В долине Маленьких Зайчиков

4

Долгожданное лето пришло на чукотскую землю. О пурге и морозах напоминали лишь снеговые заплаты на северных склонах гор. Тундра покрылась нарядной камлейкой цветов, огласилась птичьим гомоном, теплый воздух ласкал обожженные морозом лица оленеводов.

Со дня смерти Локэ прошло две полные луны. Труп старика давно сожрали песцы и расклевали хищные птицы. На погребальном холме от мудрого Локэ остался безглазый череп и серые, не успевшие побелеть кости.

Путь к стаду, которое караулил Коравье, проходил как раз мимо могилы Локэ, и созерцание ее каждый раз наводило пастуха на мысль о будущем стойбища.

На первый взгляд в жизни его обитателей не произошло видимых изменений. Но смерть Локэ поселила неуверенность среди людей. Мир, которым так пугал Локэ, вплотную придвинулся к ним…

Вот отбежали телята. Переполошились и кинулись от реки на склон долины и другие олени. Вскоре Коравье услышал странное тарахтение, не похожее на звук летящих железных птиц. Из-за излучины реки показалось громыхающее чудовище. Коравье застыл как вкопанный. Он не мог оторвать ног от земли, не мог отвести глаз в сторону.

Невиданный зверь был могуч. Он замутил воду в речке, легко перешел ее и, надсадно ревя, выбрался на берег, на котором стоял Коравье.

Это было похоже на страшное сновидение. Усилием воли Коравье оторвал ногу от земли и шагнул в сторону.

– Мэй! Подожди! – послышался голос.

Коравье остановился и увидел приближающихся к нему людей. Одного он узнал сразу. Это он на пороге весны был у него в яранге, угощал папиросами и ел сваренное Росмунтой оленье мясо. Правда, теперь Еттытегин был одет по-другому, но Коравье так хорошо его запомнил, что узнал бы среди тысячи голых людей, не то что одетым.

– Вы пришли? – приветствовал их Коравье.

– Пришли, – ответил Еттытегин. – Ищем хорошую летнюю дорогу в долину реки Теплой.

Коравье задумался. Долг тундрового жителя повелевал ему помочь путникам, и он сказал:

– Не знаю, как для вашего железного зверя, но для нас самый удобный путь – это идти все время по долине реки Маленьких Зайчиков. До впадения в Теплую река течет прямо.

Люди посовещались на непонятном языке, долго разглядывали пестрый бумажный лоскут, а затем уселись на железного зверя и, помахав рукой Коравье, тронулись в путь.

Коравье стоял на прежнем месте и прислушивался к удаляющемуся грохоту.

Только возвращаясь в стойбище, после того как его сменил Инэнли, Коравье вспомнил о предостережениях Арэнкава и Мивита. Как он мог указать чужим дорогу? Теперь они станут ездить взад-вперед, сдирать с земли железными полозьями драгоценный олений корм – ягель! Выходит, он собственным языком отрезал пастбище и отдал людям другого мира. «Негодный я человек, – выругал себя Коравье. – Как же теперь исправить оплошность? Надо скорее посоветоваться со старейшинами!..»

Росмунта сразу заметила озабоченное выражение лица мужа. Но, верная обычаю, не спрашивала, какая дурная мысль отпечаталась на его лбу двумя вертикальными складками.

Коравье заговорил сам. Он все рассказал жене и впервые в жизни спросил у нее, как быть.

Росмунта опустила глаза и тихо ответила:

– Что может посоветовать тебе женщина?

Коравье метнул на нее укоризненный взгляд.

– Не убегай от слов, как мышь от песца! – гневно сказал он.

Росмунта увидела, что муж по-настоящему сердится. Изменившимся от волнения голосом она проговорила:

– Если ты спрашиваешь меня, что тебе нужно делать, значит, мужчины стойбища окончательно потеряли свой разум со смертью Локэ! Может быть, самое лучшее – последовать за ним к верхним людям? Почему вы не хотите думать сами? Откуда вы взяли, что ваши собственные мысли хуже мыслей покойного Локэ?

Коравье слушал непривычно громкие для мужского уха слова жены и жалел, что заставил ее раскрыть рот. То, что говорила Росмунта, острыми иглами вонзалось в душу Коравье, будило мысли, которые он упорно от себя отгонял.

– Замолчи! – крикнул он и вышел из яранги.

Он постоял в нерешительности у входа. Желание просить совета у старейшин прошло.

С вершин гор тянуло вечерним холодом. Солнечные лучи вырывались из-за зубчатых гребней и косо ложились на яранги, которые казались путниками, изнемогающими от трудного многодневного перехода. Коравье чувствовал сильную усталость. Будто он долго шел, переваливая вершину за вершиной, в поисках отбившихся оленей. Солнце падало за край земли… Холод шел из недр земли, – если снять несколько слоев почвы, наткнешься на вечный лед… По мере того как остывал воздух в долине, остывал и гнев Коравье. Оставалась лишь большая обида. И главным в этой обиде было то, что Коравье чувствовал виноватым себя.

