В ночи

Глава 20

В день, когда должна была состояться церемония обручения Минни, Мойра укрылась в своей комнате, почти не выходя оттуда. Когда подойдет время готовиться к вечеру, покончить с заточением уже не будет трудно.

Если бы она считала себя трусихой, она бы первой призналась в этом, но тут был другой случай. Она заперлась не оттого, что избегала столкновения со своей матерью. Она боялась, что не выдержит и набросится на нее с кулаками.

Элоиза Баннинг была мелким тираном. Она влетела в дом Мойры и тут же попыталась взять власть в свои руки. К счастью, слуги все отлично поняли. Положение виконтессы было значительно выше, чем какой-то миссис. Пусть даже эта миссис – собственная мать виконтессы. Как только Элоиза отдавала очередное распоряжение, слуги являлись к Мойре, и ей приходилось делать двойную работу, потому что каждый раз требовалось пересматривать то, что напридумывала ее мать.

Обычно Мойра старалась ублажить ее. Это была привычка, выработанная долгими годами совместной жизни. Но только не теперь. Сейчас единственное, что хотелось Мойре, – сказать старой ведьме, чтобы она не вмешивалась. Собственно, она и сторонилась матери, чтобы удержаться от таких слов.

Разумеется, дом Мойры не был убран надлежащим образом. И одета она была некстати. Церемонию подготовили не так. Элоиза должна была бы сразу понять, что важные вещи Мойре доверять нельзя.

– Убранство для дома, мама, выбирала сама Минни, – объясняла ей Мойра. – Если тебе это не нравится, обращайся к своей другой дочери.

Конечно, Минерве не было сказано ни слова.

– Ты набрала вес, – пренебрежительно оглядев ее с головы до ног, заявила мать. – Остается только надеяться, что ты снова не расплывешься.

Это было последней каплей. Уперев руки в бока, Мойра развернулась лицом к матери, не желая уступать.

– Почему ты так надеешься на это? – Элоиза фыркнула.

– Будет крайне неудобно иметь дородную дочь, когда я такая стройная. Терпеть не могу, когда люди говорят, что ты моя «толстая» дочь.

Мойра не выносила, когда вообще упоминали, что она ее дочь.

– От небольшого излишка веса, мамочка, женщина выглядит моложе. Хорошо бы тебе запомнить это.

Мать смотрела на нее так, словно не могла сообразить, оскорблена она или нет. Мойра сладко улыбнулась.

Нахмурившись и недовольно хмыкнув, мать удалилась. До конца дня Мойра была избавлена от ее общества. Это было форменное блаженство.

Гораздо хуже, что нагрянули другие сестры, хотя у них хватило такта поселиться в гостинице, а не у Мойры. По большей части она ладила с ними, если только поблизости не было матери. Сестры становились разительно похожи на мать, как только она появлялась рядом. Минни больше, чем другие сестры, походила на Мойру. Но даже она в присутствии матери превращалась в раздражительную и заносчивую особу. В который раз уже Мойра отводила ее в сторону и делала ей замечания. Сестры и, конечно, мать тут же вступались за Минни и требовали оставить ее в покое.

Слава Богу, все они разъедутся на следующий день. Будь благословен такой короткий визит, и она не увидит их до свадьбы этим летом.

Единственным положительным моментом всей этой суеты было то, что у Мойры совершенно не оставалось времени подумать об Уинтропе. Минни пригласила его на сегодняшний вечер, но Мойра удивилась бы, если бы он пришел. Он, наверное, мрачный и угрюмый, сидит у себя дома. По крайней мере она надеялась на это. Понял ли он наконец, что ей от него нужно? Понял ли он, что должен искренне раскаяться? Что она хочет получить его сердце на серебряном блюде?

Готов ли он отдать ей себя? Или он решил, что цена слишком велика?

Она поглядела на часы на каминной полке, когда служанка вошла в комнату, чтобы начать укладывать волосы.

Через три часа начнут съезжаться гости, и она, возможно, узнает, стоит она того или нет.

– Удивительно, что ты решился поехать туда сегодня.

Услышав голос Норта, Уинтроп поднял глаза. Они сидели в маленькой гостиной в доме Норта и Октавии. Брат большими глотками пил кофе, а Уинтроп отставил свой бокал с бурбоном. Необходимо было разработать стратегию к предстоящему вечеру.

