В постамент статуи божества в Борсиппе было еще заложено 13 кирпичей с надписями царя Навуходоносора II. Почерк надписей различается: одни сделаны нововавилонским дуктусом, другие — применявшимся более чем за тысячу лет до него старовавилонским. Текст содержал сообщение царя о постройке и его похвальбу: «Эзиду, которая находится в Борсиппе, я построил для Набу, моего господина. Серебром и драгоценными камнями я украсил ее постройку. Пол храма я заставил засиять светлыми кирпичами»{39}. Однако археологи ничего из этой роскоши не обнаружили. Драгоценное убранство оказалось расхищено. Среди развалин удалось найти лишь кое-какую мелочь, по преимуществу обломки каменных и глиняных скульптур. На разных участках храмовой застройки обнаружены остатки глазурованных изразцов с рельефными изображениями. Они свидетельствуют о былой роскоши отделки. К сожалению, не удалось установить, к каким именно помещениям они относились. Очевидно, и здесь, в Борсиппе, существовало нечто похожее на отделку Дороги процессий или Ворот Иштар в Вавилоне.

Главный вход в нижний храм Эзиды, оформленный башнями и нишами, находился строго напротив ворот в кирпичной стене, окружавшей святилище. Шествия, устраивавшиеся во время новогоднего праздника и по другим поводам, двигались по дороге, мощенной каменными плитами. Об этом Навуходоносор II сообщает в надписях, выбитых на самих этих камнях: «От Храма судьбы до входных ворот Набу я вымостил Дорогу процессий высокого сына, бога Набу, каменными плитами. Набу, возвышенный сановник, подари мне вечную жизнь!»{40}


Другие башенные сооружения

Наряду с большими сооружениями в Вавилоне и Борсиппе Навуходоносор II уделил внимание также и храмовому участку бога Солнца Шамаша в Сиппаре, повелев отреставрировать находящуюся там ступенчатую башню. Его преемник Набонид мало интересовался главными храмами в Вавилоне и Борсиппе, но и он занимался обновлением зиккурата и нижнего храма в Сиппаре. Го же относится и к почитаемому городу Уру, где уже на протяжении нескольких тысячелетий существовало храмовое сооружение, чтимое во всей стране.

Это святилище обновлялось неоднократно. Многие цари, в чьи владения входил Ур, стремились снискать благосклонность Нанны, шумерского бога Луны. При Навуходоносоре II священный участок, на котором находились зиккурат и несколько храмов и дворов, был обнесен мощной стеной, а большой двор перед башней поднят путем засыпки до высоты террасы зиккурата. Рядом с главной лестницей ступенчатой башни с северо-восточной стороны в это время возникли две небольшие часовни. В одной из них археологи обнаружили копию лодки Нанны в форме полумесяца, служившую Нанне, по представлениям шумеров, для того, чтобы пересекать небосклон. Вторая часовня предназначалась для культа бога Луны, носившего у семитов имя Сина.



Реконструкция зиккурата в Уре в нововавилонское время

(по изд. Парро)


Сам зиккурат имел, вероятно, тот же вид, что и в конце III тысячелетия до нашей эры, когда он был построен правителем III династии Ура царем Ур-Намму. Очевидно, все работы, осуществлявшиеся в дальнейшем на священном участке, касались в основном храмов. Раскопки не выявили очевидных следов строительной деятельности, равно как и надписей более поздних царей-строителей. О новом строительстве распорядился лишь Набонид, проявлявший и в других городах особую преданность культу Луны. Старое ядро ступенчатой башни Ура снабдили новой оболочкой, а затем надстроили. Авторы реконструкции полагают, что зиккурат Ура, наподобие вавилонского, имел семь ступеней и венчался верхним храмом. Однако здесь, как и в большинстве других случаев, верхние этажи обнаружить не удалось, так что в этом вопросе остается известная неопределенность. Считают, что средняя лестница соединялась с боковыми, примыкавшими к наружному фасаду зиккурата, на уровне второго этажа; некоторые ученые полагают, что на стыке лестниц имелись ворота, завершавшиеся куполом. Отсюда дальше вверх, возможно, вел пандус. Остатки голубых глазурованных изразцов дают основание утверждать, что, как и в Вавилоне, они служили здесь облицовкой верхнего храма. Существует мнение, что основание башни было черным, а последующие этажи — красными. Следовательно, башенные сооружения импонировали не только своей высотой, но также и много-цветностью и богатой наружной отделкой. Цвета, должно быть, имели одновременно и символическое значение, связанное с космическими представлениями вавилонян.

Следуя древней шумерской традиции, Набонид посвятил свою дочь Белшалтинанну в верховные жрицы бога Луны. Это был один из самых высоких религиозных санов, и женщины, удостоенные его, занимали в культе и в обществе чрезвычайно высокое положение. Для дочери царя в северо-восточной части города воздвигли большой дворец, достойный служить резиденцией столь важной особе. К новым постройкам времени Набонида относятся также несколько храмов в городской части, за пределами храмового участка. Судя по тому, что Кир намечал работы по его восстановлению, зиккурат Набонида высоко чтили и во время персидского владычества. Однако этим работам, по-видимому, не суждено было осуществиться. В связи с тем что город Ур постепенно утрачивал свое значение и население его сокращалось, Башня все более разрушалась.

На двух других святилищах, построенных в нововавилонское время, мы остановимся лишь вкратце. Одно из них — храм с двумя башнями в Ингхарре, древней Хурсанг-каламе, другое — храм с зиккуратом, посвященный богу войны Забабе на городище Телль-Ухаймир в древнем Кише. В шумерское время город Киш занимал ведущее положение среди городов-государств. В нем появились многочисленные дворцы и храмы, которые поддерживались и восстанавливались вплоть до нововавилонского времени включительно. Особую заботу о постройках Киша проявили Саргон, основатель Аккадского государства, и царь Вавилона Хаммурапи. Строили здесь также Навуходоносор II и Набонид. Раскопки зиккурата на Телль-Ухаймире вели французские археологи; к общему мнению относительно его внешнего вида прийти не удалось. Наружные стены были снабжены характерными выступами и углублениями. Зиккурат находился внутри мощеного двора, обнесенного стенами. Двойное святилище Ингхарры имело две ступенчатые башни и два храма, которые сильно напоминают Эсагилу в Вавилоне расположением помещений вокруг внутренних дворов.


Урук опять становится культовым центром

Одновременно с окончанием нововавилонского периода в большинстве городов Месопотамии прекратилось и строительство новых зиккуратов, хотя персы нередко еще продолжали вести работы по поддержанию и восстановлению уже существующих строений. Только в Уруке дело дошло до крупных перемен, выразившихся в возведении двух крупных святилищ, одного из них с зиккуратом. Насчитывающая тысячелетия история Урука закончилась гораздо позже, чем история других городов Месопотамии; Урук сохранял свое значение потому, что через него и во время Селевкидов по-прежнему проходил важный торговый путь.

Дольше, чем где-либо, не угасали культы в двух крупных храмовых центрах — в Эшгале (прежде Иригаль), посвященном богиням Нане и Иштар, и в Бит Реше, святилище бога Ану. И цари и наместники продолжали уделять им подобающее внимание, а жречество берегло стародавние традиции. В школах и библиотеках этих храмовых участков клинописная традиция не прерывалась; здесь, как и раньше, занимались копированием древних текстов.

Во времена господства Селевкидов административная и хозяйственная власть в городе находилась в руках наместников. Скорее всего они происходили из местного населения, о чем свидетельствуют их имена, образованные по тем же правилам, что и имена древних жителей Месопотамии. Об особой приверженности некоторых князей города к культу бога Ану свидетельствует, например, имя Ануубаллит — «Бог Ану сохранит живым». Очевидно, материальные ресурсы Урука были настолько велики, что позволили развернуть обширную строительную деятельность. Так, около 200 года до нашей эры святилище Бит Реш обогатилось новым сооружением — зиккуратом Ану. Раскопки показали, что при его возведении было использовано ядро старой ступенчатой башни, восходившей к III тысячелетию до нашей эры и на протяжении веков много раз перестраивавшейся и обновлявшейся. В настоящее время сооружение находится в столь плачевном состоянии, что совершенно невозможно судить ни о его прежнем внешнем виде, ни, в частности, о том, как именно на него поднимались. Считается, что описываемый здесь зиккурат селевкидской поры имел квадратное основание со стороной, равной приблизительно 110 метрам, и высоту от 45 до 60 метров, будучи одним из самых больших башенных сооружений вообще. Однако, учитывая приведенные нами только что пропорции, он скорее напоминал очень высокую террасу. Для реконструкции общего вида этой ступенчатой башни попытались привлечь данные клинописных текстов. Особенно важной оказалась табличка, одновременно расширяющая наши сведения о новогоднем празднике и о порядке культовых действий; в ней содержатся данные о внутренней планировке помещений в святилище богу Ану. Зиккурат, скорее всего похожий на Вавилонскую башню, располагался посреди широкого мощеного двора; однако данные о наличии стены вокруг двора пока отсутствуют.

Следует еще коротко остановиться на нижнем храме святилища, так как упомянутая выше табличка помогает разобраться и в том, какие в нем имелись помещения и для чего они служили. В центре храма находилось главное святилище бога Ану и его супруги Антум. Их целлы располагались рядом; попасть туда можно было, лишь пройдя через несколько помещений и дворов. Непосредственно за целлой, в стене, окружавшей храм, имелись ворота, через которые путь вел к зиккурату. Храм Ану и Антум окружали многочисленные замкнутые дворовые комплексы с собственными культовыми помещениями. В некоторых из них стояли изображения богов или их символы, а сами дворы служили местом собраний или жертвоприношений. Фасады храма Ану и Антум и большинства дворовых помещений были украшены многочисленными плоскими нишами, а по верхнему краю стены — фризом из глазурованных изразцов с изображениями животных — львов и грифонов; обломки таких изразцов найдены в большом количестве. Таким образом, выясняется, что месопотамская традиция облицовки стен глазурованными изразцами, столь великолепно представленная в Вавилоне, продолжала существовать и в селевкидский период.

Высота сохранившихся частей святилища и по сей день достигает семи метров; первоначально постройка, конечно, была намного выше, и в культовых помещениях, куда свет проникал только через дверь со двора, постоянно царил таинственный полумрак.

Это последнее крупное храмовое сооружение со ступенчатой башней замыкает собой длинный ряд доисторических террасных построек Месопотамии, начало которым было положено в Уруке и Эриду.

РОЛЬ ЗИККУРАТА В РЕЛИГИИ И В КУЛЬТЕ


С тех пор как население Месопотамии перешло к оседлому земледелию и основало постоянные поселки, все большую роль в его религиозных представлениях стали играть силы, которым оно приписывало способности обеспечивать ему существование и выживание в трудных условиях окружавшей его среды. Это были прежде всего божества плодородия, почитаемые непосредственно в жилищах или в отдельных специально предназначенных небольших культовых помещениях. Божественные силы все более мыслились как антропоморфные, то есть имеющие человеческий облик; таким образом, становилось возможным устанавливать с ними отношения партнерства и обращаться к ним непосредственно. При раскопках различных ранних поселений были найдены многочисленные глиняные фигурки с гипертрофированными женскими половыми признаками, свидетельствующие о культе богини плодородия. Мужская сила и способность производить потомство передавались в образе быка или при помощи фаллических символов.

На рубеже IV и III тысячелетий по мере образования первых государств в Южной Месопотамии началось расслоение общества на власть имущих и подвластных; одновременно менялись и представления о богах. Часть богов все больше воспринимали как властителей, правящих в мире богов, мыслимом как подобие государства. В иерархически организованном пантеоне каждое божество наделялось определенными функциями, причем в конкретных городах-государствах на передний план выступали свои божества, одно или несколько.

Посредничество между миром людей и миром богов взяли на себя жрецы. Функцию верховного жреца и представителя богов выполнял правитель: он был обязан соорудить соответствующее культовое помещение и следить за точным соблюдением ритуалов и жертвоприношений. Культовые действия при этом сосредоточивались в святилищах главных богов. Раскопки показали, что в ряде случаев такие святилища находились на высоких террасах. Какими люди представляли себе богов, показывают мифы, культовые песнопения и молитвы, сначала передававшиеся из уст в уста, а затем, в III тысячелетии до нашей эры, зафиксированные письменно. В мифологических и культовых текстах в литературной форме говорилось о сотворении мира, о взаимоотношениях богов, о раздорах между ними и об их радостях. Речь шла также и о важных событиях, торжественно отмечавшихся во время празднеств при большом стечении народа. Чем выше было положение того или иного города-государства на политической арене, тем более широкое распространение получал культ его главного божества.

