В сердце моем навсегда

Глава 7

Утром Коннор присоединился к Мэгги за завтраком в ее номере.

— Хорошо спали? — спросил он, вспоминая собственную беспокойную ночь.

— Да, — быстро ответила она, стараясь не смотреть ему в глаза.

— Значит, нога вас не беспокоила?

— Что? Ах да. — Мэгги думала не о ноге в эту бессонную ночь. — Нет… нет, она меня не беспокоила… со всем не беспокоила. Сегодня я уже не хромаю.

Коннор поднял выпуклую серебряную крышку, которой было накрыто блюдо с яичницей и беконом, и стал накладывать себе на тарелку.

— Вы в состоянии ехать?

— Да, конечно.

Он кивнул, не вполне удовлетворенный ответом, не желая верить.

— Бекону?

— Один кусочек, пожалуйста.

Он положил ей два и щедрую порцию яичницы. Разломив для себя кекс и намазав его маслом, он отдал ей большую половинку. Коннор следил за тем, чтобы кофе у Мэгги в чашке оставался горячим, подливая понемногу каждый раз, когда она делала несколько глотков.

Его предупредительность заставляла Мэгги нервничать. Хотя аромат пищи дразнил ее обоняние, она обнаружила, что под пристальным взглядом Коннора еда кажется ей совершенно безвкусной.

Он заметил, что она больше размазывает яичницу по тарелке, чем ест, и заметил:

— Вам придется сделать над собой усилие и поесть. Мы хоть и не отправляемся на Запад в крытом фургоне, но вы будете удивлены, когда обнаружите, сколько это путешествие отнимает сил. Лучше поесть как следует.

Мэгги склонила голову набок и уставилась в свою тарелку.

— Не могу есть, когда вы так меня опекаете. Вы словно наседка над цыпленком. — Молчание, воцарившееся после ее замечания, было таким долгим, что Мэгги была уверена, что он рассердился. Потом осмелилась поднять глаза.

Коннор разразился хохотом. Ее изумление было столь ощутимым, что он расхохотался еще сильнее. В конце концов он вынужден был вытереть глаза салфеткой.

— Не так это и смешно. Коннор понемногу успокоился.

— Никто никогда не обвинял меня в этом, — объяснил он. — Вот и все. Меня называли… ну, можете себе вообразить. Вы сами наградили меня несколькими нелестными эпитетами.

Мэгги почувствовала, как краснеют лицо и шея.

— Но назвать меня наседкой? Нет, так меня еще никто не называл, — Он быстро проглотил еще кусочек яичницы и подхватил с блюда еще кусочек бекона, потом встал из-за стола. — Я оставил свои вещи в том номере, — сказал он. — Сейчас пойду за ними, так что можете спокойно закончить завтрак. Нас ждут на железнодорожной станции в одиннадцать, так что есть еще немного времени.

Когда Коннор ушел, Мэгги поняла, какое она испорченное создание. Ей недоставало его общества. Дома она никогда не ела в одиночестве, только если заболевала. За столом всегда велись беседы, обменивались мнениями или рассказывались разные истории. Ей будет этого недоставать, несмотря на то, что сама она редко начинала споры и еще реже принимала в них активное участие. Ее всегда окружали разговоры, а она довольствовалась молчаливой ролью. Ее сестры считали ее настолько непроницаемой, насколько это возможно для жительницы Нью-Йорка. Легкая улыбка тронула губы Мэгги, а в глазах застыло далекое выражение, как у человека, погруженного в детские воспоминания.

Она медленно покачала головой, смеясь над собой, и принялась за еду.

Коннор удивился, услыхав, как открылась дверь в его номер. Ему казалось, что он не слишком долго собирает свои вещи.

— Вы решили, что уже соскучились по своей наседке? — крикнул он из спальни.

Верил пошла на звук его голоса.

— Наседке? — переспросила она. — Неужели твоя бедная женушка уже соскучилась по маме?

Коннор уронил чемодан обратно на кровать и обернулся к двери. Он даже не пытался скрыть того, что чувствует и думает. Его черные глаза вонзились в Верил.

— Какого черта ты здесь делаешь?

Берил развязала алую ленту, удерживающую ее капор. Челка темно-каштановых волос затрепетала на ее лбу, когда она стала небрежно обмахиваться полями шляпы.

— Тебе не следует говорить со мной таким тоном, — невозмутимо сказала она, — Может быть, я здесь потому, что что-то случилось с твоим отцом.

— С ним что-то случилось?

Она улыбнулась и вошла в комнату.

— Нет.

Краем глаза Берил увидела свое отражение в полный рост во вращающемся зеркале. Она была достаточно уверена в своей внешности, чтобы не беспокоиться на этот счет и не прихорашиваться. Что бы Коннор ни говорил, она знала, что он находит ее привлекательной. Прогулочное платье Берил имело тот же алый цвет, что и лента капора. Корсаж был скромного покроя, подчеркивавший ее длинную шею и узкие плечи. Он был очень узким, стягивал талию и тесно облегал грудь. Она бросила капор на кресло-качалку и остановилась у изножья кровати в нескольких дюймах от Коннора.

— Раштон совершенно здоров. — Ее улыбка стала лукавой, такими же сделались и ее глаза. — И очень активен.

Коннор без труда понял смысл ее высказывания. И пожалел, что отец не держит Берил в постели весь день. Это самый действенный способ не пускать ее в его собственную.

— Он знает, что ты здесь?

— Я сказала ему, что, возможно, загляну по дороге. Он уехал в свою контору на фабрике. Собирается встретиться с тобой на вокзале, чтобы попрощаться вместе со всеми остальными.

— А ты?

— А я хочу попрощаться с тобой сейчас. — Она поднесла к шее изящные руки и начала расстегивать обтянутые шелком пуговки. — Не волнуйся. Я знаю, что твоя жена находится в отдельном номере. Мне сообщили у стойки внизу. Жаль, что так случилось с ее ногой. Как ты считаешь, она это сделала нарочно? Чтобы не ложиться с тобой в постель?

— Берил, я уже говорил тебе раньше, что после того, как ты стала женой моего отца, между нами все кончено. Ты не получишь и его деньги, и меня в своей постели. Мы с Раштоном не слишком любим друг друга, но так с ним я не поступлю. Поверь, я обладаю тем, чего у тебя нет, — нравственностью. — Коннор отвернулся и продолжил укладывать чемодан.

