В пасти дракона

11. Приключения Лены

Вань-Цзы покинул дом Кочеровых в страшном волнении. В самом деле, в этот вечер он всё, даже самую жизнь свою, поставил на карту. Ведь он выдал тайну, которую все патриоты Китая хранили как зеницу ока. Его не опасались, правда, но если бы в Запретном городе узнали только, что это он предупредил иностранцев, смерть его была бы неизбежна.

Впрочем, Вань-Цзы был китаец, и вопрос о смерти был для него безразличен. Он думал только о том, как бы заставить Лену покинуть Пекин. С грустью он видел, что девушка особого значения его словам не придавала, высказаться же яснее он не считал себя вправе.

Лена в самом деле почти забыла о предостережении своего китайского поклонника. Она всецело была поглощена мыслями о предстоящей разлуке с Варей. Мало того, даже признание Вань-Цзы было забыто ею. Варвара Алексеевна между тем поспешно готовилась к отъезду. Только возвращение свёкра несколько отвлекало её от этих приготовлений.

Василий Иванович вернулся из своей поездки сумрачный и, как казалось, чем-то напуганный. Это было заметно по его лицу. Он, очевидно, что-то скрывал от семьи, но Лена была его любимицей, и угнетённое состояние духа отца сразу бросилось ей в глаза.

– Что с тобой, папочка? – спрашивала она.

– Ничего, детка! Право, ничего! – отвечал тот, но тень беспокойства ясно отражалась и в его тоне, и во взглядах, странно потупленных.

Семья Кочеровых была простая, чисто русская. Василий Иванович был коммерсантом русской складки. Вышел он из простого народа, сколотил тяжёлым трудом кое-какой капитал, но дух инициативы был в нём развит сильно, а завязавшиеся с Китаем торговые сношения сулили такие выгоды, что ради них он не задумался перебраться из Владивостока в Пекин, захватив с собой и семью. Год, проведённый в столице Поднебесной империи, не только оправдал его надежды, но далеко превзошёл их, и Василий Иванович даже подумывал совсем остаться здесь, благо у него был незаменимый помощник в лице сына, работавшего по подрядам на Восточно-Китайской железной дороге.

О своём пекинском житье-бытье Василий Иванович всегда отзывался с большой похвалой, но теперь, когда Лена стала слишком усердно просить его открыть причину грусти, он обмолвился:

– Хорошо нам жить здесь, слов нет, а вот всё-таки придётся убираться подобру-поздорову.

– Как так? – изумилась Лена.

– Да так! Затевают длиннокосые что-то недоброе!..

– Что, папочка?

– Кто их знает, что! Кабы понимать по-ихнему, а то ведь неведомо, что они лопочут…

– Так откуда же ты знать-то можешь, что они затевают?

– Видишь ли, был я по делам в Дунь-О-Дуне. Знаешь, сельцо это, где православные из китайцев живут. Ну, зашёл я к местному батюшке чайку попить. Зашёл, был принят радушно. А тут случилось так, что ихнего бонзу принесло. Там наш батюшка с ихним частенько сходятся и разговоры ведут. Вот этот и пришёл. Я его угостил хмельным, что с собою в запасе было. Он подвыпил и говорит: «Хорошие вы люди – русские, а всё-таки уходили бы поскорее от нас». Я стал его расспрашивать, а он только смеётся да на горло показывает; понимай, дескать, что коли добром не уйдём, так зарежут.

– Папа, так отчего же вы не сообщили в посольство? Ведь это так важно! – Лена тут вспомнила загадочные слова Вань-Цзы.

– Эх, кто слушать меня будет! Я вот в банк зашёл, говорю там, так только смеются над моими страхами, даже совестно не на шутку стало.

– Всё-таки сказали бы! – настаивала дочь.

– Нет, и соваться не буду… Верно, там все знают лучше меня, а только как дела закончу, заберу вас всех, и прощай китайская столица! Бог с ними, с барышами-то, лишь бы ноги унести поскорее.

