В лучших семействах

12

Кое-кто из моих друзей пытался уверить меня, что некоторые из моих похождений в то памятное лето вполне достойны описания, но даже если бы я с ними согласился, я не стал бы здесь распространяться на эту тему. Хотя справедливости ради замечу, что вскоре после того, как я поместил в «Газетт» объявление, молва быстро разошлась и отбоя от клиентов у меня не было. Вот краткий перечень моих подвигов по месяцам:

МАЙ. У женщины украли кошку. Вернул её владелице; дебет — пятьдесят долларов плюс компенсация издержек. Клиента грабанули в борделе на Восьмой авеню, а он по понятным причинам не захотел связываться с полицией. Разыскал виновную и запугал, вынудив расстаться с большей частью добычи. Заграбастал пару сотенных. Отец хотел вырвать великовозрастного недоросля-сына из лап хищницы-блондинки. В это дело мне лезть не стоило; потерпел полное фиаско, приобретя расцарапанную физиономию и свою законную сотню поверх расходов. Ресторан с проворовавшейся кассиршей; потратил всего полдня, чтобы вывести её на чистую воду; клиент заартачился было, увидев счёт на шестьдесят пять долларов, но уплатил.

ИЮНЬ. Целых две недели угробил, расследуя мошенничество со страховкой по просьбе Дела Баскома, и едва не расстался с головой. Справился, однако, с присущим мне блеском. У Дела хватило наглости предложить мне три сотни; я затребовал тысячу — и получил. Я решил, что должен зарабатывать в неделю больше, чем платил мне Вульф: не потому, что неравнодушен к деньгам, а из принципа. Отловил жулика-букмекера для одного клиента из Мидвилла, штат Пенсильвания. Ещё сто пятьдесят. Другой хотел, чтобы я разыскал сбежавшую от него жену, но зацепиться было почти не за что, да и платить он мог всего двадцатку в день, так что пришлось отказаться. Девушка, которую, по её словам, несправедливо обвинили в передаче секретных данных конкурирующей фирме и уволили, приставала ко мне с ножом к горлу до тех пор, пока я не согласился взяться за её дело. Доказал её правоту и восстановил в попранных правах, навкалывавшись при этом долларов на пятьсот, но получив в награду каких-то жалких сто двадцать, да ещё в рассрочку. Личиком она, быть может, не совсем вышла, но голос был приятный, да и ножки недурны. Ещё получил предложение поступить на работу в ФБР, девятое предложение подобного рода за шесть недель, но отказался.

ИЮЛЬ. Разнообразия ради согласился на просьбу горстки концессионеров последить за тем, как вершат свои дела управляющие развлекательными заведениями на пляжах Кони-Айленда; поймал одного с поличным, когда он пытался стибрить дневную выручку из игорного автомата; ловкач тщился продырявить меня из пистолета, так что пришлось для острастки сломать ему руку. Когда мне надоело лицезреть тысячи акров обнаженной плоти, в основном, шелушащейся под немилосердным солнцем и вообще малопривлекательной, я взял расчёт. Итог — восемь с половиной сотен за семнадцать дней. Отвертелся от кучи разных мелочей суммарной стоимостью в пару тысчонок. На Лонг-Айленде обчистили дамочку с мозгами набекрень. Взяли незастрахованные драгоценности на изрядную сумму. Сумасбродка почему-то вбила себе в голову, что это дело рук полицейских. Тут, с одной стороны, мне повезло, честно признаюсь, но с другой — сработал я ну совершенно гениально. Проковырялся, правда, до августа. Возвернул все драгоценности, уличил в нечистоплотности ассистента художника по оформлению интерьеров, выставил счёт на три с половиной тысячи и получил их.