Религиозные праздники, проводимые по самым различным поводам, обычно сопровождались процессиями, передвигавшимися по суше или по реке; боги навещали друг друга, устраивали свадьбы, отмечали расставания. Праздники продолжались большей частью по нескольку дней; число участников сильно колебалось. Помимо выполнения религиозных и культовых церемоний, связанных с жертвоприношениями и процессиями, праздники служили также поводом для встреч значительных групп населения, для развлечений, обмена товарами и новостями. Правитель получал при этом прекрасную возможность проявить себя в роли «пастыря черноголовых», то есть блюстителя религиозного и государственного порядка, а также хранителя самой жизни людей. Судя по многочисленным свидетельствам, содержащимся в текстах, можно думать, что в связи с такими праздниками для участников и зрителей устраивались особенно богатые и щедрые угощения.


Праздник акиту и «священный брак»

Один из самых главных праздников, Праздник акиту, восходил еще к шумерскому времени. В более позднюю пору его часто отождествляли с новогодним праздником. В разных городах-государствах он отмечался в разное время, потому что в Месопотамии на протяжении веков не существовало единого календаря. Таким образом, празднование могло происходить в первый, шестой или двенадцатый месяц года, в зависимости от того, каким из них начинался год. Праздник акиту, несомненно, тесно увязывался со сроками важных сельскохозяйственных работ, сбором урожая или севом, и ему приписывалось влияние на плодородие земли и человека.

Какие именно праздничные церемонии проводились в III тысячелетии, нам почти неизвестно. Их детали зависели от местных обстоятельств. Как бы то ни было, ритуалы, связанные с плодородием, имели наибольшее значение. К ним относился прежде всего обряд «священного брака». Он представлял собой известное из многих религий символическое совокупление человеческой или божественной пары, благотворно влиявшее на круговорот в природе.

В Шумере это верование связывалось с богиней Инанной и ее возлюбленным Таммузом, или Думузи. Инанна была главной богиней Урука; в той же роли, хотя, вероятно, под другими именами, она почиталась и в других шумерских городах-государствах. Но до самого конца древневосточного периода главным местом ее культа был и оставался Урук. Инанна считалась дочерью бога Луны Нанны, чье главное святилище, как известно, находилось в Уре. Инанне приписывалось много свойств: она мыслилась и как госпожа пастбищ, лугов и домашних животных, и как воплощение женственности, и как владычица людей (астральным божеством, воплощенным в звезде Венере, она, вероятно, стала позже). Вместе с тем в многочисленных мифах, связанных с ней, она изображена как воинственная богиня, сеятельница раздоров, способная причинить смуту и зло как в мире богов, так и в мире людей.

Что касается Думузи, которого письменные источники иногда рассматривают как исторический персонаж, видя в нем одного из ранних властителей Урука, то ему отводилась роль юного возлюбленного Инанны. Его часто воспринимали также как бога растительности и символ умирающей и воскресающей природы. Однако взгляды и мнения ученых о Думузи заметно расходятся; до сих пор нет ясности, следует ли его считать историческим лицом; отсутствует также единое мнение о его функциях и роли в шумерской религии. Чрезвычайно осторожного подхода требуют и проводившиеся сравнения Думузи с такими персонажами других культурных областей, как, например, с Осирисом в Египте, Телепинусом в Анатолии или Аттисом в Греции.

Бесспорной может считаться тесная связь Думузи с Инан-ной, находившая завершение в церемонии «священного брака». Многочисленные тексты свидетельствуют о том, что этот акт, необходимый для продления человеческого рода, воспроизводился правителем и жрицей.

Когда в последней четверти III тысячелетия в процессе формирования аккадского территориального государства увеличилась власть правителя, возросло и его влияние на храмы. Чтобы распространить на отдаленные области, где почитались другие, местные божества, свои вселенские, «угодные божествам» притязания на власть, цари стали вводить обожествление собственной персоны. Эти устремления продолжались и во время так называемой III династии Ура, когда царям слагались гимны и посвящались молитвы. Важная роль правителя в культе возросла еще больше благодаря осуществлению «священного брака». С этим обстоятельством связан ряд любовных стихотворений, которые вкладываются в уста либо самой богине, либо действующей вместо нее жрице. Такова, например, хвала, возносимая жрицей царю Ура Шу-Сину:

1. Муж, моим сердцем [любимый], —

Хороша твоя краса и сладостна как мед.

Лев, моим сердцем любимый], —

Хороша твоя краса и сладостна как мед.

5. Покорил меня ты, пред тобой пусть трепещу я —

Муж, да похитишь ты меня в свой покой.

Покорил меня ты, пред тобой пусть трепещу я —

Лев, да похитишь ты меня в свой покой.

9. Муж, дай, окажу тебе я ласку.

Мои ласки могучие сладостней меда.

В опочивальне твоей медовой

Благу твоих ласк мы радоваться будем —

Лев, дай, окажу тебе я ласку.

Мои ласки могучие сладостней меда.

15. Муж, мою красу ты похитил —

Скажи моей матери, пусть угостит тебя гостинцем,

И отцу моему, пусть одарит тебя даром.

18. Твою душу — знаю, как веселить твою душу —

Муж, до зари в нашем доме возляг!

Твое сердце — знаю, как тебе порадовать сердце —

Лев, до зари в нашем доме возляг!

22. Ты же, если ты меня любишь,

Лев, твою ласку мне вручи.

Мой божественный хранитель, мой владыка-хранитель,

Покровитель мой Шу-Син, веселящий сердце великого бога.

26. Твою ласку мне вручи.

27. То, что сладостно тебе как мед, — возложи на него твою руку,

Как одеяньем покрой его рукою,

Как дорогим одеяньем покрой его рукою!

30. Песня «балбалэ» для богини Инанны{41}.


Весьма важная церемония «священного брака», несомненно, происходила внутри храма, и для ее проведения, наверное, служило отдельное особенно торжественное помещение. Его следовало бы искать в храмах, стоявших на высоких террасах ранней поры, а в дальнейшем на впервые появившихся зиккуратах. Имеются указания на то, что в этих святилищах были специальные постаменты для ложа. Изображения на цилиндрических печатях III тысячелетия позволяют увидеть «жениха», направляющегося в сопровождении процессии к святилищу с двустворчатой дверью, то есть к Дому новогоднего праздника, который, возможно, в это время был идентичен верхнему храму.


Зачем понадобились храмовые террасы?

О значении и роли культовых террас и башен за сто с лишним лет изучения этого вопроса выдвинуто великое множество теорий, но ни одна из них не может считаться исчерпывающей. Для понимания мира религиозных представлений раннего периода истории человечества существуют еще не преодоленные пока границы. Несомненно, следует также проводить различие между временем возникновения самой идеи построек такого рода и временем ее дальнейшего развития. Продолжение традиций никоим образом не означает, что заложенные в них первоначально мысли и идеи все еще живы.

Тот факт, что зиккурат развился из высокой террасы, ныне никем не оспаривается. Однако нелегко объяснить, какие именно причины повлекли за собой строительство все более высоких башен из сырцового кирпича. По этому вопросу существует множество теорий; несколько из них мы изложим здесь вкратце. Не решенный окончательно до сих пор вопрос о происхождении шумеров и гипотеза, согласно которой они не являются коренным населением Двуречья, привели к предположению, что они пришли сюда из горной местности, где привыкли чтить своих богов. Поэтому в равнинной Месопотамии они имитировали горы, насыпая искусственные возвышенности. Другая теория опирается на местные условия, связанные с характером выпадения осадков. Южную Месопотамию, пронизанную реками и каналами, часто затопляли полые воды; случались и большие наводнения. Чтобы уберечь святилище и собственность богов от воды, культовые постройки возводились на платформе, которая с годами по мере проведения необходимых обновлений становилась все выше. Многое говорит в пользу второй теории, тогда как происхождение шумеров из горной страны и связанные с этим выводы, касающиеся постройки зиккуратов, кажутся все менее правдоподобными.

Историк архитектуры Эрнст Хайнрих привлекает к своим исследованиям данные текстов, пытаясь таким образом выявить основу религиозных и культовых понятий той поры. Среди представлений, складывавшихся вокруг Инанны и Думузи, важную роль играло умирание природы, вызывавшее тревогу древних людей. В песнях-плачах они сокрушались о гибели всего живого, причем часто упоминалось разрушение храмов, святилищ и целых городов. В одной из сохранившихся песен говорится о разрушении Ура, причем богиня оплакивает свой храм: «Принадлежащая мне, возвышенной женщине, святая святых, мой царственный дом, чье существование мне боги установили надолго, лежит ниспровергнутый на земле, весь в моих плачах и рыданиях… Как шатер, как хижина, снесенные на месте уборки урожая, предоставленные дождю и ветру»{42}.

Так как принято считать, что «священный брак», важнейшая предпосылка возрождения» происходил в верхнем храме, то Э. Хайнрих полагал, что как раз по этой причине культовое разрушение ограничивалось только им. Верхнему храму, как бы воплощавшему в себе весь город, надлежало разделить судьбу умирающей природы. Этот тезис подтверждается не только литературными мотивами, которые подчас бывают туманны и потому малопонятны, но прежде всего археологическими данными. Строения на высоких террасах обновлялись гораздо чаще, чем окружающие их нижние храмы. Это видно по следам множества полов, располагавшихся друг над другом.

Вполне вероятно, что на протяжении IV и начала III тысячелетия до нашей эры существовала практика, обусловленная религиозными мотивами, в соответствии с которой постройку, где происходило символическое обновление жизни, ежегодно сносили, а на ее месте всякий раз строили другую, но уже на более высоком уровне, поверх в очередной раз утрамбованных обломков. Этот обычай, связанный, возможно, с практическими обстоятельствами, в дальнейшем стал подкрепляться религиозными мотивами и в конце концов вошел в развивающиеся культовые традиции.

Несомненно, что наряду с представлениями, восходящими к культово-религиозной сфере, здесь присутствовало также естественное желание людей выделить дом своего божества, подняв его над окружающей средой. Однако в то время техника строительства из глины не позволяла еще возводить многоэтажные или особенно высокие сооружения. Да и вообще в такой постоянно затопляемой стране, как Месопотамия, самым разумным оказывалось возведение храма на искусственной террасе, что одновременно ставило его выше всех окружающих его построек. В таком святилище наиболее впечатляющим образом воплощалось могущество почитаемого божества и наглядно демонстрировались притязания городских правителей на власть. Возможно, что одновременно находило выражение и чувство гордости, о котором говорится в песне, обращенной к богу Энлилю царем Ур-Намму, строителем большого зиккурата в Уре:

«Кирпичная кладка Экура[12], в какое она пришла запустение»

— молвил он; чтобы он (Энлиль) снова воссиял, как светлый день, в Экуре, его святилище, в котором он поселился, его (собственное) милостивое сердце побудило «Великую гору», Энлиля, поручить пастырю Ур-Намму, чтобы он (Ур-Намму) возвысил главу Экура.

И его (Экур) возвысил царь в стране Шумер, чтобы он гордо поднял главу;

и вот добрый пастырь Ур-Намму, который по усмотрению Нунаммира до отдаленных дней могущественно правит, которому справедливость ведома, который мудр, установил, как надо, форму для кирпича…

Основание они заложили, священный котлован они вырыли… Пастырь Ур-Намму сделал, чтобы возвышенный Экур в

Дуранки[13] вознесся до небес, поставил его на диво множеству людей… А в «Ступенчатой горе», зиккурате, чистом жилище, в котором обитает «Великая гора»,

Ур-Намму сделал, чтобы будто могучий свет достиг до земли, и в Гагишшуа, великий дворец, на место, где она

(Нинлиль) произносит свой приговор, принес (принадлежащую) великой матери Нинлиль обильную благодать. Энлилю и Нинлиль там (всё) было угодно»{43}.


Поэма о сотворении мира

Песнь Ур-Намму создавалась, когда Вавилон еще был незначительным городом, а его бога Мардука за пределами городских стен вряд ли кто-нибудь знал. По мере расцвета Вавилона во времена Аморейской династии Хаммурапи росло и значение его городского бога Мардука, который позже возглавил вавилонский пантеон и тем самым приобрел в мифологии функции, принадлежавшие ранее другим богам. Миф о сотворении мира обосновывает переход власти к Мардуку, описывая этот переход в изысканной литературной форме. Текст впервые записан, по всей вероятности, в старовавилонское время. В течение последующих веков, вплоть до персидского периода, это значительное произведение копировалось писцами вновь и вновь, а по торжественным случаям, как, например, при праздновании Нового года, громко произносилось вслух. Об особом значении этого мифа для религии и государства свидетельствует тот факт, что ассирийцы восприняли его в неизменном виде, лишь поставив на место Мардука верховного бога своего государства — Ашшура. Предлагаемая здесь версия «Поэмы о сотворении мира» восходит к самому древнему из сохранившихся текстов, относящемуся к X веку до нашей эры{44}.

Текст начинается первым актом творения, разделением неба и земли:

Когда вверху не названо небо,

а суша внизу была безымянна,

Апсу первородный, всесотворитель.

Праматерь Тиамат, что все породила,

Воды свои воедино мешали.


Тростниковых загонов тогда еще не было,

Тросниковых зарослей видно не было.

