована. В 1944 году Красная Армия освободила республику, вернула рабочим и крестьянам свободную и счастливую жизнь.

Совсем другими стали города и села солнечной Молдавии. В этом мы еще раз убедились на примере Копанки. Нищая, забитая, неграмотная Копанка с человеческими страданиями безвозвратно ушла в прошлое. Пусть «Труды» Института социальных исследований боярской Румынии хранятся в сейфе председателя колхоза имени Ленина. Это прекрасный материал для сравнения.

Сейчас Копанка полностью электрифицирована и радиофицирована. Центральная улица заасфальтирована. В дома колхозников проведен водопровод, общая протяженность которого составляет 14 километров. В большом и красивом двухэтажном здании разместилась средняя школа на 400 учащихся. Чтобы устранить двухсменное обучение, колхозники решили построить для школы новый трехэтажный корпус на 640 мест.

Если раньше на самом видном месте в селе стояла церковь, то теперь здесь выстроен прекрасный Дом культуры со зрительным залом на 400 мест. К услугам колхозников — баня, больница на 35 коек, амбулатория, родильный дом, в трех пунктах села детские сады и ясли на 400 мест.

Колхоз имени Ленина специализируется в основном на выращивании фруктов и винограда. Урожайность плодовых деревьев и виноградников растет из года в год. В 1963 году, например, средний урожай фруктов составил 70 центнеров с гектара, а винограда — 58,4 центнера с гектара.

Труд колхозников стал по существу разновидностью индустриального труда. В самом деле, артель имеет 62 трактора, 22 автомашины, 32 дождевальных установки, 33 тракторных опрыскивателя, 26 тракторных плугов, 6 комбайнов и много другой сельскохозяйственной техники. В колхозе работает 75 электромоторов. Это говорит о широком внедрении электрификации в сельскохозяйственное производство. Аргель располагает хорошо оборудованными мастерскими для ремонта машин.

Богато и культурно живут колхозники. Общий денежный доход артели составил в 1963 году 2 миллиона 96 тысяч рублей. Только в неделимый фонд (вместе с амортизацией) отчислено 565 тысяч рублей. На капитальные вложения и капитальный ремонт израсходовано 739 тысяч рублей.

На содержание культурных учреждений и проведение культурно-массовой работы правлением ассигновано в 1963 году 46,2 тысячи рублей, на содержание детских учреждений — 69,5 тысячи рублей. Больные и престарелые колхозники находятся на пенсионном обеспечении. В 1963 году в порядке пенсий выплачена 31 тысяча рублей.

Со второй половины 1959 года артель перешла на твердую денежную оплату труда. За один человеко-день в 1959 году колхоз платил 1 рубль 43 копейки, в 1963 году — 2 рубля 89 копеек. Колхозники обзавелись хорошей мебелью, приемниками, телевизорами, велосипедами, мотоциклами, некоторые имеют собственные легковые автомобили.

Перед отъездом из колхоза имени Ленина участникам поездки были продемонстрированы два киножурнала. В них рассказывалось о сегодняшней Копанке, о людях — замечательных садоводах и виноградарях, о их жизни, труде и достижениях.

Копанка была в числе конечных пунктов нашего маршрута. Ветераны Великой Отечественной войны возвращались в Кишинев, испытывая чувство глубокого удовлетворения состоявшейся поездкой. Спустя почти два десятилетия после освобождения республики они вновь своими глазами увидели Молдавию.

Тот, кто участвовал в Ясско-Кишиневской операции, тот видел сожженные города и села Молдавии, вырубленные сады и вытоптанные виноградники, видел предел человеческих страданий, людскую кровь и смерть. Он видел богатырскую силу советского народа, который бесстрашно шел на смерть ради жизни. И эта жизнь на возрожденной молдавской земле предстала теперь перед глазами ветеранов Отечественной войны во всей своей красе.

Совет ДВНО