— Между нами действительно все кончено, — ответила она. И расстегнула еще одну пуговку. Теперь стали видны кружева по краям ее лифчика. — Ты уезжаешь обратно в Колорадо, и мы, вероятно, никогда больше не увидимся. Это просто на прощание, Коннор.

— Я тебя не хочу, Берил.

— Ты хочешь, чтобы я поверила, что ты хочешь ее? — спросила Берил. Ее короткий смех был злым и холодным. — Не говори мне о нравственности, ты, лицемерный святоша. Если я вышла за Раштона ради денег, то что же, черт возьми, ты сделал вчера? Полагаю, что когда Джей Мак затащил тебя в библиотеку, он не давал тебе документы на владение землей, стоимостью в двенадцать тысяч долларов, и не поблагодарил за то, что ты женился на его дочери — бесцветной, зеленой, как трава, чересчур умной, даже себе во вред? — Пальцы Берил трудились над пуговками, пока ее алый корсаж не оказался совершенно раскрытым. Корсет поднимал ее груди вверх и вперед, и она призывно выставляла их напоказ. — Черт побери, Коннор, неужели ты думаешь, я буду устраивать сцену, если ты залезешь к ней в постель? Чья бы корова мычала, ведь у меня есть Раштон и мне нравится заниматься с ним любовью. Я никогда не стремилась лишать тебя удовольствий. Я только просила тебя делить их со мной. Что в этом плохого? Мы оба состоим в браке. Разделим общий грех.

Коннор неторопливо закончил складывать рубашку, а потом ответил:

— Разделить грех? Не думаю, чтобы это происходило таким образом, Берил. Мне кажется, на небесах складывают грехи, а не делят их поровну между заблудшими овцами.

Она в ярости вздернула подбородок:

— Не смей смеяться надо мной. Он сердито обернулся к ней:

— Или я буду над тобой смеяться, или сделаю тебе больно.

Берил Холидей приподнялась на цыпочки и обвила руками шею Коннора. Прижалась к нему всем телом и зарылась лицом на его широкой груди.

— Так сделай мне больно, — прошептала она, прижимаясь к нему губами. — Я ничего не имею против.

Одна рука Коннора легла на ее талию, другая грубо схватила ее за волосы. Когда он попытался оторвать ее от себя, голова ее запрокинулась назад, а губы слегка приоткрылись — влажные, обещающие тайное наслаждение, зовущие.

Она смотрела на него снизу вверх, бросая вызов и притягивая его своими бледно-голубыми глазами.

— Будь ты проклята, — произнес Коннор сквозь сжатые зубы.

Берил подалась вперед. Ее губы впились в его губы, язык проник внутрь. Пальцы перебирали его волосы, удерживая своими страстными, жадными прикосновениями. Груди, прижатые к нему, набухли, и она потянулась вверх, пытаясь высвободить их из корсета и лифчика. Пальцы Коннора вцепились в ее талию и в завитки волос на затылке. Она почувствовала себя зажатой в тисках его объятий, уязвимой, хотя сама была агрессором. Кожа ее была теплой, губы горячими. Она с радостью ощущала его давление, его силу, доказательство его желания у своих бедер.

Мэгги не поняла, чем привлекла их внимание. Коннор мог бы объяснить ей, что стоило ей только появиться в комнате, чтобы привлечь к себе его внимание. Но она не спросила, что заставило его посмотреть в сторону двери, а у него не было возможности объяснить. К тому времени, когда он освободился от хватки Берил, Мэгги исчезла.

Коннор нашел капор Берил и сунул ей в руки.

— Возьми и убирайся, — грубо приказал он. Ошеломленная Берил рухнула на кровать. Поймала свое отражение в зеркале. Волосы ее растрепались, губы вспухли. На ее по-модному бледном лице появился румянец, а глаза потемнели и стали томными.

— Что с тобой?

Коннор схватил свой чемодан и вышел.

Берил услышала, как захлопнулась дверь. Она откинулась назад на кровати, медленно потянулась, выгнув спину чисто кошачьим движением. Снова повернула голову к зеркалу. В нем полностью отражалась дверь в спальню. Улыбка Берил из хитрой превратилась в довольную.

Когда Коннор пришел в номер Мэгги, там ее не оказалось. Багажа тоже не было. Выругавшись, он предпочел спуститься по лестнице, а не ждать неопределенно долго парового лифта. Слегка запыхавшийся к тому времени, как достиг холла, Коннор с облегчением увидел, что она ждет его в одном из уголков, частично скрытых расставленными вокруг креслами и растениями.

Он бросил свой чемодан рядом с ее вещами и сел на стул напротив нее, затем пододвинулся поближе. Мэгги рассматривала свои руки, аккуратно сложенные на коленях, так, словно они не были ее собственными.

— Посмотрите на меня, Мэгги, — сказал он. Его тон, хоть и не совсем требовательный, был тем не менее далеко не льстивым. — Вы думаете, я не знаю, почему вы предпочли спуститься сюда?

Она подняла на него глаза. Они были тусклыми, что не вязалось с ее застывшей широкой улыбкой.

— Рада, что вы так догадливы, Коннор. Это избавит нас от объяснений.

— Тогда мне хотелось бы, чтобы вы проявили такую же догадливость, — ответил он. — Потому что вам надо объяснить. То, что вы видели там…

Мэгги покачала головой.

— Мне ничего от вас не нужно, — тихо проговорила она. — Особенно объяснений.

Коннор огляделся. Мэгги очень мудро выбрала свое местоположение. Не мог же он устроить сцену в холле отеля «Сент-Марк».

— Рано или поздно вам придется меня выслушать, — сказал он.

— Тогда я предпочитаю, чтобы это было поздно. Ему это не понравилось, но он уже начинал понимать, что означает ее упрямо выдвинутый вперед подбородок.

— Прекрасно, — сказал он, поднимаясь. — Пойду за каретой, чтобы добраться до вокзала.

Управляющий все быстро организовал. Их багаж вынесли на улицу, и через несколько минут появился экипаж. Коннор предложил Мэгги руку, но она сделала вид, что не заметила ее, и вышла впереди него из отеля. Позволила кучеру помочь ей забраться в карету и уселась в дальнем углу. Она полагала, что Коннор не станет нарочно садиться рядом с ней. Ведь он знал, что она не желает иметь с ним ничего общего.

Поездка к вокзалу прошла в молчании. Мэгги продумывала свое дальнейшее поведение перед семьей Коннора и своей. К тому моменту, когда они добрались до поезда, Мэгги убедила себя, что сможет прикасаться к мужу, не терпи л» тоинстиа и не отдавая обратно съеденное на завтрак.

