Глава 22 Синемография

Задержались мы у Романова надолго. Причем вовсе не по моей инициативе. Ленская с Денисом Филофеевичем много говорили о театре и явлении для прежнего графа Елецкого вовсе незнакомом, а именно живографии, придуманном каким-то инженером из Оренбурга. Я же, как Астерий сразу понял: речь о кинематографе, известном мне из прошлой и многих других жизней. Почему-то вышло так, что здесь несмотря на то, что фотография существует давно, кинематограф значительно опоздал с появлением. Слово живография для моего слуха стало неудобным и пока оно плотно не вошло в обиход, я влез в разговор Ленской и цесаревича, с умным видом переспросил:

— Вы говорите о синематографе? — при этом рассудив, что слово «синема» — греческое, коих в русском языке много и оно должно быть принято благосклонно, поскольку у нас с эллинами большая культурная общность, включая богов.

— Что, Александр Петрович? — не понял Романов.

— Синемо-графия, — произнес я, несколько меняя известное мне слово. — Это как бы ожившие фотографии. Полагаю, эти технические хитрости скоро превратятся в очень важное. Такое же важное, как театральное или художественная живопись. Эти творения будут смотреть на мониторах коммуникаторов и больших экранах миллионы зрителей. Говорю вам как маг, имеющий кое-какую связь с иными мирами и знающий об этом явлении. Полагаю, назвать изобретение оренбургского инженера словом «синематограф» или просто «синема» будет вполне уместно, — сказал я, замечая, что глаза Ленской полны интересом. Вот только я пока не мог понять, этот интерес от общения с Романовым или все же вызван моим вступлением в их беседу.

Элиз, явно не слишком понимая нас, просто пила чай, с милой улыбкой поглядывая то на цесаревича, то на Ленскую, но гораздо чаще на меня.

— Синема… Синемография… — протянул Денис Филофеевич, словно пробуя новые слова на вкус. — Мне нравится. Хорошо звучит. Вы на самом деле думаете, будто технические хитрости с ожившими картинками могут превратиться в искусство равное театральному?

— Я в этом убежден. Судите сами: в самом большом театре зрителей может собраться много тысяч зрителей, но их числу есть предел, при сем не очень большой. А если ту же театральную постановку записать средствами синемографии и выложить в нашей имперской сети, то ее увидит вся империя. Если вы, как будущий император, окажите этому явлению поддержку, то синема из игрушки быстро превратится в новый востребованный вид искусства, — сказал я, и тут же пожалел о сказанном.

— И Светлана Игоревна сможет блистать не только в нашем императорском театре, но и синемографии. Также, госпожа Ленская? — Романов снова взял ее за ладонь, и тем самым царапнул мое сердце.

Ревнив ли я? Да, очень! Как Астерий, я могу легко отбросить эту глупость, устроенную в общем-то на обычном эгоизме. Но я этого немерено не делаю, по вполне понятным причинам — о них говорил много раз. Сейчас у меня был острый соблазн, встать — именно встать, отодвинув чайную кружку — и сказать цесаревичу: «Светлана — моя женщина. Денис Филофеевич, прошу учитывать это и сейчас, и в дальнейшем». Однако, я решил сначала поговорить с Ленской, ведь слишком многое зависело от нее. И дело не только в Романове.

— Если такое только возможно, ваше высочество! Если возможно, то я стану самой счастливой актрисой в этом мире! Наверное, не найдется более счастливой и в других мирах, о которых говорил Александр Петрович, — щеки Ленской порозовели.

Покинули мы цесаревича лишь тогда, когда камергер сообщил, что его призвал император.

Я молча шел по длинному дворцовому коридору, думая о том, что у Ленской могли возникнуть проблемы с Голдбергом не на пустом месте. Светлана Игоревна из тех дам, которые легко дают повод мужчине обратить на нее особое внимание. Ровно это я наблюдал совсем недавно в гостиной Дениса Филофеевича. И винить Свету в этом как бы нельзя: ну такой она человек — актриса. Я ее где-то понимал: ей как воздух нужна игра, ей нужно внимание. Ведь именно из-за недостатка внимания она хотела расстаться со мной. Сложно мне было начать с ней этот разговор. Поставить грубо вопрос ребром, мол, если ты со мной, то никакого флирта и взглядов по сторонам я не мог — это не мой стиль. За исключением особых случаев я никогда не навязываю свою волю ни моим друзьям, ни моим женщинам. Я не подавляю личности тех людей, которых считаю мне близкими. Ведь я люблю и Ленскую, и Элизабет, и Ковалевскую именно потому, что они такие, как есть: они личности, а не существа, устроенные по удобному для меня шаблону, исполняющие мои капризы. Топнуть ногой и грозно сказать: «Не смей больше так делать, а то!..» — это самое простое, самое грубое и самое глупое, что можно придумать. Увы, именно так и поступает большинство мужчин, когда желают что-то изменить в отношениях со своими женщинами.

