Ва-банк

ТЕЛОХРАНИТЕЛЬ

Раздался стук в дверь — звонок не работал, — и я пошел открывать. Это был мой старинный приятель — полковник Боланьо. И он, и его семья по-прежнему называли меня Папийоном. Все остальные в Венесуэле звали меня Энрике или доном Энрике, в зависимости от степени близости и состояния моих дел. В этом отношении у венесуэльцев чутье развито безупречно — они в момент узнают, процветает человек или находится на мели.

— Привет, Папийон! Давненько не виделись, целых три года.

— Да, Франсиско, целых три года.

— Почему не зашел посмотреть мой новый дом?

— Ты же не приглашал.

— Друга не приглашают. Он приходит, когда ему хочется, потому что дом друга — это его дом. Пригласить — это нанести оскорбление.

Я не ответил, я знал, что он прав.

Боланьо обнял Риту, а потом уселся, положив локти на стол, выглядел он удрученным и обеспокоенным. Рита принесла ему чашку кофе, а я спросил:

— Как узнал мой новый адрес?

— Мое дело. Почему не сообщил, что переехал?

— Закрутился. Работа, неприятности разные…

— Неприятности?

— Ага.

— Тогда я, выходит, не вовремя.

— Отчего же?

— Да пришел попросить взаймы. Пять тысяч боливаров.

— Сожалею, но не могу, Франсиско.

— Мы разорились, — добавила Рита.

— Ах вот оно что… Так вы разорились. Это правда, Папийон? Так вот почему ты не заходил ко мне! Не хотел рассказывать о своих неприятностях.

— Да.

— Ну так знай: болван ты после этого и больше никто! Для чего тогда друг, как не для того, чтобы рассказать ему о своей беде? Друг, на которого можно опереться, всегда поможет. Неужели ты думал, я не протяну тебе руку в беде? Ведь я узнал о твоих неприятностях от других людей, потому и пришел. Пришел помочь.

Мы с Ритой не могли вымолвить и слова, так были растроганы. Мы никогда никого ни о чем не просили, несмотря на то, что нас окружало много людей, которым мы в свое время помогали, некоторые были даже обязаны мне работой. Но ни один, зная, что мы разорились, не пришел и не предложил свою помощь. Ни один, кроме Боланьо.

— Чем тебе помочь, Папийон?

— Помоги найти дело, которое могло бы прокормить нас с Ритой. Что-нибудь недорогое, не хочу, чтоб ты тратился.

— Ступай переоденься, Рита. Я приглашаю вас поужинать в лучший французский ресторан в городе.

К концу ужина мы договорились, что я сам присмотрю себе дело, а потом скажу Боланьо, сколько надо будет внести денег на первых порах.

— Хватит у меня денег, тогда нет проблем, — сказал он. — А не хватит, займу у братьев. Так что не тушуйся, как-нибудь выплывем.

— Когда он был капралом в Эль-Дорадо, — сказал я Рите дома, — он подарил мне свой единственный штатский костюм, чтоб я мог выйти на волю прилично одетым. А теперь протянул руку помощи, чтобы мы могли начать жизнь сначала.

Мы заплатили ренту и переехали в уютное кафе-ресторан. Называлось это заведение бар-ресторан «Гэб», и мы оказались там как раз ко времени визита в Венесуэлу Длинного Шарло[14].

Президент де Голль прибыл с официальным визитом по приглашению президента Венесуэлы. В «Гэбе» была очень красивая крытая веранда, где я любил сидеть. И вот однажды, во время разговора с одним посетителем, я обернулся и заметил за соседним столиком плечистого молодого человека, как-то слишком аккуратно одетого в синий со стальным отливом костюм и галстук. На столе перед ним стоял стаканчик анисовой и лежала пачка «Голуаз». Кто он и чем занимается, было ясно с первого взгляда.

— Извините, это у вас французские сигареты? — спросил я по-испански.

— Да, я француз.

— Вот как? Но прежде я вроде бы не видел вас в городе. Скажите, вы случайно не из охраны де Голля?

Он поднялся и представился:

— Комиссар Белио, ответственный за безопасность президента.

— Очень рад познакомиться.

— А вы кто? Тоже француз?

— Бросьте, комиссар, вы же прекрасно знаете, кто я. Не случайно же вы оказались здесь, на веранде.

— Но…

— Не надо, не продолжайте. Вы ведь специально выложили на стол пачку «Голуаз» — дать мне повод подойти заговорить с вами, верно?

— Да.

— Еще рюмочку?

— С удовольствием. Я пришел к вам, потому что отвечаю за безопасность президента. В посольстве готовят список людей, которых желательно убрать из Каракаса на время приезда де Голля. Список будет представлен министру внутренних дел, и он предпримет необходимые меры.