Из-за утренних событий они прибыли раньше, чем планировалось. Два частных пассажирских вагона компании «Северо-Восточная железная дорога» только что прицепили к поезду номер 454, и теперь к ним цепляли товарные вагоны с боковой ветки. Приветливый носильщик начал грузить их сумки вместе с сундуками, которые прибыли накануне вечером.

Коннор указал на пирамиду саквояжей, чемоданов и сундуков.

— Это все ваше? — спросил он у Мэгги. Конечно, ему был известен ответ, но не верилось в подобную глупость с ее стороны.

— Мама и Скай упаковывали мои вещи. Я им говорила, что это слишком много, но меня никто не слушал.

У Коннора возникло впечатление, что она уже привыкла к подобному положению дел.

— У Дансера Таббса не хватит места для всех ваших вещей.

Мэгги присела на один из своих сундуков, устраиваясь поудобнее. Ее платье было сшито на заказ, по модели, похожей на мужское платье, начиная от темно-серого цвета до корсажа, который напоминал мужские жилет и пиджак.

— Оставлю часть вещей у Мэри Майкл в Денвере. Если мы встретимся с Ренни, часть вещей отдам ей. Вам не следует беспокоиться о том, как тащить мои вещи через весь Колорадо. Я вас не обременю.

— Как вам пришло это в голову? — спросил он. — Я сказал только, что Дансер не сможет разместить ваши вещи. Поезд довезет нас до Квинз-Пойнта, а оттуда поедем в фургонах и на конях. Путешествие не представляет проблемы. Проблема в хижине Дансера.

— Извините, — ответила Мэгги. — Я неверно вас поняла.

Она отвернулась от Коннора и стала наблюдать за суетой на вокзале. Платформы и билетные кассы начали наполняться пассажирами и провожающими. Скамейки уже были заняты людьми, которые больше всего любили наблюдать за прибытием и отправлением поездов, иногда заключая дружеские пари о том, какой поезд опоздает, а какой с шумом влетит на станцию вовремя. Опытные путешественники были одеты соответствующим образом, игнорируя весенние и летние моды и предпочитая темные расцветки, которые способны скрыть воздействие дыма, сажи и пепла. Женщины подгоняли детишек, пересчитывали каштановые, черные и русые головки, спешащие по перрону. Мужья держались в стороне, чтобы приглядывать за носильщиками и посматривать на редких привлекательных женщин без сопровождения. Коммивояжеры крепко, до того, что белели суставы, сжимали ручки своих чемоданов с образцами продукции, охраняя самое ценное в своей профессии. Художник, рисующий моментальные портреты, прошел мимо, держа в руках свой альбом и мольберт, в поисках заказчиков, которые могут заплатить несколько пенсов за прощальный портрет.

Коннору вокзал не нравился. Он воплощал все, что ему не нравилось в Нью-Йорке: слишком полон народу, слишком шумный, слишком торопливый. Он снова напомнил ему о том, насколько он сын своей матери, а не отца. Если бы дело обстояло иначе, ранчо в Колорадо интересовало бы его только как источник дохода, чем оно и было для Раштона.

Он бросил взгляд на Мэгги, увидел, как она рассматривает все вокруг, получая удовольствие от тех самых вещей, которые внушали ему отвращение, впитывает нервные импульсы вокзала, дыхание толпы и суету, словно они были сутью самого ее существования. Она не протянет и двух недель на ранчо, и вероятно, еще меньше у Дансера — если он вообще позволит ей там остаться. Коннор испытывал облегчение от того, что она попросила о разводе, иначе тягостная задача заговорить о нем стояла бы перед ним. Она вернула ему его ранчо, но никогда бы там не выжила.

Мэгги почувствовала на себе его взгляд и обернулась. Ее нервировало, когда он так пристально наблюдал за ней, и невозможно было понять, о чем он думает.

— Куда вы смотрите?

В тот момент он смотрел на ее шею. Под жакетом-корсажем ее платья была надета крахмальная белая блузка со складками спереди и перламутровыми пуговками и черный шелковый галстук-бабочка под воротничком. Каким-то образом ей удавалось выглядеть совершенно женственной, нося наряд, который должен был придать ей мужской облик. Он указал на бабочку:

— Это мой галстук. — В его голосе звучало нечто очень близкое к изумлению. — Я гадал, куда он подевался.

Она аккуратно расправила галстук.

— Вчера вечером вы складывали вещи весьма поспешно, — сказала она. — А сегодня утром? — Она пожала плечами с равнодушной улыбкой. — Сегодня утром меня не удивляет, что вы о нем забыли. Хотите получить его обратно?

Он покачал головой. Было что-то странно интимное в том, что она носит принадлежащую ему вещь. Но еще больше его удивило не то, что она предпочла надеть его галстук, а то, что после увиденной ею сцены с Берил она его не сняла.

На этот раз она смогла прочесть его мысли, так как его взгляд потерял часть непроницаемости.

— К моему платью он подходит больше, чем любая из моих ленточек, — объяснила Мэгги.

— Тогда оставьте его себе.

Она подозревала, что подарок сделан не просто от щедрости. Ей пришло в голову, что после того, как они окажутся западнее Гудзона, Коннор никогда больше не наденет галстук.

— Благодарю вас, — вежливо ответила она.

Коннор, казалось, собирается что-то сказать, но появление носильщика, пришедшего за сундуком, на котором она сидела, прервал его. Мэгги встала и позволила унести вещи.

Коннор оглянулся в поисках скамьи, на которую она могла бы сесть. Но все они были заняты.

Поскольку у него был такой вид, словно его привлекает идея согнать нескольких зевак с их скамейки, Мэгги слегка коснулась рукой его локтя, останавливая его.

— В этом нет необходимости, — сказала она, указывая в дальний конец платформы, где по лестнице поднималась небольшая, но шумная компания. — Кажется, явились родственники. Это смех Мэри Фрэнсис.

Коннор тоже узнал заразительный смех, который невозможно было спутать. И протянул Мэгги руку.

— Не беспокойтесь, — сказала ома, глядя с застывшей улыбкой в сторону приближающегося семейства. — Если только вы или Берил не скажете что-нибудь Мэри Фрэнсис, ваш секрет и ваши коленные чашечки в полной безопасности.

В его ответе прозвучала тихая угроза.

