Глава девятая

На кардиффские улицы медленно падала дождливая ночь, заполняющая их движущимися тенями. Каблуки стучали по тротуарам все быстрее, люди торопились укрыться в тепле своих домов, чтобы смахнуть с себя сырость прошедшего дня. Автомобили и автобусы ревели сигналами и отравляли воздух выхлопными газами. Никто не поднимал глаз. И даже если бы подняли, вряд ли увидели бы двигающийся в поисках чего-то по городу темный силуэт.


Ханна Лафферти расстегнула пуговицы своего теплого шерстяного пальто и заскрипела зубами. Эта женщина наверное, шутит с ней. Вся остальная часть хора Женского института Милфорд-Хейвена[10] делали то же самое, что и она, а именно в изумлении уставились на своего музыкального руководителя Аннальес Джордж. Пальцы Ханны возились с пуговицами и, взглянув вниз, она не сразу узнала погрубевшую кисть по другую сторону от своего запястья. Когда успели появиться все эти узловатые вены и печеночные пятна? Почему порой медленные изменения оказываются полной неожиданностью? Неужели это от того, что людей заставляют поверить будто старость очень даже ничего?

Чувствуя онемение, которое еще с утра поселилось в пояснице, Ханна подумала, что ее руки были приделаны к правильному телу. Телу, которое старело и более не могло этого отрицать. Короткий взгляд перерос в бурение взглядом, пока хор и его руководитель погружались в молчаливое противостояние. Это было весьма долгое путешествие на очень старом микроавтобусе с одним единственным тепловентилятором на приборной доске, и никто из присутствующих не был уже таким же молодым и выносливым, как когда-то. Даже Элис Джонс, которая для своих 45 была весьма подтянута, жаловалась на боли в спине, когда они наконец-то выбрались из транспорта у отеля.

Ну а отель был вообще отдельной историей. Решив участвовать в конкурсе, не без давления со стороны Аннальес, и удивив самих себя, пройдя региональный отбор, они были невероятно довольный собой, загодя забронировав себе жилье. Никто бы не мог сказать, что Женский институт был неорганизован и остался без крыши над головой, как некоторые крупные хоры, участвующие в этом соревновании, чьи участники довольствовались тем, что оказались разбросаны далеко друг от друга по всему городу в отелях и мотелях типа «ночлег и завтрак», потому что запоздали с бронью.

Тем не менее, собравшись в неряшливой тесной приемной отеля, стало чересчур очевидно, что Мелроуз Отель не соответствует фотографиям и описанию на веб-сайте. Зубы Ханны сжались сильнее, напрягая челюсть, что было совсем нехорошо для пения. Но она ничего не могла с собой поделать. Отель отчего-то забыл упомянуть в своей рекламе, что у них нет лифта, что все двойные номера десяти дам находятся на пятом этаже, а лестницы здесь, мягко выражаясь, круты и неровны. Возможно, какие-то доктора и советовали пожилым женщинам на старости лет коротать время, таскаясь вверх-вниз по крутым и неровным лестницам ради их собственного же здоровья, но Ханна Лафферти была убеждена, что эти доктора безумцы. Старый возраст предполагал отдых и поедание того, чего хочется. Если бы это касалось только ее, то она пожаловались бы менеджеру, но казалось, остальные не хотят выражать протест, так что женщина согласилась с большинством.

Но теперь разглядывая Аннальес Джордж, ее шиньон и безупречный макияж, Ханна решила, что именно в этот момент она должна отстоять свою точку зрения.

— Как именно ты хочешь, чтобы мы все передвинули все сиденья? — в ее голосе звучало тихое бешенство. Она четко понимала, что для Аннальес организаторская работа в новинку, и она должна прекратить строить из себя босса. Она была их музыкальным руководителем; она могла корчить из себя босса, только когда они пели. Вот и все.

— Это ради акустики, — произношение Аннальес выдавало ее принадлежность к Суррею[11] и Ханна не в первый раз пожелала, чтобы она вернулась туда обратно.

Энид Эванс робко приблизилась, разматывая с шеи шарф. Уголок ее рта слегка дернулся.

— Но здесь как минимум сотни, а может и больше стульев.

— Надень шарф, Энид, — бросила Аннальес. — Тебе нужно беречь голос.

— Что ж, перестановка и сбор всех этих стульев вряд ли хорошо скажется на наших голосах, не так ли? — голос Элис раздался откуда-то сзади группы, и Ханна улыбнулась. У хора не было шанса выиграть на соревновании, и иллюзий на этот счет они не лелеяли, но у них была Элис Джонс со своим восхитительным сопрано. Некоторые могли этого не признавать, но именно Элис подняла их намного-намного выше стандартного уровня.

Тебе не нужно их передвигать, Элис, — Аннальес, определенно тоже это понимала. — Ты можешь просто проследить, чтобы у каждого было по бутылочке воды.

Раздалось недовольное бормотание, и Ханна приподняла бровь.

— У нас в хоре нет примы, Аннальес.

— Вот именно, — поддержала Элис.

Ханна посмотрела на ряд стульев темным строем нагроможденных в местном клубе Лландаффа[12], а потом посмотрела на часы.

— Дамы, мы прибыли в холл только полтора часа назад. Сейчас 6 часов. Если мы начнем передвигать стулья, только потеряем время от репетиции. Мы можем сами создать акустику. Давайте просто начнем петь.

Недовольное бормотание перешло в одобрительное, а, умеющая проигрывать Аннальес хлопнула в ладоши и повернулась спиной к стульям.

