В объятиях сердца

Николина

Ужас мгновенно оплетает мою шею колкой проволокой, вонзается в кожу, покрывая всю её поверхность ледяной коркой. Я не могу пошевелиться, выдавить и слово или связать хоть какие-то разумные мысли воедино, чтобы попытаться избежать грядущей трагедии. И, наверное, я бы так и стояла, как в столбняке, до самого прихода Адама, если бы тихий голос Остина не привёл бы меня в чувства.

– Ники, только не переживай. Без паники. Всё будет в порядке.

– В порядке?! Ты нормальный вообще?!

– Нормальный. Просто верь мне и спрячь куда-нибудь, – он бегло осматривается по сторонам. – В ванную?

– Нет! Он тебя там найдет! – шиплю я, хватая Остина за майку.

– Тогда куда? – он взглядом торопит меня сообразить быстрее, и я всё-таки заставляю себя выбраться из стальных оков страха, чтобы вместо уборной направить Остина в свою гардеробную. Ни на какие другие разговоры у нас больше нет времени. Шаги Адама совсем рядом.

Остин только успевает спрятаться, а я, ничего лучше не придумав, – завалиться на кровать и прикинуться спящей, как дверь в мою спальню открывается. И в комнате вмиг повисает зловещая тишина, разбавляемая только моим бешено стучащим сердцем, что сходит с ума в клетке ребер от страха.

Адам знает о проникновении Остина! Знает! Точно знает! Что сейчас будет? Что он сделает? Начнет обыскивать комнату? Или меня разбудит и начнет допрашивать?

Вопрос за вопросом заживо съедают меня, пока Адам будто специально скребёт невидимой наждачкой по моим расшатанным нервам, так и оставаясь стоять на месте. Не знаю, осматривает ли он комнату или же думает о чём-то, но это его бездействие доводит меня до помешательства.

Мне хочется вскочить с кровати и сделать хоть что-нибудь, лишь бы отвлечь Адама от возможно зародившихся в нём подозрений, но вместо этого я призываю себя успокоиться и отправляю все моральные силы, чтобы не дай бог не выдать своё «пробуждение».

Максимально тихо и глубоко дышу, борясь с усиленным сердцебиением, и отчаянно надеюсь, что Харт вот-вот уйдет. Но, ясное дело, он никуда уходить не тропится, вынуждая меня оставаться неподвижной. И нужно сказать: делать это мне даётся как никогда тяжело, потому что тело, ощутив присутствие своего хозяина, вмиг становится мне неподвластным.

Четыре месяца я не чувствовала Адама физически. Месяц вообще никак. Но моя оболочка на протяжении всего этого времени пропускала через себя всё, что Адам ей давал. Она пропитана им насквозь. Отравлена. Подчинена. Заклеймена. Привязана незримыми нитями, которыми он без труда управляет. Неважно – с магией или без. И потому сейчас мне едва удаётся совладать с бурей химических реакций, протекающих в моём организме.

Тело против моей воли чувствует Адама и отзывается на его близость трепетом во всех отравленных им атомах. Слабеет от его запаха. Начинает мелко дрожать и покрываться россыпью мурашек. Изнемогает и неудержимо рвётся к нему от необходимости ощутить его прикосновения. И всё это, мать его, я ощущаю, даже несмотря на лютый страх перед вероятностью быть раскрытыми. Несмотря на то, что мечтаю никогда его больше не видеть. И несмотря на обретённый мной иммунитет от «очарования».

Да. Находясь за «стенами», я сумела научиться управлять своим «щитом», что позволило мне не только предоставить Анне возможность стать восприимчивой к способности Адама, но и наоборот – обрести полную защиту от его магии. Теперь я способна отключать и включать эту опцию по своему усмотрению, но на этом всё. Превратиться стопроцентно в Анну я больше не могу.

Возможно, я смогу это сделать позже, но пока снова спрятаться целиком в своём склепе у меня не хватает сил. Я морально слаба и неустойчива. Да и какой смысл прятаться? Адам же опять начнёт чудить в желании вытащить меня обратно, а я не хочу больше с ним бороться, ведь знаю наверняка – он опять выиграет, и хуже после этого будет только мне одной.

А мне и так дерьмовее некуда. Да что уж там: вся сложившаяся ситуация – полная жопа, которая, к слову, как бы это смешно ни звучало, заставляет почувствовать себя прежней Николиной, – вечно попадающей в неприятности девчонкой, окончательно живой и одушевленной.

