В катакомбах Одессы

КУРЕРАРУ ВЕРБУЕТ ПРЕДАТЕЛЯ

Антон Брониславович Федорович сам не понимал, как он согласился остаться в подполье. Вероятно, по привычке не перечить начальству. Потом уже было поздно отрабатывать задним ходом.

Война застала его в Измаиле, где Федорович работал директором областной конторы Украинского культторга. Первое, что ощутил Антон Брониславович в начале войны, — страх. Противный, как резь в желудке. Страх не только от воздушного налета — самолеты сбросили будто невзначай несколько бомб и больше не появлялись. Но ведь они могли появиться снова! Раз война, можно ждать чего угодно. Невыносимым было это ожидание… В Измаиле распространились слухи — немцы и румыны расстреливают поголовно весь партийно-советский актив, немцы вот-вот займут Измаил, так говорил откуда-то эвакуированный, откуда-то знавший все подробности человек, постоянно сидевший на скамейке в сквере. Человека задержали за распространение панических слухов, отвели в милицию, но слухи от этого не прекратились.

Если расстреливают советский актив, то кто станет разбираться, каким директором он был — директором госбанка или Укркультторга. Раз советский директор — к стенке.

Главное — невозможно выбраться из города. Не пойдешь же пешком в Одессу. Это уж только на крайний случай. В поисках транспорта Антон Брониславович и отправился в горком партии. Говорили, будто партийно-советский актив хотят эвакуировать в организованном порядке. Но оказалось, что в горкоме про эвакуацию не было и речи. Наоборот, актив мобилизовали на оборону.

— Пришел! Правильно! — пробегая по коридору, крикнул ему знакомый из оргинструкторского отдела. — Заходи, что-нибудь подберем.

Предложили ему должность комиссара строительного батальона, который формировался в Измаиле.

Сотрудник оргинструкторского отдела по-своему понял замешательство Федоровича.

— Ты раньше времени нос не вешай, — убеждал он его, — не всем же сразу на фронт идти. Доставишь батальон в Одессу, что-то другое дадим. Там и на фронт пойдешь. В современной войне что тыл, что фронт, разницы, считай, никакой нет… Ну как?

Антон Брониславович согласился. Ему казалось, что это лучшая возможность попасть в Одессу. Собрав пожитки, погрузив чемоданы на полуторку с шанцевым инструментом, прихватив даже стеганое китайское одеяло с шелковым верхом — подарок жене, Федорович начал свою военную службу.

Правда, колонна строительного батальона не сразу направилась в Одессу. Некоторое время пришлось работать на границе, потом чинили разбитые мосты, дороги, поврежденные налетами авиации, и только в июле попали в Одессу. Здесь Федорович внезапно «заболел», отстал от батальона и затерялся в сутолоке и неразберихе военного времени.

Противник на всех фронтах наступал, сводки были тревожные, и Антон Брониславович раздумывал, как быть дальше — эвакуироваться ли с женой и пойнтером в глубокий тыл или остаться в городе. В облторготделе ему вдруг предложили совершенно нелепую по военному времени должность — управлять конторой Главпарфюмера. Он согласился: поживем — увидим, что будет дальше.

В своей жизни Федорович переменил немало должностей, и все они так или иначе были связаны с торговлей или снабжением. В этом отношении Антон Брониславович был верен себе. То заведовал разливочным цехом на пивоваренном заводе, то был директором колбасной фабрики, то управляющим облвинтреста. Потом были культторги, закрытые распределители, фирменные магазины. Года два Антон Брониславович заведовал продовольственным магазином областного управления НКВД. На этом основании писал в анкете: с такого-то по такой-то год — служба в НКВД. Он считал, что эта строчка его и подвела. В отделе кадров треста Антона Брониславовича вызвали как бывшего чекиста и затем рекомендовали на подпольную работу…

Люди, повешенные на балконах одесских улиц, на ветвях платанов, на переплетах портальных кранов в морском порту, произвели гнетущее впечатление на Федоровича. Впрочем, теперь он стал Петром Ивановичем Бойко. Это еще хуже! Ведь каждый встречный, каждый прохожий — на Дерибасовской, Нежинской, Ярославской мог опознать в хозяине слесарной мастерской бывшего управляющего конторой Укркультторга, Главпарфюмера и толкнуть его в петлю. Нет, это очень страшно — ходить и ждать!

