В объятиях Кали

Глава восьмая

Римо смотрел на горы, занесенные снегом; в голове его была пустота. Он сидел в холле у камина, не отвечая на праздные вопросы – чем он занимается, нравится ли ему здесь в этом году или он предпочитает кататься на курорте Сноуберд, что в штате Юта? Молодая женщина, крутившаяся неподалеку, заметила, что ни разу не видела его на лыжах.

– Я катаюсь босиком.

– Хотите казаться грубым? – спросила она.

– Стараюсь изо всех сил, – ответил Римо.

– Ну, что ж, очень остроумно, – сказала она.

Было непохоже, что она оставит его в покое, и поэтому Римо, покинув свой уютный уголок и камин, пошел бродить по снегу. Стоял ясный солнечный день, начались осенние снегопады, и мир был таким юным и жизнерадостным, неподдельно живым.

А где-то рядом жили люди, влюбленные в смерть молодые люди. Убивали с радостью и умирали с радостью, словно в кошмарном бреду.

Римо видел, как лыжники, чтобы выполнить поворот, переносили тяжесть тела на край лыж, те, что поопытнее, делали это более умело, зная, что если надавить посильнее на края несущихся вниз лыж, те резко повернут в сторону. А что бы они сделали, – подумал Римо, – если бы выполнили все необходимое, а лыжи, тем не менее, не повиновались бы им? Такое он пережил с безумцами на “Джаст Фолкс”. Все, чему его учили, то, что вошло в его плоть и кровь, вдруг стало совершенно не нужно. Как если бы он жал на край лыж, а те несли бы его вбок.

Римо остановился, чтобы получше поразмышлять обо всем. Присев на корточки и зачерпнув пригоршню снега, он бездумно позволил снегу сыпаться сквозь пальцы. Ему и раньше попадались религиозные фанатики, и он убивал их при необходимости, не моргнув глазом. Убивал он и политических маньяков, считавших, что за так называемое правое дело можно отдать и жизнь.

Почему в этот раз все было иначе? Что помешало ему убить белокурую дурочку и покончить с этой группой убийц?

Ответа он не знал, но чувствовал, что там, неподалеку от аэропорта “Ралей-Дарэм”, поступил правильно. Что-то говорило ему, что пользы от этого не было бы. Она действительно возлюбила смерть. И те двое убитых юношей тоже. Все они возлюбили смерть. Но что-то внутри Римо протестовало, он понимал, что не может даровать им в смерти то, чего они жаждали. Какой-то инстинкт, смутное предчувствие останавливали его. Но что это было, он не знал.

Римо шел по склону, мимо знаков, предупреждающих о снежных заносах, и неотмеченных спусков. Шел в легкой куртке, но и она была лишней. Температура воздуха опустилась довольно низко, однако он не ощущал холода как некоторое неудобство, просто мороз автоматически заставлял его вырабатывать собственное тепло. Этому каждый мог научиться при умелой тренировке. Ведь не одеяло же согревает человека, оно только помогает сберечь тепло. Сам Римо не нуждался в одеяле. Роль одеяла выполняла его кожа, и он пользовался ею, как делали прежде все люди, пока не изобрели одежду.

Римо так объяснял себе систему Синанджу: она собирала воедино все забытые человеком животные свойства, те силы, которые он оставил втуне; умение добиться возврата качеств, утраченных человеком за долгую историю его развития, было главным завоеванием древнего Дома Синанджу, что существовал в деревушке на западном побережье Корейского залива.

Становилось все холоднее, Римо продолжал идти в глубоком снегу, но не увязал – тело его словно плыло сквозь снег, он двигался, как рыба, как большая снежная акула, и даже не замечал этого. В снегу он мог даже дышать, впуская в себя свежий и чистый кислород, которого нет в городах. Римо потерял ощущение времени – прошли часы? минуты? – когда он выбрался из снегов. Теперь он стоял на голой скале, и тут он увидел то, что ему было нужно – небольшую пещеру, отверстие в огромной скале. Войдя туда, он понял, что наконец оказался в уединении.

Он сел, тело его успокаивалось, приходя в равновесие, ожидая, когда включится в работу разум, включится подсознательно, и начнет докапываться до смысла случившегося.

Так просидел он несколько дней, когда вдруг услышал у входа в пещеру шаги. Снег не приминали, по нему двигались легко, как скользит ветерок.

