В тайном государстве

25

— Не хотите ли коньяку?

В кабинете Джералда Дейнджерфилда, подумал Квитмен, имелось все. Рациональная современная меблировка соответствовала духу тайной власти. Квитмен был уверен, что, остановись у него сердце, в ход была бы пущена новейшая техника по единому слову контроллера. Кабинет, вернее, анфилада комнат, выглядел невероятно аккуратным, изумительно тихим и был декорирован в тонких оттенках серого, которые проявлялись тут и там, в изысканной миниатюре Фрагонара или в фарфоровой вазе с зимними розами, но, главное, в изменяющемся свете лондонского неба, поскольку из окон Дейнджерфилда открывался захватывающий вид на Вестминстер, Хорсгардз, колонну Нельсона и далее — на плавное течение Темзы к собору святого Павла и Сити. Было трудно поверить, что это святилище находится в том же самом мире, что и управление. Все же, едва машина, совершив стремительный рывок со Стрэнда, резко нырнула под землю, Квитмен знал, что его везут обратно в министерство.

Дейнджерфилд был высоким, грузным человеком с мрачновато-безразличным выражением лица, крутым, но удивительно доступным, пока не было видно глаз, сверкающих под снежно-белыми бровями, глубоко посаженных и окруженных тенями от работы допоздна. Волосы Дейнджерфилда также отличались белизной, словно поседели внезапно, за одну ночь. В молодости, подумал Квитмен, он, наверное, был неотразим. Естественно, что у такой впечатляющей фигуры должен быть голос, требующий внимания, но его скрипучее, почти хриплое звучание одновременно поражало и гипнотизировало. Дейнджерфилд говорил медленно, отчетливо произнося слова и слегка подчеркивая их логическую связь.

Он передал Квитмену пузатую рюмку и уселся рядом.

— Ваше здоровье, — произнес он серьезно. — Я хочу, чтобы вы поняли — операцию провели ради вашей безопасности.

— Полагаю, так оно и есть, — отозвался Квитмен, ощущая разливающееся по телу тепло. — Раньше мне коньяк здесь не предлагали.

Дейнджерфилд рассмеялся, но серые глаза оставались серьезны.

— Вы много знаете о жизни Фрэнка Стрейнджа? — Дейнджерфилд опорожнил свою рюмку. Он производил впечатление человека, который знает больше, чем говорит.

— Не так уж много. Он весьма осторожен, даже с… — Квитмен запнулся.

— Он — ваш близкий друг, мне говорили.

— Это слишком сильно сказано, но, полагаю, я ему нравился. Я восхищаюсь им больше, чем… — Квитмен остановился. На секунду привычка к осторожности подавила чистосердечие, но потом он осознал, что терять больше нечего. — Он был настоящим англичанином, — произнес Квитмен решительно и добавил: — То есть я имею в виду, он был чем-то вроде героя, не правда ли?

— Согласен, — проговорил Дейнджерфилд, впадая в мечтательно-грустное настроение. — Он был настоящим патриотом. Человеком высочайшей честности. — Дейнджерфилд сделал паузу, изучая Квитмена. — Я выдвинул его, потому что знал — он обладает качествами, на которые я могу, — он сделал паузу снова, словно выбирая, — положиться. Он не жалел сил на своем высоком посту руководства, — продолжал Дейнджерфилд, будто читал некролог. — Многие из моих коллег только и думают о повышении, о деньгах, о власти, о знакомстве с влиятельными людьми и так далее. Они всегда ставят себя и свои интересы на первое место. Без злого умысла, наверное, но так случается. К счастью, мы требуем такого высокого уровня исполнения, что можем видеть в их стремлениях залог хорошего управления. Но Стрейндж не был таким. Он не отличался подобным честолюбием. Он бы пожертвовал всем во имя национальных интересов.

Квитмен согласился с этим. Дейнджерфилд ударился вдруг в воспоминания.

— Несколько лет назад, когда только началась микропроцессорная революция, в то время ее признавали немногие, я убедился в потенциальном могуществе управления. Я чувствовал, что следует произвести, так сказать, всеобщую генеральную уборку, пока не будет слишком поздно. Знаете, секретность может подвести. — Подобие улыбки мелькнуло на его лице. — Стрейндж был моей новой метлой. Я наблюдал за его работой в других отделах и чувствовал, что могу на него положиться: Стрейндж обязательно выкорчует все скверное. Но я ошибся. — Дейнджерфилд неожиданно помрачнел. — Слишком сильная оппозиция ему попалась, и его выставили.