Когда из богов никого еще не было.

Ничто не названо, судьбой не отмечено,

Тогда в недрах зародились боги…

Эти первые боги беспокоили своим шумом и гамом праматерь Тиамат и Апсу. И вот Апсу замыслил их погубить. Вопреки воле Тиамат он вместе со своим советником Мумму приступает к делу:

О том, что в совете они порешили,

Богам, своим первенцам, они сказали.

Услышали боги о том, заметались.

После затихли, безмолвно сидели.

Однако мудрый Эйа не дрогнул; с помощью заклинания он усыпил Апсу и Мумму, а затем убил Апсу и взял в плен Мумму.

Он возвел над Апсу себе чертоги.

Надсмеялся над Мумму, протащил на веревке.

Как разбил, уничтожил своих супостатов,

Укрепил над врагами победу Эйа.

Отдых вкусил в потаенном покое.

«Апсу» нарек он покои, кумирней сделал.

Для брака святого их предназначил.

Там с Дамкиной, супругой, возлег Эйа в величье.

В покое судеб и предначертаний

Бог зачал мудрейшего из мудрых.

В Апсу зарожден был Мардук.

В светлом Апсу зарожден был Мардук.

Эйа, родитель, там его создал,

Дамкина, мать его, породила.

Грудью богини был он вскормлен.

Благоговея, мать его питала.

Его лик был прекрасен, сверкали взгляды!

Изначально властна, царственна поступь!

Узрел его Эйа, отец-творитель; —

Весельем и радостью наполнилось сердце.

Он воспринял его совершенство.

Наградил его божьей силой двойною.

Он ростом велик, среди всех превосходен.

Немыслимо облик его совершенен —

Трудно понять, невозможно представить.

Четыре глаза, четыре уха!

Он рот раскроет — изо рта его пламя!

Он вчетырежды слышит мудрейшим слухом,

И всевидящи очи — все прозревают!

Средь богов высочайший, прекраснейший станом.

Мышцами мощен, ростом всех выше!

«Малыш мой, сыночек! Малыш мой, сыночек!

Сыночек-солнце! Солнышко божье!»

Нимб его — десяти богов сиянье!

Таким образом, Мардук был с самого своего рождения вознесен над богами и предназначен для особых деяний. Тем временем Тиамат готовилась к сражению с богами, погубившими Апсу. Себе в помощь она создает целый ряд страшных сказочных существ и полководцем назначает Кингу:

«Надо всеми в Совете тебя вознесла я!

Все божьи решенья в твою руку вложила!

Всех ты превыше, супруг мой единый!

Над Ануннаками вознесу твое имя!»

Таблицы судеб ему вручила, на груди его укрепила.

Боги узнают о приготовлениях Тиамат и приходят в смятение. Они не ведают, как усмирить ее ярость. Тогда они обращаются за помощью к Мардуку. Он согласен сразиться с Тиамат, но предъявляет свои требования:

Если я мстителем за вас стану,

Чтоб Тиамат осилить и спасти ваши жизни, —

Соберите Совет, возвысьте мой жребий!

В Убшукине радостно все вместе воссядьте!

Мое слово, как ваше, да решает судьбы!

Неизменным да будет все то, что создам я!

И никто приказ моих уст не отменит!

Боги собрались на пир, чтобы обсудить требования Мардука; опьянев от вина и обильной еды, они оказали ему высокие почести:

Лишь ты, о Мардук, наш отмститель!

Надо всей вселенной мы даем тебе царство!

Мардук вооружился оружием, данным ему богами и сделанным им самим, и они сразились с Тиамат:

Сеть Владыка раскинул, сетью ее опутал.

Злой вихрь, что был позади, он пустил пред собою,

Пасть Тиамат раскрыла — поглотить его хочет.


Он вогнал в нее Вихрь — сомкнуть губы она не может.

Ей буйные ветры заполнили чрево.

Ее тело раздулось, ее пасть раскрылась.

Он пустил стрелу и рассек ей чрево,

Он нутро ей взрезал, завладел ее сердцем.

Мардук убил Тиамат, взял в плен ее помощников и отнял у Кингу таблицы судеб. Тело Тиамат он разрубил пополам. Из одной половины создал землю, из другой — небо, где поселил богов. Далее он занялся сотворением мира: определил место звездам, солнцу и луне, а также их путь в небе и разделил год на двенадцать месяцев. Затем он решил, что наступил черед людей:

Кровь соберу я, скреплю костями.

Создам существо, назову человеком.

Воистину я сотворю человеков.

Пусть богам послужат, чтоб те отдохнули.

Кингу как главный виновник битвы был убит богами, и из его крови Мардук сотворил первого человека, а пленных богов освободил. Благодарные боги решили воздвигнуть ему святилище, свершив тем самым свое последнее деяние, так как с этой поры служить богам предстояло людям. Боги «воздвигли главу Эсагилы» в Вавилоне и рядом построили для Мардука «зиккурат высокий». Отныне главный храм в Вавилоне становился центром его культа.

Затем в «Поэме о сотворении мира» говорится о том, как Мардук определял дальнейшие порядки и устанавливал жертвоприношения богам. Благодарные боги собрались для его восхваления. Они перечислили деяния Мардука, совершенные им в каждой из его многочисленных ипостасей, прославляя его влияние на плодородие, на процветание богов и людей, на успех заклинаний и на исцеление от болезней:

Пятьюдесятью именами величая, великие боги

Пятьдесят имен нарекли, деянья его возгласили.

Да удержат их, да откроет их Первый,

Мудроумный и сведущий да обмыслят их вместе!

Отец повторит их да обучит сына.

Правителя, пастыря да внемлют им уши!

К Мардуку, Энлилю богов, да не будут небрежны!

Чтоб цвела бы страна и он сам был во здравье!

«Поэма о сотворении мира» содержит символ веры вавилонской религии, а заключительные ее строфы можно сравнить со славословиями, известными нам из многих религий.

Произнесение «Поэмы о сотворении мира» относилось к важнейшим церемониям, связанным с новогодним праздником. Таким образом участникам празднеств вновь и вновь напоминали о событиях этого мифа, символически воспроизводя отдельные эпизоды.


Новогодний праздник

Новогодний праздник, или, как часто называли его вавилоняне, праздник загмукку, отмечался в начале года. Выше уже говорилось, что для него не было фиксированного числа, так как в древней Месопоматии счет времени велся по лунному календарю. Этот укороченный год, равный приблизительно 354 дням, на протяжении длительного времени заметно отставал от годового цикла, обусловленного сельскохозяйственными работами. Поэтому приходилось вводить добавочные дни или месяцы, что делалось не через какие-либо заранее определенные интервалы, а по мере надобности и всякий раз по особому распоряжению. В разных районах и в разные исторические периоды год начинался либо весной, либо осенью и соответственно весной или осенью отмечался праздник Нового года. На протяжении I тысячелетия начало года в Вавилонии приходилось примерно на четырнадцатый день после весеннего равноденствия, которое определялось при помощи астрономических наблюдений, в частности по гелиакальным восходам неподвижных звезд. Но и обозначение месяцев в Месопотамии не было единым, так что их нельзя напрямую отождествить с нашими. Установлено, что в VI веке до нашей эры, в период нововавилонского царства, который находится в центре нашего изложения, новогодний праздник отмечался с первого по одиннадцатое нисана, иначе говоря, в марте. Это — пора, наступающая после зимних дождей, то есть после прохладного периода, когда солнце начинает опять подниматься выше, растения идут в рост и обширные степные пространства благодаря повышенной влажности на короткое время превращаются в цветущие ковры. Так как новогодний праздник и отмечаемый шумерами Праздник акиту в описываемую пору, видимо, совпадали по времени, они были объединены, равно как и соответствующие им культовые действия.

Новогодний праздник, несомненно, отмечался во многих городах и поселениях; но празднества в крупных центрах, где находились святилища главных богов, имели для страны особое значение. Письменные свидетельства о таких празднествах дошли до нас из разных мест, в частности из Ашшура, Ниневии и Харрана — на севере, из Вавилона и Урука — на юге. Правители уделяли большое внимание подготовке к новогоднему празднику, в особенности убранству храмов и праздничных повозок. Несмотря на многочисленные данные об этом, содержащиеся в царских надписях, культовых и мифологических текстах, многие подробности продолжают оставаться неясными. Наиболее важные сведения можно извлечь из ритуального текста, касающегося проведения новогоднего праздника в храме Ану в Уруке; однако этот текст относится к весьма позднему времени, к III веку до нашей эры, что ограничивает возможности его использования.

Так как основная часть упомянутых здесь письменных источников давно вошла в научный обиход, то за многие годы успела накопиться обширная литература, посвященная им. Особенно в первые десятилетия нашего века многие ученые, да и дилетанты уделяли большое внимание данной теме, вызывавшей оживленный религиозно-исторический интерес отчасти еще и потому, что она тесно увязывалась с раскопками в Вавилоне. Отдельным исследователям была свойственна в эту пору тенденция проводить на основе вавилонских письменных источников и археологических находок далеко идущие сопоставления религий, в частности воззрений и заповедей христианства и иудаизма, с вавилонскими преданиями. С тех пор от сопоставлений такого рода успели отойти, так как поняли, что выводы о наличии внутренних связей, постулируемых на основании имеющегося внешнего сходства, весьма сомнительны, даже если у явления обнаруживаются некоторые общие корни. Поэтому, например, оказался не прав известный ассириолог X. Циммерн, проводивший прямые параллели между событиями, происходившими во время вавилонского новогоднего праздника, с одной стороны, и историей страстей Христовых — с другой. Некоторые результаты прежних исследований теперь вызывают скепсис и требуют осторожности. Сейчас скорее проявляется тенденция не считать предлагаемые выводы окончательными и все ставить под сомнение. Эта в принципе правильная и заслуживающая одобрения позиция может, однако, привести к крайностям, и тем самым вообще лишить нас возможности прийти к каким бы то ни было общим выводам, тогда как именно они являются целью любого научного исследования.

Новогодний праздник представлял собой не просто религиозную церемонию с молитвами, шествиями и жертвоприношениями, но одновременно и политическое событие; с его помощью царь всякий раз снова обеспечивал себе благосклонность богов и утверждал свое право на власть. В нововавилонский период царю уже не оказывались божеские почести, как в конце III и начале II тысячелетия, но он выступал в качестве наместника божества на земле и считался верховным жрецом. Поскольку на царе лежала ответственность за судьбу страны, ему надлежало лично выполнять многочисленные культовые действия, к которым также относилось и участие в новогоднем празднике. Неоднократно возобновлялись споры ученых о том, отожествлялось ли проведение новогоднего праздника с утверждением царя правителем страны на наступающий год. Очевидно, здесь существовала взаимосвязь, но не в том смысле, что царь считался смещенным, если праздника не проводилось. Однако «непоявление» царя привлекало к себе внимание и отмечалось в хрониках. Так, в Анналах Набонида говорится: «Царь в месяце нисане не прибыл в Вавилон, Набу не прибыл в Вавилон, Мардук не вышел, Праздник акиту не состоялся»{45}.

Как уже говорилось, Набонид годами не появлялся в Вавилоне, чем вызвал к себе особенно враждебное отношение жрецов Мардука, лишенных возможности праздновать Новый год. Набонид не позаботился и о заместителе, хотя в отдельных случаях допускалось, чтобы при проведении новогоднего праздника царя заменял его близкий родственник, предпочтительно наследный принц. Даже в те времена, когда в Вавилоне правили чужеземцы, они с должным почтением относились к новогоднему празднику, давая понять, что ценят его. Например, ассирийские цари не пропускали этого события в Вавилоне, и даже персидские правители считали необходимым подчиняться предписаниям, связанным с ним. Так, Кир вместо себя послал в Вавилон для проведения новогоднего праздника своего сына Камбиза. Известны случаи, когда при проведении новогоднего праздника жрецы готовы были довольствоваться хотя бы наличием одеяния царя. Сохранилось письмо, в котором ассирийского царя Асархаддона просят прислать свой наряд в Харран на Праздник акиту.


Празднование в храме

В Вавилоне центром проведения новогоднего праздника были святилище Мардука Эсагила и ступенчатая башня Этеменанки. Первые дни посвящались приготовлениям в самом храме. Они состояли из молитв и культовых очищений. Так, в ритуале, относящемся к Новогоднему празднику в Вавилоне, говорится:

«Второго нисана, за два часа до окончания ночи, встает жрец-шешгаллу и моется речной водой. Он становится перед Белом и расстилает льняные одежды. Он будит Бела и обращается к нему со следующими стихами:

Бел, чей гнев не имеет подобия,

Бел, благой царь, господин стран,

делающий благосклонными великих богов,

Бел, ниспровергший своим взглядом могучих,

господин царей, свет человечества, распределяющий сýдьбы,

Бел, твое жилище — Вавилон, Борсиппа — твоя тиара…»

После произнесения полного текста молитвы жрец предупреждает, что она должна храниться в строгой тайне:

«21-я строка. Тайна Эсагилы.