Разве еще при жизни мудрейшего Коравье не думал порой о том, что будет после смерти Локэ? Или не тревожили его неясные чувства, сжимающие сердце? Или глаза не видели мелькающих в голубом небе железных птиц и уши не слышали разговоров о колхозах?..

И теперь, как ни отгонял от себя Коравье беспокойство, на память приходили пророчества покойного Локэ, которые при трезвом размышлении могли быть приняты за бред.

Коравье вернулся в ярангу. У очага как ни в чем не бывало хлопотала Росмунта. Она подкладывала ветки стланика в чадящий костер, и слезы от дыма капали на обнаженную, лоснящуюся грудь.

Коравье окинул взглядом располневший стан жены, лицо, залитое слезами, и горячая волна жалости и нежности захватила его. Он негромко кашлянул и нарочито спокойным голосом спросил:

– Еда готова?

– Готова, – ответила Росмунта.

Перед тем как лечь спать, Коравье плотно подвернул кусок оленьей замши, прикрывающий вход, чтобы комары ночью не проникли в жилище и не потревожили сон Росмунты.

Коравье долго лежал с открытыми глазами рядом с женой и думал. Когда он принял гостем в свою ярангу Еттытегина, он не предполагал, что в его жилище повадятся ходить люди из другого мира. Коравье рассуждал: пришли, уйдут и не вернутся назад, чтобы не тревожить людей, избравших себе жизнь по древним законам. А теперь Коравье был уверен, что они еще не раз возвратятся. Как жить дальше? Как уберечься? Нельзя жить рядом и сторониться друг друга, как дикие звери…

Коравье тяжело вздохнул.

Росмунта зашевелилась и заботливо спросила:

– Может, поднять полог?

– Ты лежи, – ласково ответил Коравье, – я сам.

Он отвернул полог. Через дымовое отверстие в рэтэме яранги лился спокойный свет летней ночи.

Росмунта сквозь сон услышала притопывание по земляному полу чоттагина.

– Кто там? – спросила она.

– Вэтыкэй, – ответил мальчишеский голос. – Старейшины стойбища просят прийти твоего мужа.

– Эк-кой! – ответил проснувшийся Коравье и быстро оделся.

Солнце еще не поднялось, но уже освещало вершины гор. Кругом стояла тишина раннего утра. Речная вода тихо плескалась в ожидании солнечного луча. День обещал быть жарким. Коравье услышал тонкий комариный писк и подумал: надо отогнать стадо на ветреный склон хребта, где меньше гнуса.

Коравье встретили настороженным молчанием. Никто не сказал привычного и обязательного «етти». Кроме Арэнкава и Мивита, здесь было много других жителей стойбища. В дальнем конце чоттагина Коравье увидел Инэнли.

Коравье постоял и направился к пологу, где восседали Мивит и Арэнкав. Оба были мрачны и исподлобья смотрели на пастуха.

– Мы тебя позвали, чтобы спросить, – сказал Мивит.

– Да, для этого мы тебя разбудили, – подтвердил Арэнкав.

– Мы узнали, что ты опять говорил с людьми не нашего мира, – продолжал Мивит.

– Указал им дорогу, чтобы железные чудовища срывали полозьями олений корм, – поддакнул Арэнкав.

– Ты угощал их в своей яранге и кормил их собак…

– Мы хотим знать, зачем ты это делаешь? – строго спросил Арэнкав.

– Кто позволил тебе предавать забвению заветы мудрейшего Локэ?!

Коравье обвел взглядом сидящих в чоттагине. У всех в глазах он видел отчуждение.

– Люди, – тихо начал Коравье. – Законы тундры повелевают нам оказывать гостеприимство любому человеку, будь он даже твоим заклятым врагом. Поэтому я принимал в своей яранге путников. Вы сами – Арэнкав и Мивит – сказали мне весной: надо принять гостя. А вчера проезжающие спросили у меня дорогу в долину Омваама… Или я должен был направить их по ложному пути? Справедливый закон помощи появился задолго до того, как родился мудрейший Локэ, и он не унес его с собой… Если мы собираемся придерживаться древних обычаев, почему должны отказываться от нашего закона гостеприимства и помощи человеку?

– Подумай, о чем говоришь! – крикнул Мивит. – Люди, которым ты указал дорогу, заточают тех, кто не желает идти в колхозы, в мрачные жилища без света и воздуха, разве ты не слыхал об этом?

– Если я виноват, люди, то скажите в чем?

