Ваше Сиятельство 9

Глава 7 Испуганный голос Элиз

Старший пилот, как и распорядитель миссии категорически отказались вернуться к Нововладимирску хотя бы на пару часов. Для меня и для Ольги это было важно. Я хотел собрать собственные вещи, оставленные в гостиничном номере. Но вещи — ладно, это мелочь — от них можно было без особого сожаления отказаться. Важны были кое-какие наброски логической таблицы к переводу свитка, добытого для меня Элизабет и материалы на коммуникаторе, присланные Майком — их я собирался удалить по окончанию нашего отпуска. Конечно, вряд ли кто в них разберется, даже если они попадут в чьи-то недружелюбные руки, но все же в таких серьезных вопросах лучше перестраховаться. Еще для меня был важен мой эйхос — на нем сохранились последние сообщения от Майкла, Торопова и иных людей. Очень бы не хотелось, чтобы эти послания оказались в распоряжении моих недругов. Вполне возможно, что мой эйхос давно у людей, занимавшихся организацией похищения Ковалевской. Однако, шанс, что я выронил эйхос в эрмимобиле извоза тоже был немалым, и Даша, вернее Хитлалли, также могла подобрать его.

В общем, увы, все эти вопросы пришлось оставить открытыми. Едва приняв нас на борт, Вимана «Эльбрус-СРТ» взяла курс на Москву — указание императрицы, видите ли, срочно без задержек на полной скорости. Что это указание выполняется со всем старанием, я убедился, заглянув в рубку. Кстати, мое появление там старший пилот воспринял недружелюбно, не взирая, на то, что я — персона огромной важности. В какой-то момент я даже хотел сделать подарок Глории и экипажу воздушного судна ее величества: сотворить с ее виманой то, что в свое время со «Стрижом» Веселова. Вот бы они все обалдели, когда «Эльбрус» ускорился раза в два! Но я решил, что ее величество обойдется и без столь полезных жестов с моей стороны. Закрыл дверь в рубку и вместе с Ольгой отправился на вторую палубу в сопровождении Эреста Павловича — приятного седовласого старичка, служивший третьим камергером при ее величестве Глории, что он подчеркнул с особой важностью, в первые же минуты знакомства с нами.

Вообще, что императрица послала за нами свою личную, хоть и не единственную виману, да еще на эту как бы несложную миссию направила аж столь высокий чин, говорило о важности, которую она придавала вопросу скорее доставить меня в Багряный дворец. И я опасался, что как только вимана приземлиться в Москве, так Глория сразу, не дав ни дня покоя, призовет меня к себе и тут же отправит в Индию, в чертово местечко, называемое Долина царей Арихши. А мне с лихвой хватило непростых приключений во владениях ацтеков. Мне хотелось увидеться с мамой и Светой Ленской, кроме того, я собирался навестить Талию и Родерика. Да, я люблю вкус жизни, люблю, когда жизнь сполна насыщена этими вкусами, но иногда от всего этого слишком устаешь и мечтаешь о покое. И какая-то особо деятельная, непоседливая часть моего сознания тут же напомнила: Елецкий, не наглей — у тебя было несколько дней в одной из самых роскошных гостиниц на Карибах!

— Смею заверить, ваши вещи останутся в исключительной сохранности, — как бы возвращаясь к прежнему разговору и успокаивая меня, сообщил Эрест Павлович. — Все они будут описаны, бережно упакованы и переданы в столицу ближайшей рейсовой виманой, как груз особой ценности.

— Это очень любезно с вашей стороны! — иронично улыбнулся я.

— Может быть есть еще какие-то пожелания? Что-то осталось вне вашего гостиничного номера? — угодливо спросил камергер.

— Ольга Борисовна забыла купальник на пляже, — сказал я, повернувшись к нему и когда старичок, открыл рот, чтобы что-то произнести, добавил: — Шутка.

Мысль сказать ему насчет утерянного эйхоса и моих логических таблиц, я отверг. Ведь понятно же, все это попадет к Глории и будет тщательно исследовано ее людьми. Этот важный вопрос я собирался решить позже. Вернее, поручить его решение Ольге: пусть она свяжется с отцом. Наверняка у Бориса Егоровича или иных близких ему людей есть в Нововладимирске те, кто решит эту проблему.

Мы бегло осмотрели вторую палубу. Эрест Павлович показал нам кают-компанию, где в скором времени должен был состояться обед, провел к балкону, но двери открывать не стал над ней горел красный индикатор, обозначавший, что скорость полета превышает 50 километров в час. И превышала она установленную норму этак раз в десять-двенадцать. Вообще, балконы на современных виманах — явление лишнее. Остались они, как и многие иные необязательные элементы конструкции в наследие от первых виман, которые передвигались едва ли быстрее дирижаблей. Правда и сейчас некоторые любят зависнуть над приятным для глаз местом и наслаждаться с высоты пейзажем, попивая на балконе чай или вино.