– Разумеется, я поеду. Я ведь приглашен. – Норт поднес чашку ко рту.

– Ты уверен, что Мойра будет рада увидеть тебя?

– Совсем нет, но я все равно поеду. Мне нужно, чтобы она знала – я не отступлюсь от нее. Я не намерен сдаваться.

Такое решение пришло к нему в одну из многих бессонных ночей, после того как он видел ее в последний раз. Вместо того чтобы терзаться и стенать, чем бы занимались на его месте большинство влюбленных дуралеев, он дотошно разложил ситуацию по полочкам. Он не собирался отказываться от нее. И если она не скажет, что ей нужно от него, он будет оставаться рядом, пока не поймет сам или не наткнется на решение случайно. Его не волновало, как долго это продлится, – она должна опять принадлежать ему.

– Даже не предполагал, что ты умеешь быть таким упрямым, – немного недовольно заметил Норт. – Прямо как в детстве.

Уинтроп улыбнулся ему.

– Слишком долго я пытался быть не самим собой, братец. Пора с этим покончить.

– Понятно. – Это было приятно услышать. – В чем причина такой перемены?

– Она заявила мне, что я защищал прежде всего себя, поэтому и пострадал больше. Если заполучить Мойру – значит спасовать перед всеми ее отговорками, я пойду на это.

Норт с удивлением взглянул на него:

– Ты говоришь так, словно влюблен.

Всего лишь звуки этого слова заставили его сердце стучать как сумасшедшее. Уинтроп уставился в свой почти опустевший бокал.

– Должно быть, так и есть. – Признание словно сбросило груз прошедших лет с его плеч.

Теперь Норт глядел на него с усмешкой. Одному Богу известно, что он хотел сказать. К счастью, вошла Октавия. Все внимание Норта моментально переключилось на жену, которая была прекрасна в своем шелковом платье цвета бронзы, в сияющих драгоценностях – топазах и алмазах.

Уинтроп постарался не смотреть на них, пока они обменивались поцелуями и о чем-то любовно шептались. Они были чудесной парой. Непринужденность, с которой они общались друг с другом, была насквозь пропитана насыщенной чувственностью, почти осязаемой. Это и есть любовь, предположил он. Будут ли когда-нибудь люди так думать о них с Мойрой?

Он допил бурбон и поднялся. Шепот позади начал надоедать.

– Может, поедем? – требовательно спросил он, повернувшись к брату и невестке.

Норт и Октавия смотрели на него с одинаковым выражением. Его желание отправиться поскорее казалось им забавным. Пусть смеются. Честно говоря, ему было все равно, что они думают, пока уступают его желанию.

– Поехали, – согласился Норт. – Мы уже должны быть в пути. Не сомневаюсь, что тебе хочется быстрее покончить с этой вечеринкой.

Брат не догадывался и о половине того, что было. Действительно, он хотел, чтобы вечер закончился скорее, но только потому, что надеялся к концу его добиться успеха у Мойры.

На этот раз поездка к Мойре в Мейфэр тянулась долго. Накануне выпал снег, и он еще кое-где покрывал улицы. Из-за скользкой дороги кареты двигались с величайшей осторожностью. Когда они наконец оказались у дверей дома Мойры, Уинтроп скрежетал зубами от нетерпения и был готов снести чью-нибудь голову с плеч.

В довершение ко всему Мойра и Минни вместе со всей семьей встречали гостей тут же, перед комнатами, в которых проходило торжество. Мойра могла почувствовать его досаду и принять ее на свой счет. Сделав глубокий вдох, он медленно выдохнул, настраиваясь, – общество должно видеть привычный образ Уинтропа Райленда. Холодного, собранного, обаятельного, если не злого. Он может такое сотворить.

Октавия и Норт почему-то намного опередили его и уже были среди других гостей, когда Уинтроп только-только приблизился к семье.

И Мойра, и Минни очень удивились, увидев его, и явно обрадовались. По крайней мере он надеялся, что прочел радость на лице Мойры. Либо это так и было, либо она была близка к истерике.

Мойра с матерью стояли впереди. Миссис Баннинг смотрела на него так, словно он был выставлен в витрине у мясника, – с едва уловимым интересом, с чуть заметным отвращением. Даже если бы он ничего не слышал об этой женщине от Мойры, она тотчас же вызвала у него антипатию.

