Вариации на тему любви и милости

Апостол Лука: Любовь к ближнему возможна только в личных отношениях с ним

И вот, один законник встал и, искушая Его, сказал: Учитель! что мне делать, чтобы наследовать жизнь вечную? Он же сказал ему: в законе что написано? ка́к читаешь? Он сказал в ответ: «возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всею крепостию твоею, и всем разумением твоим, и ближнего твоего, как самого себя». Иисус сказал ему: правильно ты отвечал; так поступай, и будешь жить. Но он, желая оправдать себя, сказал Иисусу: а кто мой ближний? На это сказал Иисус: некоторый человек шел из Иерусалима в Иерихон и попался разбойникам, которые сняли с него одежду, изранили его и ушли, оставив его едва живым. По случаю один священник шел тою дорогою и, увидев его, прошел мимо. Также и левит, быв на том месте, подошел, посмотрел и прошел мимо. Самарянин же некто, проезжая, нашел на него и, увидев его, сжалился и, подойдя, перевязал ему раны, возливая масло и вино; и, посадив его на своего осла, привез его в гостиницу и позаботился о нем; а на другой день, отъезжая, вынул два динария, дал содержателю гостиницы и сказал ему: «позаботься о нем; и если издержишь что более, я, когда возвращусь, отдам тебе». Кто из этих троих, думаешь ты, был ближний попавшемуся разбойникам? Он сказал: оказавший ему милость. Тогда Иисус сказал ему: иди, и ты поступай так же.[530]

В приведенном евангельском отрывке, одном из наиболее важных для понимания христианской любви, центральное место занимает заповедь возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всею крепостию твоею, и всем разумением твоим, и ближнего твоего, как самого себя.

Притча помогает уяснить смысл заповеди, и сейчас хотелось бы обратить внимание на следующую деталь.

Формулировка «Кто из этих троих, думаешь ты, был ближний попавшемуся разбойникам?» при первом прочтении представляется сложной и даже запутанной. В любом случае она кажется странной и парадоксальной.

Так, можно подумать, что ближний – это человек, попавший в руки разбойникам, нещадно избитый и брошенный едва живым. Также можно подумать, что он был ближним тем трем людям, что прошли мимо него, – священнику, левиту, самарянину. Разве «мой ближний» – это не всякий человек, что встречается мне на пути, и, тем более, не всякий, кому нужна моя помощь и поддержка?

Вопросом «Кто из этих троих, думаешь ты, был ближний попавшемуся разбойникам?» Христос снова подвергает сомнению толкование, которое казалось очевидным. Он формулирует вопрос в виде инверсии, с помощью чего показывает, что не человек, попавший в руки разбойникам, был ближним для трех человек, что прошли мимо него, а именно тот, кто оказал помощь ставшему жертвой разбойников.

Эта инверсия, однако, не признак сложности и тяжеловесности формулировки – у нее очень глубокий смысл. Инверсия означает, что ближний не существует в общей или абстрактной, внешней для нас реальности, это тот человек, с которым мы вступаем в личностные отношения. Любить все человечество или любить людей в общем – это все равно, что вовсе не любить никого. Ближний существует для меня только в личных, реальных, непосредственных отношениях, когда я сам оказываюсь его ближним через установленный с ним контакт, через помощь, которую он от меня получает, через мое полное любви участие, которое он на себе ощущает.

Абстрактный вопрос законника «Кто мой ближний?», предполагающий некоторое разделение людей на «ближних» и «дальних» и исключающий всякое участие в нуждах как первых, так и вторых, заменяется вопросом: «Как я могу стать ближним тому, кто мне встретится?» Этот вопрос побуждает меня вступить с человеком, которого я сейчас вижу, в личные, конкретные, отношения любви, которая может выражаться в поступках, а также в словах и молитве.

Апостол Матфей: Любить каждого человека значит любить Христа

Когда же приидет Сын Человеческий во славе Своей и все святые Ангелы с Ним, тогда сядет на престоле славы Своей, и соберутся пред Ним все народы; и отделит одних от других, как пастырь отделяет овец от козлов; и поставит овец по правую Свою сторону, а козлов – по левую. Тогда скажет Царь тем, которые по правую сторону Его: «приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира: ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня; был наг, и вы одели Меня; был болен, и вы посетили Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне». Тогда праведники скажут Ему в ответ: «Господи! когда мы видели Тебя алчущим, и накормили? или жаждущим, и напоили? когда мы видели Тебя странником, и приняли? или нагим, и одели, когда мы видели Тебя больным, или в темнице, и пришли к Тебе?» И Царь скажет им в ответ: «истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне». Тогда скажет и тем, которые по левую сторону: «идите от Меня, проклятые, в огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его: ибо алкал Я, и вы не дали Мне есть; жаждал, и вы не напоили Меня; был странником, и не приняли Меня; был наг, и не одели Меня; болен и в темнице, и не посетили Меня». Тогда и они скажут Ему в ответ: «Господи! когда мы видели Тебя алчущим, или жаждущим, или странником, или нагим, или больным, или в темнице, и не послужили Тебе?» Тогда скажет им в ответ: «истинно говорю вам: так как вы не сделали этого одному из сих меньших, то не сделали Мне». И пойдут сии в муку вечную, а праведники в жизнь вечную.[531]

В этом отрывке Христос рассказывает о том, что во время Страшного Суда будет с теми, кто не имел к ближним любви, и поражают Его слова о том, что когда они не дали пищу алчущему, не напоили жаждущего, не приняли странника, не одели нагого, не навестили заключенного в темнице, то не накормили, не напоили, не одели, не навестили Самого Христа. Но и праведники приходят в удивление, когда Христос говорит, что все совершенное ими было сделано для Него.

Это удивление обоснованно, потому что Христос устанавливает не только тесные отношения между Собой и каждым человеком, но и идентичность; она, как может показаться, создает смешение, в котором исчезает различие между природами и личностями.

Праведные тоже дивятся, и это свидетельствует о тайне, которая в полной мере будет открыта только в конце времен, однако Христос Своими словами приоткрывает ее, желая, чтобы мы ее частично узнали.

Как понимать это утверждение о тождественности Христа каждому человеку и каждого человека Христу?

Священное Писание и святые отцы дают нам на эту тему ценные указания. Из книги Бытия и многочисленных толкований святых отцов мы знаем, что человек был сотворен по образу Божиему. Это значит, что каждый носит в себе образ, соединяющий его с Богом. Отцы Церкви, в частности священномученик Ириней Лионский, святители Афанасий Великий и Кирилл Александрийский, уточняют, что Адам был сотворен по образу Логоса, Бога Слова. Святой Николай Кавасила вслед за ними утверждает, что человек был создан по образу воплотившегося Слова, Богочеловека Христа, Чье воплощение Бог предвидел от века. В связи с этим у нас есть основание говорить об идентичности каждого человека Христу.

Лучше понять приведенный тезис нам поможет объяснение преподобного Максима Исповедника. Комментируя неоднозначные слова святителя Григория Богослова «Что за великая тайна! <...> мы, будучи частью Божества и проистекши свыше <...>»,[532] преподобный Максим в «Амбигвах»[533] объясняет, что все люди – частицы Божества, но не потому, что они были богами вначале, до грехопадения, как считали последователи Оригена, а потому, что их цель – сделаться богами по благодати. Такой замысел Бога о каждом человеке еще до творения мира вписан в логос человеческой природы, иначе говоря, в его духовное определение, которое выражает самой своей структурой волю и замысел Бога. Таким образом, каждый человек имеет потенциальную возможность соделаться богом под действием Божественной благодати. Логосы всех творений, говорит святой Максим Исповедник, содержатся в Логосе и пребывают в единстве с Ним. Это объяснение приближает нас к утверждению о таинственной тождественности каждого человека Христу, воплотившемуся Логосу.

Третье объяснение заключается в самом воплощении. Бог Слово, воплотившись, став человеком, принял на Себя человеческую природу. И принял Он на Себя не просто индивидуальную человеческую природу, но ее всю, включающую все человечество, то есть природу всех людей всех времен.

Эту мысль имеет в виду апостол Павел, когда говорит о том, что начало и конец для всех людей – Христос, Новый Адам. Аналогичные мысли высказывают святые отцы, в частности святые Ириней Лионский, Афанасий Александрийский, Григорий Нисский, Кирилл Александрийский и преподобный Максим, слова которого мы можем здесь привести: «Ибо тайна, сокрытая от веков и от поколений, ныне же явленная через истинное и совершенное вочеловечение Сына и Бога, соединившего с Самим Собою по ипостаси нераздельно и неслитно нашу природу, и нас [соединившего] посредством [взятой] от нас и нашей, умно и словесно одушевленной святой Его плоти, как бы через начаток с Самим Собою соединенного, и удостоившего быть одним и тем же с Самим Собой по Своему человечеству».[534] Если истинно, что только христианин, как крещеный, по сути становится членом тела Христова и, живя по заповедям, уподобляется Христу, по слову апостола Павла, то можно сказать: Уже не я живу, но живет во мне Христос (Гал. 2, 20); если истинно, что только христианин в совершенной форме достигает образа Божиего и исполняет то предназначение своей человеческой природы, что вписано в ее логос; если истинно, что христианин лично достигает единения с Христом, Который соединил в Себе всю человеческую природу, то также верно, что все люди – самые разные, как христиане, так и представители иных конфессий – по своей природе имеют некую тождественность с Христом, Который подтверждает слова, сказанные нам евангелистом Матфеем. По этой причине святые, имея предварительное знание о том, что будет открыто в конце времен, видят и любят Христа в каждом встречном человеке и всех людей во Христе.

Апостол Павел: Если не имею любви, то я ничто

Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я – медь звенящая или кимвал звучащий. Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, – то я ничто. И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы.[535]

Апостол Павел решительно утверждает, что любовь есть условие других добродетелей, а также веры и знания Божественных тайн.

Апостол не намеревается умалить значимость прочих добродетелей – ни веры, ни знания; он не говорит, что любовь может их заменить и что, когда есть любовь, они бесполезны; он также не говорит, что любовь выше их. Он лишь указывает, что без любви ни прочие добродетели, ни вера, ни знание не имеют духовной ценности, то есть не содействуют спасению и обожению человека.

По мнению апостола, отсутствие любви подобно онтологической пустоте: без любви «я – медь звенящая или кимвал звучащий»; все, что я делаю без любви, все, что приобрел без любви, «нет мне в том никакой пользы»; без любви «я ничто». Слова апостола при первом приближении сложно понять. Однако святые отцы, высказываясь по этому поводу, единодушны. В патериках неоднократно повествуется о том, что подвиги, совершаемые сами по себе, как самоцель, никак не содействуют нашему спасению: диавол и бесы тоже несут суровые подвиги: никогда не едят, не спят, изнуряют себя трудами, тем не менее они остаются злыми духами.

Что касается добродетелей, можно видеть, что некоторые из них только на первый взгляд представляются добром и благом: в их основе не любовь к воплотившемуся Богу, выражаемая в исполнении Его заповедей (см. Ин. 14, 15-21; 15, 9-10), а страсти и эгоистичное самолюбие. Например, преподобный Иоанн Лествичник [536] отмечает, что люди, имеющие страсть сребролюбия, часто бывают приветливыми, заботливыми, внимательными, щедрыми, из-за чего может показаться, что они имеют все признаки доброты и милосердия. Другой известный факт – человек может восприниматься добродетельным, при том что движущей силой его «добродетелей» оказывается гордыня.

Что касается знания, можно сказать, что диавол и бесы обладают им в полноте: они не только точно знают, что Бог есть, но и знают Его таким, какой Он есть, однако они в Него верят и знают Его, не имея смирения и любви.

Можно констатировать, что диавол и бесы способны творить чудеса, потому что ввиду их бестелесной природы они выше законов материального мира. Они, в отличие от ангелов и святых, совершают чудеса не с помощью Бога, не для Него, не в Нем, не через Него, а против Него, не имея любви к Нему и к людям, поскольку всегда действуют с целью уничтожить их. Поэтому их чудеса не свидетельствуют о силе Божией, сиянии Его благой энергии, действии Его исцеляющей и спасительной благодати, они имеют не бо́льшую ценность, чем уловки фокусника, который обманывает своих зрителей внешним представлением.

Любовь к Богу и ближнему не просто придает ценность и значимость всему, что мы можем сделать и узнать. Благодаря любви мы можем жить настоящей и наполненной жизнью. Мы способны достигнуть совершенства только через любовь к Богу и к нашим ближним. Человек может стать в высшей степени человеком, только став богом по благодати. Бог есть любовь, поэтому человек может сделаться богом только благодаря любви и через нее. Без любви он обнаруживает наготу (см.: Быт. 3, 7), то есть ничтожность своей падшей природы.

Апостол Павел: Любовь – мать и сумма всех добродетелей

Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит.[537]

В этом небольшом отрывке из Первого послания к Коринфянам апостол Павел указывает несколько признаков того, что есть христианская любовь, и, кроме того, подчеркивает ее связь с большинством иных добродетелей.

Удивляет в первую очередь то, что апостол определяет любовь в отрицательной (чем она не является и чего не делает) и утвердительной (чем она является и что делает) формах.

Можно видеть, что любовь не является (как часто думают) ни одним лишь чувством, ни всего лишь чувством, но она есть сложная совокупность, в которой нет места одним ощущениям и состояниям, но есть место другим.

Заметим, что среди того, что несвойственно любви, почти все основные страсти, которые впоследствии были определены православными авторами.

Среди положительных чувств, которыми представлена любовь и которые служат ее проявлениями, апостол Павел называет следующие:

– любовь долготерпит;

– любовь милосердствует;

– любовь сорадуется истине;

– любовь все покрывает;

– любовь всему верит;

– любовь всего надеется;

– любовь все переносит.

Долготерпение можно понимать как «великодушие»;[538] оно противоположно связанным с эгоизмом скаредности и мелочности и служит основой для открытости, сострадания и прощения.

Милосердие [539] есть готовность послужить ближнему, то есть со смирением прийти ему на помощь каждый раз, когда она ему необходима в плане духовном, психологическом, материальном. Милосердие созвучно наставлению Христа быть всем слугою (Мк. 9, 35; см.: 10, 43-44) и подражать Ему, так как Сын Человеческий пришел, чтобы послужить (Мф. 20, 28; Мк. 10, 45).

Расположение сердца все покрывать [540] противоположно гневливости, оно коррелирует с милосердием и прощением, но шире, больше, последнего, потому что прощают ошибки, вину, а покрывают – поступки и слова, которые не обязательно бывают ошибками, провинностью, но могут нас покоробить, вызвать раздражение или заставить осудить. По этой причине умение все покрывать также связано с неосуждением ближнего.

Всему верить не значит быть наивным или слепым, но подразумевает доверие ближнему априори, исключающее подозрение, мнительность или любое другое отношение к нему, из-за которого мы можем закрыться от другого человека и, как следствие, замкнуться на себе.

Любовь «всего надеется», потому что никогда не отчаивается [541] в ближнем, но утверждает, что он, каким бы ни было его состояние, благодаря собственной свободе и внутренним ресурсам, а также при содействии благодати Божией сможет измениться, стать лучше, духовно вырасти, и это возможно даже если он величайший грешник. Если говорить в более широком смысле, благодаря такому расположению мы будем непрестанно желать ближнему величайших благ.

Утверждая, что любовь «все переносит», апостол имеет в виду аллюзию на терпимость, а в более глубоком смысле – на терпение, которое все святые отцы считают основополагающей добродетелью. Терпение – добродетель многогранная, противоположная различным страстям и связанная со многими добродетелями. В контексте отношений с ближним имеется в виду то, что ближнего нужно принимать таким, какой он есть, – с его недостатками, никогда не следует раздражаться на его слова, суждения, поведение, которые могут показаться обидными или неприятными, нужно совершенно уклоняться от осуждения, систематически прощать его ошибки, ожидать, когда он исправится, считать себя бо́льшим грешником, чем он, молиться за него. Об этом единодушно пишут святые отцы, а множество примеров исполнения приведенных принципов в жизни можно найти в патериках и житиях святых.

Слова о том, что любовь сорадуется истине, значат, что она исключает всякое злословие ближнего, клевету в его адрес или ложь в отношениях с ним. Кроме того, они значат, что христианская любовь неотделима от принятия ближнего таким, какой он есть, – в его истинной природе, сотворенного по образу и подобию Божиему, человека, который призван стать чадом Божиим по усыновлению и богом по благодати. Эти слова подразумевают, что, памятуя о существующей и потенциально возможной связи нашего ближнего с Богом, мы ощущаем духовную радость. При этом воспринимать ближнего не таким, какой он есть, – всегда источник грусти, обмана и греха. Всякий недостаток любви обусловлен тем, что, когда мы видим ближнего и вступаем в отношения с ним, замечаем только то, что находится на периферии, – второстепенное, временное, связанное с его греховной природой, а не его истинную, глубочайшую сущность: что он пребывает в Боге и Бог – в нем, что он может стать богом по благодати. Именно так святые видят всех людей, и поэтому преподобный Серафим Саровский встречал каждого человека словами «Радость моя!».

Апостол Иоанн Богослов: Благодать брака преображает естественную любовь-чувство в духовную любовь

На третий день был брак в Кане Галилейской, и Матерь Иисуса была там. Был также зван Иисус и ученики Его на брак. И как недоставало вина, то Матерь Иисуса говорит Ему: вина нет у них. Иисус говорит Ей: что Мне и Тебе, Же́но? еще не пришел час Мой. Матерь Его сказала служителям: что скажет Он вам, то сделайте. Было же тут шесть каменных водоносов, стоявших по обычаю очищения Иудейского, вмещавших по две или по три меры. Иисус говорит им: наполните сосуды водою. И наполнили их до верха. И говорит им: теперь почерпните и несите к распорядителю пира. И понесли. Когда же распорядитель отведал воды, сделавшейся вином, – а он не знал, откуда это вино, знали только служители, почерпавшие воду, – тогда распорядитель зовет жениха и говорит ему: всякий человек подает сперва хорошее вино, а когда напьются, тогда худшее; а ты хорошее вино сберег доселе. Так положил Иисус начало чудесам в Кане Галилейской и явил славу Свою; и уверовали в Него ученики Его.[542]

Присутствие на браке Матери Божией, о котором евангелист упоминает раньше, чем о том, что там был и Христос, символизирует душевную чистоту двух супругов, которая стала необходимой предпосылкой упоминания о присутствии среди них Христа.

Повествование указывает нам на то, что пара вступает в брак не в отрыве от Бога, не без Него, а в Его присутствии, с Ним и Его благодатью. Христос зван, иначе говоря – молодые люди пригласили Его, они желают с достоинством принять Его, то есть с чистой душой, как и было сказано выше.

Вино к брачному пиру было заготовлено до прихода Христа. Оно символизирует естественную любовь-чувство. Однако такая любовь со временем умаляется, ослабевает и истощается, иногда даже полностью угасает.

Такое положение возможно исправить только обратившись ко Христу и при содействии Его благодати.

Матерь Божия для нас – Матерь очень внимательная и бдительная, Которая замечает нехватку чего-либо и наши нужды и непрестанно проявляет о нас заботу. Она – наша величайшая заступница перед Христом. Господь всегда готов даровать нам Свою благодать, но Он не навязывает ее, чтобы не нарушить нашу свободу, которую в полной мере уважает. Исполняя наши желания даже прежде, чем мы об этом попросим, Он относится к нам не как к избалованным детям, а, скорее, находится рядом с нами и ждет, пока мы смиренно признаем, что чего-то недостает, попросим Его восполнить это, прямо либо через Его Пречистую Матерь или святых, у которых ищем заступничества.

В Новом Завете супругам Христом была дарована особая благодать. Супружеский союз в Ветхом Завете определялся не благодатью, а законом.

Благодать христиане обретают не автоматически, ее стяжание требует горячей молитвы и аскетической подготовки.

Эти служители суть сами супруги, они должны подготовить себя к принятию благодати, которая может преобразить их любовь и довести ее до совершенства.

«Что скажет Он вам» – это заповеди Христовы. Чтобы обрести Христову благодать и преобразиться, необходимо исполнять все Его заповеди, посредством которых человек очищается от страстей и достигает добродетелей.

По слову святого апостола и евангелиста Иоанна Богослова, исполнение Божественных заповедей является условием стяжания подлинной любви (которую святые отцы считают плодом бесстрастия и в то же время вершиной и суммой всех добродетелей), или истинной христианской любви (супружеская любовь является ее особой разновидностью).

Эти слова символизируют законнические принципы, которые в прошлом регулировали союз супругов, и варианты разрешения возникающих трудностей, состоящие в полном уважении к браку и заключенному союзу.

Христос использует эти сосуды с другой целью, показывая тем самым, что времена верховенства ветхозаветного закона уходят в прошлое, наступают время Нового Завета и верховенства благодати.

