Annotation
В книге рассказывается о культовых сооружениях древней Месопотамии, истории изучения месопотамских древностей, археологических исследований Вавилона. Рассматривается восприятие мифа о Вавилонской башне в древности, средневековье и новое время.
«ПОСТРОИМ СЕБЕ ГОРОД И БАШНЮ…»
«ХРАМ БЕЛА РАСПОЛОЖЕН В ЦЕНТРЕ ВАВИЛОНА…»
«Я КОПАЮ УЖЕ 14 ДНЕЙ,
ОТ ТЕРРАСЫ К СТУПЕНЧАТОЙ БАШНЕ
«ДОМ ОСНОВАНИЯ НЕБЕС И ЗЕМЛИ»
КАК ВЫГЛЯДЕЛА ВАВИЛОНСКАЯ ХРАМОВАЯ БАШНЯ?
РОЛЬ ЗИККУРАТА В РЕЛИГИИ И В КУЛЬТЕ
ВАВИЛОН СЕГОДНЯ
ПОСЛЕСЛОВИЕ
ИЛЛЮСТРАЦИИ
ЛИТЕРАТУРА
РЕКОМЕНДУЕМАЯ ЛИТЕРАТУРА
INFO
notes
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
comments
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31
32
33
34
35
36
37
38
39
40
41
42
43
44
45
46
47
48
49
50
51
52
53
54
55
Эвелин Кленгель-Брандт
ВАВИЛОНСКАЯ БАШНЯ
ЛЕГЕНДА И ИСТОРИЯ
*
Е. KLENGEL-BRANDT
Der Turm von Babylon
Legende und Geschichte eines Bauwerkes
Koehler & Amelang
Leipzig, 1982
*
Серия «По следам исчезнувших культур Востока»
основана в 1961 году
Редакционная коллегия
К. З. Ашрафян, [Г. М. Бауэр],
чл-кор. АН СССР Г. М. Бонгард-Левин (председатель),
P. R. Вяткин, З. А. Грантовский, И. М. Дьяконов,
С. С. Цельникер, И. С. Клочков (ответственный секретарь)
Перевод с немецкого
И. М. Дунаевской
Ответственный редактор и
автор послесловия
В. А. Якобсон
© Е. Klengel-Brandt, 1982
© Главная редакция восточной литературы
издательства, Наука», 1991
«ПОСТРОИМ СЕБЕ ГОРОД И БАШНЮ…»
Вряд ли найдется другой древний город, который бы на протяжении веков пленял фантазию людей так же сильно, как Вавилон. Это название, сохраненное для нас прежде всего Библией, стало воплощением большого многолюдного города с великолепными постройками. Упоминания Вавилона в книгах Ветхого завета в большинстве случаев связаны с военным столкновениями между вавилонянами и жителями Палестины. Печальный опыт, приобретенный последними, сообщает этим упоминаниям отрицательную направленность. Завоевание Иерусалима и разрушение Храма Соломона навсегда ассоциировались с Вавилоном и его царем Навуходоносором (Набу-кудурри-уссуром) II, предпринявшим в 597 и 587 годах до нашей эры походы в Палестину и угнавшим в вавилонский плен много жителей Иудеи.
Самым привлекательным из этих, не лишенных предвзятости библейских сказаний оказалось повествование о сооружении и разрушении Вавилонской башни, с давних времен врезавшееся с особой силой в память людей, тревожа их чувства и воображение и побуждая к созданию художественных образов.
«На всей земле был один язык и одно наречие. Двинувшись с Востока, они нашли в земле Сеннаар равнину и поселились там. И сказали друг другу: наделаем кирпичей и обожжем огнем. И стали у них кирпичи вместо камней, а земляная смола вместо извести. И сказали они: построим себе город и башню, высотою до небес; и сделаем себе имя, прежде нежели рассеемся по лицу всей земли.
И сошел Господь посмотреть город и башню, которые строили сыны человеческие. И сказал Господь: вот, один народ, и один у всех язык; и вот что начали они делать, и не отстанут они от того, что задумали делать. Сойдем же и смешаем там язык их, так чтобы один не понимал речи другого. И рассеял их Господь оттуда по всей земле; и они перестали строить город (и башню). Посему дано ему имя Вавилон; ибо там смешал Господь язык всей земли, и оттуда рассеял их Господь по всей земле»{1}.
Именно эта история сделала Вавилон символом творческой мощи и гордыни, побуждающих людей браться за решение непомерно грандиозных задач. Однако работа прерывается божественным вмешательством, наглядно показывающим всю тщетность подобных замыслов.
Средневековые изображения Башни
Вскоре после распространения христианства и его принятия в качестве государственной религии иллюстрирование Библии стало важной областью художественного творчества. Но также и в других сферах искусства передача библейских преданий оказалась в центре внимания. Красочный ветхозаветный рассказ о Вавилонской башне вызывал у художников желание передать его изобразительными средствами. Ждать при этом правдоподобия, конечно, не приходилось: исполнителям недоставало нужных сведений и представления о реальной истории. Все изображения несли на себе отпечаток художественной традиции своего времени и зависели от вкуса заказчиков и используемого материала. Личная художественная свобода исполнителя обычно могла проявляться только в деталях, что вносило в них некоторое разнообразие. Только после того как целые десятилетия исследований и археологических изысканий в странах Ближнего Востока показали, что в библейской истории о Вавилонской башне в самом деле содержится зерно исторической истины, стало кое-что известно и о ее подлинном внешнем виде. Теперь появилась возможность определить как меру фантазии, проявленную авторами изображений Вавилонской башни, так и степень отдаленности их творений от подлинных реалий. И тем не менее изображения Вавилонской башни для истории искусства небезынтересны, так как выступают в качестве важных свидетельств своего времени. Меняющийся облик Башни дает нам понятие о знаниях и представлениях, существовавших при жизни того или иного художника и касавшихся не только самого сооружения, но и окружающей его застройки, ландшафта, а также применявшейся строительной техники.
К числу наиболее ранних изображений Вавилонской башни, дошедших до нас, относится рельеф на слоновой кости из кафедрального собора города Салерно, города, обязанного своим богатством прежде всего торговле с Востоком. Рельеф относится к XI веку. Им начинается длительный период развития в искусстве самой темы постройки Вавилонской башни. Но не башня занимает на рельефе основную часть пространства, а равное ей по размеру изображение карающего бога в окружении многочисленных маленьких фигурок строителей; сама же башня имеет вид ничем не примечательной узкой постройки, занимающей во всей композиции весьма скромное место.
Многие средневековые художники использовали тему возведения столь внушительного сооружения, как Вавилонская башня, главным образом для подробного показа разных строительных приемов, само же здание небольшой двух-или трехэтажной башни как бы отступало на задний план. На иллюстрации к Библии, сделанной в 1411 году швейцарским мастером для Фридриха Тоггенбургского, башне придан облик крепости, своим пятиугольным контуром скорее напоминающей барбаканы (привратные укрепления) средневековых городских стен. Очень реалистично изображены сами строители и применяемые ими орудия труда. Чувствуется, что художник с удовольствием передавал технические детали и приемы, виденные им в родном краю.
Страны Леванта казались жителям средневековой Европы, никогда не бывавшим там, средоточием тайн и сказочных сокровищ. Вместе с\тем неудивительно, что Вавилонская башня в их глазах приобретала сходство со знакомыми им отечественными постройками. Только от крестоносцев, добравшихся в своих военных походах до Палестины, Сирии и Малой Азии, Европа впервые получила реальные сведения об этих странах и их населении. Конечно, ходило немало рассказов о поразивших пришельцев мечетях и высоких минаретах; не исключено, что были привезены и зарисовки этих сооружений. Так что облик высокой башни, обвитой винтовой лестницей, которую мы видим на рисунке из «Часослова герцога Беррийского», цитируемого примерно 1430 годом, мог быть навеян минаретами, подобными минаретам больших мечетей в Самаррс или мечети Ибн Тулуна в Каире. Помимо башни замысловатой формы с окружающей ее богато орнаментированной балюстрадой здесь важен также многофигурный общий план с обилием башен и куполов, воссоздающий почти доподлинно восточный колорит. Тщательная фиксация трудовых операций наглядно показывает приемы, бывшие в ходу при возведении построек в середине XV века. Описанное в Библии божественное вмешательство символизируют изображения ангелов, видимо спустившихся после того, как они осуществили смешение языков.
Мотив Башни в новое время
Если раньше башни изображались четырехугольными или многоугольными, то в 1526 году на гравюре на дереве Ханса Хольбейна Младшего впервые появляется круглое сооружение. У Хольбейна это еще весьма скромная постройка, но именно она положила начало монументальным круглым башням с массивными спиральными пандусами, известным по бесчисленным нидерландским картинам и гравюрам. Художников перестает привлекать передача строительных приемов; в центре внимания оказываются сама Башня и ее конструкция. Изображения колоссальных, достигающих облаков сооружений приближаются к библейским описаниям, согласно которым именно безмерность дерзания приводит к катастрофе. Живописцы, принадлежавшие к различным нидерландским семьям потомственных художников и к разным мастерским, уделили много внимания этой теме. По-видимому, она вызывала также большой интерес заказчиков и широкой публики.
Принимая за основу башню круглой формы, художники разрабатывали исполненные фантазии варианты, различавшиеся главным образом трактовкой деталей. Особое место среди произведений такого рода принадлежит картине Питера Брейгеля Старшего, датированной 1563 годом; картина эта производит сильное впечатление. Внушительная круглая башня изображена здесь в момент разрушения, так что взору открывается ее внутреннее устройство. Многочисленные сводчатые проемы дверей и окон позволяют заглянуть внутрь. Башня возвышается на фоне нидерландского пейзажа, а на заднем плане помещен город, окруженный земляным валом; видны море и порт, любовно и подробно выписанные художником.
Большая часть башен, изображенных в эту пору, имеет мощные наружные пандусы, восходящие по пологой спирали к самой вершине здания. У подножия сооружения группируются другие постройки, соответствующие вкусам эпохи, — мосты, широкие въезды, различные укрепления и купольные сооружения, а возле них — крохотные человечки, занимающиеся созидательным трудом, точно так же как это показано на многих других нидерландских картинах того же времени. И для данной тематики характерна, как мы видим, любовь к жанровым сценам. Сначала князья-заказчики и зодчие-исполнители появляются на краю картины в виде маленьких фигурок, но затем постепенно им начинают отводить в картине все более важное место. Рано проснувшееся буржуазное самосознание нидерландцев сказывается и в трактовке рассматриваемого нами библейского мотива. Созданная в 1595 году и хранящаяся ныне в Дрезденской галерее картина Мертена ван Фалькенборха также вполне выдержана в рамках этой традиции.
Не случайно и то, что по сравнению с Нидерландами интерес к подобным темам в других европейских странах был не так велик. Поэтому и попытки изобразить Вавилонскую башню оказались здесь весьма немногочисленны; что же касается иллюстрированных изданий Библии, где этот сюжет был обязательным, то в них воспроизводились гравюры на меди или дереве, повторяющие известные в то время картины.
Между тем в Европе на протяжении XVII века пробудился интерес к странам Востока, вышедший далеко за пределы библейских представлений. Ученые и художники пытались приобрести самостоятельное, не связанное с Библией понятие о погибших культурах и характерных для них сооружениях, невзирая на то что необходимые для этого данные по-прежнему отсутствовали. Правда, уже существовали отчеты путешественников, таких, как, например, врач Леонхард Раувольф или итальянец Пьетро делла Валле, которые в XVI и XVII веках побывали на Ближнем Востоке и оставили описание своих приключений, переживаний и впечатлений. Но им удалось увидеть лишь жалкие остатки некогда процветавших городов, и они не могли сообщить сколько-нибудь точных сведений о древних постройках.
И все-таки уже осуществлялись исследования, основывавшиеся на сравнительном изучении накопившихся к тому времени данных. Так, в 1679 году известный ученый Афанасий Кирхер написал труд о Вавилонской башне, в котором он опирался на сообщения античных писателей Геродота и Ктесия. Иллюстрации к его книге существенно отличаются от более ранних, так как Башня включена в городской пейзаж. Однако улицы изображенного города, похожие на шахматную доску, его плоские дома и дворцы навеяны скорее всего описаниями государств и обществ, содержавшимися в произведениях современной автору утопической литературы. Сама же Башня занимает господствующее положение вблизи реки, пересекающей город. Она сохраняет круглые очертания предшествующих ей изображений и имеет заостренную кверху веретенообразную форму, предопределенную восходящим пандусом. Такая Башня, соответствующая представлениям Афанасия Кирхера, повторялась затем на протяжении многих лет, как можно видеть на примере гравюр Иоханна Георга Шмидта (1694–1767) из Дрездена. В качестве собственного его вклада, вполне соответствующего вкусам времени, здесь может рассматриваться лишь храм, водруженный им поверх Башни в виде ее завершения; храм этот с рельефами на фронтоне и скульптурными фигурами на крыше являет собой точную аналогию греческому.