— Вы очень смелы, когда рядом ваши родные. Мэгги проигнорировала его, хотя понимала, что это правда. Она потянулась к матери, вложив в объятия лишь малую толику того отчаяния, которое переполняло ее. Через плечо матери она видела, что пришли Раштон и Берил. Руки ее стали ледяными.

Мойра отстранилась, придерживая Мэгги на расстоянии нескольких дюймов.

— Ты чудесно выглядишь, дорогая.

— Мама, — сказала Скай, закатывая глаза. — Ты же только вчера ее видела. И если ты спросишь меня, то, по-моему, она выглядит немного осунувшейся, хоть мне и нравится этот галстук-бабочка. — И она поцеловала сестру в щеку. — Где ты его взяла?

Довольная, что перестали обсуждать ее внешность, Мэгги указала на Коннора:

— Боюсь, я его стащила.

С искренним изумлением Скай посмотрела на своего новоявленного зятя:

— Вы его украли?

Коннор рассмеялся:

— Нет, малышка. Твоя сестра его у меня стянула.

Мэри Фрэнсис толкнула младшую сестру локтем в бок:

— Тебе больше нет нужды валять с ним дурочку, Скай. Он теперь муж твоей сестры, а не потенциальный жених.

— Девочки, — с материнским укором в голосе произнесла Мойра, И вздохнула. Ни на кого из дочерей не подействовал ее выговор. — Отель «Сент-Марк» так же красив, каким я его помню? — спросила она у Мэгги.

— Очень красив, мама.

Джей Мак дружелюбно похлопал Коннора по спине.

— У тебя такой вид, словно ты не можешь дождаться, когда от всех нас избавишься, — сказал он.

Коннор спросил себя, насколько искренне можно ответить Джею Маку, чтобы не оскорбить его. И выбрал тактично правдивый ответ:

— Мне не терпится снова увидеть свое ранчо. Мне недостает простора и тишины.

Раштон подошел к ним как раз в тот момент, когда Коннор произнес это. Ответ сына заставил его подумать об Эди, его жене, которая ни за что не хотела уезжать из своей долины. Потом он посмотрел на Мэгги. Тоненькая и хрупкая, мелкие черты лица и гладкая кожа. Он попытался представить ее себе на ранчо, едущей верхом рядом с Коннором, готовящей пищу для наемных работников, рожающей детей на той же кровати, где Эди родила Коннора. Все это представлялось ему невероятным. Она совсем не похожа на Эди, подумал Раштон, но в одном, очень важном, была точно такой же: она была естественным цветком, не более приспособленным цвести в суровой обстановке Колорадо, чем Эди во враждебной ей атмосфере Нью-Йорка.

Раштон взял сына за руку и пожал ее, спрашивая себя, что Коннор в действительности думает о своей молодой жене. Он отвел Коннора в сторонку, оставив Берил одну, и посмотрел сыну прямо в глаза.

— Не позволяй ей погибнуть там, — тихо сказал он.

Отчужденное выражение лица Коннора не изменилось, хотя он и почувствовал, как холод просочился сквозь его кожу до самых костей.

— Что это должно означать?

— Твоя жена, — сказал Раштон. — Ей ни за что не выжить на ранчо. Отпусти ее прежде, чем оно убьет ее.

— Ты хочешь сказать, позволить ей убежать среди ночи, как ты сам когда-то?

Резкое лицо Раштона слегка побледнело, он нахмурился.

— Значит, ты думаешь, это было именно так? — спросил он. — И Эди все эти годы позволяла тебе так думать?

— Мать никогда не говорила о том, как ты ее бросил, — холодно ответил Коннор. — Но Старый Сэм рассказал мне.

Раштон замолчал на несколько секунд, потом медленно кивнул, н в этом усталом движении сквозило смирение.

— Это на него похоже, — произнес он, обращаясь скорее к себе самому, чем к Коннору.

— А ты собираешься сказать, что все было иначе? Что ты не ушел посреди ночи? Что не испытывал ненависти к жизни на ранчо?

Раштон посмотрел на сына, затем перевел взгляд на сноху.

— Нет, — наконец ответил он, глядя на Мэгги. — Я не собираюсь разубеждать тебя. От меня ты этого не услышишь. — Он снова посмотрел на Коннора. — Молю Бога, чтобы тебе не пришлось узнать об этом от твоей жены.

Коннор удовлетворился загадочным ответом отца, потому что Берил выбрала как раз этот момент, чтобы присоединиться к ним.

— Раштон, — сказала она, — ты не можешь все время держать при себе Коннора. Другие тоже хотят пожелать ему всего доброго.

Раштон Холидей улыбнулся и похлопал Берил по руке, которую та просунула под его локоть. Он подумал, что удачно выбрал вторую жену. Прекрасный цветок, но не хрупкий, заурядна, но не вульгарна, со способностью к выживанию, заложенной в нее самой природой. Он никогда не объяснял ей, почему иногда называет ее Дейзи — маргариткой.

— Тогда пошли; — сказал он. — Присоединимся к остальным. Коннор уже выслушал всю ту порцию отцовских мудрых наставлений, которую способен выдержать. — Они отошли, оставив Коннора в одиночестве.

— Тебе нравятся вагоны? — спрашивал Джей Мак у дочери, когда Коннор подошел к ней сзади. Он легонько опустил ладони на ее плечи, и она слегка напряглась, но так, что Коннор был уверен — этого никто, кроме него, не заметил. Свежий аромат волос Мэгги щекотал его ноздри. Лаванда, подумал Коннор. Запах был тонким и нежным. Он шел ей.

— Мы еще не заходили внутрь, — сообщила Мэгги Джею Маку. — Уверена, что все чудесно. — Она слегка похлопала отца по груди, улыбаясь. — Я знаю, ты любишь удобства, когда путешествуешь.

Лицо Джея Мака стало багровым, когда Мойра и другие его дочери рассмеялись. Он снял очки и сделал вид, что протирает их. Джон Маккензи Уорт был состоятельным человеком, но не окружал себя напоказ доказательствами своего благосостояния. Его личные железнодорожные вагоны были единственным исключением, и он все еще этого стеснялся.

— Молчи, Раш, — предостерег он своего товарища по бизнесу. — Я видел твои кареты и твою пару гнедых.

— У всех у нас есть свои слабости, — ответил Раштон. Бледно-голубые глаза стоящей рядом с ним Берил не отрывались от Коннора.

Посадка в поезд номер 454 была объявлена по всей платформе. Мойра придвинулась поближе к Джею Маку.