– А Варя?

– Варвара пусть едет; пока что всё спокойно. До Тонг-Ку доберётся в полной безопасности, а там морем не бог знает сколько проехать.

Василию Ивановичу было уже известно о письме сына и об отъезде снохи.

– Как же Варя одна поедет? – спрашивала Лена у отца.

– Зачем одна? Я её провожу!

Отъезд Варвары Алексеевны был назначен на следующий день. Уезжала молодая женщина так спешно, что даже поступилась блестящим весенним праздником, который устраивала французская колония. Кочеровы были приглашены, но Варвара Алексеевна, конечно, воспользоваться этим приглашением не могла.

– Смотри, Леночка, не упусти случая повеселиться! – говорила она, прощаясь с девушкой.

– Какое уж, Варя, веселье без тебя!

– Как какое? Вдвойне; и за себя, и за меня. Что поделать! Я не могу остаться, но ты не должна скучать. Не будешь? Дай слово… Не пропускай праздника.

– Это видно будет, Варя. Что-то сердце не на месте во все эти дни…

– Что же такое с тобой?

– Предчувствия какие-то одолели.

– Полно, не думай!.. Скоро сюда приедет твой Николай. Все твои страхи тогда исчезнут, как дым от ветра.

– Скорее бы он приезжал…

– Погоди ещё немного, и он приедет!

Варвара Алексеевна старалась всеми силами успокоить Лену, но в то же время было заметно, что она вся живёт мыслями о муже и о свидании с ним. Лена это видела, и странное чувство неудовольствия овладевало ею. Она завидовала свояченице и завидовала не на шутку.

Наконец Варвара Алексеевна, сияющая, довольная, уехала в сопровождении Василия Ивановича. Всем другим способам сообщения она предпочла железную дорогу, хотя этот способ путешествия представляет массу неудобств для едущих, но сравнительно с другими он более безопасен и совершается всё-таки быстрее, чем путь на лодке по Пей-хо или сухим путём по невозможным грунтовым дорогам.

Прощание вышло каким-то холодным. Дарья Петровна всплакнула было, но потом утешилась тем, что при ней остаётся её любимица, а Варя каждую неделю будет писать им о жизни в глубине Маньчжурии.

– Смотри же, не скучай без меня, веселись! – наказывала Лене Варвара Алексеевна.

«А в самом деле, – подумала Лена, – с какой стати оставаться мне дома только из-за того, что мне не с кем будет прийти на праздник. Я попрошу Вань-Цзы быть моим кавалером, и он, наверно, не откажет мне».

Она послала к молодому китайцу записочку с просьбой навестить их.

Вань-Цзы не замедлил явиться.

– Вы, Елена, не последовали моему совету, – с грустной улыбкой сказал он, – и остались здесь… О, как вы будете каяться!

– В чём каяться, Вань-Цзы? Бросьте ваши загадки и говорите толком.

– Зачем я буду повторять то, чего вы не хотите слушать?..

– Перестаньте меня пугать. Скажите лучше, не хотите ли вы сопровождать меня на праздник во французскую колонию?

Лицо Вань-Цзы побледнело.

– Вы хотите идти, Елена? – вскричал он. – Заклинаю вас, оставьте эту мысль! Останьтесь, по крайней мере, дома, если не хотите подвергнуться величайшей опасности!

– Опять какие-то таинственные страхи! Нет, Вань-Цзы, я начинаю в вас разочаровываться! Вы задаёте мне какие-то загадки, которые я не в состоянии разгадать. Скажите мне, хотите ли вы быть моим кавалером?

– Я не приглашён!

– Можно устроить это приглашение. Ведь это так легко. Хотите?

Вань-Цзы покачал головой.