Выдающийся архитектор Иоганн Бернхардт Фишер фон Эрлах, изображая Вавилонскую башню, сделал в 1721 году еще шаг вперед и освободился от общепринятой до него круглой формы. Его реконструкция, представляющая собой восьмиэтажное здание, четырехугольное в плане, явно оказывается ближе всех предыдущих изображений к описанию Геродота и, следовательно, к современным нам научным представлениям о башнях Вавилонии. Что же касается фона, то Фишер поместил свою башню в такое же окружение, в каком привык рисовать дворцы и сады в проектах, выполнявшихся им по заказу своих современников. Тот факт, что со времени Афанасия Кирхера большинство художников при попытке изобразить Вавилонскую башню предварительно изучали источники и имеющийся архитектурный опыт, показывает их стремление рассматривать проблему не в религиозно-мифическом, а в историческом аспекте. Хотя еще по-прежнему были широко распространены разнообразные варианты изображений Башни в рамках ранее сложившегося стиля, все же постепенно начинала пробиваться новая трактовка.
Сколь излюбленным и повсеместно распространенным в XVI и XVII веках был сюжет Вавилонской башни, показывает художественное ремесло. Измененная порой до полной неузнаваемости, Башня фигурирует на гобеленах, кафельных плитках и миниатюрах. Ее форму придают даже вазам и часам, чему примером могут служить часы 1602 года, хранящиеся в дрезденском музее «Зеленый свод», бывшей сокровищнице саксонских герцогов и королей.
Несмотря на то что в XIX веке благодаря путешествиям, а затем и результатам первых раскопок в Европу стали поступать достоверные сведения о Месопотамии и ее постройках, интерес художников к Вавилонской башне заметно упал. Сохранив верность библейской тематике, они стали черпать свои сюжеты и ассоциации не из Ветхого, а преимущественно из Нового завета. Вавилонская башня на картинах этой поры не приобретает принципиально нового вида; большей частью это все та же круглая башня со спиральной лестницей и сводчатыми проемами, представление о которой сложилось еще в XVI веке. В соответствии со вкусами времени на передний план выступают драматические многофигурные сцены, для которых Башня является всего лишь кулисой, не имеющей органической связи с изображаемым сюжетом. Интересным примером может служить фреска, написанная в 1847–1848 годах Вильгельмом фон Каульбахом на стене вестибюля Нового музея в Берлине. Здесь изображен момент, когда вследствие божественного вторжения происходит смешение языков; суть происходящего подчеркнута театральными позами отдельных персонажей и целых групп, размещенных на фоне цоколя Башни (остальная ее часть не видна).
Раскопки XIX и в особенности XX века, проводившиеся во всех районах древней Месопотамии, позволили создать научно обоснованное представление о Вавилонской башне. Тем самым ее изображение перешло из области фантазии в область достоверности. Таким образом, изображение Башни и все, что с этим связано, стало входить скорее в компетенцию ученых, нежели художников. Поэтому неудивительно, что воспроизведения Башни сделались в искусстве редкостью, тем более и сама библейская тематика была оттеснена здесь на задний план и использовалась лишь изредка.
Теперь, желая изобразить Башню, следовало либо обратиться к многочисленным рисункам и эскизам в научной литературе, либо сознательно пренебречь ими и дать волю собственной фантазии. И все же Вавилонская башня не предана искусством полному забвению; к ней продолжают обращаться и поныне, хотя такое случается редко; при этом художник либо рассчитывает на признание образованного зрителя, располагающего сведениями об этом сооружении, либо решает общечеловеческие проблемы, обращаясь к легенде о Башне и к самой Башне как к символу. Например, лейпцигский художник Бернгард Хайзиг в нескольких своих картинах последних лет снова обратился к этой проблематике. Изображая Башню и рядом с нею, на переднем плане, человека, играющего на скрипке, автор как бы наводит мост между наукой и символическими представлениями, связанными с этим сооружением, олицетворяющим опасности войны и погибели, угрожающие человеку.
«ХРАМ БЕЛА РАСПОЛОЖЕН В ЦЕНТРЕ ВАВИЛОНА…»
(Арриан)
Для художников позднего средневековья главным было проиллюстрировать и истолковать библейское слово, и это вполне соответствовало уровню знаний того времени. Ведь в ту пору в Европе очень мало знали о Ближнем Востоке и почти ничего — о его истории. Религиозные противоречия между христианством и исламом именно в это время привели к прямым столкновениям. Крестовые походы, привлекшие на Ближний Восток многочисленное европейское воинство, служили прежде всего делу расширения сфер влияния европейских властителей, ловко скрывавших это обстоятельство под маской «защиты святых мест». Но войска не достигли Месопотамии, ограничив область своего вторжения в основном районами Малой Азии, Сирии и Палестины. В конце концов военные походы не только не привели к расширению представлений о древних месопотамских поселениях, но, наоборот, вызвав недоверие и враждебность местных жителей-мусульман, усложнили доступ в обитаемые ими районы.
Первые путешественники в Месопотамии
Таким образом, в те времена о землях Аравии, расположенных далеко от побережья Средиземного моря, в Европу поступали лишь весьма скудные сведения. Однако и они показывают, что попадавшие в Месопотамию европейские путешественники неизменно пытались отыскать там известную по Библии Вавилонскую башню. Это стремление наталкивалось на многие препятствия. Прежде всего само путешествие было чрезвычайно трудным и изнурительным. Оно могло быть совершено только верхом на лошади или на осле либо пешком; в любом случае требовались крепкое здоровье и большая выносливость. К тому же путь проходил по местам далеко не спокойным. Чтобы попасть в Двуречье, следовало пересечь либо Малую Азию, либо сирийско-арабскую пустыню, то есть области, которые контролировались кочевыми племенами и народностями. К европейцам они относились с крайним недоверием, в особенности когда те проявляли чрезмерный интерес к определенным местам. Свою роль играл и религиозный антагонизм, стоивший жизни многим «неверным», то есть чужеземцам. Так что путешествие на Восток на протяжении столетий оставалось предприятием весьма опасным. К тому же местный климат с чрезвычайно жарким летом, резкими перепадами дневной и ночной температуры, продолжительными зимними дождями был очень вреден для здоровья путешественников, не говоря о непривычном питании и отсутствии элементарных гигиенических условий.
В самой Месопотамии, помимо крупных городов, мало что могло в ту пору заинтересовать путешественника. Знаменитые города древности давно пришли в упадок, затянулись песками и стали почти неразличимы. Между тем в некоторых топонимах этой поры продолжали жить старые названия, помогавшие ученым отождествить соответствующие населенные пункты с древними поселениями. К редким примерам такого рода принадлежит Вавилон, чье имя угадывалось в наименовании городища Бабиль. Воспоминание об этом крупном и важном городе так и не стерлось окончательно из памяти людей. Однако жителям деревень, расположенных на самом городище или вблизи него, даже в голову не приходило задуматься о роли и значении города, некогда стоявшего здесь. Лишь его название, передаваясь из поколения в поколение, позволило немногим путешественникам, достигшим Месопотамии, определить место древнего Вавилона. Опираясь на знания, почерпнутые из Библии, они прежде всего устремлялись на поиски следов, которые должны были остаться от такого мощного сооружения, каким представлялась им Вавилонская башня.
Первым путешественником, оставившим нам краткое описание развалин Вавилона, был испанец Веньямин из Туделы, живший в Наварре и между 1160 и 1173 годами совершивший путешествие на Восток. Его привело сюда помимо научного любопытства данное ему поручение пересчитать еврейские общины, осевшие в Двуречье. Так как довольно крупное поселение такого рода находилось вблизи Вавилона, то он побывал и здесь и увидел вместо города развалины. Веньямин из Туделы не мог, конечно, не попытаться отыскать Вавилонскую башню и, вероятно, принял за нее один из самых больших холмов — Бирс Нимруд. Описание путешествия, составленное Беньямином из Туделы, в свое время не получило никакого отклика. На протяжении нескольких веков оно продолжало оставаться единственным свидетельством очевидца. Лишь от XVI века дошли до нас дальнейшие письменные известия о путешествиях в Месопотамию. Это были большей частью случайные посещения дипломатов и купцов, но кое-кто из них оказался весьма наблюдательным и сумел хорошо описать увиденные им страны. Особенно следует выделить немецкого врача Леонхарда Раувольфа, посетившего Восток между 1573 и 1576 годами. Он, подобно многим путешественникам, пытался найти следы, которые должны были остаться от такого крупного сооружения, как Вавилонская башня; однако на месте, традиционно отводимом Вавилону, ему ничего не удалось обнаружить.
За Вавилонскую башню путешественники принимали в дальнейшем одно из двух крупных городищ, расположенных относительно недалеко друг от друга. На самом деле они представляют собой сохранившиеся поныне остатки башни в Акаркуфе западнее Багдада и руины Борсиппы, именуемой ныне Бирс Нимрудом, юго-западнее Вавилона. Под обоими холмами действительно погребены, как правильно поняли путешественники, остатки храмовых башен. Но и в том, и в другом случае речь может идти не о самой Вавилонской башне, а лишь о постройках, похожих на нее. Тем не менее, опираясь на таких античных авторов, как Геродот, Страбон и Арриан, чьи описания не всегда оказывались надежны и часто бывали неправильно поняты, путешественники увязывали соответствующие постройки с Вавилоном, что влекло за собой значительную переоценку возможных размеров города. Исходя, в частности, из справедливого утверждения Арриана, что башня, называемая им «храмом Бела», находится в центре Вавилона, приходилось чрезвычайно сильно преувеличивать площадь последнего, чтобы каким-то образом включить в его пределы либо Акаркуф, либо Борсиппу.
Острым наблюдателем оказался итальянский дворянин Пьетро делла Валле. На Восток его привело паломничество ко Гробу Господню, и он годами путешествовал по Египту, Сирии, Месопотамии и Ирану. Свои наблюдения делла Валле опубликовал в 1650–1653 годах в Риме, весьма образно и красочно рассказав о виденном и пережитом. В 1616 году он достиг Вавилона, где увидел колоссальную четырехугольную башню, чьи углы были обращены на четыре стороны света. Строительным материалом для башни послужили — и это автор счел «самой замечательной вещью, какую когда-либо видел», — высушенные на солнце кирпичи! Однако «то тут, то там попадались, в особенности в местах, одновременно служивших опорой, и кирпичи такой же величины, но обожженные в печи»{2}. Он измерил шагами периметр башни и сравнил полученный результат с размерами Вавилонской башни, приведенными античным историком Страбоном. Как мы теперь знаем, Пьетро делла Валле принял за остатки Башни городище Бабиль на северо-востоке Вавилона. Интерес к древности побудил делла Валле подобрать в Вавилоне, а позже и в Уре несколько кирпичей с надписями и отправить их в Европу. Эти подлинные свидетельства вместе с несколькими надписями, скопированными делла Валле в Персеполе, оказались, по-видимому, самыми первыми образцами таинственной древней клинописи, попавшими в Европу. Однако в то время они не получили достаточно широкой известности, к ним отнеслись исключительно как к курьезам. Тем не менее сам Пьетро делла Валле немало размышлял над этими письменными памятниками и даже высказал предположение, что незнакомое письмо следовало читать слева направо.
И в последующие десятилетия XVII века европейские путешественники время от времени добирались до Вавилона. Кое-кто из них составлял отчеты и делился свежими наблюдениями и мнениями относительно Вавилонской башни; иные же, напротив, лишь повторяли ранее известное.
В центре дискуссии продолжали оставаться развалины Акаркуфа и Бирс Нимруда, иногда всплывали также упоминания о холме Бабиль, на самом деле представлявшем собой развалины летнего дворца Навуходоносора. Многие путешественники были миссионерами или священниками; они интересовались Башней с религиозной точки зрения и искали подтверждения сказанному о ней в Библии.
Рост научного интереса
Интерес Европы к странам, расположенным на других континентах, равно как и к их истории, заметно возрос во второй половине XVII века и в особенности в XVIII веке. Развитие гуманитарных наук, практическое и научное изучение иностранных языков повлекли за собой желание узнать побольше о древних государствах. Одновременно росло и понимание того, что корни многих достижений человечества следует искать на Востоке.
Растущее внимание стал привлекать к себе Китай как страна с цветущей и богатой традициями культурой. Его изделия с этого времени начинают оказывать все более заметное и постоянно увеличивающееся влияние на европейское искусство. Египет также поражал путешественников многими замечательными произведениями своей древней культуры, по сравнению с которыми меркло впечатление от городищ Передней Азии. Между тем появление торговых компаний не только снова привело европейцев в Месопотамию, но и создало им условия для длительного пребывания там, а тем самым и для более интенсивного изучения этой страны и ее людей. Хотя ряд районов продолжал оставаться опасным, все же некоторые дороги, используемые все чаще, осваивались лучше.