Когда мы спустились по ступеням от северного входа во дворец, я взял Элизабет под руку и повернувшись к Леской спросил:

— Свет, а тебе нравится Денис Филофеевич?

— Очень! — тут же оживилась она. — Я его видела очень давно, еще девчонкой, когда была с мамой во дворце. Он меня, конечно, не помнит.

— Нравится, именно как мужчина? — уточнил я.

— Саш, ну что за вопросы? — улыбка слетела с лица актрисы.

— Обычный вопрос. Пытаюсь понять тебя. Ты с ним так мило беседовала, потом едва ли не обнималась, — я замедлил шаг, сворачивая к стоянке и ища взглядом свой эрмик в свете ярких туэрлиновых фонарей.

— Саш, ты ревнуешь что ли? — Светлана остановилась, на ее лицо снова вернулась улыбка, только теперь растерянная. — Ну, правда, меня к нему ревнуешь?

— Ну, правда, ревную, — отпустив руку Элизабет, я повернулся к ней.

— Так сильно, что даже сердишься? — переспросила актриса, шагнув ко мне.

— Да, Свет. Ты меня задела. Настолько, что хотел заговорить об этом при Денисе. Но решил, что может будет достаточно разговора с тобой, — я попытался сказать это пожестче, но не артист — не вышло.

— Вообще-то мне приятно. Очень, — произнесла виконтесса, мельком глянула на меня и отвела взгляд к ряду эрмимобилей, выстроившихся вдоль клумбы чайных роз.

Повисла пауза. Я молчал, Элизабет вообще молчала всю дорогу к стоянке, чувствуя напряжение, возникшее между мной и Ленской.

— Саш… Сашенька, но я же ничего такого не сделала! Мы просто говорили на очень важные для меня темы, — нарушила тишину Ленская. — Ты пойми, мне было интересно говорить о том, что мне близко и у меня было отличное настроение.

Вот она такая, госпожа Ленская, сразу вся в противоречиях: то ей это приятно, и она рада моей реакции, и тут же «я ничего такого не сделала». В моей жизни было много дам с творческим наполнением под самую макушку, и я знаю, как с ними непросто: не всегда угадаешь, что от них ждать. Иногда они могут разыгрывать сцены, которые тебя то жутко злят, то умиляют. И несмотря на это, а может быть именно поэтому меня все равно влекло к ним.

— Свет, я только не пойму, тебе очень приятно, что ты меня задела? Так? — я прищурился, прекрасно понимая, что она ответит, но мне было интересно, как она это ответит.

— Приятно, снова почувствовать, что ты любишь меня и мной дорожишь. Ты снова напомнил мне, что я для тебя кое-что значу. Но если я тебе сделала больно, прости. Я не подумала об этом, хотя должна была думать. Саш… — она сделала последний шаг, разделявший нас, положила голову мне на грудь, и моя рубашка стала мокрой от ее губ и зубок, терзавших ее то ли в поцелуях, то ли в маленьких укусах. — Надо иногда, а лучше чаще напоминать, что мы многое значим друг для друга. Мне это очень важно! — проговорила она, мне в грудь, почти в самое сердце.

Я молчал, понимая, что Ленская сейчас совершенно права. Права, как была права Ковалевская в тот день, когда я не удосужился подарить ей цветы. А ведь должен был! Просто обязан! Я бываю груб и невнимателен к своим дамам, а когда касается лично моих струнок затронутых в душе, то становлюсь мигом чувствительным.

— Мне важно быть уверенным, что ты моя. Понимаешь? — я поднял ее подбородок и поцеловал в губы.

— Ты же знаешь, я не изменяю своему мужчине. Пока мы вместе, со мной не может такого случится, не важно, цесаревич он или уже император. Саш, ты веришь мне? — Ленская вскинула голову, глядя мне в глаза.

Мне даже стало немного неловко, что эта сцена происходила при Элиз — баронесса отошла в сторону и просто любовалась розами в свете луны и фонарей.

