В центре ГУМа, у фонтана...

ЧУЧЕЛО

Магнитофон жарился на солнце, и его вафельный бок кричал боевым голосом Челентано.

— Адриано, Андрюша, ведь может, когда захочет! — лениво пошутил Серега, протягивая руку блондинке справа, черт знает как ее зовут. Ларисой вроде. — Пошли?

— Пошли! — И она аккуратно стакан с теплой водочкой пристроила рядом с пустой консервой.

На траве танцевать было так себе. Да и Лариса, откровенно говоря, тоже была так себе. Одни бретельки.

Рассеянно и лениво бродил Серега, Сергей Петрович Семенов, меж деревьев и машин, и веселых мужиков, и их жен, и протянутых рук со стаканами. А ведь со стороны казалось, большой праздник у них у всех, фейерверк любви друг к другу. Пикничок, словом, пыхтел вовсю. А на третьем часу веселья, когда кавалеры с дамами нечаянно стали исчезать в лесу, стал и Серега прицельно приглядываться. Незанятой оставалась Лариса.

— Может, погуляем, Лар, жарко тут, накурено… — снова пошутил Сергей, и Лариса, сдерживая усмешечку, погасила сигаретку.

Серега, конечно, эти усмешечки тридцатилетних одиноких женщин читал с лица запросто. Дескать, наш с вами сценарий, наше с вами и исполнение. И вот пошли они, и за руки взялись, и углубились… Вышли на поляну, полную каких-то фиолетовых цветов на длинных стеблях. Лариса охнула, умиляясь, отрабатывая репутацию женственной все ж таки и тонко чувствующей. И букет стала рвать.

— Ну давай, собирай… — ласково и любезно сказал Серега. — А я тут поброжу.

И пошел он влево от поляны и вроде недалеко отошел, но внезапно будто занавес прошелестел за спиной. Обернулся и увидел, как деревья часто-часто сзади выстроились, ни тропки единой не осталось, только кусты мрачные, деревья черные, и — все! И как под колоколом тихо и гулко. Вправо рванулся было Серега, но в кажущемся просвете прорезался вдруг мокрый и мрачный овраг.

— Забоялся, Семенов? — вдруг произнес кто-то рядом.

Серега вздрогнул и увидел рядом с собой чучело. Мужик или баба — непонятно. Длинноволосо, лицом мрачно, а одежда на нем — вроде мешок с дырками.

— Ну, что, Семенов, выйти хочешь отсюда? — продолжило существо.

— А мы знакомы, что ль, с тобой? — облегченно начал Серега, сразу беря тот дурацкий наглый тон, каким говорят городские с деревенскими, а еще с проводниками и уборщицами. — Ты меня откуда знаешь?

А сам уже прикидывал, есть ли у него рубль в кармане, чтоб этому чучелу дать, когда на дорогу выведет.

— Знакомы, а как же! — недружелюбно отвечало существо. — Я всех тут в лесу по именам знаю.

«Наверное, лесник», — подумал Серега и стал объяснять, что ребята вот-вот уедут на своих машинах, а он один дорогу не найдет.

— Ну ладно, выведу тебя, а чем расплатишься? — спросило чучело.

— Ну, это пожалуйста! — сказал Семенов, выуживая из джинсов трюльник. Понял, что рубля будет мало такому жутковатому типу, непонятно чего желающему. То есть, конечно, на уголовщину это все похоже не было, да и Семенов здоровенный малый и полгода на каратэ ходил. Но все-таки не по себе Сереге было рядом с этим чучелом.

— Да на что мне ассигнация твоя? — мрачно сказал тот (все-таки, похоже, он был мужского пола). — Ты ж меня не возле пивной встретил. А ты мне за то, что я тебя из лесу выведу, отдай, что всего тебе дороже. А иначе тут навек останешься.

— Ну, ты даешь! — нервно хмыкнул Семенов. — Люстру тебе отдай хрустальную да палас еще румынский… А может, подписками интересуешься? Ромен Роллан, Камю, Майков… И все за то, что ты меня к станции выведешь, которая в двух шагах? Ну, не слабо, старичок! Ладно, я пошел.