И естествоиспытатели — ботаники, зоологи, географы — сделались теперь частыми гостями восточных стран. Благодаря тщательности наблюдений и точности формулировок их путевые дневники оказались полезны также и историкам. Эти материалы и поныне представляют большой интерес, так как описанные в них руины и исторические памятники еще были в то время в несколько лучшей сохранности. Впрочем, Месопотамия редко бывала непосредственной целью путешествий; ее чаще посещали проездом, поэтому новые сведения о Вавилоне появлялись довольно редко. Кроме всего прочего, существовали и другие страны, почти не знакомые, как, например, Южная Аравия, которые привлекали к себе особый интерес.
Карстен Нибур попал на Восток, приняв участие в относительно крупной экспедиции, снаряженной датским королем Фридрихом V. После того как смерть настигла всех его спутников, Нибур продолжал путешествие по разным восточным странам совсем один. В 1765 году он убедился в правильности предположения, что город Вавилон следует искать на городище вблизи городка Хилле. Эта идея подтверждалась находкой многочисленных кирпичей с надписями, обнаруженных им в Хилле повсеместно. Нибур даже попытался отождествить один из тамошних холмов с дворцом Навуходоносора, прославившимся своими висячими садами, а развалины Бирс Нимруда — с Вавилонской башней.
Гораздо больше можно узнать о Вавилоне из описаний аббата де Бошана, жившего в 1780–1790 годах в Багдаде. Он сокрушался, что жители окрестных деревень превратили развалины Вавилона в источник добычи обожженного кирпича: нередко в поисках строительного материала крестьяне прибегали к раскопкам, «причем они часто находили керамические сосуды и мраморные плитки с узорами… иногда также глиняных идолов в виде человеческих фигур или массивные цилиндры, испещренные мелким письмом… а около восьми лет назад ими даже была обнаружена погребенная под обломками статуя в человеческий рост»{3}.
Сообщения о местоположении и состоянии развалин Вавилона, описания сделанных находок и, главное, обнаружение письменных памятников вызвали растущий интерес прежде всего в Англии, куда время от времени прибывали отдельные находки, отправленные сотрудниками расположенных в Мосуле и Багдаде представительств Ост-Индской компании, крупного английского акционерного торгового общества. И в последующие годы сотрудникам этой компании предстояло сыграть важную роль в изучении Месопотамии.
На рубеже XVIII и XIX веков в центр внимания попадает наконец древний Египет. Большая научная экспедиция, сопровождавшая в 1798 году войска Наполеона в Египетском походе, организовала доставку значительных собраний древностей в Париж, откуда они позже попали в Лондон. Ученые, участвовавшие в походе, провели на месте исследования, в ходе которых были сделаны рисунки, карты и описания найденного. Публикация полученных ими результатов еще долго служила образцом для такого рода изданий. Одной из наиболее важных находок экспедиции оказался так называемый Розеттский камень с одним и тем же текстом, написанным на разных языках. Именно им в 1822 году воспользовался француз Жан Франсуа Шам-польон для дешифровки египетских иероглифов. Тем самым перед европейцами открылись новые миры, так как письменные источники наряду с впечатляющими материальными памятниками позволили оценить величие и значение древних культур.
В сравнении с важными результатами, полученными в Египте, Месопотамия сильно проигрывала. Хотя и здесь, в особенности на поприще языкознания и истории, работало много исследователей, но недоставало эффектных находок, которые бы всколыхнули общественный интерес. Удавшаяся еще в 1802 году геттингенскому учителю гимназии Георгу Фридриху Гротефенду дешифровка персидской клинописи не получила никакого отклика. Его научное сообщение на эту тему, представленное им Геттингенской академии наук, было напечатано лишь 90 лет спустя. Таким образом, это великое достижение долгое время оставалось известным только узкому кругу специалистов. В своей работе по дешифровке
Гротефенд пользовался копиями клинописных надписей, снятыми вышеупомянутым Карстеном Нибуром в Персеполе, бывшем некогда царской резиденцией Ахеменидов. Результаты Гротефенда получили подтверждение в исследованиях английского офицера Генри Роулинсона, пришедшего независимо от Гротефенда и на более обширном материале, привезенном им самим из Персии, к тем же самым результатам.
Одновременно с этими важными исследованиями, проводившимися в тиши кабинетов европейских ученых, в Месопотамии, хотя и неспешно, продолжалось ознакомление с ее древними культурами. Клавдий Джеймс Рич, резидент Ост-Индской компании в Багдаде, будучи высокоодаренным и любознательным человеком, сумел еще в юности в совершенстве овладеть турецким и арабским языками, и свое пребывание в Месопотамии он использовал, помимо всего прочего, для расширения своих познаний. В 1811 году при посещении Вавилона Рич собрал точные сведения о размерах и местоположении отдельных руин. Стремление все увидеть и оценить самому привело его в Бирс Нимруд. «Сначала утро грозило бурей и проливным дождем. Когда же мы приблизились к цели нашего путешествия, мрачные тучи рассеялись и обнажили Бирс, величественно взиравший на долину. Он представлял собой круглый холм, увенчанный башней, с продольными хребтами у своего основания. Так как в начале нашей поездки верхом он был полностью скрыт от наших взоров, мы не смогли подготовиться к ожидавшему нас зрелищу и тем самым смягчить остроту восприятия, — такую или похожую жалобу часто можно слышать и от посетителей пирамид. Но вот мы оказались на нужном расстоянии, и перед нами внезапно возник холм, вырвавшийся из мрачного кипения черных туч и еще облаченный в ту легкую дымку, чье мерцание особенно усиливало его величие и мощь, тогда как отдельные ослепительные полосы света разрывали пустынную даль, создавая впечатление необъятности пространства и печальной уединенности пустынного ландшафта, посреди которого возвышаются эти рождающие почтительный трепет руины»{4}.
Ричу удалось не только сделать обмеры и снимки остатков отдельных вавилонских построек, но и раскопать несколько объектов, а также привезти в Англию одну из строительных надписей вавилонского царя Навуходоносора, имевшую форму цилиндра. Позже Рич стал интересоваться по преимуществу Северной Месопотамией, и своими наблюдениями, касающимися развалин Ниневии и Нимруда, он сделал заметный вклад в изучение этих важных древних столиц.
И в последующие годы многие путешественники посещали развалины Вавилона. В 1816 году здесь побывал англичанин Джон С. Бэкингем, а в 1818-м — известный художник и писатель Роберт Кер Портер. Вклад последнего в популяризацию древней вавилонской культуры особенно велик, так как его эскизы и описания, изданные в виде нарядных книг, получили доступ в дома знати и влиятельных кругов Англии. Кер Портер посетил кроме Акаркуфа и Бирс Нимруд. По его мнению, там можно было выявить три строительных периода. У Кера Портера не было также недостатка в приключениях. Например, на Бирс Нимруде он созерцал «трех величественных львов, гордо расхаживавших по вершине холма»{5}. Однако появление группы всадников-бедуинов заставило самого Портера спешно покинуть свой наблюдательный пункт. Оба путешественника, Бэкингем и Портер, оставили подробные описания развалин Вавилона и других городов.
Изучение Месопотамии в это и последующие десятилетия не привело к большим успехам. Хотя уровень знаний заметно повысился, потому что все большее число путешественников пересекало страну — кто верхом, кто пешком, кто по воде на лодках, — однако разведывательные раскопки велись лишь от случая к случаю и были весьма кратковременными. Большинство путешественников по Месопотамии добирались до Вавилона, посещали также Бирс Нимруд и Акаркуф и считали нужным высказать свои суждения относительно Вавилонской башни. Следует сказать, что эти мнения различались лишь в деталях.
Соперничество держав
Стремление побывать в Месопотамии не всегда определялось чистым интересом к природе и фауне страны или к ее истории и древней культуре; здесь чаще преобладали едва прикрытые экономические и политические притязания. Чтобы лучше разобраться в этом вопросе, следует остановиться на истории Двуречья и на политической ситуации, сложившейся в странах Ближнего Востока в прошлом веке.
Уже в начале XIII века судьба доселе самостоятельных арабских государств Сирии и Месопотамии стала принимать роковой оборот, в связи с тем что монгольсчкие орды, вырвавшись из внутриазиатских степей, перешли к завоеванию Переднего Востока. Их походы сопровождались опустошением плодоносных районов, разрушением цветущих городов, истреблением и обращением в рабство местного населения. В 1258 году был завоеван Багдад, и начался упадок этой некогда столь богатой области с высокоразвитой культурой; оросительные системы были разрушены, разоренное население не смогло оказать сколько-нибудь успешного сопротивления. А в начале XV века походы монгольского хана Тимура принесли с собой новые войны и разрушения.
Когда в XVI веке началось расширение Османской державы в Малой Азии, ослабленные арабские государства не смогли оказать эффективного сопротивления, и вскоре весь Ближний Восток, включая Египет, вошел в огромную турецкую империю. Политика османских султанов была прежде всего направлена на укрепление центральной власти в этом необъятном крае, на усиление эксплуатации подвластных народов и на подавление малейшего сопротивления с их стороны. Это достигалось путем сохранения и укрепления уже существовавших общественных отношений. Султаны привлекли к себе на службу местную феодальную аристократию, что привело к дальнейшему ухудшению положения крестьян и ремесленников. К тому же турецкие губернаторы провинций грабили подвластные им области в собственных интересах, так что обнищание значительных частей населения постоянно росло. В ходе многочисленных, большей частью бесплодных восстаний отдельные племена и области на протяжении веков неоднократно пытались вернуть себе независимость. Однако им удалось достигнуть некоторых успехов только в конце XVIII века вследствие постепенного общего ослабления Османской империи.
Русско-турецкая война 1768–1774 годов повлекла за собой решающее ослабление власти Османского государства, так как оно утратило монопольное влияние на Черном море. А начиная с упомянутого выше похода Наполеона I в Египет, конфронтация великих держав — Англии и Франции — начала распространяться и на Ближний Восток. При этом обе стороны пытались склонить арабское население на свою сторону. Борьба великих держав не исчерпывалась военными столкновениями, она стала во все большей мере распространяться на хозяйственную сферу. Великобритания основала отделения своей Ост-Индской компании в Двуречье. Одним из ее первых резидентов стал уже упоминавшийся выше Клавдий Джеймс Рич. При поддержке англичан османскому султану удалось справиться с попытками тогдашнего наместника Дауда-паши добиться независимости. В 1830 году ему пришлось подчиниться. Тем самым Ирак оказался еще крепче прикован к своим турецким властителям. Росла смертность среди населения из-за голода и эпидемий.
Богатые сырьевые источники страны и ее благоприятное стратегическое положение постоянно возбуждали стремление завладеть ею. Великие державы, и в первую очередь Франция и Великобритания, предоставлением колоссальных займов довели Османскую империю в 1881 году до банкротства и, поставив ее тем самым в полную зависимость, сумели обеспечить себе все увеличивающиеся привилегии на Ближнем Востоке. Закрепление сферы интересов происходило в острой конкурентной борьбе. Великобритании удалось завоевать ведущие позиции в Месопотамии, Палестине и на побережье Красного моря и Персидского залива.
Первые раскопки в Месопотамии
Первые подлинные раскопки в Двуречье, несмотря на английское политическое преобладание в Месопотамии, были начаты французами. Инициатором и руководителем этих раскопок стал Поль Эмиль Ботта, формально занимавший дипломатический пост во французском консульстве в Мосуле. Он был прекрасно подготовлен для осуществления поставленной им перед собой задачи: хорошо знал разные страны Востока, так как подолгу бывал в них, к тому же владел арабским языком и был знаком с местными нравами. Несмотря на многовековой интерес к Вавилону, районом первых раскопок стали не его руины, а развалины древней Ниневии, которые находились в непосредственной близости от Мосула, где жил Ботта. Свои раскопки он начал в 1842 году, но счел их результаты неудовлетворительными, поскольку «ничто не было найдено в целом виде, так чтобы хоть в какой-то мере вознаградить за затраченный труд и понесенные расходы». Жители Мосула и близлежащих деревень, следившие за работой Ботта хотя и без понимания, но с любопытством и сочувствием, в конце концов посоветовали ему предпринять последнюю попытку на городище Хорсабад, в шестнадцати километрах от Ниневии. Здесь в первые же дни посчастливилось: удалось сделать совершенно замечательные находки — большие алебастровые плиты с рельефными изображениями. Позже выяснилось, что на этом месте некогда находились развалины дворца ассирийского царя Саргона. Ботта распорядился выкопать несколько плит с рельефами и отправить их во Францию. Остальные он и художник Фланден срисовали. Когда рельефы в 1846 году прибыли наконец в Париж, они вызвали там очень большой интерес, так как никто не подозревал о существовании столь впечатляющих свидетельств древней месопотамской культуры.