В то время как закончившееся вино есть ослабевание, оскудение, умаление любви, то вода, превращаемая в вино, символизирует в своем изначальном состоянии все естественные способности и энергии человека, которые формируют любовь.

Супруги должны предоставить Богу все свои естественные чувства и способности, чтобы Он их преобразил.

Чем больше они Ему отдадут, тем больше от Него получат.

Благодатью Христовой любовь-чувство и составляющие ее энергии нашего естества преображаются в духовную любовь, которую символизирует новое вино.

Распорядитель пира символизирует наш разум, который, являясь внешним наблюдателем, знает только законы природы и хорошо различает качество двух вин – естественной любви-чувства и духовной любви, – однако не способен понять надприродное происхождение последней.

Супруги, просившие у Бога благодатной помощи, принесли в жертву свою способность любить и духовно расположили себя к принятию Его благодати. Они по личному опыту и сокровенному внутреннему ощущению узнают эту благодать, когда она начинает действовать в них.

Обычно брак начинается с сильной, идеальной любви, своего рода естественного «благодатного состояния». Но такое состояние не бывает продолжительным: страсти в конечном итоге берут верх, словно одурманивают супругов, из-за них они теряют свою любовь, их взор затуманивается, они начинают идти по жизни будто зигзагами, падать. Супруги чувствуют любовь, искаженную и умаленную страстями, которые живут в них и от которых они не очистились.

В духовном союзе наблюдается тенденция, обратная ослабеванию любви.

Благодатью Христовой духовная любовь есть любовь, которая не угасает, но сохраняет свое качество.

«Доселе», то есть до настоящего момента, настоящее принадлежит Христу. Оно символизирует стабильность и вечность духовной любви, потому что образует ее вечная Божественная благодать.

Святитель Диадох Фотикийский: Духовную любовь укрепляет Божественная благодать

Когда кто начнет богато ощущать любовь к Богу, тогда в чувстве духовном начинает он и ближнего любить, и начавши, не престает: такова любовь, о коей говорят все Святые Писания. Любовь плотская, не будучи связана духовным чувством, как только представится какой даже незначительный повод, очень легко испаряется. Любовь же духовная не такова: но, хотя случится потерпеть какое огорчение, в душе боголюбивой, состоящей под воздействием Божиим, союз любви не пресекается: ибо, возгревши себя теплотою любви к Богу, она тотчас возвращается к благому настроению и с великою радостью восприемлет любовь к ближнему, хотя бы и немалое от него получено было оскорбление или понесен большой вред; потому что тогда сладостью Божиею совершенно поглощается горечь разлада.[543]

Духовная любовь к ближнему приобретает смысл, силу и ценность только когда она существует в Боге, а не в отрыве от Него, когда человек подчиняется действию Божественной благодати, пребывающей в его душе.

Христианская любовь действительно зиждется на естественной любви и является ее наиболее высокой и совершенной формой, однако она не сводится к ней, но принадлежит надприродному уровню, который обусловлен действием благодати и который придает ей ее особые духовные качества.

Блаженный Диадох отмечает, что плотская любовь, то есть естественная любовь, которую мы априори испытываем по отношению к близким – родителям, супругу или супруге, детям, друзьям и которая также распространяется на ближних, – непостоянна и хрупка; это объясняется, в частности, тем, что она подвержена воздействию страстей. Кроме того, она ограничена рамками человеческой природы, и это проявляется тем более, чем на ней отражаются последствия грехопадения. Когда человек обретает Божественную благодать, которая служит выражением Божией любви и позволяет ему почувствовать любовь Бога и которая есть сила действующая, превосходящая все страсти, – она [благодать] постепенно уничтожает их, очищая и освобождая душу. Таким образом она укрепляет и стабилизирует естественную любовь человека, наделяет ее – в той мере, в какой она способна воспринять, – Божественными свойствами, превосходящими законы природы, и духовной полнотой: жертвенностью, способностью прощать, снисхождением, кротостью, милосердием, добротой, щедростью и всеми другими составляющими духовной любви.

Преподобный Исаак Сирин: Милосердие лучше правосудия

Правосудие есть уравнивание точной меры, потому что каждому дает, чего он достоин, и при воздаянии не допускает склонения на одну сторону, или лицеприятия. А милосердие есть печаль, возбуждаемая благодатию, и ко всем сострадательно преклоняется: кто достоин зла, тому не воздает (злом), и кто достоин добра, того преисполняет (с избытком). И если в одном есть часть справедливости, то в другом есть часть злобы. Как сено и огонь не терпят быть в одном доме, так правосудие и милосердие – в одной душе. Как песчинка не выдерживает равновесия с большим весом золота, так требования правосудия Божия не выдерживают равновесия в сравнении с милосердием Божиим.[544]

Правосудие, которое, по определению святого Исаака Сирина, «есть уравнивание точной меры, потому что каждому дает, чего он достоин, и при воздаянии не допускает склонения на одну сторону, или лицеприятия», в демократических странах представляется как идеал, который государство должно осуществить: все люди равны как граждане, к ним должны относиться абсолютно равно, без каких-либо привилегий, фаворитизма, поблажек и т. д. Совершенное равенство должно выражаться в предоставлении равных прав, вознаграждении за труд («равное вознаграждение за труд равной ценности»), а также, в контексте правосудия, назначении наказаний, которые, с одной стороны, должны быть равными за равные правонарушения, с другой – полностью пропорциональными совершенному преступлению.

По мнению преподобного Исаака Сирина, такое правосудие нельзя назвать истинным и такой социальный идеал не обладает абсолютной ценностью. Этот идеал во многом ниже христианского идеала милосердия, которое можно называть наивысшим правосудием ввиду того, что оно воздает людям за их труды и проступки не в равной мере.

Высказывая такое мнение, преподобный Исаак Сирин не ставит под сомнение фундаментальное равенство всех людей, которое, с христианской точки зрения, зиждется на том факте, что все одинаково сотворены по образу Божию и призваны уподобиться Ему. Святой также не одобряет фаворитизма – в Священном Писании неоднократно говорится о том, что Бог нелицеприятен (Деян. 10, 34) и что мы должны в этом подражать Ему.[545]

Он не ставит под сомнение правосудие само по себе, но предлагает высшую его норму, основанную на любви, которая значительно превосходит обычное правосудие. Если первое берет начало от законов природы, то второе «есть печаль, возбуждаемая благодатью».

Обычное правосудие часто судит только по внешности, поэтому может быть несправедливым, жестким, жестоким, бесчеловечным. Латинская пословица гласит: «Высшее право – высшая несправедливость». Одна из наиболее поразительных, почти абсурдных иллюстраций тому – хорошо известный библейский эпизод, в котором две женщины с маленьким ребенком приходят к царю Соломону и каждая говорит, что этот ребенок ее. Царь Соломон, испытывая их, предлагает рассечь младенца пополам, чтобы каждой матери досталось поровну (см.: 3 Цар. 3, 16-28).

За правосудием часто скрывается то, что противоположно христианской любви: холодность, равнодушие, ожесточение сердца. Строгая приверженность правосудию («он получил то, что заслуживает») часто оправдывает отсутствие любви. Фарисей, вынося суждения в духе правосудия,[546] считает, что его совесть чиста, однако это лишь свидетельствует о его гордости, о пренебрежении к другим и об отсутствии любви. По этой причине преподобный Исаак Сирин отмечает, что в правосудии «есть часть злобы».

Напротив, милосердие, которое воздает каждому человеку не по заслугам равенства, на первый взгляд кажется несправедливым и даже шокирующим. Характерный пример милосердия мы видим в евангельской притче о работниках последнего часа: Ибо Царство Небесное подобно хозяину дома, который вышел рано поутру нанять работников в виноградник свой и, договорившись с работниками по динарию на день, послал их в виноградник свой; выйдя около третьего часа, он увидел других, стоящих на торжище праздно, и им сказал: «идите и вы в виноградник мой, и что́ следовать будет, дам вам». Они пошли. Опять выйдя около шестого и девятого часа, сделал то́ же. Наконец, выйдя около одиннадцатого часа, он нашел других, стоящих праздно, и говорит им: «что́ вы стоите здесь целый день праздно?» Они говорят ему: «никто нас не нанял». Он говорит им: «идите и вы в виноградник мой, и что следовать будет, получите». Когда же наступил вечер, говорит господин виноградника управителю своему: «позови работников и отдай им плату, начав с последних до первых». И пришедшие около одиннадцатого часа получили по динарию. Пришедшие же первыми думали, что они получат больше, но получили и они по динарию; и, получив, стали роптать на хозяина дома и говорили: «эти последние работали один час, и ты сравнял их с нами, перенесшими тягость дня и зной». Он же в ответ сказал одному из них: «друг! я не обижаю тебя; не за динарий ли ты договорился со мною? возьми свое и пойди; я же хочу дать этому последнему то́ же, что́ и тебе; разве я не властен в своем делать, что́ хочу? или глаз твой завистлив оттого, что я добр?» (Мф. 20, 1-15).

Как мы видим на примере хозяина виноградника, представляющего Христа, милосердие никого не обижает и, с этой точки зрения, не противоречит правосудию. Оно просто больше отдает, тем самым свидетельствуя о щедрости дающего. Как говорит хозяин: «Можно ли укорять человека за то, что он добр?».

В более широком контексте святой Исаак Сирин обозначает две стороны милосердия: с одной стороны, «кто достоин зла, тому не воздает (злом)», с другой – «кто достоин добра, того преисполняет (с избытком)». Из этого становится очевидно, что милосердие и сострадание никого не постыжают, но, напротив, дают преимущество в любой ситуации.

Милосердие, как отмечает преподобный Исаак, «ко всем сострадательно преклоняется»; оно избегает любой несправедливости, любого фаворитизма, любых привилегий, поблажек, полностью отказываясь принимать в качестве нормы строгий принцип равенства или иерархии. Абсолютную ценность для милосердия имеет не одинаковость влияния и значения разных личностей, не одинаковость наказаний и их пропорциональность вине, а сами личности. Если говорить более точно, милосердие ценит каждого человека не абстрактно, в его отношениях с другими, законом или нормами морали, а в каждой уникальной ситуации и с учетом его особых потребностей. Оно отказывается считать, что отдельный человек имеет относительную ценность или что отношения важнее самой личности.

Христианин при распределении тех или иных благ должен стремиться не к тому, чтобы иметь равную долю с ближним, а чтобы ближний получил как можно больше, и в воздаянии за совершенные проступки следует стремиться не к строгому соблюдению закона, а к милосердию и прощению.

Как в завершении приведенного отрывка отмечает преподобный Исаак Сирин, милости и блага от Бога мы получаем скорее по Его милосердию и состраданию к нам, чем по Его абсолютной справедливости. Тем более в отношении к ближним милосердие должно преобладать над чувством справедливости, на котором, каким бы ни была его значимость, отражаются несовершенства человеческой природы и которое не позволяет в полной мере раскрыться любви.

Преподобный Исаак Сирин: Нам не нужно знать злых дел человеческих

Пусть тебя гонят, ты не гони; пусть тебя распинают, ты не распинай; пусть обижают, ты не обижай; пусть на тебя клевещут, ты не клевещи; будь кроток, а не ревностен во зле. Самооправдание – не христианского жития дело, об этом нет и намека в учении Христовом. Веселись с веселящимися и плачь с плачущими, ибо это признак чистоты. С больными болезнуй, с грешными проливай слезы, с кающимися радуйся. Будь дружен со всеми людьми, а мыслию своею пребывай один. Принимай участие в страданиях всякого, а телом своим будь далеко от всех. Никого не обличай, не поноси, даже и крайне худых по жизни своей. Распростри одежду свою над согрешающим и покрой его. Если не можешь взять на себя грехов его и понести за него наказание и стыд, то будь, по крайней мере, терпелив и не стыди его. Знай, брат, что для того нам и надобно не выходить из дверей келлии, чтобы не знать злых дел человеческих, и тогда в чистоте ума своего во всех увидишь людей святых и добрых. Если же станем обличать, вразумлять, судить, исследовать, наказывать, укорять, то жизнь наша чем будет отличаться от жизни городской?[547]

В этом отрывке преподобный Исаак Сирин приводит шесть типов, или уровней, выражения любви к ближнему при взаимодействии с ним.

Первый состоит в том, чтобы терпеть зло, доставляемое нам другими, а не причинять его им самому, отвечать на любую агрессию кротостью. Такое наставление святого Исаака Сирина полностью согласуется со словами Христа: Вы слышали, что сказано: «око за око и зуб за зуб». А Я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую; и кто захочет судиться с тобою и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду (Мф. 5, 38-40).

Второй заключается в том, чтобы не оправдывать себя в ответ на критику, злословие, поношения, обвинения, пусть даже несправедливые. Святые отцы считают, что самооправдание есть проявление гордыни, эгоистичного самолюбия, самоволия, которые также препятствуют любви. Тот, кто не испытывает потребности оправдывать себя – ни в глазах окружающих, ни в своих собственных глазах, – смог в значительной мере отвергнуть себя, стяжать духовную нищету, бесстрастие и обрести смирение. Такой человек может достигнуть любви, ближний для него будет ценнее самого себя. В ближнем, который делает что-то злое, он видит не палача, которого нужно судить, а жертву, которую следует пожалеть.

Третий состоит в том, чтобы жалеть всех людей, сделаться, как пишет апостол Павел, для всех всем, в особенности для немощных быть как немощный (1 Кор. 9, 22). Это следует понимать в телесном, психологическом и духовном смысле – страдать с тем, кто страдает телом и душой, печалиться о грехах грешников, вместе с ними скорбеть об их ошибках, в покаянии плакать, вместе с ними радоваться их покаянию и получению прощения.

Четвертый состоит в том, чтобы «быть дружным со всеми людьми», подобно Христу, Человеколюбцу (как Его часто именуют в богослужебных текстах), что значит любить всех людей без различия, желать им блага, в первую очередь духовного, то есть спасения, и всеми возможными способами, в частности молитвой за них, выражать им свое благорасположение.

Пятый заключается в том, чтобы не осуждать других. Неосуждение подразумевает, что никогда не следует критиковать, то есть говорить другому человеку, что он поступил плохо, указывать ему, как нужно себя вести, и упрекать. Когда ближний совершает ошибку, наилучшее, что мы можем сделать – пример этому нам подают святые, – посчитать себя виновным в этом проступке, взять на себя ответственность за него, покаяться в нем таким образом, чтобы избавить ближнего от тяжести и печальных последствий совершенного им греха. В патериках и житиях святых мы находим немало примеров людей высочайшей духовной жизни: они приписывали себе проступки ближних, которые сами не совершали, чтобы дать им возможность избежать людского осуждения, стыда и наказания, подобно Христу, Который Сам ни разу не согрешил, но через страдания и смерть принял бесчестие и наказание за наши грехи: Ибо Христос, когда еще мы были немощны, в определенное время умер за нечестивых. Ибо едва ли кто умрет за праведника; разве за благодетеля, может быть, кто и решится умереть. Но Бог Свою любовь к нам доказывает тем, что Христос умер за нас, когда мы были еще грешниками. Посему тем более ныне, будучи оправданы Кровию Его, спасемся Им от гнева (Рим. 5, 6-9). Преподобный Исаак дает наставление, аналогичное тому, чему учат другие святые отцы: «покрыть» вину согрешающего – это значит не просто скрыть ее, чтобы другие не увидели, никак не упоминать о ней другим (даже с якобы благими побуждениями), но отказаться самому обращать внимание на эту вину и ее видеть.

«Надобно <...> не знать злых дел человеческих», – говорит преподобный Исаак Сирин, который в этом видит одну из причин монашеского уединения, но не в том смысле, что нам не нужно волноваться о том, что делают другие, то есть быть к этому равнодушными, оставлять ближних с их собственными грехами и последствиями оных, – ранее святой Исаак исключил такую интерпретацию его слов, подчеркнув, что нам следует сочувствовать грешникам. Слова преподобного следует понимать в том смысле, что нам ни в коем случае нельзя их осуждать и приписывать им совершаемое ими зло; наша задача состоит в том, чтобы наблюдать исключительно за собой, то есть духовно анализировать только лишь собственные грехи и в них каяться.

Шестой тип состоит в том, чтобы считать всех людей святыми. Не приписывая людям совершаемые ими грехи, человек не видит в них зла, полностью уклоняется от осуждения, видит в них создания, носящие в себе образ Божий, призванные к тому, чтобы уподобиться Ему и достигнуть обожения. Людям высочайшей духовной жизни, таким образом, удается научиться видеть всех только хорошими – не замечать зла и не подозревать их в нем (см.: 1 Кор. 13, 5), но «всему верить» и «всего надеяться» (см.: 1 Кор. 13, 7). Они достигают того, чтобы видеть Христа в каждом встречающемся им человеке, и почитают Его.

Святитель Николай Сербский: Берегитесь двух грехов перед лицом грешника – презрения и страха

Берегитесь волков, когда нападают на вас один спереди, другой сзади. Но пуще берегитесь двух грехов – страха перед грешниками и презрения к грешникам. Ибо зелень ваша исчезнет, как зелень вербы. И запах ваш превратится в смрад. И смирение ваше станет гордыней. И грешники назовут вас тезками.

Праведники, грех – это немощь, и страх перед грешниками – страх перед немощью. Грешник боится мертвого праведника в себе, а вдвое больше – живого праведника рядом с собой.

Не бойтесь того, кто вас вдвойне боится.

Разве Господь – не храбрость праведного? Разве Всемогущий Господь – не предводитель войска праведников? Воистину, мала правда тех, что стоят вместе со Всемогущим и боятся всенемогущих.

Если правда ваша – правда Божия, то и сила ваша – сила Божественная. Вначале сила Божественная кажется грешникам слабостью, ибо слишком блага, и милостива, и многотерпелива. Но в конце, когда приходит победа Божия, грешники с ужасом видят, что дом их подмыт подземными водами и рушится необратимо.

Как трава, медленно и неслышно, растет победа Божия. Но когда вырастает, ее уже не вытоптать, не скосить.

Грешники – стадо без пастыря; вы – нет. И когда Пастырь покидает вас, не для того покидает, чтобы вас покинуть, но чтобы просеять вас через густое сито. Скоро вернется Пастырь ваш, и будете вы умирать от стыда за измену.

Праведники, грех – это болезнь, и презрение к грешным – презрение к больным. Кто от здоровья своего дает больным, умножает свое здоровье. Презрение к больным подрывает здоровье здорового.

Грех сидит за трапезой тех, кто боится сесть за трапезу грешников. Грех входит в дом тех, кто боится войти в дом грешников. Кто возвращается назад с пути, чтобы не встретить грешника, тот возвращается домой нагруженным грехом.

У всех входов души вашей поставьте сторожа, чтобы не вошла гордыня в ваш храм. Ибо если войдет, угасит сразу свечи всех ваших добродетелей. И будете вы как мех, вином наполненный, когда его иглой проткнут.[548]

Человек, который старается вести себя в соответствии с определенными нормами и подчиняться определенным правилам, инстинктивно склонен негативно судить о тех, кто придерживается иных принципов и ведет себя непорядочно, а также считать себя самого лучше них.

Такое отношение характерно для фарисейства, которое в его крайней степени иллюстрируют следующие слова фарисея: Боже! благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди, грабители, обидчики, прелюбодеи, или как этот мытарь (Лк. 18, 11).

Описанное поведение имеет две духовно опасные стороны: первая, в отношении себя, есть гордость, которая состоит в том, чтобы считать себя не таким, как все, выше или лучше их; вторая, в отношении других людей, – осуждение ближнего, презрение к его поведению и, наконец, к нему самому, а также равнодушие к нему, что хуже презрения, так как не содержит в себе ни толики любви.

Святитель Николай Сербский отмечает еще один грех – страх перед грешниками, который является тяжким, поскольку, будучи противоположным любви, приближающей нас к ближнему и объединяющей с ним, он отстраняет и отдаляет нас от ближнего, создавая между нами непреодолимое расстояние.

В контексте гордости, из-за которой, по сути, происходят все описанные разделения, святой Николай Сербский вторит святым отцам: она уничтожает все добродетели, которые мы можем стяжать, из-за нее мы становимся бо́льшими грешниками, чем те, кого осуждаем, презираем и страшимся.

Что касается презрения и равнодушия, из-за них наш ближний не только страдает, не становится лучше, не исправляется, но, более того, они разрушают нас изнутри, так как противны двум добродетелям, которые помогают нашему духовному преображению, – смирению и любви.

