Так было положено начало их “семейному быту”, которым Джейн была вполне довольна, даже несмотря на то, что Эйдан не переставал настойчиво твердить что он не МакКиннон. Дни проходили один за одним, и хотя время шло гораздо быстрее, чем того хотела Джейн, она все же замечала небольшие перемены, которые происходили в поместье и в поведении молчаливого, погруженного в раздумья мужчины, который называл себя Посланником Мести. Каждый день Джейн все больше ощущала себя как дома в Дан Хааконе, а еще в пятнадцатом столетии.
Как и обещали, крестьяне каждое утро на рассвете приходили в Дан Хаакон, готовые к работе. Они оказались очень трудолюбивыми, хотя мужчины уходили из замка после обеда и шли обрабатывать каждый свой небольшой участок земли, женщины и дети оставались и бодро трудились вместе с Джейн. Они подмели и выдраили полы; очистили все от паутины; натерли глиняные кружки и деревянные тарелки, подсвечники и масляные лампы; просушили и аккуратно развесили гобелены. Они отремонтировали и смазали оставшуюся в замке мебель, которая десятки лет пылилась под полотняными чехлами.
Вскоре в гостиной появился блестящий медово-бежевый стол и дюжина стульев. Кровать перестелили (вся процедура сопровождалась постоянным хихиканьем женщин), положив на нее мягкие перины, множество пуховых подушек и самое мягкое постельное белье, которое только можно было найти в деревне. К стенам были снова прикреплены канделябры, в которых располагались щедро промасленные факелы, готовые при первой необходимости подарить свет хозяевам замка. Женщины застелили деревянные стулья подушками и развесили на потолочных балках мешочки с ароматными травами.
Кухня превратилась в настоящие развалины еще несколько десятков лет назад, так что для ее постройки необходимо было некоторое время. Поразмыслив Джейн пришла к выводу, что особого вреда не будет от ее предложения провести трубы и построить вокруг камина большой резервуар для воды, так чтобы вода поступала из ручья за замком и нагревалась от камина, снабжая замок горячей водой. Она также нарисовала план для сооружения встроенных шкафов, ящиков и большого кухонного стола.
А пока кухня строилась, Джейн училась готовить на открытом огне в гостиной. Каждый день после полудня женщины учили ее готовить новое блюдо. К сожалению, каждый вечер ей приходилось есть приготовленную еду в компании мужчины, который питался исключительно твердым хлебом, как бы она ни старалась соблазнить его прекрасным вкусом блюд.
Уже в глубоких сумерках Джейн принималась за написание своей рукописи или просто делала заметки, все время поглядывая на Эйдана поверх своих бумаг. Она писала исключительно о том будущем, которое она мечтала провести с Эйданом. Ей нравилось писать пером и чернилами, ощущать как огонь камина согревает ее, слушать сверчков и воркование сов. Она была просто в восторге от отсутствия городских шумов, скрежета колес, автомобильных сигналов и самолетов гудящих высоко над головой. За всю свою жизнь ей никогда не доводилось проводить время в такой абсолютной, трепетной тишине и спокойствии.
К концу первой недели ремонта замка, сбивающая с толку молчаливость Эйдана перестала казаться Джейн такой безнадежной как в начале ее пребывания в замке. Хотя он и отказывался с ней разговаривать, с каждым днем он проявлял все большее участие в ремонте поместья. День за днем он становился менее неприступным. В его глазах уже было не презрение и отвращение, а смущение и … неуверенность? Как будто он не понимал какое занимает положение и какова его роль во всем происходящем вокруг него.
Джейн намеревалась использовать свой язык как можно разумнее. Когда-то в курсе психологии в университете Пюрдью она изучала, что подвергая «амнезию» фронтальной атаке, можно привести к тому, что «пациент» еще сильнее будет отрицать произошедшее с ним и даже может впасть в ступор и кататонию[4]. Так что хорошенько все обдумав, она приняла решение не оказывать на Эйдана абсолютно никакого давления в течение двух недель, тем самым дать ему время оклиматизироваться в новых для него условиях окружающей среды. Две недели она просто посвятила работе, стала его молчаливым компаньоном, не прикасалась к нему, хотя страстно желала это сделать и очень страдала от того, что она была рядом с ним, но не могла показать ему всю силу своей любви.