Англичане тем временем занялись под руководством Остина Генри Лэйярда оставленной Ботта древней столицей Ассирийского царства — Ниневией. Там, во дворцах ассирийских царей, они нашли не только большое количество рельефов, но и около 25 тысяч целых и поврежденных глиняных табличек, составлявших некогда библиотеку царя Ашшурбанапала. Именно благодаря ей удалось наконец добиться успеха в дешифровке письменностей и интерпретации языков народов древней Месопотамии и тем самым больше узнать об их истории, помыслах и делах. Успех сопутствовал Лэйярду и в резиденции царя Ашшурнацирапала II, жившего в IX веке до нашей эры, — здесь также были обнаружены рельефы.
Однако эти изыскания, несмотря на их бесспорные успехи, не могут считаться раскопками в современном понимании, так как их первейшая задача состояла в том, чтобы «получить возможно большее количество хорошо сохранившихся произведений искусства, затратив возможно меньше времени и денег»{6}. Гораздо меньшее значение придавалось выяснению взаимосвязей между находками и расчистке обнаруженных зданий со всем их инвентарем, что является истинным смыслом раскопок. Лэйярд, в частности, распорядился прорыть штольни вдоль стен дворца, чтобы достать большие рельефы, нисколько их не повредив. Тем самым он заметно экономил на денежных и трудовых затратах, которые были бы гораздо больше при планомерных послойных раскопках.
В Северной Месопотамии, прежде всего на территории дворцов, украшенных алебастровыми рельефами и скульптурами, такие методы раскопок могли привести к успеху. Но они совсем не подходили для Южного Двуречья с его постройками из глиняного кирпича-сырца. Здесь после Лэйярда пробовали свои силы многие исследователи, копавшие в развалинах Вавилона, Урука и Ниппура, но их скромные результаты не могли затмить ассирийских находок.
Кончилось тем, что вследствие утраты интереса или недостатка денег исследования были снова заброшены. Многие из путешествовавших тогда по стране либо состояли на дипломатической службе, либо принадлежали к торговым компаниям, либо участвовали в геологических или естественнонаучных экспедициях. Этим людям в большинстве случаев нельзя отказать в идеализме и искренних научных побуждениях, однако и политические цели, равно как и стремление к личному обогащению, были им далеко не чужды.
Если сначала на Ближнем Востоке друг другу противостояли главным образом две великие державы, Франция и Англия, то в конце XIX века к ним присоединилась еще и Германия, считавшая себя обойденной при разделе колоний. Главным объектом немецкой внешней политики стала Турция. Германия пыталась поколебать здесь франко-британские позиции. Крупные денежные инвестиции позволили ей проникнуть на турецкий рынок, экспорт непрерывно возрастал. Военные миссии и строительство Багдадской железной дороги способствовали установлению еще более тесного взаимодействия Германии и Турции. Так как Германия не могла осуществить свои цели военным путем, то наряду с экономическим проникновением она пошла по пути поддержки экспансионистской политики немецкого монополистического капитала. С этой целью щедро поощрялись научные исследования на Ближнем Востоке и проводилась широкая культурно-политическая деятельность, как это, впрочем, делалось с давних пор англичанами и французами. Таким образом, нет ничего удивительного в том, что Германия позаботилась о приобретении концессии на раскопки на Ближнем Востоке и что интересы немецких востоковедов начали получать поддержку со стороны государства.
Раскопки сороковых годов XIX века, как и дешифровка клинописи, особенно импонировали всем тем, кому такие названия и имена, как Вавилон, Ниневия, Сарданапал, Навуходоносор, были хорошо знакомы из Библии и кого теперь поразило, что библейские рассказы вдруг нашли подтверждение в археологических находках и в клинописной традиции. Большой резонанс получило, например, известие о том, что Джорджу Смиту, ассистенту знаменитого исследователя клинописи Генри Роулинсона, удалось обнаружить текст вавилонского сказания о потопе. Первоначально Смит располагал только одним фрагментом соответствующей таблички, и газета «Дейли телеграф» финансировала его вторую поездку в Мосул, чтобы он мог поискать другие части повествования, столь широко известного благодаря Библии. Смиту повезло: в развалинах библиотеки Ашшурбанапала в Ниневии ему действительно удалось наряду с многочисленными другими табличками обнаружить еще один фрагмент рассказа о потопе.
«Я КОПАЮ УЖЕ 14 ДНЕЙ,
И ВСЯ ЗАТЕЯ МНЕ ВПОЛНЕ УДАЛАСЬ»
(Из письма Роберта Кольдевея)
Планы немецких раскопок
В различных странах, в том числе и в Германии, стали создаваться общества и комитеты, имевшие целью помочь финансированию раскопок. Таков был и основанный в Берлине в 1887 году Восточный комитет; при его поддержке проводились раскопки в Зинджирли. Комитет продал все найденное здесь берлинским музеям. Однако организаторам этого комитета, известным специалистам в области изучения древности Конце, Курциусу, Эрману, Захау, Шрадеру и Дильману, удалось заинтересовать лишь сравнительно узкий круг меценатов, большая же часть средств, необходимых для раскопок, была выдана из личной казны императора.
Вильгельм II проявил заметный интерес к изучению древности, в особенности во время своего визита в страны Ближнего Востока в 1898 году. Он посетил кроме христианских и мусульманских святых мест также и несколько городищ. Особенно сильное впечатление произвели на него остатки грандиозных римских храмов в Баальбеке, о происхождении и значении которых тогда еще мало знали. Поэтому вскоре после своего возвращения император направил в Баальбек Роберта Кольдевея, имевшего уже опыт раскопок, и его ассистента Вальтера Андрэ, чтобы они зарисовали руины и подготовили смету предстоящих раскопок.
Это личное увлечение Вильгельма II, соответствовавшее его политическим целям и экспансионистским устремлениям крупного капитала, превратило его в щедрого покровителя раскопок на Переднем Востоке. Так как организационные формы Восточного комитета перестали соответствовать возросшим задачам, 24 января 1898 года образовалось Германское восточное общество (Die Deutsche Orient-Gesellschaft), пользовавшееся поддержкой самого императора. Среди его членов вскоре оказались многочисленные финансовые и промышленные магнаты. Председателем стал принц цу-Шёнайх-Каролат, остальные посты занимали другие известные и весьма состоятельные лица. Одним из главных покровителей и кредиторов общества, а также исполняющим обязанности его казначея стал Джеймс Саймон; многим обязаны ему и королевские музеи, получившие благодаря его участию немало произведений искусства.
Создав материальную базу, следовало выбрать место для раскопок, способное по своему историческому значению и вероятным находкам оправдать надежды тех, кто финансировал дело. Роберт Кольдевей и Эдуард Захау осуществили предварительную экспедицию и рекомендовали остановиться на знаменитых древних столицах Ашшуре и Вавилоне, чьи названия и по прошествии многих столетий не исчезли полностью из памяти людской. После долгой дискуссии в правлениях Восточного общества и королевских музеев было принято решение в пользу раскопок в Вавилоне. Предполагалось, что они будут длиться пять лет и обойдутся в 500 тысяч марок.
Наконец-то и немецкой науке о древнем мире удалось достичь желанной цели — активно включиться в исследование древних месопотамских культур и попытаться оспорить у англичан и французов первенство в этой области. Немецкий ассириолог Фридрих Делич в первом из ряда своих очень популярных докладов на тему «Библия и Вавилон», прочитанном 13 января 1902 года, в момент, когда успех раскопок, начавшихся в Вавилоне, уже стал очевиден, подчеркнул: «Пусть это (т. е. сказанное им ранее. — Авт.) подтвердит признание того факта, что и Германии было давно пора раскинуть свой шатер на осененных пальмами берегах райского потока!»
Хотя турецкое правительство не могло всерьез помешать великим державам, однако получение лицензий на раскопки всякий раз наталкивалось на какие-то затруднения. В необычайно разветвленных турецких бюрократических инстанциях заявления и запросы постоянно терялись, так как на местах саботировали их продвижение. Чтобы проникнуть в константинопольские «верха», в большинстве случаев приходилось пользоваться дипломатическими каналами, прибегая к вмешательству посольств. Иногда даже возникала необходимость просить о помощи высокие правительственные инстанции. Желание Германского восточного общества получить лицензии на раскопки еще нескольких городищ так и не было удовлетворено. На первых порах пришлось довольствоваться разрешением производить раскопки в Вавилоне, выданным персонально руководителю экспедиции Роберту Кольдевею. Все же в конце концов все препятствия на пути запланированных раскопок Вавилона удалось устранить, экспедицию снарядили, и она отправилась в путь.
В Германии этой поры наука, посвященная изучению древнего мира, и востоковедение достигли высокого развития, но до создания собственной древневосточной археологии было еще далеко. Ученые, имевшие опыт раскопок, приобрели его либо у себя на родине, либо при изучении различных античных поселений. Большинство из них были архитекторами, так как становилось ясно, что в ходе раскопок гораздо важнее получить представление об отдельных постройках как таковых и о древнем городе в целом, чем добывать из-под земли произведения искусства и разрозненные мелкие предметы.
Роберт Кольдевей, родившийся в 1855 году в Бланкенбурге в Гарце, тоже был по образованию архитектором; свой первый опыт раскопок он приобрел, исследуя античные поселения Ассоса на южном побережье Троады, а также остров Лесбос. С Ближним Востоком он познакомился впервые в 1887 году, когда вместе с арабистом Бруно Морицем и купцом Х. Ф. Людвигом Майером предпринял длившиеся всего несколько месяцев археологические раскопки южномесопотамских городищ Зургуль и Эль-Хибба. Эта экспедиция не дала заметных результатов, так как из-за недостатка средств не удалось нанять нужное количество рабочих. К тому же найденные здесь отдельные предметы раннешумерского периода не вписывались в общую картину, какой она виделась тогда.
Однако для Кольдевея было важно, что он успел опробовать здесь технику раскопок, подходившую для месопотамских руин. Ведь это совсем разные вещи: раскапывать возведенные из камня античные постройки или прослеживать сырцовые стены месопотамских городов. К тому же Кольдевей научился общаться с арабским населением и турецкими властями и привык к местному климату и ландшафту. Так что этот кратковременный опыт впоследствии ему очень пригодился; кроме того, он успел взять себе на заметку другие городища.
В 1890–1891 годах Кольдевей участвовал вместе с X. фон Лушаном в первых значительных немецких раскопках на Ближнем Востоке в древнем городе Зинджирли, в древности — Сам’аль, в Северной Сирии. Публикуя изображения добытого здесь материала, Кольдевей разработал собственную технику нанесения теней, которая создавала впечатление глубины и позволяла видеть древние постройки как бы в объеме. Цитадель Сам’аля, относящаяся к I тысячелетию до нашей эры, была раскопана полностью. Многочисленные скульптуры, рельефы и мелкие предметы попали в музеи Берлина и Стамбула.
И в последующие годы Кольдевей продолжал участвовать в исследованиях и раскопках, так что он как нельзя лучше подходил для осуществления обширных планов Германского восточного общества относительно Вавилона. В экспедицию входили еще три сотрудника, а именно купец Х. Ф. Л. Майер, ассириолог Бруно Майсснер и молодой архитектор Вальтер Андрэ. Как уже говорилось выше, император Вильгельм II неожиданно поручил этой четверке провести предварительное обследование развалин Баальбека, на что у группы ушло три недели.
Члены экспедиции добирались на Ближний Восток порознь, и прошло много недель, прежде чем все они собрались на месте. Так, например, Кольдевей и его молодой ассистент сначала ехали поездом, затем в Триесте пересели на корабль и с остановками в Александрии, Порт-Саиде и Хайфе прибыли в Бейрут, откуда по зубчатой железной дороге перебрались через Ливан и прибыли в Дамаск. После возвращения из Баальбека началось наконец формирование каравана для доставки участников и экспедиционных грузов в Вавилон. Начальным пунктом стал Алеппо, где надлежало приобрести верховых животных и нанять повара, слуг и конюхов. Кольдевей с большим юмором писал об этом одному из членов правления Германского восточного общества: «У нас в Алеппо возникли некоторые трудности с приобретением нужных нашему каравану животных; договариваешься с мукаром (человеком, сдающим лошадей внаем), но, когда наступает день отъезда, узнаешь, что он отбыл в Адану, или Мосул, или в невесть какое другое место обширного турецкого государства. Ведешь переговоры снова, с другим, в надежде, что на этот раз дело уладится. Нам были нужны 22 вьючных животных и четыре верховые лошади. Выяснилось, что получить последних внаем вообще невозможно, их следовало купить. Весть о возникшем спросе мгновенно облетела Алеппо, и все владельцы старых кривоногих кляч сочли, что для нас они вполне сойдут, и стали являться с ними по утрам к нашему порогу. У одной была ободрана спина, у другой — парализованы ноги, третья брыкалась и кусалась, четвертая оказывалась безнадежно ленива, пятая — слишком молода, шестая — слишком дорога, седьмая — слишком стара и т. д. Но в конце концов нам удалось сделать удачный выбор, животные неплохо выдержали долгий путь и стоят теперь в «конюшне», т. е. у глиняной стены пятиметровой высоты, и мирно жуют овес в тени пальм»{7}. Всего на дорогу от Алеппо до Багдада караван потратил 24 дня (с двумя суточными привалами в пути). Немецкие исследователи облегченно вздохнули, когда вдали наконец возникли золотые купола Кадимейна, большой мечети вблизи Багдада.