АВГУСТ. Начиная с шестого мая я не брал ни цента жалованья от Ниро Вульфа, ни разу не прикоснулся к своим сбережениям и тем не менее моё банковское сальдо не только не пострадало, но, наоборот, заметно поправилось. Мне пришло в голову, что пора устроить себе каникулы. Самый продолжительный отпуск, который мне удавалось выпросить у Вульфа, не превышал двух недель, и я решил, что могу себе позволить по меньшей мере удвоить этот срок. Приятельница, имя которой уже публиковалось в связи с одним из дел Вульфа, высказалась, что нам не мешало бы хоть раз взглянуть на Норвегию, и мысль эта показалась мне вполне здравой.

Медленно, но верно я приучал себя к необходимости научиться жить без Ниро Вульфа. А медленно это проистекало ещё потому, что однажды в начале июля Марко Вукчич попросил, чтобы я принес ему ещё один чек на пять тысяч для получения наличными. Поскольку желающие откушать в его ресторане должны были заказывать столик за сутки вперёд и уплачивать шесть долларов за порцию цесарки, я прекрасно понимал, что деньги предназначались не ему. А кому? И ещё: дом так и не был продан, а проведя кое-какую разведку и забросив удочки тут и там, я выяснил, что просят за него сто двадцать тысяч, что было верхом нелепости. С другой стороны, даже если Марко и передавал деньги Вульфу, это ещё не доказывало, что нам когда-нибудь суждено свидеться снова, тем более с продажей дома можно было и не спешить, пока банковский счёт терпит; не говоря уже о сумме, что хранилась в ячейке платного сейфа Вульфа в Нью-Джерси. Кстати, посещение этого сейфа входило в краткий перечень дел, по которым Вульф соглашался покидать свой дом.

Я не слишком рвался уехать из Нью-Йорка, тем более в такую даль, как Норвегия. У меня было неясное ощущение, что в тот самый миг, когда мой пароход покинет нью-йоркскую гавань, на Тридцать пятую улицу или в 1019 придёт составленное понятным лишь мне кодом послание в виде телеграммы, или звонка, или письма, или с посыльным… а меня там не будет. Мне же чертовски хотелось быть там, чтобы не оказаться вычеркнутым из списка действующих лиц самого грандиозного спектакля, разыгранного Ниро Вульфом. Но время шло, скоро на руках у меня оказались билеты на пароход, который отплывал двадцать шестого августа.

За четверо суток до этого срока, двадцать второго августа, во вторник, я сидел за столом в своём офисе в ожидании прихода клиента, договорившегося о встрече по телефону. Я предупредил его, что собираюсь взять месячный отпуск, а он не назвался, но мне показалось, что голос мне знаком, поэтому я согласился на встречу. Когда он вошёл точно в три пятнадцать, как было условлено, я был рад, что память на голоса не подвела меня. Передо мной стоял мой бывший сокамерник Макс Кристи.

Я поднялся навстречу, и мы обменялись рукопожатием. Он положил панаму на стол и огляделся по сторонам. Копна чёрных волос стала чуть короче, нежели в апреле, кустистые брови по-прежнему не ведали ножниц, а широченные плечи, казалось, стали ещё шире. Я пригласил его присесть, и он не отказался.

— Приношу извинения, — начал я, — что так и не расплатился за тот завтрак. Он спас мне жизнь.

— Пустяки, — отмахнулся Макс Кристи. — Ну, как дела?

— Да так, не жалуюсь. А у тебя?

— Я был чертовски занят. — Он вытащил носовой платок и промокнул лицо и шею. — Ох, и вспотел же я. Порой так надоедает эта бесцельная беготня, снуешь туда-сюда, как челнок.

— Я кое-что о тебе слышал.

— Да? Не удивительно. А ты мне так и не позвонил. Или звонил?

— Номер, — назвал я, — Черчилль-пять-три-два-три-два.

— Но ты так и не удосужился набрать его.

— Да, сэр, — признался я, — вы правы. Сам знаешь: то одно, то другое, а потом мне не слишком нравилось, что если меня возьмут, то сначала подвергнут испытаниям, как ты посулил. Я не фраер какой-нибудь, и чернила на моей лицензии высохли сто лет назад. Или ты по сей день мнишь, что я ещё желторотый?

