В мире коммунистов и животных

Эпизод шестой: Гость

Продрав глаза, я страшно удивился. Потому что обычно меня будил Кот — во-первых, чтобы пободаться, во-вторых, чтобы на предмет поесть. На часах было девять, выходной, и на работу мне не надо, но Кота не было. Я даже немного испугался — нарушения в порядке Мироздания чаще всего означали что-то плохое: падение советского коммунизма, приход опергруппы ФСБ, дефолт, избрание Путина на очередной срок, еще один Майдан на Украине.

Не одеваясь, я пошел на кухню. И предчувствия меня не обманули. Кроме Кота на кухне сидело еще одно создание того же рода, только другого пола, то есть кошка. Кот смотрел на нее не отрываясь и с восхищением, словно Троцкий на входящую в устье Невы «Аврору».

— Э… — сказал я.

У меня с Котом соглашение. Как у всех леваков, его личная жизнь крайне бурная и запутанная. Это легко понять даже по объявлениям в нашей локальной сети, где постоянно предлагаются к раздаче котята знакомой, как зубная боль, окраски и с не менее знакомым, крайне наглым выражением мордочек.

Мне меньше всего нужно, чтобы в наш дом ходили его бывшие и нынешние возлюбленные с жалобами и просьбами на вспоможествление потомству. Кота-троцкиста и пса-сталиниста лично мне вполне хватает. Тем более что еще есть сын Оболтус, который постоянно влипает в какие-то истории со своими приятелями анархистами.

Поэтому я и сказал то самое «Э…». Кот посмотрел на меня с привычным презрением. — Это не то, что ты думаешь, — сказал он. — И? — лаконично спросил я, ожидая продолжения. — Дженни прибыла из будущего. — Ага, — сказал я. — Гостей из будущего у нас еще не было. Добро пожаловать, Дженни! Кошка вежливо мяукнула в ответ. Позади меня раздалось шлепанье домашних тапочек. Это проснулась и пришла на кухню Ольга, моя жена. Увидев гостью, она сразу же села рядом с ней и кошку погладила. Та благодарно мурлыкнула. — Это Дженни, — представил я. — Если Кот не врет, то она прибыла из будущего. — Из будущего? Ой, как здорово! — сказала Ольга. — А хотите поесть? Женщины лучше мужчин знают, что нужно предложить путешественнику во времени. Или путешественнице. — Хотим, — ответил за всех Кот. — Очень даже хотим. Сзади раздался стук лап. На кухню пришел пес Агафон. — Я в смысле погулять… — начал он, но, увидев гостью, недовольно буркнул и посмотрел вопросительно на меня. Во взгляде был написан вопрос: «Кроссовку принести?» Старая кроссовка в нашем доме — ultimo ratio, последний и самый эффективный способ борьбы с отклонениями от генеральной линии со стороны Кота. Агафон-то от нее никогда не отклоняется. Какой бы извилистой она в нашем доме иногда ни бывала. — Это Дженни, — сказала Ольга. — Она из будущего. Агафон — немного тугодум, переварил услышанное и сразу задал Главный Вопрос:- Диктатура пролетариата в будущем есть? — Есть, — ответила Дженни. Голос у нее был очень приятный. — У нас там много чего есть.

Тут на кухню приперся Оболтус, мой сын.

Ознакомив его со сложившейся ситуацией, я отправил его после некоторой дискуссии на прогулку с Агафоном, а также и купить вкусностей для путешественницы во времени.

Пока же ей дали корма и сметаны, которые она слопала с огромным энтузиазмом.

Мы сами сели пить кофе.

— А Стивен Хокинг доказал, что путешествия во времени невозможны, — сообщил я нашей гостье. — Он задепонировал на сто лет ячейку в банке, в которой оставил металлическую табличку с приглашением гостей из будущего на ближайшую пятницу. Но никто не пришел.

— С банками в будущем не очень хорошо получилось, — оторвалась от сметаны Дженни. — Так что просто не дошло сообщение.

— А вы по каким делам в нашем времени? — спросила жена.