Вот тогда, терзаемый страхом, Антон Брониславович и решил — надо отсидеться. Пусть одни считают его партизаном, другие хозяином мастерской, а он будет сам по себе. Придет в полицию и заявит — да, работал в НКВД, заведовал магазином. Своим же потом можно сказать — хотел легализоваться для лучшей конспирации.

С таким настроением Антон Брониславович шел в полицейский участок, нащупывая в кармане газету с приказом румынского генерала. Командующий городским гарнизоном обещал прощение всем советским офицерам, которые добровольно явятся на регистрацию в местные полицейские участки.

Выполнить задуманное не удалась — потребовали заявление. Ну и что ж — первый шаг все-таки сделан. Заявление он напишет, ничего страшного.

Выйдя из участка, Антон Брониславович встретил на улице младшего Гордиенко. Встреча не из приятных. Этот парень просто раздражал его. Признаться, Федорович его даже побаивался — Яков сломает себе и другим шею. Просто бешеный! То связался с Фрибтой, и неизвестно теперь, чем это кончится, то задумал минировать дом на Красноармейской. Федорович был уверен, что Гордиенко рассказывает ему далеко не все, что делает он со своими дружками. Лучше от него как-нибудь избавиться.

Столкнувшись с Яшей нос к носу, Бойко-Федорович недовольно сказал:

— Нечего днем болтаться по улицам, шел бы в мастерскую работать. Могут прийти посетители, а тебя нет на месте.

Под «посетителями» Федорович, естественно, подразумевал связных от Бадаева.

Поздний визит агента сигуранцы встревожил и напугал Федоровича. Хорошо, что дома были только он и жена. Ребята опять бродили где-то по городу.

Друмеш спросил, здесь ли живет Петр Иванович Бойко, и, убедившись, что перед ним именно тот человек, который ему нужен, предложил пройти с ним.

Когда они вышли, он не произнес больше не единого слова, только указывал: прошу направо, теперь сюда, идите прямо…

Было темно, и редкие синие фонари горели только в центре. На улице Бебеля стало немного светлее, ветер раскачивал синие лампы над мостовой. Комендантский час еще не наступил, но прохожих было совсем мало. Ни Бойко, ни Друмеш не заметили, как один из прохожих остановился, удивленно поглядел им вслед и пошел сзади на таком расстоянии, чтобы только не потерять их из виду.

В сигуранце поднялись на второй этаж, прошли по коридору и очутились в маленькой комнате с двумя дверьми — одна та, через которую Друмеш ввел Бойко, а другая — полуприкрытая, вела в соседнее помещение. Там тоже горел свет и слышались мужские голоса.

— Посидите, — сказал Друмеш и оставил Антона Брониславовича одного.

Комната была почти пустая, стоял здесь только стол, покрытый листом прозрачного плексигласа, без единой бумажки, даже без чернильницы, кресло, табурет и маленький запертый шкаф в углу, рядом с входной дверью.

Бойко сидел долго, может быть, с полчаса, начиная все больше томиться тревожным ожиданием. Когда стало совсем невмоготу, вошел, наконец, невысокий чернявый румынский офицер с гладко зачесанными, напомаженными волосами. Сел в кресло, пристально посмотрел на Федоровича, помолчал. Сказал негромко:

— Я локатинент Харитон, следователь бюро Жюридик. Вы знаете, что это такое?

Нет, Федорович ничего не слышал о Жюридик. Харитон разъяснил: бюро Жюридик — военно-следственная полиция, которая занимается расследованием преступлений и передает дела в военно-полевой суд.

Харитон снова помолчал, снова пристально взглянул на Антона Брониславовича и так же негромко спросил:

— Вы знаете, кто убил Фрибту?