Он запрокинул голову назад и заржал, потом перестал и сказал серьезным тоном:

— Ты неверно меня понял, Гудвин. Я просто имел в виду, что, учитывая прошлые грешки, мы должны поспешать, не торопясь. — Он утер платком лоб. — Ну и вспотел же я, чёрт побери. С тех пор мы маленько обсуждали сей вопрос и, уверяю, никто не держит тебя за фраера. Мы обратили внимание, что ты не бездельничал с тех пор, как открыл свою контору, хотя занимался ерундой. А почему ты отклонил предложение фэбээровцев?

— У них принято допоздна торчать на службе.

Он кивнул.

— А ты, надо полагать, не привык к узде?

— Никогда её не примерял и не собираюсь.

— А чем сейчас занят? Что-нибудь важное?

— Я же сказал по телефону: собираюсь в отпуск. В субботу отплываю.

Он глянул на меня с неодобрением.

— Отпуск тебе ни к чему. Если кто и нуждается в отпуске, то это я, а мне его не дают. Зато для тебя есть работенка.

Я помотал головой.

— Не сейчас, когда вернусь.

— Тогда будет поздно. Тут нужно кое-кого выследить, а у нас не хватает людей, к тому же это крепкий орешек. Мы приставили к нему двух «хвостов», но он разоблачил обоих. Тебе понадобится пара помощников, а лучше даже трое. Можешь нанять тех, кого знаешь, давать им задания и платить из пяти сотен в день, что тебе положат.

Я присвистнул.

— А в чем дело? Почему такая горячка?

— Ни в чем. И никакой горячки тут нет.

— Тогда кто этот парень? Мэр, что ли?

— Не скажу. А может, даже и не знаю. Речь идёт об облачной слежке, а ты должен обеспечить качество и держать язык за зубами. Будешь запросто богатеть на три сотни в день.

— Нет, пока не намекнешь, кто он, или на кого похож, — запротестовал я. — И вообще, оставим этот разговор. Рад бы услужить бывшему напарнику, но мои каникулы начинаются в субботу.

— Каникулы могут подождать. А работа — нет. Сегодня в десять вечера пойдешь к западу по Шестьдесят седьмой улице между Первой и Второй авеню. Тебя подберёт машина, и сидящий задаст несколько вопросов. Если ответы его удовлетворят, он скажет все, что надо о работе… тебе представляется уникальная возможность, Гудвин. Не упусти её. Ты сможешь нырнуть в самую глубокую и быструю на свете денежную реку и поплескаться в ней в своё удовольствие.

— Нет уж, дудки, — отмахнулся я, — ты предлагаешь мне не работу, а просто некий шанс попытаться за неё взяться, не говоря уж о том, что мне она может не понравиться.

И тогда, и десять минут спустя, когда Макс Кристи ушёл, мне и впрямь не хотелось браться за это дело, но хотелось выяснить, с чем его едят. Не то, чтобы я всерьез надеялся, что незнакомец в машине может оказаться Арнольдом Зеком, но весь разговор и то, как он был обставлен, такую надежду, пусть даже призрачную, оставлял; а такой случай, насколько бы нереальным он ни был, нельзя упускать. В самом деле, разве не интересно потрепаться с Зеком? А вдруг он даст мне повод заехать ему в ухо, и я при этом случайно сверну ему шею? Поэтому я пообещал Кристи, что в десять вечера буду в условленном месте на Шестьдесят седьмой улице. Правда, ради этого мне придётся отменить уже назначенное свидание, но будь у меня даже один шанс из миллиона, я бы им воспользовался.

Ладно, чтобы не затягивать эту историю слишком надолго, сразу скажу: тот, кто жаждал меня расспросить, не был Арнольдом Зеком. Мало того, приехал он даже не в чёрном длинном «кадиллаке», а всего лишь в седане «шевроле» с двумя дверцами, сорок восьмого года выпуска.

