В катакомбах Одессы

ПОСЛЕ АРЕСТА

После того как в Москве получили от Кира последнюю радиограмму, посланную 7 февраля, связь Центра с одесским подпольем оборвалась. А связь эта именно сейчас была так нужна!

В деле «Операция «Форт» сохранилось несколько тревожных запросов, написанных рукой Григория.

Здесь же лаконичные ответы дежурного:

Товарища Григория все больше тревожило и волновало решение Кира выйти самому из катакомб, чтобы узнать о судьбе группы Самсона. Киру никак нельзя было появляться в городе! По другим источникам, которыми располагал Центр, над катакомбистами Молодцова нависла серьезная опасность. Об этом во что бы то ни стало надо было предупредить Кира. Но его радиостанция не подавала никаких признаков жизни. Кир не отвечал на вызов Центра.

Наконец 18 февраля 1942 года связь с одесским подпольем восстановилась. Радиостанцию было едва-едва слышно. Выполняя распоряжение Григория, радист Центра передал указание Киру, пролежавшее в аппаратной почти две недели.

Но распоряжение Григория пришло слишком поздно. Как бы в ответ на предостерегающую шифровку, радист Кира передал информацию:

Подпольная радиостанция начала затухать, работала все тише и, наконец, умолкла совсем. Передача донесения оборвалась на полуслове. Вероятно, в радиопередатчике сели батареи. Так оно и случилось.

Старшим радистом в партизанском отряде катакомбистов был Евгений Глушков, узколицый парень с тонкими, постоянно сжатыми губами и длинными светлыми волосами, которые он по-девичьи зачесывал назад. Он неплохо знал радиодело, но человек был разбросанный и разболтанный. Все свободное время он проводил в обществе Асхат Францевны Янке — отрядного врача катакомбистов, которую Глушков знал еще до войны и привел ее в катакомбы, когда формировался отряд. В катакомбах врачиху звали просто Ася. Это была еще молодая, но уже начинающая полнеть женщина с такими белесыми ресницами и бровями, что казалось, будто на ее бледном, веснушчатом лице вообще нет никакого намека на растительность. От этого ее прозрачно-голубые глаза выглядели куда темнее, чем были на самом деле. В отряде держалась она не то чтобы замкнуто, но своей холодной официальностью отталкивала от себя людей. Исключение составлял радист Глушков, глядевший на Асхат Францевну влюбленными глазами.

В помощники Глушкову поставили Ивана Неизвестного, резко отличавшегося от старшего радиста и своей внешностью и характером. Иван когда-то зимовал в Арктике, это, может быть, наложило на него свои отпечаток. Был он нетороплив, настойчив в работе, немногословен и отличался упорным характером. С Глушковым он поддерживал только служебные, деловые отношения.

Когда в назначенный срок Бадаев и Межгурская не вернулись на партизанскую базу, когда срочно надо было сообщить об этом в Москву, оказалось, что в рации иссякло питание. Запасные батареи тоже сели — в сырости катакомб они безнадежно портились, покрывались белым соляным налетом. Иван предложил Глушкову перебрать старые батареи, но тот только безнадежно махнул рукой — все равно ничего не выйдет.

Но помощник радиста добился своего, он был уверен, что батареи можно восстановить. Ненадолго, по можно. При свете коптилки Иван часами возился с ними, перебирал, чистил, что-то доделывал. Питание удалось наладить. Правда, вскоре батареи снова сели, не пришлось даже закончить сеанс, но в Москву все же сообщили, что произошло в катакомбах.