— Пишу диссертацию по истории XX века, — ответила Дженни.

— Вот! — сказал я Коту. — Некоторые делом занимаются, а ты, кроме пустого, в сущности, акционизма, да постов в Инстаграме, ну и срачей на Рабкоре…

Кот зашипел от обиды. Вмешалась Ольга:

— Вот только сейчас не начинайте, я вас умоляю.

Вернулись Оболтус с псом. Увидев пакет с креветками, Кот обрадовался так, как не радовался, наверное, Сталин, узнав в Туруханске о свержении царизма в феврале 1917 года.

Ольга налила сыну кофе и выдала Агафону его кусок говядины.

— Что будет с буржуями? — спросил гостью сын.

— Буржуи? А, эти, эксплуататоры. Их съедят, — просто ответила Дженни.

Ольга ахнула. Моя жена человек очень добрый, все-таки врач, и верит, что любых людей можно исправить, даже капиталистов. Лишь в самых запущенных случаях — Чубайс там или Ротенберги — поможет только лоботомия.

— Прямо вот так и съедят? — оторвался от говядины Агафон.

Он прямо просиял от радости от услышанного. Сталинист же. Они такие.

— Строго говоря, это будет называться оптимизацией. Но по итогу — да. Там вообще много чего будет — нарушение закона причинности, разрыв непрерывности пространства-времени, вторжение саламандр, последняя онтологическая война, социальный регенезис.

Звучало непонятно, но тревожно.

— Все закончится хорошо? — обеспокоенно спросила жена.

— Да, — сказала Дженни, закончив с креветками и умывая мордочку лапками. — Коммунисты, как обычно, придут и все исправят.

— Вот и хорошо, — не скрывая облечения, сказала Ольга.

— Ну а дальше вы куда? — спросил я.

— На сто лет назад, — ответила кошка. — Там очень много интересного.

— А как вам наше время? — спросил я.

Кошка подумала и дипломатично ответила:

— Так себе. То есть не очень. Без обид.

Все промолчали. Добавить к этому что-то было бы трудно.

— Спасибо вам за гостеприимство, — сказала Дженни. — Креветки очень вкусные. У нас на Земле они вымерли. А те, что с Проксимы Центавра, совсем не такие. Но мне, однако, пора дальше.

— Помощь нужна? — спросил я.

— Спасибо, нет — ответила Дженни.

Она легла на живот, что-то сделала передними лапами и вокруг нее начала образовываться сфера из тонких серебристых нитей. Когда сфера превратилась в шар, он стал чернеть, а потом просто растаял.

— Обалдеть, — сказал сын.

Ольга печально вздохнула:

— Какая приятная девочка.

Агафон позитивно махнул хвостом.

Кот под шумок дохрумкал креветки.

Все последующие день и вечер меня не оставляло странное чувство. И только, когда мы легли спать, я вдруг понял, что меня беспокоит.

Я встал, стараясь не разбудить Ольгу, прошел к книжному шкафу и извлек толстую книгу, изданную в 1970 году в стране СССР. Это был альбом «Владимир Ильич Ленин в фотографиях и кинодокументах». Листать долго не пришлось, на 97-й странице была фотография вождя мирового пролетариата, сидящего на веранде в плетеном кресле с кошкой в руках. Которую Ленин явно гладил за ухом. У кошки было очень довольное выражение мордочки, заметное даже на черно-белой фотографии.

Кошку я узнал сразу.

Флешбэк шестой: Шпионский мост

С запада к Глиникскому мосту, что лежит поперек немецкой речки Хафель, подъехали три черных автомобиля «Линкольн», красиво развернулись и встали елочкой, то есть наискосок. С востока приехали три автомобиля «Победа». Они просто остановились один за другим. Из тех и других машин вышли мужчины. На западной стороне моста это были американцы, на восточной — советские. Американцы были в военной форме, советские в одинаковых черных костюмах.

Сидящий в одном из «Линкольнов», опустил боковое стекло и начал снимать все происходящее на кинокамеру.