— Да куда ты попадешь-то? — сказал лесник.

И действительно, как ни старался Серега пролезть сквозь кусты, ничего не получалось. Вернулся на то же место. А чучело сказало:

— Не нужны мне твои паласы и люстры, и даже маска африканская, что тебе Педяев подарил, ни к чему. Отдашь ты мне, Семенов, за твое спасение то, что тебе всего дороже. Вот и думай.

Задумался Семенов. А что всего дороже, если не люстра? Мать умерла восемь лет назад. Отец еще раньше. Жена Марина? После того, как на Белое море с друзьями съездила и среди друзей фирменного мужика Валентина встретила, с которым вроде было у нее что-то, — разве дорога? Детей нет. Друзья? Стасик, что ли? Или Женька этот, или Юрка? Да какие это друзья? Дружки. Работают вместе, в командировки ездят, а случись что, спокойно через перешагнут и к девкам своим поедут. Работой дорожить? Смешно. Тридцать скоро, а все ассистент оператора на киностудии. Во ВГИК бы поступить, да серьезно готовиться некогда, сплошные командировки. А в командировках одна радость, что на халяву пожрешь и деталь какую-нибудь дефицитную с завода утянешь, если там съемки. Режиссеры и редакторы, конечно, всех этих осветителей и ассистентов слегка презирают. Мол, тянут все, что плохо лежит. Но ведь понять можно. Все время в поездках, а командировочные — копейки, вот они, как волки, и на самообеспечении.

И получилось, в общем, что ничего такого особо важного и ценного в его жизни нет. Ну и ладно!

— Хорошо, — сказал Семенов. — Получишь свое. Только выведи.

— Через месяц приду, — предупредил этот малый, руку поднял и как бы помахал в пижонском приветствии.

И тут же оказался Семенов перед «Жигулями» Женькиными красными, а мужичок тот пропал вовсе. Все, оказывается, уже погружались в машины, скатывали одеяла и собирали сумки. Лариска стояла в обнимку со Стасиком и сделала вид, что Серегу не заметила.

Ну-с, вернулись не поздно, дома жена про пикничок не догадалась, а скоро Семенов и в командировку в Душанбе с группой уехал. А когда вернулся, жена сказала, что приходило какое-то чучело и просило напомнить Семенову про самое дорогое. Из Госстраха, что ли?

— Без понятия, — пожал плечами Семенов, вспомнил про лесного незнакомца и подумал, что на шутку это все не похоже.

А на другой день на студии подошел к нему человечек маленький. Хоть одет прилично, но все равно на чучело похож. Пиджак серый, волосы серенькие, а лицо, если долго смотреть, все время меняется. И сказало чучело:

— Не забыл наш уговор, Семенов? Отдавай то, что всего дороже. — Уж и не знаю, как тебе сказать, почтеннейший… — нагло начал он.

— Да я знаю! — быстро перебил лесничок. — Марина да Валентин, ты да Стасик, да водка «Столичная», да сам ассистент в тридцать лет. А ДОРОГОГО что ж не нажил? Самого! Такого, чтоб мне в ноги повалился и просил: не трогай!.. Такого, чтоб дрожал от страха, что вдруг один останешься. Без. Как же ты, Семенов? Человек ведь в постоянном беспокойстве за кого-то пребывать должен. А и человек ли ты, Семенов Серега? Эх! Восьмой ты такой мне попадаешься…

— А зачем это тебе? — презрительно спросил Серега, потому что на своей родной киностудии ничего он не боялся. И среди веселых и нахальных операторов, осветителей и суперов был он здесь как за каменной…

— Да так… — отвечало неопределенно чучело. — Наблюдаю. А вдруг, думаю…

И пошел. Точнее, не пошел, а вроде растаял в воздухе.

Пожал Семенов плечами и в бар направился. Но там за кофе подсела к нему длинноногая монтажница, он отвлекся и про чучело забыл.

А ночью вспомнил и подумал: «Как хорошо! И нету у меня никого, и лежу спокойно, и бояться не за кого, душа не болит». И заснул спокойно Семенов…