Вечер выдался жаркий, и пока я шёл вдоль квартала, я сам вспотел, особенно под мышкой, где была кобура. Вереница машин, гуськом выстроившихся вдоль тротуара без малейшего промежутка, казалась нескончаемой, и когда у притормозившего «шевроле» открылась дверца и меня негромко окликнули, мне пришлось протискиваться между двумя бамперами, чтобы пробраться к машине. Когда же я устроился на сиденье и захлопнул дверцу, человек за рулем одарил меня долгим испытующим взглядом, а потом, ни слова не говоря, включил зажигание и «шевроле» плавно тронулся с места.

Сидевший по соседству со мной на заднем сиденье незнакомец пробормотал:

— Вы, наверное, должны мне кое-что показать.

Я достал пластиковый футляр с водительскими правами и лицензией частного сыщика и предъявил ему. Когда мы остановились на красный сигнал светофора у Второй авеню, он изучил документы при свете уличного фонаря и возвратил мне. Я уже начал сожалеть о потраченном вечере. Мало того, что он был вовсе не Зек; он был одним из тех, кого я прежде не встречал и о ком даже не слышал. Кожи на его лице было куда больше, нежели требовалось; она образовывала гармошку из складок и морщин, что, по-видимому, и побудило его отпустить бороду — уж больно трудно выбривать такие складки.

Когда перекресток остался позади, а «шевроле» продолжал движение на запад, я сказал ему:

— Я пришёл по просьбе Макса Кристи… Готов вас выслушать. Хотя пробуду в городе всего до субботы.

Он буркнул:

— Меня зовут Редер.

Я поблагодарил его за доверие. Тогда он расщедрился ещё пуще.

— Я с Западного побережья — это на тот случай, если вы гадаете, как я котируюсь. Сюда меня привёл след, и я уже нашёл, куда он тянется. Я мог бы предоставить местным талантам завершить эту операцию, но все нити в моих руках, и я должен проследить, чтобы её довели до конца. — Либо у него была привычка гнусавить, либо он по-другому не умел. — Кристи сказал, что нам надо приделать «хвост» к одному человеку?

— Да. Но я объяснил, что сейчас занят.

— Вам надо выкроить для этого время. Слишком много поставлено на карту. — Он развернулся лицом ко мне. — Теперь придётся изрядно попотеть, потому что он уже настороже. Болваны, что поработали до вас, чуть не испортили всю малину. Говорят, только вам теперь под силу спасти положение, особенно с помощью парочки, что работала на Ниро Вульфа. Вы можете с ними договориться?

— С ними — да. Но со мной ничего не выйдет. Меня здесь не будет.

— Пока-то вы здесь. Приступите к делу завтра. Как Кристи говорил: пятьсот в день! Кроме обычной слежки, от вас ничего не требуется, и работаете вы на человека по имени Редер из Лос-Анджелеса. Свяжись вы с местными, вроде Уилкса или Малютки Костигана, полиции это пришлось бы не по вкусу, а со мной разве могут быть неприятности? Обо мне вы не слышали. Вы частный детектив. Я хочу нанять вас за приличную сумму, чтобы вы следили за человеком по имени Рэкхем и докладывали мне обо всех его передвижениях. Вот и все, ничего противозаконного.

Мы пересекли Парк-авеню. Сумерки уже достаточно сгустились, и я мог не волноваться, что моё лицо выдаст чувства, которые всколыхнуло во мне имя Рэкхем. А уж что творилось у меня внутри — это моё личное дело.

— Сколько это может продлиться?

— Не знаю. День или неделю, может — две.

— А если случится что-то непредвиденное? Детектив не берётся кого-то выслеживать, если не знает, о чем речь идёт. Вы должны были хотя бы объяснить, чем вам так важен этот Рэкхем?

Редер улыбнулся. И догадался я об этом по натянувшимся складкам лица.

— У меня есть подозрения в отношении своего компаньона, который приехал сюда, на Восток, заключить с Рэкхемом сделку и вытеснить меня из бизнеса.

— Что ж, это сойдёт, если вы добавите кое-какие подробности. Но к чему такая секретность? Почему вы не могли прийти ко мне в офис вместо того, чтобы договариваться о встрече на улице ночью?

