Вампиры. Нашествие на Лондон

Из журнала Бенедикта Коула.

3 апреля 1850 года (продолжение).

Вот так вот, Эмили, я и превратился в нарушителя закона. И иного выбора, кроме как ехать зайцем, у меня не было.

Я сам себе удивлялся. Отворачиваясь и уходя от корабля, я уже точно знал, что буду делать дальше. Прямо-таки видел это перед собой, так же ясно, как ту дорогу, что привела меня в город.

Первым делом надо было изучить корабль. Капитан же про меня уже забыл. Я неспешно брел вдоль причала и разглядывал палубы. На них не было баковой надстройки или полуюта, как на старинных военных кораблях: пустая палуба от носа до кормы, не считая трех мачт с прямыми парусами и двух непонятных строений вроде хижин. Я решил, что это надстройки над трапами, ведущими в каюты. И еще посередине палубы был большой люк, под которым, как я понял, размещались трюмы.

Но более всего меня заинтересовала носовая часть палубы. Там находилась спасательная шлюпка, которая, заодно с передней надстройкой, о которой я уже писал, закрывала обзор со стороны кормы. Меня это очень устраивало.

Следующим моим шагом было раздобыть провиант. Я снял пиджак и спрятал его в конце причала. Отца мой вид шокировал, но в белой рубашке с открытым воротом (требующей хорошей стирки) я хоть отчасти походил на местного жителя. В таком виде я прокрался по задам прилавков на городском рынке и тайком набрал себе еды.

Ничего скоропортящегося я брать не стал. В основном — сухари и цитрусовые. Мне подумалось, что, расходуя экономно, этого мне хватит на две недели. Капитан сказал, что намерен зайти в Нью-Йорк. Там я сумею раздобыть себе еды на следующую часть перехода, а то и обратиться к британскому консулу. Ему волей-неволей придется отправить меня домой. Еще я стащил пару фляг и с самым невозмутимым видом наполнил их водой у поилки для скота (подальше от глаз их прежнего владельца).

Третьей задачей стало возвращение на причал. Я вытащил из тайника свой пиджак и завернул в него еду. За грудой рыбачьих корзин меня нельзя было увидеть с корабля. Сев за грудой, я свесил ноги с причала. Рукава пиджака я завязал вокруг шеи, так что узел с едой болтался у меня за плечами. Улучив момент, я мигом перевалился за край причала и с громким плеском оказался в воде.

К счастью, пиджак с едой остался сухим, иначе провизия и этот журнал безнадежно погибли бы. Я торопливо подплыл под настил причала — брассом, чтобы не плюхать руками и ногами. Теперь я пожалел, что не снял ботинки: они были тяжеленные и тянули меня ко дну.

Корабль находился слева от меня. Я медленно поплыл под настилом причала по направлению к носу судна. Добравшись туда, я обогнул нос и оказался у левого борта, обращенного к морю. Якорь был уже выбран и висел прямо над моей головой; оттуда же свисал какой-то канат, уцепившись за который, я добрался до якоря. Перенеся на него всю тяжесть тела, я полез в отверстие якорного порта. При этом у меня страшно колотилось сердце, потому что казалось: один неверный шаг — и я полечу в воду с таким плеском, который невозможно будет не услышать.

И вот он, мой новый дом — трюм для якорного каната. Ни один из якорей не использовался, поэтому можно было не опасаться, что кому-то понадобится заглянуть туда в течение всего плавания. Трюм оказался меньше, чем я думал, и был заполнен бухтами свернутого каната, уложенными на сетчатые поддоны для просушки. Даже для меня здесь было слишком низко, чтобы выпрямиться в полный рост. Часть потолка состояла из палубной решетки, но остальная, глухая, создавала в трюме необходимую темень, в которой можно было укрыться от любопытных глаз.

Долго мне здесь, конечно, не протянуть, но сейчас апрель, и до смерти мне не замерзнуть. Правда, рано или поздно мои припасы закончатся, но когда это произойдет, я выберусь и раздобуду еще. А когда мы пересечем середину Атлантики и станем ближе к дому, я объявлюсь. Волей-неволей им придется доставить меня в Англию.

План далеко несовершенный, но куда как лучше любой другой альтернативы. Капитан сказал, что корабль отчалит через час. Почти весь этот час уже истек. Прощай, Мексика, и, надеюсь, навсегда.

Немного позднее.

Не могу поверить — ветер переменился!

Я это понял по шуму. Он несся по воде — зловещий, с присвистом. Я выглянул в клюз и увидел, как ветер срывает с гребней волн пену. А потом он ударил в судно. Не очень сильно, но корабль заскрипел, будто протестуя, и накренился к причалу.

И вот с того самого момента мы стоим и не трогаемся с места. Наверно, прошли часы, потому что солнце уже зашло. Мне известно только то, что удалось услышать от находившихся поблизости матросов. Один из них сказал, что никогда даже не слышал о таком ветре — непрерывный шквал, уже несколько часов удерживающий корабль на месте. Так что мы прижаты к причалу и не сможем отчалить, пока ветер не переменится…

Из журнала Бенедикта Коула.

4 апреля 1850 года.

И снова я могу повторить лишь то, что услышал от матросов.

Сэр Дональд (ладно, Камазотц в облике сэра Дональда) появился на причале с повозкой, груженной накрытыми клетками. Я сам слышал слова сэра Дональда: «Вы позволите мне подняться на борт, сэр?» Не знаю, что именно ответил капитан, но этих слов оказалось недостаточно, ибо сэр Дональд повторил их еще два раза. Наконец я услышал крик капитана: «Да, черт возьми, сэр, разрешаю вам подняться на борт!»

Моряки живут на судне, и, значит, это их дом. Поэтому, я думаю, Камазотцу и потребовалось приглашение, чтобы подняться на борт.