Святитель Николай Сербский, как и многие святые отцы, призывает нас не отождествлять грешника с совершаемым им грехом. Страсти суть болезни души, а грехи – их симптомы. Как врач не презирает болезней тех, кто к нему приходит, не боится их и не отдаляется от них, так и мы не должны презирать грешников, бояться их и от них отдаляться. Наоборот, исцелившись через покаяние от гордости и всех берущих от нее начало пороков, мы должны со смирением и любовью взирать на грешника как на больного, которому необходимо наше присутствие, поддержка и помощь. Отвергнув мысль о собственной праведности и превосходстве, нам следует поделиться с ближним той крупицей духовного здравия и сил, что у нас есть, и подарить ему столь необходимую заботу – нужно пожалеть его, подражая Христу, Который, будучи совершенно праведным и безгрешным, возлежал вместе с мытарями и грешниками (см.: Мф. 9, 10-11), Которого обвинили в том, что Он им друг, Который оправдывал Свое поведение словами: Не здоровые имеют нужду во враче, но больные... Я пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию (Мф. 9, 12-13).

Итак, осуждая грешника, относясь к нему с презрением, страшась его, мы сами становимся бо́льшими грешниками. Напротив, уклоняясь от осуждения, жалея ближнего, стремясь приблизиться к нему и прийти на помощь, мы обретаем прощение наших собственных грехов, очищаемся от страстей и получаем оправдание в глазах Божиих.

Преподобный Максим Исповедник: Любовь содержит в себе все добродетели

Ведь воистину нет ничего богоподобнее Божественной любви, ничего нет таинственнее, и ничто так не возвышает людей к обожению, потому что она соединяет в себе все блага, какие слово правды числит в добродетелях, и далеко отстоит от всего, что считается пороком, будучи исполнением закона (Рим. 13, 10) и пророков – им ведь наследует тайна Божественной любви, превращающая нас из людей в богов и сокращающая отдельные заповеди до одного всеобъемлющего слова, в котором они все по благоволению единообразно заключаются и из которого разнообразно исходят по устроению. Ибо каким благом не обладает любовь? Неужели верой, первым основанием благочестия, тверже удостоверяющей верующего в существовании Бога и Божественного <...>? Неужели надеждой, создающей себе истинно сущее благо <...>? Разве не дает любовь насладиться тем, во что мы верим и на что надеемся, потому что благодаря ей будущее уже как бы присутствует в душе? Неужели не обладает любовь смирением, первоосновой добродетелей, в котором мы познаем самих себя и делаемся способными отсечь суетную опухоль высокомерия? Неужели кротостью, которая с одинаковым пренебрежением относится и к порицанию, и к похвале и делает безобидными эти два противоположных зла – славу и бесславие? Неужели незлобием, которое, даже когда мы страдаем, не допускает в нас перемены по отношению к обидчикам и враждебного к ним расположения? Неужели состраданием, по которому мы с готовностью разделяем несчастья других и не можем не видеть в них родных нам братьев? Неужели воздержанием, или стойкостью, или терпением, или добротой, или миром и радостью, благодаря которым мы с легкостью усмиряем гнев и жадное желание, бурлящим пламенем жгущие душу? Да попросту сказать, всех духовных благ завершение – любовь, которая ходящих ее путями верно, неукоснительно и стойко ведет и приводит к Богу, высшему из благ и источнику всякого блага.[549]

Преподобный Максим Исповедник считает, что как самолюбие – эгоистичная любовь к себе – заключает все страсти, так и подлинная христианская любовь содержит в себе все добродетели.

Слова «любовь содержит в себе все добродетели» означают, что она является их матерью, они происходят от нее (как самолюбие есть матерь всех страстей, оно порождает их), она подразумевает их все. По этой двойственной причине можно сказать, что, когда есть любовь, вместе с ней присутствуют и все добродетели. Это значит, что стяжание всех добродетелей (а прежде – очищение сердца от всех страстей, которые ввиду грехопадения прародителей вытеснили собой добродетели и препятствуют упражнению в них) – условие и средство приобретения любви. Сказанное также значит, что, стяжав любовь (это применимо к ее различным уровням), человек будет блистать многими добродетелями и в ней они найдут свое выражение.

Святой Максим прежде всего отмечает, что любовь содержит и две так называемые богословские добродетели – веру и надежду.

Духовная любовь, имеющая в своем основании Бога, подразумевает веру, в то же время выражая и укрепляя ее, поскольку она есть тесный союз с Богом и полученное в результате личного опыта знание о Его существовании.

Любовь подразумевает надежду, потому что она всего надеется и ожидает всего от Бога, Которого любит, а также потому, что основанный на любви союз с Ним придает надежде особый характер – она словно предвкушает получение тех благ, которых надеется, радость от них, ощущает их первые признаки и проявления.

Сказав о вере и надежде, преподобный Максим упоминает смирение, которое по праву считается важнейшей из христианских добродетелей после любви.

Любовь подразумевает смирение, и это можно понимать двояко. С одной стороны, смирение есть условие любви. Если по тщеславию и гордости человек исполнен эгоизма, то в его сердце нет места для ближнего, стяжание любви невозможно, а если по гордости он считает себя выше других, то обрести истинную любовь тоже невозможно. Как говорят Евангелие и святые отцы, когда человек истинно любит, то считает ближнего выше себя и становится его служителем. С другой стороны, любовь порождает смирение: любить ближнего значит приносить себя ему в жертву, ставить его на первое место, искать не своего блага, а его, признавать и ценить в первую очередь не свои достоинства, а его, осознавать, что мы не самодостаточны, но, как христиане, принадлежим к общине, члены которой зависят друг от друга, то есть нуждаемся в ближнем, как и он в нас.

После смирения святой Максим Исповедник говорит о кротости. Неудивительно, что этой добродетели отводится столь важное место: она следует за любовью и, о чем мы часто забываем, неразрывно связана со смирением, в высшей степени Христовой добродетелью (см.: Мф. 11, 29; 21, 5; 2 Кор. 10, 1). Противоположная гневу, который на языке греческих отцов есть совокупность всех форм агрессии, кротость настолько значима, что Евагрий Понтийский, которым очень вдохновлялся преподобный Максим Исповедник, ее практически приравнивает к любви и говорит о ней чаще, чем о последней. Святой Максим, вторя другим авторам, в частности преподобному Иоанну Лествичнику, видит в кротости добродетель, благодаря которой душа становится невосприимчивой как к оскорблениям, так и к похвалам и, следовательно, помогает ей сохранить мир и тишину, когда кто-то оскорбляет или восхваляет. По этой причине, как отмечает преподобный Иоанн Лествичник, кротость есть «дверь, или, лучше сказать, матерь любви»:[550] совершенная любовь требует от нас одинакового отношения ко всем людям, будь они наши враги, настоящие или мнимые друзья, а также того, чтобы мы не определяли свое отношение к ним, руководствуясь тем, как их отношение заставляет нас относиться к нашим собственным страстям или интересам.

Незлобие, о котором далее говорит святой Максим Исповедник, близко к кротости и состоит в том, чтобы никак не поддаваться воздействию тех, кто желает нам зла и причиняет его, всячески хранить себя от взаимной агрессии, ненависти, злопамятства, злобы, желания мести и, наоборот, прощать их, проявлять по отношению к ним терпение и доброту.

Сострадание, упоминаемое после незлобия, в данном контексте очень близко к жалости: оно состоит в том, чтобы быть внимательным к тем, кто страдает, открываться им, брать на себя их страдания, чтобы помочь им и поддержать их. Как далее пишет сам преподобный Максим Исповедник в «Письмах», сострадание является отличительной чертой любви, ибо без него ее не существует. Ведь Божественная любовь была открыта всем людям через сострадание Сына Божиего, Который сделался человеком и взял на Себя все наши страдания.

Далее святой приводит ряд добродетелей, отмечая, что они в данном контексте понимаются как качества, способные усмирить раздражительное и вожделевательное начала души. Именно противоестественному проявлению двух обозначенных начал предшествует большинство противоположных христианской любви страстей, которые свидетельствуют либо о различных формах агрессии по отношению к другим, либо о разных формах желания, цель которых – наслаждение. В последнем случае ближнего или используют, или не считаются с ним, или отдаляются от него, видя в нем препятствие на пути к получению своего эгоистического наслаждения.

Приведенный отрывок из письма преподобного Максима Исповедника позволяет нам еще раз понять, что христианская любовь – эта не некая обособленная добродетель. Она связана со всеми прочими добродетелями и духовной жизнью в целом. Прежде чем найти выражение в различных добродетелях и дать им начало, она их подразумевает и обусловливает.

Преподобный Авва Дорофей: Любовь к Богу и любовь к ближнему неотделимы друг от друга

Чем больше кто соединяется с ближним, тем больше соединяется он с Богом. И чтобы вам яснее понять силу сказанного, предложу вам сравнение, преданное от отцов. Представьте себе круг, начертанный на земле, средина которого называется центром, а прямые линии, идущие от центра к окружности, называются радиусами. Теперь вникните, что я буду говорить. Предположите, что круг сей есть мир, а самый центр круга – Бог, радиусы же, то есть прямые линии, идущие от окружности к центру, суть пути жизни человеческой. Итак, насколько святые входят внутрь круга, желая приблизиться к Богу, настолько, по мере вхождения, они становятся ближе и к Богу, и друг к другу; и сколько приближаются к Богу, столько приближаются и друг к другу; и сколько приближаются друг к другу, столько приближаются и к Богу. Так разумейте и об удалении. Когда удаляются от Бога и возвращаются к внешнему, то очевидно, что в той мере, как они исходят от средоточия и удаляются от Бога, в той же мере удаляются и друг от друга; и сколько удаляются друг от друга, столько удаляются и от Бога. Таково естество любви: насколько мы находимся вне и не любим Бога, настолько каждый удален и от ближнего. Если же возлюбим Бога, то, сколько приближаемся к Богу любовью к Нему, столько соединяемся любовью и с ближним и сколько соединяемся с ближним, столько соединяемся с Богом.[551]

Христиане часто сталкиваются с двумя искушениями: первое, свойственное индивидуалистической мистике, – посвящать всего себя Богу, игнорируя ближнего; второе, характерное для христианского социализма, – полностью отдаваться помощи другим, рискуя забыть о Боге.

При помощи символа, особенно ярко иллюстрирующего проблему, преподобный авва Дорофей учит, что любовь к Богу и любовь к ближнему не просто взаимодополняемы, но и взаимообусловленны, одна вытекает из другой, они укрепляют друг друга.

Об этом говорится во многих местах Нового Завета. Следует заметить, что евангелист Лука не классифицирует две заповеди на «первую» и «вторую», но объединяет их, считает, что они, вместе, суть условия, чтобы наследовать жизнь вечную (Лк. 10, 25-27). Евангелист Иоанн изображает любовь к ближнему как необходимое условие любви к Богу: Не любящий брата своего, которого видит, как может любить Бога, Которого не видит? (1 Ин. 4, 20). И наоборот, любовь к Богу апостол изображает как критерий любви к ближнему: Что мы любим детей Божиих, узнаём из того, когда любим Бога и соблюдаем заповеди Его (1 Ин. 5, 2).

В основании такой обоюдной зависимости любви к Богу и любви к ближнему лежат различные причины. В первую очередь Бог в равной степени любит всех людей, которых создал, которые являются Его детьми, которым Он желает спасения, которым хочет даровать Свои блага. Если человек любит Бога, он не может Ему не подражать, в том числе в любви ко всем. С другой стороны, все люди были сотворены по образу Божиему (см.: Быт. 1, 26) и носят в себе этот Божественный образ. Любить Бога – значит любить Его образ в каждом, и наоборот: любить всех – значит любить Бога, образ Которого есть в каждом. Другая весьма важная причина состоит в том, что Бог Слово, сделавшись человеком, принял на Себя всю человеческую природу и, таким образом, соединил Себя с естеством всех людей. Любить Христа – значит любить все человечество, природу которого Он принял на Себя, и любить всех – значит любить Христа, Который соединил Себя со всеми людьми, приняв на Себя их общую природу.

Все приведенные причины находят объяснения в словах Христа, утверждающего таинственную тождественность между Ним и меньшим из людей: Так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне; <...> так как вы не сделали этого одному из сих меньших, то не сделали Мне (Мф. 25, 40, 45). Многие отцы Церкви учили, что духовное совершенство в святых становилось заметным потому, что они оказывались способными видеть Христа в каждом человеке и каждого человека во Христе.

В эпоху, когда все побуждает людей к тому, чтобы забыть Бога и обособиться друг от друга, замечательные наставления преподобного аввы Дорофея как никогда заслуживают особого внимания.

Преподобный Максим Исповедник: Любить всех людей одинаково

Блажен человек, могущий равно полюбить всякого человека.[552]

Любящий Бога не может не любить и всякого человека, как самого себя.[553]

Как Бог, будучи по естеству благим и бесстрастным, всех равно любит, как создания Свои, но добродетельного прославляет, поскольку он усвояет себя [Богу] благодаря [доброй] воле, а дурного милует по благости Своей и, воспитывая в веке сем, обращает, так и [человек], добровольно [становящийся] благим и бесстрастным, равно любит всех людей: добродетельного вследствие естества и за [его] благое произволение, а дурного – [также] вследствие естества и из сострадания сжаливаясь над ним, как неразумным и ходящим во тьме.[554]

Совершенной любовью не может обладать тот, кто не любит равно всех людей, подражая Богу, равно любящему всех.[555]

Тот еще не имеет совершенной любви, кто приводит свое внутреннее душевное состояние в созвучие с людскими мнениями. Например, когда он одного человека любит, а другого ненавидит по той или другой причине. Или когда он одного и того же человека иногда любит, а иногда ненавидит по тем же самым причинам.[556]

Совершенная любовь не разделяет единого естества человеков соответственно их различному внутреннему настрою, но она всегда обращает свой взор на это единое естество и равно любит всех людей: усердных [в добродетели] как друзей, а нерадивых – как врагов; она благодетельствует им, долготерпит и переносит причиняемые ими [скорби]. Она вообще не помышляет о зле, страдает из-за них, если обстоятельства того требуют, дабы и [нерадивых] сделать своими друзьями, если это возможно, а если невозможно, то она остается верной себе, всегда равно являя плоды любви всем людям. Так и Господь и Бог наш Иисус Христос, являя Свою любовь к нам, пострадал за все человечество и всем равно даровал надежду воскресения.[557]

В «Главах о любви» преподобный Максим Исповедник, великий византийский богослов VII века, который претерпел изгнания и потому имел возможность повстречать людей различных рас, культур и верований, подчеркивает, что совершенная любовь к ближнему состоит в том, чтобы относиться ко всем людям одинаково.

Мы инстинктивно, уподобляя христианскую любовь чувству симпатии и привязанности, любим всех людей по-разному: в большей степени тех, с кем дружны, чей внешний облик нам приятен, чей характер нам нравится или схож с нашим, с кем у нас есть взаимопонимание, с кем мы поддерживаем хорошие отношения, кто разделяет наши взгляды, поступает так, как нам кажется правильным; в меньшей степени тех, кто, на наш взгляд, не так красив внешне, чей характер кажется трудным, тех, кто не подходит нам по духу, кто далек от нас по взглядам и интересам, чьи ценности не согласуются с нашими и чье поведение нам представляется неподобающим. С другой стороны, к одним и тем же людям, включая иногда самых близких, наше отношение может меняться в зависимости от ситуации или обстоятельств: наша любовь к ним не всегда неизменна по своему качеству или интенсивности. По тем или иным причинам, а порой и без всякой причины, мы в какой-то день любим сильнее, в какой-то день – слабее, а то и переходим от любви к равнодушию или ненависти.

Из-за того, что мы так поступаем, поясняет преподобный Максим, мы далеки от истинной любви и, соответственно, от Бога. Только по мере сил подражая Богу, мы сможем приблизиться к Нему и соединиться с Ним. Только любя так, как любит Бог, мы сможем стяжать истинную христианскую любовь. Бог в равной степени любит всех людей, Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми (см.: Мф. 5, 45), Он, любя людей, не проводит между ними различий (см.: Мк. 12, 14; Лк. 20, 21).

Только тогда, когда мы сможем так любить всех людей, любить вне зависимости от времени и обстоятельств, нас оживит совершенная любовь, пример которой подает Бог и которую по Своей благодати Он позволяет нам приобрести.

Это значит, как говорит святой Максим Исповедник, что мы должны отвергнуть страсти, которые заставляют нас думать о себе, мешают познать Бога и любить других людей такими, какие они есть. В частности, это подразумевает и то, что мы должны перестать осуждать ближнего, ибо осуждение говорит о том, что мы считаем себя образцом для подражания и не видим в ближнем самого главного. Истинно любящий ближнего – святые свидетельствуют об этом на собственном примере – не видит в нем никакого зла, но считает его человеком, сотворенным по образу Божиему, который выше каких-либо негативных черт или пороков, ситуаций или обстоятельств. Истинно любящий ближнего в каком-то смысле видит его через призму вечности, таким, каким его видит Бог, и любит и будет любить его всегда.

Преподобный Симеон Новый Богослов: Отказать в милостыне кому-либо однажды – значит отказать Христу, Который есть в каждом

Оказать милость кому-либо одному еще не значит спастись, а вот отнестись с презрением к одному – делает повинным огню. Ибо «алкал и жаждал» сказано, конечно, не про один [случай] и не про один день, а указывает на всю жизнь. Так и «напитать» Христа, «напоить» и «одеть», а также и другое подобное этому [558] [сказано] не о том, что бывает однажды, но о том, что [обязательно] всегда и для всех, [ибо] Господь и Бог наш исповедал, что Он принимает это от Своих рабов.

Как это некоторые заключают в одном бедняке Того, Кто нераздельно разделяется и Кто Сам весь в каждом нуждающемся? Итак, представь сотню бедных как одного Христа, ибо Христос совершенно неразделен.[559] Поэтому если кто дал по одному оболу [560] девяноста девяти бедным, а одного [бедного] оскорбил, или ударил, или выгнал ни с чем – кому он это сделал, если, конечно, не Тому, Кто сказал, и всегда говорит, и будет говорить: То, что вы сделали одному из этих меньших, Мне сделали?[561]

Кто дал милостыню сотне [бедных], но, имея возможность и другим дать, напоить и накормить их, отказал многим умолявшим его и взывавшим к нему, тот будет осужден как не накормивший Христа, потому что и во всех этих Он есть, и в каждом из «меньших» мы питаем Его.

Кто подал сегодня всем всё необходимое, но, имея возможность и завтра сделать то же, пренебрежет кем-либо из братьев и оставит его погибать от голода, жажды и холода, тот оставил умирать и презрел Самого сказавшего: То, что вы сделали одному из этих меньших, Мне сделали.[562]

В приведенном отрывке преподобный Симеон Новый Богослов повторяет мысли, которые можно найти у других святых отцов, в частности у святого Максима Исповедника, который считал, что христианская любовь подразумевает, что нужно любить всех людей без различия, вне зависимости от их нравственных и духовных качеств или отношения к нам.

Наставление святого Симеона восходит к словам Христа, Который, заповедав любить врагов, также добавил: Ибо если вы будете любить любящих вас, какая вам награда? Не то же ли делают и мытари? И если вы приветствуете только братьев ваших, что особенного делаете? Не так же ли поступают и язычники? (Мф. 5, 46-47). Такое равное отношение ко всем людям восходит к примеру Самого Бога, Который, как нам в том же контексте говорит Христос, повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных (Мф. 5, 45). Преподобный Симеон в этом фрагменте приводит в пример Спасителя, Который сделался человеком, пошел на страдания и умер ради того, чтобы спасти всех без исключения людей, и Который во время Своей земной жизни засвидетельствовал о Своей любви как к грешникам, так и к праведникам, как к изгоям (самарянка, мытарь), так и к людям избранным.

Поступать так, любить всех без исключения – значит быть совершенными, как совершен Отец наш Небесный (см.: Мф. 5, 48).

Преподобный Симеон Новый Богослов излагает приведенное выше наставление Спасителя, рассматривает его под другим углом. Он отталкивается от другого евангельского отрывка, в котором Христос, вспоминая Страшный Суд, говорит:

Когда же приидет Сын Человеческий во славе Своей и все святые Ангелы с Ним, тогда сядет на престоле славы Своей, и соберутся пред Ним все народы; и отделит одних от других, как пастырь отделяет овец от козлов; и поставит овец по правую Свою сторону, а козлов по левую. Тогда скажет Царь тем, которые по правую сторону Его: «приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира: ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня; был наг, и вы одели Меня; был болен, и вы посетили Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне». Тогда праведники скажут Ему в ответ: «Господи! когда мы видели Тебя алчущим, и накормили? или жаждущим, и напоили? когда мы видели Тебя странником, и приняли? или нагим, и одели? когда мы видели Тебя больным, или в темнице, и пришли к Тебе?» И Царь скажет им в ответ: «истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне». Тогда скажет и тем, которые по левую сторону: «идите от Меня, проклятые, в огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его: ибо алкал Я, и вы не дали Мне есть; жаждал, и вы не напоили Меня; был странником, и не приняли Меня; был наг, и не одели Меня; болен и в темнице, и не посетили Меня». Тогда и они скажут Ему в ответ: «Господи! когда мы видели Тебя алчущим, или жаждущим, или странником, или нагим, или больным, или в темнице, и не послужили Тебе?» Тогда скажет им в ответ: «истинно говорю вам: так как вы не сделали этого одному из сих меньших, то не сделали Мне». И пойдут сии в муку вечную, а праведники в жизнь вечную (Мф. 25, 31-46). Христос отождествляет Себя со всяким человеком, во-первых, потому, что Он есть во всех людях без исключения (Адам, первый человек, был сотворен по образу Божиему – некоторые святые говорят, что он был сотворен по образу Христа, – и каждый из его потомков носит в себе этот образ). Во-вторых, потому что Он пришел спасти всех без исключения людей, с одной стороны, приняв на Себя человеческую плоть, с другой – пострадав, умерев и воскреснув ради всех людей. В-третьих, потому, что Своим Промыслом Он заботится о каждом человеке (см.: Мф. 6, 25-32).