Да только нужно ли мне теперь это долгожданное оживление, если в груди разряжается настоящий смерч из негативных чувств к Харту, а разум жалит жутчайшая мысль об Остине, находящемся за дверью, в то время как телу на всё это абсолютно пофиг! Ему ничто не мешает остро реагировать на молчаливое приближение Адама и едва ли не вздрогнуть, когда он присаживается на кровать прямо за моей спиной.

Всего один его шумный вздох запускает сотни взрывных колебаний по телу. Одно прикосновение пальцев к плечу – и все кости превращаются в вялую панна коту. Одно дуновение его дыхания возле моей шеи – и я теку между ног так, что, если Адам решит сейчас забраться рукой под полотенце, он сразу же поймет о моём сонном притворстве.

Так не должно быть. Я не хочу этого возбуждения. Я вообще не хочу ничего чувствовать к нему! Это отвратительно и жалко. Я сама себе противна, отчего ко мне приходит ещё один ответ, который я всю минувшую неделю не могла найти.

Кого же я ненавижу?

И всё оказалось до смеха просто: я ненавижу себя.

Ненавижу за эту слабость перед Хартом. За то, что превращаюсь в похотливое животное рядом с ним. За то, что таю после всего, через что он заставил меня пройти. За то, что не могу ненавидеть Адама так, как должна это делать. И ещё по миллиону других причин, которые я непременно тоже перечислила бы сейчас, будь у меня такая возможность. Но её нет.

Все мысли разлетаются по разным углам сознания, дыхание перехватывает, а пульс взлетает до двухсот ударов, когда Харт начинает медленно вести пальцами линию от моего плеча вдоль руки до запястья, в том же темпе возвращаясь наверх. И повторяя этот трепетный путь ещё несколько раз туда и обратно, он какого-то чёрта прижимается лицом к моему затылку, второй рукой поглаживает по волосам и глубоко вбирает в себя воздух, на выдохе смешивая его с хриплым рычанием.

Что Адам опять вытворяет? К чему вся эта долбаная нежность, что непроизвольно вздымает все волоски на теле и щекочет все фибры моей бракованной души? Сколько можно истязать меня одним и тем же способом? За что он так со мной? Да и зачем? Что ему ещё от меня надо? Чего он хочет добиться этой лживой лаской?

Это бессмысленно. Я никогда в неё больше не поверю и не стану в ней искать нечто искреннее и светлое. Я уже неоднократно убеждалась, что нет в этом человеке ничего хорошего. Только подлость, эгоизм и мрак, в которых я увязла по самое горло и совершенно не знаю, как из всего этого выбраться.

Однако искать ответ ещё и на этот вопрос сейчас совсем не время. Сейчас есть миссия поважнее: как вытащить отсюда Остина так, чтобы Адам его не заметил?

В голове громовым набатом бьёт лишь один способ решения этой проблемы, однако я даже представить не могу, как ублажать Адама, зная, что Остин находится всего в нескольких метрах от нас и с легкостью слышит всё, что происходит в комнате?

Нет! Ни за что! Я не смогу! Даже со своим телом-предателем, жаждущим Харта не взирая ни на что, не смогу! Это было бы элементарно для Анны, но для меня это непосильная задача. Да и я никогда не поступлю так с Остином, который не побоится никаких проблем с Хартом и непременно выскочит из гардеробной ещё в самом начале прелюдии. А этого допускать нельзя! Категорично нельзя!

Да только вот же беда… Да нет… Не беда, а прямо-таки вселенская трагедия – о недопустимости секса между нами понимаю лишь я одна, а вот Адам, который так и продолжает касаться меня аккуратно и бережно, словно я хрупкая хрустальная куколка, нисколько не разделяет мою позицию. Его прижавшееся к моей спине тело вместе с быстро затвердевшим бугром в штанах и пальцами, скользящими уже не только по рукам, но и по моим бедрам, красноречиво говорят, что он намеривается делать со мной дальше.

Использовать по своему назначению.

Как делал это всегда.

Без разговоров. Без вопросов. Без моего одобрения.

И с одним лишь новшеством в виде Остина через стену.

Кошмар! Ужас! Катастрофа!

Неужели мне придется это сделать? Походу, да! Ведь как мне избежать близости с Адамом, не вызвав у него подозрения, я не представляю!

Выхода нет. Я в тупике. Снова. И ни в какие чудеса, что смогли бы мне сейчас помочь выбраться из него, я тоже уже давно не верю.