— Не могу поверить, что это происходит, — сказала она. — Сначала Майкл, потом Ренни, а теперь ты. — Она мяла в руках платочек. — И так далеко, все вы. Хотела бы я… — Она прикусила нижнюю губу, жестом, настолько похожим на жест Мэгги, что Коннора на мгновение это поразило.

— Я буду писать, мама, — сказала Мэгги, делая шаг в сторону от Коннора. Она взяла нервные руки матери в свои. — Ты же знаешь, я буду писать.

— Я за этим прослежу, — сказал Коннор.

Ради всех остальных Мойра притворилась, что ее это обещание успокоило. Она поцеловала Мэгги в щеку.

— Ты всегда можешь вернуться домой, — прошептала она на ухо дочери.

Глаза Мэгги на секунду закрылись. Душа у нее болела.

— Я знаю, мама. Знаю.

Следующие несколько минут пронеслись в туманном вихре, Мэгги переходила от одного провожающего к другому. Прощание было очень личным и болезненным, но ей как-то удалось справиться с ним. Она понимала, что ей это удалось, так как наконец-то она стояла на площадке в хвосте второго личного вагона, рядом с Коннором, а вся ее семья и его семья находились на перроне внизу. Мэгги инстинктивно ухватилась за Коннора, чтобы не потерять равновесия, когда поезд тронулся. Он обнял рукой ее плечи.

Они стояли в этой позе, пока не отъехали от вокзала и никто их больше не мог видеть.

Мэгги открыла дверь в вагон и прошла впереди Кон-нора внутрь. Она сравнительно редко путешествовала в этом вагоне, но отец широко им пользовался. Хотя в распоряжении Джея Мака был еще и второй вагон, он редко использовал сразу оба, когда путешествовал один. Вагон, в котором находились Мэгги и Коннор, был оборудован для удобства Джея Мака, но также в соответствии с особенностями его бизнеса.

Все предметы в вагоне были прикреплены к станкам или закреплены каким-либо способом. Письменный стол из красного дерева, отполированный для выявления красноватого оттенка древесины, занимал большое пространство в головной части вагона. Мягкое кресло из красной кожи подчеркивало цвет стола. В пространстве между двумя окнами висела огромная карта Соединенных Штатов, на которой были отмечены все железнодорожные линии, существующие и перспективные. Часть стены позади стола от пола до потолка занимали книжные полки, а два кресла с подголовниками стояли у небольшой печурки. Рабочая зона вагона постепенно переходила в другую, иначе обставленную. Обеденный стол, шириной не более окна, под которым он был подвешен, означал, что Джей Мак мог есть в одиночестве. Восточный ковер не позволял холоду просачиваться сквозь пол из твердых пород дерева, а его многоцветный орнамент придавал обстановке теплоту. Под полкой-кроватью были встроены выдвижные ящики, а у стены стоял сундук с запасом одеял.

Мэгги сразу же отметила, что отец добавил несколько штрихов именно для новобрачных. На стенках вагона в медных креплениях висели стеклянные вазы. Они чередовались с молочными стеклянными шарами, закрывавшими керосиновые лампы, и в каждой стояли букеты. Бар был укомплектован, и бутылка шампанского покоилась в ведерке со льдом. От одного конца вагона до другого было натянуто полотнище флага с надписью о том, что они — новобрачные, а на полотенцах и постельном белье, аккуратно сложенном на застеленной кровати, уже красовались монограммы с затейливой буквой X. Мэгги оставалось только догадываться, как отцу удалось нанять вьшшвальщицу, которой, видимо, пришлось трудиться день и ночь, чтобы поспеть вышить белье ко времени отправления. Она и не предполагала, что Джей. Мак был настолько уверен в успехе сделки, что заказал эту работу много месяцев назад. Вздохнув, она отвернулась и чуть не столкнулась с мужем. Мэгги отпрянула в сторону и проследила за направлением его взгляда.

Коннор не смотрел на белье. Он критически оценивал ширину кровати.

— Она полуторная, — сказала Мэгги.

— Уютная.

— Я думала, она несколько больше.

Взгляд Коннора переместился с кровати на Мэгги. Они явно рассматривали кровать с разных точек зрения.

— Подозреваю, что у нас возникла проблема, — спокойно произнес он.

— Не думаю, — небрежно ответила Мэгги. — Я займу кровать, а вы будете спать на диване в первом вагоне.

— Повторяю, я подозреваю, у нас возникла проблема. Мэгги не захотела обсуждать это в данный момент.

Она взяла с кровати полотенца и убрала их в комод возле туалета, отгороженного занавеской; затем сняла накидку и повесила на крючок из бронзы и фарфора за задней дверью. Личный вагон слегка покачивался по мере того, как поезд набирал ход. Вдруг Мэгги схватилась за привинченный стол из красного дерева, так как внезапный приступ тошноты застал ее врасплох.

— С вами все в порядке? — спросил Коннор. И подумал, что при данных обстоятельствах заслужил тот быстрый взгляд упрека, который она на него бросила. Вопрос был глупым, так как с ней явно не все было в порядке. Лицо ее стало болезненно-бледным, в глазах застыла боль, рот сжался в линию. — Что случилось?

Мэгги ответила не сразу. Подождала, пока исчезнет это неприятное ощущение. Зная, что оно сейчас пройдет, медленно выпрямилась и разжала руку, вцепившуюся в стол.

— Ничего, — сказала она. И не стала задавать себе вопрос, заслужила ли полный отвращения взгляд Коннора; она просто его проигнорировала. — Хотите осмотреть другой вагон? — спросила она. И, не дожидаясь ответа, прошла вперед.

Чтобы перейти в соседний вагон, необходимо было выйти наружу и пройти через две открытые площадки. Навесы над краями вагонов защищали пассажиров от стихий во время этого короткого перехода. В отличие от первого вагона, который был обставлен для личного использования Джеем Маком, второй предназначался для однодневных поездок влиятельных инвесторов и деловых партнеров из Нью-Йорка. Круглый обеденный стол красного дерева свободно вмещал восемь человек. В его центре стояла большая открытая корзина с фруктами, а вторая, закрытая, корзина стояла на одном из стульев. Дровяная печь была отделана бронзовыми ручками и кнопками, а железный погребец содержал в себе целую дюжину бутылок. Четыре кожаных кресла и два дивана были расставлены для ведения непринужденных бесед, а на маленьких столиках по бокам стояли пепельницы и керосиновые лампы. В этом вагоне лежали два восточных ковра, один под обеденным столом, а другой в небольшой гостиной. Коннор огляделся и тихо свистнул. Потом указал на обеленный стол:

— Полно места для игры г покер. Мэгги улыбнулась:

— Вы угадали точно. — И она искоса взглянула на него. — Джей Мак сказал нам, что это для того, чтобы угощать его друзей обедом во время поездок, но никто ему не поверил. Раз в несколько месяцев он собирает пятерых-шестерых друзей и они уезжают из Нью-Йорка, считается — по делам. Думаю, единственные их сделки заключаются в карточной игре. Ваш отец ездил с Джеем Маком много раз.

