" Иногда вы просто должны сделать прыжок и
обретать свои крылья по пути вниз".
(Коби Ямада)
"Современный герой, индивидуальность, осмелившаяся прислушаться к призыву и отправиться на поиски чертога той сущности, воссоединение с которой является его предназначением, не способна - и не должна - дожидаться, пока его сообщество сбросит свою шелушащуюся кожу гордости, страха, рациональной алчности и освященного ложного понимания.
"Живи так, - говорит Ницше, - словно твой срок уже пришел".
Не общество должно направлять и спасать героя - только наоборот. И потому каждый из нас разделяет высшее испытание - влачит свой крест спасителя - не в яркие мгновения великих побед своего народа, а в безмолвные минуты отчаяния личности".
Дж. Кэмпбелл . Герой с тысячью лицами.
- И погаснет в глазах моих свет, и потеряет он краски жизни, в час тот, когда я вновь ощущу на устах своих трепет могучих крыльев Королевы Тьмы!
Знаю, выдержать данную, быть может, последнюю битву, тяжело, но длиться она будет до тех времен, пока не прольется на землю последняя капля крови моей, до вздоха, уносящего душу мою в предрассветные небеса.
Ты неминуемо придешь, когда на землю спустится ночь, и я уже чую опасную поступь - поступь вновь пробужденной Смерти. Я готова, ибо каждое мгновение приближает нашу судьбоносную встречу, встречу на перепутье. Мы вдвоём знаем, что предначертанного не изменить.
И когда придет срок я не закрою глаз, я буду следить, как твоя беспощадная королевская воля в который раз возведет меня на эшафот, с тем чтобы там беспощадной рукою вонзить клинок в мое обескровленное сердце. И он – палач, всего лишь оружие в деснице Божьей.
Гомерический хохот твой, Королева Тьмы, сотрясет безмятежность ночи, разнесется во все стороны неистовым порывом ветра и замрет вдали.
Да будет на все Божья воля.
За окнами темнело, и постепенно сумерки уступили место ночи.
За освещенным окном блока воцарилось относительное спокойствие. Больные забылись тревожным сном, и лишь она лежала, уставившись глазами в потолок. Он казался Виолетте ослепительно белым и каким-то непорочным на фоне людей с их горем и болезнями, разметавшихся на постелях под не гаснувшим ни днем, ни ночью электрическом свете.
Яркая лампочка была вкручена прямо в потолок, символизируя недремлющее око охраны. Сначала она слепила Виолетте глаза. Через несколько дней, привыкнув к ее яркому свету и немного успокоившись, она перестала ощущать неудобство и спокойно спала, не обращая внимания на освещение.
Изредка тишину нарушало чье-то невнятное бормотание или жалкий скрип продавленных сеток изживших свой век кроватей, вперемешку с вздохами и стонами спящих людей.
А сегодня Виолетта не могла спать. Напряжение последних нескольких дней ее жизни было настолько велико, что нервная система набрала такие обороты от создавшихся перегрузок, что усталости не чувствовалось.
Сейчас, спустя несколько часов после очередного обследования, когда встать или хотя бы пошевелиться не было сил, благословенный сон снова бежал от нее. Ей приходилось лежать почти, не дыша, ибо от малейшего движения ее тело взрывалось от боли, которая сквозь кожу проникала внутрь тела, чтобы заполнить собою все ее существо. Тело становилось единой пульсирующей болью и все о чем беззвучно шептали ее губы, была мольба к Богу: « Господи, дай мне умереть! Услышь меня! Услышь!»
Несмотря на боль, она была рада, что наконец-то, впервые, за недельное пребывание в зоне, ее оставили в покое. Ее руки и ноги были привязаны к кровати, а кровать намертво прикручена к полу. Сама кровать представляла собой голые доски, прикрытые тонкой простыней. Врачи торжествующе удалились, считая, что она справедливо наказана за свое упрямство и впредь будет сговорчивее.
Время медленно шло, и постепенно приведя мысли в порядок, она попыталась осмыслить происходящие события.
Она снова вернулась в тот вечер, когда, воспользовавшись доверием, ее обманом привезли в Зону «Х», которая состояла из отдельных одноэтажных зданий с темно-серыми стенами и с решетками на окнах. Зданий было несколько десятков, разбросанных на большой загородной территории, заросшей старыми кленами и акациями.