— Не хочу мелькать в дневное время. Не хочу, чтобы мой компаньон узнал, что я здесь. — Редер снова улыбнулся. — Кстати, это сущая правда, что я не желаю мелькать в дневное время… во всяком случае, лишний раз.

— Охотно верю. Ладно, шутки в сторону — Рэкхемов не так уж много. А в телефонном справочнике Манхэттена — ни одного. Имеете в виду того Барри Рэкхема, жену которого весной убили?

— Да.

Я хмыкнул.

— Бывают же совпадения! Я был неподалеку, когда её убили, а теперь мне предлагают следить за её бывшим мужем. А вдруг его тоже ухлопают? Вот это будет совпадение! Мне бы это радости не доставило. Я чёрт знает сколько усилий потратил, чтобы выпутаться из тогдашней передряги и наконец устроить себе каникулы. Если же его убьют…

— А с какой стати?

— Не знаю. Как не знаю, почему убили миссис Рэкхем. Однако нашу встречу устроил Макс Кристи, который сам, правда, не забавляется стрельбой по живым мишеням, но вращается в кругах, где не слишком разборчивы в выборе средств. — Я махнул рукой. — Оставим эту тему. Если я прав, то вы все равно мне не признаетесь. Важно другое: Рэкхем знает меня. А следить за объектом, которому ты известен, трудно вдвойне. К чему такие сложности? Почему бы вам не нанять…

Я умолк, так как «шевроле» остановился на красный свет на перекрестке Пятой авеню и одной из Семидесятых улиц, а наша машина с опущенными стеклами находилась на расстоянии вытянутой руки от соседней машины, где стекла были также опущены.

Когда зажегся зелёный и «шевроле» снялся с места, Редер заговорил:

— Вы правы, Гудвин, дело довольно деликатное. В нём замешаны люди, доверяющие друг другу лишь до определенной степени. Пока их интересы совпадают, они будут действовать рука об руку. Но если подвернется нечто выгодное лишь одному из них, и это позволит устранить остальных, то может запахнуть жареным. Тогда каждый станет рассчитывать только на себя либо высматривать — на чьей стороне сила и примыкать к ней. Вот я, например, сейчас там, где сила. Но я вовсе не пытаюсь вас завербовать; при всем желании я не буду этого делать. Разве можем мы вам доверять? Вы чужак. Все, что нам требуется, так это квалифицированная слежка. Докладывать будете мне, и только мне. Куда ты свернул, Билл?

Водитель повернул голову вполоборота:

— Здесь, в парке, попрохладнее.

— Сейчас везде одинаково. Я предпочитаю прямые улицы. Давай-ка возвращайся.

Водитель сказал «хорошо» обиженным тоном. Редер снова обратился ко мне:

— Есть трое — Пензер, Кэтер и Дэркин, которые время от времени работали на Ниро Вульфа. Правильно?

Я сказал, что да.

— Они согласятся работать с вами?

Я ответил, что, по моему мнению, — согласятся.

— Тогда наймите их, и вам не придётся высовываться. Мне известно, что они мастера своего дела.

— Сол Пензер — безусловно, лучший в детективном ремесле. Кэтер и Дэркин — выше среднего уровня.

— Большего вам и не надо. Теперь хочу задать вам вопрос, но сперва одно замечание. Водить клиента за нос дурно, вы это сами знаете, но, в данном случае, это может быть куда хуже, чем дурно. Вы понимаете, к чему я клоню?

— Да, но вы опережаете события. У меня нет клиента.

— О нет, вы заблуждаетесь. — Редер улыбнулся. — В противном случае я не стал бы терять времени. Вы были там, когда убили миссис Рэкхем, вы позвонили Ниро Вульфу, и шесть часов спустя он пропал, а вас задержали как важного свидетеля. И вот теперь я хочу, чтобы вы сели на хвост Рэкхему, а вы даже не знаете, почему. Можете ли вы отказаться в таких обстоятельствах? При вашем-то любопытстве. Немыслимо!

