В пасти дракона

13. Искра и взрыв

Когда в порох попадает ничтожная искра, происходит взрыв. Возбуждённые народные толпы – тот же порох. Самого ничтожного обстоятельства, которое во всякое другое время прошло бы совершенно незамеченным, достаточно, чтобы эти толпы воспламенились и произошла катастрофа.

Партия рабочих, китайцы и маньчжуры, явилась на станцию железной дороги Тянь-Цзинь – Пекин – Чан-Сянь-Вань и взяла билеты на отходивший поезд. Почему-то им не удалось попасть в вагоны, и поезд ушёл без них. На следующий же с билетами, оставшимися на руках, этих пассажиров не пустили и предложили взять новые и за новую плату. Деньги, таким образом, пропадали. Бедняки возмутились. Европейские соображения не были им понятны. Они стали настаивать на возвращении денег. В ответ на это их грубо начали гнать с платформы и из вокзала. Началась драка. Китайских рабочих было больше. Вокзальной прислуге волей-неволей пришлось отступить. Разбушевавшиеся буяны воспользовались этим и принялись разносить вокзал. Вытребована была охранная стража, которая, конечно, совладала с буйствующей толпой. Несколько десятков буянов было перевязано и под охраной часовых оставлено на станции. Сейчас же вокруг арестованных собралась толпа, в которой преобладали боксёры.

– Что с ними сделают? – послышались голоса.

– Всех обезглавят! – ответил неосторожно один из часовых.

Словно искра пролетела по толпе.

– Белые дьяволы убивают китайцев! Их нужно убить самих! – раздались со всех сторон отчаянные вопли.

– Убивайте белых дьяволов, они – колдуны и чародеи! Не жалейте их! Смерть им!

Толпа вопила, кричала на все лады. Появились ножи, колья, ружья. Миг – и арестованные буяны были освобождены. Они слились с толпой. Началась свалка, послышались выстрелы, застонали раненые, пролилась первая кровь.

Без особенного, впрочем, труда толпа была разогнана, но этого ничтожного случая было довольно, чтобы по всем окрестностям Пекина пронеслась ужасная весть: «Белые дьяволы убивают китайцев. Кто не хочет быть убитым ими, убивай их сам!».

Мина была уже подготовлена. Боксёры тысячами сходились в Пекин. Пекинские нищие заключили с ними союз. Ничтожная искра – и костёр вспыхнул. Рассвирепевших людей без кровопролития нельзя было удержать, но правители Китая вовсе не желали пустить на толпы волнующегося народа стянутые к Пекину войска. Всё равно изгнание иностранцев было уже решено. Борьба начиналась несколько раньше, но раз остановить боксёров было невозможно, приходилось только продолжать задуманное и решённое дело.

Однако правители Китая действовали с полнейшей осторожностью. Они не хотели пока открытой борьбы и сдерживали боксёров.

Между тем толпа, разгромившая железнодорожную станцию, не ограничилась одним этим. Она уже чувствовала свою силу. С пением гимнов богу войны боксёры с Чан-Сянь-Ваня направились к станции железной дороги Фьен-Той, которой заканчивается железная дорога на Пекин. Чем дальше шли эти возбуждённые люди, тем всё более увеличивалось их число. К ним примыкало соблазнённое возможностью безнаказанного грабежа население окрестностей Пекина. Вся эта толпа, будто живая лавина, обрушилась на станционные постройки. Часть обезумевших людей кинулась грабить железнодорожные склады, боксёры принялись за разрушение вокзала.

В Пекине увидели, что волнение разгорается не на шутку, и против буянов были высланы войска, но зато в самой столице Поднебесной империи уже начался открытый мятеж.

– Убивайте иностранцев! – кричали боксёры, в исступлении потрясая кривыми ножами. – Убивайте всех: женщин, детей, стариков!.. Пусть никого из них не останется среди нас!

Но невидимая власть твёрдой рукой сдерживала народ.

Далее криков и уличных драк с китайцами-христианами не шло. Но едва наступила ночь, там и сям в китайском городе запылали пожары. Это провокаторы поджигали дома, чтобы потом всю вину в появлении пламени свалить на европейцев.

Однако, по странному ослеплению, те оставались спокойными.

В европейском квартале собирались небольшие кучки французов, немцев, англичан и хладнокровно обсуждали совершавшиеся события.

– Это несерьёзно! – говорил знакомый уже читателям мистер Раулинссон. – В Пекине множество голытьбы и всякого бездомного люда. Они-то и производят беспорядок.

– Может быть, это и так, но я на случай зарядил свой револьвер на все его гнёзда! – отвечал Миллер. – Так как будто спокойней.

– Это, конечно, не мешает… Вообще иметь при себе револьвер здесь никогда не лишнее.

– Посмотрите на французов: они веселятся, не обращая даже внимания на эти безумные крики.

Действительно, тот самый бал, на который так неудачно собралась Елена Васильевна, был в полном разгаре… в момент, когда обезумевшая толпа была уже готова на всякие ужасы.