Тем временем подпольщики-катакомбисты искали связи с Олегом, про которого говорил Молодцов перед уходом в город. В начале марта Анатолий Белозеров по заданию совета отряда вышел на поверхность, чтобы встретиться с Олегом Николаевичем из оптического магазина Калиновского. План экспедиции обсуждали тщательно. Анатолий решил пойти сначала в Фомину Балку к родным, побыть там какое-то время, раздобыть одежду и поосмотреться. В одежде, месяцами лежавшей в сырых подземельях, выходить в город рискованно. Она пропахла сыростью, плесенью, и любой агент сигуранцы безошибочно определит в нем катакомбиста…

Мать всплеснула руками, расплакалась от радости, когда поздним вечером Анатолий отворил знакомую дверь в хату. Отец тоже как-то очень уж торопливо ткнулся бородой в щеку сына и отвернулся, вытирая рукавом глаза. Но старик быстро взял себя в руки. Он вышел во двор, запер ворота, спустил кобеля с цепи, закрыл на засов сени, накинул крюк на входную дверь и только после этого наказал матери дать сыну помыться и собрать что-нибудь повечерять.

Огня в хате не зажигали, до рассвета просидели, проговорили в потемках, а потом уложили сына на чердаке. Утром старик ушел на зады будто бы жечь старую траву, разный мусор, накопившийся за зиму, и заодно сжег одежонку сына, от которой и в самом деле за версту несло прелой сыростью.

Трое суток Анатолий провел под родным кровом. Днями он старался загорать на солнце, лежа в укромном углу двора за погребицей, чтобы убрать опасную в городе нездоровую бледность. К ночи Анатолий перебирался на чердак. У надежных людей отец раздобыл подходящую одежду, мать подогнала по росту, и утром на четвертые сутки Анатолий тронулся в город.

Гулевую улицу он нашел быстро. Раз-другой прошел вдоль, но вывески оптического магазина Калиновского так и не обнаружил. Прошел еще раз, проверил номер дома — все правильно, но теперь здесь торговали разной рухлядью. Изображая робковатого молдавского парня, Белозеров зашел в магазин, спросил, нет ли какой работы. Пожилая широкогрудая гречанка сначала отказала, но потом вернула от дверей — пусть хлопец поможет мужу перенести кое-какие вещи.

Часа полтора Анатолий работал в тесном дворе, перетаскивал из одного сарая в другой какие-то тюки, ящики, корзины, набитые старым тряпьем. Распоряжался работой долговязый старик с запавшими щеками, муж гречанки. Он-то и рассказал Белозерову, что жена выгодно купила магазин у старого владельца, который срочно переезжал в Кишинев.

В углу сарая Анатолий нашел ящик с битыми линзами, старыми микроскопами, порыжевшими кожаными футлярами, мехами от старинных фотокамер. Это было все, что осталось от владельца оптического магазина. Ящик был тяжелый, и Анатолий с хозяином-греком с трудом переволокли его в угол двора.

Получив заработанные деньги, Белозеров вышел на улицу. Установить связь с Олегом Николаевичем не удалось. Но ясно, что сигуранца не захватила Олега — он вовремя успел ликвидировать свою «торговлю». А может быть, он из предосторожности сменил вывеску…

В городе никаких дел больше не было. Выждав, когда крестьяне окрестных сел возвращались домой, Белозеров вместе с ними благополучно миновал румынскую заставу. Вскоре он был в селе Куяльник, задворками прошел в заброшенный двор, спустился в погреб и через него проник в катакомбы. Об этом тайном входе в подземелье каратели не знали.

Через несколько часов утомительной ходьбы по штрекам Белозеров вернулся на базу. Его давно уже ждали и начинали тревожиться. Собрали совет отряда. Белозеров рассказал, что установить связь с большим одесским подпольем ему не удалось…

С помощью самодельных батарей Ивана Неизвестного иногда удавалось выходить на связь с Центром, но очень и очень редко. С наступлением весны блокада катакомб усилилась, и трудно было найти лаз на поверхность, который бы не находился под наблюдением карателей. Теперь в каждой передаче спрашивали о Кире.

Вести из города приходили отрывочные, неясные. Только в апреле ценой невероятных усилий катакомбисты смогли кое-что сообщить в Центр о чекисте-подпольщике Владимире Молодцове.

И снова, теперь уже очень надолго, прервалась радиосвязь Центра с Одесскими катакомбами. Но люди продолжали жить и бороться, оторванные от Большой земли.