– Нет, Елена! – объяснил он. – Я не могу быть. Никого из китайцев не будет там. Но вы хорошо сделали, что предупредили меня о своём намерении. Я, по крайней мере, знаю, как поступить мне. Но я вижу, вы сердитесь. Прощайте же! Самое близкое будущее покажет вам, что я прав, поступая так, а не иначе.

Лена ничего не отвечала. Вань-Цзы, грустный, обеспокоенный, поспешно оставил её.

«Хорошо же, длиннокосый! – зло думала Лена. – Я пойду на этот праздник хотя бы для того, чтобы досадить тебе… Но что, однако, могут значить все его угрозы?»

Лена была молода, а молодость всегда беззаботна. Теперь девушка думала только о том, кого выбрать ей в провожатые на весёлый праздник, устраивать которые французы такие мастера.

Но побывать на празднике ей не удалось.

Около полудня того дня, когда назначен был праздник, Лена приказала подать себе паланкин, чтобы отправиться в знакомое русское семейство, с которым она и намеревалась быть вечером во французской миссии.

– Вы не бойтесь за меня, мама, – говорила она Дарье Петровне. – Я, вероятно, и заночую у Ситских, поэтому я и спешу к ним засветло… Бал, можно ожидать, затянется до утра.

– Ох, не дело ты задумала, Леночка! – качала головой старушка. – Какие теперь балы да веселья! До того ли?

– А что же такое, мамочка?

– Да вижу я, что-то неладное затевается! Кругом нас басурмане всё о чём-то шушукаются, а как только подойдёшь к ним, разбегаются… Слов нет, в нашем доме все православные служат, а только и на них ведь нельзя положиться. Я вот сколько времени в храм Господень сходить собираюсь, а всё боюсь… кто их знает!

Лена весело засмеялась в ответ.

– И трусиха же вы, мамочка! – говорила она. – Я не понимаю, чего там бояться. Посмотрите, сколько офицеров живёт в нашем посольстве, а матросики наши, а казаки? Да разве дадут они кого в обиду? Полно, подумайте!..

– Всё бы лучше, если бы ты дома осталась. На душе покойнее было бы.

Но Лена и не думала слушаться матери.

Надев бальное платье, она уселась в паланкин, носильщикам которого было заранее сказано, куда отнести молодую девушку. Садясь, Лена не заметила, что оба молодца как-то странно переглянулись между собой. Да если бы и заметила, вряд ли бы придала этому значение.

Жара и мерное покачивание паланкина так убаюкали девушку, что она задремала. Ей казалось странным, что несут её дольше, чем это следовало по расчёту времени, но вместе с тем овладевшая истома мешала ей сделать движение рукой, чтобы отодвинуть занавеску и взглянуть на дорогу. Вдруг паланкин как-то странно заколыхался. Толчки следовали за толчками. Девушка сразу вышла из состояния апатии и быстрым движением раскрыла оконные дверцы. Она увидела вокруг себя совершенно незнакомое место. Не на улице посольского городка был теперь паланкин, а в каком-то тенистом большом саду, которого Лена никогда прежде не видела.

– Где я? Куда вы занесли меня? – в страшном испуге закричала она, тщетно стараясь отворить двери.

Но это не удалось ей. Дверцы паланкина оказались крепко заперты снаружи.

– Отворите же, выпустите меня! Где я? Как вы смели отнести меня не туда, куда приказано вам! – кричала Лена, всеми силами стараясь вырваться из паланкина.

Вдруг одна из дверец распахнулась, будто кто-то отпер её. Инстинктивно девушка кинулась в неё и очутилась в каком-то здании, тускло освещённом через маленькие окна под крышей. На одно мгновение Лена остановилась в недоумении, не зная, что ей делать. Потом она оглянулась, рассчитывая увидеть дверь, через которую она попала из паланкина в свою нежданную тюрьму. Но двери уже видно не было… Её успели бесшумно затворить, и Лена поняла, что она находится в плену, тяжёлом своей неизвестностью столько же, сколько и неожиданностью. Девушка в отчаянии громко рыдала, не надеясь даже, что её рыдания будут кем-либо услышаны.