– Привет, папочка, – сказал Римо, не оборачиваясь.

– Привет, – сказал Чиун.

– Как ты узнал, что я здесь?

– Я знаю, куда ведет тебя твое тело, когда ты напуган.

– Я не напуган, – возразил Римо.

– Не то, чтобы ты боялся смерти или боли, – уточнил Чиун. – Я говорю о другом страхе.

– Не знаю, что происходит, Чиун. Кое-что мне не нравится, я не понимаю этого – вот все, что я знаю. – Он наконец поднял глаза на Чиуна, улыбаясь. – Помнишь, ты всегда говорил, что надо уезжать из этой страны, поступать на службу к королю или шаху, а я тебе всегда отвечал: нет, я верю в мою страну так же, как ты веришь в свою деревню?

– Не деревню. Деревня – всего лишь место, где существует Дом Синанджу, – поправил его Чиун. – Дом, а не деревня. Дом – это наша жизнь и наша работа.

– Пусть так, – сказал Римо. – Но дело не в этом. Я согласен. Поедем в другую страну. Собираемся и едем.

– Нет, мы должны остаться, – возразил Чиун.

– Так я и знал, – вздохнул Римо. – Все эти годы ты ждал, что я скажу “да”, только для того, чтобы сказать “нет”. Так?

– Нет, не так, – сказал Чиун, кладя на землю белое зимнее кимоно и садясь на него, – теперь мы остаемся не из-за твоей глупой преданности этой дурацкой стране. Мы остаемся из-за Синанджу. Остаемся, чтобы такое больше не повторилось.

– Что “такое”? – спросил Римо.

– Ты слышал когда-нибудь о Римской империи?

– Еще бы. В свое время Рим покорил весь мир.

– Только белый человек мог так сказать. Рим покорил только “белый” мир, а далеко не весь.

– Хорошо, согласен. Но это действительно была великая империя.

– Для белого мира, – опять поправил его Чиун. – Но я никогда не рассказывал тебе о... Лу Опозоренном.

– Он что, был римским императором? – спросил Римо?

Чиун покачал головой. Клоки его бороды почти не шевелились в ледяной пещере, куда не прокрадывался ветерок и не проникал солнечный луч.

– Он был Мастером Синанджу, – сказал Чиун.

– Я знаю всех Мастеров Синанджу, – запротестовал Римо. – Ты сам заставил меня выучить их имена, и среди них нет никакого Лу.

– Я не должен был говорить тебе о нем.

– Видимо, он чем-то себя запятнал, – сказал Римо, и Чиун кивнул.

– Это не причина, чтобы скрывать его имя. Подчас на ошибках учишься больше, чем на хороших примерах.

– Я не упоминал его имя, потому что ты мог бы случайно обмолвиться о нем в разговоре.

– Ну и что? Кого это волнует? – удивился Римо. – Меня – никого больше.

– Это заинтересовало бы белых, – сказал Чиун. – Белые люди такое бы не забыли. Эта банда вероломных разбойников только и ждет, чтобы рухнул Дом Синанджу.

– Папочка, – терпеливо произнес Римо, – им все это совсем неинтересно.

– Интересно, – упрямо возразил Чиун.

– Нет, – покачал головой Римо. – Изучение династии наемных убийц из Дома Синанджу – не главный предмет в американских университетах.

– А Рим? А падение Римской империи?

– О чем ты?

– Рим пал, потому что мы потеряли его. Синанджу проворонили Рим. Лу Опозоренный всему виной.

Чиун сложил на груди руки с удлиненными ногтями, как он делал обычно, если собирался начать долгий рассказ. Римо же, закинув руки за голову, прислонился к холодному и сырому камню.

Начав говорить, Чиун постепенно перешел на привычный ему старый корейский язык, язык древних легенд с его певучим, мерным ритмом.

Синанджу, по его словам, открыли для себя римлян за много веков до расцвета Римской империи, предвидя, что страна представляет собой восходящую цивилизацию, хотя наверняка этого никто никогда не знает. Здесь, как и во всем другом, большую роль играет случай. Наверняка только одно: королевства и империи рождаются, живут и умирают.

И все же Мастера Синанджу занесли Рим в список мест, достойных наблюдения, ведь он рос и процветал, и его императоры нуждались в наемных убийцах, чтобы продлить годы правления, а Мастера Синанджу умели это делать как никто.