Блокада Одесских катакомб, в которой участвовала румынская дивизия, тяжело отразилась на жизни катакомбистов. На исходе были продукты, иссякли боеприпасы, люди слабели, болели цингой, и надо было решать, что делать. Решили послать своих людей в Савранские леса, расположенные в двухстах километрах от Одессы. Там действовал большой партизанский отряд, который, надеялись, может оказать помощь катакомбистам. На связь с партизанами пошли Яков Васин, старый шахтер Гаркуша и еще Иван Гаврилович Медерер, бывший председатель сельского Совета в районе Савранских лесов. Постепенно стали эвакуировать женщин, тайно расселяя их в городе у надежных людей. Ушла из катакомб врачиха Асхат Францевна Янке, а через несколько дней неизвестно куда исчез старший радист Евгений Глушков.

Перед тем как уйти в Савранские леса, Гаркуша вызвался проводить нескольких партизан к подпольщикам из Пригородного райкома партии. Их лагерь располагался в нескольких километрах от бадаевского, но идти туда надо было запутанными подземными лабиринтами, что увеличивало расстояние почти вдвое.

Очевидно, если ориентироваться по часам, в степи над катакомбами занималось предрассветное утро, когда маленькая группка партизан-катакомбистов тронулась в далекий путь. Гаркуша уверенно вел людей. В подземельях он, казалось, с закрытыми глазами мог найти дорогу в любой, самый отдаленный район катакомб. Знал хорошо катакомбы и парторг отряда Зеленский, еще мальчишкой бродивший здесь в подземельях, и все же партизаны несколько раз останавливались в пути, советовались, разглядывали маркшейдерские знаки, написанные на стенах, и шли дальше. Шли с одним зажженным фонарем, остальные, пригашенные, держали в запасе.

Через несколько часов, наконец, приблизились к райкомовской базе. Дальше Зеленский и Белозеров пошли одни. За поворотом их кто-то окликнул, предложил остановиться. Это был пост охраны.

В большой пещере с высокими сводами, куда не доходил свет мерцающих фонарей, царили суматоха и беспорядок. Подпольщики складывали оружие, паковали вещи, видимо, готовились к уходу, закапывали то, что не могли захватить с собой.

— Что за люди? — не сразу узнав пришедших, спросил Азаров, секретарь подпольного райкома. Стоя на одном колене, он затягивал огромный рюкзак.

— Бадаевцы, товарищ секретарь… Записываться на прием, или так можно? — шутливо ответил Зеленский и выступил вперед.

— Гляди-ка, легки на помине! — оживился Азаров. Он поднялся с земли и пошел навстречу. — Видали, что у нас здесь творится! Я только что собирался к вам нарочных послать. Иначе бы вы нас не нашли… Пойдемте поговорим… Товарищ Горбатов, — Азаров обратился к одному из подпольщиков, — позови нашего гостя, да и сам зайди, оторвись на время.

Через минуту Горбатов вернулся в сопровождении незнакомого человека в ватнике, в солдатском треухе и в стоптанных кирзовых сапогах. Был он выше среднего роста, с коротко подстриженными усами, они щеточкой прикрывали только середину верхней губы. По виду ему можно было дать лет тридцать пять, не больше. Он снял кожаную перчатку и поздоровался.

— Олег, — назвал он себя. — Здравствуйте, товарищи!

— Олег Николаевич? — удивленно спросил Белозоров.

— Он самый…

— А я вас так и не мог найти в городе.

— Не удивительно… Теперь я банковский служащий, а был коммерсантом. Так вошел в роль, что даже в катакомбах хожу в перчатках… Чтобы не огрубели руки. — Олег Николаевич засмеялся, но тут же перешел на серьезный тон.

Он сказал, что после ареста Бадаева возникла опасность, как бы гестапо и сигуранца не раскрыли другие звенья одесского подполья. Поэтому нужно сменить дислокацию, спутать карты противнику, изменить метод работы. Бадаевской группе надо сегодня же покинуть базу и объединиться с подпольщиками Пригородного райкома партии.