Хотя «Эльбрус-СРТ» была виманой относительно небольшой — лишь четвертого размерного класса, на ней имелось две просторных, комфортабельных каюты, едва уступавшие роскошью тому, что я видел в Багряном дворце в покоях Глории. Одну из них нам и предоставил третий камергер при ее величестве Глории. Он важно открыл дверь, повернув начищенную до сияния ручку, и произнес:

— Прошу, господин и милейшая госпожа! Это ваше до прилета в столицу. Здесь же ванная, туалет и небольшая библиотека. Если какие-то вопросы или надобности, то сразу по говорителю.

— Благодарю, Эрест Павлович! — Ковалевская первая вошла в каюту, подошла к большому иллюминатору, отодвинув штору, бросив быстрый взгляд на проплывающую внизу Атлантику.

— Как тебе нравится? — спросил я княгиню, когда камергер оставил нас наедине.

— Саш, ты же знаешь, я не люблю напыщенную роскошь. Правда, — Ольга подняла взгляд к потолку, расписанному сценами из истории Небесных, глянула на мебель, украшенную богатой резьбой, инкрустированную золотом, яшмой и ониксом. — У меня к подобному с детства отторжение. Все это мне кажется излишним и даже глупым.

— Ладно, но кровать-то здесь хороша, — став позади Ковалевской, я обнял свою невесту, обращая ее внимание на великолепное ложе под бордовым с золотыми блестками балдахином. — И нам предстоит кувыркаться на ней всю ночь, — прошептал я Ольге Борисовне на ухо.

— У меня нет с собой таблеток, — напомнила она.

— И это хорошо. Освоишь в совершенстве искусство минета. Еще и в попу надо попробовать. Я спрошу насчет крема у Эреста Павловича, — пошутил я.

— Дурак еще! — вспыхнула Ковалевская, резко повернувшись ко мне. Ее лицо раскраснелось, при этом я видел, как она за возмущением едва сдерживает смех.

— Оль, теперь о серьезном… — я поймал ее руку и притянул к себе.

— Ах, это оказывается была такая шутка! — съязвила она.

— Надо чтоб ты Борису Егоровичу наговорила сообщение. Мы не знаем, что ему известно по произошедшему и очень желательно, чтобы он все это узнал от тебя. Главное, чтобы он не волновался, знал, что с тобой все хорошо и ты на пути к дому, — сказал я.

— Елецкий, уж поверь, сама я точно бы догадалась это сделать! Осмотрюсь здесь немного и этим займусь. Увы, сообщение к нему попадет лишь когда мы будем в зоне нашей имперской связи, что, увы, нескоро. Холодненького что-нибудь хочу, — княгиня подошла к бару с охлаждаемой секцией и извлекла бутылку тульского кваса.

— Оль, это не все. Еще нужно чтобы ты сказала отцу насчет моего эйхоса и таблиц — они то ли остались на столе номере, то ли в ящике стола, — я подробно рассказал о своих опасениях. — И еще, продолжил я: было бы не плохо, если бы разыскали эту Дашу, которая вовсе не Кузьмина и доставили в Москву.

— Ты обнаглел, Елецкий! Зачем она тебе? — Ольга нахмурилась, наливая тонкой струйкой квас в высокий хрустальный бокал. — Зачем⁈ — повторила она вопрос в то время, как я замялся. — Трахнуть ее хочешь?

— Оль, она много чего такого знает по работе ацтеков и бритишей на острове. С ней должна хорошо поработать наша имперская безопасность, при чем в Москве, на не на Карибах. После твоего похищения и всего что обнаружилось попутно, уже понятно, что все руководство там надо менять немедленно, — я тоже взял бокал, но квасу предпочел холодное пиво.

— Но разве это твое дело, Саш? Этим без сомнений займутся те, кто должен этим заниматься, — подняв бокал, княгиня проницательно посмотрела на меня. — Вот чувствую, что дело не только во всякой имперской безопасности.

— Она очень сильный маг-менталист. В этой области она во многих аспектах сильнее меня. Мне она интересна как маг, — я налил половину бокала, понимая, что Ольга в данную минуту понимает меня лучше, чем я сам. Это я себе говорю, что она интересна только как маг, в то время как мое тело помнит, что было тогда на пляже между мной и Хитлалли, и оно нашептывает такое, чего не хотелось бы говорить вслух.

— Интересно, здесь есть серебряные ножи? — Ковалевская выдвинула ящик буфета и зазвенела столовыми приборами.

— Зачем тебе? — не понял я.