Кроме жреца-шешгаллу из Экуа пусть Бел никому не показывает!»{46}

В ходе дальнейших ритуальных действий совершались жертвоприношения, сопровождавшиеся музыкой и пением специальных певцов. Из текста ритуала следует, что особенно искусным ремесленникам, а именно златокузнецу и столяру-резчику, отдавался приказ изготовить несколько изображений (каких, неясно). Для этого из сокровищницы выдавали душистую древесину кедра и тамариска, золото и драгоценные камни. Все это, вероятно, шло на изготовление деревянных фигур, украшенных позолотой и драгоценными камнями. Возможно, их наряжали в одежды и снабжали соответствующими атрибутами. Каково было назначение этих фигур, из текста ритуала не видно; сказано, однако, что на шестой день после прибытия Набу «носители мечей» обезглавливали их, а затем фигуры сжигались.

Многочисленные культовые действия (здесь в качестве примеров приведены лишь некоторые из них) надлежало выполнять очень тщательно с соблюдением всех предписаний. Малейшая небрежность могла, по представлениям вавилонян, нарушить ход всего праздника. Поэтому в записях ритуалов фиксировались мельчайшие подробности, а также текст произносимых молитв. Непременной составной частью любого праздника являлись разнообразные и притом весьма обильные жертвоприношения; нетрудно понять, что одной этой причины было достаточно, чтобы жречество строго придерживалось обычаев. Ведь жертвоприношения заметно способствовали обогащению храма. Как видно из текста ритуала новогоднего праздника в храме Ану в Уруке, объем одних только пищевых подношений был чрезвычайно велик:

«Для большой утренней трапезы на протяжении всего года по семи наилучших баранов, жирных, чистых, двухгодовалых, откормленных ячменем; барана калу в виде постоянного жертвоприношения, толстого, выпоенного молоком. Всего восемь баранов в виде постоянного жертвоприношения. Большого быка, молочного теленка и десять толстых баранов обыкновенных, не откормленных ячменем…»{47}

Кроме того, в перечень входило большое количество молока, молочных продуктов, зерна, хлеба, растительного масла, овощей, фиников, пива, пальмового вина и яиц. Важно, что здесь названа лишь часть постоянных жертвоприношений, тогда как праздничные жертвоприношения увеличивали во много раз.

Соблюдение ритуалов следовало заведенному порядку, определявшемуся по созвездиям, так как их движение самое позднее в I тысячелетии до нашей эры стало увязываться с новогодним праздником. Соответствующие знания, являвшиеся прерогативой вавилонских жрецов, приобретали все большее значение и тем самым обеспечивали их носителям тот высокий авторитет, которым они пользовались как астрологи и астрономы в тогдашнем мире. В Греции они были известны под именем халдейских звездочетов. Восхищение астрологическими познаниями вавилонских жрецов сохранилось до средних веков. Проведение Новогоднего праздника непременно сопровождалось наблюдением созвездий, необходимым для определения момента выполнения отдельных ритуальных действий. Жрецу-шешгаллу надлежало ночью обратиться с молитвой к созвездию Ику, считавшемуся небесным подобием Вавилона.

Как сказано выше, «Поэма о сотворении мира» играла в ходе праздника весьма важную роль. После молитвы к Ику жрец, обращаясь на сей раз к Мардуку, полностью произносил текст этой поэмы, известной также под названием «Энума элиш». Мардуку, которого в поэме при обращении к нему чаще именуют Белом, т. е. господином, здесь как главному герою сказания оказывалось особое почтение.


Прибытие Набу в Вавилон

Наряду с Мардуком одним из важнейших персонажей новогоднего праздника являлся бог Набу. В его резиденции, храмовом участке Борсиппы, происходили обширные приготовления в связи с его выездом в Вавилон. Набу считался сыном Мардука, к тому же его особенно почитали как бога писцов и искусства письма. С такой его функцией связывали осведомленность Набу о судьбах мира, поэтому к нему обращались как к богу мудрости. Полагали, что упомянутые в «Поэме о сотворении мира» таблицы судеб могли быть написаны им и временно хранились в «Чертоге судеб», находившемся в его храме. Начиная с III тысячелетия до нашей эры этим таблицам приписывалось особое значение, и владение ими давало основание притязать на мировое господство. Мардуку эти таблицы, согласно мифу, достались после его победы над Тиамат. Обладание ими расценивается в «Поэме о сотворении мира» и в других мифах как одно из высших благ.

Многие властители, будь то цари вавилонские, ассирийские или — позже — персидские, похвалялись своими значительными дарами в пользу храма Набу. Для процессии бога Набу, как уже говорилось, была проложена дорога, которая вела от участка Эзиды на северо-запад через весь город до канала Борсиппы. Дорога эта поверх основания из обожженного кирпича была вымощена красными и белыми плитами из брекчии (сцементированных обломков горных пород) и известняка; статую Набу везли, вероятно, на повозке до самого канала. На этом пути существовали определенные места, где процессии полагалось останавливаться. В царских надписях упоминаются, например «Высокие ворота» с драгоценным убранством и «Разноцветные ворота». На канале статую божества ожидал корабль. При постройке на него ушло около восьми центнеров красного золота и много древесины ценных пород, а также драгоценных камней. Статуя божества во время плавания в Вавилон находилась в великолепной каюте.

Между тем в храме Эсагилы заканчивались необходимые приготовления к прибытию Набу. Храм повторно подвергался культовому очищению:

«Когда минет 2 часа после восхода солнца, позовет он, как только стол для Бела и Белтии будет накрыт, жреца-заклинателя, и тот очистит храм и окропит храм водой из сосуда с водой (из) Тигра и из сосуда с водой (из) Евфрата. И ударит в медную литавру посреди храма. Сосуд для воскурений и факел принесет он в храм. Сам он останется во дворе; в святая святых Бела и Белтии он не войдет».

Таким же образом происходило и очищение целлы Набу в Эсагиле, причем створки дверей мазали кедровым маслом. Затем отрубали голову овце, и жрец-заклинатель символически очищал святилище кровавой тушей.

«Тушу этой овцы жрец-заклинатель выносит и идет к реке. Он обращается лицом на запад и бросает тушу этой овцы в реку. Сам же уходит в степь. Носитель меча поступает так же с головой овцы. Жрец-заклинатель и носитель меча уходят в степь. Пока Набу находится в Вавилоне, они не вступают в Вавилон…»{48}

При помощи такого символического очищения изгоняют всех злых духов и всякие враждебные влияния, так как все они как бы переходят на овцу. Жрецы, осуществлявшие названные действия, становились «нечистыми», и поэтому им надлежало покинуть город.

Затем переходили к последним приготовлениям: в святилище Набу устраивали «небо из золота», т. е., вероятно, устанавливали позолоченный балдахин. На шестой день царь встречал статую Набу и сопровождал ее через ворота Ураша, расположенные в южной части Вавилона, до города и далее через город до самого храма Эсагилы, где бог поселялся в своей целле.

В ходе дальнейших церемоний царю, по-видимому, полагалось держать ответ перед богом Мардуком. В ритуале описывается, как жрец отбирает у правителя скипетр, кольцо и божественное оружие, а также его царскую тиару и затем ударяет его по щеке. Царю надлежало преклонить колена и позволить выдрать себя за уши. Стоя в той же смиренной позе перед статуей божества, он должен был заявить, что не грешил, не был небрежен по отношению к божеству и к своим подданным, заботился о сохранности и расширении Вавилона. После того, как Мардук благосклонно принимал его заверения, царю возвращали символы его власти и снова били его по щеке. Если при получении повторной пощечины из глаз царя текли слезы, это считалось хорошим предзнаменованием на предстоящий год. Затем до дворе святилища приносили в жертву белого быка… Здесь текст данного ритуала обрывается, а другим столь же подробным описанием последующих дней празднеств мы пока не располагаем. Остальные церемонии приходится восстанавливать лишь приблизительно, основываясь на разрозненных текстах, относящихся к различным районам и периодам.

В новогоднем празднике в Вавилоне кроме Мардука принимали участие и многие другие боги, представленные своими культовыми изображениями; их доставляли из разных храмов Вавилона и более отдаленных мест. По текстам надписей известно, что, например, богини Нана и Иштар прибывали в Вавилон из Урука на кораблях. Так называемая «Табличка об Эсагиле», к которой мы часто обращались при описании построек, сообщает о том, что в храме Мардука имелись многочисленные часовни других богов, использовавшиеся главным образом во время новогоднего праздника.


Определение судьбы

В течение тех дней, которые приходились на промежуток между прибытием бога Набу из Борсиппы и началом большой процессии по направлению к Дому акиту, совершался целый ряд важных действий. Мнения об их последовательности и точном месте исполнения сильно расходятся. К числу этих действий относилось, в частности, определение судьбы, осуществлявшееся Мардуком в «Чертоге судеб», парак шимати. Полагают, что происходивший здесь совет богов возглавлял Мардук как победитель Тиамат и Кингу, воспетый в «Поэме о сотворении мира». Возможно, что по этому случаю запрашивали прорицания о будущем и о судьбе царя.

Попытка уточнить назначение различных помещений Эсагилы при помощи данных раскопок не увенчалась особым успехом. Именно названия помещений, известные нам по новогоднему ритуалу, особенно трудно поддаются отождествлению. Так, например, «Двор собрания богов и место проведения совещания», видимо, находилось вне главного здания Эсагилы, скорее всего в так называемой «пристройке», расчищенной пока лишь в небольшой своей части. Это предположение опирается прежде всего на текст новогоднего ритуала из Урука, содержащего довольно подробное описание действий, предшествовавших определению судьбы. На просторном главном дворе пристройки находился «трон определений судьбы», стоявший, должно быть, на высоком постаменте и отличавшийся особым великолепием. Возможно, что он был защищен от осадков навесом или специальным павильоном. О его убранстве Навуходоносор II писал следующее:

«Место определения судьбы в Убшукине, трон определения судьбы, где во время праздника загмукку, начала года, на восьмой и на одиннадцатый день царь богов небес и земли, повелевающий бог, восседает, и боги небес и земли в почтении его славят и, склоняясь, перед ним предстают, где судьбы будущих дней, судьбы моей жизни определяют: этот трон, трон царственности, трон бога владычества, прозорливейшего среди богов, государя Мардука, который один из прежних царей изготовил из серебра, (этот трон) я заставил обить сияющим золотом, украшением, исполненным блеска»{49}.

Судя по тексту ритуала из Урука, в связи с церемонией приносились обильные жертвы и произносились многочисленные молитвы. По-видимому, на большой двор направлялись статуи богов, возможно погруженные на колесницы и сопровождаемые всем штатом жрецов, несущим штандарты и символы. Затем на большом дворе происходила обильная трапеза, так как само собрание мыслилось как напоминание о пире богов, устроенном некогда в честь Мардука перед его сражением с Тиамат. Далее совершалось ночное шествие: пройдя через ворота, расположенные восточнее Эсагилы, шествие оказывалось за пределами стены, которой был обнесен храмовой участок, и заканчивалось обходом освещенного факелами храма.

Процессии богов предшествовала еще одна важная церемония, а именно церемония «прикосновения к руке»: как об этом часто упоминается в текстах, царь должен был взять статую Мардука за руку и молить бога о том, чтобы он встал. Это действие часто сравнивали со своего рода ежегодной инвеститурой. Однако и в те годы, когда новогодний праздник не отмечался, власть правителя сохранялась в неприкосновенности.


Торжества в Доме новогоднего праздника

Согласно традиции часть новогоднего праздника справлялась в особом храме, так называемом Доме акиту. Уже с древнешумерской поры это святилище считалось главным местом, предназначенным для проведения праздника, носившего то же название, то есть Праздника акиту. В Южной Месопотамии это культовое сооружение находилось, очевидно, вне города, на некотором расстоянии от храма главного божества. Исследователям редко удавалось установить, где именно находился Дом акиту, еще реже — раскопать его. Так, до сих пор неизвестно местонахождение этого храма в Уре, хотя свидетельств о нем в текстах более чем достаточно. Выяснено, что в ряде случаев Дом акиту находился на берегу канала или реки; следовательно, по меньшей мере часть пути процессия, выходившая из города, могла проделать по воде. Сперва по надписям, а затем и благодаря археологическим исследованиям удалось установить, что в У руке один из Домов акиту находился вне города. Должно быть, в этом городе, имевшем два больших храмовых участка, Домов акиту было несколько.

Дом акиту в Вавилоне впервые засвидетельствован несколькими письмами старовавилонского периода; в более поздних надписях упоминания о нем встречаются чаще. Однако обнаружить Дом акиту Роберту Кольдевею в Вавилоне так и не удалось. Между тем само направление Дороги процессий, равно как и другие сведения, указывает на местонахождение Дома акиту в северной части города, за пределами тройного кольца стен. К сожалению, более определенные суждения по этому поводу пока невозможны, так что приходится обратиться к тем немногим Домам празднеств, которые удалось раскопать в других местах.