Обобщая все выводы о таком отождествлении, подчеркивая его пространственную и временную универсальность, святой Симеон обращает внимание на то, что отвергнуть одного человека – все равно что отвергнуть Христа, а оказать милость множеству других, отвергнув одного, значит пройти мимо Христа. Как поясняет преподобный Симеон, Христос неразделен, Он есть Сам весь в каждом нуждающемся. В приведенном отрывке преподобного Симеона прослеживается мысль о единстве человечества в Боге, в соответствии с которым святые воспринимают всех людей как одного, показывая, что невозможно любить одного человека, не любя при этом всех и не допуская, чтобы хотя бы один был лишен этой любви.

Преподобный Симеон Новый Богослов: Кто такие милостивые

Слышите опять: Блаженны милостивые.[563] Кто такие милостивые? Те, кто раздают деньги и кормят бедных? Нет! Тогда кто же? Обнищавшие для Обнищавшего ради нас [564] и, даже если не имеют, что дать, всегда помнящие о бедных, вдовах, сиротах и о болящих, часто взирающие на них и сострадающие, проливающие о них теплые слезы, как говорил Иов: Я плакал о всяком немощном.[565] Они, когда имеют возможность, благотворят с радушием,[566] когда же нет, щедро напоминают всем о том, что служит ко спасению души, подражая сказавшему: Без хитрости я научился, и без зависти преподаю.[567] Их-то и ублажает Господь, как подлинно милостивых. От этого милосердия, словно на очередную ступень, они восходят к совершенной чистоте души.[568]

В приведенном отрывке святой Симеон желает подчеркнуть, что любовь не ограничивается материальной помощью, оказываемой нуждающимся и часто обозначаемой общим термином «милостыня». Преподобный, безусловно, не отвергает такую форму любви и даже считает ее необходимой. В другом месте он пишет: «Кто дал милостыню сотне [бедных], но, имея возможность и другим дать, напоить и накормить их, отказал многим умолявшим его и взывавшим к нему, тот будет осужден как не накормивший Христа».[569]

Но святой обращает внимание на то, что материальная помощь – не единственная форма любви и вспоминает о другой, не менее важной, – милостивости, значимость которой отмечает Христос, упоминая ее в числе блаженств: Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут (Мф. 5, 7).

Если бы любовь сводилась только к материальной помощи, то монахи, отказавшиеся от всех материальных благ, и нищие, также не имеющие никаких средств, были бы лишены всякой возможности проявлять любовь. Для них и для всех людей преподобный Симеон подчеркивает, что любовь может и должна выражаться в виде духовной помощи, оказываемой ближнему.

Такая духовная помощь, во-первых, состоит в том, чтобы быть внимательным к ближнему в различных трудностях, страданиях и испытаниях, которые тот переживает, проявлять к нему сочувствие, находиться рядом, помогать пережить физические, психологические и духовные проблемы, разделяя их с ним. Говоря о таком сочувствии, преподобный Симеон приводит трогательные слова Иова Многострадального: Я плакал о всяком немощном.

Во-вторых, духовная помощь заключается в том, чтобы желать ближнему спасения и содействовать ему в этом. Святой не говорит, что нужно читать нравоучения, но следует рассказать о тех средствах спасения, которым нас научил Спаситель. Отрывок из книги Премудрости Соломона, цитируемый преподобным Симеоном, очень короткий, понятнее он будет, если привести более полный контекст: А вместе с нею пришли ко мне все блага и несметное богатство через руки ее <...> Без хитрости я научился, и без зависти преподаю, не скрываю богатства ее, ибо она есть неистощимое сокровище для людей; пользуясь ею, они входят в содружество с Богом, посредством даров учения (Прем. 7, 11-14).

Больше преподобный Симеон Новый Богослов нам ничего не говорит, но мы можем добавить, что особым средством, позволяющим содействовать спасению ближнего, является молитва. Об этом в наставлениях часто пишут святые отцы, в частности святой Иоанн Газский, который высказывается следующим образом, показывая, что в основании всего – Христос: «Приступим к Богу с сердечным молением о вере и братиях наших, и Тот, Который клялся Собою, что Он всем человеком хощет, чтобы все люди спаслись и достигли познания истины (1 Тим. 2, 4)».[570] О молитве как о главном средстве выражения любви к ближнему говорил и русский духовник XX века архимандрит Сергий (Шевич).

Преподобный Паисий Святогорец: Сострадание приближает нас к Богу

Приближающиеся к страдающим тем самым естественным образом приближаются к Богу, потому что Бог всегда пребывает возле Своих страдающих чад. Бог духовно укрепляет и освобождает от крестов (испытаний) Своих усердных чад, которые помогают поднимать кресты своим собратьям.

Не сострадающие страждущим страдают смертельной духовной болезнью – немилосердием.

Тех, которые не становятся на место своих страждущих собратьев, оставляет Бог, и тогда они падают, получают ушибы и таким образом учатся сострадать. Тогда как те, которые постоянно сострадают и проявляют участие к другим, оставаясь безразличными к самим себе, получают помощь от Бога, и о них заботятся и Бог, и люди.

Безразличные и немилосердные люди, которые думают только о себе, бесчувственно насыщая себя, наполняют одновременно свои сердца большим беспокойством, внутренне страдают от угрызений совести и мучаются уже в этой жизни. Тогда как милосердные, всегда питая своей любовью других, неизменно бывают насыщены любовью Божией и Его обильными благословениями.[571]

В этих выдержках из писем преподобного Паисия Святогорца (1924-1994), посвященных состраданию и милосердию, мы находим ту же мысль, что встречается у святого Максима Исповедника: сострадание приближает нас к Богу, поскольку оно является важнейшим Его свойством. Бог близок к каждому страждущему человеку.

Старец Паисий в приведенных цитатах стремится донести, что сострадание есть источник духовного обогащения, а его отсутствие, напротив, – причина внутреннего обнищания и разрушения.

Такое наставление парадоксально. Сострадание, прежде всего, означает лишение себя некоторых принадлежащих нам благ и, следовательно, обнищание (святой Максим Исповедник сопоставляет это с кенозисом, κένωσις) ради того, чтобы взять на себя горе и боль другого человека.

В то же время сострадание подразумевает, что человек отказывается от внутреннего комфорта или даже от ощущения собственного благополучия ради того, чтобы понести скорби и трудности ближнего или, если он сам при этом страдает, добавить к своим тяготам еще и печали ближнего.

Старец Паисий показывает, что человек, сосредоточенный на собственном благополучии или на собственных проблемах и не замечающий трудностей ближнего, не сострадающий ему, доставляет себе всё новые скорби.

Напротив, человек, который сострадает другим, потому что подражает Богу, уподобляется Ему и соединяется с Ним, тем самым приближаясь к Нему, делается способным воспринять Его благодать и, таким образом, освобождается от тяжести своего креста, его собственные проблемы кажутся не такими серьезными.

Не заботящийся о себе ради заботы о ближних, человек сострадающий, благодаря смирению и самозабвению располагает к себе Бога и ближних так, что они начинают заботиться о нем. Как только такой человек освобождается от самого себя, то есть от своего падшего и греховного «я», в нем находится место для Божественной благодати и он открывается ее благотворному воздействию.

Слова преподобного Паисия, кроме того, подтверждают мысль о том, что исполненный любви человек всегда получает больше, чем отдает, – при условии, что отдает, не ожидая ничего взамен, поистине бескорыстно, до самопожертвования.

Наоборот, боящийся выйти из своей зоны комфорта и не замечающий страданий других людей теряет то, что имеет, и навлекает на себя большое зло. Старец Паисий считает немилосердие болезнью, которая не только приносит страдания, но и ведет к духовной смерти.

Благополучие, в котором нет присутствия ни Бога, ни ближнего, есть не богатство, а беда, потому что она лишает Божественной благодати, которая обретается только в смирении и в любви. Без благодати душа погружается во тьму и мучения.

Сострадающее сердце, наоборот, встречает свет и радость.

Обогатиться, обеднев, обрести духовную радость, разделяя страдания (преподобный Максим Исповедник в этом контексте говорит о «радостном сострадании»), – таков парадоксальный духовный опыт, получить который позволяет сострадание.

В этом состоит один из множества возможных вариантов проведения в жизнь слов Христа: Сберегший душу свою потеряет ее; а потерявший душу свою ради Меня сбережет ее (Мф. 10, 39).

Преподобный Симеон Новый Богослов: Достигнуть того, чтобы относиться к врагам как к друзьям

Иное – не раздражаться в ответ на бесчестия, оскорбления, искушения и скорби, иное – принимать их с благодушием, и иное – молиться за причиняющих нам это, иное же – любить их от души, и другое по сравнению с этим – представлять в уме лицо каждого из них и бесстрастно приветствовать их, как близких друзей, с искренними слезами любви и, конечно, совершенно не находя тогда в душе какого-либо следа неприязни. Выше же того, о чем мы сказали, когда кто-либо и в самое время искушений имеет равное и неизменно одинаковое расположение не только к тем, которые явно обижают, изгоняют, осуждают, оскорбляют его, клевещут и плюют на него, но и к тем, кто надевают на себя внешнюю личину дружбы, втайне же совершают подобные дела, хотя утаиться не могут. Но опять же, я считаю несравненно лучшим этого, когда кто-либо забывает обо всем и, независимо от того, присутствуют ли его обидчики или нет, не помнит ничего из случившегося, но одинаково радушно принимает встретившихся как друзей, с одними беседуя, с другими же вкушая пищу.[572]

Любовь к врагам имеет различные степени. Преподобный Симеон Новый Богослов в приведенном отрывке выделяет некоторые из них, показывая таким образом всю сложность и многогранность этой высокой формы христианской любви.

1. Не раздражаться в ответ на бесчестия, оскорбления, искушения и скорби.

2. Принимать их благодушно.

3. Молиться за причиняющих нам боль.

4. Любить их от души, глубоко и искренне.

5. Помнить о них только хорошее, то есть совершенно не находя в душе по отношению к ним и следа неприязни, но, напротив, любить их как друзей.

6. Когда унижают, обижают, гневаются и даже угрожают, сохранять по отношению к обидчикам ровное отношение, не имея в сердце ни малейшей обиды.

7. Сохранять такое же ровное отношение к тем, кто поступает с нами лицемерно, осознавая их двуличие.

8. Никак не вспоминать случившегося ни в присутствии наших врагов, ни в их отсутствие, встречать их как близких и друзей.

Можно заключить, что любовь к врагам на ее различных уровнях имеет так называемую отрицательную составляющую, которая заключается в том, чтобы сдерживать в себе те чувства и эмоции, из-за которых ближний воспринимается как враг, и положительную составляющую, благодаря которой мы относимся к ближнему как к другу.

Первая является условием второй: мы не сможем относиться к ближнему как к другу, пока не перестанем считать его врагом.

Первой возможно достигнуть только благодаря духовной аскезе, которая в значительной мере подразумевает отвержение себя, точнее, умерщвление страстей, которые являются основанием нашего ветхого человека, составляют его, поддерживают, дают ему силы и привязывают нас к нему. Главные из этих страстей – самолюбие (эгоистичная любовь к себе) и происходящая от него гордость, к которой присоединяется тщеславие, напрямую с ней связанное, причем настолько, что некоторые святые отцы объединяют эти две страсти в одну. Исключительно из-за эгоистичного самолюбия мы замыкаемся на себе и предаемся гордости, остро реагируем на любую критику, упреки (обоснованные или нет), обличение, осуждение, оскорбление, сарказм, обиду и т. д. Именно от самолюбия, гордости и тщеславия возникает эта восприимчивость, слабость души, которая побуждает нас ответить на нападки ближнего и дать волю различным чувствам, противоположным христианской любви, – гневу, ненависти, злобе, раздражению, осуждению и т. д., а они не только разрушают нас изнутри, но и приводят к тому, что агрессия ближних только возрастает.

Человек, поборовший себялюбие, больше не обижается на укоры ближнего и не чувствует необходимости на них отвечать. Такое состояние могло бы привести к появлению в душе холодного равнодушия, которое, разумеется, нельзя считать христианским. Имеющий смирение христианин избегает такого равнодушия. Он равнодушен к критике, другими словами, готов принять любые замечания как справедливые, а любые личные нападки – как заслуженные. Такой христианин склонен видеть в враге благодетеля или, как часто говорят святые отцы, врача своей души, который помогает не только заметить собственные несовершенства, но и исправить их.

Все описанное выше должно сопровождаться прощением, именно благодаря ему возможно забыть случившееся и не таить обиду ни сейчас, ни в будущем.

Преподобный Симеон также упоминает молитву за врагов, она играет важную роль в изменении нашего к ним отношения. Мы молимся за них потому, что считаем их жертвой диавола, толкающего их на зло, и собственных страстей. Так мы перестаем ставить себя на первое место и считать себя жертвой. Наше внимание переключается на другого человека, в нас возрастают и укрепляются жалость и сострадание – эти главные проявления любви. Благодаря молитве между нами и ближним исчезает всякое расстояние и устанавливается тесная духовная связь. Она сначала исходит от нас к ближнему и часто становится взаимной: благодаря молитве за врагов, если она сопровождается смирением и состраданием, их агрессия идет на спад и они постепенно начинают относиться к нам так же, как мы к ним.

Благодаря смирению, прощению и молитве мы достигаем так называемой положительной составляющей любви к врагам, иначе говоря, начинаем считать их нашими друзьями и соответствующе к ним относиться, проявляем к ним ту же любовь, что и к близким. Этого априори трудно достичь, но в приведенном отрывке святой Симеон Новый Богослов дает указание, как именно, этап за этапом.

Древний патерик: Нестяжание – условие любви

Два старца жили вместе, и никогда не было у них распри. Сказал же один другому: «Сделаем и мы распрю, как другие люди». Он же, отвечая, сказал брату: «Не знаю, какая бывает распря». Он же сказал ему: «Вот я кладу кирпич посередине и говорю: он мой, а ты говоришь: нет, он мой. Это и будет началом». И сделали так. И говорит один из них: «Это мой». Другой же сказал: «Нет, это мой». И сказал первый: «Да, да, он твой, возьми и ступай». И разошлись и не могли вступить в распрю между собою.[573]

Желание присвоения чего-либо, изначально нам не принадлежащего, с одной стороны, весьма распространено, с другой – это хорошо известная причина конфликтов.

Французский философ Жан-Жак Руссо в «Рассуждении о происхождении и основаниях неравенства между людьми» называет такое желание первопричиной всего зла гражданского общества, которое сам обличает: «Первый, кто, огородив участок земли, придумал заявить: „Это мое!“ – и нашел людей достаточно простодушных, чтобы тому поверить, был подлинным основателем гражданского общества. От скольких преступлений, войн, убийств, несчастий и ужасов уберег бы род человеческий тот, кто, выдернув колья или засыпав ров, крикнул бы себе подобным: „Остерегитесь слушать этого обманщика; вы погибли, если забудете, что плоды земли – для всех, а сама она – ничья!“»[574]

Такое желание лежит и в основе многих межличностных конфликтов: несметное число семей распалось из-за споров о наследстве, тысячи пар разошлись из-за проблемы разделения имущества, множество соседей находятся в состоянии войны и ведут нескончаемые земельные споры и т. д. Все эти конфликты сопровождаются поступками, чувствами и эмоциями, которые противны христианской любви: неприятие другого человека, вражда, ненависть, злоба, различные оскорбления и агрессия. Желание овладеть и присвоить себе тесно связано с двумя страстями, которые святые отцы называют величайшими, – жадностью и корыстолюбием. Добродетель, им противоположная и призванная в духовной жизни их собой вытеснить, – нестяжание, которое обозначает не столько нищету, когда человек ничем не владеет, сколько способность не привязываться к вещам и не желать обладать бо́льшим. Для приобретения этой добродетели требуется немало усилий и подвигов ввиду естественной склонности ветхого, грешного, человека не только привязываться к своему имуществу, но и всегда желать заполучить еще больше. Такую двойственность можно объяснить, с одной стороны, удовольствием, которое человек получает от владения чем-либо, с другой, как и большинство страстей, – страхом смерти.

Небольшая выдержка из патерика очень образно и с юмором иллюстрирует, как благодаря нестяжанию любые распри и конфликты становятся невозможными и как не дать волю противоположным христианской любви эмоциям и чувствам. От нестяжания (у того, кто имеет эту добродетель) рождается желание тут же поделиться с ближним тем, что есть, отдать безвозмездно, потому что человек осознаёт, что у него нет ничего своего, что стяжание не приносит ему никакой пользы, что желание ближнего важнее принадлежащих обществу благ.

Преподобный Порфирий Кавсокаливит: Любовь не требует взаимности

Счастлив тот монах, который научился всех любить втайне. Он не требует любви от других, его не интересует, любят его или нет.

Ты же люби всех, и внимательно, втайне, внутренне наблюдай: не потерял ли ты эту любовь? Изливай свою любовь на всех. И придет час, когда ты уже не будешь понуждать себя к любви. И ты почувствуешь, что все тебя любят. В одной мирской песне есть такие слова:

Понимай это духовно. Изливай из своего сердца любовь Христову. Это естественно.

Некоторые из монашествующих, особенно монахини, говорят:

– Ты меня любишь?

– Почему ты меня не любишь?

Ну и ну! Как это далеко от любви Христовой! Нищета, духовная нищета.

Пусть тебя никогда не беспокоит, любят тебя или нет. Только ты сам будь преисполнен Христовой любовью ко всем. И тогда таинственно происходит перемена, все в целом меняется.[575]

В наше время люди хотят, чтобы их любили, и в этом терпят неудачу. Истина же состоит в том, чтобы интересоваться не тем, любят ли тебя, но любишь ли ты сам Христа и людей. Только так может наполниться существующая в душе пустота.[576]

Люби Бога и людей. Ты видишь, что́ здесь творит любовь Христова? Не задавайся вопросом: «А другие меня любят?» Если ты первой полюбишь их, то знай, что и они тоже полюбят тебя.[577]

Истинная духовная любовь одновременно свободна, бескорыстна и нелицеприятна. Христианин не должен ожидать в ответ на свою любовь такой же любви, потому что любовь свободна, к ней нельзя принудить, она – одно из важнейших проявлений свободы личности. Не ожидать взаимной любви – значит любить человека бескорыстно, полностью уважая его свободу.

Христианин не должен любить в надежде получить что-либо взамен, включая благосклонное расположение того, кого он любит. В противном случае любовь будет носить следы страсти, эгоизма, в каком-то смысле напоминать сделку. Всякая любовь, требующая чего-либо взамен, включая ту же любовь или просто внимание, – это псевдолюбовь, это, как пишет старец Порфирий, любовь, которая терпит неудачу.

Христианин должен любить не только непредвзято и бескорыстно, но и не думая о собственной выгоде или о возможном ущербе. Кроме того, он должен быть способен любить, не ожидая, пока полюбят его, любить просто так, зная, что его не любят или, возможно, даже ненавидят. По этой причине святые отцы называют любовь к врагам наиболее совершенной формой любви – она, безусловно, непредвзята.

Любить – значит быть способным полностью отдавать себя другому человеку. Христианская любовь подразумевает полное отвержение себя. Она связана со смирением. Нельзя истинно любить другого человека, не забывая о себе и не ставя себя на последнее место.

Помнить и думать о себе, по мнению старца, следует только в нескольких случаях: чтобы задавать себе вопрос, любим ли мы прежде всего Христа и ближних, и чтобы каяться, если этого не делаем, стараться больше наблюдать за собой.

Наша душа извлекает больше духовной пользы не когда ее любят, а когда любит сама; удивительно, но такое отвержение себя, добровольное обнищание представляет собой богатство. Любовь становится более естественной, когда непредвзята, потому что ничего не подсчитывает; более непосредственной, потому что ничего не ждет; она развивается и усиливается, потому что черпает энергию не у того, кем желает обладать, а у самой себя.

Поразительно, но, желая любви ближнего, мы ее не обретаем, потому другой чувствует, что наша любовь исполнена корысти, мы ее ищем, хотим в определенном смысле от него получить то, что нам нужно. В этом случае ближний чувствует, что мы стараемся его заставить полюбить, он закрывается, чтобы сохранить свою свободу. Совершенно иначе получается, когда мы не ищем любви ближнего, – и тогда бываем любимы: другой человек чувствует, что наша любовь чиста, она желает ему добра, ни к чему его не принуждает, но полностью уважает его свободу.