Перед тем, как войти в одно из зданий, необходимо было пройти досмотр. Ее обыскали, забрав всю одежду и украшения. Затем в комнату вошел врач в белом халате и тяжелых роговых очках, который тщательно обследовал ее кожу, словно искал на ней какие-то тайные знаки, свидетельствующие о связи, по меньшей мере, с Сатаной.
К своему удивлению не найдя ничего достойного внимания, он разочарованно махнул рукой, и направился к двери показывая, что его миссия на этом закончена. Неожиданно он остановился, резко обернулся и рывком, преодолев расстояние, отделяющее его от новой пациентки, зашипел ей на ухо:
- Здесь ты можешь молчать и прикидываться невинной овечкой, а там,- он многозначительно указал пальцем в пространство,- тебе придется рассказать все! Абсолютно все! Там тебе сумеют развязать язык!
Она оторопела от такого выпада и вопросительно уставилась на этого молодого, не лишенного привлекательности мужчину. Он явно ждал ответа, а его злые глаза ощупывали ее лицо и пытались проникнуть в голову. Виолетта недоуменно повела плечами и отвернулась.
- Идиотка! – сквозь зубы процедил врач и выбежал из кабинета.
За ее спиной громко хлопнула дверь.
Потом ее долго вели по темному двору среди одинаковых безликих зданий, и она успела окончательно замерзнуть. Наконец они поднялись по ступенькам, позвонили в звонок, дверь открылась и темноту прорезала яркая полоса света:
- Принимайте потенциального клиента для эксперимента,- услышала она голос одного из конвоиров, который при этом заржал, как жеребец, явно довольный своим остроумием.
- Здрасте, пожалуйста! Еще одна на ночь глядя. Нам и своих придурковатых девать некуда! Ну, проходи, чего стала, как вкопанная,- грубо проревела баба, судя по разговору проживающая в ближайшем поселке и никогда не бывавшая в городе.
Конвоиры остались за порогом, а баба повела ее дальше по длинному узкому коридору к последнему боксу, где у дверей сидела здоровенная мужеподобная молодуха с громадными руками и необъятными формами, чудом втиснутыми в белый халат.
На окне была решетка, а под трехметровым потолком горела никогда не выключающаяся лампочка. Бокс был переполнен. В нем находились не меньше двух десятков человек и на некоторых кроватях, лежало по двое больных, которые даже не замечали подобного неудобства. Почти у всех женщин бессмысленные пустые глаза.
Едва Виолетта вошла в бокс, как к ней робко подошла женщина и, умоляюще заламывая руки, попросила:
- Деточка, скажи им, пусть отпустят меня домой! Мне нужно идти! Не успела Виолетта и глазом моргнуть, как молодуха подскочила к женщине и силой уложила на кровать. Через минуту Виолетта услышала душераздирающий женский крик. Это безжалостная рука санитарки уже сделала вырывающейся больной успокаивающий укол, между делом утихомирив подзатыльниками пару не в меру возбужденных появлением новичка, девиц.
Виолетта вновь мысленно вернулась к последним событиям.
С момента появления в Зоне, ее измучили бесконечными пробами, анализами и экспертизами, назначение которых ей было не понятно. Что они искали, чего добивались – она не знала. Каждый день ей досаждали неприятными и нудными беседами с повторяющимися вопросами, которые больше походили на допросы. Но говорить она не начала. Просто сказать было нечего. Отчаявшись в который раз, ее отпускали в бокс и во время таких кратких передышек, она лежала на койке, повернувшись лицом к стене. Мимо нее бродили люди, похожие на кукол, отупевшие от снотворного и потерявшие индивидуальность после многочисленных сеансов электрошока.
Виолетта понимала, что врачи очень недовольны ее ответами, но все еще надеялись на удачу: уговаривали, грозили новыми болезненными экспертизами, пытались хитростью добиться хотя бы слова «правды», но поняв безрезультатность своих уловок, приходили в ярость и обдавали ее ледяными презрительными взглядами. И так на протяжении недели. Больше всего их выводило из себя, то, что она сохраняла полное спокойствие. Это и сыграло решающую роль. Их терпение иссякло, и карта, к сожалению, упала не в пользу Виолетты.
Никаких нужных сведений, не добившись, они решились на применение своего тайного оружия, после чего положили ее на голые доски, привязали и, злорадствуя, разошлись по домам, чтобы поужинать после тяжелой работы и уснуть в мягкой теплой постели, нежно поцеловав своих детей, пожелав спокойной ночи и сладких снов.