Здесь прежде всего следует упомянуть Дом акиту в Ашшуре, находившийся вне городских стен, где-то на северо-западе. Речь идет о храме в вавилонском стиле с помещениями, группировавшимися вокруг двора с зелеными насаждениями, походившего на сад. Храм с садом был обнесен высокой стеной, не позволявшей видеть происходящее внутри. Святая святых божества, если заглянуть в нее из сада через широкий центральный вход в более длинной стене или через один из двух узких боковых входов, оказывалась прямоугольным помещением с нишей в задней стене, где было установлено изображение божества. Это святилище шириной 33 метра и глубиной 8 метров находилось в центре всего сооружения. Что двор действительно был засажен деревьями и кустами, убедительно доказал Вальтер Андрэ, так как ему удалось обнаружить вырубленные в скальном грунте посадочные ямы, расположенные правильными рядами. Сад окружали открытые помещения, отделенные от него колоннадой; эти помещения, очевидно, предназначались для изображений остальных божеств, включавшихся в процессию. Статуи или символы богов размещались либо в пределах колоннады, либо в специальных, примыкавших к ней небольших пристройках. За двумя помещениями с колоннадой находился продолговатый зал, рассматриваемый Андрэ как место, где собирались участники культовых торжеств. Дом акиту в Ашшуре был построен Синаххерибом, разрушившим Вавилон и, наверное, хорошо знавшим, как выглядело соответствующее здание в этом городе. Весьма возможно, что несвойственная постройкам Ашшура поперечная планировка культового помещения восходила в данном случае к соответствующим вавилонским сооружениям, что позволяет нам предположительно представить себе, каким был Дом акиту в Вавилоне. Во дворе ассирийского Дома акиту на вымощенной каменными плитами дороге обнаружены глубокие искусственные колеи, предназначавшиеся для больших трудноуправляемых тяжелых колесниц, используемых в процессии.

Сохранились интересные письменные свидетельства о том, как был украшен Дом акиту; однако при раскопках Вальтера Андрэ следов убранства обнаружить не удалось. Скорее всего речь могла идти лишь о металлической обивке дверей, на которой были изображены эпизоды «Поэмы о сотворении мира», получившие отражение в новогоднем празднике. В городе Ашшуре место Мардука, разумеется, занимал главный бог государства — Ашшур:

«Изделие Бога-кузнеца я по своему разумению велел изготовить и изображение Ашшура, когда он погружается в Тиамат[14] для сражения, натягивая при этом лук и несясь на колеснице… я вырезал на этих же воротах. Богов, идущих перед ним и идущих за ним, едущих на колеснице и пеших, а также, как они впереди Ашшура в боевом строю стоят и позади Ашшура в боевом строю стоят; самое Тиамат (и) творения в ней, куда Ашшур, царь богов, погружается для битвы, я вырезал по повелению Шамаша и Адада на этих же воротах»{50}.

Существует точка зрения, что порядок проведения Праздника акиту в Ассирии первоначально несколько отличался от предписываемого вавилонской традицией. В частности, праздник не должен был непременно происходить вне города: так, среди ассирийских царских дворцов обнаружено большое здание, рассматриваемое как Дом акиту. Комплексы в Нимруде и Хорсабаде имели кроме целл отдельных богов еще по нескольку дворов и своего рода ансамбль с тронным залом; к нему также принадлежали склады, конюшни, кухни и библиотека. Считается, что именно здесь находилась особая спальня для совершения церемонии «священного брака». Раскопками подтверждено и существование домов акиту в Уруке. Раскрытый лишь в 1954 году Дом празднования со святилищем бога Ану находится за пределами Урука. Это — обширный комплекс с многочисленными помещениями и дворами, распланированными совершенно не так, как в Ашшуре. Очевидно, этот комплекс принадлежит к селевкидекой поре, когда в Уруке с новой роскошью были построены святилища Ану и Антум, а также богини Иштар.


Процессия

Вернемся теперь назад, к новогоднему празднику в Вавилоне, где жречество приготовилось к проведению процессии в честь Мардука. На девятый день повелитель богов и его многочисленная свита покидали храм; их несли на драгоценных тронах-паланкинах. Шествие, окруженное жрецами, произносившими молитвы и размахивавшими курильницами, должно было производить на ожидающую толпу, захватывающее впечатление. По какому именно пути божественное шествие достигало Дома акиту, до сих пор твердо не установлено; предлагаются разные варианты. Это мог быть путь от Эсагилы по пролегавшей в пределах города Дороге процессий, через Ворота Иштар к какому-либо каналу, где статуи богов перегружали на суда, с тем чтобы проделать остаток пути по воде. Тексты допускают и другую трактовку; в соответствии с ней процессия, покинув Эсагилу, двигалась в западном направлении и тут же оказывалась на берегу Евфрата, откуда начинался дальнейший путь по реке. Так как плыть следовало вверх, против течения, то на путешествие приходилось затрачивать большие усилия.

Пристани на реке или канале, как и сами суда, специально подготавливали к процессии. Навуходоносор в одной из своих надписей пишет по этому поводу следующее:

«Корабль, судно KU.A, судно с каютой, его блистательное судно, его нос и корму, его канаты, его борта, а также изображения львов и драконов я облицевал золоченой бронзой, украсил драгоценными камнями, дал его блеску воссиять в светлых струях Евфрата, как звездам ночного небосклона, и наполнил его роскошью на удивление всем людям. В месяц загмук, в начале года, предоставил я Мардуку, господину богов, расположиться на нем и торжественно направиться к своему великолепному празднику, священному Празднику акиту»{51}.

Царь, несомненно, участвовал в процессии, причем скорее всего плыл на том же корабле, что и статуя Мардука, которую он собственноручно украшал в пути, готовя к каждому очередному появлению перед молящимися на берегу. Не раз высказывалось предположение, что статуи богов перевозили на специальных, так называемых корабельных повозках — особых ладьях, поставленных на колеса и пригодных для передвижения как по воде, так и по суше. Однако эта гипотеза противоречит письменным сообщениям, в которых корабль и повозка всегда упоминаются раздельно.

Дорога от пристани до Дома новогоднего праздника при Навуходоносоре II была обсажена кедрами, со временем образовавшими великолепную рощу. И это также, по-видимому, имело целью подчеркнуть тесную связь между культовыми действиями и природой. И сам Дом праздника, надо думать, выглядел весьма привлекательно, так как Навуходоносор говорит о воздвигнутом им здании из «асфальта и обожженного кирпича высотой с гору». Какое-либо убранство им здесь не упоминается, что, возможно, обусловлено особыми культовыми предписаниями.



Гипотетический вид процессии богов

с кораблем-повозкой в Ашшушре (по Андрэ)


О событиях в Доме новогоднего праздника сведений очень мало. Известно, что царь совершал богатые жертвоприношения Мардуку и всем сопровождавшим его богам и произносил предписанные молитвы. Согласно одной из надписей Набонида, при этом перечислялись и демонстрировались присутствующим все дары, предназначавшиеся богам:

«Он велел внести 6021 мину серебра, 307 мин золота, равно как и ежегодные дары, составленные из даров прославления, (плодов) изобилия страны, произведений гор, податей всех поселений, изобилия, принадлежащего царям, богатого имущества, которое государь Мардук мне вверил. 2850 военнопленных… я подарил, чтобы они несли строительную корзину»{52}.

Тесная смысловая связь праздника с плодородием проявлялась также в особых благословениях богов для обеспечения плодородия и благополучия. Пребывание в Доме акиту завершалось большим пиром.

На одиннадцатый день процессия отправлялась в обратный путь. Как единодушно показывают тексты, он совершался по суше. Главным образом ради этого Навуходоносор II проложил великолепную Дорогу процессий. Она начиналась непосредственно за городской стеной Вавилона и проходила между высоким валом, окружавшим цитадель, и линией укреплений. Царь похвалялся сооружением этой дороги во многих своих надписях и даже на кирпичах, предназначенных для нее, велел оттиснуть сокращенную версию этой похвальбы, полный текст которой гласит:

«Улицы Вавилона, Дорогу процессий богов Набу и Мардука, моих владык, чей путь Набопаласар, царь Вавилона, мой родитель, асфальтом и обожженным кирпичом устлал: Я, мудрый, благочестивый, преклоняющийся перед их владычеством, насыпал поверх асфальта и обожженного кирпича мощный слой чистой земли; асфальтом и обожженным кирпичом, как главную улицу, укрепил я ее середину. О Набу и Мардук, если по этим дорогам вы радостно пройдете вашей процессией, то пусть мои богоугодные дела окажутся на ваших устах! В жизни на далекие дни, в благополучии тела, в радости сердца, чтобы перед вами по ней (дороге) идти, пусть я состарюсь в вечности!»{53}

Дорога процессий именовалась «аибуршабу», что в переводе означает: «Пусть не существует тайный враг». Стены вдоль дороги были украшены изразцовым фризом высотой 2,95 метра, с полосами из розеток и с шагающими между этими полосами львами, священными животными богини Иштар. По данным раскопок, длина дороги вне города составляет около 250 метров, ширина — от 20 до 24 метров. Дорога вымощена не только обожженным кирпичом, но и плитами, образующими три пешеходные дорожки: по сторонам — две белые, а в середине — красную.

Можно думать, что именно здесь происходила та часть праздника, в которой наиболее оживленное участие принимал простой народ. Вероятно, уже в Доме новогоднего праздника людей потчевали едой и напитками, чтобы они тоже могли разделить общую радость по поводу счастливого возвращения Мардука. Конечно, за великолепным шествием богов следовали жители, чтобы, взирая на священные статуи, самим тоже снискать их особую милость. Вероятно, в храмах и на улицах продавались освященные копии предметов, употреблявшихся во время праздника: вылепленные из глины маленькие кроватки, столики, колесницы, кораблики и колокольчики. Не исключено, что участники могли также уносить домой на память глиняные фигурки, изображавшие обнаженную женщину с младенцем, вероятно богиню-мать, а также фигурки участников праздничных обрядов.

Дорога процессий вела к облицованным сверху донизу синими глазурованными изразцами Воротам Иштар, полное имя которых в переводе звучит: «Иштар ниспровергает того, кто поднимается против нее». Рельефные изразцы на воротах слагались в изображения священных животных, сопровождавших богов-участников праздника, а именно священного быка бога Бури и «мушхушшу» — дракона, сказочного спутника Мардука. На пороге у ворот стояли, как сказано у Навуходоносора, «мощные быки из бронзы и страшные чудища»; створки дверей были сделаны из кедра и окованы бронзой; пороги и дверные оси — из меди.

За Воротами Иштар, в черте города, дорога не была украшена; во всяком случае, Кольдевей при раскопках никаких разноцветных обломков не обнаружил. Однако мощение дороги плитами продолжалось вплоть до самого храмового участка бога Мардука. В черте города Дорога процессий звалась иначе, а именно: «Иштар — защитница своих войск». Прежде чем попасть в Эсагилу, следовало перейти мост через канал Либильхегалла. Судя по тому, что в надписи Навуходоносора говорится о своде, сооруженном из кедра и сосны и окованном бронзой, мост этот имел крышу.

Вероятно, шествие богов вступало на участок Вавилонской башни через монументальные ворота во внутреннем кольце ограды Этеменанки. Сколь долго шествие пребывало там, остается неясным. Затем процессия пересекала огромный двор и попадала в Эсагилу через одни из ворот, имевшихся с южной стороны участка, окружавшего Башню. По-видимому, Мардуку, прежде чем вернуться в свою святая святых, надлежало еще раз воссесть на свой трон во дворе, где происходило собрание всех богов; лишь после этого статую относили или отвозили обратно в святая святых, где она пребывала до следующих праздничных ритуалов. Набу также возвращался со свитой водным путем назад в Борсиппу. Отправлялись в обратный путь и фигурки богов из храмов Вавилона и других городов.


Башня как культовое сооружение

В описании праздничного ритуала пока не удалось найти упоминаний о действиях, непосредственно связанных с зиккуратом. Это трудный вопрос, в нем многое неясно. «Священный брак», игравший в шумерской религии центральную роль, возможно, еще продолжал сохранять свое значение и в последующие тысячелетия. Однако нет оснований с уверенностью утверждать, что эта церемония происходила именно во время новогоднего праздника. Хотя многие исследователи придерживаются мнения, что как наиболее важная составная часть Праздника акиту она должна была войти и в новогодний праздничный церемониал. И все же место совершения этой церемонии пока остается спорным.

Для шумерской поры с известной долей уверенности принята локализация опочивальни на зиккурате; что это оставалось так и в последующие периоды, можно только предполагать. Из описания Геродота известно, что в храме, на вершине зиккурата, находилось красиво убранное ложе, на которое иногда нисходил бог; никому не позволялось проводить там ночь, кроме одной-единственной местной женщины. Здесь можно видеть намек, хотя и очень поздний, на то, что «священный брак» происходил в верхнем храме. Еще важнее содержащееся в так называемой «Табличке об Эсагиле» упоминание о существовании в святилище Мардука на ступенчатой башне огромного ложа, предназначенного для этого божества.