Будущих исследователей Вавилона ждала нелегкая жизнь. Как успел показать переход через пустыню, кроме здоровья и хорошей физической тренировки от них требовалось умение ездить верхом и метко стрелять. Последнее было необходимо как для самозащиты, так и для добывания пищи в пути. Багдад снова стал для археологов местом отдыха, так как жившие здесь немецкие купцы заботились об их удобствах и помогли запастись всем необходимым для раскопок. Путь из Багдада в Вавилон, который занимает теперь на автомобиле по хорошей асфальтированной дороге не более часа, члены экспедиции проделали верхом, затратив еще три дня, так что в деревню Ковайреш, где им предстояло обосноваться, они прибыли 22 марта 1899 года.
Начало раскопок в Вавилоне
26 марта Кольдевей и его сотрудники, успев кое-как устроиться и провести подготовительные работы, приступили к раскопкам развалин так называемого касра, цитадели, где находился один из дворцов Навуходоносора II. Этому месту оказали предпочтение заранее, еще в Берлине, при предварительном обсуждении, потому что Кольдевей во время своей рекогносцировочной экспедиции нашел там обломки глазурованных изразцов, несомненно украшавших некогда какую-то значительную постройку. Насколько удачным оказался выбор места для начала раскопок, можно судить по тому, что в дальнейшем из обнаруженных здесь глазурованных обломков удалось сложить часть разноцветного изразцового декора Дороги процессий.
Кольдевей начал раскопки с 36 рабочими, но менее чем через три недели довел их число до 153, так что работы велись весьма интенсивно. Между тем следовало также позаботиться и о крове для членов экспедиции. С этой целью решили перестроить дом, снятый в Ковайреше, который, по словам Кольдевея, больше походил на хлев. «С хозяином дома, — писал Кольдевей, — я заключил контракт на пять лет. Для надстройки и перестройки дома я пригласил мастеров и ремесленников из Хилле. На втором этаже решено было устроить 4 жилые комнаты и столовую для членов экспедиции, а на первом этаже уже существующие помещения переоборудовать под кухню, комнаты для турецких служащих и т. д.»{8}. Так как жара в апреле и мае заметно усилилась, то перестройку дома поспешили закончить; в дальнейшем он должен был также защитить и от осадков. Арендованный жилой дом представлял для археологов интерес еще и потому, что был построен владельцем в основном из древних кирпичей, собранных на развалинах Вавилона. На многих из них сохранился оттиск штампа, которым метили кирпичи в царствование Навуходоносора II.
Еще в предыдущие годы англичане Рассам и Лэйярд, проводя краткие раскопки в Вавилоне, обнаружили большое количество табличек и документов. Кроме того, немало их найдено и во время грабительских, «диких» раскопок местным населением. Многие из этих письменных памятников попали в Лондон, в Британский музей, где ими начали заниматься ассириологи. Таким образом, ряд фактов, касавшихся построек Навуходоносора, его предшественников и преемников, стал известен еще до раскопок Кольдевея. Важные сведения удалось также извлечь из описаний, содержащихся в трудах античных авторов, которые могли видеть вавилонские постройки своими глазами. Теперь факты, извлеченные из письменных источников, предстояло согласовать с материалами раскопок.
Относительно наиболее разумного тактического подхода к таким колоссальным раскопкам, как вавилонские, сложились противоречивые точки зрения. Хотя главной, как и прежде, была задача обнаружить главный храм Вавилона с Башней, продолжало оставаться неясным, в какой части города их надо искать. Городище Вавилона представляет собой большую группу холмов, занимающую площадь, равную приблизительно 16 квадратным километрам. Названия, издавна присвоенные арабским населением этим холмам, в ряде случаев несут на себе следы воспоминаний о давно ушедшем прошлом.
Так, например, неоднократно упоминавшийся холм с остатками летнего дворца Навуходоносора в самой северной части городской застройки называется «Бабиль». Несколько групп холмов в центре города образуют район «Каср», или район развалин древних дворцов и крепостных сооружений, возвышающихся над плоским городищем Муджелибе. Дальше к югу расположен холм Амран ибн Али, названный по имени исламского святого, похороненного на его вершине. Этот холм высотой 25 метров — самый высокий в Вавилоне; рядом — углубление, арабы называют его «Захн», т. е. «двор мечети». К востоку от Касра находится небольшая группа красноватых холмов, именуемая Хомера, то есть Красная. Дальше, к западу и к югу, еще холмы.
Опираясь на топографию города и письменные источники, Роберт Кольдевей утверждал, что главный храм Мардука расположен в центре города, под холмом Амран ибн Али. Поэтому он предложил вести работы по ходу Дороги процессий, обнаруженной им при раскопках на холмах Каср, так как считал, что она ведет к главному храму. Другие исследователи (к ним сначала принадлежал и известный немецкий ассириолог Фридрих Делич) полагали, что руины холма Амран ибн Али — не что иное как остатки висячих садов, тех самых, которые античные авторы причисляли к семи чудесам света.
Эсагила[1] найдена
Исследование холма Амран ибн Али считалось почти неосуществимой затеей, так необычайно велики были здесь нагромождения строительного мусора, обломков и песка. За восемь месяцев удалось вынуть и вывезти по узкоколейке свыше 30 тысяч кубометров грунта. В своих отчетах о раскопках Кольдевей писал по этому поводу: «Мы сделали раскоп в центре северной, более высокой части холма Амран и на половине его высоты первым делом соорудили ров для железной дороги шириной 6 метров, глубиной 10 метров и длиной 145 метров. Железная дорога позволила сравнительно легко вывезти груды строительных обломков, расположенные над нею; но все лежавшее ниже пришлось предварительно поднимать на высоту 12 метров и уж потом грузить в вагонетки и откатывать. Одновременно здесь можно было занять сравнительно мало народу. Сначала работало 40, затем 80 человек в день»{9}.
Сколько надежд и разочарований приносил этот труд, судя по кратким записям Кольдевея, можно только догадываться. Так, например, он пишет: «Затем мы выкопали большую четырехугольную яму в середине холма и стали зарываться в нее все глубже и глубже, работая при слабом солнечном свете, едва проникавшем сюда, словно в устье печи. И так как, кроме черной порошкообразной вонючей массы нетронутого грунта, извлечь ничего не удавалось, то рабочие стали беспокоиться, полагая, что я попросту глуп. Меня же их поведение совершенно не трогало, потому что мы как раз докопались до толстых стен и полов Эсагилы»{10}. Там на глубине 20 метров Кольдевей обнаружил пол, мощенный кирпичами с выдавленной штемпелем надписью, пол главного храма Вавилона — Эсагилы!
Таким образом, удалось достичь одной из целей, предусмотренных планом раскопок. Но Вавилонская башня все еще не была найдена. По разным причинам Кольдевей в 1901 году продолжал работы в Эсагиле только в пределах упомянутого раскопа, не расширяя площади производимых работ. Все силы он сосредоточил на расчистке дворцов, Ворот Иштар[2], дороги торжественных шествий, или Дороги процессий, как ее стали с тех пор называть, а также крепостных стен. Помимо этого проводились небольшие обследования городской территории, в том числе раскопки греческого театра, скрытого под группой холмов, именуемой Хомера.
Только в 1908–1910 годах Роберт Кольдевей смог снова провести в Эсагиле крупные раскопки. Прежде всего он обследовал крепостные стены храмового участка, обращенные к Евфрату, вместе с их воротами и башнями. Затем постепенно и с осторожностью стал подбираться с западной стороны к огромному искусственному холму Амран ибн Али.
Во время этого второго наступления на городище, похоронившее под собой развалины храмового участка, археологи испытали еще один прием, заимствованный у шахтеров. Он описан у Кольдевея следующим образом: «Мы находимся у подножия и на склонах Амрана. Чтобы по возможности сэкономить на выемке грунта, мы следуем вдоль наружной стороны крепостных стен, прорывая длинные туннели; кроме того, на относительно больших расстояниях для проникновения света и воздуха приходится закладывать узкие шахты. Работа в длинных ходах предъявляет к людям немалые требования. Они работают здесь почти обнаженные, «в поте не только лица, но и тела своего». Воздух тяжелый и спертый, а чадящая масляная коптилка досаждает, тускло мерцая и почти не давая света. Тем больше бывает взрыв восторга, когда наконец удается пробить еще участок и достигнуть очередной световой шахты; из недр тогда несется радостный вопль: «Мы одолели его!»{11}. Работы, начатые еще весной, продолжались до глубокой осени, к тому же в самые жаркие месяцы температура воздуха превышала 50 градусов в тени, так что нельзя не признать, что труд рабочих и археологов заслуживает самой высокой оценки.
Обследование развалин башни
На протяжении всех этих лет, с момента, когда начались раскопки, и вплоть до 1909 года, Роберт Кольдевей ни разу не позволил себе съездить в отпуск на родину: он продолжал неустанно трудиться в Вавилоне, стойко перенося тяжелейшие климатические условия. Это не прошло бесследно для его здоровья, из-за ухудшения которого ему в конце концов пришлось в апреле 1910 года на длительное время уехать домой. В его отсутствие архитектор Фридрих Ветцель занимался главным образом Эсагилой и ее ближайшим окружением. Была расчищена часть стен и построек, окружавших то самое место, где, как удалось установить, некогда стояла Вавилонская башня. Однако развалины разыскиваемого на протяжении столетий зиккурата[3] оказались весьма невзрачными. Вместо высоко вздымающейся башни наподобие тех, которые и поныне можно видеть в Бирс Нимруде и Акаркуфе, здесь, в ложбине Захн, севернее горы обломков, оставшихся от Главного храма, открывался взору тянущийся в южном направлении широкий ров, заполненный водой. Посередине его находился квадратный в основании массивный блок из кирпичей и обломков, и сначала даже не верилось, что это и есть Вавилонская башня. Между тем не оставалось места для сомнений, так как в ходе раскопок здесь обнаружили много надписей, чаще всего на кирпичах, где древнее название башни — Этеменанки[4] — и наименование главного храма — Эсагила — упоминались вместе. Остатки башни, немало претерпевшей уже в древности, особенно сильно пострадали в более позднее время. Добраться до ее стен, сложенных из обожженного кирпича, не представляло особого труда, и население разобрало и использовало их для собственных нужд. Подобное произошло с большинством сооружений Вавилона, построенных, как и Башня, из обожженного кирпича и претерпевших по этой причине серьезный урон. Провести в период раскопок более пристальное археологическое обследование остатков башенных стен оказалось невозможно: мешал высокий уровень почвенных вод, всегда затруднявший раскопки Вавилона.
Лишь однажды, в 1913 году, когда прорвало плотину на Хиндие и к тому же выпало очень мало осадков, уровень почвенных вод упал так сильно, что представилась возможность заняться непосредственным изучением развалин Башни. Обмеры оболочки из обожженного кирпича, расположенной в той части зиккурата, которая обычно находится ниже уровня почвенных вод, заняли несколько месяцев. И все-таки позже в своей публикации Ветцель назвал проведенные исследования предварительными, так как и они не смогли решить всех проблем.
Археологические работы в Вавилоне, первоначально запланированные на пять лет, давно успели выйти за пределы этого срока. Их объем и вызываемые ими трудности, а соответственно и расходы постоянно возрастали. Кольдевей не смог осуществить многого из первоначально им намеченного: в частности, ему не удалось обнаружить остатки Башни. И в дальнейшем, при публикации результатов экспедиции, также происходили многочисленные задержки. Из-за того что отвечавший за исследования Башни архитектор Фридрих Ветцель страдал серьезной болезнью глаз и позже вовсе ослеп, а сам Роберт Кольдевей тоже тяжко болел и в 1925 году умер, научная публикация, посвященная Башне и храму Мардука, смогла быть доведена до конца лишь с участием других ученых и увидела свет только в 1938 году.
Вавилонская башня, являвшаяся первоначально одной из главных целей всего предприятия, постепенно отступила на задний план, и даже сегодня далеко не на все вопросы, связанные с нею, можно получить исчерпывающий ответ.