– Добрый вечер, леди Осборн. Вы необычайно хороши сегодня. – В том, как он выбрал слова, был некий отход от приличий, но его это мало волновало. Он заявлял о своих претензиях на эту женщину и не желал скрывать этого.

Мойра очаровательно покраснела, явно взволнованная его вниманием.

– Благодарю вас, сэр. – Она повернулась к матери: – Мама, позволь представить тебе мистера Уинтропа Райленда. Мистер Райленд, моя мать – Элоиза Баннинг.

Уинтроп склонился к руке старухи с туго сжатыми губами.

– Мадам.

Брови ее величественно приподнялись.

– Вы состоите в родстве с виконтом Кридом, мистер Райленд?

Что-то в ее тоне заставило его задержаться с ответом.

– Он мой брат.

– Какое несчастье для вас.

Старая сука. С перекошенным ртом она говорила так, словно была много лучше Брама. Когда-то Уинтроп, может, и согласился бы с ней, но теперь все было по-другому. Она сказала бы такое Норту, зная, что он незаконнорожденный. Уинтроп удивился бы, если бы старая карга снизошла до простого разговора с ним.

– На самом деле я совершенно счастлив, мадам. Есть много людей, у которых отношения с родственниками менее доброжелательные, чем мои. – Отличный ответ. В нем мало правды, но остроты достаточно.

Она прекрасно поняла намек. Пятна на щеках и прищуренные глаза лишь подтверждали это.

Уинтроп обратился к Мойрё, которой явно было не по себе:

– Вы превзошли себя сегодня, леди Осборн.

Она глядела на него, словно не веря, что он только что пикировался с ее матерью.

– Благодарю вас, мистер Райленд.

– А сейчас, дамы, надеюсь, вы меня извините – я хотел бы поздравить виновников торжества. – Довольный тем, что скрестил словесные шпаги с ее матерью, он не стал усугублять для Мойры неловкость ситуации.

Он двинулся дальше, минуя отца Мойры, к Минерве и ее избраннику. Немного побыл с ними, поцеловав девушку в щеку и пожав руку молодому человеку. Их любовь была неподдельна, и они были счастливы. Уинтроп позавидовал им. Перёд ними было открыто столько возможностей. Он надеялся, что вместе они проведут многие годы, свободные от таких глупостей, как гордость и вынужденные секреты.

Оставив их, он отправился в гостиную, которую специально для танцев соединили с музыкальным салоном. Была еще столовая, где ближе к полуночи все усядутся поужинать, а потом танцы и празднество продолжатся до самого утра.

Будет ли Мойра танцевать с ним?

Большую часть вечера он наблюдал за ней, не имея возможности подойти ближе для уединенной беседы. Весь вечер она порхала вокруг, словно бабочка. Ее мать не отступала от нее ни на шаг, и по напряженности, написанной на очаровательном лице Мойры, ему становилось понятно, что та находит ошибки почти в каждом движении своей дочери.

Как у такой несносной женщины могла появиться ласковая и очаровательная Мойра? Все, что нужно Мойре, – это верность, любовь и человек, который будет относиться к ней так, как она того заслуживает. Он предложил ей это все, а потом по-глупому разрушил своими руками. Наблюдая за ней сегодня, он стал лучше понимать ее. Ясно увидеть все легче, когда не позволяешь застилать глаза гордыне и волнению.

Позже, вечером, заметив, как мать довольно долго отчитывает Мойру, он направился в их сторону. Подошло время ужина, и было понятно, что миссис Баннинг нашла какую-то ошибку в сервировке стола.

– Надо было мне самой распорядиться, – говорила она достаточно громко, чтобы это могли услышать гости. – Я же должна была это понять, а не доверять такие важные вещи тебе. Ты испортила все.

Мойра стояла униженная, с пунцовыми пятнами на щеках. Уинтроп тоже был в замешательстве, но не из-за того, что она что-то не так сделала, а оттого, что эта гарпия – ее мать.

– Полагаю, что леди Осборн сделала все возможное, чтобы мисс Минерва осталась довольна, – заявил он, выступая из-за спины Мойры. – Разве не так, леди Осборн?