— Займите свои места и подготовьтесь. Сформируйте линию. — Приподняв бровь и кивая, она собрала хор аккуратным полукругом в три ряда. — И помните дамы, никогда не пойте громче, чем «красиво»![13]

Какие-то полтора часа, и они запели в голос, полной грудью исполняя собственную аранжировку «Как вы решаете такую проблему как «Мария»?»[14]. Это был выбор Аннальес, и хотя Ханна тут же возненавидела мелодию, но не могла не признать, что для них она была в самый раз. Они были женщинами определенного возраста и могли поразвлечься с мелодией, не лишая ее изящества. Хотя Аннальес Джордж раздражала ее как личность, она безусловно была талантливым музыкальным руководителем.

Несмотря на паривший под высокими сводами зала холод, лицо Ханны было разгорячено, а голос вливался в пение хора, начиная свою партию, и она получала удовольствие от осознания того, что является частью потока музыки, созданного окружающими ее друзьями. Она посмотрела вниз на Аннальес, стоящую в плотной, но элегантной одежде у второго ряда пустых зрительских мест. Волосы на макушке пропали и слились с темнотой зала.

Ханна старалась сдержать улыбку, понимая, что музыкальный руководитель тут же это заметит. Аннальес настояла, чтобы отключили заднее освещение для создания театральной атмосферы, раз уж зрительские места тут уже были. Она сказала, что это поможет в борьбе со страхом сцены, но Ханне думалось, что они могут погасить все огни, а она все равно будет переживать при мысли, что стоит на сцене Миллениум центра. Ее желудок на минуту скрутило спазмом удовольствия. Трудно было поверить, что они действительно так далеко дошли.

Голос Элис прорезался в воздухе кристальной чистотой льда, и Ханна замерла на миг, чтобы вдохнуть, наслаждаясь утонченностью исполнения. На секунду какой-то сторонний звук отвлек ее. Вытянув голову, она глянула на Аннальес, думая, что, возможно, та уронила очки или бутылку, но руководитель улыбалась и махала руками, приглашая вступить очередную партию голосов. Это было странно. Она была уверена, что звук исходил откуда-то из глубин зала. Может, ей просто показалось. Глубоко вдохнув, чтобы влиться голосом в созвучие альтов, она замерла на полпути, потому что голос Элис вдруг оборвался, перейдя в пронзительный писк.

Аннальес резко ударила своей дирижерской палочкой по железному стулу позади себя, ввергая хор во внезапную тишину. Она окатила Элис сердитым взглядом.

— Что это было? Ты пропела, как кошка, которую задавили, когда она перебегала улицу. — Губы вытянулись в тонкую полоску, и все умело запрятанные годы вдруг четко прорезались морщинками вокруг рта. — Нельзя допускать подобное за шаг до финала. Нас покажут по телевидению, Элис. Мы лицо всех женских институтов по всей стране.

Элис беспомощно пожала плечами.

— Мне очень жаль. Я не знаю, что на меня нашло. Я вдруг почувствовала… — она поколебалась. — Просто на миг я как-то странно себя почувствовала.

Ханна обернулась на младшую коллегу. Та была бледной и слегка дрожала. Ханна не назвала бы это «странно». Это было «напугано». Что могло ее так потрясти?

— Может, прервемся ненадолго? — мягко предложила Элис. — Я бы выпила воды.

И только спустя час, когда они вымотанные покидали это место, Энид указала на осколки оконного стекла по другую сторону от двери. Группа обступила их.

— Они тут были, когда мы пришли? — уставилась на них Ханна. — Мне показалось, я услышала какой-то треск, как раз до того, как голос Элис сорвался. Наверно, дети хулиганили.

Глубоко вдохнув, Аннальес поторопила их прочь из клуба внутрь обветшалого микроавтобуса.

— Смотритель будет тут через минуту, чтобы все закрыть. Я ему объясню. Будь я проклята, если они заставят нас заплатить за это.

Измученные женщины тащились к микроавтобусу и ждали в сырой прохладе прихода своего координатора. Ханна уже дождаться не могла восхождения на пятый этаж к своей кровати. Это был очень длинный день.


Существо висело где-то на краю мрака, очень далеко от своего истока, пустота в пустоте, мрак во тьме. Оно так устало принимать физическую форму и ощущало себя разбитым. Чувства, эмоции, проклятия, которое оно в себе носило, существо высказало своим молчанием. Слишком глубокое одиночество. Его протащило через всю вселенную и закинуло в это место, в пространство и время, где оно было покинуто и одиноко, его дразнили звуки чужого мира — мира звука, коммуникации и эмоций. Оно нуждалось в чем-либо из этого. Ему нужно было воспринять этот мир как свой дом, сделать свою жизнь сносной.

Бесформенный силуэт отчаянно беззвучно завыл, эмоция вибрацией прошла по его поверхности. Это был его провал. Оно не могло получить того, что хотело. Поглощенные органы работали только на функциональном уровне, воспроизводя примитивные звуки, когда существо заставляло их приходить в действие, мысленно манипулируя ими, словно они были механизмом. Но сколько бы оно ни старалось, не могло заставить воздух резонировать, заполнять и затрагивать его пустоту, как это происходило у истинных хозяев органов. Его заполнила ярость, которая пришла в виде звука кимвал[15] и ударников и создала насыщенное звучание в голове пришельца. И пока из расщелин неба исходил звук, оно слышало только тишину, и теперь не могло отказаться от этих звуков. Оно не вернется, не может, пока не сумеет унести эти звуки с собой.

И после бесплодных усилий и поисков по всему городу, оно ждало — ничто на краю ничего в ожидании пока голоса вновь позовут его.

Загрузка...