Старец Порфирий напоминает, что образец и пример той любви, к которой нужно стремиться, мы видим в Христовой любви. Отвергнув богатство Своего Божества, получив взамен только нищету человечества, Господь любит всех людей и при этом знает, что не все будут любить Его в ответ – более того, ни один из тех, кто возлюбит Его, не сможет любить Его в той же мере, в какой Он любит нас.

Преподобный Максим Исповедник: Любовь объединяет людей, разделенных и разобщенных грехом

Лишь она [любовь] одна, по правде говоря, показывает, что человек создан по образу Творца, мудро подчиняя нашу волю разуму, а не склоняя разум к ней, и увещевает волю следовать природе, ничуть не восставая против нее, – именно так можем мы обрести с Богом и другими людьми одну волю и одно желание, как имеем уже одну природу, и никакого с Богом и друг другом не иметь разлучения <...>. Ведь обманувший человека диавол, зловредной хитростью прельстив его через себялюбие и наслаждение, сначала разлучил его волю с Богом и с другими людьми и извращением прямоты расчленил и рассек природу на множество мнений и фантазий, а со временем возвел в закон искание и нахождение всяческих видов зла, направляя на это и наши силы; и для постоянства зла дал ему опору в несогласии стремлений всех людей, после чего сразу склонил человека обратить природное движение и устремиться вместо разрешенного к недозволенному; он коварно заманил его в три главные начальные виды зла, порождающие, попросту говоря, все пороки, а именно – неведение, себялюбие и властолюбие, сцепленные друг с другом и взаимно друг друга поддерживающие. Ибо из неведения Бога возникает себялюбие, из него – стремление к власти над сродными (на это и возразить нечего), причем человек создает в себе эти пороки злоупотреблением собственными силами – умом, страстным желанием и яростью; а должно разумом, вместо неведения, стремиться единственно к Богу по исканию воли; желанием – очистившись от страсти себялюбия, поспешать с охотою к одному Богу; яростью же, отделенной от желания властвовать, бороться ради достижения одного Бога; и так сотворить себе Божественную и блаженную любовь, из этого всего происходящую и все это осуществляющую, которая боголюбивого соединяет с Богом и делает богом.

Раз по собственному желанию человека и по диавольскому обману случилось такое зло с человеком, Бог, и создавший нашу природу, и мудро исцеляющий ее, если она страдает от порока, по Своей любви к нам уничижил Себя Самого, приняв образ раба (Флп. 2, 7), и без изменения соединил с Собой по ипостаси нашу природу, <...> возобновив силу любви и соединения людей с Собой и друг с другом, эту противницу себялюбия, которая и есть мать и первого греха, и первого сотворения диавольского, и проистекающих из нее страстей, и таковой познаётся; кто, соделав себя достойным Бога, уничтожил ее любовью, тот с нею вместе погубил и все разнообразие грехов, не имеющих кроме нее ни иного основания, ни причины бытия. Ведь такой человек не ведает превозношения, порока составного и странного, свидетельствующего о богопротивном самодовольстве, не знает он и любви к неустойчивой славе, которая ею кичащихся увлекает в своем падении, добровольным же благожелательством и сочувствием к сродным истощает в себе зависть, которая сначала по справедливости истощает предающихся ей, а гнев, кровожадность, злобную раздражительность, коварство, притворство, насмешничество, злобу и жадность, да и все пороки, которыми единый человек разделен на части, он в себе искоренил.

Ведь с удалением себялюбия – начала, как я сказал, и матери, удаляются обычно и все пороки, из него рождающиеся и за ним следующие; а раз его нет, то никакой вид порока, или хотя бы след его, не может существовать, и вместо них являются все виды добродетели, составляющие силу любви, которая соединяет разделенное и воссоздает человека в единстве смысла и образа бытия, уравнивая и сглаживая во всех людях всякое неравенство и различие, привнесенное волей, и должным образом приводя к тому похвальному неравенству, в котором каждый доброжелательно привлекает к себе ближнего и ценит его выше себя в той же степени, в какой раньше его отталкивал и стремился сам возвыситься, а себя самого добровольно от себя отделяет разобщением с теми логосами и свойствами, которые в нем по произволу мыслятся отдельными, и приводит к единой простоте и одинаковости, в которой никто никоим образом ни в какой мере не отделен от общего, но каждый каждому, и все всем, и более Богу, нежели друг другу, являются единым.[578]

Для людей, незнакомых с рассуждениями преподобного Максима Исповедника, чтение приведенного отрывка может представлять трудность ввиду нескольких технических терминов, встречающихся в тексте. В первую очередь следует их разъяснить.

– Под «себялюбием» понимается эгоистичная любовь к себе, ее преподобный Максим считает главной страстью и матерью всех других.

– «Желание» – это устремление нашей личной воли и, следовательно, ориентир, направляющий наши решения, мысли и поступки.

– Логос человеческой природы есть то, что в основополагающем, подлинном смысле определяет ее с духовной точки зрения и относительно Бога.

Логос выражает волю Бога о людях, а также важнейшую цель, к которой Бог призвал человека, создавая его.

Какими бы ни были обстоятельства, логос человеческой природы неизменен, ни грех прародителей, ни страсти их потомков его не изменили.

– Желание, ввиду того что принадлежит свободной воле, наоборот, подвержено изменению. Оно может как совпадать, так и не совпадать с логосом природы.

Когда желания всех людей совпадают с логосом их природы, который общий для всех, они становятся единым целым и демонстрируют общность воли: духовно они желают одного и того же, и это желание совпадает с тем, к чему стремится их природа, и с волей Бога, а также взглядов – у них одно видение мира и один идеал.

Наоборот, когда желание не совпадает с логосом, что выражается через грехи и страсти, люди отдаляются от Бога и друг от друга, и их единая природа в каком-то смысле разделяется и делится на «противоположные друг другу части». Это разделение выражается в несовпадении и столкновении взглядов, желаний, чувств. Каждый думает, желает и чувствует только в контексте самого себя, его цель – утвердить собственную индивидуальность, получить эгоистичное удовольствие, что происходит практически всегда, когда человек противопоставляет себя другим, стремится доминировать над ними и их эксплуатировать.

Святой Максим Исповедник в приведенном тексте показывает, какую роль в этом двойном процессе играют любовь и противоположное ей себялюбие.

Первородный грех, в котором ключевую роль, по мнению преподобного, сыграло себялюбие, по наущению диавола («сеятеля раздора», согласно этимологии греческого слова διάβολος) разрушил это единство, отделив человека от Бога и себе подобных и, следовательно, расколов человеческую природу. Потомки Адама унаследовали жизнь, на которой свой след оставил грех, из-за него утверждается и усиливается эгоистичная любовь человека к себе, в противоположность Богу и ближним.

Соединив человеческую природу со Своим Божеством, Слово, Сын Божий, избавил ее от этого недуга: из любви сделавшись человеком и совершив дело нашего спасения (Господь добровольно пошел даже на страдания, Страсти, и смерть), сохраняя (из той же любви к Отцу и людям) единство Своей человеческой воли и воли Божественной, не поддавшись ни одному искушению, не совершив никакого греха, не впустив в Свое сердце ни одну страсть, Он дал людям силу избавиться от самолюбия и, благодаря любви, вновь достигнуть того, чтобы их желания совпадали с логосом, и тем самым обрести утраченное единство с Богом и между собой, а также единство своей человеческой природы.

Преподобный Максим далее показывает, как любовь – антоним себялюбия – позволяет искоренить все проистекающие из него страсти. Он особенно отмечает страсти, являющиеся причиной разделения, разобщения, столкновения: гордость, из-за которой человек ставит себя на один уровень с Богом и выше ближних; тщеславие, из-за которого каждый несправедливо считает себя важнее других людей и становится объектом их саркастических насмешек, и другие страсти, связанные с чувством соперничества: гнев, все формы агрессии и корыстолюбие, из-за которых человек присваивает себе, и часто в ущерб ближнему, те блага, которые следовало бы разделить между всеми.

Как только страсти будут побеждены, начнут появляться противоположные им добродетели, так как, по мнению святого Максима Исповедника, добродетели согласуются с естественным состоянием человека – страсти вытеснили их лишь после грехопадения.

Благодаря любви и связанным с ней добродетелям желания человека вновь совпадают с логосом, восстанавливается единство человека с Богом и с ближними, люди возвращаются к тому первоначальному состоянию, когда все их желания становятся общими, согласуются между собой, когда они мыслят, чувствуют и поступают одинаково по причине того, что в основе их мировоззрения лежит знание Бога и к Богу устремлена их жизнь.

Преподобный Максим Исповедник в приведенном отрывке показывает, как любовь не только устанавливает равенство там, где страсти в своих различных формах создавали неравенство между людьми, но и вытесняет негативное неравенство, основанное преимущественно на гордости, которая есть первый плод себялюбия (когда человек считает себя выше других), равенством положительным и похвальным, когда каждый, напротив, видит ближнего лучше самого себя и стремится служить ему.

Итак, все люди оказываются едины в общности, основа которой Бог, они мыслят, желают и поступают больше не эгоистично, в собственных интересах и ради собственной выгоды, но ища пользы и блага ближнего, в согласии с Богом и другими людьми.

Преподобный Макарий Великий: Создать единое тело, члены которого дополняют друг друга

Посему братия, если что делают, должны быть во взаимной любви и в радости. Кто работает, тот о молящемся пусть говорит так: «Сокровище, которым владеет брат мой, есть общее; следовательно, владею им и я». И кто молится, тот о читающем пусть говорит так: «Чем воспользуется он в чтении, то и мне послужит в пользу». И кто работает, тот пусть говорит опять следующее: «В услуге, какую оказываю, общая есть польза». Как членов телесных много, и они составляют одно тело, и взаимно помогают друг другу, и каждый член исполняет собственное свое дело; сверх того, глаз смотрит за целое тело, и руки работают за все члены, и ноги ходят, нося на себе все части тела, а иной член состраждет другим, – так пусть будут и братия между собою. И кто молится, тот да не осуждает работающего за то, что он не молится. И кто работает, да не осуждает молящегося, говоря: «Он продолжает молитву, а я работаю». И кто прислуживает, да не осуждает другого. Напротив того, каждый, что ни делал бы он, пусть делает во славу Божию. Читающий с любовию и радостию да взирает на молящегося, рассуждая так: «Он и обо мне молится». А молящийся так да рассуждает о работающем: «Что делает он, то делает для общей пользы». И таким образом, великое единогласие, мир и единодушие могут всех между собою содержать в союзе мира, и можно будет жить друг с другом в праводушии и простоте, привлекая на себя Божие благоволение.[579]

Люди имеют разные способности, черты и духовные дарования, – это факт. Принимая во внимание такую неодинаковость людей, мы можем выделить два типа отношений к ближнему.

С одной стороны, из-за описанных различий к ближнему можно относиться с осуждением и неуважением, отдаляться или отстраняться, начать превозноситься и считать ближнего хуже себя, также могут возникать гордость, зависть, досада или злоба. Следствием всех этих негативных чувств становится не просто неравенство, но и противостояние и в конечном итоге разобщение. Единым источником подобных эмоций является страсть, именуемая святыми отцами самолюбием, иными словами – любовь к себе, или попросту эгоизм.

С другой стороны, различия между людьми можно видеть не в отрыве друг от друга, а в совокупности, связывая их между собой, чтобы они стали источником не взаимного отчуждения, противостояния и разделения, но, наоборот, сплочения, единомыслия и единства.

Именно к такому, второму, типу отношения к ближнему, вслед за апостолом Павлом, призывает нас преподобный Макарий Великий.

Так относясь к ближнему, мы осознаём, что принадлежим к одной природе, которую Творец наделил особыми дарованиями, желая, чтобы они принадлежали всем. Мы также осознаём, что вместе образуем одно тело, члены которого, если рассматриваются отдельно от других, кажутся мелкими и бессмысленными; если же они действуют независимо друг от друга, кажутся ненужными; однако если они едины, то, напротив, образуют друг с другом полное, гармоничное и прекрасное целое.

Такое отношение, настаивает преподобный Макарий Великий, подразумевает, чтобы каждый уклонялся от осуждения ближних, старался не презирать их за то, что сам же о них надумал, и не завидовал их реальным успехам или достижениям.

Подобное отношение, кроме того, предполагает смирение, благодаря которому каждый, с одной стороны, принимает свои немощи и недостатки, а с другой – не хвалится достоинствами и сильными сторонами.

Чтобы видеть различия друг друга в их целостности, также необходима любовь: нужно делиться с ближним тем, чего у него меньше, а у нас с избытком, а также снисходить к его немощам, по возможности поддерживать его и помогать ему.

Более того, следует четко понимать, что у всех нас чего-то больше или меньше, чем у ближнего, потому что каждому присущи определенные качества и черты, которых нет у другого человека. Делясь и обмениваясь друг с другом опытом, мы взаимно обогащаемся, каждый начинает осознавать и ценить свои положительные черты, какой бы природы они ни были и к какому уровню ни относились. Если раньше, из-за иерархизации отношений между людьми, противоборства и соперничества, каждый человек обесценивался, то теперь каждый приобретает значимость, чувствует, что у него есть свое незаменимое место в обществе, радуется, делясь тем, что есть у него, и обогащается тем, чего ему недостает.

Преподобный Макарий Великий в приведенном отрывке описывает образ мыслей и поведения, которому надлежало бы быть привычным и естественным для христиан, образующих в Церкви тело Христово. Достигнуть этого идеала трудно, но благодаря ему наши различия могут послужить источником общего обогащения и стать для мира, в котором царит дух соперничества и борьбы, примером настоящей солидарности.

Святитель Григорий Нисский: Милость как источник равенства и мира

Милость есть исполненное любви расположение к претерпевающим со скорбью что-либо для них обременительное. Ибо, как жестокость и зверство имеют началом ненависть, так и милость некоторым образом происходит от любви и ее только имеет своим началом. И если кто в точности исследует отличительное свойство милости, то найдет, что это усиление исполненного любви расположения, соединенное с ощущением печали. Иметь общение в хорошем заботятся все одинаково, и враги, и друзья; но желать участвовать в прискорбном свойственно только обладаемым любовью. А из всех привязанностей в этой жизни могущественнейшею признаётся любовь, и милость есть усиление любви. Конечно, в собственном смысле достоблажен, у кого душа в таком расположении, как у достигшего самого верха добродетели. <...> Если, предположим так, во всех произойдет такое соотношение души с униженным, то не останется уже ни высшего, ни низшего, и жизнь не будет делиться по противоположности имен; не отяготит человека бедность, не унизит рабство, не опечалит бесчестие, потому что все у всех будет общее; и равенство прав, и свобода говорить водворятся в жизни человеческой, когда изобилующий добровольно сравняется с недостаточным. Если же будет сие, то не останется никакого предлога к вражде; бездейственна тогда зависть; мертва ненависть, чужеземцами соделаются тогда злопамятство, ложь, обман, война – все эти порождения похоти иметь у себя больше. По истреблении же оного несострадательного расположения, конечно, подобно какому-то худому корню, исторгнуты будут и отпрыски порока, а по искоренении дел лукавых на место их выступит целый список всего доброго: мир, правда и весь ряд представляемого наилучшим.[580]

Святой Григорий, живший в IV веке, получил блестящее классическое образование, готовил себя к тому, чтобы стать оратором, но был возведен в сан епископа своим юным братом Василием, архиепископом Кесарии Каппадокийской. Человек высокой культуры, наделенный многими талантами, он написал множество замечательных богословских трудов. При этом святитель, как и его брат Василий Великий, активно помогал нуждающимся. Братья Григорий и Василий были воспитаны примером своих благочестивых родителей, которые, принадлежа к знатному и богатому роду, взяли за правило следующие принципы: жить жизнью смиренной, не обнаруживая своего социального положения; вести себя подобно нищим; давать пишу алчущим и кров странникам.

Несомненно, причины социального неравенства в меньшей степени восходят к факторам политическим и экономическим, в большей – к духовным, точнее, к определенным страстям. Первая из этих страстей – себялюбие (эгоистичная любовь к себе), которое противоположно христианской любви. Себялюбие заставляет нас внезапно отдалиться от людей, затем совсем отстраниться, начать превозноситься, потом доминировать над ними и использовать их в своих целях (от самых серьезных до незначительных). В этом состоит причина возникновения в обществах и между ними политического неравенства и экономической эксплуатации, а также насилия (физического и психологического), которое обусловлено несправедливостью угнетающих по отношению к угнетаемым. От самолюбия также рождается дух доминирования, соперничества и отчуждения, обитающий как в профессиональной среде, так и в семьях, и их разрушающий. Из-за страсти самолюбия мы думаем только о себе, поэтому другие люди интересуют нас только в той мере, в какой могут быть нам полезны. Они становятся для нас средствами и инструментами, и именно в этом состоит преступление против любви.

Единственным лекарством от самолюбия, по мнению святителя Григория, может служить милость – одна из высочайших форм христианской любви. Но это лекарство является для нас мучительным, потому что вынуждает выйти из зоны комфорта и преодолеть эгоизм, отрезвляющим – так как заставляет усомниться в своем не соответствующем реальности превосходстве, убежденность в котором дает нам силы и обеспечивает равновесие, горьким – поскольку вынуждает забыть о себе, а также вникнуть в проблемы и боль ближних, хотя мы можем этого избежать. Проявлять милость – значит разделять не только радость других людей, но и их страдания. Только такое разделение можно назвать истинным. Милость восстанавливает не только равенство между людьми, существующее ввиду их природы, сотворенной Богом, но также общность и единство между ними, которые были бы присущи природе человека, если бы он не был рабом греха и страстей.

Преподобный Силуан Афонский: Любовь к врагам

Душа не может иметь мира, если не будет молиться за врагов. Душа, наученная молиться от благодати Божией, любит и жалеет всякую тварь, и особенно человека, за которого страдал Господь на кресте и болел душою за всех нас. <...>

Молю вас, испытайте. Кто вас оскорбляет, или бесчестит, или отнимает что ваше, или гонит Церковь, то молитесь Господу, говоря: «Господи, все мы – создание Твое; пожалей рабов Твоих и обрати их на покаяние», – и тогда ощутимо будешь носить в душе своей благодать. Сначала принудь сердце свое любить врагов, и Господь, видя доброе желание твое, поможет тебе во всем, и сам опыт покажет тебе. <...>

Если будешь молиться за врагов, то придет к тебе мир; а когда будешь любить врагов, то знай, что благодать Божия живет в тебе большая. <...>

Наученный любви от Духа Святого всю жизнь скорбит о людях, которые не спасаются, и много слез проливает о народе, и благодать Божия дает ему силы любить врагов. <...>

Ты говоришь: «<...> Как же я буду его любить?» А я тебе на это скажу: «Бедная твоя душа не познала Бога; не познала, как Он много нас любит и желанно ждет, чтобы все люди покаялись и спаслись».

«Господь есть любовь и дал на землю Духа Святого, Который учит душу любить врагов и за них молиться, чтобы и они спаслись. Это и есть любовь».[581]

Как мы уже говорили, все религии в той или иной мере учат любить ближних, но любить врагов учит только христианство. Любить ближнего – уже задача не из простых. Тем не менее этого не всегда бывает достаточно для воплощения в жизнь христианского идеала. Сам Господь Иисус Христос нас предостерегает: И если любите любящих вас, какая вам за то благодарность? ибо и грешники любящих их любят (Лк. 6, 32). Христос решительно отвергает логику Ветхого Завета: Вы слышали, что сказано: «люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего». А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас (Мф. 5, 43-44).

Этой заповеди Спасителя часто не уделяли особого внимания по причине того, что ее слишком трудно исполнить. Но в духовной жизни и наставлениях святого Силуана (1866-1938), русского монаха, подвизавшегося на Святой Горе Афон, она занимает центральное место. По мнению старца, любовь к врагам есть мерило настоящей любви, истинного познания Бога и единения с Ним. Следовательно, не любящий своих врагов не может делать вид, что любит ближних. Он также не может притворяться, что ведает Бога, так как ведать Бога – это по собственному опыту знать, что Бог равной любовью любит всех людей, как хороших, так и плохих, что Он никогда не оставляет последних и всегда готов простить им их ошибки. Он также не может делать вид, что находится в единении с Богом, так как, чтобы быть в союзе с Ним, нужно подражать Его любви ко всем людям.