И вот как-то в год Свиньи, когда империя набирала величие, в Риме правили два консула, один из которых из-за своего тщеславия решил перейти к единоличному правлению. Поэтому он нанял Мастера Синанджу, хорошо заплатил ему, и вскоре у него уже не было соперника.

Рим стал великим городом, и часто, когда у Мастеров Синанджу не было приглашений от более пышных дворов, они ехали в Римскую империю, посещая западные города, где у жителей были странной формы глаза и большие носы.

Так случилось, что 650 году после основания Рима, то есть, соответственно, в 100-м году новой эры, по европейскому календарю, Лу приехал в Рим. За прошедшие годы город очень изменился. Теперь в нем правил император, на огромных аренах устраивались игры, бывшие прежде небольшими религиозными церемониями. Люди сражались с животными. Люди бились друг с другом. Копьями, мечами. Выпускали на арену тигров. Римляне жаждали все больше крови, так распаляла их грубая жажда наслаждений.

Они перестали уважать жизнь, поэтому не могли оценить профессиональных наемных убийц. Смерть была для них только смертью, заурядным событием, и для Лу там не было настоящей работы.

– Но правящий тогда император, – рассказывал Чиун, – прослышав об умельцах с Востока, захотел взглянуть на непривычный разрез глаз и странные манеры – так Лу появился в городе. Император спросил: каким оружием сражается Лу, а тот ответил, что вряд ли император спрашивает у скульптора, каким тот пользуется резцом, или у плотника, каким он стругает рубанком. “Может, ты убиваешь своими странными глазами?” – спросил император.

Лу знал, что это молодая страна, и поэтому никак не выказал презрения, которое почувствовал. Он только ответил: “Убить можно и мыслью, император”. Император решил, что это пустое хвастовство, но его советник, грек, бывший поумнее римлян, – хотя сейчас, – добавил Чиун, – его соплеменники считаются нацией поголовных идиотов, – заговорил с Лу и открыл тому, что у Рима появилась серьезная проблема.

– Вся беда – в дорогах, – объяснил он Лу. – Дороги нужны Риму для продвижения по империи войск, по ним крестьяне возят сельскохозяйственные продукты на рынок. Дороги – жизненно важная артерия империи, – говорил советник, и Лу согласно кивал ему. Мастера Синанджу уже успели заметить: для процветания страны главное – хорошие дороги. Есть они – все в порядке, нет – страна гибнет.

Как рассказал Чиун Римо в пещере, Великая китайская стена на самом деле никогда не была стеной. Китайцы, – сказал Чиун, – лентяи и предатели, но дураками их не назовешь. Они понимали, что ни одна стена не остановит армию. Никогда этого не было и не будет. Секрет Великой китайской стены, не разгаданный в те дни, заключается в том, что она вовсе не была стеной. Это была дорога.

Римо вспомнил виденные где-то картинки. Конечно же, дорога. Насыпь для движения войск и товаров. Люди только называли ее стеной, потому что за стенами чувствуешь себя надежнее, но Римо знал, что это всего лишь иллюзия.

Советник римского императора сказал Лу: “На наших дорогах объявились разбойники. Мы распинаем их вдоль этих же дорог для устрашения, чтобы другим неповадно было грабить”.

“И много грабят?” – спросил Лу.

“Это неважно. Главное – то, что грабят. Нас беспокоит людской страх. Если люди будут бояться ездить, то в каждой местности начнут чеканить свою монету и припрятывать урожай”.

“Ну, это еще не беда”, – сказал Лу, который уже успел заметить, что у этих варваров с большими носами пол во дворцах из великолепного мрамора, словно у императора из династии Мин.

“Лучше всего решать проблему сразу же, как только она возникла, – сказал советник. – Разбойники понимают, что только немногие из них будут схвачены и распяты. Но если они станут погибать по неизвестной причине, а мы пустим слух, что это делается по велению нашего божественного императора, тогда число их сразу сократится и дороги Рима опять будут безопасны”.

Такое суждение показалось Лу мудрым, и он тут же направился на юг, в город Геркуланум. На дороге между Брундизиумом и Геркуланумом он нападал на разбойничьи шайки и быстро, и умело расправлялся с ними, не исключая тех, кто действовал в сговоре с местными властями. Потому что тогда, как и теперь, там, где водятся большие деньги, они часто перетекают из рук грабителей в руки тех, кто должен их ловить.