Федорович почувствовал, будто пол уходит из-под его ног. Но он нашел в себе силы сказать:

— Я не знаю, кто такой Фрибта.

— С кем вы говорили сегодня на улице, когда вышли из полицейского участка?

— Я ни с кем не говорил, господин Харитон, здесь какая-то ошибка, — упавшим голосом ответил Федорович. В его голове молнией пронеслось: «Неужели они все знают?»

— Советую вам не допускать ошибок. — Харитон сделал ударение на втором слове. — Господин Жоржеску! — позвал он кого-то из соседней комнаты. Затем без всякого перехода резко и громко закричал: — Встать!.. Кому говорю, встать!..

Антон Брониславович встал. Из двери вышел приземистый человек с тяжелой челюстью и перебитым носом. Он шел, словно боксер на ринге, — втянув голову в плечи и согнув руки в локтях.

— Господин Жоржеску! Посоветуйте господину Бойко быть разговорчивей…

Жоржеску прошел мимо Федоровича, словно направляясь к шкафу, стоящему в углу, и вдруг левой рукой нанес ему сильный короткий удар. Антон Брониславович охнул, но не упал. Он отлетел к стене и будто переломился надвое. Удар пришелся в солнечное сплетение. Федорович не мог ни вздохнуть, ни распрямиться. Ему казалось, что он задыхается, умирает. Прошло несколько минут. Жоржеску, так и не сказав ни слова, исчез за дверью. Харитон невозмутимо сидел за столом, положив руки на плексиглас. Лампочка, горевшая под потолком, отражалась на гладко зачесанных, будто полированных волосах. Наконец Федорович смог разогнуться. Дыхание стало возвращаться к нему.

— Садитесь, — сказал ему Харитон. — Так с кем вы говорили сегодня утром?

— С Яковом Гордиенко, слесарем из моей мастерской…

Из сигуранцы Федорович вышел поздней ночью. На углу Пушкинской, недалеко от гестапо, его остановил патруль. Бойко предъявил разовый пропуск. Проверили и пропустили. Он зашагал по направлению к Нежинской.

Дома все спали. Жена проснулась, тревожно приподнялась.

— Все в порядке, — сказал он ей. — Не болтай только, куда меня вызывали…

В сигуранце ему посоветовали: пусть ведет себя так, будто ничего не случилось. По не так-то легко было это сделать. Уже следующий день вызвал новые треволнения.

Еще в прошлый четверг Федорович обещал Продышко зайти к нему на Французский бульвар и поговорить о работе. Петр Иванович Продышко, оставшийся на пивоваренном заводе, все больше входил в доверие к оккупантам. После прихода румын он передал им сырье, что было на складах, передал оборудование завода, якобы сохранив его от уничтожения. Нашлись люди, которые подтвердили, что бывший начальник планового отдела самолично обезвредил заряд, предназначенный для взрыва завода. Теперь Продышко работал коммерческим директором — новые власти оценили его заслуги.

Бадаев возлагал на него большие надежды и просил Федоровича лично побывать на Французском бульваре и решить неотложные вопросы. Федорович тянул, но теперь это могло показаться подозрительным, и он после обеда пошел к Продышко домой.

Петр Иванович встретил его встревоженно.

— У тебя все в порядке? — спросил он, едва Федорович переступил порог.

— Как видишь. А у тебя?

Продышко рассказал: сегодня днем к нему прямо на работу пришел Боровой. Так опрометчиво он никогда не поступал. Сказал, что дело не терпит — вчера вечером Боровой сам видел, как командира отряда Бойко вели в сигуранцу.

Федорович деланно рассмеялся.

— Хорошая примета, значит меня не возьмут до второго пришествия. Видно, он что-то напутал.

Боровой был связным, через него Антон Брониславович поддерживал связь с рыбаками на Большом Фонтане и с подпольщиками пивоваренного завода. Новость, которую сообщил Продышко, вызвала новый приступ страха. Значит, вчера Боровой видел его на улице. Плохо, очень плохо!.. Бойко осторожно попробовал выяснить, кто еще может знать о его посещении сигуранцы. Нет, никто… Боровой сказал об этом только Продышко.