Советские не обращали на это внимания и у них никто ничего не снимал. Даже на фотоаппараты. Впрочем, все фиксировали — через мощную оптику — люди из восточногерманской «Штази», сидящие на чердаке небольшого дома в километре от Глиникского моста.

Мужчины поглядывали на часы.

Когда наступил полдень, и с запада, и с востока прибыло еще по одной машине.

Из восточной вышли двое таких же мужчин в черных костюмах. С ними была собака, которую держали на поводке.

На западной стороне из машины вышел мужчина в форме ВВС США с пластиковой коробкой в руке, в которой сидел кот.

Советский с собакой и американец с котом, сопровождаемые другими мужчинами, подошли к мосту. Советский отцепил поводок у собаки, американец раскрыл коробку.

Кот вылез из нее, недовольно отряхнулся и ступил на мост. Также не спеша на мост вошла собака.

Затем оба животных пошли навстречу друг другу.

Встретились они почти на середине. Остановились. Долго и пристально посмотрели друг на друга. Кот негромко зашипел, шерсть у него встала дыбом. Собака — тоже негромко — зарычала.

После этого, больше не обращая внимания друг на друга, они пошли каждый в противоположную сторону.

Настоящее имя собаки было Блэк, и была она нелегальным агентом ЦРУ в СССР, высаженным на побережье каспийского моря с американской мини-подлодки, вышедшей в море с секретной базы на территории шахского Ирана.

Вообще, в отличии от советских, западные разведки практически никогда не использовали в своей деятельности нелегалов, то есть людей с вымышленной биографией, которые выдавали себя за граждан СССР. Возможно, у них не было того опыта, который был у советских, еще с 20-х годов оттачивавших искусство создания и внедрения нелегалов в другие страны. Быть может, это было связано еще и с тем, что советская действительность была настолько чужой и чуждой, что научить человека извне достоверно играть роль советского было просто невозможно.

Блэк не был человеком и ему удалось продержаться в СССР более года.

Он передвигался по южным районам России и Северному Казахстану, подрабатывал, охраняя огороды у частников или ночуя в собачьих питомниках, а сам определял точное расположение важнейших объектов советских ядерной и ракетной программ, и посылал в Москву телеграммы до востребования на Главпочтамт, где в тексте были зашифрованы точные координаты объектов. Это имело огромное значение для совершения максимально точного ракетного удара в случае войны.

Там телеграммы забирал один завербованный ЦРУ джазовый музыкант, непризнанный гений-авангардист, который оставлял их затем в тайниках в разных местах города Москвы. В свою очередь жены работников американского посольства забирали эти телеграммы. Схема работала безупречно, несмотря на все усилия службы наружного наблюдения КГБ.

Раскрытие агента Блэка произошло совершенно случайно.

У простой работницы московского Главпочтамта Дарьи Ивановны Пильщиковой был сын Сережа. Сережа был аутистом. Правда, в те времена в СССР и слова такого почти никто не знал, поэтому Сережу называли просто трудным ребенком.

Так как отец с ними не жил, то после школы Сережа часто приходил к маме на работу, где помогал ей рассортировывать телеграммы.

И вот однажды он сказал ей:

— Мам, а вот опять телеграмма, где цифры в буковках прячутся.

— Как это? — спросила мама у сына.

Сережа объяснил. Дарья Ивановна удивилась и спросила:

— А почему опять?

— Так на прошлой недели тоже такая была. И до этого, — ответил сын.

Дарья Ивановна Пильщикова была человеком с высоким чувством гражданской ответственности и большой любительницей романов Льва Овалова про майора Пронина, поэтому, недолго думая, она взяла эту телеграмму, нашла в архивах такие же предыдущие телеграммы и отправилась с ними к начальнику отдела кадров Ираклию Георгиевичу Хананашвили. Ираклий Георгичевич во времена культа личности и некоторое время после них работал в органах. Когда маршал Берия оказался врагом народа и агентом английской разведки, из органов его только уволили, даже без лишения звания, быть может потому, что пост там он занимал незначительный, и более серьезного наказания за нарушения социалистической законности не заслужил — да и не совершал он таких нарушений, потому как просто честно боролся с еврейским буржуазным национализмом путем курирования московской хоральной синагоги. И вот теперь ждал он с нетерпением заслуженной пенсии в почтово-телеграфном ведомстве.