Мойра послала ему умоляющий взгляд не вмешиваться, даже если она и кивнет утвердительно.

– Это правда, мистер Райленд.

Миссис Баннинг воззрилась на него. Странно, если бы она была чуть-чуть более воспитанной, Мойра походила бы на нее. Но Мойра никогда не производила впечатления такой вульгарной и мстительной женщины.

– Это вас не касается, мистер Райленд, – холодно произнесла миссис Баннинг. – Пожалуйста, занимайтесь собственными делами.

Несколько гостей смотрели в их сторону, но Уинтропу было не до них. Если этой женщине хочется устроить словесную дуэль, она ошиблась в выборе противника.

– Леди Осборн – мой друг, – ответил он. – Поэтому ее дела касаются меня.

Он заметил, как некоторые из гостей обменялись многозначительными взглядами. Ходило много разговоров о том, насколько хорошим «другом» Мойра была для него. Она смотрела на него, а на лице ее был написан ужас.

Тяжелые складки залегли между бровей миссис Баннинг. Она грозно насупилась.

– Я ее мать, так что не беспокойтесь.

Уинтроп позволил насмешливой улыбке появиться на своих губах.

– Да, конечно, и я хорошо наслышан, какой матерью вы были.

Мойра вцепилась ему в руку, пытаясь остановить его, но он пренебрег этим. Она готова примириться со столь невыносимой женщиной, но он не в силах оставаться безучастным и позволить, чтобы с Мойрой так обращались.

– Я знаю, – продолжил он, – что, несмотря на все ваши усилия, Мойра стала чудесным и великодушным человеком. Если бы вы продолжали свое дело, она наверняка превратилась бы в такую же злобную особу, как вы. Будь я на ее месте, я бы вышвырнул вас отсюда еще час назад. Но она добрее меня.

Кто-то в толпе не удержался от смешка. Мойра покраснела, ее мать – тоже.

– Наглый мужлан! – закричала миссис Баннинг. – Я должна была ожидать таких непристойностей от Райленда!

Это было оскорблением, но Уинтроп только усмехнулся. Годами он возмущался тем, что сотворил Брам с репутацией их семьи, но сейчас он получал удовольствие от дурной славы.

– Считайте, что вам повезло, ведь я ограничился только словами.

Старуха задохнулась. Мойра еще сильнее стиснула его руку.

Улыбка исчезла с его лица, когда он сверху вниз поглядел на ее мать.

– После всего того, что вы сделали с ней, вам нужно упасть на колени и молить о прощении.

– Уинтроп, – просительно прошептала Мойра. – Пожалуйста.

Он повернулся к ней и увидел мольбу в ее глазах. Он поставил ее в неловкое положение, так громко и грубо разговаривая с ее матерью, но при этом она совершенно не злилась на него. Более того, казалось, что она готова его расцеловать.

Это было то, что ей требовалось от него? Публичное признание его отношения к ней? И вдруг ответ пришел сам собой, словно ангелы-хранители Мойры вложили его в сознание Уинтропа. Прощение. Прощение, и больше ничего. Это самое безотлагательное, что он должен сделать. Она желала простить его. Она хотела, чтобы он доказал свою любовь и дал ей возможность поверить ему снова. Это было так просто. Все, что нужно было для этого, – проглотить остатки своей гордыни.

Он посмотрел ей в глаза.

– Это я должен молить о прощении, – отчетливо произнес он, нимало не беспокоясь, что каждый услышит его слова.

Мойра побледнела, и он понял, что в этот раз инстинкт его не подвел. Она посмотрела на толпу вокруг них, которая стала расти.

– Уинтроп, не надо.

У нее, несомненно, сохранилась способность проникать ему в душу, поэтому она, судя по всему, понимала, что он вот-вот сделает.

Он упал перед ней на колени, забыв о ее матери. Комната наполнилась жужжанием оживленных голосов. Он не прислушивался к разговорам. Ему было безразлично, что о нем скажут. Он не отрываясь смотрел на Мойру, опустив руки вдоль туловища. Он глядел на нее снизу вверх, стоя прямо перед ней в смиренной позе. Осталось только сделать последний шаг.

– Пожалуйста, встаньте, – шепнула она, ломая руки. Он встретился с ней взглядом.