– Мы уже сказали, в чем ты виноват, – уже мягче заговорил Мивит. – И другим хотим сказать: не ждите добра от пришельцев. Не разговаривайте с ними, не давайте им еду, не показывайте дороги. Пусть умер Локэ, но его мудрые слова остались с нами, и они поведут нас! в жизни.

– У нас есть радостная весть для вас, – сказал Арэнкав. – Эльгар снова обрел силу и способность общаться с духами, путешествовать в мир умерших. С помощью священного гриба-вапака[7] он провел ночь у Локэ, в мире без печалей и радостей, без яркого света и теней. Локэ знает о нашей жизни и надеется, что мы сохраним стойбище таким, каким он его оставил…

Только теперь Коравье увидел сидящего в полутьме на бревне-изголовье дряхлого Эльгара. Старик ослабел и весь дрожал. Дурман гриба-вапака еще не вышел из его тела и мучил старческий желудок. Шаман озирался дикими глазами и выплевывал горькую слюну.

Когда-то Эльгар считался искусным шаманом. Он умел подражать крику любого зверя, предсказывал погоду, лечил людей и оленей, а в камланиях был неутомим. И быть бы ему могущественным шаманом, если бы не Локэ. Мудрейший использовал ошибки и промахи Эльгара, чтобы подорвать доверие к нему. Когда шаман завирается, не так уж трудно убедить людей, что он потерял колдовскую силу и духи не удостаивают его доверием быть посредником между ним и живущими. Бывший шаман превратился в обыкновенного пастуха, не отличающегося особой силой и выносливостью… Прошло много времени, и все стали забывать о том, что когда-то Эльгар был шаманом. Теперь он воспрянул. Правда, это был уже дряхлый волк без зубов…

Старик встал с бревна и хриплым, дрожащим голосом изрек:

– Пусть наши уши останутся глухими, а глаза слепыми, если доведется встретить человека не нашего стойбища. Имейте терпение, и Локэ укажет путь избавления От пришельцев. Он продолжает думать о нас…

Все вышли из яранги. Инэнли остановил Коравье и смущенно сказал: – Я виноват, не сдержал языка.

Коравье хмуро посмотрел на друга, ожидая объяснений.

– Когда ты ушел, в стаде было спокойно. Я даже вздремнул на траве. Проснулся от страшного грохота. На меня шел огромный зверь. Железные полозья у него вращались и рыли землю. Потом оттуда вылезли люди и подошли ко мне. Среди них молодой парень, очень похожий на чукчу. Он спросил тебя. Когда я сказал, что ты в стойбище, он огорчился. Велел передать тебе вэлынкыкун[8]. И еще этот парень сказал, что известит русских старейшин о твоей большой помощи… Зачем он так сказал? Я подумал, не грозит ли тебе, что русские узнают твое имя? Тогда я побежал в стойбище предупредить тебя… Встретил по дороге Арэнкава. Он стал расспрашивать, и я ему все рассказал. Ведь такое бывает не каждый день…

Коравье рассеянно слушал Инэнли и думал о том, что с сегодняшнего дня в его жизни произошел какой-то важный поворот. Какой – он сам толком не знал, но чувствовал, что отныне ему будет неспокойно… Что за время пришло? Раньше за всех думал Локэ – и все было хорошо. А попробовал Коравье немного пожить собственным разумом, и вот сколько бед натворил… Но трудно поверить, чтобы у дряхлого Эльгара хватило собственного разума на все стойбище… Плохо без Локэ.

– Да ты не виноват, – спокойно сказал Коравье взволнованному Инэнли. – Ты иди в стадо, я приду позже.

– Хорошо, хорошо, – быстро согласился Инэнли, не знавший, чем загладить вину перед товарищем.

Тем временем в яранге Арэнкава шел крупный разговор.

– Ты думаешь, что при помощи такого дряхлого шамана тебе удастся долго туманить головы людям? – наседал на Арэнкава Мивит. – Не мог уговорить человека помоложе и покрепче! А что будет, если Эльгар умрет? Он уже очень стар!

Арэнкав слушал Мивита и морщился. Когда Мивит выдохся и заговорил тише, Арэнкав упрекнул его:

– В такое время ты теряешь рассудок и показываешь слабость криком. Не лучше ли подумать о том, что нам делать дальше? Локэ ушел вовремя, а нам как быть?.. Ты посмотри на Коравье. Глаза у него нехорошие. Не прошли мимо его разума разговоры с гостями. Он набрался сомнительных мыслей – это я вижу!

Глядя мимо Мивита на угасающие угли костра, он вкрадчиво продолжал:

– Коравье будет нам помехой. А как избавиться от него? Он здоров и болеть не собирается. Пастухи его любят. К тому же он родственник Локэ…

Мивит подхватил:

– Подстеречь его одного в стаде и убить. Потом сказать, что его убили русские… Достать бы ружье!