— Попереживали мы за тебя, а ты, оказывается, цел! — радуясь, что все так обошлось, заключил Продышко.

Сели пить чай, говорили, как лучше привлечь к делу группу рыбаков с Большого Фонтана. Пора доставать оружие, зарытое перед приходом румын.

Федорович соглашался с Продышко. Он даст приказ переходить к действиям. Пусть Боровой зайдет в мастерскую дня через два.

Антон Брониславович спросил еще про планы катакомб — Продышко обещал где-то достать их, чтобы передать Бадаеву.

Петр Иванович ушел на кухню и вернулся оттуда с тугим свертком бумаг.

— Все, что удалось достать, — сказал он, передавая Федоровичу сверток. — Взяли у румын под носом. Завалялись в отделе недвижимого имущества одесской примарии. Теперь, если захотят, пусть заново составляют. Последний и единственный экземпляр.

Это был план Одесских катакомб.

Федорович вскоре ушел. Он торопился — надо действовать быстро. С Французского бульвара пошел прямо на улицу Короленко. Нашел угловой дом, который когда-то принадлежал графине Скавронской, зашел во двор и условным сигналом вызвал Гришу Любарского.

Стояли в подъезде.

— Знаешь, где живет Боровой? — прошептал Федорович.

— Знаю. Тут недалеко. Раза два был у него.

— Оружие есть?

— Здесь нет. В мастерской спрятано…

— Опять в мастерской… Подведете вы с этим прятаньем… Держи…

Бойко что-то протянул ему в темноте. Гриша ощупью нашел руку, не понимая еще, что протягивает командир отряда. Кончиками пальцев ощутил рифленую поверхность рукоятки, ощутил теплоту металла — браунинг! На втором этаже кто-то хлопнул дверью. Любарский почувствовал, как дрогнула рука Бойко. Прислушались. В подъезде снова было тихо. Склонившись, Бойко почти беззвучно зашептал в темноте:

— Борового нужно ликвидировать… Сегодня же… Предатель…

У Любарского захолонуло сердце.

— Но я никогда… не стрелял в людей…

— А сейчас будешь… Есть приказ уничтожить… Боровой может всех выдать… Выполняй.

В юношеской духовной чистоте, в беспредельной верности долгу Гриша Любарский принял как должное приказ Бойко. Ведь Бойко был командиром отряда, подпольщиком, который боролся с врагами. Значит, так надо. Любарский уже корил себя за проскользнувшее в нем малодушие.

— Есть… Выполню…

— Так-то вот лучше… Завтра доложишь… Смотри, чтоб об этом ни одна душа, слышишь? Ни Гордиенко чтобы, никто… Иди! Я тоже пойду в ту сторону.

Некоторое время Федорович шел за юношей, постепенно отставая, потом свернул в переулок.

В январе 1942 года при неизвестных обстоятельствах исчез связной Молодцова в Одессе Николай Боровой. Говорили, будто он арестован и сидит в центральной тюрьме, но подтвердить этого никто не мог. В те дни в заброшенной квартире на Преображенской улице сигуранца обнаружила неопознанный труп человека. Его тайно увезли в морг, и на этом расследование закончилось. Больше того, агенты сигуранцы сделали все, чтобы слух о преднамеренном убийстве не просочился в город. Для подпольщиков Николай Боровой остался человеком, пропавшим без вести…

В конце января Бойко-Федорович еще раз приходил в катакомбы по вызову Бадаева. Это было его третье посещение. Сопровождал его Яков Гордиенко, а проводником была Тамара Межгурская, ходившая на связь в город.

В катакомбы они проникли через новый, только что обнаруженный лаз в глубокой балке недалеко от Усатова. Теперь каждый вход был, что называется, на вес золота. Румыны яростно замуровывали, забивали все щели в земле, а рядом, как печать на сейфе, ставили двойные посты солдат или жандармов. Днем по всей степи вдоль балок, на улицах Нерубайского, Усатова, Фоминой балки, всюду маячили такие «печати». Они стояли и ночью, но в потемках не разглядеть. Это было еще опаснее.

