В конце сезона туманов

VIII

Женщина сидела за швейной машиной, мерно нажимая на педаль. При электрическом освещении ее смуглое азиатское лицо казалось светлее, чем на самом деле, унизанные перстнями пальцы искусно направляли ткань. На столе лежала горкой яркая материя, а пол вокруг был усеян лоскутами и нитками. Свет от лампочки падал на машину, оставляя в тени обстановку: большую кушетку, два кресла с протертой обивкой на подлокотниках и жирными пятнами от голов на спинках, кофейный столик с фотографиями под стеклом, зеркала с выгравированными золотом изречениями из Корана.

— Абдулла собирался вернуться домой пораньше, — говорила женщина, слюнявя нитку. — Странно, что его до сих пор нет. Может, зашел в клуб. Они с приятелями помешались на нардах, хотя игра уже выходит из моды. Домино, шашки и нарды. По субботам засаживаются за игру с самого утра. Все лучше, чем пьянствовать. — Она ловко вдела нить в иглу и провернула рукой колесо швейной машины. — Я жду его с минуты на минуту.

— Ничего, я не тороплюсь, — отозвался Бейкс с кушетки. Он торчал здесь уже больше получаса, и ему это изрядно надоело. В комнате было душно. Он сидел на выпиравших из-под обивки пружинах, вдыхая застоявшийся запах ароматических курений. Женщина трещала без умолку, а он отвечал односложно, через силу.

— Я должна это платье сегодня кончить. Буду всю ночь сидеть. — Она улыбнулась, блеснув золотыми коронками. Машина все стрекотала. — Заказчица завтра уезжает в Порт Элизабет, и платье нужно в дорогу. А к субботе надо сдать свадебный наряд. Дел по горло. — Тра-та-та — тарахтела машина. — У меня и белые шьют. Капризные, поганки, зато я беру с них побольше. Небось не обеднеют. Вечерние, подвенечные, выходные туалеты. «Халима, — говорят они мне, — ты должна успеть к субботе, я иду с мужем на прием или на бал к мэру». «Да, мадам, — отвечаю я, а про себя думаю: иди ты к черту, белая карга». Только бы им командовать. Вот я и нагреваю их на пару-тройку фунтов. Будут знать, как торопить людей. Что бы они только без нас делали? Где бы брали портних, кухарок, прислуг? Им живется припеваючи, и все благодаря черным людям. А как они с нами обращаются! Верно я говорю, мистер?

— Совершенно верно, — борясь с дремотой, поддакнул Бейкс с другого конца комнаты.

Он сидел в своем дешевом костюмчике, каштановом галстуке и тяжелых башмаках, а время накручивалось на нитяные катушки, простиралось штуками материи. Он клевал носом под болтовню портнихи. У его ног стоял чемоданчик, набитый нелегальными листовками. Бейкс берег его как зеницу ока даже здесь, под золочеными текстами из Корана, в застоявшемся аромате благовоний.

«Хорошо бы пойти домой, к Фрэнсис», — думал он сквозь сон. Вспоминалась та давняя суббота, когда шел к ней мимо одноэтажных близнецов-коттеджей с облупившейся краской, вдоль бельевых веревок и плоских вытоптанных газонов, похожих на шкуру старого пса, поднимался по испещренной надписями лестнице сумрачного муниципального дома, осторожно стучал в дверь, не в силах справиться с волнением.

В квартире работало радио, передавали регби. Он постучал снова громко и небрежно, за дверью послышалось движение. Ему открыла пожилая женщина, из-за ее спины хлынул рев болельщиков и истерическая скороговорка спортивного комментатора: «Мяч у Вандервальта, он мчится вперед, за ним уже не угнаться! Гол! Гол!» Его голос потонул в истошном вопле трибун.

— Добрый день, — приветливо улыбнулась седовласая женщина. — Вы, должно быть, тот молодой человек, о котором говорила Фрэнсис.

Обернувшись, она крикнула:

— Папа, приверни радио! — И пояснила Бейксу: — Отец наш по субботам слушает репортаж о регби, если не ходит на стадион. Да вы проходите, проходите.

В чистенькой гостиной, обставленной подержанной мебелью, в кресле перед приемником сидел маленький сухонький старичок. Когда жена ввела Бейкса, он повернул ручку и убавил звук.

— Это отец Фрэнсис, — сказала женщина Бейксу, усаживая его на стул с высокой спинкой.

Старик кивнул, и Бейксу показалось, будто он привык к частым визитам молодых людей — дочкиных ухажеров.

— Ах, как Фрэнсис долго возится, — вздохнула пожилая женщина. Она мысленно торопила дочь, будто знала, что дело серьезное и с этим парнем у Фрэнсис все пойдет как надо. Она не усидела в гостиной и отправилась на розыски.

— Ради бога, не обращайте на меня внимания, — сказал Бейкс старичку, — продолжайте слушать.

Старик полез за чем-то в карман.

— Эти буры прилично играют, — он ткнул пальцем в приемник, — больше они ни на что не годны. Обычно я хожу на матчи наших ребят, но сегодня игр нет. А вы увлекаетесь регби?