А тем временем из Рима поползли слухи. Божественный Клавдий издал указ, согласно которому грабители погибнут, только благодаря одной его императорской воле. Один сломает ночью шею, у другого хрустнет позвоночник, у третьего окажется проломленным череп – и все это, только благодаря императорской воле. И никто не знал, что Лу, Мастер Синанджу, был секретным орудием императора.

Внезапные ужасные смерти оказались более впечатляющими, чем распятия. Разбойники очистили дороги. Никогда еще те не были столь безопасны – и купцы, и прочие путешественники уверенно заколесили по ним, способствуя процветанию Империи и умножая славу глупого императора Клавдия. Вот что рассказал Чиун.

И когда все наконец закончилось так удачно, глупый Клавдий, который никак не мог насытиться лицезрением кровавых игрищ, захотел, чтобы прибывший издалека наемный убийца, охраняющий покой дорог Рима, выступил для него на арене.

– Император имеет право быть глупцом, – добавил от себя Чиун. – Но Мастер Синанджу, уступив ему, покрыл себя несмываемым позором.

Памятуя о великолепных мраморных полах, Лу, мучимый сухими, жаркими ветрами на дорогах и изнывающий от скуки, принял предложение императора. Но он выступил не только для него, но и для многочисленной толпы в цирке. За три выступления он уложил больше людей, чем за всю свою жизнь, а после этого уехал. Уехал, оставив позади не только Рим, но и клятву спасти римские дороги.

– Забрал с собой дарованные ему сокровища – и только его и видели, – сказал Чиун.

– Я обратил внимание на римские драгоценности, находясь в деревне, – согласно кивнул Римо.

– Это они и есть. И груженные мрамором подводы и, конечно, золото.

– Но какое отношение к крушению Римской империи имеет Дом Синанджу? – спросил Римо.

– Разбойники вновь захватили дороги, – сказал Чиун. – А как только люди узнали, что все пошло по-старому, дороги опять опустели.

– Но Римская империя продолжала существовать. Она пала спустя несколько столетий, разве не так? – спросил Римо.

– Именно тогда она была обречена, – произнес Чиун. – Чтобы прийти в упадок, ей потребовалось еще несколько столетий, но в тот день, когда Лу забыл о своей миссии и отбыл на родину, она уже превратилась в труп.

– Никто не винит Синанджу, – попытался утешить старика Римо. – Только ты знаешь об этом.

– А теперь и ты.

– Я никому не скажу. И никто не обвинит Синанджу в том, что они упустили Рим.

– Вина – виной, но факт остается фактом. Лу упустил Рим. Я не хочу остаться в истории Мастером, упустившим Америку.

– А что произошло дальше с Лу Опозоренным? – спросил Римо.

– Много чего, но об этом – в другой раз, – отмахнулся Чиун.

Римо встал и выглянул из пещеры. Холодная белизна гор, слегка голубоватое небо, нахмуренное и как бы вызывающее. Оно пробудило в его памяти те принципы, кодекс чести, которые помогали ему служить Синанджу и выполнять свой долг. Он чувствовал, что возвращается на поле битвы. Он вступит в борьбу с людьми, которые выбивали его из колеи своим искренним желанием умереть. Он вступит с ними в борьбу, хотя ему и не хочется этого. Но так надо, и это он знал.

– Что тревожит тебя? – спросил Чиун. Бросив на Чиуна взгляд, Римо ответил корейцу его же словами:

– Об этом в другой раз.

А в ашраме Кали – богиня. Кали непобедимая, простирала над головами поклоняющихся ей людей новую сверкающую руку. Все могли видеть, как она будто хотела прижать что-то к груди, но в руке ничего не было.

– Он грядет. Ее возлюбленный жених грядет, – пели ученики.

А Холли Роден, сверхпривилегированное дитя из Денвера, так и лучилась счастьем, зная, кто станет возлюбленным богини. Она видела, как лихо он убивал в Северной Каролине.

– Как он выглядит? – спрашивали у нее.

– У него темные волосы, черные глаза и широкие скулы. Сам он худощав, но у него мощные запястья.

– А что еще?

– Надо видеть, как он убивает, – сказала Холли.

– Ну и?..

– Он был... – у Холли Роден перехватило горло, тело ее затрепетало при воспоминании об этом дне, – ...он был великолепен.