— Наивно спрашивать, но почему вы не защитили своего ставленника?

На этот раз глаза контроллера блеснули с поразительной силой.

— В тайном государстве, в котором мы вынуждены работать, вещи редко кажутся тем, чем они есть на самом деле. Думаю, нам нужно заглянуть в глубь истории.

Дейнджерфилд заново наполнил рюмки и уселся поудобней.

— Я никогда не говорил Стрейнджу о своих опасениях относительно управления. Мне хотелось, чтобы он избежал поспешных суждений. Крестоносец вроде Стрейнджа слишком открыто понес бы знамя Дейнджерфилда во вражеский лагерь. И мой замысел оказался бы тщетным. — Он бросил на Квитмена резкий взгляд. — Почему вы не спросите, в чем же он, в конце концов, заключался?

Квитмен промолчал.

— Фактически Майкл Хейтер заставил Стрейнджа выйти в отставку с моего разрешения. Он просто не смог бы этого сделать без моего одобрения. Власть заместителя все же не бесконечна. Фактически я позволил ему осуществить этот маневр, иначе он взял бы на себя слишком много, что на самом деле и вышло.

Квитмен держал рюмку в ладонях, уставясь на золотые блики.

— Знаете, на кого ссылался Листер в своей докладной?

— Нет, но мне весьма хотелось позволить Хейтеру думать, что я верю его утверждению, будто это Стрейндж.

— Не понял.

— Видите ли, Квитмен, в нашем тайном мире существуют определенные правила поведения. Если Листер не осмелился называть имена, то, очевидно, он предполагал, что его разоблачения могут вызвать крупный скандал. Сам Стрейндж не мог достаточно эффективно вести расследование. Он достиг пределов своих возможностей. Он, например, не был в достаточной степени специалистом по компьютерам. Ему нужно было взглянуть на проблему с другого конца. Поэтому, когда возник Листер со своей докладной и Хейтер с его честолюбием в отношении подчиненного ему участка запаниковал, у меня появилась прекрасная возможность предоставить Стрейнджу попытаться взглянуть на это дело со стороны.

— Он знал… знал, что это сделали вы?

— Разумеется, нет! — неприязненно сказал Дейнджерфилд. Он поставил рюмку и несколько смягчился. — Я изучил Стрейнджа. Знаю, как он воспринял бы это: он пришел бы в ярость. А нужно было быть уверенным, что он не позволит замять дело Листера, если оно… — Удовольствие, получаемое Дейнджерфилдом от своей психологической проницательности, невольно обнаружило себя. Он быстро остановился.

— И это переполнило чашу, — бросил Квитмен. — Из-за ваших дьявольских методов его убили.

Обвинение ничуть не взволновало Дейнджерфилда. Он смаковал эффект своих слов.

— Напротив, ваше присутствие здесь доказывает, что мы приложили весьма серьезные усилия, чтобы избавить вас обоих от катастрофы.

Квитмен задумался над его словами.

— Вы сообщили Хейтеру о том, что я работаю на Стрейнджа?

— Вы спрашиваете, насколько я понимаю, кто дал санкцию на проверку мисс Сейер?

— Да. Хотя бы.

— Это самодеятельность Хейтера. Со мной не консультировались, я получил информацию из других источников. Стрейндж беспокоил Хейтера. Естественно, он подозревал и вас. Насколько я понимаю, известная вам беседа подтвердила уже установленные факты.

— Вы про Олдершот? — осведомился Квитмен, и еще один фрагмент картинки-загадки лег на свое место.

— Вы были слишком легкомысленны, если можно так выразиться, — парировал Дейнджерфилд. — Это лишь один из сигналов.

— Но тот самый, — быстро нашелся Квитмен, — который вы рады были обсудить с Аланом Дженксом в клубе незадолго до рождества.

Дейнджерфилд пристально смотрел на него.

— Это не шутки, Квитмен. Не льстите себе, что я установил наблюдение за вами ради вашей безопасности. — Выражение лица контроллера ожесточилось. — Если меня и заботило чье-либо личное благополучие, то только Фрэнка Стрейнджа — этого замечательного человека.

— Но он мертв, — горько повторил Квитмен. — Ваша слежка явно оказалась бессильной. Почему вы не вмешались раньше?

— И сорвал бы всю операцию? Стрейндж сам бы пришел в ярость. Он был согласен на риск. Вы же сами видели, какие отчаянные усилия предпринимал он в конце. Телеграмма вам, например. Он ведь должен был знать, что ее перехватят.