Бирс Нимруд
Еще в 1901 году Роберт Кольдевей приступил к кратковременным раскопкам развалин на городище Бирс Нимруд (древн. Борсиппа), так часто ошибочно принимавшихся за остатки Вавилонской башни. До Кольдевея здесь уже копали другие археологи, в частности Роулинсон и Хормузд Рассам, расчистившие часть зданий на участке вокруг Башни. Кольдевей занимался раскопками в Борсиппе параллельно со своим грандиозным предприятием в Вавилоне; естественно, что ему не хватало ни сил, ни средств, чтобы оставаться здесь долго. Вальтер Андрэ, помогавший Кольдевею в этой работе, позже писал: «Мы называли раскопки в Борсиппе «романтическими». Кольдевей разбил палаточный лагерь наверху, на развалинах храма, у самой стены Башни. А внизу, между рукавами Евфрата, Хилле и Хиндие, раскинулась затопленная равнина; блуждая над ней, взгляд упирался в мощные культовые сооружения храма, чьи невиданно толстые красные стены будто сохранили отсвет некогда бушевавшего здесь разрушительного пожара. Около палаток круто поднимался вверх сложенный из кирпича откос храмовой башни, а с ее вершины грозили обрушиться темные кирпичные глыбы; рядом громоздились, достигая двадцатиметровой высоты, башнеобразные остатки массивной оболочки, представлявшие собой самую высокую точку не только во всей округе, но и во всей стране. Здесь многое казалось загадочным и таинственным»{12}. Изыскания позволили установить границы храмовых комплексов, но затем, как писал Андрэ, было решено приостановить эти побочные раскопки в надежде продолжить их в дальнейшем в более широком масштабе. Однако это намерение осталось неосуществленным.
Раскопки такого большого города, как Вавилон, к тому же обитаемого на протяжении тысячелетий, — очень трудная и не выполнимая до конца задача. Когда Роберту Кольдевею из-за вторжения англичан в Ирак пришлось в 1917 году прекратить свою деятельность, он подвел следующий итог: «Удалось осилить лишь около половины всего необходимого, или, вернее сказать, желательного, объема работ, хотя ежедневно как летом, так и зимой трудилось до 200–250 рабочих»{13}.
На фоне обширных знаний по истории, жизни и искусству древности, приобретенных именно благодаря раскопкам Роберта Кольдевея, вопросы, оставшиеся открытыми, разные сомнения и проблемы занимают не так уж много места. Их разрешение должно стать делом современной науки и науки будущего.
ОТ ТЕРРАСЫ К СТУПЕНЧАТОЙ БАШНЕ
Вавилонская башня не была, как думали прежде, неповторимым сооружением, единственным в своем роде. Она скорее является завершением длительного процесса развития. К такому выводу привели тщательные исследования в области археологии, письменных памятников и истории. Тем самым мы приобретаем право решать многие вопросы, относящиеся к Вавилонской башне, с привлечением аналогичных или подобных ей построек.
Почитание естественных сил, страх перед ними и желание на них повлиять так же стары, как само человечество. На заре человеческого развития молитвы к сверхъестественным силам возносились либо под открытым небом, либо в пещерах, либо в других удобных местах, но затем для этой цели начали создавать специальные постройки. В интересующем нас ареале к IV тысячелетию до нашей эры такого рода постройки не только уже давно существовали, но и дифференцировались по своему назначению и степени важности. В ту пору население Южной Месопотамии, то есть древнего Шумера, находилось на стадии перехода от первобытного общества к обществу классовому и к государственным образованиям. В ходе социально-экономических процессов менялись и религиозные представления, вызывая необходимость появления все более выразительных форм культовых сооружений.
Характер построек определялся прежде всего имевшимся в наличии местным строительным материалом. Южная Месопотамия бедна сырьевыми ресурсами. Здесь почти отсутствовала древесина и совершенно не было строительного камня. Зато страна обладала в изобилии глиной и тростником. Поэтому именно глина и тростник на протяжении тысячелетий определяли внешний вид месопотамской архитектуры и ее характерные формы. Если отвлечься от архитектурных деталей, то в Южной Месопотамии и, с некоторыми ограничениями, в соседних с нею областях нужно различать две категории построек, сформировавшихся в IV тысячелетии. Одна представляет собой храм, построенный на ровном участке и называемый археологами «нижним храмом», другая — храм, возведенный на террасе, или «верхний храм». Последний считается исходной формой развития храмовой башни. Благодаря данным раскопок мы можем показать это развитие на нескольких характерных примерах.
Храмовые террасы в Южной Месопотамии
К наиболее ранним культовым сооружениям Южной Месопотамии принадлежит ряд построек из сырцового кирпича, найденных в городе Эриду[5]. При раскопках святилища, на протяжении веков возобновлявшегося на одном и том же месте, здесь удалось раскрыть и самые нижние его слои. Выяснилось, что первые постройки, возникшие еще в V тысячелетии до нашей эры, были возведены не на возвышении, а на ровной местности. Но при каждом последующем возобновлении площадка, на которой возводилась постройка, оказывалась выше прежней, так что в конце концов образовалась терраса. До сих пор не удается окончательно установить, как возникали террасы в дальнейшем — в результате целенаправленных действий или как непредвиденный результат перестроек на старом месте, поверх утрамбованных обломков предыдущего сооружения. Как бы то ни было, к концу IV тысячелетия терраса стала признанной архитектурной формой и сознательно сооружалась при каждой очередной перестройке. Пространство, образуемое остатками стен ставшей негодной старой храмовой постройки, засыпали, поверхность выравнивали, а боковым сторонам возведенной таким образом террасы придавали небольшой наклон; получившиеся откосы украшали, чередуя вертикальные выступы и углубления.
Храм на такой террасе имел совершенно определенный план, соответствовавший требованиям религии и культа. Этот план не менялся существенно и в последующие века. Он засвидетельствован и за пределами Эриду. Изученные храмы середины и конца IV тысячелетия имеют большой прямоугольный центральный зал; к одной из его узких стен примыкает каменное возвышение вроде небольшой сцены; у противоположной стены имеется другой блок, сложенный из кирпича и служивший, вероятно, алтарем. Центральный зал окружен небольшими помещениями, предназначавшимися либо для культовых целей, либо для хранения припасов. Вход в храм находится посередине одной из его широких сторон. Ко входу ведет лестница. Храмы Эриду имеют обязательное с этого времени для всех религиозных построек оптическое членение наружных, а часто также и внутренних стен; оно осуществляется посредством чередования вертикальных выступов и углублений. Непрерывность процесса развития от храма, расположенного на террасе, к ступенчатому храму прослеживается в Эриду особенно хорошо. В конце III тысячелетия до нашей эры верхние террасы вместе с находившимися на них храмами стали сносить и сооружать взамен поверх старого основания ступенчатые террасы, которые могут считаться ступенчатыми башнями.
Важным центром шумерской культуры являлся город Урук[6]. Он возник из поселения, существовавшего здесь еще в V тысячелетии до нашей эры, и постепенно стал одним из самых ранних городов-государств на Древнем Востоке с процветающим хозяйством, далеко распространившейся торговлей и разнообразными ремеслами. Характерная для Южной Месопотамии форма орошаемого земледелия заметно ускорила становление первых государств. Хорошо организованная совместная работа многих людей, занятых на строительстве и ремонте оросительных каналов, содействовала росту урожая. Расцвет торговли способствовал получению отсутствующих в стране сырьевых материалов, прежде всего металла и камня, которые подвергались здесь дальнейшей обработке. Центром ранних государств такого рода являлись храмовые участки, где сосредоточивалась хозяйственная и политическая власть. Подобающее содержание и строительство святилищ стало первостепенной задачей населения, а руководство соответствующими работами осуществлялось жреческой аристократией.
Главным источником наших знаний о развитии храмовых сооружений в Месопотамии являются данные немецких ученых о храмовых участках Урука, полученные в ходе раскопок, длившихся не одно десятилетие. В святилищах почитались верховный бог Ану и богиня плодородия Инанна/ Иннин. Их культ просуществовал там почти до начала нашей эры. Именно религиозная традиция, играющая на Востоке, как, впрочем, и во многих других местах, весьма большую роль, заставляла снова и снова строить храмы на том же самом месте. Так же как в Эриду, в святилище Инанны в У руке под более поздней храмовой башней сохранились прежние сооружения. Однако обнаружить остатки храмов, некогда стоявших здесь, не удалось; очевидно, ими пожертвовали при строительстве новой храмовой башни. Но и дошедшие до нас скудные остатки дают представление о монументальности произведений древней архитектуры и их убранстве.
Развитие высокой террасы на храмовом участке бога Ану шло, очевидно, по тому же пути, что и террасы в Эриду. Здесь, видимо, также существовало и функционировало одновременно несколько храмов. Особый интерес в свете рассматриваемой нами темы имеет терраса высотой 12 метров. Боковые поверхности этого сырцового сооружения расчленялись нишами, а вдоль верхнего его края для прочности или в качестве украшения были вмонтированы глиняные сосуды. Небольшую часть террасы занимал массивный храм, чьи раскопанные остатки и ныне, спустя шесть тысяч лет, можно видеть в Уруке. Он называется Белым храмом потому, что на его наружных стенах сохранились следы стойкой белой краски. Подобно святилищу в Эриду, он имеет прямоугольный центральный зал площадью 5 на 18,5 квадратного метра. Вдоль обеих длинных стен к нему примыкают небольшие помещения, имеющие вход со двора. И здесь со стороны северо-восточного торца тоже было возвышение, похожее на сцену. Принесение в жертву животных, хлебов, растительного масла, напитков и других пищевых продуктов играло важную роль в культовых действиях; нередко часть приносимого в жертву сжигали или варили. Об этом свидетельствуют углубления, сохранившиеся на большинстве храмовых участков, а также здесь, на высокой террасе бога Ану. Они служили жертвенными очагами, которые порой использовались на протяжении весьма длительного времени.
Реконструкция храмового овала Хафадже
Храмы на высокой террасе часто обновлялись; их восстанавливали снова и снова на том же месте и примерно в том же виде, что и прежде. Необходимость частых перестроек могла вызываться причинами технического свойства, и главным образом тем, что необожженный кирпич сохраняет прочность только при постоянном уходе. Но свою роль здесь, бесспорно, играли и мотивы культового характера, связанные с религиозными предписаниями и представлениями, пока еще мало нам известными. Постройка, напоминающая лабиринт, расположенная у подножия высокой террасы бога Ану, возможно, имела какую-то связь с церемониями, происходившими в храме. Эта постройка, частично врытая в землю, была сооружена из камня и искусственных гипсовых плит и не имела крыши. В центре ее находился низкий помост, где, судя по сохранившимся следам, первоначально стоял какой-то предмет на ножках, возможно своего рода кенотаф, в котором временно хранилось тело знатного покойника.
Храмы, построенные на протяжении IV и в начале III тысячелетия до нашей эры в У руке, служат убедительным примером возможностей и творческой воли людей, сумевших создать столь монументальные сооружения. Строительным материалом почти всегда служили высушенные на солнце прямоугольные кирпичи из глины. Они существенно различались по размеру и соотношению их длины и ширины. Длина кирпича могла колебаться от одной пяди до полуметра. Любопытная постройка была возведена около 3000 года до нашей эры на храмовом участке богини Иннин — Эанне: ее стены украшены своеобразной штифтовой мозаикой — небольшими обожженными глиняными гвоздями с широкими цветными шляпками. Эти гвозди служили для укрепления и украшения наружных стен. Такого рода мозаичная техника применялась на многих постройках как Урука, так и других южномесопотамских городов.
Откатка цилиндрической печати с изображением сцены строительства башни, ран нединастический период (ок. 2500 г. до н. э.) (по Домбарту)
Судя по характеру сооружений в Эриду, Уруке и на холме Телль-Укайр, идея постройки храмов на высоких террасах не принадлежала какому-либо одному городу; скорее следует думать, что религиозные представления, побуждавшие к постройкам нового типа, были распространены в Месопотамии достаточно широко. Восходили ли они к шумерам, чье пребывание в Южной Месопотамии засвидетельствовано начиная с IV тысячелетия до нашей эры, сказать трудно. Храм на террасе того типа, который представлен храмом на участке бога Ану в Уруке, будучи многоэтажной ступенчатой террасой, может уже рассматриваться как форма ступенчатой башни. Развиваясь дальше, такой храм стал определяющим элементом месопотамской архитектуры. Но наиболее важные для дальнейшего развития храмовых башен идеи и предпосылки нашли свое основное выражение именно в Шумере.
Откатка цилиндрической печати с изображениями сцен сражений между богами и сцены строительства Башни, Аккадский период (ок. 2200 г. до н. э.) (по Опицу)
Города-государства, сформировавшиеся в начале III тысячелетия до нашей эры, на протяжении последующих веков пережили политический и экономический расцвет. В эту пору развитие шло быстрее всего на юге Двуречья, но общий подъем захватил также ряд областей Ирана, Верхнюю Месопотамию и Сирию. В период, называемый теперь раннединастическим, отдельные города-государства укрепили сферу своего влияния, а государственные учреждения постепенно урезали права сельских общин. Землей как главным средством производства завладели преимущественно храмы и города-государства. Правитель города, одновременно осуществлявший религиозные функции, считал, что ныне он призван украсить свой город великолепными храмовыми постройками. Общественное развитие отчетливо отражалось в архитектуре святилищ, все больше отделявшихся от внешнего мира. Возрастала роль жрецов как посредников между богом и человеком. Важнейшие религиозные действия могли теперь осуществляться только жрецами или в строгом соответствии с их предписаниями. Царь, будучи одновременно верховным жрецом, играл важнейшую роль в обеспечении благополучия всего государства; венцом этой его роли считалось совершение «священного брака», тесно связанного с древними обрядами, посвященными плодородию.