– Я хочу, чтобы вы простили меня. Мне это необходимо. За все, что я сделал, за то, что пользовался вашей добротой к своей выгоде, за неверие в ваш ум и силу. За недоверие к вам и вашим чувствам. Я прошу простить меня, недооценивавшего силу ваших переживаний и не осмеливавшегося надеяться на взаимное чувство. Зато, что не доверил вам моих секретов, что отказался принести в жертву свою гордыню в обмен на возможность держать вас в своих объятиях, я умоляю простить меня.

Слезы выступили у нее на глазах.

– Пожалуйста, только встаньте. Он покачал головой.

– Если хотите, я даже извинюсь за оскорбление вашей матери. Но я не смогу встать, пока не получу от вас прощения. Вы для меня все, Мойра Тиндейл, и мне безразлично, что все будут знать об этом. Если потребуется, я буду молить о прощении каждую ночь до конца моей жизни, но вы сможете уберечь мои колени, прямо здесь и сейчас заявив мне, недостойному, что я могу употребить остаток дней своих с большей пользой, доказывая, как люблю и обожаю вас.

Мойра глядела на него, а по щекам ее текли слезы. В углу комнаты кто-то захлюпал носом. Потом кто-то еще. Его речь явно произвела впечатление не только на женщину, стоявшую прямо перед ним.

Конечно, он допустил ошибку. Завтра все только и будут говорить о нем. Не мешало бы подумать, прежде чем произносить экспромты. Его гордость непременно пострадает. Он станет посмешищем – в этом можно не сомневаться.

И тут Мойра совершила экстраординарный поступок. Она могла просто сказать ему, что прощает его, или повернуться к нему спиной и уйти. И в том, и в другом случае только о нем одном завтра все стали бы судачить. Она не сделала ни того, ни другого. Вместо этого она опустилась на колени на холодный мраморный пол лицом к лицу с ним. Он не мог поверить своим глазам.

Она протянула руки, дотронулась до его лица тонкими пальцами, погладила по щекам.

– Я прощу тебя, – прошептала она. – Только не суди меня за то, что довела тебя до такого состояния.

Он прикрыл ладонями ее руки.

– Не проси за это извинения. Я готов на коленях проползти вдоль всей Бонд-стрит, если только ты позволишь мне вернуться к тебе.

Она согласно кивнула:

– Возвращайся.

Уинтроп вскочил на ноги, потянув за собой Мойру. Сердце было готово разорваться от радости. Держа ее за руку, он потащил ее за собой сквозь толпу глазевших и болтавших гостей, через гостиную в коридор, а потом к лестнице.

– Куда мы? – спросила Мойра, следуя за ним, но она и так знала, куда он ее тянет. Она была безмерно счастлива быть опозоренной его поведением и не могла выговаривать ему сейчас.

Он попросил у нее прощения так, как она никогда не могла представить себе. Он, такой гордый человек, так смирил себя ради нее… Сказал, что обожает ее. Заявил всем присутствующим, что любит ее. У нее сжалось сердце от воспоминания. Он любит ее.

Как только они оказались у нее в комнате и заперли за собой дверь, он повернулся к ней и стал освобождать ее от платья, впившись ей в губы.

О Господи, как это прекрасно – обнимать его, прижавшись, чувствовать его тело. Но внизу ее ждали гости, которые в настоящую минуту обсуждают, куда они делись и чем занимаются.

Она резко отодвинулась.

– Уин, сейчас не надо. Все поймут.

– Ну и пусть! Меня это не волнует. – Он засунул руку под корсаж, лаская соски, пока они не затвердели от возбуждения. – А тебя?

– Ни капельки. – Особенно когда он дотрагивается до нее так, как теперь.

За секунду он уложил ее на кровать, приподняв юбку до талии. Колючая ткань брюк терлась о внутреннюю часть ног. Она ощущала, как его напряженная плоть через брюки тесно прижимается к ней.

Жар стекался и накапливался где-то в глубине ее. Как она хотела его! Она желала его со свирепостью, и это было больше чем физическая потребность. Она должна обладать им, вобрать его внутрь себя и удерживать там так долго, насколько возможно. Только так она поймет, что это не сон.

Его сюртук перелетел через комнату, за ним последовали жилет, рубашка и галстук. С обнаженным торсом он наклонился над ней и взглянул на нее своими восхитительными синими глазами.