Рассказ Дарьи Ивановны он выслушал скептически, но попросил привести мальчика Сережу, чтобы тот объяснил ему еще раз, как это цифры прячутся в буквах. Мальчик Сережа объяснил, да так наглядно, что отставной работник МГБ задумался. И, подумав, позвонил знакомому, капитану Макарову, которого бури хрущевской десталинизации обошли и он по-прежнему работал в органах.

Капитан Макаров особого интереса не проявил, но, после долгих уговоров, все-таки согласился встретиться. Ираклий взял с собой телеграммы, мальчишку, и поехал на общественном транспорте к родному когда-то зданию на Лубянке, где в приемную к ним и спустился его знакомый.

Рассказ Сережи на него впечатления не произвел, но копии телеграмм он все-таки забрал.

Дело так бы и заглохло, если бы по чистой случайности в кабинет капитана Макарова не заглянул его коллега майор Ашотов, чтобы договориться о предстоящем футбольном матче команды их конторы против команды московских милиционеров.

Макаров, который писал в это время отчет, попросил его подождать, и, чтобы тому не было скучно, дал телеграммы, полученные из Главпочтамта: посмотри, майор, как люди шпионов видят во всякой ерунде.

Майор Аштов взял телеграммы, стал лениво рассматривать цифры, которые мальчик Сережа написал поверх букв про то, что дядя Вася приехал и просит прислать ему столько-то денег до получки — и вдруг побледнел.

Потому что работал майор Ашотов в отделе охраны объектов специального назначения и сразу же понял, что речь идет о координатах чрезвычайно секретного объекта, на котором проходили заключительную проверку ядерные боеголовки для советских межконтинентальных ракет.

Дальше было то, что можно без преувеличения назвать паникой. По всему Югу России и Казахстану была начата огромная операция по поимке вражеского агента, в которой были задействованы тысячи оперативных работников КГБ. И, после двух недель ожидания, в одном провинциальном городе на севере Казахстана в отделение почты на окраине зашел пес с червонцем в зубах и телеграммой в Москву.

Телеграмму приняли, пес заплатил, и пошел на выход, но тут из-за соседнего окошечка выскочил сотрудник с пистолетом. Американский нелегал сделал попытку броситься в приоткрытую дверь, но не успел. Раздался выстрел…

В Москве американского шпиона выхаживали лучшие ветеринары страны — и выходили. После чего начались многочасовые допросы. Так время было либеральное, то бить не били, но и не миндальничали. Потому что дело было настолько важное, что находилось на контроле у Президиума ЦК.

Наконец, потеряв терпение от как воды в рот набравшего пса, Коллегия военного суда приговорила его к расстрелу и вот только тогда американская собака впервые заговорила:

— Я хочу сделать заявление. Я кадровый сотрудник Центрального разведывательного управления.

Наверное, это и спасло американскому нелегалу жизнь. Потому как раз в это время в США Федеральное бюро расследований арестовало теперь уже советского нелегала, кота Абнера.

Никто в Ливерморской радиацинной лаборатории не мог и представить, что любимый кот директора этой самой лаборатории физика Эдварда Теллера, отца американской водородной бомбы, с которым тот не расставался даже на совещаниях, где обсуждались вопросы стратегического ядерного планирования, и который спал на коленях у своего хозяина, пока тот занимался с генералами Пентагона вопросами нанесения максимального урона Советам в возможной ядерной войне, на самом деле советский разведчик, переброшенный в США дипломатической почтой несколько лет назад и внедренный в самый центр сверхсекретных американских ядерных разработок.

Юного кота долго подбирали в Москве, потому что, кроме твердых коммунистических убеждений, он должен был быть еще неотразим. И такого кота нашли.