— Ваши люди?

Дейнджерфилд слегка склонил голову.

— По счастью, на этой стадии операция наблюдения, о которой штаб безопасности думал, что ее осуществляют для Приса, была полностью переключена на другое агентство. Прис понятия не имел, насколько неэффективным стал его источник.

Квитмен поразился. В управлении всегда ощущали себя замкнутым лабиринтом, в котором нужно учиться ориентироваться. Беседуя с Дейнджерфилдом, он осознал, что управление было лишь уголком еще большего лабиринта. Он произнес:

— Тем не менее Стрейндж от всего отказался ради министерства. Я видел его сегодня. Он выглядел на двадцать лет старше. И все-таки вы позволили ему погибнуть.

— Мы недооценили рискованность его приезда в Лондон, — отбивался Дейнджерфилд.

— Значит, есть тайны, о которых не знаете даже вы?

Дейнджерфилд наконец рассердился.

— Послушайте, молодой человек, тайная война, которую мы ведем в мирное время, требует все больше жертв. А это значит, что ставки возрастают. — В голосе его зазвучали неприятные нотки. — В мире мы больше не ведем за собой большинства, но в этой стране есть еще некие идеалы и министерство существует, чтобы отстаивать их. Большая часть нашего бюджета тратится на приготовление к войне, в которой не может быть победителя. Но существует другая война, о которой люди и не подозревают. Это тайная, невидимая глазу война, чьи битвы ведутся в строжайшем секрете. Как и любая война, она отвратительна и в ней есть свой жертвы. Одной из них стал Стрейндж. Он погиб, защищая идеалы, в которые мы с ним верили. Он знал, что делает.

Дейнджерфилд доброжелательно посмотрел на Квитмена.

— Я рассказываю вам все это, потому что у вас имеется магнитофонная запись, которую мне чрезвычайно хочется прослушать. — Мой принцип — информация за информацию. — Дейнджерфилд протянул руку. — Полагаю, кассета у вас с собой?

Вытащив кассету из кармана, Квитмен отдал ее. На столе немедленно появился изящный карманный магнитофон. На секунду у Квитмена мелькнула мысль, не записывается ли их беседа.

Дейнджерфилд нажал клавишу. Неожиданно комната наполнилась музыкой. Он резко остановил магнитофон.

— В чем дело?

— Все правильно, — объяснил Квитмен. — Соответствует нашей договоренности. Он брал мои кассеты. Это только начало. Длится около минуты.

— Неплохая предосторожность, — одобрил Дейнджерфилд. Музыка оборвалась. Раздался шум, потом голос Стрейнджа вторгся в спокойную атмосферу кабинета.

«Времени осталось немного, — прозвучали первые слова, и Квитмен ощутил напряжение последних часов. Кассета фонила из-за рева мотора, Стрейнджу приходилось почти кричать. — Как можно скорее кассету надо доставить Дейнджерфилду. Я бы сам это сделал, но слишком рискованно. Отдайте кассету Дейнджерфилду, но сначала сами прослушайте и увидите, насколько все мерзко.

Сейчас около четырех часов утра. Я диктую буквально на ходу, не останавливаясь. Иначе меня схватят как Листера. Поразительно, насколько одинаково складываются наши судьбы. Вам придется примириться с плохой слышимостью. К тому же погода скверная. С недавних пор вы примирились со многим. Знаю, я не говорил вам, что удалось установить, только изводил вас, требуя подробностей, но чем больше я обнаруживал, тем опаснее это становилось, и мне хотелось защитить вас от опасности. Правда гораздо хуже, чем я думал. Она хуже моих самых черных подозрений. Теперь я понял, что моя работа в управлении была неудачной, но это так, между прочим».

Квитмен покосился на Дейнджерфилда, но контроллер сидел сосредоточенный и безучастный.

«В последний раз, говоря о своих догадках, я решил, что Хейтер прикрывал злоупотребление информацией. По-моему, я сказал, что это может быть связано с Купером. Но это оказалось абсурдом. Чтобы составить правильное представление, мне пришлось расстаться со многими предрассудками. Никаких агентов нет. В систему никого не засылали из-за границы. Нет, ответ печальнее и позорнее. Мы сами себя растлеваем изнутри. Здесь-то и засел невидимый противник».

Наступила пауза. Квитмен услышал странный посвист, которым Стрейндж нередко предварял изложение своего мнения, и понял, что тот приводит мысли в порядок.