– Пока добудешь ружье, – мрачно произнес Арэнкав, – успеешь двадцать раз очутиться в колхозе.

– Что же делать? – растерянно спросил Мивит.

– Надо изгнать из стойбища Коравье вместе с его белокожей Росмунтой… Объявить, что она женщина не нашей крови. Не допускать в стойбище русских и колхозных чукчей! Держаться крепко и не поддаваться ни на какие уговоры…

Коравье лежал на пригорке и задумчиво жевал травинку. Стадо спокойно паслось в ложбине. Резвились окрепшие телята и, смешно взбрыкивая ногами, пытались спастись от мух и оводов.

Над озерами дрожал теплый воздух. Тундра ярко расцвела, трава блестела. Высоко в небе плыли облака. Для них не было никаких преград – ни рек, ни высоких гор…

Коравье тревожила мысль о Росмунте. Она стала молчаливая и редко улыбалась. Часто к чему-то встревоженно прислушивалась. Коравье тянуло спросить, о чем она думает, что ее беспокоит. Может быть, Росмунта сердится за то, что он кричал на нее?.. Этот разговор встал между ними, и о чем бы ни зашла у них речь, они всегда помнили о нем. Прежняя доверчивость сменилась настороженным отношением друг к другу.

Коравье перевернулся на другой бок и стал смотреть на холм, за которым скрылась Росмунта. Она вместе с ним приходила в стадо, чтобы собрать коренья, съедобные листья и мох для жирового светильника.

Вдруг что-то словно толкнуло Коравье. Он вскочил и стал пристально вглядываться вдаль. Крик, всполошивший его, повторился. Коравье даже не сразу узнал голос Росмунты. В несколько прыжков он перемахнул холм и увидел жену, распростершуюся на чахлой траве. Кожаный мешок с кореньями был отброшен в сторону.

– И-и-и! – протяжно кричала Росмунта. – Бо-о-о-льно!

– Что с тобой, Росмунта?

– Иди, иди сюда, Корав! Иди, помоги мне!

Только теперь догадался Коравье, что жене пришла пора родить…

Глазами, полными слез, Росмунта смотрела прямо в небо. Ее белый, чистый лоб был усеян мелкими капельками пота.

– Росмунта, Росмунта, чем тебе помочь? – шептал пересохшими от волнения губами Коравье, опустившись подле нее на колени.

– Ничего, – успела выговорить Росмунта. – Побудь около меня. Так мне будет легче, – и опять закричала.

Все ее тело выгибалось так, будто в спину ей вставили гибкий китовый ус.

– О-о-о-о-о! И-и-и-и!

В глазах Коравье что-то защипало, и он с удивлением обнаружил, что весь покрыт липким соленым потом.

Снова дикий вой разнесся по тундре. И хоть бы кто-нибудь отозвался! Вдруг голос Росмунты прервался, и тотчас послышался захлебывающийся детский плач.

– Перекуси пуповину, – выговорила Росмунта и закрыла глаза.

Коравье держал на руках новорожденного сына и не знал, что с ним делать. Мальчик орал во все горло и шевелил маленькими, плотно сжатыми кулачками. Он выскальзывал из рук отца, как только что пойманная рыба.

– Иди обмой его, – слабым голосом велела Росмунта.

Коравье побежал к ближайшему озерку. Вода оказалась достаточно теплой. Коравье осторожно обмыл ребенка. Он закричал еще пуще.

– Кричи, сын! Пусть олени тебя слышат! – сказал Коравье, высоко подняв ребенка.

– Покажи мне его, – попросила Росмунта, когда Коравье вернулся.

Коравье поднес к ее лицу сына.

– Какой маленький, – с оттенком разочарования произнесла Росмунта.

– Ничего, вырастет, – успокоил жену Коравье. – Еще каким богатырем станет!

К концу дня Росмунта немного оправилась.

Спотыкаясь о кочки, присаживаясь отдыхать через каждый десяток шагов, Росмунта и Коравье с сыном на руках наконец добрались до стойбища.

– Кыкэ вынэ вай![9] – воскликнула женщина, повстречавшаяся им, и кинулась бежать, чтобы разнести новость по стойбищу.

В яранге Коравье уложил жену, бережно пристроил рядом с ней сына и принялся разжигать костер, чтобы приготовить для роженицы теплое питье.

Когда запылали сухие ветки стланика, в ярангу вошел Арэнкав.

Коравье встретил старейшину с просиявшим лицом и, поприветствовав, с гордостью сообщил:

– У нас родился сын!

Вопреки обычаю Арэнкав промолчал. Он был мрачен и сопел от сдерживаемого гнева.

– Что случилось? – участливо спросил его Коравье.