Межгурская провела Петра Бойко прямо в штаб — так называлась сводчатая пещера. Снова говорили о работе в городе. Бадаев выспрашивал, почему отряд не разворачивается на полную силу, а Бойко приводил самые различные доводы, оправдывался, объяснял.

— Повремени, товарищ Бадаев, — говорил Бойко, сидевший за столом и нехотя хлебавший из алюминиевой миски латуру, которую Бадаев распорядился принести из кухни, чтобы не тратить время на ужин в столовой. — Повремени. Вот раскроем склад на Большом Фонтане, тогда и начнем. С пропусками хорошо получается. В полиции своего человека удалось поставить. Работает писарем. Хочешь, тебе тоже добудем круглосуточное хождение по городу. Ходи без всяких хлопот!

— Ладно, посмотрим, — Бадаев уклонился от разговора на эту тему. — Не так часто приходится мне бывать в городе… Скажи, Петр Иванович, про дальницкие шахты ничего не слыхал?

— Нет. Ходили слухи, что под землей рядом с зеркальной фабрикой какая-то стрельба была. Проверить этого не удалось. Не знаю.

Молодцов получил накануне новый запрос из Центра о судьбе группы Гласова. Дальницкие катакомбы хранили молчание. Вот и Федорович тоже не принес ничего утешительного. Группа Самсона тревожила Молодцова все больше.

— Очень прошу тебя лично, товарищ Бойко, поинтересуйся дальницкой шахтой… Кстати, планы катакомб удалось достать?

Вопрос застал Федоровича врасплох, и он на мгновенье замялся.

— Планы-то?.. Ну да, получил, получил… В другой раз пойдут на связь, передам с Тамарой или с Галиной… А может быть, сам принесу… Как это я запамятовал! Ты-то не собираешься к нам? Квартиру-то я сменил, Павел Владимирович. Теперь даже надежнее стало.

— А запасный выход?

— Выход хороший — по чердакам хоть на соседние улицы выходи.

Еще в прошлую встречу Бойко предупредил Бадаева о том, что румыны замуровали проход в соседний двор и теперь покинуть конспиративную квартиру можно только через единственные ворота. Бойко сказал, что есть возможность переселиться на верхний этаж. Квартира стоит пустая, с выходом на чердак.

Подумав, Бадаев согласился. После того как румыны замуровали выход в соседний двор, старая конспиративная квартира могла стать мышеловкой, опасной западней.

— Ладно, — сказал Молодцов, — сам проверь только все выходы. Набросай схему, чтобы люди знали, куда уходить в случае чего.

— Все будет сделано… Придешь, сам поглядишь, заодно и новоселье справим. Уж чем-нибудь получше этого угощу… Обещаю. С продуктами, видно, плохо приходится?

— Плохо, — признался Бадаев. — На одной латуре сидим.

Антон Брониславович опустил ложку в недоеденную латуру — мука, замешенная на воде. Она просто не лезла в горло. Ел только для виду. Воспользовавшись случаем, отодвинул миску на край стола. Поблагодарил.

— Подумать надо, — сказал он, — может, через рыбаков кое-что из продуктов достать можно. Чего-чего, а рыбы достанем…

— Не плохо бы, — согласился Бадаев.

— У меня к вам, товарищ Бадаев, еще одно дело есть. Не знаю, как посмотрите. — Бойко склонился над столом. — Дело серьезное, ваш совет нужен. Нашли мои ребята подход к одному работнику полиции. Есть такой капитан Аргир. По происхождению русский. Работает у румын, готов перейти на нашу сторону. Но человек осторожный, сперва хочет лично поговорить с кем-нибудь из нашего руководства. Хотел сам с ним встретиться, да боюсь — не поверит. Надо бы кого посолиднее. Может, заместитель ваш, или сами…

Молодцов неопределенно ответил:

— Посмотрим, посмотрим. Об этом надо подумать.

