В Тайге

8

Солнце еще не думает всходить, а облака уже горят золотым огнем на бирюзовом чистом небе. Тишину не нарушает ни один звук. Даже Полкан, будто понимая предутреннюю торжественность, отряхается от росы без обычного хлопанья ушами.

Ребята полудремлют. Фантастические обрывки мыслей, мешаясь с тишиной утра, рождают в них особое настроение. Они и детски беспомощны, и в то же время могучи, так как шагнули за черту, где их собственные глаза, руки и ноги, есть все, что дано для жизни. Ни отцов, ни матерей, ни соседей…

Первая птичка пискнула на дереве. Мышь прошелестела в траве…

Петча чешет спину и ногой подвигает в костер обгоревший конец. Не хочется подниматься. Пока не вставали, как-то легче, словно во сне все это.

И вдруг из далеких краев, где есть люди, через зыбуны, речки, хребты выплывает эхо ружейного выстрела. Оно распалось, расплылось, упало в болото и в щетину тайги…

Ребята все на ногах. Одновременно раздаются три возгласа

— Слышали?!

Но как ни напрягали слуха, не могли уловить, где родился звук. Санча, схватив свою десятифунтовую турку, прижимает к плечу. В тайгу мчится выстрел, словно крик заблудившихся. Солнце показывает холодный край. Эхо выстрела блуждает по горам. С шумом в ушах от напряжения ребята ждут ответа. Но замирает выплеснувшийся где-то за десятки верст последний отклик, и снова тишина.

— Охотник какой-нибудь…

— Последний хлеб,- говорит Гринча и, вывернув сумку, высыпает две горсти крошек на разостланную тряпицу.

Едят неторопливо, берут щепотью, стараясь соблюдать очередь.

— Ну, теперь куда пойдем?

— Как шли, так и пойдем!

Ружья тянут плечи, пустые сумки болтаются, как лохмотья. Идут гуськом, теряются в красных колоннах соснового леса, под густой зеленой кровлей. Начинается спуск. Санча стреляет первого попавшегося рябчика.

— На обед есть один!

— Соли поменьше класть надо. Без хлеба туда-сюда, а без соли и рябчика не съешь.

Под лапчатыми пихтами еще иней. Солнечный свет сюда не проникает совершенно. На стволах и на ветвях зеленый мохнатый мох. Шаги не слышны, ноги тонут в тусклой цветной перине. Петча круто свертывает влево.

— Подождите, ловушки чьи-то!

Старые, полусгнившие расклиненные бревешки, разбросанные там и сям, вросли в мох. Частоколы развалились.

— Это тятькины ловушки!- радостно сообщает Гринча,- ей-богу наши!

— А почему ты их узнал? Они у всех одинаковые.

— Он помолился на ночь, вот ему и снится. Наши!- сердится Петча.

Но от бревешек и жердочек веет надеждой. Далеко ловушки не рубятся, где-то близко люди.

— Теперь так и пойдем напролом,- заявляет Санча.

Скоро новый признак человека находят ребята. Они упираются в лесной завал. Подрубленные и поваленные в одну сторону деревья, образуя изгородь, тянутся с низин и теряются в подошве хребта.

— Для скота, однако?- спрашивает робко Гринча.

— Да, для вашего,- роняет Санча.

Петча, молча, забирает в сторону, идет поодаль.

— Эй, дальше обходи,-кричит он,-в яму ввалитесь!

— Где?!

— Ты ее не увидишь, так делают, чтобы не видали. Не слыхали, как сохатого ловят в яму? Идет он, например, как мы шли, ему загородка навстречу. Упрется в нее и вроде вас пойдет возле. Думает обойти, а тут как раз и ввалится в яму.

Спины у ребят подбадриваются, головы держатся веселее.

— Теперь мы куда-нибудь выйдем!

— А ты, Гринча, все носишь бересту? Бабы так за грибами, за ягодами ходят: в одной руке корзинка, в другой береста. А увидят «его» и спички забудут куда засунули. Было один раз: нагнулись бабы, чернику горстями берут, а собака ихняя и погони «его» из кустов, тоже ягоду собирал. Напугался,- невзначай она на него наскочила, ну, «он» и прет без разбора на всех четырех, земли не чует. Понос с ним от страха бывает. Бабы, как увидали, на них катится косматый, корзинками накрылись и пали наземь. Он через них махнул и не приметил. Обдал все наряды из зада, как из пожарной кишки. Тетка Марья рассказывала.

На пути попадается обвалившаяся яма. Ребята с любопытством засматривают вниз.

— Сажень будет,- говорит Санча,- из нее не выпрыгнешь. Ишь стенки в откос пошли, к низу шире яма.

— Аршина четыре на сохатого роют,- солидно объясняет Петча.

— Вот попасть,- и Гринча осторожно отходит от края.

Изгородь приводит к мелкой речке. Перебравшись по изгороди, делают привал на обед. Они твердо усвоили охотничье правило: во время есть, чтобы не уронить силы.

Рябчик попался старый и жесткий. Челюсти ребят работают во всю, раздирая мясо. Обглоданные кости бросают Полкану, который хапает их на лету.

Вдруг происходит нечто неожиданное. Собака, уже бросившаяся за костью, замирает неподвижно, глаза ее становятся как третьего дня на пороге зимовья. Голову и шею сводит словно судорогой, хвост поджимается. Из тайги доносится глухое уханье какого-то большого животного. Пораженные ребята сидят с разинутыми ртами. Уханье умолкает. Но вдруг снова раздается, переходя в недовольное рычанье.

«Он»!!! отражается в широко раскрытых глазах мальчиков.

Санча первый приходит в себя. Вспомнив, что в стволе одна дробь, он загоняет в него пулю. Петча следует его примеру. Санча вскакивает.

— Ты куда?

— Пойдем смотреть!

— Я не пойду…- шепчет Гринча.

— Ты сиди, мы сейчас вернемся.

Но Гринча ползет следом, не решаясь остаться один.

От речки почва поднимается вверх. Достигнув небольшой высоты, ребята останавливаются у обрыва. Это-старое русло речки. Совсем близко раздается рявканье.

— Ух! У-у-вав!

Ребята видят нечто такое, что может лишь присниться после страшных рассказов на сон грядущий. Шагах в пятидесяти, около изгороди, зияет яма. В ней кто-то размахивает лосиными рогами. Они то покажутся, то исчезнут, а вместо них является морда и передние ноги. Из ямы доносится рычанье и уханье.

— Лось, однако, в яме?..

— Молчи…- одними глазами отвечает Петча.

Из ямы легко выскакивает медведь, проворно, как собака, роет лапами, стараясь обвалить край ямы. Через мгновение он исчезает в яме, откуда снова слышны рев и бормотанье.

Лось выбрасывает рога и, вспылив о края, рушится обратно.

— Из ямы хочет поднять,- шепчет Санча.

Лось делает невероятные усилия и выбрасывается до половины. Согнутыми в бабках ногами, как крючьями, цепляется за землю.

— Подсаживает,- в ужасе шепчет Гринча.

Выскочив наверх, медведь тянет лося за рога, как мужик в дохе и в мохнатках. Медленно выползает брюхо лося, потом зад.

Задние ноги лося на мгновение опираются о край ямы, но зверь подаёт его обратно, чтобы не дать опоры.

Санча дрожит.

— Я стрелять буду,- шепчет он, продвигая ружье перед собой.

— Не надо,- умоляет Гринча.

Петча говорит:

— Ладно. Бей! В лопатку меть.

— А ты, Гринча, спички приготовь.

Приложившись, оставив мушку на боку неуклюжей фигуры, Санча нажимает спуск.