— Я тебе без сомнений верю. Но в тот момент я подумал: а вдруг ты уже не со мной. Ведь может такое быть? Все подвержено изменениям. Даже, казалось бы, незыблемые отношения, — я отпустил ее, нащупал в кармане коробочку «Никольских».

— Нет! — она замотала головой. — Саш! Такого не могло бы быть! Но…

— Что «но»? — я замер, опасаясь, что Ленская готовит мне какой-то очередной сюрприз.

— Ты меня немножко не понимаешь. Мне часто хочется поиграть, пофлиртовать. Мне захотелось проверить, смогу ли я заинтересовать Дениса Филофеевича. И я же актриса, Саш. Как тебе объяснить? Представь, Элиз очень хорошо стреляет из остробоя и ей иногда важно подтверждать свою точность в стрельбе для себя, для собственной уверенности в том, что для нее важно. Кроме того, ей нравится это делать — стрелять, — говоря это, Ленская сжала мою руку, будто так до меня бы скорее дошли ее слова.

— В общем, ты немного постреляла в Дениса. Постреляла глазками. И тебе это понравилось, — заключил я, но уже улыбаясь и переводя сказанное в шутку.

— Ну, Саш… — Светлана сделала невинные глаза — вот это она умеет делать хорошо.

— Все, вопрос закрыт. Я не сержусь, — сказал я, прикуривая. — Если тебе это важно, то можешь иногда играть, но не переигрывай, Свет. Чтобы не вышло как с Голдбергом, и чтобы я слишком не злился. И еще, — я выпустил струйку дыма подальше от Ленской. — Не сомневаюсь, твоя стрельба зацепила цесаревича. Сама ты это понимаешь? Вот как теперь с этим быть?

— Саш, я не знаю. Не думала еще об этом, — она пожала плечами, отрешенно глядя на клумбу.

— Ах, ну да, ты же актриса. Элиз, что ты там стоишь, иди к нам, — подозвал я Стрельцову. — От тебя у нас секретов нет, — и когда баронесса Стрельцова подошла, я продолжил: — Светлана Игоревна, есть два варианта. Первый — в ближайшую встречу с цесаревичем, я скажу ему что ты — моя девушка. Для него это будет несколько странным, зная, что я женюсь на Ковалевской, тем более что он хорошо знает характер Ольги. Но Филофеевич без сомнений это примет. Я знаю…

— Нет, Саш, нет! — возразила Ленская. — Я скажу ему об этом сама. Хорошо? Для меня это важно. Хочу сама решать подобные проблемы, а тебя по подобным вопросам беспокоить лишь когда у самой не получается.

— Есть же еще я, — с улыбкой заметила до сих пор молчавшая Элизабет. — Поехали на эту ночь к нам? — Стрельцова смотрела на меня так, что это задело моего бойца в джанах. — Мы можем сделать еще жарче, чем было у тебя. Ведь нам не придется опасаться Елены Викторовны.

— Нет, Элиз, очень жаль, но не выйдет. У меня серьезные планы на завтра. Причем на ранее утро, — объяснил я.

— Можно я поеду с тобой, а Элиз потом меня заберет? — попросилась Ленская.

Стрельцова рассмеялась, наверное, догадавшись о замысле подруги.

— Можно, — согласился я. — Где ваш кровавый «Гепард»?

— Рядом с твоим, — Ленская взяла меня под руку и мы, пропустив выезжающий со стоянки «Арчер» направились вдоль ряда эрмимобилей.

Пока генератор набирал ход, а Ленская о чем-то говорила через открытое окно с Элизабет, я вернулся к недавним мыслям: о собственном эгоизме; о том, что я не балую внимание своих женщин, но при этом излишне чувствителен, когда кто-то из них меня задевает. Если бы не завтрашний полет на базу «Сириуса», который я уже согласовал по эйхосу с человеком Дениса Филофеевича, то я бы с огромны удовольствием посвятил эту ночь Светлане и Элизабет. Сводил бы их в ресторан, устроил бы праздник, какой бы смог. А так… Так я решил сделать немного проще: вывел «Гепарда» с дворцовой стоянки и направился к Арбату.

Мы целовались с Ленской всю дорогу, она раздевала меня, ласкала мое тело. Актриса завелась и хотела большего, но это «большее» не вышло при плотном и нервном потоке эрмимобилей в центре столицы. На Арбате, остановившись у торгового ряда «Арти», я купил Элизабет и Светлане по огромному букету цветов: Ленской составной из разных цветов, перевязанный золотистой лентой; баронессе желтые с красными прожилками хризантемы. Потом мы завернули в «Киприду», выпили там по бокалу игристого, и я надел своим дамам на пальцы по колечку, которые они сами выбрали на длинном ювелирном прилавке.