– Я больше никогда не солгу и ничего не утаю от тебя, – хрипло проговорил он. – Так хочется пообещать, что никогда не сделаю тебе больно, но не уверен, сможет ли кто-нибудь сдержать такое обещание. Даю слово, что буду изо всех сил стараться не обижать тебя.

Улыбнувшись, она обхватила руками его гладкую спину.

– Я тоже никогда не нанесу тебе обиды, и между нами не будет секретов.

На лоб упала прядь волос, и его лицо стало таким беззащитным, удивительно юным и красивым. У них больше не будет тайн друг от друга, в этом она была уверена.

– Ты любишь меня?

Сколько надежды было в его голосе! Он, глупый, сам не понимает?

– С первого взгляда, как увидела тебя, – призналась она. – Хотя тогда мне казалось, что я просто сошла с ума.

Он положил ей руку на грудь, поглаживая через ткань платья.

– Я встретил тебя на улице несколько месяцев назад, ты помнишь?

Она кивнула:

– Конечно.

Он смотрел ей в глаза, а пальцы, возбуждая, ласкали ее тело.

– Ты поглядела на меня так, словно могла увидеть мою душу. В тот момент я понял, если ты сделаешь это, а потом с отвращением не повернешься ко мне спиной, ты будешь женщиной, которую я захочу узнать ближе.

Соскользнув по спине руками к его крепким выпуклым ягодицам, Мойра приподняла бедра и прижалась к нему.

– В тебе нет ничего отвратительного. Мне наплевать, что ты натворил в прошлом. Я только знаю, что ты даешь мне почувствовать себя самой красивой, самой умной женщиной на земле.

– Ты такая и есть, – улыбнулся он.

От этих слов перехватило горло. А потом говорить стало невозможно, потому что он снова нашел ее губы своим ртом. Разговоры могут подождать. У них целая жизнь впереди для бесед. И что значат слова? Они больше не нуждались в словах. Пока они останутся честными по отношению друг к другу, не будет существовать никаких препятствий, которых они не смогли бы преодолеть.

Она никогда не забудет лицо матери, когда он поставил ее на место. Совершенно сбитая с толку. Как это было чудесно! Он рисковал из-за нее. Никто до этого момента ничем не жертвовал ради нее. Он сделал это дважды. Перехватив ее на лету, когда она свалилась с лестницы у Октавии, и сейчас.

О, и еще он избавил ее от боязливой недоверчивости. Он вообще сделал ее бесстрашной и заставил поверить в себя и других людей.

Трепещущими пальцами он начал избавлять ее от платья, расстегивая каждую пуговку на нем. Наконец стало возможно снять с нее сияющий щелк. Он не отбросил его на пол, как поступил со своей одеждой, а развесил платье на стуле с предусмотрительностью, которая странным образом тронула ее.

Но этот процесс, судя по всему, истощил его терпение, потому что он не стал заниматься нижней рубашкой, чулками и даже обувью. Он легонько прикусил ее соски – сначала один, потом другой. Ткань стала влажной от прикосновения его языка, а розовые вершины напряглись и застыли в прохладе воздуха. Каждое движение его языка, его настойчивого рта отзывалось волной чистого наслаждения, зарождавшегося у нее между ног.

Их тела сплелись в единое целое. Его возбуждение она ощущала бедрами как массивный монолит, при этом пальцами он ласкал их с внутренней стороны. Ей не терпелось, чтобы эти пальцы проникли внутрь ее. Чтобы они коснулись той части ее тела, которая желала таких прикосновений и освобождения, которое мог дать только он.

Наконец он сделал то, чего ей так хотелось. Он спустил рубашку вниз, обнажив ее грудь для своего жадного рта. Как только он почувствовал вкус ее плоти, его большой палец скользнул по верху бедер во влажную складку, чтобы отыскать ту самую точку, которая вдруг наполнилась жизнью от его прикосновения. Задыхаясь, Мойра приподнялась ему навстречу.

Как только она подалась к нему, его палец проник в нее, заставив ее вскрикнуть. Его язык неустанно теребил сосок, а руки помогали ей подниматься к высотам наслаждения.

