В трущобах Самары

II. В конспиративной квартире.

На углу Заводской и Преображенской улиц долгое время стоял старый полуразвалившийся деревянный дом, в одной половине которого имелась маленькая бакалейная лавочка. Рядом на том же дворе находилась другая такая же ветхая хибарка, разделенная тонкими досчатыми перегородками на несколько маленьких чуланчиков. Двор имел двое ворот и несколько маленьких калиток, служивших выходом на обе улицы. Некоторые из калиток были так художественно замаскированы, что для неопытного глаза представлялись обыкновенным забором.

Днем оба дома казались необитаемы, не замечалось в них никакого движения, ставни на окнах не открывались, ворота постоянно были запертыми извнутри.

Но лишь только ночная тьма спускалась на землю, как в той и другой развалинах зажигались огни и начиналась кипучая жизнь. Через ворота и калитки входили и выходили какие-то таинственные тени и втаскивались и вытаскивались узлы и ящики с неведомой поклажей. Точно из глубокого подземелья на улицу доносились глухие звуки гармоники и хриплые мужские и женские голоса. Временами слышались отголоски пьяных разгульных песен или вырывались наружу чьи-то дикие крики о помощи, доносился отчаянный вой...

Но глухи были проулки, хранили гробовое молчание и вылетавшие нечаянно звуки замирали в приволжской ночной тишине.

Некоторым из ближайших соседей было известно, что арендует оба дома какой-то рыжий высокий хмурый господин, значащийся по записи Севастьяном Худицким, но никто не знал — откуда взялся этот человек и когда здесь появился. Говорили еще некоторые, что у рыжего имеется толстая высокая сожительница Настасья, которую он, будто бы, пользуясь опьянением, насильственным путем привлек в свое логовище с Троицкого базара и закрепостил. Но так ли это было в действительности, наверное никто не знал. Самого рыжего видали очень редко, таинственная же Настасья не показывалась вовсе и могли ее видеть только лишь безвестные ночные посетители.

Ночью после описанного в первой главе разговора в трактире оба домика Худицкаго были против обыкновения не освещены, ворота закрыты, не слышалось ни звуков гармоники, ни песен, ни шума. Казалось, что обитали тут в данное время только лишь совы да летучие мыши. Такая же мертвая тишина царила и кругом в прибрежной полосе Волги.

На ближайшей башне пробил час, где-то пропел петух и опять все смолкло, лишь тихо плескались волжские воды, пробужденные пришедшим пароходом. На берегу свали даже сторожевые собаки.

Вскоре крик петуха повторился и из маленькой лодочки, тихо подплывшей из-за барок, скользнули на берег две тени. Бесшумно и быстро направились они к жилищу Худицкого и скрылись в одной из калиток двора.

Через небольшой промежуток времени калитка снова бесшумно открылась и из нее показался высокого роста мужчина, одетый в татарский костюм с большой лохматой папахой на голове.

Лишь только исчез этот незнакомец в ночной темноте, на дворе послышался крик петуха, в обоих домиках засветились огни, ворота раскрылись и в них двинулись из непроглядного мрака один за другим неведомые ночные гости. Вскоре послышались обычные звуки гармоники, раздались веселые песни. По временам доносились бурные крики: «да здраствует отец атамань наш — Мишка Истомин»!..

На следующий день в местных газетах сообщалось: «В ночь на сегодняшнее число из губернский тюрьмы посредством подкопа бежали 22 арестанта, приговоренные на разные сроки к каторге. Пред побегом для замешательства тюремной администрации арестантами взломана паровая труба, отчего камеры наполнились паром, не давшим возможности в течение некоторого времени разобраться в чем дело. Кандалы и арестантская одежда найдены в разных местах неподалеку от тюрьмы. Арестантские шапки найдены надетыми на фонарные столбы. Пока никто на задержан. Один из бежавших, но кличке — Мишка Истомин, уже не раз отбывал каторгу и известен, как атаман разбойничьей шайки, совершившей целый ряд убийств и грабежей. Розыски производятся».