Храмовой овал городища Хафадже
Стремление возводить храмы на замкнутой территории, не во всякое время доступной городским жителям, наглядно подтверждается на примере нескольких крупных святилищ в городах района Диялы. В малозначительном городе-государстве на месте нынешнего холма Хафадже (древнее название неизвестно) одновременно существовало три крупных храмовых сооружения, регулярно обновлявшихся на протяжении многих лет. Наибольший участок, площадью восемь тысяч квадратных метров, занимал так называемый храмовой овал. Прежде чем приступить к его сооружению, со всей колоссальной площади, предназначенной для него, сняли верхний слой почвы, заменив его чистым песком. Это можно объяснить только культовыми требованиями к подготовке площадки, потому что каких-либо причин строительного или технического характера здесь обнаружить не удается. На подготовленном таким образом участке возвели первую террасу и обнесли ее стеной с монументальными воротами. Во дворе, расположенном за этой стеной, находился большой жилой дом, возможно принадлежавший верховному жрецу. Внутри огороженной территории на овальной террасе высотой шесть метров, также обнесенной толстой стеной, возвышалось святилище как таковое. Изнутри к овальной ограде примыкали склады, кухни и различные мастерские, явно работавшие не только для удовлетворения собственных нужд. Они размещались внутри овала вдоль стены таким образом, что в середине овала получался прямоугольный двор. В задней части этого двора возвышался верхний храм, или зиккурат. Впрочем, при раскопках удалось найти лишь следы этого здания, так что его реконструируют весьма ориентировочно.
Храмовой овал на городище Хафадже сооружен согласно заранее разработанному замыслу, предполагавшему сильное эмоциональное воздействие возводимой постройки на зрителя. Здесь никоим образом не может идти речь о постепенном непреднамеренном наращении террасы вследствие неоднократных реставраций и возобновлений. Отдельные участки сооружения разделялись стенами, а дорога вела через ворота прямо на зиккурат, представлявший собой культовый и архитектурный центр святилища. Распространение этой строительной концепции также и на другие районы Южной Месопотамии подтверждается аналогичным храмовым сооружением на овальной террасе, расчищенным в Телль аль-Убайде.
Нельзя не упомянуть, что в раннединастический период в Месопотамии началось заметное изменение техники возведения стен, проявившееся и при сооружении храмового овала, обнаруженного в Хафадже: вместо глиняных кирпичей с плоскими поверхностями стали применять кирпичи, у которых одна сторона была плоской, а другая — выпуклой, то есть так называемые плоско-выпуклые кирпичи; и клали такие кирпичи не горизонтальными рядами плашмя, а наклонно, «елочкой». Причина такой перемены формы кирпича и способа его укладки до сих пор не установлена; существует мнение, что здесь сыграли свою роль овальные очертания сооружаемых стен. Примерно через 200 лет плоско-выпуклые кирпичи перестали применяться и совсем исчезли из архитектуры.
В последующие века история Месопотамии ознаменовалась войнами и завоевательными походами. За расцветом шумерских городов-государств в середине III тысячелетия до нашей эры, сопровождавшимся высокими достижениями в области искусства и культуры, последовало завоевание Шумера семитами-аккадцами, которые при царях Саргоне и Нарам-Суэне создали первое обширное государственное образование в Передней Азии. Искусство стало служить в первую очередь прославлению персоны царя, его походов и успехов. В государстве были повсеместно построены крепости, возведены дворцы или жилые здания для правителя, а также для его наместников. Строительство храмов как будто отступило на задний план; во всяком случае, раскопки не дают убедительных свидетельств возведения в этот период ступенчатых башен.
Многие причины, и не в последнюю очередь вторжение гутиев, пришедших из горной страны, расположенной на востоке, привели к свержению аккадских правителей и к крушению их царства. Расположенные в южных частях страны древние шумерские культурные центры, такие, как Ур, Лагаш, Ниппур и У рук, опять обрели самостоятельность и добились нового расцвета. Строительная деятельность снова сосредоточилась прежде всего в пределах храмовых участков, где возникли многочисленные святилища. При строительстве храмовых башен в это время были найдены новые архитектурные решения и формы, предопределившие их дальнейшее развитие.
Зиккурат в Уре
Образцом для многих других аналогичных сооружений стала застройка обширного храмового участка бога Луны Нанны в Уре с мощной ступенчатой башней, которая видна и поныне. Город Ур, игравший важную роль уже в первой половине III тысячелетия до нашей эры, был тщательно исследован английскими археологами под руководством Леонарда Вулли. Последнему удалось также найти и расчистить так называемые «царские могилы» Ура, относящиеся к середине III тысячелетия до нашей эры и прославившиеся обнаруженными в наше время драгоценными приношениями и сопутствующими захоронениями. Выяснилось, что и храмовой участок бога Луны Нанны (семиты называли его Сином) в начале Ш тысячелетия уже существовал. Весьма вероятно, что на том месте, где впоследствии стояла упомянутая выше ступенчатая башня, в это время находилось предшествовавшее ей сооружение в виде высокой террасы. На храмовом участке, по обе стороны сохранившейся поныне более поздней лестницы, ведущей на башню, обнаружили остатки построек раннединастического периода из плоско-выпуклого кирпича. Следы огня, а также остатки специально устроенных стоков и печей свидетельствуют о том, что эти помещения служили кухнями и продовольственными складами, а возможно, и местом для жертвоприношений.
При Ур-Намму (около 2050 года до нашей эры) Ур снова сделался процветающим центром. Стремление Ур-Намму создать крупное государство наподобие аккадского увенчалось успехом, и он стал основателем так называемой III династии Ура. Строительная деятельность царя Ур-Намму простиралась не только на его столицу; он был не менее озабочен возведением монументальных храмовых башен во многих других городах: Уруке, Ниппуре, Эриду и Адабе. Его преемники продолжили его дело и немало преуспели в этом. Облик города Ура вплоть до позднего времени в основном определялся постройками, сооруженными правителями III династии Ура.
Как показывают религиозные, культовые и литературные клинописные тексты, во все большем количестве входящие в научный обиход, в период III династии Ура были разработаны многочисленные правила архитектурного решения святилищ. Ступенчатая башня использовалась только по особым поводам, а обычные будничные церемонии проводились в святилищах и помещениях, окружающих башню. Сам зиккурат, как правило, имел (и в Уре тоже) собственный двор, в юго-восточной части которого находились монументальные ворота; здесь вершился суд, приносились клятвы; здесь же, перед лицом богов, царь принимал на себя обязанности верховного судьи и «пастыря черноголовых». Во двор при зиккурате для участия в праздничных торжествах попадали через другой двор, пристроенный к нему с северо-восточной стороны и окруженный просторными помещениями.
Двор ступенчатой башни Ура, как и дворы при древних высоких террасах, располагался выше уровня остальной части застройки. Одним этим уже подчеркивалась особая роль сооружения, находившегося посередине. Нижняя ступень зиккурата с площадью основания 62,5×43 квадратных метра представляла собой массивное ядро из сырцовых глиняных кирпичей, снабженное оболочкой из обожженного кирпича. Скошенные края нижней ступени разделялись выступами и углублениями. Этот прием напоминал древние шумерские архитектурные формы. Высота нижней ступени достигала 11 метров над уровнем двора. Вторая ступень, остатки которой сохранились доныне, по площади была меньше первой. О том, как выглядели третья ступень и находившееся на ней святилище, пока существуют лишь догадки. Следует иметь в виду, что та часть реконструкции Ч. Л. Вулли, которая касается подъема ко входу, в настоящее время оспаривается: на зиккурат поднимались с восточной стороны по сильно выступающей вперед пологой наружной лестнице; к ней примыкали две боковые лестницы, плотно прилегавшие к стенам башни. Однако вряд ли соединение лестниц происходило уже на уровне первой ступени, как полагал Вулли.
Облицовка мощным слоем обожженного кирпича всей поверхности такого крупного сооружения, как зиккурат в Уре, — большая редкость в строительной практике Южной Месопотамии. Такая отделка требовала невероятного расхода труда и средств, допускавшегося и позже лишь в исключительных случаях. Но именно прочная оболочка сильно способствовала относительно хорошей сохранности остатков башни. По той же причине зиккурат в Уре и в новое время постоянно привлекал к себе внимание путешественников и исследователей. В 1854–1855 годах британский консул Дж. Тэйлор распорядился вырыть несколько шахт в самом массиве башни. Проникнув таким путем в глубь башни, он натолкнулся на заложенные в ее основание надписи в виде глиняных цилиндров. Надписи эти относятся ко времени вавилонского царя Набонида (555–539 годы до нашей эры), при котором зиккурат обновлялся в последний раз. В них изложена история строительства зиккурата и помимо Набонида названы его предшественники — Ур-Намму и Шульги. Проникнув через шахты внутрь зиккурата, Тэйлор установил, что его нижняя ступень, как почти у всех зиккуратов, представляет собой массивный цоколь без каких-либо внутренних помещений.
Ступенчатая башня Ура обрамлена рядом зданий, необходимых для выполнения религиозных церемоний. Здания эти находились за пределами двора, непосредственно окружавшего зиккурат. «Дом великого изобилия» (по-шумерски энунмах), состоявший из многочисленных узких, расположенных вплотную друг к другу помещений, служил, вероятно, продовольственным складом. Но, кроме того, он, бесспорно, предназначался еще и для каких-то иных, пока неизвестных нам целей. Другой обширный комплекс построек, называемый гипар, был возведен одним из потомков Ур-Намму. Здесь, в частности, жила верховная жрица. Наряду с верховным жрецом (им часто бывал правитель) она играла в культе важную роль. В том же здании находились также святилище супруги бога Луны, целый ряд захоронений и алтарей и, кроме того, склады, кухни и мастерские. Осмысление и реконструкция происходивших здесь некогда церемоний могли бы помочь нам получить представление о назначении построек, связанных с зиккуратом, тогда как выдвигавшиеся доныне теории в состоянии прояснить лишь некоторые частности.
Другие верхние храмы
Еще один зиккурат был построен царем Ур-Намму в древнем святилище богини Иннин в У руке — Эанне. Но эту постройку не облицевали обожженным кирпичом, поэтому она сохранилась плохо, и тем нс менее, зиккурат дает материал для интересных наблюдений относительно строительной техники, поскольку возведение такого крупного массивного сооружения из кирпича-сырца заставило строителей разрешить многочисленные технические проблемы. Так, ряд кирпичей, поставленных на ребро, чередовали с рядом кирпичей, положенных плашмя; кроме того, через равное число рядов прокладывали тонкие плетеные тростниковые циновки, а в более высокой части — толстые слои тростниковых стеблей. Эти меры, очевидно, имели целью помешать образованию трещин, вызываемых неравномерной осадкой. Кроме того, в сырцовой кладке были устроены специальные гнезда; при раскопках в них иногда находят остатки толстых тростниковых канатов, концы которых, вероятно, некогда были выведены наружу. Для стока воды устраивали специальные шахты, доходившие до каналов, прорытых во дворе, расположенном ниже. Предполагают, что здесь некогда находилась терраса высотой около 14 метров; но в отличие от урской она не имела ступеней. Возможно, это как раз связано с тем, что Ур-Намму пришлось строить высокую террасу в Уруке поверх остатков нескольких более старых террас, тоже возводившихся ранее одна на обломках другой. На массивной террасе царя Ур-Намму, по всей вероятности, первоначально стоял несохранившийся храм богини Иннин. В непосредственной близости к описанной башенной постройке, как и в Уре, находился гипар, где жила верховная жрица. Последнее обстоятельство подтверждается находкой драгоценного украшения, пожертвованного согласно надписи на некоторых его бусинах царем Ура Шу-Сином жрицам Кубатум и Аббабашти.
Зиккурат и окружавшие его культовые постройки были обнесены несколькими стенами, отделявшими их от города. Вступать на храмовой участок жителям разрешалось только во время редких праздников и по особым случаям. Жречество, и прежде всего самые высокопоставленные его представители, принимали на себя общение с богами, тем самым обеспечивая себе самое видное и доходное положение.
Порой расцвета башенных сооружений можно считать новошумерский период. Такого рода зиккураты посвящались главному божеству во многих городах. Известные отклонения имела форма террасы храма Дагана в Мари, примыкавшей, как это нередко бывало, к более старому святилищу. Зиккурат, пристроенный непосредственно на земле, без платформы, к прямоугольному храму, частично перекрывал его; однако этот храм как святилище, богатое традициями, оставался действующим. К его входу вел узкий пятиметровый коридор, охраняемый двумя бронзовыми львами; их огромные глаза, инкрустированные цветными камнями, смотрели угрожающе и мрачно. Археологи нашли на этом участке и другие каменные глаза и поэтому предполагают, что первоначально вся площадь перед храмом была уставлена такими статуями. На высокой террасе храма Дагана в Мари, вероятно, также стоял храм, но от него не осталось никаких следов. Он, несомненно, служил, подобно старому, сохранившемуся нижнему храму, местом культа Дагана.