– Мутен у тебя разум! – объявил Арэнкав. – Ты нарушил древний обычай и принял от нечистой женщины дитя!

Коравье растерянно заморгал. Он хорошо знал, что мужчина не должен подходить к яранге, где происходит таинственное появление нового человека. Но как быть в тундре? Не мог же он оставить Росмунту одну? И все же лучше не перечить Арэнкаву.

– Так случилось, – смиренно сказал Коравье.

– По древнему обычаю, которому мы следуем, ребенок, родившийся на глазах мужчины, не должен жить. Он может принести вред нашему стойбищу, ибо он вестник несчастья.

От этих слов у Коравье все внутри похолодело. Язык, казалось, прилип к нёбу. Коравье только кинул беспокойный взгляд на полог: не слышит ли Росмунта?

– Что же делать? – с дрожью в голосе спросил Коравье.

– Не знаю, – ответил Арэнкав. – Надо спросить Эльгара. Он посоветуется с духами, а может быть, ему удастся поговорить с самим Локэ.

– Когда же это будет? – спросил Коравье.

– Сегодня ночью Эльгар будет камлать, – ответил Арэнкав и вышел из яранги.

До ночи время для Коравье прошло в каком-то полусне. Он невпопад отвечал на вопросы Росмунты. Сын спал и во сне уморительно причмокивал губами.

Когда солнце скрылось за вершины гор и наступила полночь, в стойбище загремел бубен и воздух огласился воплями и всхлипами Эльгара. Каждый удар бубна отдавался болью в сердце Коравье. Оторвав неподвижный взгляд от лица спящего сына, он тряхнул головой, будто сбрасывая с себя что-то, и обратился к жене:

– Росмунта! Мы должны уйти отсюда, если хотим спасти нашего сына.

Росмунта, заплетавшая косу, бессильно уронила руки.

– Куда пойдем? Кругом тундра и нет наших людей, – тихо сказала она.

– Теперь и здесь нет наших людей. Они хотят убить моего сына и изгнать нас из стойбища. Мы остались только втроем в этом мире… Пойдем, Росмунта!

Шаги у яранги насторожили Коравье, и он бросился к выходу, раскинув руки.

В щели откинутой кожаной занавеси показалось лицо Эльгара.

– Пришли тебе объявить, Коравье…

– Ничего не говори! – перебил его Коравье. – Мы уходим из стойбища. Все. И жена моя Росмунта, и сын, еще не имеющий имени…

В ярангу вошли Арэнкав, Мивит и Эльгар. Старый шаман едва держался на ногах от усталости: видно, непривычно было после долгого перерыва такое серьезное камлание.

– Значит, понял свою вину, – сказал Арэнкав. – В просторах тундры ты можешь очиститься от скверны, которую принял от встреч с людьми другого мира. Хорошо, иди. Мы тебе дадим двух оленей. Но яранга – наше достояние. Ты ведь знаешь закон, завещанный Локэ?

Слушая эти слова, Коравье сгорал от гнева и думал, что для новых старейшин стойбища нет ничего удобнее, чем придумывать все новые и новые заветы Локэ, которые тот и не держал в мыслях.

– Мы даже разрешаем тебе, – продолжал Арэнкав, – взять с собой Росмунту, хотя ты знаешь, что у нас не хватает женщин и брат ждет смерти брата, чтобы обзавестись его женой.

– Мы сейчас же уйдем, – торопливо пообещал Коравье. – Только немного приготовимся.

– До того как солнце достигнет Остроконечной вершины, – строго сказал Арэнкав.

Когда Коравье добрался до холма, перевалив через который потерял из глаз стойбище, сердце его сжалось. Вот она, его родина, его земля, его мир. И все это он, может быть, теряет навсегда… День был яркий, полный света и тепла. Горы радостно тянулись вершинами к ясному небу. Ручьи, текущие по склонам, звенели, перекликаясь с птицами. В такую погоду сердце оленевода должно веселиться, а не плакать невидимыми слезами.

На небольшой гоночной нарте поместилось немного. Поверх кучи одежды и скудного запаса еды в меховом мешке лежал сын и смотрел блестящими глазами на небо.

Росмунта шла рядом с мужем. Она еще не совсем оправилась, но наотрез отказалась сесть на нарту. Полозья хорошо скользили по мокрой тундре, и оленей не запрягли. Коравье выбрал важенку и бычка, надеясь в будущем получить потомство.

К полудню истомились. Росмунта еле волочила ноги и часто присаживалась.

– Куда мы идем? – спросила она. – Не все ли равно, где остановиться?

Коравье задумался, пораженный справедливостью ее слов. В самом деле: куда ни пойди Коравье с Росмунтой и сыном, разве им будет лучше, чем там, где они сейчас? Не собираются же они переселиться к другим людям, которые живут в колхозах!