— А вдруг, — предположил я, — я уже сыт по горло этой историей?

— Постоянство, характерное для вас — важное качество для мужчины, но это заставляет меня вернуться к вопросу, о котором я упоминал. В настоящее время вы вроде бы сами себе хозяин, но ведь вы очень долго проработали у Ниро Вульфа. Вы до сих пор живете в его доме. Конечно, вы продолжаете с ним общаться — нет, нет, не отрицайте, — но нас это не касается, если он не станет вмешиваться. Только зарубите себе на носу, что в этом деле вы работаете на того, кто вам платит. Если вам удастся узнать что-нибудь про Рэкхема и вздумается кому-то продать эти сведения, пусть даже Ниро Вульфу, вы об этом горько пожалеете. Не стоит объяснять, насколько?

— Нет. Если бы я стоял, у меня бы коленки затряслись. Для вашего сведения: я вовсе не знаю, где находится Ниро Вульф, не общаюсь с ним и совершенно не настроен снабжать его сведениями. А если я и возьмусь за это дело, то только из врожденного любопытства.

Борода заходила ходуном — это означало, что Редер потряс головой.

— Не переусердствуйте, Гудвин.

— Ни в коем случае. С какой стати?

— Вы по-прежнему преданы Ниро Вульфу.

— Ничего подобного.

— Я бы уплатил целое состояние, чтобы узнать, где он скрывается… При условии, что вам это известно, конечно.

— Не известно, — честно признался я. — Одно дело — не выдавать его, и совсем другое — таскать с собой фотографию, которую вы, очевидно, заметили, когда я доставал футляр с водительскими правами. Я не скрываю, что у Вульфа есть положительные черты, о которых я не раз упоминал и восхищался ими, но теперь, когда прошло столько месяцев, на память приходит лишь одно качество: Вульф невыносимый зануда.

Водитель дернул головой и взглянул на меня, видимо, для того, чтобы запомнить. Мы выехали из парка и вернулись на Пятую авеню, двигаясь к северу в районе Восьмидесятых улиц. Слова про Ниро Вульфа вылетели из моих уст невзначай, поскольку мои мысли были в этот миг далеко. Кому понадобился Рэкхем и почему? Если Зеку или кому-нибудь из его сподручных, значит, с того памятного апрельского дня, когда Зек прислал Вульфу картонку с колбасой и потом позвонил с просьбой оставить Рэкхема в покое, случилось нечто из ряда вон выходящее. А если не Зеку? Тогда Макс Кристи и Редер выступают на стороне враждебных Зеку сил, что делает игру в одной команде с ними такой же безопасной, как курение в пороховом погребе. Но как бы то ни было, разве могу я отказаться? К тому же меня поразила внутренняя логика. Почти пять месяцев назад миссис Рэкхем наняла нас следить за своим мужем и уплатила задаток, на чем все и закончилось. Теперь же я мог продолжать на том же самом месте, где мы прервались. Если Редер и его коллеги, кто бы они ни были, желали ещё и заплатить мне за это, не было смысла обижать их отказом.

Так что, пока «шевроле» катил в северном направлении, мы с Редером порешили, что в принципе договоренность достигнута, и перешли к сути дела. Поскольку Рэкхем уже держал ухо востро, круглосуточное наблюдение установить мы не могли, так как для него требуется не меньше дюжины людей, а я мог положиться лишь на троих. А вдруг нет? Ведь и Сол, и Фред, и Орри могли быть заняты в настоящую минуту. Не было смысла обсуждать детали предстоящей операции, пока я не знал, кто окажется в моем распоряжении. Поскольку номера телефонов у меня всегда в голове, я предложил остановиться у аптеки и воспользоваться телефонной будкой, но Редеру это не понравилось. Он сказал, что лучше будет позвонить из моего офиса и, поскольку я не возражал, велел водителю ехать на Мэдисон-авеню.