Весело гремела музыка, в огромном зале неслись в весёлом вальсе одна за другой нарядные пары. Дамы в изящных бальных туалетах звонко смеялись, кавалеры, большей частью посольская молодёжь, острили, ухаживали, любезничали. Никого не пугали ни рёв толпы, ни зарево пожаров. Все были довольны праздником.

Праздник на вулкане!

Вдруг оркестр смолк, танцующие невольно остановились, с недоумением оглядываясь вокруг и всё ещё не понимая, в чём дело.

В открытые настежь окна зала ворвался оглушительный вопль бесчисленных голосов. У самых окон на улице волновалась, кричала, шумела, потрясая тускло горевшими смоляными факелами, толпа боксёров, нищих и всякой голытьбы.

Невольное смятение овладело недавно ещё так искренно веселившимися людьми – столько ужасных звуков слышалось в этих непонятных для большинства воплях. Дамы побледнели, растерялись. Многие из мужчин были также смущены. Они явились на этот бал, не предчувствуя ни малейшей опасности, и только у немногих из них было с собой оружие.

– Что им нужно? Отчего не разгонят этих людей? – раздавались тревожные вопросы. – Как они смели явиться сюда?

И вот, словно для увеличения смятения и суматохи, в открытые окна полетели камни.

M-r Пишон, французский посланник, был бледен как полотно.

– Они осмеливаются нарушать неприкосновенность посольств! – пробормотал он. – Хорошо! Дорого поплатятся за это негодяи!

А камни, палки, комки грязи продолжали лететь в зал.

Пишон поспешно отдал какое-то приказание, и через две-три минуты звуки военной трубы, звуки тревоги, раздались во дворе посольского здания.

Но как раз в это время в небе, затянутом тучами, ослепительно сверкнула молния и раздался удар грома.

Полковник Шива, находившийся среди приглашённых на бал, улыбнулся при этом.

– Mesdames! – крикнул он так, что его слышно было всем. – Успокойтесь. Всякая опасность миновала. Через несколько мгновений никого из этих негодяев не останется здесь… Прошу вас, успокойтесь, мы можем продолжать наш бал, забыв об этом маленьком инциденте.

Его насмешливый тон подействовал на всех ободряюще. Гости опомнились, пришли в себя и стали прислушиваться к тому, что происходило под окнами.

Шива оказался пророком.

Над Пекином разразилась гроза. Грохотал, не умолкая, гром, сверкали молнии. С окутанных ночным мраком небес полил дождь – настоящий тропический ливень.

С первого момента грозы крики на улице смолкли. Все эти только что неистовствовавшие люди опрометью ударились в бегство, словно кто-то невидимый гнал их. Нежданным помощником и покровителем европейцев явился именно этот тропический ливень, так кстати разразившийся над столицей Китая. Сыны Поднебесной империи боятся дождя более всего. Они видят в нём одно из проявлений гнева дракона, и в дождь ничто не заставит их остаться под открытым небом.

Лишь только миновала непосредственная опасность, прежнее веселье вернулось к участникам бала. Опять послышались шутки, благо для них явилась новая нежданная тема. Шутили все – и оправившиеся от недавнего испуга дамы, и их растерявшиеся было кавалеры.

– Явилось слишком много неприглашённых гостей, – слышалось в зале. – Нам негде было принять их!

– Но нельзя сказать, чтобы концерт, который мы только что слышали, отличался особенной мелодичностью…

– Особенно под аккомпанемент камней, которые были брошены.

Но шутили и острили те, кто не сознавал всей важности только что пережитого момента.

Дипломаты, напротив, были сумрачны.

– Это было нападение! – старался доказать один из них. – И оно явилось следствием погрома станции Фьен-Той.

– Но куда смотрит цунг-ли-ямень? Неужели не могли удержать толпы? Я тоже думаю, что это неистовство не случайное… Вообще должно признать, что замечается небывалое доселе брожение. Зачем в Пекине такая масса бездомного люда именно теперь? Что значат эти тайные совещания в императорском дворце?

– Что бы всё это ни значило, нужно принять меры!

– Потребовать десант?

– Да, это – самое верное средство унять всякое брожение в народе. Прибытие десантов всегда благотворно действует на китайское правительство…

– Нет, господа! – раздался звучный, энергичный голос; это говорил представитель России. – Дело гораздо серьёзнее, чем это можно сейчас думать. Всё, что происходит, зависит не от одного случая. Давно уже в Китае подготовляются события, и нам следует быть готовыми ко всему.

– Ох уж эти русские! – чуть слышно пробормотал Шива. – Зачем ему предупреждать их! Ведь не против России поднимается Китай. Пусть бы они попробовали управиться с ним… О, только одна Япония могла бы тогда спасти европейцев и дополучить то, что было отнято у неё в Симоносекс!

Между тем дипломаты составили маленький неофициальный совет или, лучше сказать, обмен мыслями. Вызов десанта был решён почти единогласно. Все послы сошлись на том, что это помешать не может.

Прерванный было бал закончился на рассвете. Только с первыми лучами солнца разошлись по своим домам эти беззаботно веселившиеся люди, которых не страшил даже грозный признак народного восстания – так пренебрежительно относились они к китайскому народу.