Я думал, что он хочет добраться до Нью-Йорка или Галифакса, но оказалось,что планы относительно маршрута поменялись. Сэр Дональд пообещал капитану пять тысяч фунтов, если корабль направится прямиком в Лондон. Это вдвое превышало сумму выгоды капитана от намеченного рейса, поэтому он, естественно, согласился.

Мы поймали прилив и наконец-то вышли в море. Я заперт на судне с Камазотцем и сотней его вампиров!

Всего в нескольких футах подо мной слышен шум моря. Когда корабль кренится, то в ближайший к воде клюз хлещут брызги, и мне приходится перебираться к другому борту. Мне хотелось бы вылезти и спрятаться в трюме, но когда начнется страшный пир — а я не сомневаюсь, что он начнется, — я буду обнаружен. Мой единственный шанс выжить — это оставаться здесь, где никто не станет искать. Но, продолжая скрываться, я невольно обрекаю всю команду на смерть от хищных тварей сэра Дональда. Но что я могу сделать, Эмили?

5 апреля 1850 года.

Кончаются мои первые сутки в море. Сильный попутный ветер продолжает дуть в том направлении, в котором мы идем. Моряки довольны — они никогда такого не видели, но я уверен, что ветер, державший нас у причала, имеет то же самое происхождение, что и нынешний, — погодой управляет сэр Дональд.

Время я отмечаю только по судовым склянкам. Ем тогда, когда ест экипаж, поэтому знаю, что ем регулярно. Отщипываю самую малость, только чтобы приглушить урчание в животе, потому что знаю: запас надо растянуть. В конце концов мне придется вылезти и пошарить на корабле, но я хочу свести эти операции к минимуму.

Моих фляжек с водой до Лондона не хватит. Но по утрам корабль покрывается росой — пресной водой, а не соленой. Немножко струек стекает в якорный трюм, и я подставляю фляжки, ловя капельки. И пью лишь маленьким глотками во время еды. Жажда убийственная, но лучше умереть так, чем…

13 апреля 1850 года.

Мы прошли флоридские проливы и миновали Багамы, то есть уже вышли в Атлантический океан. На сердце у меня тяжело. Я помню карту, которую видел на пути сюда. Выход из Пуэрто-Морелоса в Атлантику — единственный участок, где требуется мастерство маневрирования. Здесь острова, приливы и рифы, требующие внимания, а для этого нужен здоровый экипаж. Теперь же перед нами три тысячи миль открытого океана, и, боюсь, без одного-двух человек команды корабль обойдется…

17 апреля 1850 года.

Началось. Сегодня я услышал, как моряки говорят о странной болезни. Капитан удвоил выдачу фруктов. Он должен понимать, что это не цинга, но я помню, как отец и дядя Эдвин называли ее анемией. Человек, наделенный властью, должен притворятся, будто понимает смысл происходящего. Что сделал бы капитан, зная правду относительно вампиров, — один только Бог знает.

19 апреля 1850 года.

Думаю, сэр Дональд действует по той же схеме, что и раньше. Он держится ночи и темноты. Не припомню, чтобы он ходил по палубе при дневном свете. Его вампиры питаются кровью лишь нескольких наиболее выносливых матросов. Если бы «болезнь» поразила всех, капитан направился бы в ближайший порт. Но если больны один-два матроса, то здоровые могут себя убедить, что уж они-то эту болезнь не подцепят.

25 апреля 1850 года.

Ночью умер первый матрос, и рано утром, перед рассветом, капитан исполнил морской похоронный обряд. Мне пришлось прикусить рукав, чтобы не вскрикнуть, когда «сэра Дональда» попросили сказать несколько слов.

Он произнес очень трогательную речь. «Сэр Дональд» — не глупец. В джунглях он мог не притворяться и держаться так холодно, как ему хотелось, — мы ему были нужны только для того, чтобы тащить ящики. Здесь, в море, моряки ему нужнее. Он с ними обращается очень вежливо и дружелюбно.

Но это пока.

28 апреля 1850 года.

Сегодня я слышал, что мы миновали середину. Пройдено полпути через Атлантику, теперь к дому ближе, чем к любому другому пункту. И если теперь команду начнет косить Черная Смерть, капитан уже не изменит курса на Англию — она ближе всего.

В этот момент я собирался выйти из укрытия. Теперь передумал.

30 апреля 1850 года.

Провиант закончился. Я голодаю уже двое суток. Мне необходимо выйти и поискать пищу. Если меня схватят и я не вернусь, молю Бога, чтобы эти записи попали в руки человека, способного предпринять правильные действия. Прошу доставить их мисс Эмили Коул, Бедфорд-сквер, Блумсбери, Лондон.

Из журнала Бенедикта Коула.

23 мая 1850 года.

По курсу — мыс Лендс-Энд, но не знаю, к добру это или к худу. Сколько человек из экипажа осталось в живых, я не знаю. Похоронные обряды остались в прошлом. Теперь тела умерших просто бросают за борт.

Берег Англии уже виден, но он слишком далеко, чтобы попытаться добраться до него вплавь. Я попросту замерзну и утону. Морякам это известно, и только потому они еще на борту.

Ветер слишком силен, а сменить курс невозможно: у нас не хватает людей, чтобы управляться с парусами. Поэтому нас несет прямо к Ла-Маншу. У меня смутное предчувствие, что ветер будет менять свое направление таким образом, чтобы благополучно провести нас через Дуврский пролив, обвести вокруг Бродстэйрз и доставить прямо в устье Темзы.

Опять закончилась еда. После первой вылазки я не покидал якорного трюма, и сейчас уже не решусь на это: Лондон уже близко.

Я возвращаюсь, Эмили.