– Не плачьте, Елена, успокойтесь! – прозвучал вдруг среди мрака чей-то голос, показавшийся, однако, знакомым. – Вы здесь в полной безопасности!

Лена вздрогнула от неожиданности.

– Кто говорит это? – воскликнула она. – Кто здесь?

– Верный друг!

– Если это так, то пусть он выпустит меня.

– Нет, пока это невозможно! Вы должны остаться здесь ради вашей же безопасности.

В сумраке откуда-то выступила фигура. Глаза Лены уже привыкли к полутьме, и она сейчас же узнала, кто это.

– Вань-Цзы! – вскричала она. – Это вы!

– Я, дорогая Елена!

Вань-Цзы – это действительно был он – подошёл к Кочеровой совсем близко, и девушка могла теперь даже разглядеть его грустную улыбку.

– Не сердитесь на меня, Елена, – говорил молодой китаец. – Вы, конечно, негодуете на меня за то, что я лишил вас возможности веселиться на французском балу. Но я сделал это только по необходимости.

– Это не необходимость, а насилие!

Вань-Цзы покачал головой.

– Когда не действуют убеждения, только и остаётся прибегнуть к силе! – заметил он. – Так гласит мудрость, которой много веков.

– Вы не смели так поступать! Выпустите меня сейчас же! Я буду жаловаться на вас! Какое вы имеете право держать меня в плену?

– Вы, Елена, не пленница здесь, а дорогая гостья. Никто не осмелится причинить вам вред… Но вы устали. Прошу вас, сядьте. Сейчас я освещу этот уголок.

Вань-Цзы сделал шаг к стене, и сейчас же вся комната оказалась залитой потоками электрического света. Лена осмотрелась по сторонам. Комната, где находились она и Вань-Цзы, была большая, высокая и обставленная на европейский лад. Обычного в китайских гостиных канга не было. Вдоль стен стояли европейские стулья, диван, стол. На стенах висели картины европейских художников. Всё было очень просто, но в самой этой простоте сказывался вкус.

– Где я? – повторила девушка.

– Вы у меня, Елена!

– Но скажите же мне, ради бога, что всё это значит? Я не хочу думать, чтобы вы, Вань-Цзы, с какими-нибудь целями решились прибегнуть к грубому насилию…

– У меня была одна только цель, Елена: сохранить вас в полной безопасности. И теперь я уверен, что это мне вполне удастся.

– Но что же мне может грозить?

– Может быть, смерть, а может быть, и худшее для женщины, чем смерть.

– Но что же? Оставьте загадки!

– Сядьте, Елена, и успокойтесь прежде всего! Дайте мне вашу руку, дайте смело, потому что моя рука – рука друга. Прошу вас, забудьте хотя бы на миг ваше негодование и уверьтесь, что вы здесь не пленница, а желанная гостья!

Голос Вань-Цзы звучал с такой искренностью, что Лена невольно поддалась его обаянию. В самом деле, чего ей было бояться этого человека, который – Лена это знала чутьём женщины – любит её более всего на свете, который всегда был с нею и с её семейством почтителен и деликатен. Если он поступил так, стало быть, имел для этого веские основания.

– Я верю вам, Вань-Цзы, – кивнула после минутного колебания девушка. – Но вы, наконец, должны раскрыть мне все свои тайны.

– Теперь я, пожалуй, могу сделать это, не подвергая вас опасности. Прошу вас! Садитесь здесь. Осмотритесь кругом. Может быть, вам придётся пробыть в этих стенах очень долго!

– Вы опять пугаете меня!

– Я предупреждаю вас только, что некоторое время вам, возможно, придётся побыть под моим кровом. Но верьте, что скорее погибну я, чем допущу, чтобы хоть один волосок упал с вашей головы.

– Опять таинственные угрозы, опять загадки!

– Вы хотите разгадать их? Прислушайтесь…