В конце III тысячелетия до нашей эры шумерское государство III династии Ура пало вследствие внутренних беспорядков и нашествий эламитов. Разрушение и ограбление в 2003 году до нашей эры его столицы, города Ура, описаны в дошедшей до нас песне-плаче. Это событие завершило эпоху участившихся экономических кризисов и социальных потрясений. Многие города стремились тогда к самостоятельности и старались создать себе собственную сферу господства. К их числу относились прежде всего Вавилон и расположенный в Северном Двуречье Ашшур. Состав населения на юге претерпел заметные изменения: шумеров все больше теснили и в конце концов полностью поглотили кочевые группы амореев и других осевших здесь ранее семитских племен. На севере более сильное влияние на культуру шумеров оказывали, по-видимому, хурриты.
Культура и искусство, развившиеся на шумерском юге, продолжали, однако, сохраняться, оставаясь определяющими и в последующие века. В большинстве городов поддерживали прежние святилища; семитское население дало старым шумерским богам новые имена, не меняя существенным образом ни их значения, ни их функций. Так, например, почитавшегося шумерами бога водных глубин Энки теперь называли Эйа, а бога солнца Уту — Шамаш. В архитектуре и в образе жизни также не возникло сколько-нибудь заметных разрывов существовавшей традиции.
Главенство Вавилонского государства складывалось в ряде победоносных войн и достигло вершины в царствование Хаммурапи и его преемников. Вавилон переживал пору своего первого расцвета, и его главный бог Мардук приобретал все большее значение. Хаммурапи, следуя традиции, постоянно опекал и обновлял святилища всех подвластных ему крупных городов. Возможно, что и некоторые храмовые башни также подверглись реставрации в это время; однако о крупных новых постройках периода Хаммурапи пока ничего не известно.
В ходе раскопок в Вавилоне немецким ученым лишь в единичных случаях удалось проникнуть в нижние, старовавилонские слои. Обследование развалин храмовой башни было кратким и не позволило узнать каких-либо подробностей, касающихся истории ее сооружения.
Храмовые башни на севере
Северная Месопотамия на протяжении III тысячелетия до нашей эры временно находилась под властью государств Аккада и Ура. И в культурном отношении она во многих аспектах также испытывала влияние Юга. Но ряд условий, прежде всего состав населения, географическое положение и климат, привел к развитию в Ассирии самостоятельной культуры. Образовавшееся противостояние государств Юга и Севера стало определяющим фактором дальнейшего исторического развития Двуречья. При этом географическое положение Ассирии и уже сложившиеся к этому времени торговые пути способствовали сохранению ее прежней ориентации на Анатолию и Сирию. Столь широко распространенная на юге архитектурная форма зиккурата проникла в Ассирию лишь в начале II тысячелетия до нашей эры, когда в Ашшуре, столице Ассирии, коренной перестройке подвергся целый ряд святилищ. Современником, а по временам и противником Хаммурапи Вавилонского был Шамши-Адад I. Он проявил особую заботу о храме бога Ашшура, находившемся в северо-восточном углу города на естественном холме. Шамши-Адад I перестроил зиккурат, расположенный рядом со святилищем. Эта храмовая башня, сооруженная одним из его предшественников, как указывают древние письменные источники, первоначально была посвящена культу бога Энлиля, возглавлявшего месопотамский пантеон. Когда же Энлиля вытеснил Ашшур, ставший, в свою очередь, главным богом государства, то ступенчатую башню посвятили культу последнего. К сожалению, от здания, построенного в начале II тысячелетия до нашей эры, едва сохранилось его внутреннее ядро. Оболочка и дальнейшие перестройки восходят к более позднему времени, когда многие ассирийские цари стали рассматривать поддержание и обновление зиккуратов как свою святую обязанность. Поэтому башню нельзя отнести к постройкам, характерным для II тысячелетия до нашей эры.
Реконструкция храма и зиккурата в Телль ар-Римахе
Типичным для этой поры скорее может считаться зиккурат небольшого ассирийского города Карана, обнаруженный лишь в 1967 году при раскопках городища Телль-ар-Римах. Расположенное в центре города святилище с храмовой башней претерпело множество перестроек, но и в самом древнем своем состоянии, восходящем к царствованию Шамши-Адада I, оно уже обладает той самой архитектурной особенностью, которой отличаются все более поздние ассирийские постройки. В то время как на юге нижний храм располагался на некотором расстоянии от башни и даже мог иметь собственное ограждение, здесь, на севере, нижний храм пристраивали вплотную к зиккурату. Изучение истории возведения данного святилища позволяет с достаточным основанием считать, что башня вообще не предусматривалась первоначальным проектом, а была включена в храмовую постройку позднее. Стену, окружавшую святилище и служившую вместе с тем облицовкой башенного ядра, отделял от последнего только узкий проход. В этом проходе располагался ряд небольших помещений; еще одно крытое помещение находилось в середине башни. Однако пользоваться им после того, как строительство завершилось, стало невозможно. В ходе раскопок там удалось обнаружить бронзовую фигурку овцы, пару фаянсовых амулетов, кости животных и куски древесины. Но никаких признаков захоронения здесь не было, и речь может идти разве что о жертвоприношении в связи с закладкой здания.
На цоколе зиккурата площадью 31,5×19 квадратных метров располагалась вторая ступень, отчасти сохранившаяся доныне. В данном случае, как и у большинства других башен, вид верхней, третьей ступени восстановить не удается. Попасть на зиккурат, минуя храм, было невозможно. В храм вели монументальные ворота и два боковых входа. По лестничным маршам, проложенным поверх крытых помещений храма, поднимались наверх. Пройдя затем по крыше храма, попадали на зиккурат. Таким образом, здешний зиккурат не имел своей отдельной лестницы, совершенно обязательной для башенных сооружений на юге страны.
Стены святилища отличались богатым декором, частично сохранившимся и по сей день. Наружные фасады храма и башни и стены со стороны большого внутреннего двора, как обычно, расчленялись нишами. Кроме того, местами были вставлены витые глиняные полуколонны наподобие спиралей или чешуйчатых пальмовых стволов. Самое большое помещение храма — прямоугольное, со входом с широкой стороны — располагалось напротив главных ворот. В. него попадали со двора и, пройдя насквозь, оказывались у примыкавшей к нему целлы, где находилось изображение божества. Вход украшали с одной стороны фигура богини-покровительницы по имени Лама с молитвенно поднятыми руками, стоящей между двумя стволами пальм, с другой — колоссальная ухмыляющаяся маска Хумбабы. Образ Хумбабы восходит к миру шумерских сказок, в частности к повествованию о хождении Гильгамеша и Энкиду в кедровый лес, где герои убили великана Хумбабу, который в искусстве более позднего времени изображался полу челове ком-полу зверем. Обоим изображениям, как богини Ламы, так и Хумбабы, приписывалась способность оберегать от зла, что здесь, возле святилища, считалось особенно важным.
Не только богатое убранство фасада, но и сам храм с зиккуратом выполнены с замечательным мастерством. Совершенно симметричное в плане здание с гармоничным размещением декора и скульптур и прекрасно выведенными радиальными сводами свидетельствует о большом опыте и высоком искусстве строителей.
Высказывались предположения о наличии тесных связей между этим сооружением и постройками Ура; возможно, хорошо обученные урские архитекторы и мастера попадали также и в другие города.
Акаркуф
К числу уже неоднократно упомянутых построек типа зиккурата принадлежит также ступенчатая башня Акаркуфа. Его развалины и поныне производят сильное впечатление, поэтому неудивительно, что они издавна привлекали к себе внимание многих путешественников. Развалины Акаркуфа нередко принимали за остатки Вавилонской башни. Однако на самом деле это сооружение возникло в середине II тысячелетия до нашей эры, в период, когда здесь строилась резиденция царя, правившего Вавилонией. После трехсотлетнего правления династия Хаммурапи была свергнута, и трон перешел к касситам, племени, попавшему в Двуречье с восточного нагорья; проникая сначала мирным, а потом и военным путем, касситы использовали ослабление Вавилонского государства и захватили власть. Главный город страны, Вавилон, в 1530 году до нашей эры стал жертвой грабительского похода хеттского царя Мурсилиса, пришедшего из Малой Азии, а затем попал в руки касситов. Их цари быстро включились в вавилонскую традицию, стали почитать многих местных богов и отстроили их храмы. Так, например, касситские цари обновили зиккурат и храмовые сооружения святилища Нанны в Уре, вели строительство в Уруке, Ларсе и многих других городах. Касситы внесли в искусство и религию некоторые новые черты, но в основном продолжали прежние, местные, давно укоренившиеся религиозные и культовые обычаи.
На большом храмовом участке, созданном в их новой столице Дур-Куригальзу (современный Акаркуф), они воздвигли зиккурат. Его руины и по сей день производят внушительное впечатление, достигая 57 метров в высоту, хотя сохранилось только ядро постройки, сложенное из сырцовых кирпичей; оболочка его нижней части, выполненная из обожженных кирпичей, представляет собой современную реставрацию; она одновременно ограждает от дальнейшего разрушения и создает представление о первоначальном виде здания. По остаткам этого сооружения можно судить о строительной технике, существовавшей в период его возведения; в частности, здесь, как в Уруке, видны тростниковые циновки, которые прокладывались между рядами сырцового кирпича.
Храмовую башню в Дур-Куригальзу, вероятно, можно реконструировать по аналогии с зиккуратом в Уре. Ко входу вели три лестницы: центральная и две боковые; последние начинались у боковых стен здания, справа и слева, затем, поднимаясь, заворачивали каждая за свой угол и, продолжая подъем вдоль фасада, соединялись наконец на высоте около 30 метров друг с другом и с центральной лестницей. Все три лестницы сложены из обожженных кирпичей, политых асфальтом; на многих кирпичах оттиснута надпись царя Куригальзу II (1345–1324).
К центральной лестнице зиккурата первоначально был пристроен маленький храм. Вблизи башни находились еще три святилища — Энлиля, его супруги Нинлиль и бога войны Нинурты.
Ступенчатые башни в ассирийских столицах
Во второй половине II тысячелетия до нашей эры некоторым ассирийским царям удалось использовать благоприятствовавшую им политическую обстановку в Передней Азии для дальнейшего укрепления своего государства; они постепенно расширяли его и добились его расцвета. Средства, накапливавшиеся благодаря удачным походам и торговым операциям, использовались в первую очередь для придания блеска резиденциям. Дворцы правителей расширялись и украшались, а для их внутреннего убранства использовались предметы роскоши, в том числе и привозные. Наряду с дворцами объектом особой заботы продолжали оставаться храмы. В Ашшуре многие из них перестроили или выстроили заново на старых храмовых участках. Зиккурат бога Ашшура возводили несколько царей, о чем свидетельствуют надписи с их именами, заложенные в его фундамент.
В непрерывных военных столкновениях ассирийцы настойчиво и целеустремленно добивались расширения своего государства в южном направлении. Решающего успеха достиг наконец Тукульти-Нинурта I (1244–1208 годы до нашей эры): ему удалось захватить Вавилон. Для наглядного подтверждения своего триумфа он приказал доставить в Ашшур статую Мардука, бога города Вавилона. Стремление к самоутверждению, равно как и внутриполитические соображения, побудило Тукульти-Нинурту основать собственную резиденцию, как это делали другие ассирийские властители до и после него. Он воздвиг ее в трех километрах от Ашшура, на другом берегу реки Тигр. Город, окруженный стеной, был прямоугольным и имел, среди прочего, царский дворец на террасе и храм Ашшура с зиккуратом. Как и в Телль ар-Римахе, башня была пристроена вплотную к святилищу. Прямо из просторного храмового двора через главный вход попадали в прямоугольное культовое помещение, которое кроме этого входа, расположенного посередине широкой стены, имело еще по входу с каждой из обеих узких сторон. Культовое изображение стояло на постаменте в нише, устроенной в стене зиккурата. Две продолговатые каменные плиты служили цоколем. Существует предположение, что необычная форма святилища, и прежде всего наличие в культовом помещении трех дверей, связаны с процессиями, которые устраивались по определенным праздничным дням. В стене культового помещения, располагавшегося в северной части двора, имелись многочисленные ниши; в них, по всей вероятности, некогда помещались символические изображения остальных почитавшихся там богов. Предполагают, что Тукульти-Нинурта I перевез в этот храм также и статую Мардука, чтобы создать здесь культ вавилонского божества, к которому местное население испытывало почтение, смешанное с трепетом.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги