Вдова Клико. Первая леди шампанского

2 Она далеко пойдет, если свиньи не съедят

Реймс, Франция, 1798 г. Когда ко мне приезжает Мелвин Сюйон, он тут же просит позволения взглянуть на мои виноградники, бабушкино наследство, упокой Господь ее душу. Он пахнет сладко, будто молодой кукурузный початок – запах долгих летних дней, солнечных лучей на моих щеках, теплой тропинки под босыми ногами. Приятно.

Мелвин впечатлен моим приданым и после нашего возвращения тут же обращается к моему отцу и просит моей руки.

– Месье, почему вы не спрашиваете меня? – удивляюсь я. – Ведь я тут.

Папá затягивается трубкой и кашляет, выдыхая большие клубы дыма. Маман смеется.

– Ах, Барб-Николь, какие у тебя странные шутки. – Ее ногти впиваются мне в руку. – Пойдем, милая. Пускай мужчины поговорят. – Она тащит меня по коридору в свой салон и закрывает за нами дверь. – Считай, тебе повезло, если ты выйдешь за месье Сюйона. Сюйоны – крупнейшие землевладельцы в Шампани.

Ее парфюм – гардения – дерет мне носовые пазухи, я кашляю и чихаю, у меня кружится голова. Я зажимаю пальцами ноздри. Маман бьет меня по руке.

– Перестань. В округе осталось мало мужчин, все ушли на войну. – Ее голос дрожит, словно скрипичная струна, натянутая так, что вот-вот лопнет. – Пожалуйста, Барб-Николь, скрывай свое проклятие хотя бы до помолвки.

Она глядится в напольное зеркало и разглаживает мизинцем морщинки на лбу. Внезапно мне становится ее жалко, и я чуть не говорю ей правду. Ведь я использую мой Нос, чтобы отпугивать тех, кого она прочит мне в женихи. Я жду моего милого друга детства, ведь он вернется когда-нибудь с войны. Его родители живут на нашей улице. Но маман никогда не нравился мой Головастик, как я звала его. Она считала его странным.

– В твоем упрямстве виновата бабушка, – ворчит маман. – Разве не понятно? Она выдумала этот проклятый Нос, чтобы оправдать твои капризы и фокусы.

– Нет, мой Нос не проклятие. Это дар, доставшийся мне по наследству от прадеда Рюинара. Она сама так говорила. – Но в глубине души я понимаю, что маман права. Нос был бабушкиной розовой сказкой, которую она придумала для своей любимой внучки, такой необычной и разборчивой.

– Все это бред сумасшедшей старухи. Иди сюда, я затяну потуже твой корсет. – Маман поворачивает меня и развязывает ленты корсета. – Ты недавно отказала трем претендентам, а скольким до этого? Вот уйдет с твоих щек румянец юности, и ты никому не будешь нужна. Так и умрешь старой девой. – Она откидывается назад, проверяя, ровно ли легли ленты.

– Что ж, у меня хотя бы есть бабушкины виноградники, так что я проживу. Моя дорогая бабушка заботится обо мне даже после смерти.

– Ты знаешь, конечно, что закон дает право отцу распоряжаться наследством дочери, пока оно не перейдет к ее супругу. – Маман туго, будто жгут, затягивает на мне корсет. Я задыхаюсь от нехватки воздуха и от возмущения.

– Нет, маман. Не может быть!

– Oui, oui, да, да, так и есть. – Маман закрепляет ленты двойным узлом, а потом завязывает бант. Я вдвойне остро чувствую свою несвободу.

– Так что же, я должна выйти замуж или лишусь наследства? – Мой голос звучит на октаву выше и срывается в писк.

– Контроль над финансами всегда ведут мужчины, – говорит со вздохом маман. – Только вдовам позволено вести свои дела. Ты уж лучше настройся на замужество, иначе отец продаст бабушкины виноградники, чтобы поправить свои финансы.

– Папá не посмеет! – рычу я.

– Возможно, у него не будет выхода. Налоги теперь ужасно высокие из-за войны.

– Но ведь я не люблю месье Сюйона! – Я втягиваю носом воздух, вспоминая весенний запах Головастика, но память меня подводит. Я снова шмыгаю носом.

– Воздержись от эмоций, – говорит маман. – Тебе это не идет. Любовь приходит после свадьбы, запомни. Недаром говорят: стерпится – слюбится.

Там, на другом конце коридора мой милый папочка принимает предложение Мелвина с оговоркой, что я тоже должна дать свое согласие на брак. Что ж, по крайней мере, теперь слово за мной, и я полностью воспользуюсь этим преимуществом.

Неделю спустя мы с маман приезжаем под проливным дождем на ферму Сюйонов, расположенную на западе Шампани.