О совершении «священного брака» между богом Набу и его супругой Ташметум в одной надписи можно найти некоторые интересные подробности:

«Второго айара облачается «Невестин Набу» в платье бога Ану и во время первой ночной стражи выходит из Эзиды, сияя, как бог Луны; как Син в пору своего восхода, озаряет он тьму, направляет свои шаги к Эхуршабе; сияя, отправляется туда и является к государыне. Все приготовлено для свадьбы. В Эхуршабе он распространяет сияние, подобное дневному. На ложе сладчайшей ночи возлежат они вновь и вновь для сладчайшего сна»{54}.

Сведения об этом обряде содержатся и в других текстах I тысячелетия до нашей эры, так что нет причин отказываться от соответствующего предположения и применительно к Мардуку и его супруге Царпанитум. Если считать, что «священный брак» действительно совершался во время новогоднего праздника, то наиболее вероятным окажется момент вслед за возвращением из Дома акиту. После окончания прочих важных церемоний этот акт становился как бы финалом всех торжеств. Так как для него скорее всего избиралось ночное время, то, вероятно, самой подходящей могла быть ночь с одиннадцатого на двенадцатый день празднества. Свидетельства шумерской поры позволяют считать, что телесное соитие, будь то фактическое или символическое, вместо богов совершали царь и жрица высокого ранга. Упоминание Геродота на этот счет, возможно, следует рассматривать как подтверждение того, что такое бывало и в более поздние времена.

Приведенные выше тексты и факты не снимают всех проблем, так что вокруг Вавилонской башни и ее функций до сих пор не утихают споры. Была ли она только непомерной по величине «подставкой» для помещения, в котором свершался «священный брак», или там происходили и другие торжественные церемонии? Часто приводятся также соображения в пользу того, что Башня служила одновременно и гробницей. Обоснование этой точки зрения часто встречается у греческих и римских авторов. Так, Страбон сообщает о «гробнице Бела, разрушенной, как утверждают, Ксерксом». Полагают, что Диодор Сицилийский считал «гробницей Нина» башню в Ниневии. Корни такого понимания уходят далеко в глубь времен, что подтверждается ассирийским комментарием, касающимся порядка проведения празднеств, где зиккурат назван гробницей бога Ану. В давних научных исследованиях высказывалось мнение, что храмовая башня была если не гробницей Мардука, то по крайней мере местом его заключения во время культовой драмы, разыгрывавшейся во время новогоднего праздника. Эта гипотеза в наше время почти не пользуется признанием.

Как сказано выше, описание в «Табличке об Эсагиле» свидетельствует, что в верхнем храме, на вершине зиккурата, помещалась не только святая святых Мардука, но и многочисленные другие культовые помещения. Это важный довод в пользу того, что здесь кроме «дома священного брака» находилась также и святилище, где почиталось несколько других богов. Проходившие здесь церемонии носили, как предполагают, весьма замкнутый характер, и доступ к ним имели лишь немногие специально посвященные жрецы. Встречающиеся от случая к случаю в клинописных текстах упоминания о наличии на храмовой башне какого-то гигуну позволяют допустить, что под этим термином подразумевается жилище божественной супружеской пары.

Полезно вкратце привести еще кое-какие соображения относительно назначения храмовых башен, встречающиеся в научной литературе. В зиккурате хотели видеть своего рода трон божества, увенчанный храмом. Этот тезис, связанный с представлением о двух храмах, храме обитания божества и храме его явления верующим, нес на себе несомненный отпечаток антропософского мировоззрения его автора, Вальтера Андрэ. Он считал верхний храм обиталищем бога, где тот пребывает, прежде чем спуститься в нижний храм и воплотиться здесь в свое культовое изображение. Величественная центральная лестница зиккурата служила именно для сошествия божества. Таким образом, зиккурат оказывается связующим звеном между небом и землей. В этом толковании содержатся соображения, заслуживающие внимания, потому что само имя Вавилонской башни — «Дом основания небес и земли» — может указывать на связующую роль святилища. Та же идея, возможно, заложена и в наименованиях других зиккуратов Месопотамии. Так, башня в Ларсе звалась «Связь небес и земли», в Дильбате — «Дом, где находится место пребывания небес и земли». Другие наименования больше подчеркивали сходство сооружения с горой, как, например, в Ниппуре и в Казаллу, где башни соответственно назывались «Дом-гора» и «Дом, являющийся лестницей на гору».

Делались попытки объяснить эти названия, прибегая к мифам, особенно к мифам о сотворении мира. Один из этих мифов начинается словами: «Когда на горе (по имени) «Гора небес и земли» Ану породил богов Анунну». Следовательно, тогда Мировую гору представляли себе как место сотворения мира. Описание убиения праматери Тиамат в неоднократно упоминавшемся здесь мифе о сотворении мира заканчивается расчленением ее тела и образованием из него небес и земли. Вероятно, зиккурат мыслился как несущая и связующая стихия, препятствующая столкновению обеих частей, а первоначальный холм — как место, где в новогодние дни богам назначается их судьба. Возможно, что в связи с этим следует учитывать и ту роль, которую зиккурат мог играть как символ Мировой горы.

И, наконец, следует остановиться еще на одном предположении, часто упоминаемом в литературе в связи с предназначением башенных построек. Известно, что как раз в I тысячелетии до нашей эры в Вавилонии особый подъем пережили астрономия и астрология. Как астрономия, опирающаяся на точные наблюдения и расчеты, так и умозрительная по самой своей сути астрология вплоть до средних веков тесно ассоциировались в сознании современников с «халдейскими» мудрецами. Начало знаниям о движении звезд и планет, о солнечных и лунных затмениях было положено в Вавилонии, и именно отсюда, будучи развиты дальше греками и арабами, эти знания дошли до наших дней. Считалось, что наблюдения над звездами, осуществлявшиеся с помощью самых примитивных вспомогательных средств, проводились с верхних платформ башенных построек, служивших, таким образом, своего рода обсерваториями. Так как все наблюдения вели жрецы, то вполне возможно, что ради этой цели они имели доступ к верхнему храму. Разумеется, интерес к звездам носил в те времена религиозно-культовый, а не научный характер. В частности, для проведения новогоднего праздника важны были сведения как о моменте весеннего равноденствия, так и о времени восхождения определенных звезд, наблюдение которых удавалось осуществить с высоты башни. В определенных случаях и произнесение молитв увязывалось с восходом отдельных звезд, а происходило оно именно на зиккурате, что явствует из следующего описания культового праздника:

«В первую ночную стражу на крыше верхнего храма зиккурата

святилища Реша, когда воссияет звезда «Великий Ану Неба» когда звезда «Великая Антум Земли»

в «Большой повозке» (Большой Медведице) воссият,

ты произнесешь: «Подобно прекрастному явлению звезд, неба,

Ану, царь, восходит, прекрасный образ». Золотой стол для Ану и Антум

Неба ты поставишь, подашь «Ану и Антум Неба» воду для (омовения) рук,

накроешь стол, как надлежит; мясо быка, овцы и птиц приготовишь; лучшее пиво

и давленое вино поставишь, всякого рода садовые плоды подашь изобильно,

посыплешь… и поджаренной муки на золотой поднос для благовоний,

нальешь из золотого кувшина давленого вина; на семь золотых «высоких столов»

пожертвуешь Юпитеру, Венере, Меркурию, Сатурну и Марсу, Луне и Солнцу при их появлении…»{55}

Этот текст, происходящий из Урука селевкидской поры, по-видимому, показывает, что боги почитаются на местном зиккурате в их астральных ипостасях.

Обилие изложенных здесь теорий и точек зрения относительно значения и функций башенных построек скорее всего свидетельствует о значительных пробелах, до сих пор имеющихся в наших знаниях по этому вопросу. Наряду с многочисленными данными о культуре и религии Месопотамии, подтверждаемыми письменными источниками или археологическими материалами, имеется еще немало таких предположений, которым предстоит найти подтверждение в ходе дальнейших научных исследований, прежде чем они смогут превратиться в достоверные знания. Важным шагом на этом пути должны стать раскопки, осуществляемые в последние годы иракскими археологами в Вавилоне.

ВАВИЛОН СЕГОДНЯ


С того времени как в 1899 году Кольдевей начал раскопки Вавилона, сотням рабочих, которыми руководил небольшой штаб ученых, возглавляемых Кольдевеем, на протяжении многих лет удалось раскрыть только отдельные участки гигантского города, площадью 16 квадратных километров. Основательно исследован он лишь местами, бóльшая же часть городской территории так и осталась, как прежде, погребенной под песком и обломками. Но и раскопанные постройки — впечатляющие остатки дворцов Навуходоносора, массивные городские стены и храмы — недолго сохраняли тот вид, который они приобрели в результате расчистки. Вавилон разделил судьбу большинства других культурных центров, раскрытых археологами: он начал быстро возвращаться к состоянию прежнего упадка.


Проблемы сохранения памятников прошлого

В Месопотамии и прилегающих областях развалины особенно подвержены опасности полной гибели, потому что обычным строительным материалом здесь служил высушенный на солнце сырцовый кирпич, который, будучи лишен постоянного ухода, очень быстро подвергается разрушению от выветривания. Возведенные из него в древности постройки уже по прошествии нескольких лет чинили или возобновляли. Солнце, дождь и ветер совершали свою разрушительную работу, и стоило проникнуть еще и сырости, как с кирпичной кладкой стен бывало покончено. Точно так же обстоит дело и теперь. Освобожденные от обломков остатки древних сооружений подвергаются крайней опасности.

Как уже было сказано, применение обожженного кирпича было редкостью, так как требовало особенно больших затрат. Оно практиковалось только при постройке общественных зданий, производимой по специальному распоряжению царя. Обожженный кирпич, требующий для своего изготовления специальных печей, там и поныне весьма дороги как строительный материал продолжает представлять не меньший интерес, чем в древности. Это приводило прежде и приводит поныне к безудержному расхищению остатков многих древних сооружений, из-за чего не одна еще недавно достаточно прочно стоявшая стена рухнула, а в городских стенах образовались глубокие бреши.

Поэтому не диво, что вскоре после завершения раскопок городище снова приобретает неприглядный вид. Стенная кладка разрушается, все важные находки, которые могли бы помочь узнаванию объектов, попадают в музеи, и даже специалисту, пользующемуся планами, бывает трудно отождествить древние постройки на месте. Всякого, кто посещал Вавилон, будучи привлечен сюда давней исторической традицией и великими именами прошлого, ждало разочарование: почти все постройки стали совершенно неузнаваемы. Так обстояло дело на протяжении многих лет после раскопок Кольдевея, пока после образования Иракской Республики и по мере развития здесь интереса к древности в стране не пробудилось и не стало расти стремление привести древние культурные городища в достойное состояние.

Это чрезвычайно сложная задача. И поныне не найден эффективный способ консервации кирпича-сырца, хотя в последние годы и проводилось много экспериментов. С недавних пор специальный закон, принятый в Ираке, обязывает археологов при расчистке построек заботиться и об их консервации. Поэтому в ряде мест древние стены оградили новыми, а образовавшийся промежуток залили бетоном. Это должно уберечь древние стены от сырости и зимней эрозии и помочь сохранить внешние контуры постройки, а тем самым и представление о ее былом облике. Пороки такого метода заключаются в том, что многие важные особенности постройки оказываются навсегда скрытыми от глаза, а само сооружение и вся территория раскопок приобретают слишком современный и какой-то стерильный облик.

Кое-где, в том числе и в Вавилоне, предпринимались попытки осуществить реконструкцию на основе сохранившейся нижней части стен. Так, например, полностью восстановлен и, как прежде, украшен изразцами расположенный недалеко от Ворот Иштар храм богини Нинмах. Он производит очень сильное впечатление, тем более что посетитель не только может обойти вокруг него, но и побывать внутри. Однако такое здание требует постоянного ухода и систематической реставрации. Дело сохранения архитектурных памятников наталкивается в Вавилоне на особую проблему, связанную с высоким стоянием почвенных вод. Эта проблема возникла перед городом уже в древности, так как иначе нельзя объяснить неоднократные мероприятия нововавилонских царей, связанные с поднятием уровня строительных площадок при помощи возведения многометровых насыпей. Многочисленные каналы, пересекающие территорию Вавилона, служили не только транспортными артериями, но и отводили воду из населенной части города.