Джейн дала себе обещание, что после этих двух недель начнется процесс соблазнения и обольщения Эйдана. Больше не будет никаких скромных купаний в Кайликин в домах всегда готовых помочь женщин. Она начнет принимать ванну прямо в большой гостиной напротив камина. Больше никаких приличных платьев во время ужина. Она будет носить платья с очень глубокими декольте и укороченными юбками.
Так Джейн проводила свое время лежа в роскошной постели одна, если не считать Красотки, и мечтала о той ночи, когда Эйдан будет лежать рядом с ней и говорить своим бархатистым голосом слова, от которых замирает в трепетном ожидании женское сердце.
Эйдан вышел на недавно отремонтированные ступеньки замка и потянулся, пытаясь немного расслабить мышцы спины. Ночное небо местами было окрашено пурпурными оттенками. Звезды мерцали над верхушками деревьев и неполная луна освещала лужайки серебряным светом. Каждая мышца его тела слегка ныла, что было результатом проделанной работы по переноске тяжелых камней к замку с близлежащей каменоломни.
Хотя он и научился избегать боли в стране теней, та боль, которую он испытывал сейчас, была непривычно приятной. Сначала он отказался участвовать в строительстве, он держался в стороне и всем своим видом выражал молчаливое неодобрение. Но, наблюдая как работают мужчины, он к своему большому удивлению почувствовал непреодолимую потребность тоже что-нибудь поднять, перенести, отремонтировать. Его руки прямо чесались от желания испачкаться, его мозг жаждал предложить планы реконструкции тех частей поместья, которые были полностью или частично разрушены.
Обдумав три приказа, которые отдал ему король, он сделал вывод, что ничего не мешает ему поучаствовать в работе, чтобы время шло быстрее.
Когда на третий день он молча присоединился к работе, мужчины стали работать с удвоенной энергией, они намного чаще улыбались и шутили. Они спрашивали его мнение относительно многих вопросов, что привело его к осознанию удивительного факта того, что у него есть свое мнение и как потом выяснялось довольно обоснованное и верное. Они приняли его без особых возражений, они дотрагивались до него со сбивающей с толку частотой, похлопывая его по плечу или пожимая руку.
Но по причине того, что они не были женщинами, он решил, что такое поведение вполне допустимо.
Однако он старался избегать ответов на вопросы, которые ему задавали. Он совершенно игнорировал девушку, которая с завидным упрямством не хотела покидать замок за исключением тех случаев, когда она отправлялась пешком в деревню. После таких пеших прогулок она всегда возвращалась чистой и слегка влажной.
И такой благоухающей. И теплой, и нежной, и милой.
Иногда одного взгляда на нее было достаточно, чтобы пробудить в нем болезненное томление.
Посланник потряс головой, словно так он мог избавится от мыслей о ней. С каждым днем, окружающие вещи казались ему другими. Небо больше не казалось ему слишком ярким, чтобы он мог смотреть на него, воздух не казался слишком душным, чтобы дышать им. Он начал участвовать в ежедневных работах, чтобы в сумерках было на что посмотреть – вновь возведенная стена, новые ступени, отремонтированная крыша, реконструированный камин – и знать, что в этом есть его заслуга. Ему нравилось работать, он сожалел, что его король мог посчитать это недостатком в его характере, который неприемлем для возвышенных существ.
И каждый день, когда он думал о короле, эти мысли все чаще заставляли его чувствовать обиду и возмущение. Его король возможно не пожелал утруждать себя объяснениями его цели в Дан Хааконе, а вот смертные с большим воодушевлением и желанием объясняли ему цель его пребывания в замке.
И эта цель не причиняла ему боли.
Вообще никакой боли.
У него появилась нечестивая мысль, которая очень удивила его и стала причиной невыразимой головной боли, мучавшей его всю ночь. Он подумал, что возможно его король сможет просто забыть о его существовании и оставить его в покое.