«Мы все буквально загипнотизированы секретностью. Прежде всего есть Хейтер, верящий, что страна находится накануне краха. Поэтому он, как хороший солдат, хочет мобилизовать все силы. Он сделал все, чтобы сохранить тот образ жизни, который считает подлинно демократичным. Хейтер на самом деле верит в то, что он говорит, в каждое слово и поэтому опасен».

Дейнджерфилд, казалось, хотел что-то сказать, но махнул рукой и сосредоточенно склонился вперед.

«Теперь о Присе. Как и следовало ожидать, дело с ним еще омерзительнее. Независимо от других, он годами делал деньги из секретов наших банков данных. Начал он с малого в Челтнеме в шестидесятые годы, но постепенно развернулся. На это и наткнулся Листер. Прис фактически выкачал кучу денег из нашей одержимости секретностью. Он пользовался тем, что наши отделы обособлены, никто не знает, чем занят другой, и не представляет себе целой картины. Это почитается за достоинство Дейнджерфилдом…»

— И моими коллегами, — тихо вставил контроллер.

«…Но это означает, что если ты хитер, как Прис, то можешь вклиниться в систему, проникнуть в область, в которой никто не разбирается, например, в компьютеры. Хуже всего то, что многие сотрудники, которых Прис эксплуатировал, даже и не подозревали, чем они занимаются. В этом суть компьютерной работы.

Конечно, во многом я обвиняю себя. Теперь признаю, что это была ошибка — настаивать, чтобы все делалось в соответствии с инструкцией. Меня научили верить в правила, но именно эти правила предоставили Прису большие возможности. Все досье по этому делу, между прочим, окажутся со мной в коттедже, когда Дейнджерфилд захочет их посмотреть. Теперь они лежат на заднем сиденье, потому что нужны мне для справок».

Дейнджерфилд наклонился и выключил магнитофон.

— От машины что-нибудь осталось?

— Не знаю, не видел… По всей вероятности, нет.

Дейнджерфилд помрачнел и нажал на клавишу снова. Торопливая речь Стрейнджа не прервалась.

«Факты говорят о том, что Прис и его сообщники, среди которых был Тони Эллисон, любовник миссис Листер, использовали секретную информацию в своих интересах, продавая ее за деньги. Информация тоже товар. Так получилось, что Прис имел доступ к большей ее части. Он снабжал коммерческие банки, крупные компании и миллионеров секретными данными. Он продавал приватную информацию о знаменитых людях. Он работал также осведомителем для частных информационных агентств, чья деятельность, как вам известно, законом не ограничена».

На лице Квитмена появилась угрюмая гримаса, он знал, что имеет в виду Стрейндж.

«Самая мерзкая афера Приса относится к периоду, когда Листер еще работал в Челтнеме. Вспомните, что около четырех лет назад разгул терроризма вынудил военную разведку предпринять крупную разведывательную акцию. С помощью оборудования управления они получили почти немедленно исчерпывающую, детальную информацию о подозреваемых лицах по всей стране. Прис и Эллисон использовали эту операцию, чтобы составить список адресов преступников и террористов. Потом они продали эти адреса британским и европейским торговцам оружием. Проклятье, Джеймс! — гнев переполнял Стрейнджа, — буквально у меня под носом они обманывали управление, способствуя снабжению преступного мира оружием!»

Дейнджерфилд тотчас остановил магнитофон.

— Стрейндж навещал кого-нибудь, чтобы добыть доказательства?

— Конечно, — ответил Квитмен. — Он ездил на склад оружия в Бирмингеме и на другой, в Манчестере, посетил несколько независимых, информационных агентств в графствах, окружающих Лондон. Он убедился в своей правоте.

— Наверное, — пробормотал Дейнджерфилд, снова включая магнитофон. — Стрейндж в конце концов всегда прав.

«Дело в том, Джеймс, — продолжал безжалостный голос, — что потенциально в этой области не существует никаких ограничений для деятельности Приса. Пока еще люди просто не осознают, до какой степени может быть собрана порочащая их частная информация, и как легко Прис может обратить себе на пользу недостатки и достоинства нашего „открытого“ общества, даже то, как оно будет разлагаться».

— Правильно, — невольно вырвалось у Дейнджерфилда.