— Затем, что ты — вампир! Ты пьешь мою кровь! — взяв нож с округлым кончиком, княгиня подошла ко мне и прижала лезвие к моему горлу.

— Оль, это не серебро. Просто сталь, — я поднял голову, чтобы ей было удобнее резать.

— Признавайся, хочешь ее трахнуть? — Ковалевская нажала ножом сильнее.

— Да, — горестно выдохнул я.

— Елецкий, вот бывают шлюхи… Бывают падшие женщины, а ты — падший мужчина! При чем падший низко-низко! Неужели это не понимает Артемида? Что за ненормальное у тебя желание кого-нибудь дрыгнуть? Я позволила тебе Ленскую! Я смирилась, приняла ее! Потом я позволила тебе миссис Барнс. Думала, утешить тебя ей взамен уходящей Ленской. Так оказывается Ленская никуда не уходит, и твоя англичанка просто добавилась — стала третьей! Мне это очень не нравится! Имей в виду, я не потерплю никакую Дашу, будь она трижды великолепный маг! Тебе ясно⁈

— Да, моя прелесть, — без особого желания согласился я. — Ты как всегда беспримерно добра. Не режь, пожалуйста, мне горло, мне им еще пиво пить. И пойми меня правильно: каждый мужчина, он в душе охотник. Ему иногда надо на кого-нибудь поохотиться. Без этого мужчина не может быть настоящим мужчиной. Оль, дорогая… — если бы она не держала нож у моего горла, то я бы ее расцеловал, — Ты же лучше всех других понимаешь меня. А раз так, то ты и только ты знаешь, насколько мне трудно: жизнь будто теряет прежний вкус…

— Елецкий, не смотри на меня так жалобно, а то я зарыдаю, и рука с ножом дрогнет. Охотник он! — Ольга Борисовна опустила свое оружие и вернулась к бокалу с квасом. — В общем так, если тебе без этого прямо жизнь не мила, то разрешаю тебе удовлетворить любопытство с ментальным магом один раз. Слышишь, один раз! Застрели ее там своим членом. Но только один раз! Считай, что я тебе как охотнику выписала разовую лицензию. И на этом все, чтобы больше не было никаких Даш и прочей дичи. Хватит с тебя Элизабет и Ленской. И в первую очередь меня!

— Спасибо, моя прелесть! О такой как ты я мог только мечтать! — я оторвал Ковалевскую от пола и закружил по каюте на руках. В самом деле я был в восторге. При чем вовсе не позволением на, так сказать, охоту, а тем, как добра, понятлива Ольга Борисовна. Она вполне понимает, что запретный плод может оказаться слишком сладок, искушение, неудовлетворенные желания, рождают скрытое недовольство, накапливаются. И разумнее всего проявлять понимание и держать своего избранника под относительным контролем.

— Оль, а я могу потратить эту лицензию не на Дашу? — спросил я, опустив Ковалевскую на кровать.

— Так, где мой нож? — она попыталась встать, но я прижал ее ворсистому покрывалу. — Елецкий, ты еще больше наглеешь! К тебе, пожалуй, вообще не стоит проявлять доброту!

— Оль! Ну, Оль… — я подмял ее под себя и несколько раз поцеловал в щеки, подбородок, губы.

— Говори, что ты задумал? Кто если не она⁈ — она приложила ладонь к моим губам, в ее глазах проступила тревога. — Между нами же все по-честному, да? На кого ты еще запал?

— Оль, ни на кого. Просто так, на всякий случай. Может не будет для меня никакой Даши. Я хочу твой подарок — лицензию, сохранить на какой-нибудь другой случай, — я повернулся набок, отпуская ее.

— Хорошо. Только уговор, всякий раз, как тебе придет в голову поохотиться, ты будешь брать у меня лицензию. И имей в виду, я буду давать ее тебе очень редко, в особых случаях, когда твое ружье будет готово начать стрельбу без твоего ведома, — успокаиваясь сказала Ковалевская.

Даже в июне небо в Лондоне часто серое. По улицам с грохотом носятся старые двухэтажные эрмимобили муниципального транспорта, которые давно следовало отправить на переплавку. По набережной Темзы угрюмо бредут люди с недовольным, серыми как небо лицами. И над всем этим висит какая-то недоброжелательность, пропитанная скопившимся раздражением.

Именно таким Майклу предстал Лондон — город, в который он очень не хотел возвращаться, но куда его вернули вопреки его воли. Перед тем, как он оказался в Лондоне, его били. Били трижды: сначала в Москве на каком-то складе, холодном, заставленным ящиками и воняющем рыбой. Затем дважды в Риме. Причем били практически без причин, лишь за то, что он не так отвечал на вопросы или не так смотрел. Здесь же в Лондоне его передали другим людям. Эти обходились с ним сносно: руки не распускали, давали кое-какую свободу, правда под присмотром.