– Давай выберем место, – предложил Коравье. – Немного ниже по течению реки Маленьких Зайчиков есть горячие ключи Гылмимыл. Около них и разобьем ярангу.

И они пошли дальше.

Около горячих источников росла густая трава, дерн был толстый и мягкий. На жерди для яранги пришлось разобрать нарту, зато жилище получилось настоящее, удалось даже при помощи лоскута рэтэма отделить спальное помещение.

Олени паслись возле яранги, горел ярким пламенем костер, и над ним на треножнике висел котелок с мясом. Росмунта кормила ребенка.

Коравье молча сидел неподалеку. Мрачные мысли, как надоедливая стая комаров, не давали ему покоя. Как жить дальше? Еды, которую удалось захватить с собой, хватит на сегодня и на завтра. У Коравье и в мыслях не было забить оленей. Податься к колхозным людям и попросить у них еды? Нет, этого он никогда не сделает. Может быть, попроситься обратно в стойбище? Намекал же Эльгар, что если он очистится от скверны, которую получил от разговора с русскими, то, быть может, его примут обратно…

– Корав, – позвала Росмунта.

Коравье посмотрел на жену. Она ласково и с сочувствием, явно желая отвлечь его от тяжелых раздумий, спросила:

– Не пора ли дать имя сыну?

Сколько они перебрали имен в ожидании сына! И не смогли остановиться ни на одном. Много имен в родном чукотском языке, но как угадать такое, которое предназначено для сына Росмунты и Коравье? Все, что приходило на ум, не нравилось им: часто имя напоминало о живущем уже человеке, который не заслуживал подражания. Что мог ответить жене Коравье? И посоветоваться не с кем, нет рядом мудрых стариков, и никто не воскликнул при рождении сына, возвестив о появлении нового мужчины.

А Росмунта ждала.

– Придет время – и дадим сыну самое лучшее имя, – уклончиво ответил Коравье.

На другое утро он отправился на охоту. Ему удалось подбить камнем двух уток. Обрадованный удачей, он поспешил домой и застал возле своей яранги трактор. Русский парень в замасленном комбинезоне пытался разговаривать с Росмунтой, а та стояла испуганная, с ребенком на руках.

– Не бойся его! Не бойся его! – закричал издали Коравье. – Они хорошие люди! Я их знаю.

Тракторист обернулся на голос и обрадованно замахал. Он подал руку, и Коравье со знанием дела потряс ее.

– Он что-то, наверное, спрашивает, – сказала Росмунта, – и все крякает по-утиному: как, как, как…

Разобравшись в жестах тракториста, Коравье сообразил, что парень спрашивает дорогу на Большое озеро. Коравье взял прутик и довольно точно изобразил на песке Большое озеро, Теплую реку и впадающую в нее реку Маленьких Зайчиков. Тракторист радостно закивал головой:

– Спасибо, земляк!

Он забрался в трактор и протянул оттуда Коравье несколько блестящих жестянок и бумажные пачки, показав на Росмунту и ребенка.

Когда трактор укатил, Росмунта с восхищением сказала мужу:

– Как ты не пугаешься железной грохочущей нарты?

– Я ее не первый раз вижу, – ответил Коравье и добавил, медленно выговаривая слова: – А это ты правильно заметила – не железный это зверь, а нарта.

– Нет, нет! – замахала рукой Росмунта. – Мне тоже сначала показалось, что это зверь. Он так страшно ревел и грохотал! Я выбежала из яранги и вижу – на наше жилище идет. А потом оттуда вышел парень…

Коравье озадаченно посмотрел на жестянки и бумажные пачки. Такие иногда попадались ему в тундре. Локэ объяснял, что в них русские держат еду. Но Коравье не станет и пробовать. В тундре он сможет сам прокормить жену и сына.

Как мало нужно человеку, чтобы он снова почувствовал себя хозяином жизни. Иногда для этого достаточно подшибить камнем двух уток. Только вчера Коравье рисовались картины одна мрачнее другой, а сегодня, принимаясь за вторую утку, он уже прикидывал, какую надо построить ярангу, чтобы было просторно и сыну было где учиться ходить… Летом можно прокормиться дичью, смастерив силки и лук со стрелами. А может быть, удастся добыть бродячего тундрового медведя? Медвежьим жиром можно заправить светильник, а шкуру употребить на полог.

– Когда-то, наверно, сначала появился один человек, – рассуждал вслух насытившийся Коравье. – И было у него сперва не целое стадо, а важенка и бычок. Выжил человек. Стал сильнее всех зверей и. птиц. Стадо умножалось… А нас – трое. В один день я добыл двух уток и накормил семью…

– Явился на грохочущей железной нарте четвертый человек – русский и напугал твою жену, – добавила Росмунта.