В неистовом желании дотрагиваться до его тела она опустила руку, нащупывая застежку у него на брюках. Повозившись пару секунд, она освободила его горячую и шелковистую плоть. Он застонал, уткнувшись ей в грудь, задвигавшись в тисках ее ладони. Инстинкт взял верх, и она почувствовала ритм, согласовывая его с тем, как внутрь и наружу двигался в ней его палец. Она теряла разум от удовольствия.

А потом он вдруг исчез. На миг Мойра смутилась. Куда он делся? Пару секунд назад она ощущала на себе его вес, его член она держала в руке, и вдруг его не стало.

Тут между своих бедер она почувствовала нечто. Мойра вытянула руку и поняла, что это волосы, его волосы. Отстранение, только рассудком, она отмечала, что он собирается сделать, когда внезапно влажное и жесткое прикосновение его языка заставило широко раскинуть бедра и дугой выгнуть спину. Его рот овладел ею, его язык двигался внутри ее так, словно они занимались любовью. А затем он скользнул вверх, находя главную точку, лаская которую исторг прерывистый стон с ее губ.

Пальцами она зарылась в его волосы, а ее бедра, раскачиваясь взад и вперед, безостановочно двигались навстречу его штурму. То, что она чувствовала, не поддавалось описанию. Она даже представить не могла, что такое может быть. Она должна была испытывать замешательство или побеспокоиться о том, как ее тело выглядит в таком положении. Но она лишь думала, какое прекрасное ощущение он подарил ей. В его глазах она была обворожительной вне зависимости от того, в какой позе находилось ее тело. Для него в ней не было изъянов, только достоинства, которые заставляли любить ее еще больше. Сейчас она поняла это, потому что сама так думала о нем.

А затем она вообще потеряла способность размышлять, потому что, продолжая ласкать, он подвел ее к грани, и острое наслаждение обрушилось на нее, заставляя сжиматься мускулы и окутывая искрящимся и слепящим чувством восторга.

Он не стал ждать, когда она придет в себя, и тут же вошел в нее. От его рывка у Мойры перехватило дыхание, и она подняла колени выше, чтобы он глубже проник в ее тело. Ощущение, когда она удерживала его внутри себя, бskо сродни череде мелких потрясений, которые пронзали ее тело. Всякий раз, когда он отводил себя назад, это было нужно только для того, чтобы с еще большей силой проникнуть в ее плоть, подготавливая ее к следующему оргазму.

И этот момент наступил. Как только очередная волна наслаждения накрыла ее, она вдруг почувствовала, что тело Уинтропа, нависавшее над ней, застыло, но с удвоенной яростью заработали его бедра. Он задрожал, спина выгнулась дугой, голова откинулась назад. Пораженная силой конвульсий, сотрясавших его, понимая, что их причина – она сама, Мойра обхватила ногами его бедра, удерживая в себе эту изливающуюся страсть.

Немного времени спустя они лежали на скомканном покрывале, укрывшись тем же самым стеганым одеялом, которое было у них в тот раз, когда они впервые занимались любовью. Только теперь он не стоял возле ее сейфа, когда она проснулась.

Он играл выбившимися прядями ее волос, а она уютно устроилась, прижавшись к нему. Они не думали возвращаться к гостям. И это было к лучшему: он не собирался ни с кем делить ее, во всяком случае, сейчас.

– Ты сильно рисковала, не дав мне вынуть, – сказал он. После сегодняшнего может появиться ребенок. Странно, но против ожидания эта мысль не испугала его.

Мойра пожала плечами:

– Такие риски стоят того. – Она приподняла голову и посмотрела на него сонными миндалевидными глазами. – Когда ты сегодня упал на колени у всех на глазах – вот это был огромный риск.

Улыбаясь, он нежно провел указательным пальцем по ее щеке. Какая она нежная!

– Такие риски стоят того. – Она отозвалась улыбкой.

Его взгляд наткнулся на картину в дальнем углу, и улыбка на лице увяла. Ее сейф находился за этой картиной.

– Тебе надо бы поменять комбинацию цифр на твоем сейфе, – заметил он. – Если ты еще этого не сделала.

Она пристально посмотрела на него, а потом звонко поцеловала в губы.

– В этом нет необходимости. Я доверяю тебе.

Эти слова поразили его сильнее, чем признание в любви. Они так много означали для них двоих, страдавших от отсутствия доверия.