— Вообще-то я предпочитаю футбол, хотя и не играл в него со школы.

— И мне нравится футбол, когда команды стоящие, — старик все еще рылся в карманах. — Но регби побыстрее, поактивней.

Он прекратил безрезультатные поиски и зашарил глазами по комнате.

— Мэри, — закричал он, — где моя трубка, черт побери! Никак не могу найти.

— О Господи, — донесся откуда-то голос хозяйки, — можно подумать, что я курю твою дурацкую трубку!

Потом в коротком коридоре раздались шаги Фрэнсис, и она влетела в гостиную с обвязанной полотенцем головой и мыльными брызгами на смуглых руках. Бейкс залюбовался ее длинными крепкими ногами, маленькой тугой грудью, проступавшей под халатиком. У него свело под ложечкой, и он как ошпаренный вскочил со стула, смущенно улыбаясь.

Она сморщила носик и сказала:

— Предупреждала ведь, чтобы не приходили так рано. Вот, не успела вымыть голову.

— Тем лучше, увижу вас без прикрас…

Портниха внезапно умолкла. От этого Бейкс очнулся и, взглянув на нее, увидел, что та склонила голову в косынке набок и к чему-то прислушивается. На садовой дорожке заскрипели шаги, открылась входная дверь, кто-то завозился в прихожей.

— Вот и он, — воскликнула портниха, — это ты, Абдулла?

В комнату заглянул мужчина.

— Салям алейкум! — произнес он и тут только заметил на кушетке Бейкса.

— А, это вы! Хелло, сэр! Рад вас видеть! — Улыбаясь, он протянул Бейксу руку. У него была оливковая кожа, черные волосы, блестевшие, как клеенка, золотые коронки, нелепые усики, будто подрисованные кем-то из озорства. Спортивный пиджак в яркую клетку, отутюженные темные брюки. Абдулла работал закройщиком на швейной фабрике и, видать, потихоньку обшивал себя в рабочее время либо в обеденный перерыв.

— Ну, как делишки, старина? — спросил Бейкс, пожимая протянутую руку.

— Извините, что заставил ждать. Надо было зайти в одно местечко.

— Все в порядке. Мы тут с хозяйкой пока поговорили.

— Еда в духовке, — сказала женщина, не отрываясь от шитья. — Я сделала котлеты. Зови и гостя ужинать — хватит на всех.

— Обо мне не беспокойтесь, — сказал Бейкс, но Абдулла взял его за рукав и потянул за собой. Бейкс подхватил чемоданчик и пошел за хозяином на кухню.

Абдулла снял пиджак, повесил его на спинку стула, выставил тарелки, достал ножи и вилки. Они принялись за котлеты с острой подливой, и Бейкс заговорил о листовках. Над буфетом висело изображение храма Кааба в Мекке.

— Понятно, — сказал Абдулла, — завтра ночью. Халима ничего об этом не знает. — Он подмигнул. — Молчание — золото. Все будет сделано как надо. — Он взял кость руками и тщательно обглодал ее. — И знаете что, я снесу листовки на фабрику. Оставлю вечером в столовой, а наутро рабочие на них наткнутся. Как вам это нравится?

— Это будет в пятницу утром, — вслух размышлял Бейкс. — Отличная мысль. А на тебя не подумают? Сейчас всюду доносчики.

— Подсадные утки, — ухмыльнулся Абдулла, — знаю, знаю. Ни рта раскрыть, ни поговорить ни с кем. Я прикидываюсь безмозглым дурачком. Этаким работягой, весельчаком и бабником. — Он снова подмигнул, облизывая пальцы. — Халиме ни гу-гу. А за меня не бойтесь. Если бы удалось организовать рабочих! Что за жизнь, когда никому нельзя довериться. — Он сокрушенно покачал головой. — Неужто и дальше так будет, мистер?

— Придется идти на риск и говорить с людьми, — сказал Бейкс, жуя котлету. Есть не хотелось, но отказываться невежливо. — Должно быть чутье на хороших людей. Вот, нашел же я тебя. Значит, есть и другие. И черт с ними, со шпиками: волков бояться — в лес не ходить.

— Профсоюзники струхнули. — Абдулла встал и подошел к буфету. — Я сварю кофе. — Из гостиной слышался стрекот швейной машины.

— Надо действовать в обход их. Нельзя ставить крест на всех рабочих, если вожаки наложили в штаны. Пролетариат не раз поступал вопреки воле тред-юнионистов. Стоит доказать рабочим, что наше дело правое, и ничто их не удержит.

— Верно, — согласился Абдулла, — так было не раз. Взять хотя бы всеобщую стачку после полицейского расстрела. О аллах! — внезапно вскипел он, — люди пришли заявить о своих правах, заявить, что они не рабы, а по ним открыли огонь! Глазом не моргнув отдали приказ! Ведь мы же люди! Как можно стрелять в людей!

— Это лишь доказывает беспомощность властей. Нельзя давать им передышки. Любой, пусть даже самый скромный вклад в общую борьбу приобретает теперь особое значение.

Абдулла налил кофе в чашки и снова улыбнулся, сверкая золотыми коронками.

— Видит аллах, за нами дело не станет!