Когда мы вернулись к эрмимобилям, запищал мой эйхос. Я поднес его к уху, включая сообщение Ковалевской:

«Саш, ты завтра летишь на базу? Почему мне не сказал? Я хочу с тобой. В пять утра буду на посадочной площадке. Заодно расскажешь про Глорию. Целую тебя. Смотри мне, слишком там не шали!».

Вот так… Я собирался сказать ей позже, вернувшись домой. Но откуда Ольга знает о моих планах? Без сомнений, могла узнать только от цесаревича. Может не от него лично, но от Дениса через отца. Выходит, я почти всегда под надзором. Это и грустно, и смешно. Хотя, в том, что Ковалевская уже знает о моем визите к императрице, мало смешного. И еще большой вопрос, почему Ольга сегодня со мной так нежна: я для нее даже Саша, а не Елецкий?

Я ответил ей сразу:

«Оль, откуда узнала? Хотел об этом с тобой поговорить позже, но не думал, что ты захочешь со мной. Мне там какое-то награждение готовят. А еще Денису Филофеевичу почему-то неудержимо хочется, чтобы я взял с собой хоть кого-то из „Грифона“. Но лишний человек может обернуться лишней проблемой. Мне будет достаточно Элизабет. Если ты на самом деле хочешь со мной, то давай, заеду за тобой половину пятого? Сообщи, что решила заранее».

— Ты чего такой задумчивый? — спросила Светлана, когда мы выехали на Рыльский проспект. — Что-то не так с Ольгой?

— Завтра сложный день. Дела служебные, — кратко объяснил я, поглядывая в зеркало заднего вида: красный «Гепард» Стрельцовой отстал и вовсе пропал из вида.

— Она позже подъедет за мной к твоему дому, — сказала Ленская, догадавшись, что я помимо всего озадачен исчезновением Элизабет.

— Ты с ней быстро сдружилась, что очень удивительно — вы такие разные, — я вышел к мосту и уже на подъеме дал «Гепарду» больше воли. Ветер засвистел в окно, стрелка индикатора скорости перевалила за сотню.

— Какой же у тебя быстрый зверь! — восхитилась Ленская, точно, как наш, ее ладошка снова скользнула по моей голой груди. — Что касается Элиз, то мы с ней подружились сразу, — она потянулась ко мне и произнесла негромко, так, что я едва расслышал ее голос в шуршании шин: — Сразу, как дилдо оказался между ягодиц Голдберга, — Светлана рассмеялась, — и так часто бывает, что дружба связывает людей, у которых много противоположностей.

Минут через десять стремительной езды, я сбавил скорость, свернул на Нижегородскую, и уже там пропустив поворот к своему дому, я проехал по кочкам Вербового переулка — остановился на площадке напротив нашей школы. Здесь было темно, только вдали на спорт площадке горели фонари.

— Саш, почему так? — не поняла Ленская, глядя на главный учебный корпус, в темных окнах которого отражалась луна и звезды.

— Потому, что хочу вспомнить как это было между нами. Ты меня сегодня очень раздразнила, — сказал я, нажимая рычажок — спинки кресел тут же откинулись.

Светлана упала прямо на цветы, которые я ей подарил — они лежали на заднем диване. Я накинулся на актрису как хищник. Даже ее платье затрещало от моего порыва.

— Сумасшедший! — прошептала она, играя моим волосами, когда все закончилось и наши наполовину обнаженные тела обессиленно прижались друг к другу. — Наверное тебя стоит иногда дразнить. Мне это очень понравилось.

— Из нас троих может оказать недовольной Элизабет, — заметил я, опустив ее голову и подставляя живот поцелуям актрисы. — Она ждет нас около моего дома больше, чем полчаса.

— Элиз поймет. Она понимает меня как никто другой, — ответила Ленская и потянулась к эйхосу, пищавшему за это время дважды.

Виконтесса нажала кнопку и повернулась ко мне. На экране высветилось два сообщения: от Элизабет и Дениса. И последнее было для меня неожиданностью, снова тревожной.

— Ну включай, — попросил я. — Начнем с цесаревича. Раз Элиз понимает тебя, как никто другой, то подождет еще.

Загрузка...