В сигуранце на улице Бебеля Федорович больше не появлялся. В назначенное время он приходил на Дерибасовскую, поднимался на третий этаж, дом девять, в конспиративную квартиру майора Курерару. Здесь его встречал капитан Аргир либо Харитон, они давали ему задания, с каждым разом все усложняя их, выспрашивали о людях, уточняли их адреса, приметы, требовали отчета в выполнении заданий.

Подписку работать на сигуранцу Федорович дал примерно через неделю после того, как его впервые вызвали на улицу Бебеля. От той ночи в памяти осталась тупая боль под ложечкой и ощущение будто его вытащили из петли. Когда он снова начал дышать, это было второе дыхание, дыхание предателя. Все старое осталось как бы по ту сторону удара, нанесенного ему локатинентом Жоржеску.

Впрочем, события, захватившие Антона Брониславовича, развивались для него последовательно и логично. Сейчас он даже не хотел раздумывать, как это случилось. Потеряв веру, да собственно говоря, он и не имел ее никогда — нельзя приспособленчество называть верой, — Федорович для себя решил: старое вернуться не может, надо подаваться к новой власти…

Завербованного агента на конспиративной квартире принимал Аргир. Он хотел знать, намерен ли Бадаев прийти в город. Нужно любыми путями выманить его из катакомб. Нет, пока не похоже, чтобы Бадаев проявил интерес к предложению Федоровича. Антон Брониславович рассказал о разговоре в катакомбах, он уже не за страх, а за совесть начинал служить подобравшим его хозяевам. Воспользоваться ночным пропуском Бадаев отказался, вероятно из осторожности. Насчет встречи с полицейским чином тоже ни да, ни нет не сказал.

— Настаивать не мог, — сказал Федорович, глядя куда-то в сторону. — Только вызвал бы подозрение. Теперь надо ждать, когда вылезет сам. Больше всего он интересуется Дальницкими катакомбами, требовал узнать про Гласова.

Аргир тоже считал, что не надо торопиться. В распоряжении сигуранцы были все нити — Федорович назвал всех, кого знал, но пока никого не трогали. Ждали Бадаева — надо его заманить в западню, а тогда уже захлопнуть ее.

По этому поводу Аргир распорядился так: как только появится Бадаев, немедленно звонить по телефону. Работники сигуранцы прибудут на место минут через пятнадцать, не позже.

— Квартиру переменил? — спросил Аргир.

— Так точно, — по-военному ответил Бойко. — Как было приказано.

— Бадаев знает?

— Доложил. Велел чердаки проверить на случай побега. Я ему схему приготовил с копией. Копию вам…

Предатель достал из бокового кармана два чертежа, набросанных карандашом, один протянул Аргиру, второй положил в карман.

Бойко-Федорович еще спросил, может ли он взять обратно планы катакомб, которые передал господину капитану. Бадаев уже спрашивал, дольше задерживать их нельзя.

— Придется отдать, — сказал Аргир. — Кстати, как вы прошли в катакомбы? Ведь все входы блокированы.

— Выходит, не все. Прошли балкой между Усатовом и Куяльником.

— Покажите. — Аргир вынул из стола пакет, который Федорович получил от Продышко, нашел нужный лист и развернул его перед Федоровичем.

Некоторое время Антон Брониславович внимательно изучал план, пытаясь сориентироваться, нашел нужное место и отчеркнул его ногтем. Аргир резко оттолкнул его руку:

— Что вы делаете! Никаких пометок! — Плоскостью ногтя он принялся затирать царапину, оставленную на бумаге. — Вы же должны этот экземпляр отдать Бадаеву… Покажите на копии.

Аргир принес копированные планы катакомб и красным карандашом поставил жирный крест в том месте, которое указал Федорович.

Когда тот ушел, Аргир позвонил Курерару, спросил, можно ли прийти для доклада. Встретились через час в сигуранце, уточнили план, разработанный Курерару. Операцию решили проводить под видом ареста Якова Гордиенко, подозреваемого в убийстве Фрибты.