Вам письмо от Ворчуна

Пролог

Калеб

Дорогое Рождество, я презираю тебя.

Жестоко? Возможно.

Но почему меня повсюду преследуют твои раздражающие песенки и трогательные волшебные истории о семье и единстве?

Почему повсюду, куда ни глянь, мерцающие огоньки, блестящие шарики и радостные дети?

Почему же мы вынуждены часами стоять на морозе, чтобы увидеть, как мэр города зажжет одну-единственную елку? В этот момент все уже знают, какая на вид елка с зажженными огнями, по меньшей мере дюжина их разбросана вдоль белых заборов на Мейн-стрит.

И самое важное: почему твои преданные поклонники, в уродливых рождественских свитерах, со свежеиспеченными, неумело украшенными пряниками, преследуют меня по городу и интересуются, кого я буду целовать под омелой в этом году?

Ответ — никого.

НИКОГО!

Этот поезд ушел много лет назад, когда я испортил то единственное, что было хорошим в моей жизни. Поэтому, если кто-то меня слушает, если кто-то хочет предложить временное облегчение от этого веселья, от этих возвышенных радостей, также известных как мое личное чистилище, я буду благодарен.

С искренностью, твой Ворчун.

— Что пишешь? — спрашивает Арден, когда заходит в мой магазин строительных материалов.

Я поднимаю голову и вижу семидесятилетнего почтальона в красно-зеленой полосатой водолазке под рубашкой для боулинга.

Ага, даже мои ближайшие друзья, несмотря на сорокалетнюю разницу в возрасте, не могут удержаться от вынужденной необходимости весело проводить время.

— Ничего, — отвечаю я, сминаю лист и выбрасываю его в мусорное ведро. Почему я думал, что мне станет легче от фиксирования на бумаге своего презрения к праздничному рождественскому периоду? — Ты готов?

Арден берет сумку для боулинга и улыбается.

— Готов. Но ты, похоже, нет. Где твоя рубашка для боулинга?

— В машине. Я переоденусь, когда доберемся.

— Было бы лучше, если бы мы пришли на вечер боулинга уже одетыми.

Я тяжело вздыхаю и кладу обе руки на кассу.

— Арден, я только что промучился два часа, помогая химически завитым бабушкам в праздничных жилетах выбирать рождественские гирлянды, в которых они, по моему мнению, будут лучше всего выглядеть во время рождественского парада, который на этой неделе состоится в обществе для пожилых людей. Оставь меня в покое на секунду.

— Знаешь, «Рождество — глупости и бессмыслица» было бы менее многословным.

— Приму к сведению, — отвечаю я. — Дай мне закрыть кассу, а потом я отвезу твою морщинистую задницу в Порт-Сноу.

Когда я вытаскиваю кассу и несу ее в подсобку, Арден восклицает:

— Это твое хамское, непристойное поведение в последнее время не имеет ничего общего с тем, что Нола Бисли вернулась в город, да?

Я останавливаюсь, мышцы моей спины напрягаются, руки крепче сжимают кассу.

Имеет ли мое поганое поведение, вместе с безумным письмом к Рождеству, что-то общее с ушедшей, с женщиной, которая только что вернулась в наш маленький зимний городок в самом сердце штата Мэн?

Безусловно, имеет.