— Он никогда не говорил об этом, — ответил Коннор. Она не удивилась.

— Вы ведь с ним не очень близки, правда? Коннор пожал плечами:

— Мы почти не знаем друг друга.

Не его слова, а то, как он их произнес, позволили Мэгги понять, что разговор на эту тему окончен. Она оглядела комнату:

— Ну? Как вы считаете? Мы можем разместиться с удобствами? В обоих вагонах полно места. И есть еще весь остальной поезд. Вы можете пройти и в другие вагоны. Не понимаю, почему нам надо толкаться локтями.

Тихое рычание Коннора прозвучало уклончиво. Он мысленно примеривал длину дивана к своему росту. Комфорт вагона превосходил все, чем он предполагал воспользоваться на обратной дороге, но трудно было помнить об этом при мысли о том, что он отказывается от удобной кровати ради неудобного дивана.

— Если не возражаете, я вернусь в другой вагон и распакую вещи, — сказала Мэгги.

— А если да? — спросил Коннор. — То есть если возражаю?

— Я все равно это сделаю, — холодно ответила она. — Я просто пыталась быть вежливой.

— Так я и думал. — Когда она повернулась, чтобы уйти, он легонько положил ладонь на ее руку, остановив ее. Почувствовал, как она отпрянула, черные глаза его стали еще более холодными и чужими, когда Мэгги сделала шаг назад.

— Я собирался сказать вам, не стоит слишком напрягаться, пытаясь быть вежливой. Но кажется, вы и не собираетесь напрягаться.

Смущенная тем, что так явно выказала свою неприязнь при его прикосновении, почему-то чувствуя, что это было с ее стороны проявлением слабости, Мэгги опустила голову и поспешно вышла из вагона.

Коннор растянулся на диване. Как он и подозревал, не хватало дюймов восемнадцати, чтобы было удобно. Все мышцы его тела будут напряжены, если он проспит в таком согнутом положении до самого Денвера. Лучше уж спать на полу. Так, вероятно, ему и придется в конце концов поступить. Его жена явно не желает делить с ним постель.

Его жена. Коннор запустил пальцы в волосы и потер затылок. Вспомнил, как она отпрянула от него, но сразу же вслед за этим вспомнил тот единственный раз, когда она была с ним застенчива. Какого черта он ждет от нее, в самом деле? — спросил он себя. Какого черта он ждет от самого себя?

Он взглянул через плечо на дверь, в которую вышла Мэгги. Несколько секунд он обдумывал, не пойти ли за ней, но не имел ясного представления о том, что собирается ей сказать. Нужно ли клеймить ее за то, что она избавилась от их ребенка, когда она и так выглядит все время, словно ее преследуют призраки? Просить ли у нее прощения за то, что она подумала о визите Бернл в отель? Что, Бога ради, ей от него нужно? Ничего. Ему очень не понравилось, что его это беспокоит.

Коннор проигнорировал полный погребец вин и пошел искать крепкую выпивку и общество в головных пассажирских вагонах.

К тому времени, когда Мэгги закончила распаковывать свои вещи, она устала больше, чем можно было отнести за счет выполненной ею работы. В прошлую ночь она плохо спала, а прощание с родными было особенно утомительным, но дело было не только в этом. Едва эта мысль всплыла у нее в мозгу, она решительно отодвинула ее подальше и занялась очередным бездумным делом, на этот раз — сумками и чемоданами Коннора. Это была интимная обязанность, которую пристало выполнять жене. Именно она, по ее представлениям, должна была внушать ей отвращение, но Мэгги с изумлением и огорчением обнаружила, что в этой обязанности не было ничего отвратительного. Наверное, если бы ей пришлось делать это для любимого человека, ритуал складывания, разглаживания, развешивания мог бы даже стать приятным. Ей чудился слабый аромат его тела, оставшийся на одежде, и если бы она питала к нему другие чувства, то прижала бы их к себе, ибо он странным образом прибавлял ей уверенности.

Мэгги покачала головой, прогоняя смутные, но внушающие опасения фантазии. Затолкала остаток вещей Коннора в узкий шкафчик и посмотрела на незастланную кровать. Не расстилая простыни с монограммой, чтобы вытянуться на их хрустящей белизне, Мэгги рухнула на кровать. Кое-как набросила на себя одну из простыней и уснула через несколько минут после того, как ее голова коснулась подушки.

Так и застал ее Коннор час спустя. Волосы Мэгги, освобожденные от гребней из слоновой кости, рассыпались по плечам и запутались вокруг перламутровых пуговок на заложенной в складки манишке сорочки. Она расслабила галстук-бабочку, но не сняла его. Подол платья поднялся выше щиколоток, и Коннор мог видеть плавную линию икр там, где их не прикрывала простыня. Она подложила одну руку под щеку, а вторая лежала ладонью вниз на простыне, как раз в том месте, где была затейливо вышита монограмма «X». На простом золотом обручальном кольце вспыхивали искры от солнечных лучей, так как поезд сейчас катил через поля пенсильванской пшеницы. Коннор выбрал это кольцо, не спросив отца и не посоветовавшись с ним. Кольцо принадлежало Эди, его матери, и он сам не понимал, почему ему захотелось отдать его Мэгги. Он не рассказал ей о его значении и не предупредил отца, но когда он вынул его из кармана во время церемонии, то посмотрел мимо мягкой, осторожной улыбки Мэгги и увидел промелькнувшее на отцовском лице страдание. На мгновение Коннор почувствовал свою власть над отцом, над его чувствами. Потом/ рука Мэгги вздрогнула в его руке, шевельнулись хрупкие косточки в его ладони под прикосновением большого пальца, который скользнул по тыльной стороне кисти, и Коннор понял, что если она его использует, то и он тоже использует ее, использует в том смысле, который ей не вполне понятен. Ощущение власти прошло. Он почувствовал себя мелочным.