Я вся сжимаюсь и до крови прикусываю губу, лишь бы сдержать внутри себя блаженный стон, когда Адам приобнимает меня, губами прижимается к щеке и замирает так. Ничего не говорит, не предпринимает следующих шагов. Только тяжело дышит, пока я будто с одного из сотен тысяч нью-йоркских небоскребов лечу и гадаю: что меня встретит внизу – твердый асфальт или же мягкий батут?

Хотя второе – это вряд ли…

В объятиях дьявола нет мира, спокойствия и ощущения безопасности. Нет стабильности, уверенности в завтрашнем дне и каких-либо гарантий. Здесь только огненный шторм из бесконечных противоречий, что накрывает меня с головой, наполняет силами и опустошает, обжигает до боли и мягко согревает, искрит под кожей и потухает в самом сердце.

Мне хочется немедленно оборвать эти короткие секунды его нежности и одновременно продлить их навечно. Хочется вырваться из его рук и в то же время обернуться и обнять в ответ. Хочется закричать во всё горло, чтобы не смел меня трогать так, будто я вся его Вселенная, и в той же мере жажду тихо прошептать, чтобы он никогда не отпускал меня. Не обижал. Не приказывал. Не принуждал. И дал мне свободу. Право выбора. Позволил самой принимать решения.

Но Адам никогда этого не сделает. Никогда не разрешит мне быть хозяйкой своей жизни рядом с ним. Потому что ему всегда нужно всем руководить, контролировать и помыкать другими людьми в угоду своим желаниям, начало которых я с ужасом жду в любую секунду.

Но Адам почему-то ничего не делает. Так и лежит молчаливо, обнимая меня и вдыхая запах моей кожи. Однако этот факт нисколько не дарует мне облегчения и спокойствия. Наоборот – страх перед неизвестностью заставляет ощущать себя словно загнанной в тёмную пещеру, где дикий зверь, ещё немного полакомившись запахом жертвы, сорвётся и съест меня заживо. А точнее, не съест, а трахнет так, что я ходить нормально не смогу потом. И ведь так оно и будет. Я прекрасно помню постоянный сценарий их ночей с Анной до того, как отключилась полностью. Он не жалел меня. И не боялся сделать больно, ночь за ночью покрывая тело и душу своими отметинами.

Однако стоит только в очередной раз ужаснуться неминуемому исходу, что ждёт моё тело, как низкий голос Адама поражает меня до полного онемения:

– Не бойся меня, Лин. Я ничего не буду с тобой делать, пока ты сама не захочешь, – он переворачивает всё вверх дном во мне своим мягким шепотом возле уха и, будто заведомо зная, что я ему не отвечу, сразу же отстраняется. Накрывает меня одеялом, а сам встает с кровати и делает несколько шагов, как предполагаю, в сторону окна.

И Адам прав: я не обернусь, не посмотрю на него и ничего не скажу в ответ. Не только из-за отсутствия каких-либо слов по поводу его очередного несвойственного ему поведения, но и потому, что ком из всевозможных страхов напрочь сдавливает голосовые связки.

Он знает? Догадывается? Подозревает?

Чёрт! У меня сердце сейчас остановится от паники, захлёстывающей меня с новой силой. И она бьёт, бьёт, бьёт по всем нервным окончаниям в такт шагам Харта, неспешно описывающим периметр моей спальни.

Он знает! Он точно знает! Не мог не узнать! Это же Адам!

И осознание этого вконец скручивает мне все внутренности, когда шаг за шагом Харт всё ближе подбирается к гардеробной.

Боже! Он сейчас откроет дверь и увидит Остина! Ему конец! Он всё потеряет! И всё из-за меня!

Я не могу этого допустить! И не допущу! Это случится только через мой труп.

Ещё секунда – и я бы вскочила с кровати без какого-либо заготовленного плана, как отвлечь Адама, однако внезапная вибрация его телефона меня останавливает. И его, впрочем, тоже.

– Слушаю.

Даже с расстояния его низкий голос кусает мою кожу мурашками. Приоткрываю глаза и украдкой наблюдаю за его высокой фигурой, которую в темноте толком не разглядеть. Лицо мне также не видно, но зато резко помрачневший тон ясно проявляет мне его настроение.

– Понял. Жди. Я сейчас приеду.

И после этих слов Адам грязно ругается и буквально вылетает из моей спальни, оставляя меня в недоумении.