Природный ум, обаяние и неотразимая пушистость помогли молодому коту стать любимцем американского физика ультраправых убеждений, и не только его, но и всего персонала Ливермора. А то, что кот иногда пропадал на день-другой, относили не более чем к особенностям его личной жизни. И поэтому даже часовые, строго охранявшие объект, снисходительно относились к очаровательному пушистику, который возвращался со своих, как они думали, амурных дел.

А возвращался Абнер на самом деле со встреч со своим советским агентом-оператором, которому надиктовывал на магнитофон целые кассеты с важнейшей информацией физического и военного характера.

Это бы продолжалось и дальше, если бы не предательство одного из высокопоставленных чинов в Первом управлении КГБ, внешняя разведка. Вступив в контакт с американцами, предатель, чтобы доказать будущим хозяевам свою полезность, сообщил им, что в один из научных центров США внедрен советский кот-шпион.

Остальное было делом техники.

После ареста кота держали на специальном объекте, где избиения чередовались с попытками подкупа и применением специальных наркотиков. Но Абнер молчал — молчал даже тогда, когда ему прямо сказали, что его ждет инъекция смертельного яда. Он лишь презрительно посмотрел на допрашивающего.

— Не надейтесь, что вам удастся улизнуть, — сказал фэбээровец. — Мы вас предварительно накачаем валерьянкой, так что телепортироваться вам не удастся. Мы уже проверили эту методику.

— Убивали бездомных котов? — спросил кот с ненавистью. — Ответите и за это, империалистические негодяи.

В США между тем началась кампания против казни советского кота-шпиона, которую начали как котофильные организации, так и некоторые религиозно-пацифистские группы.

Опять же, Советский Союз, как известно, был первой страной в мире, где говорящие хвосты (speaking tails), получили гражданские права: третьим документом, после Декрета о мире и Декрета о земле, пришедшие к власти в 1917-м году большевики приняли Декларацию о правах говорящих меньших братьев, которых до этого не то что не считали разумными, а даже и охотились на них. Включая августейших особ. Надо напомнить, что в США, в колыбели демократии, что-то подобное этому, то есть особая поправка к Конституции, было принято только в 1928 году при президенте Гувере, и поэтому симпатия к советскому хвостатому узнику носила всемирный характер.

Верховный суд США пятью голосами против четырех принял решение, что советский кот приравнивается к военнопленному и смертная казнь к нему применена быть не может.

Поэтому Абнер остался жив, но угодил в одну из самых мрачных тюрем Америки — в печально знаменитый Синг-Синг.

И вот, после того, как в СССР была поймана американская собака-нелегал, начался долгий бюрократический процесс по подготовке обмена животными, который и произошел на Глиникском мосту в этот погожий летний день.

Попав на западную сторону, пес по кличке Блэк сразу прыгнул в машину.

— Gaines Food, ну хотя бы баночку, — сказала собака. — Боже, как же я соскучился по собачьим кормам. У русских варваров их нет вообще, вы представляете?

— Будет, — усмехнулся один из американцев. — Специально для тебя от президента Соединенных Штатов привезли посылку.

Блэк заскулил от удовольствия.

На восточной стороне кот прыгнул на руки одного из мужчин в черном костюме. Это был его знакомый преподаватель на спецкурсах по марксизму, одновременно же — и по технике совершения диверсий. Впрочем, это ведь в сущности одно и то же.

Другие мужчины окружили его, при этом каждый считал нужным почесать его за ухом.

— Я так и не сказал им своего настоящего имени, — мурлыкнул кот. — Я им вообще ничего не сказал.

— Да, товарищ Василий, — сказал один из мужчин, явно старший по званию. — Мы знаем, что ты вел себя как настоящий советский кот. Сегодня тебя доставят в Москву, первым же самолетом.

Василий ничего не ответил. Только урчал и думал про то, что в Москве он поест, наконец, сметаны. Потому что во всех этих Штатах, при всех их капиталистических богатствах, котам не поесть сметаны: про существование её американцы просто не знают.

Но вслух он этого говорить не стал. Потому что сметана — это ведь не самое главное.