Коннор поправил на Мэгги простыню. Под ее глазами залегли легкие тени, но не от густых ресниц. Он прикоснулся к ее лбу тыльной стороной ладони. Она слегка шевельнулась, сморщив нос.

— Я не хотел вас будить, — тихо прошептал он. Он нашел в соседних вагонах и крепкое спиртное, и компанию, но ни то, ни другое его не привлекло. В каждом из трех вагонов второго класса шла дружеская игра в покер. Коннора пригласили поучаствовать, но он предпочел остаться зрителем. Интересно, что подумали бы игроки, если бы он рассказал им о тех двенадцати тысячах, которые выиграл и потерял на протяжении одного вечера. Его черные глаза разглядывали Мэгги. Они еще могли бы поверить, что он выиграл эти деньги, но никогда бы не поверили, как он их потерял. — У вас лицо ангела, — сказал он.

Мэгги была уверена, что спит, и не сдерживала улыбку. Она слегка повернулась, потершись щекой о руку ленивым, напоминающим кошачье движением.

Коннор пододвинул стул и сел, поставив ноги на ящики под кроватью. Откинулся назад вместе со стулом, балансируя на двух задних ножках, и скрестил на груди руки.

Мэгги медленно, постепенно проснулась и обнаружила, что ее сон обескураживающе реален. Улыбка ее погасла.

— Что вы делаете? — спросила она, с разочарованием обнаружив, что голос у нее хриплый и задыхающийся. Коннор вовсе не выглядел испуганным и не выразил намерения отвечать. — Ну? — На этот раз голос ее звучал более твердо.

— Вы всегда такая колючая сразу после пробуждения?

— Вы этого никогда не узнаете, — любезно ответила Мэгги. Села и потерла виски. Сон не освежил ее; наоборот, у нее разболелась голова. — Потому что я больше не собираюсь просыпаться так близко от вас. — Она вздохнула. — Пожалуйста, отодвиньтесь от кровати, чтобы я могла встать. Мне нужно взять порошок от головной боли.

— Я вам принесу.

Мэгги не стала возражать, так как ей не хотелось двигаться. Она легла и сказала Коннору, где найти пакетик. Под умывальником стоял кувшин со свежей водой. Она слышала, как он роется в ящиках а поисках стакана и ложки. Через несколько секунд он уже протягивал ей лекарство. Мэгги приподнялась на локте, чтобы проглотить его.

— Вам плохо от движения поезда? — спросил Коннор.

— Вроде того. — Мэгги закрыла глаза.

— Вам следовало меня предупредить.

— Я об этом не подумала, — устало ответила она. — Я не так часто путешествую.

— И все же вы собираетесь пересечь почти полстраны с человеком, которого почти не знаете, чтобы учиться у человека, с которым никогда не встречались. Наверное, это для вас важно.

Мэгги ответила не сразу. Кое-что о себе ей не хотелось рассказывать Коннору Холидею, который ее презирает как воровку и проститутку, а сейчас, из-за того, что она рассказала ему о мадам Рестель, еще и как убийцу. И все же услышала свой ответ:

— Да.

Коннор взял из ее руки стакан и присел на край кровати. Мэгги мгновенно охватила паника, но он не сделал попытки прикоснуться к ней или помешать ей придвинуться поближе к стенке.

— Я не собираюсь вас обижать, — тихо заверил он. — Хочу потрогать ваш лоб. Вы все еще горите.

Мэгги машинально тронула рукой лицо, но пальцы у нее все еще оставались холодными после соприкосновения со стаканом воды, и кожа казалась гораздо горячее на ощупь, чем, вероятно, была на самом деле. И все же она не решалась приблизиться к Коннору. В этой ситуации было нечто странно знакомое, словно она уже проигрывала ту же сцену со своим мужем. Она помнила, что в борделе была больна, когда они впервые встретились. Было ли это странное ощущение вызвано памятью о той ночи?

Коннор был терпелив. Если бы она была молодой кобылкой, он бы мог приманить ее кусочком яблока или сахаром на ладони. Но она была женщиной, женщиной с головы до ног, опасающейся ему довериться, и единственным подходящим заменителем яблока и сахара было терпение. Коннор просто сидел, ничего не говоря и не делая, выжидал, когда она решится.

Мэгги соскользнула на середину кровати. Простыня и платье запутались у нее в ногах, и она сбросила с себя простыню, но скромно натянула на ноги платье. Легла на спину и посмотрела на него.

— Похоже это на то замужество, которое вы себе представляли? — спросил он. Его вопрос вызвал у нее улыбку. — Думаю, нет.

— Я никогда не думала, что выйду замуж.

Это удивило его. Его черные глаза стали менее отчужденными, в них блеснула искра интереса.

— Я полагал, каждая молодая женщина думает об этом.

— А я нет. — Сжатые по сторонам туловища в кулаки пальцы Мэгги постепенно разжались, дыхание стало ровным. Коннор наблюдал за ее руками и гадал, что бы такое сказать, чтобы вызвать ее на откровенность. Его удивило, когда она добавила: — Мне кажется, сестры тоже об этом не думали.

— Правда?

— Вероятно, Джей Мак именно поэтому толкает нас на этот шаг.

Коннор поднял руку и легонько прикоснулся к щеке Мэгги, затем ко лбу. Теперь, когда румянец исчез с ее щек, она уже не была такой горячей.

— Можете вздохнуть, — сказал он, убирая руку. -

— Не думаю, что вы чем-то заболеваете.

— Я могла вам и сама это сказать. Это просто головная боль и тошнота от движения поезда.

— Хотите, чтобы я опустил шторы?

Она покачала головой. От этого движения в желудке снова поднялась тошнота.

— Мне просто надо полежать. Пройдет.

— Могу помассировать вам голову. — Коннор ожидал, что она содрогнется. То, что она согласилась, поколебавшись всего мгновение, доказывало, как плохо она себя чувствует. Она попыталась приподняться. — Нет, оставайтесь на месте, — сказал он. — Я передвинусь.

Он пересел, чтобы она могла положить голову к нему на колени. Его пальцы зарылись ей в волосы и стали осторожно двигаться по черепу. Некоторые морщинки от напряжения в уголках глаз исчезли почти сразу. Он смотрел, как затрепетали и закрылись ее иски.

— Расскажите мне о Берил, — тихо произнесла она. Почувствовала, как замерли его пальцы, и поняла, что застала его врасплох. — Я не ревновала, вы знаете.