«Поэтому Прис — просто выродок. Интересно, что для выживания в Уайтхолле ему пришлось создать философию, фасад, так сказать. И он обнаружил — консерватизм Майкла Хейтера наиболее приемлем. Это, в конце концов, философия, оправдывающая самые циничные средства для достижения поставленной политической цели. Несомненно, Прис эксплуатировал страхи Хейтера.

Хейтер, со своей стороны, стремится выдвинуть компьютерную мощь управления в центр министерства. Вместе с Мейером и Присом он хочет получить контроль над всей информацией министерства и программами, которые эту информацию сортируют. Это не было бы настолько серьезным, не позволь Хейтер Прису заниматься в управлении своими пакостями. Дейнджерфилд должен немедленно начать расследование. Я полагаю, он только обрадуется возможности остановить Хейтера, но тут нужна сообразительность. Когда в зубах Хейтера кусок, его нельзя недооценивать — я знаю это по собственному горькому опыту».

Теперь Стрейндж говорил сухим тоном, отметил Квитмен, его голос, казалось, очистился от горечи, звучавшей раньше.

«Хейтер сейчас разворачивает операцию, имеющую целью дискредитировать, а в некоторых случаях и уничтожать людей, которых он считает врагами государства. Он не считается со средствами. Недавно я выяснил, что было установлено тайное наблюдение-подслушивание одного ученого-ядерщика…»

— Это кто? — невольно спросил Квитмен, глядя на Дейнджерфилда.

— Какая разница? — утомленно ответил контроллер. Впервые за время обличительного монолога он расстроился.

«Вряд ли стоит говорить, что операция строжайше засекречена. И раскрыть ее тем сложнее, что у Хейтера уже сейчас имеется ряд сотрудников, которые будут обрабатывать издателей газет, давать дезинформацию в прессу, во время кризиса урезывать гражданские свободы и аплодировать при росте полицейского аппарата.

Но в нашем деле имелся ключ — заметки Листера, снятые с дисплея. То, что Листер прочитал, были данные о так называемых „подрывных элементах“, среди них имя Дэвида Фентона, одной из самых трагических жертв затеянной кампании. Ясно, что политическая дискредитация Фентона — результат работы Приса, одобренной Хейтером. Это только один пример. Чем больше углубляется кризис британского общества, тем сильнее искушение расширить программу. Проблема в том, что Хейтер не является выборным политическим деятелем, но бюрократом, чья власть и поведение никому не подотчетны, кроме Дейнджерфилда».

Квитмена заинтриговало на разные лады повторяющееся убеждение Стрейнджа в контролирующее влияние Дейнджерфилда.

Осознал ли он в конце, подумал Квитмен, что им самим манипулировали?

«…Картина гораздо мрачнее, — Стрейндж, казалось, получал удовольствие от нагнетания драматизма. — Не забывайте, что Прис прежде всего высокоцивилизованный гангстер, запустивший когти в Хейтера. Вот что самое мерзкое. Чтобы возбудить наихудшие опасения Хейтера и, следовательно, заставить его усилить кампанию по борьбе с подрывными элементами, Прис устанавливает контакт с террористическими организациями, с которыми министерство предположительно ведет борьбу. Все совершенно законно. Спецслужба и люди из службы безопасности занимаются этим постоянно. В конце концов, управление отчасти и было сформировано для координирования информации о подобных организациях. Уничтожить их — вот цель, поставленная тогда управлению. Прис, однако, использует свои контакты для подстрекательства экстремистских фракций к дальнейшему насилию. Это старый нацистский трюк, оправдывающий чрезвычайные меры, которые теперь предпринимает министерство и тем самым подтверждает заявления людей вроде Приса и Хейтера о грозящей нашему обществу опасности. Да, между прочим, Прис не чурается использовать свои контакты с террористами и по прямому назначению, например, избавляться от неугодных типа Листера».

Дейнджерфилд не прерывал запись.

«По мере возрастания насилия Хейтер впадает в настроение старого солдата во время осады. Он-то предпочитает выгнать противника на открытое пространство и наступать по всему фронту, а не заниматься скучной будничной работой по перехвату и наблюдению. Если угодно, он — крестоносец».

На секунду Квитмену пришла в голову мысль, что все это имеет мало общего со средневековым рыцарством — объектом его исследований. Он устыдился ее неуместности — что значит она по сравнению с жертвой Стрейнджа!