В это время, около одиннадцати, Мэдисон-авеню была уже довольно пустынна, и места для машин перед зданием, где размещался мой офис, было хоть отбавляй. Редер сообщил водителю, что мы вернемся через час или больше, и мы ушли, оставив его в машине. В лифте, при более ярком освещении, складки на лице Редера были не столь заметны, и, хотя он казался несколько моложе, чем в машине, в бороде я разглядел седые волоски. Он стоял, прикрыв глаза и ссутулившись в углу кабины, пока лифт не остановился на десятом этаже, а потом вышел и последовал за мной к двери с номером 1019. Я отомкнул дверь, впустил Редера, включил свет, указал ему на кресло, уселся за стол, придвинул к себе телефонный аппарат и начал набирать номер.

— Подождите минуту, — пробурчал Редер.

Я опустил трубку на рычажки, посмотрел на него, впервые разглядев глаза, и вдруг явственно ощутил, как по спине у меня пробежал холодок. Непонятно почему.

— Нельзя, чтобы нас подслушали, — сказал он. — Насколько я могу быть уверен в этом?

— Вы имеете в виду микрофоны?

— Да.

— О, с этим — полный порядок.

— Лучше проверьте ещё раз.

Я повиновался. Особых трудов мне это не составило, поскольку комнатка была небольшая, а стены в основном голые, тем не менее я тщательно облазил все углы и даже не поленился отодвинуть стол и посмотреть за ним. Когда я выпрямился, подняв с пола закатившийся со стола карандаш, за спиной прозвучал голос Редера:

— Я вижу, ты прихватил мой словарь.

Уже совсем не гнусавый. Я развернулся и, остолбенев, уставился на него. Глаза, конечно же, глаза… а если присмотреться, то и лоб, и уши… Я имел полное право таращиться на него хоть целый час, но не имел права ронять своё достоинство. Поэтому усилием воли я заставил себя перестать на него глазеть, обогнул стол, занял своё место, откинулся на спинку стула и заговорил, вложив в голос максимум безразличия:

— Я узнал вас сразу же…

— Не говори так громко.

— Хорошо. Я узнал вас с первого взгляда, но из-за дурацкого водителя не мог…

— Фу. У тебя даже ни малейшего подозрения не возникло.

Я пожал плечами.

— С вами бесполезно спорить. Что касается словаря, он из моей комнаты; вы подарили его мне на Рождество одиннадцать лет назад. Сколько вы теперь весите?

— Я похудел на сто семнадцать фунтов.

— Хотите знать, на кого вы похожи?

Он скорчил гримасу. С его-то усами и морщинами для этого можно было и не предпринимать усилий, но старые привычки бесследно не проходят, даже если их и подавлять в течение нескольких месяцев.

— Я знаю, — ответил он. — На Филиберта, принца Савойского, который жил в шестнадцатом веке. — Он нетерпеливо махнул рукой. — Но это все может подождать, пока мы вернемся домой.

— Конечно, — поддакнул я. — Что такое ещё один год или два? Правда, теперь, когда я уже знаю, чего ждать, это будет не так занятно. Чем меня это привлекало, так это напряжением. Думать и гадать: живы вы ещё или померли? Пикник, да и только.

Он хмыкнул.

— Ничего другого я от тебя и не ожидал. Ты весь в этом, но поскольку я давно решил, что не буду обращать внимания на твои выходки, то мне твоё паясничанье даже по душе. Впрочем, ты тоже давно решил, что не будешь обижаться на мои выходки. Пожмем мы наконец друг другу руки или нет?

Я встал из-за стола и шагнул к нему навстречу. Он тоже поднялся на ноги и ступил вперёд. Когда мы подали друг другу руки, наши глаза встретились и я постарался подольше не отводить взгляда, поскольку в противном случае пожимал бы руку незнакомцу, да ещё и премерзкой наружности. Каждый из нас вернулся на своё место.

Усаживаясь на стул, я обратился к нему со всей учтивостью, на которую был способен:

— Вы уж извините, но время от времени я буду закрывать глаза или смотреть в сторону. Нужно время, чтобы к такому привыкнуть.