Коравье крякнул: всегда женщина вмешается и испортит мужские мысли!

Каждый прожитый день убеждал Коравье в том, как трудно было первому человеку прокормить семью и удержаться от соблазна заколоть свою единственную пару оленей. Птицы дразнили его и улетали, едва только он успевал прицелиться в них из самодельного лука. Коравье посылал вслед им проклятья, забывая о почтении к ним. Иногда после целого дня скитаний по тундре он возвращался к жалкой яранге усталый, мокрый и злой с одним тощим болотным куликом, у которого мяса-то было на один укус.

Однажды Росмунта пожаловалась на боль в правой груди. Грудь была как каменная, и ребенок не хотел брать ее. Сердце у Коравье сжималось от жалости, когда он смотрел на мучения Росмунты. Ребенок день ото дня становился все беспокойнее и громко плакал, требуя еды. Росмунта горела огнем и неподвижно лежала рядом с сыном, заходившимся в крике. Жена не хотела есть похлебку из тощих болотных куликов и отворачивалась к стене.

Отчаявшись в поисках пищи, Коравье решил открыть банку русской еды – все же люди ее употребляют. Он вытащил нож и пробил в жестянке маленькую дырочку. Оттуда показалась белая жидкость.

– На молоко похоже, – прошептала наблюдавшая за ним Росмунта.

Коравье осторожно лизнул кончик ножа и сказал:

– Так и есть. Только очень сладкое и густое, даже прилипает к губам.

Коравье рассортировал подарки русского тракториста, отобрав банки со сгущенным молоком, и стал кормить Росмунту и сына. Он макал палец в густое молоко и давал по очереди сосать то сыну, то жене.

Росмунта улыбалась и говорила:

– Видишь, все-таки для того, чтобы выжил первый человек, другой человек должен ему помочь… Наверное, не было никогда так, чтобы жил один-единственный человек на свете…

– Ешь, ешь, – потчевал жену Коравье.

Сын успокоился и засопел. Коравье уселся возле Росмунты, положив у ног подарки русского тракториста. Решив попробовать, что годится в пищу, он надорвал бумажную пачку и обнаружил уложенные одна на другую тоненькие, хрупкие дощечки. Коравье взял в рот отколовшуюся крошку. Она оказалась вкусной и сладкой, тающей во рту. Росмунта с удовольствием съела одну дощечку и попросила другую.

В других жестяных банках оказалось мясо незнакомого зверя – вареное, сильно посоленное и сдобренное чем-то пахучим. Оно мало годилось в пищу, но, если ничего другого не будет, можно и его съесть, раз им питаются русские…

Праву зашел в контору колхоза. Давно кончился рабочий день, но никто не торопился уходить. Так бывало каждый вечер. Наоборот, после шести здесь становилось еще многолюднее, чем днем.

За столом у окна восседал завхоз колхоза Геллерштейн. Позади него высился внушительный сейф, запертый на простой висячий замок. Никому еще не удалось заглянуть в него: какие секретные документы держал в нем колхозный завхоз, оставалось для всех тайной.

Ринтытегин о чем-то оживленно разговаривал с Елизаветой Андреевной, Наташа Вээмнэу и Сергей Володькин листали новые журналы.

– Вот тебя-то мы и ждем! – обрадовался Ринтытегин, увидев в дверях Праву, и сразу же приступил к делу.

– Мы тебе поручаем стойбище Локэ, – сказал он, – ты историк – тебе и карты в руки…

– Но, – попытался возразить Праву, – у меня нет опыта…

А у кого из нас он есть? Спроси любого сидящего здесь – кому раньше приходилось сталкиваться с таким необычным моментом?

– Дело не в моменте…

– Ты не спеши отказываться, а послушай. Ты учился побольше всех нас, не считая Володькина. Значит, тебе надо дать работу по твоим знаниям… В этом деле требуется человек, который может работать без оглядки назад… Извини, Праву, может быть, туманно говорю… Тут нужно найти главное, за что бы ухватить стойбище и вытянуть его из той жизни. А я, честно сознаюсь, не знаю, с чего начать. Сложное дело… Подумай. Не спеши.

– А как же красная яранга? – спросил Праву.

– Летом там все равно делать нечего, – успокоил его Ринтытегин. – Стада далеко. Обслуживать поселок будет пока Володькин. Пусть приведет в порядок клуб… А ты, Праву, думай…

– Мы разрабатываем план строительства на этот год, – обратилась к Праву Елизавета Андреевна. – Нужно ли учитывать жителей стойбища Локэ? Или лучше повременить? Как ты считаешь? Тракторист Мирон Стрелков уже проложил трассу от строящегося комбината к нашему поселку, со дня на день начнут возить стройматериалы…

– Я не знаю, – замялся Праву. – Но, мне кажется, об этом все время надо думать: они будут жить с нами.

– Значит, нужно строить и для них?

Вместо ответа Праву только пожал плечами. Он думал о другом. Если он согласится, с чего в самом деле начать, за что ухватиться? Потом вспомнил, как спешил сюда из Ленинграда, как чуть не заблудился, отправившись в стойбище Локэ, и о том, что увидел там. И ответил:

– Я согласен, но работать придется всем.

Ринтытегин улыбнулся:

– Конечно, будем помогать! Это дело для нас всех близкое и ответственное. Но нужно, чтобы кто-нибудь его возглавлял. Тут нужна тонкость и политическая и человеческая.

– Разрешите мне сказать? – подняла по-ученически руку доктор Наташа Вээмнэу.

Праву удивленно поглядел на нее: ей-то что до стойбища? Но, слушая ее взволнованную речь, устыдился своего раздражения.

– Прежде всего нужно всех там осмотреть… – говорила Наташа. – Наверняка среди них есть много больных, нуждающихся в немедленном лечении. Здоровых детей изолировать от больных…

Ринтытегин заключил:

– Значит, на первом месте следующее: школа и медицинское обслуживание стойбища Локэ. Ищите в самом стойбище людей, которые пойдут нам навстречу. Такие люди есть, я в этом убежден…

Тут распахнулась дверь, и в комнату вбежал тракторист Мирон Стрелков.

– Что случилось? – встревоженно спросила Елизавета Андреевна.

– Там человек помирает! Женщина!

Ринтытегин попросил:

– Объясни спокойней. Где?

– Около источника горячей воды, – отдышавшись, сказал тракторист. – Там яранга стоит…

– Колхозники?

– Нет, вроде эти самые… – тракторист покрутил пальцами. – Дикие…

– Как они туда попали? – удивился Праву.

– Не знаю. Сколько раз я там проезжал, никого не видел. Женщина совсем белая…

– Это Росмунта! – закричал Праву. – С ними что-то случилось! Надо немедленно ехать!

– Поедем, – успокоил его Ринтытегин. – Вызовем вертолет из комбината.

Перед вечером Коравье услышал шум мотора. Он выбежал на берег ручья. Звук все нарастал и шел сверху. То и дело снуют разные чудовища. То на земле, то по небу. Только сегодня утром проезжал обратно тракторист. Заглянул в ярангу и, увидев больную Росмунту, о чем-то заговорил по-своему… Сочувствовал, должно быть… А потом побежал к трактору и укатил.

Коравье поднял голову, и глазам его представилось невиданное, летящее прямо на ярангу. Оно не было похоже на тех железных птиц, которые летали высоко в небе. Упругий воздух обдал пастуха. Он присел на землю и, превозмогая страх, пополз к яранге. Она качнулась, будто от сильного ветра. Чудовище повисло в воздухе, как бы раздумывая, куда опуститься: большие ноги с закругленными краями повисли над землей. Вздрогнув, они мягко коснулись тундровых кочек. Стих шум мотора. Открылась дверца, и на землю выпрыгнули люди. Один человек был в белом одеянии с маленьким черным ящиком в руке.

Коравье поднялся на ноги. Он уже стыдился своего страха и поглядел в сторону яранги: не видела ли его Росмунта? Жена выползла на порог, крепко прижимая ребенка и не отрывая глаз от приближающихся людей. Коравье подошел к ней.

Что будут делать приезжие? Может быть, они привезли еще еды? Только уж очень мал черный ящик, который держит человек в белом одеянии. Это женщина!.. А это Праву! Как может изменить человека одежда, к тому же чужая…

Праву подошел к Коравье.

– Мы узнали, что у тебя заболела жена, и привезли доктора. – Он кивнул на девушку в белом одеянии с черным ящичком в руках. – Пусть она посмотрит Росмунту. Она ничего плохого не сделает.

Коравье растерянно согласился:

– Пусть идет в ярангу, – и взял из рук Росмунты сына.

– Что с вами случилось? Почему вы ушли из стойбища? – спросил Праву.

– Мы не сами ушли, – коротко ответил Коравье, но тут вышла Наташа.

– Надо везти ее в поселок.

– А как же мы? – встревожился Коравье. – Я и мой сын?

– Хотите – вместе полетим? – предложил Праву.

Коравье пошел в ярангу. Наташа хотела последовать за ним, но Праву удержал ее за руку.

– Подожди, – сказал он.

Коравье долго не выходил. Даже Ринтытегин начал терять терпение.

Наконец Коравье появился. За ним шла Росмунта.

– Мы согласны, – тихо сказал Коравье. – Не знаю, есть ли у тебя жена и дети… Но Росмунта и наш сын – это все, что у меня осталось в этом мире. Если я их потеряю, мне нет смысла жить.