Именно высокий уровень грунтовых вод поставил Роберта Кольдевея в трудное положение в ходе раскопок и помешал ему добраться до более глубоких слоев. Достаточно вспомнить, что исследование зиккурата стало возможным лишь в год необыкновенно сильного понижения уровня грунтовых вод, и важность обсуждаемой проблемы станет совершенно ясна. Ведь почвенные воды таят в себе серьезную угрозу для сырцовой кладки, так как при недостаточной гидроизоляции они проникают внутрь стен и подмывают их снизу. Большую угрозу представляет и засоление почвы, уже в древности наносившее заметный ущерб Южной Месопотамии. Соли и другие минералы, выпадающие в осадок из речной воды, вследствие применения ирригационного земледелия, необходимого в местных климатических условиях, в конечном счете накапливаются в почвенных водах. Дождей оказывается недостаточно для вымывания из почвы излишка солей, к тому же вода часто задерживается слоями глины; в результате засоление почв непрерывно возрастает. Это приводит к тяжелым последствиям для сельского хозяйства; так, уже в III тысячелетии до нашей эры в районах сильного засоления пришлось прекратить возделывание пшеницы. Аналогичные трудности стоят и перед современным сельским хозяйством Ирака. Почву приходится сначала промывать очень большим количеством воды, а потом осушать.

Почвенные соли вредят и постройкам: они проникают внутрь кладки, создавая тем самым большие трудности как для археологов, так и для специалистов, занимающихся охраной памятников. В Вавилоне и его окрестностях соль выступает из почвы так обильно, что выглядит как свежевыпавший снег. Разрушительное действие соли так велико, что кирпичи распадаются на куски. Когда, например, после раскопок в Вавилоне в 1920 году в Берлинском музее попытались восстановить обломки кирпича и изразцов, покрытые цветной глазурью, из числа тех, что были найдены на месте Дороги процессий и Ворот Иштар, то пришлось проделать очень долгую и весьма кропотливую работу. Месяцами вымывали из этих обломков соли, которые иначе вскоре окончательно погубили бы их. Однако такие меры можно предпринимать только в отношении обожженных кирпичей; для высушенных на солнце сырцовых кирпичей они непригодны. Последствия засоления сказываются также и на глиняных табличках, в особенности на тех, что происходят из Вавилона. Так как многие таблички в древности обжигались слабо или вовсе не подвергались обжигу, их глина осталась проницаемой и они за тысячи лет пребывания под землей пропитались почвенными солями. От археолога такое положение дел требует принятия срочных мер: прежде всего необходима исключительная осторожность во время раскопок, при расчистке и извлечении, а затем нужны осторожный дополнительный обжиг и тщательное, обычно многомесячное, промывание, иначе таблички погибнут.

Ставя перед собой задачу полностью раскопать и сохранить такое гигантское городище, как Вавилон, следует, помимо всего прочего, помнить об указанных трудностях. Когда в пятидесятые годы Департамент Ирака по делам древности приступил к обширным работам по реставрации и расчистке Вавилона, предметом особой заботы стало сохранение развалин Дороги процессий и, конечно, Ворот Иштар. Что касается последних, то во время раскопок Роберта Кольдевея только наиболее древняя часть сооружения оказалась в относительно хорошем состоянии. Она еще не была украшена цветными рельефными изразцами, и при обновлении ее в древности засыпали, прежде чем продолжить постройку на том же месте. Поэтому в настоящее время остатки ворот расположены на несколько метров ниже окружающей местности и к ним приходится не подниматься, как когда-то, а спускаться.

В конце шестидесятых годов реконструкции подвергся также ранее упоминавшийся храм богини Нинмах в Вавилоне. Мелкие находки из Вавилона, модель храма и разнообразная информация помещены в специально построенном небольшом музее. На более солидные мероприятия тогда не хватило ни средств, ни людей.

Если раньше раскопки городищ осуществлялись исключительно иностранными экспедициями, а язык и история древней Месопотамии изучались только европейскими и американскими учеными, то теперь началась усиленная подготовка собственных специалистов. По мере увеличения числа иракских археологов, ассириологов и историков археологические изыскания и исследования стали распространяться на всю страну. Местные специалисты раскопали многие городища. Они также реставрировали ряд значительных и подвергающихся особой угрозе разрушения древних сооружений, в частности неоднократно упоминавшиеся нами храмы-башни Ура и Акаркуфа, нижнюю часть которых теперь снабдили новым кирпичным покрытием.


Новые планы относительно Вавилона

В 1978 году в Ираке начался особый подъем археологических работ и деятельности по охране памятников; была составлена широкая программа мероприятий, охватывающих всю страну. В этой программе первое место по праву занимает Вавилон, являющийся, бесспорно, наиболее прославленным и значительным городом древности. Сохранение этого города, сыгравшего такую огромную роль в истории и развитии человечества, и приведение его в состояние, позволяющее со всей доступной полнотой судить о его былой красоте и прежнем величии, — вот задача, которая была поставлена как задача национальная. На реконструкцию и раскопки одного лишь Вавилона иракское правительство отпустило большие денежные средства. Это сразу привело к оживлению проводимых здесь работ. Группа археологов, инженеров и технических сотрудников с большим рвением принимается за последовательное разрешение задач, предусмотренных поэтапным планом. В первую очередь делается попытка понизить уровень почвенных вод и улучшить состав почвы. Однако мероприятия по промыванию и осушке почвы вследствие ряда указанных выше трудностей пока не привели к кардинальному изменению ситуации. Так же обстоит дело и с гидроизоляцией построек, и с разработкой методов консервации сырцового и обожженного кирпича и изразцов. Еще потребуются многолетние опыты и испытания, прежде чем удастся приблизиться к успеху в трудном деле сохранения вавилонских кирпичных сооружений. Пока, например, сделана первая попытка^ снабдить раскопанные древние стены специальным защитным покрытием, которое не слишком бы меняло их внешний вид и не выглядело бы чересчур современным. Изготовление кирпича, необходимого для работ по реконструкции и ремонту, решено наладить на месте, что в обычных условиях не составило бы труда, но в Вавилоне, учитывая засоленность его почвы, требует особой осторожности. Ведь кирпичи, изготовленные из глины с повышенным содержанием солей, вскоре начинают покрываться солевым налетом. В связи с этим в отдельных случаях применили глину, смешанную со специально изготовленным цементом, который должен повысить ее прочность. Но и тут окончательно судить о результатах можно будет только по прошествии достаточно длительного времени.

Разрешение задач, поставленных Вавилонской программой, предполагает проведение ряда конкретных исследований и предварительных проб. Параллельно с ними ведутся разнообразные технические работы. Так, например, для большого штата научных сотрудников, который уже долгое время работает в Вавилоне, построены служебные и жилые помещения. Небольшой музей, существующий с давних пор, перестроен, а экспозиция обновлена. На ближайшие годы планом предусматривается создание в городе нескольких музеев для находок, обнаруженных при новых раскопках. Экспозицию предполагается расположить в хронологическом порядке, разместив предметы по периодам, старовавилонскому, нововавилонскому и греко-парфянскому.

Руководствуясь научными публикациями, обмерами и фотографиями немецкой Вавилонской экспедиции, иракские археологи приступили к работе в ряде наиболее важных пунктов города. Пришлось снова расчищать ряд зданий, в свое время открытых Кольдевеем, стремясь путем интенсивных исследований, по возможности, превзойти полученные им научные результаты. Работа была весьма сложной, а подчас даже опасной, так как нагромождения обломков грозили обрушиться, а раскопки на глубине нескольких метров всегда чреваты обвалами. С применением значительных трудовых затрат (в 1978 году в работах участвовало около 750 человек, потом еще больше), а также техники, прежде всего ленточных транспортеров, здания очистили от песка и обломков. Кольдевей во время своих раскопок за недостатком вспомогательных средств размещал отвалы недалеко, в пределах города. Теперь же, когда конечной целью стала расчистка всего Вавилона, отходы вскрышных работ сразу вывозили на грузовиках подальше. Таким образом, расчистили южную цитадель Навуходоносора, так что, например, снова появилась возможность войти в тронный зал этого царя. Особое внимание уделяется части дворца, известной под названием Висячие сады. Она исследуется с большой тщательностью, так как со времени Кольдевея успели возникнуть вполне обоснованные сомнения в предложенной им некогда трактовке этого сооружения. Теперь ввиду неясности его назначения оно чаще всего называется сводчатым строением. Что же касается Висячих садов, то их для времени Навуходоносора следует, вероятно, искать в западной части дворца, на самом берегу реки.

Другим важнейшим элементом всей исследовательской работы являются укрепления Вавилона — знаменитое двойное кольцо его стен. Часть стен, непосредственно примыкающих к Воротам Иштар и до сих пор сохранивших впечатляющую высоту, предстоит снова расчистить и защитить от дальнейшего разрушения. Работы ведутся и на других участках кольца, прежде всего на востоке, где намечено начать реконструкцию сооружения с применением кирпича-сырца. Между тем здесь появляются свои проблемы, аналогичные тем, что возникают в связи с Летним дворцом Навуходоносора II, расположенным в самой северной части Вавилона. Обширное пространство городской территории древнего Вавилона уже давно попало в орбиту современного технического развития страны, в какой-то мере вторгающегося и сюда. Так, рядом с восточной городской стеной проходит железная дорога Багдад — Басра, а по другую сторону стены параллельно ей и железной дороге пролегает оживленная автострада Багдад — Хилле. В результате к многочисленным уже названным трудностям присоединяются прекрасно знакомые нам современные проблемы — загрязнение воздушной среды и сотрясение почвы. Городская стена на этом участке и без того сильно разрушилась, а Летний дворец представляет собой небезопасные развалины. Ясно, что любые работы по охране памятников древности, проводимые здесь, будут постоянно терпеть ущерб от непрерывно курсирующих рядом автоколонн и железнодорожных составов. Радикальным выходом из создавшегося положения мог бы быть перенос транспортных трасс, но он потребовал бы таких больших инвестиций, что о нем остается пока только лишь мечтать.

В пределах городской черты Вавилона в настоящее время расположены пять деревень: три в восточной и две в западной части города. Часть площади городища используется населением этих деревень для ведения сельского хозяйства. Район старого русла Евфрата густо зарос пальмами, дающими богатый урожай фиников. На территории города можно часто встретить стада овец и коз. И здесь в будущем планируются изменения, в частности постепенная ликвидация деревень. Департамент древности уже приступил к скупке земель, используемых для хозяйственных целей, с тем чтобы со временем превратить всю городскую территорию Вавилона в заповедную археологическую зону.

Вавилон с давних пор привлекает туристов. Чтобы осмотреть его, приезжают не только многочисленные иностранные туристские группы, но и все большее число местных жителей. Так как весьма трудно обеспечить наблюдение за столь обширной территорией, посетители часто наносят древностям города заметный ущерб. Нередко можно видеть толпы детей и взрослых, бегающих по стенам или шарящих на городище в поисках «сувениров». Необходимо создать маршруты осмотра (что отчасти уже сделано), с тем чтобы доступ к постройкам ограничивался специально предусмотренными участками. И так уже посетители, пренебрегая опасностью быть погребенными под развалинами, успели здесь многое разрушить и растащить.


Первые итоги

С того времени, когда в 1978 году в Вавилоне были развернуты усиленные работы, удалось достигнуть значительных результатов. Так, на всем протяжении, вплоть до самого храма Эсагилы, прослежена Дорога процессий и снова расчищена часть пути, вымощенная в древности каменными плитами. При этом сделано много интересных новых находок. Приятной неожиданностью оказалось открытие у стены, окружающей Эсагилу, не обнаруженного в свое время Кольдевеем хорошо сохранившегося храма нововавилонского периода. Его стены возвышаются не менее чем на три метра; дошли до нас и следы некогда украшавшей их росписи. В помещениях этого храма было найдено большое количество табличек, вероятно принадлежавших некогда архиву или школе. По упоминаниям, имеющимся в письменных источниках, удалось установить, что новонайденный храм принадлежал богу Набу. Набу был чтим не только в Борсиппе; и здесь, в Вавилоне, в непосредственной близости от главного святилища Мардука, он имел, как мы видим, собственный храм, где его почитали под именем Набу-ша-харири.

Расположенный напротив, наискосок, храм Иштар Аккадской, расчищенный некогда немецкими археологами, теперь снова освобожден от песка и обломков и частично восстановлен, так что он опять стал доступен для осмотра посетителями.

Огромная жилая территория во время раскопок, проводившихся в начале века, исследовалась лишь спорадически. При Кольдевее раскопали только небольшие участки улиц и отдельные комплексы домов; для более интенсивных изысканий тогда не хватило ни средств, ни времени. Поэтому здесь можно надеяться на интересные новые открытия. В последнее время найдено много могил, относящихся к позднему времени заселения, и обнаружено большое количество мелких предметов. Как в центре города, так и прежде всего в его северной части в период упадка Вавилона мертвых хоронили в бывших жилых кварталах, вследствие чего здесь сохранились довольно большие кладбища.