— Как вы ни устали, товарищи, — закончил Олег Николаевич, — но возвращаться надо, поднимайте людей и переходите на новое место.

Олег Николаевич объяснил, где должны встретиться обе группы, и попросил поторопиться. Говорил он четким, штабным языком, и Анатолий Белозеров определил: Олег Николаевич — человек военный….

Через несколько часов парторг и Белозеров возвратились на базу. По боевой тревоге отряд поднялся и ушел в неизвестном направлении.

А Яков Васин со своими спутниками две недели пробирались к Савранским лесам.

Маршрут наметили твердый — идти на Гнилково, на Карпово, Любашовку, Бандурово… За Гнилковом решили разойтись по одному, идти всей группой было рискованно. Условились встретиться в Бандурове.

Перед Маяками Васин свернул на проселок, двое продолжали идти вместе, и тут их настигла беда — перед селом наткнулись на засаду жандармов.

Даже и сами не поняли, как это получилось: прямо на дороге, вышли из кустов — и жандармы арестовали их.

— Ну, кум, попали мы с тобой, как куренки, даром что старые. — Гаркуша успел это шепнуть своему спутнику, когда их вели в Маяки. — Теперь мне поддакивай, прикинемся дурнями, может, вылезем…

В жандармском отделении арестованных допрашивал начальник поста плутонер Орхей, толстый, неповоротливый, усатый жандарм, удивительно напоминавший Гаркуше полицейского урядника, что служил у них до революции. Такие же глаза навыкате, седые волосы бобриком. Тот, конечно, теперь постарше был бы, и фамилия другая.

Начальник жандармского поста сам себя назвал:

— Я плутонер Орхей, начальник поста. Что вы на дороге, собаки, делали?.. Ну? — Румынский начальник говорил без переводчика, в Бессарабии многие говорили по-русски, а плутонер Орхей, судя по выговору, был из тех мест.

— Мы, ваше благородие, в село шли, покушать хотели, — Гаркуша старался говорить как можно деликатней, подбирая слова, приходившие ему на память из обихода далекого прошлого. — А господа полицейские арестовали нас.

Орхей сидел за столом в просторной хате и подозрительно разглядывал доставленных к нему арестованных. Не могло быть сомнения, что они вышли из катакомб, — оборванные, худые, заросшие бородами. Из Овидиополя не раз предупреждали — внимательно выслеживать катакомбистов.

— Катакомбисты? — спросил Орхей.

— Не понимаю, ваше благородие… Неграмотные…

— Вы из катакомб пришли?

— Так, так, — закивал головой Иван Гаврилович. Медерер тоже поддакнул. — Из катакомбы. Жили мы там, ваше благородие, теперь сбежали. — Гаркуша прикинул — запираться не стоит. Откуда еще они могли прийти в таком виде.

— Почему так? Не понравилось под землей? — Орхей усмехнулся.

— Точно вы сказали, ваше благородие, — оживился Гаркуша, — не нравится нам. Народу много, а кушать нашему брату — во! — Иван Гаврилович сложил фигу. — Извините, конечно, за выражение…

— Говоришь, людей много? — заинтересовался Орхей. — Сколько же?

— У-у… — старик закатил глаза. — Тыщи, многие тыщи, ваше благородие… Солдаты, конечно. Ну и офицеры… Один генерал даже есть… Да! Сам не видал, врать не буду, но есть — большой генерал… Разрешите закурить, ваше благородие?

Начальник жандармского поста подвинул сигареты на край стола, бросил небрежно спички.

— Там, ваше благородие, все есть, — вдохновенно продолжал врать Иван Гаврилович. — Чего только душе угодно, но не всем. Пшеницы — склады, мельница своя, пекарня, картошки вдоволь, мясо, правда, не свежее, из холодильника, ну, там вино, спирт… Нам это, конечно, не давали, а сами они ели что получше. А нам, мобилизованным, латуру одну — мука на воде, и все.