Заповедь любить врагов, безусловно, является наиболее трудной для исполнения, поскольку она совершенно противоречит нашему эгоистичному самолюбию и связанной с ним гордости. Любить ближнего человеческой природе не свойственно – в противном случае Христос не оставил бы нам такую заповедь, – но любить врагов, как представляется, для нашей природы противоестественно. На предсказуемый вопрос «Как же я буду его любить?» преподобный отвечает, что Бог Сам учит нас такой любви: Христос, пострадавший и умерший на кресте за всех без исключения людей, являет для нас пример, и Сам Дух Святой учит нас любить врагов. Любить врагов – это благодать. И чтобы получить ее, мы должны сначала понуждать себя их любить, а наилучший способ научиться любви к врагам – молиться за них. В молитве Дух Святой наставит нас и поможет возрасти в этой любви.

Для людей, живущих в изъязвленном ненавистью, конфликтами, соперничествами и войнами мире, завет Христа любить врагов, важность которого, руководствуясь личным опытом, подчеркивает святой Силуан Афонский, является единственной возможностью обрести мир внутренний и внешний. Спасти мир сможет только любовь – безусловная, дарованная Богом, и по благодати преподанная всем людям.

Святитель Николай Сербский: Благослови врагов моих, Господи

Благослови врагов моих, Господи. И я их благословляю и не кляну.

Враги мои в объятия к Тебе подталкивали больше, чем друзья. Друзья привязывали меня к земле, а враги отрывали от земли и разрушали все надежды мои на землю.

Они сделали меня чужестранцем в царствах земных и ненужным обитателем земли. Как гонимый зверь быстрее находит более надежное убежище, чем не гонимый, так и я, гонимый врагами, нашел самое надежное убежище, скрывшись под Твой шатер, где ни друзья, ни враги не могут погубить душу мою. Благослови врагов моих, Господи. И я их благословляю и не кляну.

Они вместо меня исповедовали грехи мои перед миром.

Они бичевали меня, когда я не решался бичевать сам себя.

Они мучили меня тогда, когда я бежал от мучений. Они поносили меня тогда, когда я сам себе льстил. Они плевали в меня тогда, когда я гордился собой.

Благослови врагов моих, Господи. И я их благословляю и не кляну.

Когда я строил из себя мудреца, они называли меня глупцом.

Когда я делал вид, что силен, они насмехались надо мной, как над карликом.

Когда я хотел быть предводителем людей, они отталкивали меня на задний план.

Когда я спешил обогатиться, они меня хватали железной рукой.

Когда я собирался спокойно спать, они будили меня.

Когда я строил дом для долгой и спокойной жизни, они разрушали его и прогоняли меня прочь.

Воистину, враги оторвали меня от этого мира и направили руки мои, чтобы я попытался коснуться одежд Твоих.

Благослови врагов моих, Господи. И я их благословляю и не кляну.

Благослови их и умножь их; умножь их, и еще больше ожесточи их против меня –

чтобы мое бегство к Тебе было необратимым;

чтобы моя надежда на людей порвалась, как паутина; чтобы смирение полностью воцарилось в душе моей;

чтобы сердце мое стало могилой двух моих злобных близнецов: гордыни и гнева;

чтобы все богатство свое собирал я на небе;

ах, чтобы когда-нибудь освободился я от самообмана, который и впутал меня в страшную сеть жизни обманчивой!

Враги научили меня тому – а это мало кто знает, – что нет у человека в мире врагов, кроме него самого.

Лишь тот ненавидит врагов, кто не знает, что враги – это не враги, а суровые друзья его.[582]

Святитель Николай Сербский видит еще одну причину любить наших врагов в той духовной пользе, что мы можем извлечь из их враждебного к нам отношения. Святой не говорит, что нужно использовать их или продолжать считать врагами. Речи также не идет о том, чтобы только мириться с ними, терпеть их нападки, но о том, чтобы любить их как благодетелей, помогающих нам духовно вырасти, и наконец начать относиться к ним как к друзьям (даже если они «жестокие друзья», причиняемые ими страдания – цена, которую мы платим за их неосознанные благодеяния) или даже к друзьям, от которых мы получаем больше, чем от наших обычных друзей.

В приведенном отрывке святитель Николай Сербский обобщает наставления, которые можно найти во многих святоотеческих трудах, и прежде всего изложенные в патериках, в которых те, кто нас осуждает, обижает, злословит и поступает несправедливо по отношению к нам, изображаются как врачи, содействующие исцелению наших душ и спасению.

По мнению святого Николая Сербского, важнейшая заслуга врагов состоит в том, что они помогают нам преодолеть эгоизм и любовь к миру и тем самым стать ближе к Богу.

Преследуемые, мучимые и гонимые врагами, мы больше не привязываемся к миру, чувствуем себя ему чуждыми, ненужными, больше ничего от него не ждем, мы вынуждены бежать и искать убежища в другом мире, Царстве Божием.

Терпя скорби, мы становимся сильнее и достигаем того, что больше не поддаемся им, не даем завладеть нашей душой, внушить нам страх, заставить подчиниться страстям, из-за них нам хочется сбежать (как пишет преподобный Максим Исповедник, бегство от печалей может возбуждать в нас столько же страстей, сколько и поиск удовольствия).

Враги также открывают нам глаза на мнимую тишину этого мира, помогают увидеть и ощутить мир более настоящий и глубокий, «исходящий свыше».

Враги не дают нам приобретать материальные богатства и увлекаться ими, благодаря им мы, наоборот, собираем себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляют и где воры не подкапывают и не крадут (Мф. 6, 20).

Враги избавляют нас от иллюзии, заставляющей верить в тихую, безмятежную и счастливую земную жизнь, помогают узнать вечную и блаженную жизнь, причастниками которой Христос делает живущих с Ним.

Когда мы слышим их укоры, критику, упреки, оскорбления в наш адрес, наше тщеславие и гордость ослабевают и мы становимся смиреннее. Враги испытывают наше терпение, и оно закаляется. Мы становимся менее раздражительными и более кроткими.

Очистившись от страстей, человек осознаёт, что они были оружием, которое он сам направлял на себя, что он свой самый страшный враг, потому что осуждает себя на духовную гибель. Он также приходит к пониманию, что мысль, будто ближние хотели ему навредить, была очередной иллюзией, от которой, как ни парадоксально, его освободили враги.

Авва Евагрий: Всякого человека считать за бога после Бога

Блажен монах, который всякого человека считает за бога после Бога.

Блажен монах, который смотрит на спасение и преуспеяние всех с великой радостью, как на свои собственные.

Монах есть тот, кто, удалившись от всех, со всеми соединен.

Монах есть тот, кто считает себя единым со всеми, поскольку он желает видеть в каждом без исключения самого себя.[583]

Эти мысли аввы Евагрия Понтийского обращены к монахам по той единственной причине, что он сам и его слушатели были монахами. Но их значимость универсальна, и они также применимы ко всем христианам. Тот факт, что эти наставления адресованы монахам, только придает им более парадоксальный характер (и таким образом обращает на них внимание), потому что монах – это, по определению, человек, отрекшийся от мира и живущий в одиночестве (слово «монах» происходит от греческого μόνος, то есть «один»). Авва Евагрий стремится донести, что бежать от мира и жить в обществе людей не означает уклоняться от самих людей, лишить себя социального взаимодействия, то есть не означает пресечь любые отношения с людьми. Следовательно, все христиане, включая монахов, должны иметь духовную связь с себе подобными, и авва Евагрий в своих рассуждениях указывает несколько причин тому.

Христианин приобретает чувство единства со всеми через видение себя в каждом, иначе говоря, когда он считает, что радости и скорби брата – это его собственные радости и скорби, что недостатки и достоинства ближнего также его собственные плюсы и минусы, и даже, о чем свидетельствуют святые, что грехи и спасение ближнего – это его грехи и его спасение (поэтому авва Евагрий говорит: «Блажен монах, который смотрит на спасение и преуспеяние всех с великой радостью, как на свои собственные»). От такого чувства общности рождается любовь, и также наоборот – любовь, которую человек имеет к ближнему, укрепляет чувство общности.

В числе объяснений этого чувства общности и способности видеть себя в каждом человеке можно отметить и единство человеческой природы, на что часто указывают отцы, в частности отцы-пустынники, к которым относился Евагрий. Можно вспомнить поразительные слова одного из этих святых, имя которого до нас не дошло: «Двадцать лет провел я, борясь с помыслом, чтобы на всех людей смотреть как на одного».[584] Такая борьба объяснялась тем, что чувство общности подразумевает победу над эгоизмом, что, в свою очередь, приводит к очищению души от страстей. Единство человеческой природы, которое ощущают люди духовные, является не только биологическим или филогенетическим (все люди произошли от одного отца, Адама), но и духовным, что можно понимать в трех аспектах. Во-первых, все люди сотворены по образу Божиему и носят в себе этот образ; во-вторых, они призваны, ввиду того что созданы по образу Божиему, уподобиться Богу и сделаться богами по благодати; наконец, они также призваны стать чадами Божиими по усыновлению и, соответственно, братьями и сестрами во Христе по благодати.

К этому можно добавить последнюю сентенцию Евагрия Понтийского из приведенных ранее: «Блажен монах, который всякого человека считает за бога после Бога» – другими словами, тот, кто в каждом человеке видит Бога и Его возможного сына или дочь. Евагрий уточняет: «...бога после Бога», чтобы мы ни в коем случае не приняли человека за Бога, так как человек может стать богом только по благодати, а Бог един по Своей сущности. Следует уточнить, что человек становится не богом по сущности, по естеству, поскольку это невозможно, но богом по благодати – в Боге, с Его помощью и для Него; напротив, если бы человек сделался Богом сам и для себя, то уподобился бы диаволу и повторил Адамов грех.

Считать всякого человека за бога после Бога прежде всего означает, что, взирая на ближнего, мы должны держать в уме, что цель его жизни – Бог и что в Боге он приобретает ценность. Следовательно, нужно в первую очередь почитать Бога.

Кроме того, почитать ближнего следует с тем намерением, чтобы видеть в нем не его падшую природу, а видеть его таким, каким он призван стать и всегда, каким бы ни было его состояние, способен стать благодаря свободе и благодати. Такое наставление созвучно с советом, который дают многие святые отцы и который напрямую связан с заповедью любви, – считать, что каждый человек превосходит его («Человек, – говорил Блез Паскаль, – бесконечно превосходит человека»)[585] и лучше, чем кажется. Так рассуждая, мы заметим, что всякий человек, с которым нам приходится взаимодействовать, действительно становится лучше.

Преподобный Исаак Сирин: Оказывать ближнему честь выше меры его

Когда встретишься с ближним своим, принуждай себя оказывать ему честь выше меры его. Лобызай руки и ноги его, обнимай их часто с великою честию, возлагай их на глаза себе и хвали его даже за то, чего не имеет. А когда разлучишься с ним, говори о нем все хорошее и что-нибудь досточестное. Ибо сим и подобным этому привлечешь его к добру, заставишь его чувствовать стыд от того приветствия, каким приветствовал ты его, и посеешь с ним семена добродетели. От такой снисканной тобою привычки отпечатлеется в тебе добрый образ, приобретешь в себе смирение многое и без труда преуспеешь в великом. А сверх этого, если чествуемый тобою и имеет какие недостатки, легко приимет от тебя врачевание, постыждаемый тою честью, какую ты оказал ему. Пусть всегда будет у тебя этот нрав – ко всем быть благоприветливым и почтительным. Никого не раздражай и никого не ненавидь, ни за веру, ни за худые дела его, но берегись кого-либо и в чем-либо укорять или обличать, потому что есть у нас нелицеприятный Судия на небесах. Если же хочешь обратить кого к истине, то скорби о нем и со слезами, и с любовию скажи ему слово или два, а не воспаляйся на него гневом, и да не увидит в тебе признака вражды. Ибо любовь не умеет гневаться и раздражаться на кого или укорять кого со страстью. Указанием любви и ведения служит смирение, которое рождается от доброй совести о Христе Иисусе, Господе нашем.[586]

Из приведенного отрывка мы можем видеть, как высоко умел ценить других людей великий отшельник святой Исаак Сирин, с какой учтивостью этот суровый подвижник относился к ним, как близок он, бежавший от мира, был к каждому человеку. Поражает то, насколько эти слова, записанные во времена столь далекие и столь отличные от наших, сегодня отвечают нашим потребностям и исканиям.

Мы всегда видим ближнего хуже, чем он есть на самом деле, и относимся к нему, соответственно, хуже, чем он этого заслуживает. Все дело в гордости, из-за которой мы всегда ставим себя выше других, а других – ниже себя. В неведении, потому что из-за него мы не осознаём, что каждый человек заслуживает бесконечно большего, чем мы себе представляем, не только с нашей, совершенно ограниченной точки зрения, но и с точки зрения Бога, ибо Он по Своему милосердию прощает всякую немощь и по благости сотворил людей по Своему образу.

Преподобный Исаак Сирин учит, что возвышаемся мы не тогда, когда унижаем ближнего; исправляем его не критикой; помогаем ему успокоиться и стяжать мир не нашим раздражением; он становится лучше не тогда, когда мы обличаем его пороки. Все это мирская логика, она совершенно ошибочна и приводит к последствиям, противоречащим нашим ожиданиям.

Наоборот, не сравнивая ближнего с собой и другими людьми, мы позволяем ему стать несравнимым и неповторимым. Не укоряя его, мы помогаем ему поступать безукоризненно. Стараясь придерживаться о ближнем более высокого мнения и лучше к нему относиться, мы возвышаем его и в то же время возвышаемся сами духовно.

Смирение, которое должно определять наше отношение к ближнему, по мнению святого Исаака Сирина, служит критерием реальности и истинности сострадания и любви к нему. Это объясняется тем, что любить ближнего возможно в том случае, если преодолеть свое себялюбие и взять за образец любви смиренную любовь Бога, Который не разделяет людей в зависимости от их достоинств или недостатков, но каждого любит одинаково.

В наше время, когда все более распространенными становятся дискриминация, нетерпимость, фанатизм, то есть желание навязать другим свои взгляды и образ жизни, наставления преподобного Исаака Сирина приобретают особую актуальность.

Святитель Аммон: Любовь никого не отвергает

Без нее [любви], как говорит апостол, хотя бы мы глаголали языками ангельскими, имели всю правую веру, переставляли горы, раздавали все имение наше бедным и отдали тело на мученичество – [все это без любви] не приносит нам никакой пользы (см.: 1 Кор. 13, 1-3). Но вы скажете: «Как можно все имение свое отдать нищим и не иметь любви? Разве милостыня не есть любовь?» Нет. Милостыня не является совершенной любовью, но есть [только] одно из проявлений любви. Ведь многие одним творят милостыню, а других обижают; одним оказывают гостеприимство, а на других злопамятствуют; одних защищают, а других хулят; чужим состраждут, а своих ненавидят. Это не есть любовь, ибо любовь никого не ненавидит, никого не хулит, никого не осуждает, никого не опечаливает, никем не гнушается – ни верующим, ни неверующим, ни чужим, ни грешником, ни блудником, ни нечистым, но, наоборот, любит и грешников, и немощных, и нерадивых; из-за них она страдает, скорбит и плачет. [Даже более того]: она скорее состраждет [людям] дурным и грешным, подражая Христу, Который позвал грешников, ел и пил с ними (см.: Мф. 9, 11-13). Поэтому, показывая, что есть истинная любовь, Он научает [нас]: «Будьте благи и милосерды, как Отец ваш Небесный». И как Он посылает дождь на злых и добрых и повелевает солнцу восходить над праведными и неправедными (см.: Мф. 5, 45), так и имеющие истинную любовь всех любят, всех жалеют и обо всех молятся.[587]

Центральная тема наставлений святого Аммона (IV век), который нам известен из патериков, сводится к тому, что совершенство христианской жизни состоит в стяжании Святого Духа. Одно из условий посещения души Духом Святым заключается в обретении совершенной любви. Иметь любовь, как подчеркивает святой Аммон, значит приходить на помощь людям и делиться с ними теми материальными благами, которых они не имеют. Однако исполнить это необходимое условие недостаточно. Мы склонны думать, что любовь ограничивается материальной помощью, но, как отмечает святой Аммон, она подразумевает и духовную помощь, оказываемую посредством положительных действий – выражение сочувствия, молитвы и других проявлений деятельной любви. Но важно дарить любовь всем без исключения. Святой Аммон утверждает, что если человек не любит всех в равной степени, то это не любовь. Добро, которое я творю одним, нивелируется тем злом, что я причиняю другим, или же добром, которого я для них не совершаю. Проявляя любовь – внутренне или внешне, – мы часто неосознанно идем на уступки: любим ближних так, как нам удобно, в зависимости от наших интересов или симпатий, другими словами, думаем не о них, а о себе, любим не без эгоизма, в отрыве от истинной любви, которая предполагает полное самозабвение. Святой Аммон учит, что мы истинно любим тогда, когда больше не выбираем, кому уделять внимание, кому помогать, кого любить. Любовь достигает совершенства, когда не исключает ни одного человека, но обращена ко всем без различия. Заметим, что святой Аммон, сказав о важности никого не отвергать, на этом не останавливается, но также призывает нас «скорее сострадать людям дурным и грешным». Кажется, что святой вновь создает неравенство – больше любить злых и грешных, чем тех, кто нам симпатичен. Но он не противоречит основополагающему принципу совершенной любви, который состоит в том, чтобы любить всех одинаково. Святой таким образом восстанавливает равновесие, ибо знает о нашей естественной склонности с большей симпатией относиться к людям хорошим и добрым. Он также памятует о другом принципе любви, в соответствии с которым помогать нужно в первую очередь тем, кому больше всего требуется помощь. Потому что они находятся в состоянии духовной нищеты (незаметной, но вполне реальной), «грешники» и «творящие злое» больше всего нуждаются в нашем внимании, в помощи и в молитве. Это созвучно словам Христа: Не здоровые имеют нужду во враче, но больные (Мк. 2, 17).

Святитель Григорий Двоеслов: Две заповеди любви к ближнему

Любовь к ближнему разделяется на две заповеди, поскольку некий праведник говорит: Что ненавистно тебе самому потерпеть от ближнего, смотри и ты того не делай никому (Тов. 4, 15). И Истина Сама от Себя говорит: Как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними (Мф. 7, 12). Явно, что одной из этих двух заповедей Завета сдерживается злоба, а другой вводится доброта <...>.

Когда он остерегается делать ближнему то, чего сам отнюдь не хочет потерпеть от него, то с напряженным вниманием наблюдает за собой <...>.

Когда он помышляет делать другому то, чего сам желает от другого, он, конечно, отплачивает тем, чтобы за зло воздавать добром, а за добро – еще бо́льшим добром, чтобы к дерзким проявлять кротость долготерпения, чтобы изнемогающим от болезни злобы оказывать добрую милость, чтобы несогласных соединять миром <...>. Чтобы нуждающимся уделять необходимое, чтобы заблуждающимся указывать правильную стезю, чтобы обиженных утешать словом и сочувствием <...>, чтобы рассуждением смягчать угрозы властителей, чтобы облегчать скорби от притеснителей как можно более действенной помощью, чтобы противящимся внешним противопоставлять терпение, чтобы надмевающимся своим с терпением предоставлять учение <...>, чтобы благодеяниями в неблагодарных пробуждать любовь, чтобы с любовью оказывать услуги всем благодарным, чтобы молчать при невозможности исправить недостатки ближних <...>, чтобы так воспринимать то, о чем умолчано, чтобы не возгревать в своей душе яд негодования.[588]

Святитель Григорий Двоеслов был папой Римским с 590 по 604 год. Он родился в богатой сенаторской семье, в 572-м стал префектом города Рима, а с 579 по 585 год служил папским легатом в Константинополе. В этот период он познакомился с духовными наставлениями греческих отцов, тогда же были составлены «Моралии на книгу Иова» – цикл духовных бесед, произнесенных святителем во время его пребывания в византийской столице. Толкование книги Иова было для Григория лишь поводом во всей полноте и точности поведать мудрость духовной жизни. Две стороны ее первой ступени – борьбы со страстями и упражнения в добродетелях – становятся предметом длинного изложения. Любовь к ближнему, которая представляет собой наивысшую добродетель и важнейшее условие христианской жизни, в свою очередь, имеет две стороны: борьбу с тем, что противно любви (всех проявлений злобы и эгоизма), а также упражнение в том, что укрепляет и развивает любовь, – в кротости, в терпимости, в сохранении душевного мира, в снисхождении, в терпении, в благости, в милосердии. Обе эти заповеди, указанные святителем Григорием – не делать другим того, что ненавистно тебе, и поступать с ними так, как хочешь, чтобы поступали с тобой, – согласуются с двумя обозначенными выше сторонами любви. В то же время их исполнение представляется парадоксальным: любовь подразумевает самозабвение, но святитель Григорий отмечает, что для стяжания любви также необходимо строго следить за собой и искать спасения. Такое необычное изложение содержит великую педагогическую ценность и фактически затрагивает одно из проявлений любви – сострадание. Святитель Григорий призывает нас ставить себя на место ближнего и понимать, что в той или иной ситуации он чувствует, с той целью, чтобы мы лучше представляли, что ему необходимо и чего он от нас ждет. Такая способность отождествлять себя с ближним является одной из главных сторон настоящей любви. Далее в рассуждениях святой Григорий Двоеслов поднимает вопросы того, как не попасть в ловушку эгоцентризма (судить о потребностях ближнего по себе), эгоизма (отвечать на них через призму самого себя), эгоистичной любви (не уважать различия и свободу другого человека). Святитель указывает, что исполнение двух сопряженных с любовью заповедей требует, с одной стороны, борьбы со страстями (плохими наклонностями, которые стали привычкой, из-за которых мы думаем только о себе и поступаем в соответствии со своими эгоистичными интересами), а с другой – положительно реагировать на негативные эмоции и отношение ближнего через приобретение добродетелей (добрых наклонностей, благодаря которым мы уподобляемся Христу и исполняем Его заповеди). Только так возможно «за зло воздавать добром, а за добро – еще бо́льшим добром», за злобу – кротостью и терпением, за ненависть – благостью, за гнев и раздор – миром, за скорбь – спокойствием, за боль – утешением.

Святитель Иоанн Златоуст: Множество людей – источник взаимной любви

Впрочем, не только словами, но и самими делами мы научаемся этой добродетели. И во-первых, способом нашего рождения; создав одного человека, Бог повелел от него произойти всем, чтоб мы все считали друг друга как бы одним человеком и старались жить в любви друг к другу. Затем и посредством взаимных отношений Он премудро устроил необходимость для нас взаимной любви, а как – послушай.

Наполнив вселенную множеством благ, Он даровал каждой стране особенные, ей свойственные роды плодов, чтобы мы, вынуждаемые необходимостью, путешествуя друг к другу, сообщая другим излишнее и получая от них недостающее нам, любили однородных с нами. То же Он сделал и с каждым человеком. Он не дал всем знать всё, но одному сообщил способность к врачебной науке, другому – к строительной, иному к иной, чтобы, нуждаясь друг в друге, мы любили друг друга. Также и в предметах духовных, в свою очередь, можно видеть то же самое, как говорит Павел: Одному дается Духом слово мудрости, другому слово знания, тем же Духом; иному вера, тем же Духом; иному дары исцелений, тем же Духом; иному чудотворения, иному пророчество, иному различение духов, иному разные языки, иному истолкование языков (1 Кор. 12, 8-10).[589]

Под влиянием страстей, сказывающихся на природе ветхого человека, отличия людей друг от друга часто становятся причиной непонимания, разногласий, противостояний, вражды, разделений, дискриминации, отчуждения, зависти, ревности и, следовательно, в социальном плане сексизма, ксенофобии, расизма, эксплуатации одних другими, рабства, войн.

По мнению святого Иоанна Златоуста, это многообразие, словно сокровище, обогащает нас всех, но только в том случае, если мы используем его для взаимного служения, обмена навыками и разделения благ.

По замыслу Творца, создавшего каждого человека уникальным, такое многообразие должно было бы служить плодотворному взаимодействию между людьми, чтобы они чувствовали, что дополняют друг друга, ощущали неповторимую роль и ценность всякого человека в своей жизни. Благодаря такому многообразию люди должны были почувствовать единство своей природы и изо дня в день трудиться над укреплением взаимной любви.

Чтобы осознать этот замысел Творца и исполнить его, следуя по неведомым путям Промысла Божия, необходимо отойти от индивидуалистичного и эгоистичного взгляда на мир, когда человек замыкается на себе и живет исполненной гордости иллюзией о собственной самодостаточности и превосходстве, и начать взирать на жизнь со смирением – осознавать свои недостатки и достоинства ближнего, быть открытым для других людей, служить им теми способностями и качествами, какими Бог одарил нас.

Таким образом, жизнь в обществе может стать местом приобретения, а затем и применения навыков основанной на любви духовной жизни, в которой преобразуется и отражается то, что во всей полноте должно быть исполнено в Церкви. Она, как отмечает апостол Павел, есть тело, членами которого являются все верующие, и каждый служит ближним тем, что есть у него, – обладающий бо́льшим делится с тем, кто обладает меньшим. Члены тела, которые кажутся слабейшими, гораздо нужнее и которые нам кажутся менее благородными в теле, о тех более прилагаем попечения – так устроил Бог, Который соразмерил тело, внушив о менее совершенном большее попечение, дабы не было разделения в теле, а все члены одинаково заботились друг о друге (см.: 1 Кор. 12, 7, 27).

Святитель Иоанн Златоуст: Считать других превосходнее себя и благодетельствовать им

Как струны лиры, хотя и многочисленные, но настроенные согласно, производят приятнейшие звуки, так и объединенные единодушием издают благозвучный глас любви. Поэтому Павел и советует мыслить и говорить согласно и считать других превосходнее себя, чтобы тщеславием не уничтожить любви, но, уступая почести другим, жить в единодушии. И еще он говорит: Любовью служите друг другу. Ибо весь закон в одном слове заключается: люби ближнего твоего, как самого себя (Гал. 5, 13-14). Любящий желает не подчинять только, но и подчиняться, и больше радуется, подчиняясь, нежели начальствуя. Любящий желает лучше благодетельствовать, нежели получать благодеяния, потому что лучше желает иметь друга должником своим, нежели самому быть должным ему. Любящий желает благодетельствовать возлюбленному, но не хочет, чтобы видны были его благодеяния; желает быть первым в благодеяниях, но не хочет, чтобы он казался первым в благодеяниях.[590]

Через любовь многообразие личностей перестает быть причиной разделений, разногласий, противостояний и вражды, но становится источником понимания, единодушия, согласия и гармонии, подобно тому как, благодаря искусству музыканта, различные аккорды производят мелодичный звук. Первым основанием такого единогласия, по мнению святого Иоанна Златоуста, является гармония мыслей и желаний, она подразумевает не уничтожение различий между последними (это стало бы отрицанием свободы и уникальности каждого отдельного человека), но взаимное понимание, исключающее всякую мысль о личной выгоде в ущерб другим и стремление к ней.

Другое основание, которое тесно связано с первым, состоит в том, чтобы каждый считал других превосходнее себя и во всех обстоятельствах благодетельствовал ему, будучи готовым исполнить его желания, вместо того чтобы стремиться доминировать над ним, подчинить его своей воле, использовать его в своих интересах. Вдохновленное любовью, такое отношение к ближнему хоть и требует жертвенности (самозабвения и преодоления гордости), но не тяготит человека, становится не причиной для скорби, а источником духовной радости. Когда сердце человека исполнено любви, он испытывает больше удовлетворения не тогда, когда ему благодетельствуют, а когда он сам благодетельствует людям, так же как блаженнее давать, нежели принимать (Деян. 20, 35). Наставления святого Иоанна Златоуста восходят к словам Христа: Иисус же, подозвав их, сказал им: вы знаете, что почитающиеся князьями народов господствуют над ними, и вельможи их властвуют ими. Но между вами да не будет так: а кто хочет быть бо́льшим между вами, да будет вам слугою; и кто хочет быть первым между вами, да будет всем рабом. Ибо и Сын Человеческий не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления многих (Мк. 10, 42-45).

Преподобный Иоанн Газский: Считать ближнего своим отражением

Любовь к ближнему проявляется во многих видах и не одним только подаянием. Так, например: когда ты пойдешь куда-нибудь с ближним и видишь, что помысл твой желает, чтобы тебя почтили больше собрата, а не желаешь преимущественно, чтобы он был почтен наравне с тобою, – тогда ты не любишь его, как самого себя, ибо апостол говорит: почитайте один другого высшим себя (Флп. 2, 3). Когда есть у тебя что-нибудь снедное и видишь, что помысл твой внушает тебе съесть наедине по прихоти, без нужды, – тогда ты не любишь ближнего, как самого себя. Когда имеешь что-нибудь необходимое, едва достаточное лишь для одного тебя, и не поделишься с ближним, – и тогда ты не любишь его, как самого себя. Ежели захотим в сем случае исполнить слово Писания, оно не защитит нас, ибо это написано не об одном каком-либо человеке, а каждый человек называется нашим ближним. Как же можно исполнить то относительно всех людей, не имея что подать всем? А равно желать любить ближнего, как самого себя, значит еще и следующее: когда случится потерпеть какой-нибудь убыток и видишь, что помысл твой услаждается тем, что ближний потерпел убыток несравненно больший, чем ты, – тогда ты не любишь его, как самого себя. Также, когда видишь, что его хвалят, и не сорадуешься ему, потому что тебя не похвалили с ним вместе, и не мыслишь, как бы до́лжно было, что похвала брата моего относится также и ко мне, ибо он один из членов моих, – то и в сем случае не постарался ты возлюбить его, как самого себя; так же и во всем остальном.[591]

Любовь в различных обстоятельствах жизни и в общении с самыми разными людьми состоит в том, чтобы считать ближнего отражением себя и, следовательно, радоваться тому же, чему радуется он, печалиться о том, о чем и он печалится, страдать из-за того, из-за чего страдает он, удостаиваться чести за то же, за что чествуют ближнего, терпеть бесчестия за то же, за что поносят его, не довольствоваться тем, чего в равной мере не имеет он, не желать обладать ни бо́льшим, ни меньшим по сравнению с ближним. Другими словами, любить – значит во всем желать равенства с ближним, но в его пользу, то есть отвергать всякое неравенство, которое может быть выгодно нам, и стремиться к равенству: благоприятному для него, через сострадание и разделение с ним всевозможных благ как нравственного, так и материального порядка.

Итак, можно убедиться, что любовь не ограничивается материальными благодеяниями – она их подразумевает, но только к ним ее часто ошибочно сводят. С одной стороны, это объясняется тем, что благодеяние не способствует установлению равенства с ближним, а с другой – потребности другого человека не всегда бывают исключительно материальными, но также психологическими, нравственными и духовными. В контексте такого широкого понимания любви скудость дающего или чрезмерное число нуждающихся не являются преградами для выражения любви.

Способность чувствовать то же, что чувствует ближний, и стремление к благоприятному для него равенству обусловлены ощущением того, что он, как и мы, является членом одного и того же тела. Оно, это тело, – уникальная человеческая природа, сотворенная Богом, к ней в равной степени принадлежат все люди, а также Христос, Который принял в Свою Ипостась человеческую природу.

Святитель Василий Великий: Идеал братской жизни

Что равняется сему житию? Но что и блаженнее его? Что совершеннее такой близости и такого единения? Что приятнее этого слияния нравов и душ? Люди, подвигшиеся из разных племен и стран, привели себя в такое совершенное тождество, что во многих телах видится одна душа и многие тела оказываются орудиями одной воли. Немощный телом имеет у себя многих состраждущих ему расположением; больной и упадающий душою имеет у себя многих врачующих и восстановляющих его. Они в равной мере и рабы и господа друг другу и с непреоборимою свободою взаимно оказывают один перед другим совершенное рабство – не то, которое насильно вводится необходимостью обстоятельств, погружающею в великое уныние плененных в рабство, но то, которое с радостью производится свободою произволения, когда любовь подчиняет свободных друг другу и охраняет свободу самопроизволением. Богу угодно было, чтобы мы были такими и вначале, для этой цели и сотворил Он нас. И они-то, изглаждая в себе грех праотца Адама, возобновляют первобытную добро́ту, потому что у людей не было бы ни разделения, ни раздоров, ни войны, если бы грех не рассек естества. Они-то суть точные подражатели Спасителю и Его житию во плоти. Ибо как Спаситель, составив лик учеников, даже и Себя соделал общим для апостолов.[592]

Святитель Василий Великий, который, вместе с преподобным Пахомием Великим, был одним из основателей общежительного монашества, в приведенном отрывке воспевает идеал братской жизни, который в полной мере достигается в монашеских общинах, но также должен характеризовать всю церковную общину и составляющие ее малые общины.

Этот идеал представляет собой совершенный союз духа и сердца, отражающий единодушие людей разных рас, социального происхождения, темперамента, интеллектуальных и физических способностей, психического и телесного здоровья, возраста и пола.

Чудом любви эти различия перестают быть источником противостояния и разобщения, тем, что преподобный Максим Исповедник называл «разделением падшей природы на противоположные друг другу части», и становятся взаимодополняемыми элементами уникального организма, все члены которого существуют и действуют в гармонии. Таким образом в определенном смысле воссоздается райское состояние, и люди, пребывающие в нем, обретают радость и духовные блага, которые были в раю.

Равенство восстанавливается при полном уважении существующих между людьми различий вследствие того, что каждый воспринимает не свои характерные черты как превосходство, но как то, что он может разделить с теми, кто их лишен.

Отвержение всякого поползновения властвовать над ближним – страсть, о которой в духовной жизни часто забывают, но которую преподобный Максим Исповедник считает одной из трех важнейших человеческих страстей, а святой Ефрем Сирин в молитве, читаемой православными христианами Великим постом, относит к четырем порокам, об избавлении от которых нужно в первую очередь молить Бога, – и непрестанное стремление сделаться служителем ближнего становятся залогом создания и сохранения гармонии жизни в обществе, в котором царит взаимная любовь.

По причине того, что каждый в обществе благодетельствует другим из любви и совершенно добровольно, такому образу жизни чуждо принуждение, злая воля и печаль. Такая жизнь, напротив, есть источник вечной радости. Благодаря ей индивидуальная свобода вовсе не ограничивается, а расширяется, потому что человек избавляется от страстей, которые как в личной, так и в социальной жизни оказываются единственной истинной причиной принуждения и порабощения законам греховной природы.

Живя в обществе, воодушевленном любовью, люди в конечном итоге осуществляют замысел, который Бог определил им с самого начала. Диавол и грех мешали им, но Христос, основав Свою Церковь как Собственное тело, члены которого суть верующие, даровал всем крещеным благодать и силы осуществить этот замысел, а на примере Своих учеников показал, как его исполнить.

Преподобный Порфирий Кавсокаливит: Я и ты – это одно

Часто паломники просили старца помолиться за них, за их близких, и он всегда обещал, что будет молиться. <...> «А как вы, геронда, мо́литесь обо всех этих людях?» И старец совершенно спокойно ответил: «Вот так. Прежде всего я говорю: „Господи Иисусе Христе, помилуй мя“». – «Говорите, „помилуй мя“? Но ведь они просили вас молиться о них, а не о самом себе», – с недоумением возразил я. Старец, видя мое непонимание, ответил: «Хорошо. Разве ты не знаешь, что если Бог не помилует меня, то Он не помилует и тебя? Разве ты не знаешь, что ты и я – это одно?» Простые, но очень глубокие слова, более чем глубокие. Такой глубины, что в другой нашей беседе отец Порфирий сказал, что в этом чувстве нашего единства с другими кроется таинство духовной жизни во Христе.[593]

Человек, любящий ближнего и молящийся о нем, со временем приобретает чувство единства с ним. Речь идет не об интеллектуальном представлении через общие и абстрактные концепты «сущности» и «природы», а об опыте непосредственного восприятия и ощущения этого единства. Оно имеет три основания и три измерения.

Во-первых, так как люди происходят от общего предка, Адама, то они имеют одну и ту же человеческую природу, которая в равной степени присуща каждому, хотя каждый обладает ей по-своему. Такое единство имеет не только естественный характер: первый человек был создан по образу Божию, и образ Божий есть в каждом из его потомков. Чувство единства, которое человек ощущает на духовном уровне, – это чувство единства в Боге, Который через Свой образ есть в каждом.

Во-вторых, Слово Божие воплотилось, то есть восприняло всю человеческую природу, и именно во Христе люди обретают единство.

В-третьих, Сын Божий, по Своему спасительному Промыслу, даровал людям возможность стать чадами Отца по усыновлению, и они обретают единство в этом общем духовном отцовстве и усыновлении.

Хотя три указанных основания единства людей объективны, воспринимаются они исключительно через смирение, любовь и молитву. Воля Христа, выраженная словами: Да будут все едино (Ин. 17, 21), означает, что единство, которое объективно присуще человеческой природе, должно быть достигнуто посредством духовного осознания и образа жизни.

Чувство единства, которое есть у человека духовного, не имеет ничего общего с тем, что может ощущать индус или буддист, для которых «все во всем и взаимно», а индивидуальность и личность – плоды иллюзии, мешающей воспринять, что все существа растворяются в Едином, в Я или в Небытии. Духоносные подвижники ощущали фундаментальное единство всех людей в Боге и при этом не отрицали различий между ними.

Помимо трех указанных оснований единства, в словах отца Порфирия есть ссылка на четвертое основание, которое тесно связано с предыдущими, – это чувство духовной ответственности человека за других людей. Слова «ты и я – это одно» означают, что наша духовная участь сопряжена с этим единством и существующей между нами объективной общностью. Если ты совершаешь грех, то я вместе с тобой чувствую себя грешником и должен покаяться за себя и за тебя. Если я молюсь о своем спасении, то должен молиться о том, чтобы и ты спасся, потому что смогу смириться с тем, что спасся и наслаждаюсь Божественными благами, только в том случае, если ближние спаслись и вместе со мной стали наследниками Царства Небесного. Поэтому старец Порфирий может молиться «помилуй меня», только добавляя «помилуй его».

Старец, обращаясь к Богу, больше не может говорить «помилуй его», если прежде не добавит: «Помилуй меня», поскольку, как говорит он, Бог не может помиловать ближнего, если сначала не помилует меня. Это значит, что я не могу надеяться на то, что по моей молитве Бог помилует другого человека, если я не имею необходимого духовного расположения (сильной веры, внутренней чистоты, покаяния и смирения), чтобы просить Господа о себе. Таким образом, отец Порфирий в своих наставлениях близок к другим современным православным старцам, в частности к святому Силуану Афонскому, преподобному Иосифу Исихасту и преподобному Паисию, которые не отделяли спасения всех людей от собственного спасения.

Преподобный Максим Исповедник: Ничто так не приближает к Богу, как сострадание

Ничто так легко не ведет к праведности, ничто так не способствует обожению и приближению к Богу, как сострадание, оказываемое тем, кто нуждается в нем, от души, с удовольствием и радостью. Ибо, если Слово [Божие] показало, что Бог нуждается в благодеянии: Так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне (Мф. 25, 40), тогда тем более Бог, сказавший это, подлинно явит могущего благотворить и благотворящего богом по благодати и сопричастию, поскольку такой человек благоподражательно воспринял свойство и действие Его благодеяния. И если Бог обнищал, снисшедши ради нас, и сострадательно воспринял в Себя скорби каждого, и до скончания века [сего] по благости [Своей] всегда таинственным образом состраждет, соразмерно скорбям каждого, то ясно, что тем более будет богом тот, кто, подражая Богу, своим человеколюбием боголепно врачует скорби скорбящих и, согласно спасительному Промыслу, являет в своей любви [к ближнему] такую же силу, какая свойственна Богу.[594]

Преподобный Максим Исповедник, равно как и все греческие отцы, считает, что цель нашей жизни заключается в обожении. Именно уподобляясь Богу, человек может стать богом и по благодати получить те блага, что принадлежат Богу по существу. Поскольку Бог есть любовь, достигнуть такого подобия возможно через любовь, при этом она не исключает прочие добродетели, но, напротив, подразумевает их все, так как, по мнению святого Максима, любовь есть вершина и сумма всех добродетелей.

Любовь имеет различные проявления. В приведенном отрывке преподобный Максим отмечает сострадание, подчеркивая, что Своим воплощением и спасительным Промыслом Бог Слово прежде всего явил нам сострадание.

Во-первых, это сострадание выражается в кенозисе Слова: Он, будучи образом Божиим, не почитал хищением быть равным Богу; но уничижил Себя Самого, приняв образ раба, сделавшись подобным человекам и по виду став как человек (Флп. 2, 6-7). Другими словами, Господь принял на Себя всю ограниченную человеческую природу, кроме греха, отвергнул подобающие Ему по Божеству свойства (бесстрастие, нетленность и бессмертие) и добровольно принял тленность и смерть, а до этого – естественные страсти, общие для всех людей, унаследовавших последствия Адамова греха, первое из которых – страдание в различных проявлениях.

Святой Максим Исповедник утверждает, что Христос не принял страданий ни в общем, ни тех, что были уготованы Ему, но Он принял страдания всех людей, не обобщенно и абстрактно (страдания человечества), а лично, то есть страдания каждого отдельного человека в прошлом, настоящем и будущем. Преподобный также отмечает, что Христос принял на Себя страдания во всей их временной протяженности. Сказать, что «Христос принес Себя в жертву», пострадал и умер «однажды» (см.: Рим. 6, 10; Евр. 7, 27; 9, 12, 26), не означает, что эта жертва ограничивается тем моментом Его земной жизни, когда она была совершена, эти слова значат, что Христова жертва всеобъемлюща и вечна. Аналогично с Божественной литургией: она есть не просто воспоминание жертвы, принесенной Христом в прошлом, но актуализация Его вечной жертвы: на каждой литургии Христос страдает и умирает. Поэтому святой Максим Исповедник говорит, что Христос «до скончания века [сего] по благости [Своей] всегда таинственным образом состраждет». Это подразумевает, что Христос действительно берет на Себя страдания каждого страдающего в данный момент человека, и берет Он на Себя эти страдания в их полной мере.