Одним из комплексов, восстановленных в семидесятых годах, является греческий театр в Вавилоне, некогда построенный, как уже говорилось, на развалинах Вавилонской башни, снесенной по повелению Александра Великого. Теперь полукруг амфитеатра со ступенями для сидения построен заново, и притом из нового кирпича; кроме того, восстановлена часть сцены. Однако примененные методы не соответствуют современным требованиям, так что и здесь намечаются перемены. Существует намерение разместить здесь музей селевкидско-парфянского периода.

В проект раскопок и реконструкции Вавилона, разумеется, включено и самое знаменитое его сооружение — зиккурат. Но трудности и расхождения во мнениях здесь крайне велики. В районе зиккурата уровень почвенных вод по-прежнему особенно высок, так что остатки башни лежат в котловине, заросшей травой и тростником. Продолжают оставаться открытыми многие вопросы, касающиеся как истории постройки, так и реконструкции сооружения, и разрешить их можно только путем основательных раскопок и исследований.

Однако, чтобы такие исследования дали необходимую ясность, для них, в свою очередь, следует создать соответствующие условия. Неоднократно упоминавшийся, в том числе и в прессе, проект повторного возведения Вавилонской башни следует внимательно обдумать, учитывая, что для его осуществления необходимы очень большие денежные средства и тщательная техническая подготовка. Надстройка сохранившихся остатков означала бы безвозвратную утрату всего подлинного, что сохранилось здесь доныне, не говоря б трудностях, связанных с постройкой такого рода «новодела». Выдвигались и обсуждались многочисленные предложения, в частности идея постройки копии Башни рядом с ее остатками или в другом месте. Взвешивался и замысел постройки модели города такого размера, чтобы можно было пройти по его улицам; эта модель включала бы и зиккурат, выполненный в соответствующем масштабе. План создания археологического мемориала, включающего город Вавилон с его многочисленными и важными постройками — городскими стенами, дворцами, храмами и, не в последнюю очередь, Вавилонской башней, — достоин всяческого признания и одобрения. Он послужит дальнейшему раскрытию и освоению великого культурного наследия.

ПОСЛЕСЛОВИЕ


Советский читатель не впервые встречается с Э. Клен гель- Брандт — известной немецкой исследовательницей и автором научно-популярных книг. Ее книга «Путешествие в древний Вавилон» вышла в русском переводе в 1979 г. и сразу же стала библиографической редкостью. Можно не сомневаться в успехе и этой книги, над которой переводчик и ответственный редактор, уже много лет знакомые с автором, работали с большим удовольствием.

Необходимость послесловия вызвана обстоятельствами, специфическими именно для советского читателя. Сейчас уже общепризнано, что гуманитарное образование в нашей стране изрядно пострадало во времена культа и застоя. Людей, обладающих систематическими знаниями по истории, у нас явно недостаточно, зато развелось множество полузнаек и охотников до сенсаций. Так что чтение этой книги не всем дастся легко. Положение усугубляется еще и практическим незнанием основной массой читателей Библии, да и классиков античной литературы. Пусть же издаваемый перевод книги Эвелин Кленгель-Брандт и послесловие к нему будут маленьким вкладом в нашу общую работу, направленную на возрождение исторического сознания.


* * *

Если попросить кого-либо назвать знаменитейшие города древности, ответ, вероятно, всегда будет одинаков: Афины, Вавилон, Иерусалим, Рим — если перечислять их в алфавитном порядке. Хронологический порядок был, однако, иным: Афины старше Рима, но ненамного; Иерусалим намного старше Афин; но основание Вавилона уходит в еще более глубокую древность — примерно к середине III тысячелетия до нашей эры или даже раньше. Начало Вавилона было очень скромным, долгое время он находился в тени более древних и в III тысячелетии до нашей эры куда более знаменитых и могущественных городов. Тысячелетие спустя он стал самым знаменитым, самым большим и самым богатым городом Ближнего Востока, да и всего тогдашнего цивилизованного мира. К началу нашей эры от него остались груды развалин, постепенно превращаемые дождями и ветрами в глиняные холмы. Та же участь постигла и соперничавшие с Вавилоном города, и глинистые холмы-телли между Тигром и Евфратом — вот и все, что напоминает сегодня о некогда процветавшей здесь цивилизации и указывает археологам, где надо вести раскопки.

В Месопотамии нет таких впечатляющих памятников древности, как, например, в Египте. Там пирамиды и Сфинкс, храмы и скальные гробницы царей, гигантские обелиски и статуи, таинственные письмена — все это производит неизгладимое впечатление даже при заочном знакомстве или при самом беглом взгляде, все это стало знаменито еще на заре европейской цивилизации, вызывая почтительное восхищение греческих и римских путешественников. Античные авторы писали о безмерной древности египетской истории, о таинственной мудрости египетских жрецов. О древней Месопотамии эти авторы писали гораздо меньше. В сущности, один лишь Геродот оставил нам более или менее подробные сведения о Вавилоне, все еще пышном, богатом и многолюдном, хотя уже и переставшем быть столицей империи. Сведения о Вавилоне сохранила для нас и Библия. Сведения эти самого разнообразного свойства — от чисто мифологических, хотя и имеющих некую реальную основу, до вполне исторических. К мифологическим относится также и история о Вавилонской башне — повествование о греховной гордыне, второй (после Адама и Евы) попытке человека сравняться с богом, достать до неба; оно же представляет собой этиологический (поясняющий) миф о причине человеческого разноязычия.

Как уже сказано, месопотамская цивилизация оставила по себе гораздо менее впечатляющие памятники, чем египетская. Даже памятники месопотамской письменности — глиняные (изредка каменные) таблички, конусы, призмы, цилиндры, густо покрытые вдавленными значками, представляющими комбинации из клинообразных черточек, — выглядят куда менее привлекательно, чем изящные свитки египетских папирусов, исполненные разноцветными чернилами, а иногда и украшенные рисунками. Но необходимо помнить, что из двух древнейших цивилизаций — египетской и месопотамской — вторая имела для европейской культуры несравненно большее значение. Античная культура переняла, сохранила, развила и передала нам месопотамские достижения в области математики, астрономии, медицины и многих других наук. Античный философский диалог и, вероятно, даже театр восходят к месопотамским прототипам. Оттуда же пришли и многие мифологические сюжеты античности (например, о смене поколений богов).

Другим путем, через Библию, пришли в Европу этические поиски жителей древней Месопотамии и их политические теории. Именно древние вавилоняне были первыми, кто задумался о сущности и роли зла, о предназначении человека. С наибольшей глубиной и художественной силой эти мысли выражены в библейских книгах — «Книге Иова» и «Экклесиасте», но мы знаем и клинописные сочинения на эти же темы — пусть и не столь совершенные, но первые в человеческой истории. К Месопотамии (через ту же Библию) восходят и политические теории европейского и русского средневековья, отголоски которых дожили даже до нашего времени.

Отметим, наконец, что создать высокую цивилизацию в Месопотамии было намного труднее, чем в Египте. Даже сама экономическая основа обеих этих цивилизаций — ирригационное земледелие — требовала от жителей Месопотамии куда бóльших усилий, чем от египтян. Там, в Египте, Нил представлял собой великолепную природную оросительную машину. Ежегодно, почти с точностью часового механизма, он разливался в самое подходящее время, покрывая водой всю долину. Нехитрая система дамб и небольших каналов задерживала разливающуюся воду, не давая ей уйти обратно в Нил вместе с концом паводка. Вода впитывалась в землю, хорошо ее увлажняя и оставляя в ней плодородный ил, а заодно промывала почву, оберегая ее от засоления. После этого осуществлялся посев. В Месопотамии Тигр и Евфрат разливались в неподходящее время года, так что воду приходилось запасать надолго и подводить ее к полям в нужный срок. Ирригационные системы здесь были поэтому весьма сложными и трудоемкими. Плодородный речной ил почти не доходил до полей, но зато постоянно заносил каналы и водохранилища, так что требовались грандиозные работы по их очистке и вообще по их содержанию в порядке. Наконец, угроза засоления почвы была здесь вполне реальной и постепенно превращавшейся в действительность: из документов видно, как пшеница неуклонно вытесняется более устойчивым к соли и даже более урожайным, но менее вкусным и питательным ячменем. Финиковые пальмы, к счастью, до определенного предела устойчивы к засолению, и потому они росли вдоль всех каналов.

Но для создания цивилизации необходимо не только обилие пищи, позволяющее обществу содержать свою «интеллигенцию» — людей, занятых духовным производством и организацией производства материального, — жрецов, поэтов, писцов, математиков, астрономов, юристов, администраторов и т. п. Цивилизация — это иной уровень производства и иной образ жизни, требующие сырьевых материалов (металлы, дерево, строительный камень, ингредиенты для производства стекла, краски, лекарства, наконец, предметы роскоши). Почти все это имелось в Египте или в непосредственной близости от него — на территориях, очень быстро оказавшихся в составе египетского государства или под его властью. Лишь олово и серебро были в Египте привозными, да еще кедровое дерево для постройки больших кораблей. Дерево, впрочем, нетрудно было доставлять из Ливана по морю. В целом же хозяйство Египта было почти автаркическим. А вот Месопотамия не имела ни полезных ископаемых (кроме глины и асфальта), ни строительного камня, ни дерева, пригодного для кораблей и для больших построек. Все это привозилось издалека, причем большей частью посуху. И, разумеется, за все это следовало платить продукцией сельского хозяйства и ремесла, а значит — иметь налаженную систему сбора и экспорта этой продукции. Даже климат в Месопотамии менее благоприятен, чем в Египте.

Но все затруднения такого рода жители древней Месопотамии преодолели с честью. Единственное имевшееся у них в изобилии полезное ископаемое — глина — послужило им для создания высших проявлений любой древней цивилизации — грандиозных построек и письменности. Хотя они, разумеется, додумались до производства обожженного кирпича, топлива в Месопотамии было слишком мало, чтобы они могли широко использовать этот долговечный и красивый строительный материал. Сырцовый кирпич применялся поэтому и для постройки жилых домов (самые бедные, впрочем, строили тростниковые хижины), и городских стен, и царских дворцов, и храмов, и храмовых башен. Вот почему так «непрезентабельны» руины Месопотамии по сравнению с храмами и пирамидами Египта. Пирамиды еще в древности были причислены к чудесам света. Но если вдуматься, станет понятно, что сооружение не уступавших им по размерам храмовых башен Месопотамии требовало куда больше инженерного искусства и технической сметки. Внешний вид этих сооружений, как видно из прочитанной вами книги, до сих пор служит предметом дискуссий. Но то, что нам известно о месопотамском искусстве, позволяет думать, что месопотамские пирамиды (а это были именно ступенчатые пирамиды) производили не менее сильное впечатление, чем египетские.

Необходимо еще отметить, что и политическая ситуация в Месопотамии оказалась более подходящей для всестороннего развития человеческого ума, чем в Египте (хотя и менее благоприятной, чем позднее в античных полисах). Специфические природные условия Египта — очень узкая полоска обитаемой земли, вытянутая вдоль великой реки, — привели к очень раннему созданию в Египте крайне централизованной, всеохватывающей и единой государственной власти. Во главе этой власти стоял фараон, считавшийся богом и сыном бога. В Месопотамии обожествление царей (когда вся она была единым государством) так и не стало столь всеобъемлющим как в Египте. В течение большей части своей истории Месопотамия представляла собой конгломерат из множества сравнительно небольших (изредка — крупных) царств, но даже и в те времена, когда одному из них удавалось подчинить своей власти всю Месопотамию, царям приходилось считаться с местными традициями и особенно с древними, богатыми и авторитетными храмовыми городами, постепенно добившимися от царей различных привилегий в обмен на отказ городов от попыток восстановить свою независимость. Все это обеспечивало несколько большую духовную свободу. Можно сказать, что месопотамская культура была более обращена к жизни на земле, а египетская — к загробной жизни. Египетские пирамиды — это гробницы, месопотамские башни (т. е. фактически — ступенчатые пирамиды) — храмы.

Здесь, пожалуй, уместно будет сказать несколько слов о пирамидах вообще. Как известно, этот архитектурный мотив, т. е. ступенчатая или правильная пирамида, распространен по всему земному шару и характерен для всех ранних цивилизаций. Такие постройки можно обнаружить помимо Месопотамии и Египта в Центральной и Южной Америке (храмы майя, инков, ацтеков), Индии, Индокитае, Индонезии. В одних местах это храмы, в других — гробницы, иногда — храмы и гробницы одновременно. Многообразно также их оформление, но основной мотив пирамиды четко прослеживается повсюду. Еще в прошлом веке высказана и до сих пор время от времени вновь появляется на страницах околонаучной прессы идея о едином происхождении этого типа сооружений, о некоем общем центре, из которого они распространились по всему земному шару вместе с прочими важнейшими достижениями цивилизации (письменность, государство, календарь, науки и т. п.). Этот центр именуют то Атлантидой, то Лемурией, то некоей таинственной базой пришельцев из космоса. Иногда, впрочем, сходство между пирамидами Америки и Египта объясняют более «просто»: древними плаваниями египтян через Атлантический океан.

Загрузка...