Мелвин раскрывает надо мной зонтик, а я приподнимаю подол бархатной юбки, чтобы шагнуть на подножку коляски, и сверкаю новыми башмачками с нарисованными на них цветами, каблуком рюмочкой и шикарными пряжками. При виде них у Мелвина краснеют кончики ушей. Пожалуй, маман была права, сказав: «Покажи свои изящные ножки, и мужчины подумают, что у тебя и все остальное тоже изящное. Это она намекала на мою полноту – не смогла обойтись без ехидства. Если бы не такая колкость, я готова была почувствовать благодарность к ней, ведь она купила мне дюжины красивых туфель и башмачков, и они выглядят на моих ногах вполне эффектно.

– Добро пожаловать в нашу Шампань, – приветствует нас отец Мелвина, открывая двери нового каменного дома, который он построил для сына и его молодой жены. – Вам понравится вид на Марну.

Сквозь хлюпающий нос я пытаюсь понять, что означает странный земляной запах моего будущего дома.

– Какая прелесть, правда, Барб-Николь? – Маман бурно восхищается мансардой на третьем этаже и опоясывающей ее террасой. – Представляешь, как ты будешь любоваться с нее закатами?

– Да, закаты в наших краях знатные. – Отец Мелвина поглядывает на маман. Сегодня утром она провела часа три перед туалетным столиком, пока служанка укладывала ей волосы в прическу «птичье гнездо» с жемчужными яйцами, пудрила ей лицо «маской юности», румянила щеки и рисовала губы.

А я лишь умылась с лавандовым мылом. Никакой косметики. Моя единственная гордость – мои ножки.

Месье Сюйон показывает нам гостиную. Маман восхищенно ахает и грациозно прижимает ладонь к декольте, обрамленному зелеными кружевами, словно это ей, а не мне предстоит выйти замуж.

Надо сказать, стиль мансарды мне по душе, и это очко в пользу Мелвина. За стеклами окон видны плавные холмы и извилистая Марна – еще один плюс. Я даже могу себе представить, как хорошо тут жить – третий плюс. Вот только если бы не сам Мелвин с его запахом кукурузного початка, который стал еще явственней под дождем.

– Мне нужен свежий воздух. – Я толкаю заднюю дверь, выхожу на крыльцо и вдыхаю воздух полной грудью – но тут же жалею об этом. Отвратительная, едкая вонь обжигает мне легкие и щиплет глаза. Я зажмуриваюсь и стараюсь не дышать. Вдобавок ко всему я слышу теперь странные звуки: хорканье, хрюканье, повизгивание, чавканье и дробный стук маленьких копыт. Сотни, нет, тысячи грязных свиней и поросят носятся под горкой по полю, покрытому навозом, жидкой грязью и усеянному кукурузными початками.

– Ах, вы только поглядите! – Мелвин складывает ладони рупором, подносит ко рту и издает некрасивые звуки: – Хор-хор-хор! – Зачерпывает зерна кукурузы из деревянного корыта и бросает, бросает к нашим ногам. Черпает и бросает, черпает и бросает, пока зерна не покрывают все крыльцо и мои новые башмачки.

Поросята с хрюканьем и визгом лезут на горку, скользят, отпихивают друг друга, снова карабкаются, вонзая в грязь раздвоенные копытца.

Мелвин сыплет зерна мне в ладони.

– Мы выкормим красивых деток.

А мне слышится:

– Мы сделаем красивых деток. – Зерна падают сквозь мои пальцы на ступеньки. Меня приводит в ужас мысль о том, что мне предстоит рожать таких же свинорылых детей, как он сам.

Поросята карабкаются на крыльцо, чавкают у моих ног кукурузой. Они обнюхивают мои башмачки, тычутся пятачками в чулки, хватают их зубами.

– Нет, нееет! Пошли вон! – Я луплю их сумочкой, но на крыльцо лезут все новые хрюшки, их грязные копыта оставляют пятна на моем бархатном платье. Я отпихиваю их, теряю равновесие, прыгаю с крыльца и скольжу вниз по щиколотку в грязи.

Маман и отец Мелвина слышат мои крики и выходят из дома.

– Замрите, и они отстанут, – советует мне Мелвин. – Они просто хотят подружиться с вами.

– Я не хочу дружить с вашими хрюшками! – кричу я и, жертвуя своими башмачками, спасаюсь бегством по навозу и грязи. Меня преследует свинья с выводком поросят.

От кареты меня отделяет большая лужа. Я прыгаю через нее, лечу по воздуху и приземляюсь как раз в ее середину. Оказывается, это вовсе не лужа, а навозная жижа с зернами кукурузы. Мои шикарные башмачки окончательно покрываются свиным навозом.

Маман и оба Сюйона хватают меня.

– Барб-Николь, позвольте вам помочь! – умоляет Мелвин.

– Мне невозможно помочь, месье, – отвечаю я, садясь в коляску в моей испорченной обуви. – Я обречена. На мне тяготеет проклятие – мой сверхчуткий нос. Я до обмороков не переношу запахи.

– Это заразная болезнь? – Он пятится от меня.

За его спиной маман грозит мне пальцем.

– Да, боюсь… что заразная, – говорю я. – И неизлечимая. Если я стану вашей женой, то долго не проживу… Маман, нам пора ехать! Я чувствую, что приближается приступ, и я скоро упаду в обморок.