— Знаю, — ответил Коннор. — Чтобы вы испытали это чувство, наш брак должен был быть совсем другим. — Его пальцы снова возобновили мягкие круговые движения. — Вы, наверное, решили, что я пытаюсь поставить вас в глупое положение.

— Мне эта мысль приходила в голову, хотя я считала, что этого хотела Берил, а не вы. Мама говорила, что вы когда-то были с ней помолвлены.

— Откуда она узнала?

— Думаю, Берил рассказала ей.

Коннор с отвращением скривил рот:

— Меня это не удивляет.

— Вы все еще ее любите?

Он помолчал, размышляя. Его озадачило то, как она задала вопрос. Почему-то это заставило его задать себе вопрос, любил ли он вообще Берил Уокер. Наконец он ответил:

— Нет.

Но колебание Коннора лишило его шанса на доверие и убедило Мэгги в правильности выбранной линии поведения. Невыносимо было быть женой мужчины, влюбленного в другую женщину. Каким мужем стал бы он для нее? Каким отцом для ребенка? Нет. как ни болезненны принятые ею решения, они правильные. Она могла бы и сама влюбиться в него, ведь у него такие нежные пальцы и такой дразняще протяжный выговор, и куда бы ее это завело?

— Вы больше ничего не хотите спросить у меня о Берил? Она подумала и ответила:

— Нет. Больше ничего. Это его встревожило.

— Разве вы не хотите знать, почему она была в «Сент-Марке»? Провела ли там всю ночь?

— Мне кажется, я поняла почему. И не имеет значения, устроили ли вы себе отдельный номер, чтобы побыть с ней. Я вам уже сказала, что не ревную.

Поскольку Мэгги не хотела этого знать, Коннор почувствовал желание объяснить. Ему хотелось высказаться из духа противоречия, но гордость заставила молчать. Он продолжал поглаживать ее голову.

За несколько секунд до того, как Мэгги уснула, она прошептала:

— Я рада, что мы можем поддерживать приятные отношения.

Коннор вздохнул и откинулся назад, облокотившись спиной на инкрустированное изголовье из красного дерева. Голова Мэгги повернулась набок, щека прижалась к его бедру. Интересно, как долго могут продолжаться такие понятные отношения.

Только до обеда.

Поезд остановился в Филадельфии, и Коннор заказал обед в одном из ресторанов, который принесли прямо в их вагон. Мэгги была растрогана его заботой, и, поскольку он взял на себя весь этот труд, и потому, что она почти весь день чувствовала себя так плохо, она уделила много времени прическе и поискам чего-либо подходящего в своем гардеробе.

Мэгги не заметила, что официанты обернулись и смотрят на нее, когда она вошла в вагон-столопую, и уж наверняка не заметила, что они не спешат отвести взгляды. Она знала, что ее бархатное платье темно-красного цвета элегантно; она только не подозревала, как в нем выглядит.

Коннор знал. Он дал официантам на чай, велел им после прийти за посудой и резко отослал прочь. Взгляд, которым они обменялись, и то, что один из них понимающе подмигнул ему, заставило его стиснуть зубы.

— Какого черта вы это надели? — грубо спросил он.

Мэгги вздрогнула от такого резкого тона. Официанты еще даже не отошли за пределы слышимости. Нахмурившись, она оглядела себя, затем посмотрела на свое смутное отражение в окнах вагона. Ей нравились закругленный вырез горловины, пышные короткие бархатные рукава. Корсаж с длинной баской делал ее талию по моде узкой и без корсета, а бедра по контрасту выглядели более круто изогнутыми. Юбке со шлейфом придавала жесткость нижняя юбка из муслина, так что платье сохраняло элегантность линий, а спереди было украшено переплетением бархатных и шелковых лент. Темно-красный цвет подчеркивал богатое красное золото ее волос и бросал румяный отблеск на щеки, делая ненужными румяна.

Даже та небольшая уверенность в себе, которую она приобрела, надев это платье, сильно пошатнулась. Мэгги несколько раз моргнула, чтобы сдержать слезы, затем вздернула подбородок, упрямо сжав рот, и села к столу.

— Я одевалась не ради вашего удовольствия, — тихо произнесла она, избегая его взгляда. — Я хотела доставить удовольствие себе.

Господи, подумал Коннор, проводя рукой по черным волосам. Она не поняла. Что, черт возьми, она видела, когда смотрела в зеркало? Совсем не то, что видел он. Он схватился за спинку стула и резко выдвинул его из-за стола. Ножки стула проехались по восточному ковру, и на нем образовались складки. Он пнул ногой ковер и сел слева от Мэгги.

Коннор поднял серебряную полукруглую крышку на одном из блюд и передал Мэгги тарелку с ломтиками жареного барашка. Она взяла маленький кусочек и положила на тарелку мятного желе. Уголком глаза Коннор наблюдал, как она потянулась к накрытой крышкой корзинке с хлебом. Он ждал, что сейчас она выпадет из корсажа. Но этого не произошло, и Коннор не знал, что чувствовать — облегчение или разочарование.

— Девки в салуне больше прикрывают груди, чем вы, — резко произнес он.

Мэгги подумала, что никто еще не произносил при ней слово «груди» вслух, разве что говоря о грудке курицы или индюшки. Ее омертвевшие пальцы вцепились в вилку, чтобы не выронить ее. Она с трудом глотнула и ответила сравнительно спокойно:

— Я ничего не знаю о девках из салуна. Это сшито по последней нью-йоркской моде. — Она чуть было не призналась, что вообще не хотела брать с собой это платье.

Она понимала, что ей нечасто представится возможность надеть его, вероятно, ни разу. Но Скай настаивала, и Мэгги уступила.

— И не говорите мне, что мы больше не в Нью-Йорке, — прибавила она, — потому что я уже это знаю. У меня больше не будет случая надеть его, и мои… моя…

— Груди.

— Моя грудная клетка в дальнейшем будет прикрыта должным образом. — С ее точки зрения, тема была исчерпана.

Но не с точки зрения Коннора. Он схватил ее за подбородок и заставил посмотреть на него. Резкие черты его лица стали еще более жесткими.

— Позаботьтесь о том, чтобы так и было, Мэгги, или примиритесь с тем фактом, что мы окажемся в одной постели до развода, — Его взгляд обжег ее холодом. — И если вы снова забеременеете, я уж как следует позабочусь, чтобы ребенок появился на свет.