— Я в этом списке?

— Пока нет.

— Что вы еще обо мне знаете?

— Что у вас есть семья и вы ведете честный образ жизни.

— Еще что?

— Что у вас две сестры. Одна, мадам Икс, живет в Париже по такому-то адресу, другая, мадам Игрек, в Гренобле.

— Что еще?

— Что срок судебного преследования по вашему делу истекает в будущем году, в июне 1966-го.

— Кто вам сказал?

— Я узнал об этом перед отъездом из Парижа, они сказали, что передадут эти сведения в здешнее консульство.

— Почему же консул меня не уведомил?

— Они не знали вашего нового адреса.

— Что ж, спасибо за добрую весть. Так, значит, я могу пойти в консульство, и мне это там объявят официально?

— Думаю, да.

— Однако скажите мне, комиссар, только честно, почему вы все-таки оказались сегодня здесь, на террасе? Ведь не для того же, чтобы сообщить мне об окончании судебного преследования или о том, что у моих сестер не изменился адрес?

— Верно. Я пришел повидать вас. Повидать Папийона.

— Но вам же знаком только один Папийон, тот, из досье парижской криминальной полиции, битком набитого ложью, преувеличениями и грубой подтасовкой фактов. Досье, которое никогда не отражало верно личность прежнего Папийона, ни тем более того человека, каким стал он теперь.

— Я искренне верю вам и поздравляю.

— Ну что ж, теперь вы меня повидали и собираетесь включить в список персон, чье присутствие в городе во время визита де Голля нежелательно?

— Нет.

— Что ж, хотите, я теперь сам скажу, почему вы здесь, комиссар?

— Это будет любопытно.

— Потому что вы сказали себе: «Бывший каторжник — он и есть бывший каторжник, как бы он там ни притворялся. И пусть Папийон вроде бы стал добропорядочным гражданином, все равно он в душе авантюрист, искатель приключений. Возможно, сам он не будет участвовать в нападении на де Голля, а уж организовывать его за свои деньги тем более. Но за хорошую мзду вряд ли откажется помочь подготовить нападение, это совсем другое дело, это возможно».

— Продолжайте.

— Так вот — вы глубоко заблуждаетесь, комиссар. Во-первых, я не имею ничего общего с политическими преступниками, пусть даже мне предложат целое состояние. И во-вторых, существует ли вообще организация, способная осуществить покушение в Венесуэле?

— Да, ОАС[15].

— Верно. Это не только возможно, но и очень вероятно. Они столько раз пытались сделать это во Франции. А уж осуществить нападение в Венесуэле — сущие пустяки.

— Пустяки? Почему же?

— Да потому, что людям из ОАС вовсе не обязательно попадать в Венесуэлу обычным путем — морем или самолетом. В стране сухопутные границы огромной протяженности, ведь Венесуэла граничит с Бразилией, Колумбией, Британской Гвианой, не говоря уже о береговой линии. Они свободно могут оказаться на нашей территории в любой удобный для них день, и никто их не остановит. Это ваша первая ошибка, комиссар. Но есть и вторая.

— Какая же? — спросил Белио, улыбаясь.

— Если оасовцы так хитры и коварны, как о них говорят, они ни за что не станут вступать в контакт с живущими здесь французами. Потому что фараоны обязательно будут держать под плотным наблюдением любого сколько-нибудь подозрительного француза. И не забывайте, ни один из такого рода преступников не станет останавливаться в отеле. В городе сотни людей, которые с удовольствием предоставят им убежище и не станут о них заявлять. Так что искать среди местных французов людей, способных осуществить покушение на де Голля, занятие бесполезное.

Уходя, Белио пригласил меня навестить его, если я окажусь в Париже. Он оказался человеком слова. В отличие от многих других французов меня не выслали из Каракаса во время пребывания там президента Франции, которое, к слову сказать, прошло без всяких эксцессов.

И вот я, как полный дурак, вышел на улицу приветствовать де Голля.

И, как полный дурак, совершенно забыл в тот момент, что президент является главой той страны, которая некогда обрекла меня на пожизненную каторгу.

Сдуру, хмелея в припадке патриотизма, был готов отдать полжизни за то, чтобы пожать ему руку или оказаться в посольстве на приеме в его честь, на который меня, разумеется, не пригласили. И все же преступный мир, хотя и косвенно, но отомстил за меня — на этот прием удалось проскользнуть нескольким престарелым, удалившимся на покой шлюхам. Они в свое время умудрились заключить выгодные браки, и вот у входа в посольство приветствовали восхищенную и растроганную мадам де Голль охапками цветов.

Я зашел к французскому консулу, и он зачитал мне уведомление о том, что действительно срок судебного преследования заканчивается для меня в будущем году. Еще год — и я снова увижу Францию!