– Даже свои ценности? – Сказано наполовину шутливо. Нужно было удостовериться, так ли он все понял, прежде чем сделать какую-нибудь глупость – прослезиться, например.

Она уткнулась в ложбинку на его плече, губами касаясь его кожи.

– Даже мое сердце. Ты единственный владеешь им. – Изо всех сил он стиснул ее в объятиях, но невозможно было передать силу любви, наполнявшей его сердце.

– Так же, как ты покорила меня.

Между ними повисло молчание, но его это не беспокоило. Ему достаточно было держать ее в своих объятиях. Затем сон одолел их, но даже во сне он держал ее, не выпуская из рук.

Уинтроп ушел рано утром, но уже после обеда вернулся снова и нашел Мойру в библиотеке. Он звонко поцеловал ее, изумляясь ее реакции. Она прижалась к нему податливым телом, тая от его прикосновений. Один поцелуй, и он вновь готов к любви.

– Давай сыграем партию в шахматы, – предложил он, прерывая поцелуй.

Она посмотрела так, словно была готова задушить его.

– Шахматы? Ты хочешь сыграть в шахматы?

Его неистовая королева явно имела на уме что-то другое. Он обратил внимание, что в доме было необычно тихо. Наверное, она услала всех прочь, чтобы остаться с ним наедине.

– Да, хочу, – ответил он, борясь с собой, чтобы не засмеяться. – Начнем?

Мойра угрюмо кивнула, соглашаясь.

– Я подготовлю доску, – предложил он, направляясь к столику, за которым они обычно играли. – Полагаю, ты не будешь возражать, если я сыграю белыми?

– Играй какими хочешь.

Он усмехнулся, расставляя фигуры. Своим поведением она подтвердила то, что желает его, что, вожделеет к нему так же сильно, как и он к ней.

Он сделал одно последнее приготовление и повернулся к ней, протягивая руку:

– Я тебя жду.

Надув губки, она протянула свою, позволяя подвести ее к стулу.

Ей было совершенно неинтересно играть. Об этом говорили ее поза и выражение лица, когда они усаживались за столом. Он сделал первый ход – просто двинул пешку. Собственные фигуры его мало беспокоили.

Вздохнув и смирившись с тем, что у нее нет другого выхода, Мойра посмотрела на доску, чтобы решить, какой сделать ход. И вдруг она замерла. Уинтроп глядел на нее затаив дыхание.

Она взяла в руки черную королеву и поднесла поближе к глазам. Золотое кольцо, надетое на фигурку, вспыхнуло в солнечных лучах. Огромный, оправленный в золото изумруд искрился и переливался на солнце.

– Выходи за меня замуж, – услышала она его срывающийся голос.

Она глядела на него во все глаза.

Он принял королеву из ее дрожащих пальцев и снял с нее кольцо. Затем, взяв левую руку Мойры, надел его на кончик ее пальца.

– Скажи только слово, и я всегда буду выполнять твои приказания.

Мойра кивнула, ее глаза наполнились слезами.

– Да. Но я совсем не хочу приказывать тебе.

Кольцо легко скользнуло вдоль и уютно устроилось в основании пальца. Он не ошибся в размере. Пусть она не хочет командовать им, он будет ее слугой до самого смертного часа.

Мойра вскочила со своего места и ринулась к нему вокруг стола. Он едва успел отодвинуться от стола, как она упала в его объятия, осыпая его лицо поцелуями. Он засмеялся от радости. Она сказала «да»!

От такого проявления чувств, не удержавшись на стуле, они повалились на пол, запутавшись в груде ее юбок. Он оказался сверху, ощущая, как ее тело подается навстречу, уступая ему.

– Я люблю тебя, Уинтроп Райленд, – прошептала она. Ее лицо раскраснелось от возбуждения.

Сердце его замерло от этих слов. Ему хотелось, чтобы так было всегда.

– Я люблю тебя, Мойра Тиндейл.

Они улыбнулись друг другу, прежде чем их губы встретились. А потом, когда Уинтроп Райленд, лежа на ковре под шахматным столиком, занимался любовью со своей избранницей, до него вдруг дошло, что, хотя украсть сердце – весьма приятно, несравненно больше радости приносит сердце, отданное добровольно.