Такое сострадание свидетельствует о постоянном снисхождении Бога к каждому Своему созданию. Оно является непрестанным выражением Его благости и совершенной любви.

Преподобный Максим видит в этом «свойство и действие Его [Божиего] благодеяния» и подчеркивает, что, именно восприняв такое свойство, человек может приблизиться к Богу и уподобиться Ему настолько, что по благодати станет тем, чем Бог является по природе.

Святой Максим даже утверждает, что тот, кто подражает Богу и уподобляется Ему в сострадании, «согласно спасительному Промыслу, являет в своей любви [к ближнему] такую же силу, какая свойственна Богу».

В результате через сострадание – через такое расположение, при котором человек глубоко понимает своего ближнего, приближается к нему настолько, что ставит себя на его место и берет на себя его страдания, жертвуя своим душевным покоем, – он если не избавляет другого человека от страданий, то, по крайней мере, помогает ему переносить их духовно, то есть осознавать, что страдания, по благодати, которую Христос приобрел Своими страстями, перестают служить поводом для греха и становятся орудием спасения.

Поскольку сострадание, как и любовь к врагам, требует отвержения самолюбия и собственного блага ради другого человека, а также жертву своим комфортом и самоотречение, оно является мерилом истинной любви.

В то же время святой Максим полагает, что освящающая и обожествляющая сила сострадания заключается не столько в тех стремлениях и страданиях, что оно подразумевает, а в том, что оно уподобляет нас Богу, в чем состоит основание нашего спасения и обожения. Поэтому сострадание представляется преподобному Максиму средством, которое «легко» ведет к праведности и которое, благодаря непосредственной близости к Богу, может, как ни парадоксально, становиться источником радости.

Преподобный Исаак Сирин: Человек милостивый – врач своей души

Даю же тебе, брат, и сию заповедь: пусть у тебя всегда берет перевес милостыня, пока в самом себе не ощутишь той милостыни, какую имеет Бог к миру. Наше милосердие пусть будет зерцалом, чтобы видеть нам в себе самих то подобие и тот истинный образ, какой есть в Божием естестве и в сущности Божией. Сим и подобным сему будем просвещаться для того, чтобы нам с просветленным произволением подвигнуться к житию по Богу. Сердце жестокое и немилосердное никогда не очистится. Человек милостивый – врач своей души, потому что как бы сильным ветром из внутренности своей разгоняет он омрачение страстей. Это, по евангельскому слову жизни, добрый долг, данный нами взаем Богу.[595]

Человеку необходимо развивать в себе милосердие, при этом оно не должно сводиться ни к мысли, ни к мимолетному ощущению; оно должно сопровождаться добрым расположением (добродетель, противоположная жестокосердию), соболезнованием (добродетель, обратная бесчувствию), а также плачем сердечными и слезами.

Когда человек ощутит глубокое и неиссякаемое милосердие, он может быть уверен, что в некоторой степени уподобился Богу. Бог по Своей природе есть любовь, Он проявил такую чуткость к страданиям людей, что послал к ним Своего Единородного Сына, Который тоже проявил совершенное милосердие к роду человеческому и принял на Себя его природу, кроме греха, понес страдания всех людей ради того, чтобы освободить их от вечных мук, добровольно пошел на смерть, чтобы избавить человечество от того рабства, в котором оно пребывало.

Глубоко переживаемое милосердие позволяет человеку ощутить Божественное милосердие и познать его не теоретически, а опытно. Им, как говорит преподобный Исаак Сирин, мы просвещаемся, то есть сокровенным образом узнаём, каков Бог и какими Он желает видеть нас. Получая такой опыт общения с Богом – поскольку мы имеем некоторое представление о том, какой Он, поскольку знаем Его и в возможной для нас степени постигаем Его, – мы склонны подражать Ему в добродетели милосердия (а также в других добродетелях), и таким образом мы все больше приближаемся к Нему.

Милосердие для нашей души есть не только источник просвещения, но и источник очищения. «Сердце жестокое и немилосердное никогда не очистится», – заключает святой Исаак, свидетельствуя о том, что душа подвержена различным страстям. Человек милосердный, сосредотачивая внимание и чувства на ближнем и на всех страдающих созданиях Божиих, забывает о себе и постепенно преодолевает эгоизм. Так его страсти ослабевают, как говорит преподобный Максим Исповедник: «Став же благорасположенным и человеколюбивым, совершенно изгонишь страсть из души».[596] По слову апостола Петра, за свою любовь милосердный получает от Бога прощение грехов: Любовь покрывает множество грехов (1 Пет. 4, 8). По этим двум причинам святой Исаак Сирин утверждает, что «человек милостивый – врач своей души» (страсти святые отцы считают болезнями, а грехи – их симптомами). Святитель Иоанн Златоуст также говорил, что любовь есть «лекарство от наших грехов». Авва Евагрий и преподобный Максим Исповедник описывают любовь как лекарство для вожделевательной и раздражительной сил души – благодаря любви человек обращает эти две способности души: свои чувства и волю – к Богу и ближнему, как и было задумано Творцом. Вследствие греха эти две силы были направлены против Бога и ближнего: через желание человек привязывался к миру в ущерб отношениям с Богом и к мирским удовольствиям, вредя отношениям с ближним, а через гнев и раздражение боролся против Бога и против ближнего.

Мы видим, с одной стороны, что стяжание любви подразумевает очищение от противоположных ей страстей, а с другой – ее возрастание в душе способствует такому очищению.

Также можно видеть, что если тот, кто действует против ближнего, вредит самому себе, то тот, кто любит ближнего, любит и себя. Таким образом становится понятен двоякий смысл Христовой заповеди: Возлюби ближнего, как самого себя. Тем самым можно сказать, что любовь к ближнему зиждется на истинной любви к себе, а в основе истинной любви к себе лежит любовь к ближнему.

Преподобный Исаак Сирин: Милость человека любящего простирается на все творение

«И что такое сердце милующее?» И сказал: «Возгорение сердца у человека о всем творении: о человеках, о птицах, о животных, о демонах и о всякой твари. При воспоминании о них и при воззрении на них очи у человека источают слезы от великой и сильной жалости, объемлющей сердце. И от великого терпения умаляется сердце его, и не может оно вынести, или слышать, или видеть какого-либо вреда или малой печали, претерпеваемых тварью. А посему и о бессловесных, и о врагах истины, и о делающих ему вред ежечасно со слезами приносит молитву, чтобы сохранились и очистились <...>».[597]

Человек, достигший совершенства в любви, милостив не только ко всем людям, включая своих врагов, но и ко всем созданиям, включая демонов.

Бог есть в каждом человеке без исключения, ибо все сотворены по Его образу, но в людях Он присутствует больше, чем во всяком творении, поскольку по Его образу создан только человек. Он в различной степени есть и во всех других творениях. Каждое создание – будь то животное, растение или минерал, – носит в себе логос, согласно которому Бог его сотворил и который в своей сущности обозначает, то есть в полной мере определяет, его природу, Божественную волю о нем. Этот логос, указывающий на духовное начало и конец творения, вписан в него, хотя – если это личность, наделенная свободной волей, как ангелы или люди, – оно может выбрать ту жизнь, которая противна его логосу. Так, например, Бог присутствует и в демонах, и в ангелах, но последние, имея ту же природу, что первые, будучи ангелами и зная о присутствии в них Бога, прославляют и любят Его, а демоны отрицают это присутствие, злословят и ненавидят Бога.

Питая отвращение к образу жизни демонов, к тому, что они делают, к их замыслам, действиям и намерениям, святые могут любить их как создания изначально добрые, проявлять к ним милосердие, надеяться на то, что однажды они раскаются. При этом отцы Церкви считают, что так относиться к демонам могут только святые: они, достигнув бесстрастия, не попадут в сети, в которые демоны хотят заманить тех, кто проявляет к ним интерес, а также не поддадутся заблуждению, в которое их стремятся ввести.

Любовь и милосердие к животным – более распространенные и менее опасные чувства по отношению к Божиему творению. Безусловно, существует патологическая форма любви к животным, приобретающая в развитых странах крайние проявления. Когда животных предпочитают людям, когда некоторые на них направляют всю свою любовь, а для некоторых пар они заменяют детей, которых те не могут иметь; когда их селят в гостиницах и кормят в ресторанах – все это можно расценивать как извращение. И святитель Василий Великий, живший в IV веке, и преподобный Силуан Афонский, которого можно назвать нашим современником, обращали внимание на то, какую опасность для души таит привязанность к животным. «Есть люди, – говорит старец Силуан, – которые привязываются к животным, и гладят их, и ласкают, и разговаривают с ними, и оставили они любовь Божию, и через то теряется любовь между братьями, за которую умер Христос в великих страданиях».[598] Но есть и похвальная форма любви к животным – она состоит в том, чтобы считать их созданиями Божиими и соответственно к ним относиться. В житиях древних и современных святых можно найти немало примеров их гармоничного сосуществования с дикими животными, которые становились домашними благодаря доброте и миру, излучаемому святыми. Вспомним льва, ставшего ручным благодаря заботе преподобного Герасима Иорданского, – святой вынул из лапы хищника колючку, причинявшую ему сильную боль; или медведя, которого кормил святой Серафим Саровский и которого он слушался; или змею, для которой преподобный Паисий Святогорец (живший в прошлом веке) каждый день приносил по чашке молока, или муравьев, которым тот же старец Паисий помогал переносить их грузы, полагая, что такая ноша для них слишком тяжела.

Святые проявляли милосердие к животным тем, что кормили их, когда видели, что те могут остаться без еды, а также страдали при виде, что им больно или они погибают. Весьма показательны эти два свидетельства преподобного Силуана Афонского: «Один раз без нужды я убил муху, и она, бедная, ползла по земле больная, с выпавшими внутренностями, и трое суток я плакал за свою жестокость к твари, и до сих пор все помню этот случай»;[599] «Однажды <...> я увидел на дороге убитую змею, порезанную на куски, и каждый кусок ее судорожно бился, и стало мне жалко всю тварь и всякое творение страдающее, и я много рыдал пред Богом».[600]

Попечение святых распространялось и на растения, которые тоже являются созданиями Божиими: своим разнообразием они отражают Его всемогущество, красотой – Его величие, пользой – Промысл, целительной силой – милосердие. Святой Силуан Афонский в этом контексте отмечает: «Дух Божий учит душу любить всё живое, так что и зеленого листа на дереве она не хочет повредить, и цветка полевого не хочет потоптать. Так Дух Божий научает любви ко всем, и душа сострадает всякому существу».[601]

Святые оказываются единым целым со всеми людьми, страдают со страждущими и радуются с радующимися, они чувствуют себя единым целым и со всеми другими Божиими созданиями, радуются, видя, как животные бессознательно прославляют Бога, стенают, видя, как они страдают из-за печальной судьбы падшей природы, по вине человека подверженной тлению, а также молятся о том, чтобы животные стали частью обновления мира, которое будет совершено Христом в конце времен.

Преподобный Макарий Великий: Святые горят любовью Духа к человечеству

Сподобившиеся стать чадами Божиими и родиться свыше от Духа Святого, имея в себе просвещающего и упокоевающего их Христа, многообразными и различными способами бывают путеводимы Духом, и благодать невидимо действует в их сердце при духовном упокоении. <...> Но иногда как бы плачут и сетуют о роде человеческом и, молясь за целого Адама, проливают слезы и плачут, воспламеняемые духовной любовью к человечеству. Иногда такой радостью и любовью разжигает их дух, что, если бы можно было, вместили бы всякого человека в сердце своем, не отличая злого от доброго.[602]

Рожденные свыше, духовно, в Церкви; получившие в крещении через Духа Святого благодать для обновления во Христе, то есть чтобы умертвить ветхого человека и дать жизнь новому, чтобы больше не быть чадами плоти, из-за нее находящимися во власти Адамова греха, но стать чадами Божиими по усыновлению; приобщившиеся к этой благодати через исполнение Божественных заповедей, постепенно уподобляясь Христу и, соответственно, благодаря этому приобретая мир, воцаряющийся от бесстрастия и надприродного просвещения духовного знания, которое стало возможным через внутреннее очищение, – мы, как говорит святой Макарий Великий, теперь движимы не собственной энергией, а действием Духа Святого. Через эту действующую в нас благодать Святого Духа мы начинаем относиться к ближним так же, как к ним относится Бог.

Тот, в ком живет Христос, по благодати Святого Духа проявляет к людям такое же милосердие, что и Он, Который, сделавшись человеком, отверг подобающие Ему по Божеству достоинства и по любви смирился настолько, что принял на Себя человеческую плоть. Он принес себя в жертву, добровольно пострадав и умерев за всех людей. Христос, Который по Своем воскресении вознесся на Небо, по сей день проявляет ко всем совершенное снисхождение, сострадая каждому в его скорбях.

Святые по благодати Святого Духа уподобляются Христу, молятся обо всем роде человеческом (который святой Макарий, как и другие святые отцы, называет целым Адамом) и по своей безграничной любви (которая есть Дух Святой, действующий в них) способны вместить его в себе. Они больше не проводят различий между людьми и никого не исключают, но желают, подобно Христу, чтобы все люди спаслись и достигли познания истины (1 Тим. 2, 4); ради этого они готовы пожертвовать собой и разделить человеческую боль, покаяться за них и изо всех сил молиться о них.

Преподобный Симеон Новый Богослов: Лучше страдать в адских муках вместе с ближним, чем спастись без него

Знаю и другого человека, который настолько радовался добродетелям и подвигам других, столь близко к сердцу принимал их успехи, словно не им, а ему надлежало получить награду за труды. А о тех, кто согрешал словом или делом и оставался неисправленным, он так скорбел и стенал, что казалось, будто и вправду он один должен будет ответить за всех них и предан будет геенне. Еще знаю одного, который так ревнует и заботится о спасении своих братьев, что часто со слезами от всей души молится человеколюбивому Богу либо спасти их, либо вместе с ними осудить и его, совершенно не желая одному быть спасенным, подражая в этом Самому Господу и Моисею. Святой любовью духовно соединившись с братьями во Святом Духе, он и в Царство Небесное не желает войти, только бы не разлучиться с ними.[603]

Святые по своей неизреченной любви чувствуют единение со всеми людьми настолько, что действительно образуют с ними незримое единство. В сердце они вмещают «целого Адама», «всеобщего человека». Имеется в виду не что-то абстрактное, а глубинное чувство связи со всеми людьми, то есть с каждым отдельно взятым человеком. Эта связь распространяется не только на земную жизнь, в которой святые сочувствуют каждому в его страданиях, но и на жизнь вечную: они готовы отказаться от благ Небесного Царства, если другие их лишены, и пойти на адские муки, чтобы в полной мере сострадать осужденным на них.

Итак, любовь покрывает как грешников, так и праведников, как злых – тех, кто желает зла и упорствует в нем, – так и добрых. Любить ближнего значит ни в коем случае не желать ему зла, но всегда желать ему исключительно добра, и тем более не желать, чтобы он претерпевал страшнейшие муки ада, но хотеть, чтобы он, напротив, сделался причастником величайших благ, вечного наслаждения в Царстве Небесном в тесном союзе с Богом.

Человек, который из любви желает быть осужденным вместе с тем, кто осужден: вместо того чтобы спастись одному, не оправдывает грешника, но сожалеет о том, что он грешник, и хочет его спасения. О таком желании он свидетельствует, молясь о том, чтобы грешник изменился, покаялся и чтобы Бог простил его. Таким своим отношением он стремится умилостивить Бога, чтобы восторжествовала не Его справедливость, а милосердие.

Человек, не желающий спасения без ближнего, подобен Моисею, который, моля Бога о том, чтобы Он не покарал народ Израиля, поклонившийся золотому тельцу, просил Его: Прости им грех их, а если нет, то изгладь и меня из книги Твоей, в которую Ты вписал (Исх. 32, 32).

Более того, как говорит святой Симеон, такой человек подражает Богу («движимый богоподражательной любовию»), ибо Христос спас не просто человека, приняв на Себя не индивидуальную природу, а общую, Он пострадал, содержа в Себе всех людей. Он сошел во ад, содержа в Себе всё человечество, которое со времен Адамова грехопадения было осуждено на адские муки, и воскрес, воздвигнув вместе с Собой от смерти всех людей и не позволив, чтобы погиб один из малых сих (ср.: Мф. 18, 14). Желая, чтобы все люди спаслись и достигли познания истины (1 Тим. 2, 4), Христос не ограничился словами, но добровольно пошел на страдания и смерть для того, чтобы совершить это спасение и чтобы все люди, соединившиеся с Ним в Церкви, могли в Духе Святом получить благодать для спасения.

Святитель Григорий Нисский: Единство в Духе Святом – плод любви к Богу и к людям

Впрочем, если по написанному: совершенна любы вон изгоняет страх[604] (1 Ин. 4, 18), то пусть и страх, претворившись, сделается любовью. Спасаемое оказывается тогда единицею по взаимном между собою соединении всех в сродстве с единым благом, вследствие совершенства, какое есть в голубице. Ибо подобное нечто разумеем в следующем слове, которое говорит: едина есть голубица Моя, совершенная Моя, едина есть матери своей, избранна есть родившей ю (Песн. 6, 9). А это яснее истолковано в Евангелии Господним словом. Ибо, благословением вложив в учеников Своих всякую силу, и иные блага дарует святым произнесением слов ко Отцу, присовокупляет же, как главизну благ, то, чтобы они, и при каком-либо различии произволений, не делились более в суждении о добром, но все пребывали едино, соединенные единым и единственным благом, так чтобы при единстве Святого Духа, как говорит апостол, связуемые союзом мира, все соделывались единым телом и единым духом, в едином уповании, якоже звани (Еф. 4, 3-4). Но лучше буквально предложить Божественные изречения Евангелия: Да вси едино будете: яко же Ты, Отче, во Мне и Аз в Тебе, да и тии едино будут (Ин. 17, 21). А связующим в единение сие есть слава. И что славою называется Дух Святой, сему не будет противоречить никто из людей разборчивых, обратив внимание на собственные слова Господа. Ибо говорит: славу, юже дал ecu Мне, дах им (Ин. 17, 22), потому что действительно дал ученикам таковую славу Сказавший им: приимите Дух Свят (Ин. 20, 22). Приял же сию славу, которую всегда имел, прежде мир не бысть (Ин. 17, 5), Облекшийся в естество человеческое, по прославлении которого Духом совершается всему сродственному раздаяние славы Духа, начавшись с учеников. Посему говорит Господь: славу, юже дал ecu Мне, дах им, да будут едино, якоже Мы едино есма. Аз в них и Ты во Мне: да будут совершени во едино (Ин. 17, 22-23).[605]

Когда владычествует любовь, все пребывают в единстве между собой и в единстве с Богом, а также вместе образуют единое естество, когда больше нет ни разобщения, ни разделения.

Такая эсхатологическая реальность, к которой стремится Церковь и о которой у нее уже есть свидетельство, имеет двойное основание.

Восходит она к союзу Отца и Сына, основанному на взаимной любви, она же является для нее совершенным примером единства. Христос сказал: да вси едино будуте: яко же Ты, Отче, во Мне и Аз в Тебе, да и тии едино будут,[606] и то, как Он сформулировал этот завет, указывает не только на то, что единство, которому заповедано существовать между людьми, должно быть подобно единству, существующему между Лицами Святой Троицы, но и на то, что любовь, соединяющая людей, достигает совершенства не сама по себе, а в союзе с Богом и в Боге.

Именно Духом Святым достигается образуемое любовью единство между людьми, точнее, Его энергией, также именуемой в Священном Писании Его славой, которая является нетварной и вечной, но подается тварям, то есть нам, в свое время как благодать, и мы тем самым становимся причастниками Божественной жизни в меру нашего духовного достоинства.

Эта Божественная энергия исходит от Отца и дается Сыну, Который, в Свою очередь, дарует ее людям в Духе Святом.

Итак, существует прямая связь между единством, образуемым в Святой Троице, и единством, которое достигается в Церкви, где во Христе восстанавливается и обновляется природа всякого человека. Эта же Божественная энергия, присущая Лицам Святой Троицы и указывающая на Их единство, подается людям, что свидетельствует о единстве людей в Боге по образу Пресвятой Троицы.

Союз, образуемый между людьми, больше не является союзом естественным, основанным на общности воли и чувств, но становится союзом надприродным. Именно Божественная энергия, даруемая людям в Духе Святом, образует союз между верными, который есть твердое основание единства между ними и который также деятельно соединяет их с Богом, делая их причастниками Его жизни, любви, мира, равно как и всех других свойств Божиих, которые Божественная энергия содержит в себе и ниспосылает на готовых ее воспринять.