— Кто же это — они?

— Начальство!.. Там, ваше благородие, под землей, три дивизии стоят… Да! Пить, есть всем надо… Генерал каждый день с Москвой разговаривает. Берет трубку и разговаривает. Запросто! Спрашивает — когда дадут приказ Одессу штурмовать. В катакомбах для этого все готово. Оружие всякое — пулеметы, автоматы, одних мин сколько… Надо же такое войско под землей разместить! Потому и мобилизовали меня, что я знаю катакомбы, как свою хату. Тридцать лет на камне работал… Считайте, ваше благородие, больше полгода во мраке просидел. Я теперь все знаю, что там делается.

Иван Гаврилович Гаркуша вдохновенно врал, рассказывая самые фантастические небылицы о катакомбах. Есть там все — вода, баня, хорошие спальни, даже улицы для прогулок и строевых занятий. А еще есть большая пещера для разных собраний. Для большей убедительности Гаркуша назвал даже ее размеры — метров сорок на двадцать. Кровля подперта несколькими столбами — по-шахтерски их называют целиками. В пещеру собирают солдат на митинги, читают им разные инструкции. Гаркуша сам два раза был в этой пещере — громадная.

В катакомбах есть еще большая радиостанция, но туда никого не пускают. Слушать через нее можно весь свет. Конечно, есть в шахтах электричество, телефоны…

Плутонер Орхей внимательно слушал разговорчивого старика. Ведь это же находка! Сам дает такие показания. Надо немедленно сообщить начальству в Овидиополь.

Когда арестованные сидели за столом и ели обед, принесенный из жандармской кухни, Иван Гаврилович хитро подмигнул Медереру:

— Ну, как?.. Зубы-то целы! А по-другому и последних бы не досчитались. Погоди, я их еще повожу за нос…

Подвижное, морщинистое лицо старика расплылось в довольной улыбке. Он выскреб из котелка остатки еды, вытер рот и подошел к двери кутузки, где их держали после допроса.

— Служивый, закурить не найдется?

В дверь просунулась голова солдата. Гаркуша жестом повторил просьбу. Солдат отрицательно покачал головой, что-то сказал и затворил дверь.

— Нет так нет, — отказ не огорчил Гаркушу. — Хорошо хоть не ударил. Так-то жить можно. Помяни мое слово, с нами еще не так будут цацкаться… Ну и натравил я им!..

Оказалось, что показания Гаркуши попали в самую точку.

На другое утро арестованных отправили на подводе в Овидиопольский жандармский легион с казенным пакетом, в котором лежал протокол допроса Ивана Гаркуши и препроводительное письмо вместе с актом о задержании арестованных.

Из Овидиопольского жандармского легиона Гаркушу и Медерера незамедлительно отправили в Одессу, в центр № 3 ССИ, которым управлял подполковник Пержу.

Подполковник Пержу срочно принял меры для расследования показаний катакомбиста Гаркуши. Для сохранения секретности он от руки написал распоряжение командиру саперного батальона и передал его Курерару. Курерару, в свою очередь, поручил это дело Аргиру.

Когда Аргир дочитал до конца, Курерару сказал:

— Вот этим-то делом вам и придется заняться, господин Аргир. В генеральный штаб уже обо всем сообщено. Вы представляете себе, что может произойти, если советский морской десант, высаженный под Одессой, поддержат войска, вышедшие из катакомб.

Расследование «дела Гаркуши» продолжалось долго. Советских войск в катакомбах не обнаружили, но партизанские группы появлялись. В саперном батальоне что-то напутали, и Гаркушу освободили. Потом долго искали, а он тихо жил в своем Нерубайском, полагая, что все неприятности для него уже кончились. Старого шахтера снова арестовали, судили вместе с группой Бадаева и приговорили к пожизненной каторге, но вскоре расстреляли на Стрельбищном поле. Сигуранца не могла простить старому Гаркуше шутку, которую он сыграл с румынской разведкой.