«Ни одно из моих открытий не составляло смысла, пока я не сумел понять, почему Прис встал на подобный путь. Ответ кроется в сегодняшнем состоянии страны. Об этом я никогда не задумывался, обретаясь в Уайтхолле без забот и тревог. Позиция Приса благодаря Тони Эллисону мне ясна — у страны нет будущего. Прис с ужасом наблюдает, как растут насилие и преступность, как разваливается общество и рушатся жизненные стандарты. Да вы и сами, Джеймс, увидите все, если поездите по стране. Прису сейчас нужно одно — пограбить среди развалин и смыться, когда наступит окончательный крах. Хейтер лицезреет ту же картину и жаждет действий. Кто из них более достоин презрения, сказать трудно, но оба победят нас в конце.

Вот так-то, Джеймс.

В углу бокового зеркальца мелькают огни, значит, они по-прежнему рядом, эти сыщики. — Раздался невеселый смешок Стрейнджа. — Тени в темноте. Бог знает, что с ними делать. Как там по-латыни, помните? Тех, кого боги хотят уничтожить, они лишают сначала разума. Главное, набраться смелости и признаться: вся эта история случилась из-за нашего попустительства. Позаботьтесь о себе, Джеймс. Благодаря вам расследование стало возможным. Это смелый поступок. Остальное — дело Дейнджерфилда. Бог вам в помощь».

В магнитофоне щелкнуло.

Дейнджерфилд был погружен в молчание.

Квитмен размышлял о Стрейндже, одиноко мчавшемся сквозь темноту. Пока он думал, из магнитофона полилась музыка, медленное траурное соло рожка, и Квитмен узнал последние такты «Серенады» Бриттена. Он встряхнулся и, запинаясь, спросил:

— Что же будет теперь?

Тщательно подбирая слова, Дейнджерфилд неторопливо заговорил.

Хриплый властный голос, окунаясь в прошлое, звучал без горечи.

— До появления Стрейнджа разногласия между мной и Хейтером носили в основном тактический характер. Майкл всегда стремился к настоящей «горячей войне», руководствуясь принципом, что цель оправдывает средства. Его консерватизм всегда казался нам слишком косным. Я верю, что, отказавшись от традиций, мы превратимся в дикарей. Хейтер заявляет, что мы в них превратимся, если не откажемся. Политическая проблема, поставленная перед нами, намного сложнее, нежели твердолобый консерватизм Хейтера. Стрейндж прав. Хейтер выражает мнение большинства в министерстве. Он не смог бы претворить в жизнь задуманное без явного одобрения коллег. — Дейнджерфилд сделал паузу, наполнил рюмку Квитмена и продолжал дальше: — Дело не в Хейтере. Он трус и немедленно выйдет в отставку по собственному желанию. Вдобавок он патриот на свой лад. Я даже подозреваю, что он не слишком дорожит своей жизнью. — Контроллер буднично ронял слова. — С Присом труднее. Мы зовем таких хамами. В отставку он не выйдет, возмутится и, выгораживая себя, свалит все на Майкла и собственных подчиненных. Его придется перевести на другую работу.

Квитмен возмутился решением. Невзирая на боль в спине, он ухитрился выпрямиться перед Дейнджерфилдом.

— Это невозможно! Вы не смеете так все оставить! Разве не будет судебного разбирательства? Правосудия? — ему не хватало слов.

— Вы хотите выставить Управление Си с его тайнами на всеобщее обозрение? — спросил Дейнджерфилд. — Квитмен, я целиком за демократию, но не позволю Прису тащить в суд ни одно из досье. Заверяю вас, Прис кончит свои дни в министерстве сельского хозяйства экспертом по сливочному маслу. Пусть несет бремя своего позора. А Управление Си будет тщательно перестроено под моим полным контролем — в голосе Дейнджерфилда сквозило явное удовольствие.

— Значит, ничего не изменится?

— Наоборот, весьма много — но тайно.

Квитмен рассердился.

— Как? Вы не слышали, что говорил Стрейндж! Неужели даже теперь вам не ясно? Тайны и секреты привели к беде, а вы не хотите отказаться от пагубной привычки.

— Это не пагубная привычка, а необходимость, каков бы ни был риск. Не забывайте, что мы можем усовершенствовать меры предосторожности, улучшить охрану. В конце концов, Квитмен, — невозмутимо заключил Дейнджерфилд, — мы прибегаем ко лжи во имя общего блага. Вряд ли Стрейндж захотел бы публичного отмщения. Он не захотел бы его в любом случае, этот замечательный человек!

Возразить было нечего. Квитмен и Дейнджерфилд сидели, разглядывая тени угасающего дня. Квитмен почувствовал, что цинизм власти обволакивает его словно туман.