Вот сейчас даже случилась прогулка пешком на Вейс-роуд. Ему указали адрес, и шел он вроде бы сам, только за его спиной неотрывно, шагах в десяти следовало трое. И барон Милтон знал, что любая попытка бегства будет мгновенно пресечена, при чем с очень печальными для него последствиями. Эти люди ясно дали ему понять, что шутить с ними не следует. И оставалось непонятным, зачем его вели на Вейс-роуд пешком. Да это недалеко, но обычно людей в его незавидном положении возят на эрмимобилях, при чем с густо-затененными стеклами. Быть может те, кто сопровождал его, рассчитывали, что Майкл все-таки решится на побег, или думали, что появится кто-то из русских, с целью его освободить. Все это для Майкла оставалось непонятным. Он не хотел, даже не мог об этом думать. Потрясение, случившееся в сыскном агентстве в Москве, когда на его глазах расстреляли Геннадия Степановича и всех его подчиненных было так велико, что эта кровь, грохот выстрелов и крики до сих пор снятся ему и как мираж появляются перед глазами даже когда он не спит.

— Сюда, — сказал бесцветный голос сзади, когда Майкл подошел к серому особняку с барельефами двух рыцарей у входа. — Открывайте дверь и входите.

Барон Милтон подчинился, вошел. Там его встретил неразговорчивый человек, проводивший на второй этаж, в просторную комнату с массивным письменным столом и длинным простенком занятым книжным шкафом.

— Присаживайтесь, господин Милтон, — сказал ему мужчина средних лет, лысоватый с неприятными, будто присыпанными пеплом глазами. — Я — виконт Эндрю Коллинз. Уполномоченный по некоторым особо важным вопросам герцогом Уэйном. А ваш вопрос, барон, именно в числе особо важных. Таких, от которых зависит безопасность Британской империи. Позвольте, я сразу намекну, что вы никто иной как предатель. Желали получить подданство в России?

— Разве это запрещено? Любой свободный человек в праве выбирать, где ему жить, — негромко произнес Майкл.

— Любая свободная страна, тем более могущественная империя в праве выбирать, как ей обходиться с предателями национальных интересов, — усмехнулся виконт Коллинз. — Вы, Майкл Милтон, не просто сбежали из родной страны, вы начали работать на интересы наших врагов. При чем в самой опасной для нас области, способной подорвать могущество империи и вовсе перевернуть сложившиеся мировые устои.

Майкл молчал. С того момента, как его выволокли из сыскного агентства и вместе с ним забрали копии Свидетельств Лагура Бархума, но уже понимал, в историю влип и зачем он нужен этим людям.

— Ваша сестра, Майкл, совершила несколько грязных преступлений в Британии. К счастью, у нас длинные руки и мы смогли разыскать ее в Москве. Ее попытка убедить нас в собственной смерти и затаиться в России оказалась неудачной. Она уже в наручниках, на пути в Лондон. Вы же понимаете, что ей грозит за кражу древних артефактов, подрывающих безопасность Британии, и вывоз их за границу? Я уже молчу об убийствах, совершенных ей с особой жестокостью. Но… — Эндрю Коллинз встал из-за стола, подошел к окну. С минуту он молчал, поглядывая на закатные краски, отражавшиеся на золотистых стенах Платт-билдинг. Потом, неожиданно спросил: — А хотите чай?

— Нет, — Майкл замотал головой, и дрогнувшим голосом произнес. — Вы не договорили насчет Элизабет. Что с ней, скажите ради богов!

— Пока ничего. Я бы даже сказал, с ней пока все хорошо. И будет хорошо до тех пор, пока вы будете работать в интересах Британской короны. При чем работать изо всех сил, пытаясь искупить свои грехи. Если в ближайшее время нам не удастся получить перевод Свидетельств Лагура Бархума, то Элизабет пострадает или даже погибнет. Так что жизнь вашей сестры и ваша собственная в ваших руках, — виконт повернулся, на его лицо наползла гаденькая улыбка. — Ах, да, кстати вам от нее послание, — Коллинз вытащил из ящика стола эйхос отобранный у барона Милтона еще в Москве. Нажал боковую пластину и, сделав погромче, включил прослушку последнего сообщения.

Барон Милтон услышал испуганный голос Элизабет:

«Майкл, дорогой! Умоляю, сделай все, что они просят! Это страшные люди! Они убьют и тебя, и меня! Наша жизнь сейчас висит на волоске! Добудь для них эти чертовы переводы! Проси Елецкого! Придумай что-нибудь! Майкл, ты же у меня умный! Ты знаешь…» — ее речь оборвался от ее же вскрика.