Весь следующий день[29] кавалькады европейцев совершали прогулки в Фьен-Той, чтобы посмотреть на задержанных там буянов. Были ли это те, которые нападали на станцию, или другие, совершенно к погрому непричастные, – этим вопросом никто и не интересовался. Явилось новое развлечение, новая цель прогулок, а что же могло быть интересного в пятнадцати жалких людях, которые, скрученные верёвками, были брошены около станции для внушения страха населению.

В эти дни в семействе Кочеровых царило смятение. Василий Иванович, проводив невестку до Тянь-Цзиня, вернулся домой на другой день после первых пекинских беспорядков, и первое, что его встретило дома, это было известие, что его любимица Лена пропала.

То, что Лена не вернулась домой в тревожную ночь, Дарью Петровну не встревожило особенно.

– Ночует у Ситских, – решила она. – Куда же ей было идти в грозу?

Но прошло утро, наступил полдень, а Лены всё ещё не было. Старушка Кочерова начала не на шутку тревожиться.

После полудня явился Вань-Цзы. Обыкновенно сдержанный, молодой китаец казался страшно взволнованным.

– Ваша дочь дома? – было первым его вопросом, едва только он переступил порог дома Кочеровых.

С Леной Вань-Цзы говорил по-французски. Дарья Петровна никакого другого языка, кроме русского, не знала. С ней молодому китайцу приходилось общаться через переводчика. Но прежде чем ему был переведён ответ Кочеровой, он уже знал, каков он. Испуг, бледность лица и нервная дрожь старушки сказали ему, что Лены нет дома. Он сам почувствовал, как болезненно забилось его сердце.

У него в доме Лены тоже не было!

После того, как они расстались, прислужницы явились в павильон, где оставалась девушка; они принесли ей ужин, устроили постель. Лена казалась очень задумчивой, не сказала им ни слова. Всё это Вань-Цзы знал. Но когда он утром пришёл, чтобы отвезти свою гостью-пленницу в дом её родных, в павильоне девушки уже не было. Ужин остался нетронутым, постель не смятой. Но как Лена могла выйти из павильона – этого Вань-Цзы не мог понять. Чуть ли не впервые сказался азиат в этом кротком, всегда сдержанном человеке. Он грозил жестокими наказаниями всей своей челяди, он разослал людей отыскивать пропавшую, кинулся сам, но нигде даже и следов Лены не было. Его невольная гостья исчезла, как в воду канула. Ужас и отчаяние овладели Вань-Цзы. Он считал себя единственным виновником случившегося, а когда узнал, что Лены нет и дома, он окончательно потерял голову.

– Скорее в посольство, идите в посольство, заявите там, что ваша дочь пропала! – захлёбываясь от волнения, говорил он. – Спешите, чтобы не было поздно.

Дарья Петровна плохо соображала, что, в сущности, так волнует «басурмана». Она лишь смутно понимала, что с её Леной случилось недоброе…

– Что ты, батюшка! Да как это я пойду в посольство? – растерянно говорила она. – Да разве меня пустят туда? Вот сегодня Василий Иванович приедет…

Но Вань-Цзы продолжал настаивать. Старушечка быстро собралась, но отправилась не в посольство, а к Ситским, в то семейство, с которым Лена собиралась идти на праздник у французов.

Там она сейчас же узнала, что Ситские не видали Лены даже в глаза…

Как добралась старушка домой, она и сама не помнила. Горе подавило её своей тяжестью. Одна в чужом городе, Дарья Петровна чувствовала себя беспомощно одинокой, не знала, что делать, куда идти, к кому обратиться… На её счастье Василий Иванович возвратился домой в тот срок, в который обещал.

Горе отца не знало пределов.

– Проклятые! Отняли её у меня! – стенал он, бегая по дому. – Где ты? Где ты, моя Лена? Что с тобой?

Но он был всё-таки мужчина. Когда первый взрыв отчаяния прошёл, он кинулся сделать заявление о пропаже дочери. Ему обещали сделать всё, что только можно. Но до того ли было в то время!..

18-го мая под вечер в Пекин вступил соединённо-европейский десант под общим начальством русского военного агента в Китае полковника генерального штаба К. И. Вогака. В Пекине, казалось, воцарилось спокойствие. Боксёры и бездомная голытьба куда-то исчезли. Скопления народа на улицах не замечалось. В десанте, вызванном посланником, казалось, не было никакой необходимости.

Китайские власти пропустили десант с большим неудовольствием. Они по нескольку раз пересчитывали людей, а когда те вошли в ворота, вдруг задержали багаж. Каждый тюк осматривали с подозрительной тщательностью, словно боялись пропустить скрытые в нём пушки. Наконец всё было улажено. Моряки разошлись по своим посольствам. Жизнь с их появлением сразу приняла другой характер. Небольшой посёлок европейцев заметно оживился. У ворот посольств появились военные караулы. По нескольку раз в день раздавались то барабанный бой, то звуки труб. Присутствие военной охраны отразилось и на обитателях посёлка. Тревога рассеялась, страхи улеглись. Жизнь вошла в свою обычную колею.