Вечная ночь

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

После этого мне стало казаться, что я живу одновременно в двух мирах. В одном из них мы с Лукасом наконец-то были вместе, и я чувствовала себя так, словно мечтала об этом всю свою жизнь. В другом мире я была вруньей, недостойной того, чтобы находиться рядом с Лукасом, да и с любым другим.

— И все-таки это странно. — Лукас прошептал это очень тихо, чтобы никто в библиотеке его не услышал.

— Что странно?

Прежде чем ответить, он оглянулся, проверяя, не подслушивает ли нас кто-нибудь. Мог бы и не волноваться — мы сидели в одной из дальних ниш, еще пару веков назад отделенных от основного зала полками с книгами, переплетенными вручную, в одном из самых уединенных уголков этой школы.

— Что ни ты, ни я не помним подробностей той ночи.

— Ты сильно поранился. — Как только возникали сомнения, я цеплялась за историю, придуманную миссис Бетани. Лукас еще не до конца в нее поверил, но со временем поверит. Это совершенно необходимо, потому что от этого зависит все. — Люди часто забывают, что происходило до того, как их ранило. И это логично, правда? Те железные завитки ужасно острые.

— Я и раньше целовал девочек... — Лукас не договорил, увидев выражение моего лица. — Но никто из них не сравнится с тобой. Ничего общего!

Я опустила голову, чтобы скрыть смущенную улыбку.

— И ни разу не лишался из-за этого чувств, — продолжил Лукас. — Ни разу! Конечно, ты классно целуешься, но даже ты не могла бы довести меня до обморока, уж поверь.

— Ты не поэтому упал в обморок, — возразила я, делая вид, что ужасно хочу вернуться к чтению книжки по садоводству; на самом деле я выбрала ее только потому, что не могла побороть любопытство — что же за цветок мне снился тогда, несколько месяцев назад? — Ты отключился, потому что та здоровая железная перекладина ударила тебя по голове, и привет.

— Это не объясняет, почему ты ничего не помнишь.

— Ты же знаешь, что меня часто охватывает тревога, так? Иногда я бываю сама не своя. Когда мы с тобой познакомились, я как раз была в таком очумелом состоянии и тоже не помню некоторых подробностей того своего знаменитого побега. Наверное, когда эта штука шарахнула тебя по голове, я как раз выключилась. В смысле — ты же мог погибнуть! — Во всяком случае, это вранье было близко к правде. — Ничего удивительного, что я перепугалась до смерти.

— Но у меня на голове нет шишки. Только ранка, будто я упал или что-то в этом роде.

— Мы приложили тебе лед. И вообще позаботились.

— Все равно чепуха какая-то, — сказал Лукас неуверенно.

— Не знаю, почему ты до сих пор об этом думаешь. — Теперь я снова чувствовала себя врушкой. Мне приходилось придерживаться этой истории, чтобы уберечь самого Лукаса, ведь если миссис Бетани поймет, что он о чем-то догадывается, она может... может... о, не знаю, что она может, но только подозреваю, что ничего хорошего. Но говорить Лукасу, что он зря сомневается, что все разумные вопросы, которые он задает о «Вечной ночи», и тот провал в памяти — просто глупость... это еще хуже. Все равно что заставлять его сомневаться в себе, а я этого не хотела. Теперь-то я знала, как это паршиво — сомневаться в себе. — Прошу тебя, Лукас, забудь уже об этом.

Лукас медленно кивнул:

— Мы поговорим об этом как-нибудь в другой раз.

Когда он не затрагивал эту тему и переставал беспокоиться о событиях той ночи, мы проводили время просто чудесно. Почти идеально. Мы вместе занимались в библиотеке или в маминой классной комнате, иногда к нам присоединялись Вик или Ракель. Мы вместе съедали на улице свой ланч. Я грезила о Лукасе во время уроков и выходила из счастливого ступора только ради того, чтобы не вылететь из школы. Когда у нас был урок химии, мы шли в кабинет Айвербона и уходили из него бок о бок. Во все остальные дни Лукас находил меня сразу после уроков, словно думал обо мне даже больше, чем я о нем.

— Бьянка, это чистая правда, так что смирись, — прошептал Лукас как-то воскресным днем, когда я пригласила его в квартиру моих родителей. (Они тактично поздоровались с нами, и мы с ним тут же ушли в мою комнату.) Мы лежали на полу, не касаясь друг друга, хотя и рядом, и смотрели на репродукцию Климта. — Я совершенно не разбираюсь в живописи.

— А тебе и не нужно в ней разбираться. Просто смотри на нее и говори, что ты чувствуешь.

— Я не очень-то умею говорить о своих чувствах.

— Да, я заметила. Просто попытайся, ладно?

— Ну хорошо. — Он долго и мучительно размышлял, глядя вверх, на «Поцелуй». — Я думаю... я думаю, мне нравится, как он держит ее лицо в ладонях. Как будто она — то единственное в мире, что может сделать его счастливым. Что принадлежит ему на самом деле.

— Ты правда видишь это на картине? Лично мне герой кажется... сильным, что ли. — На мой взгляд, мужчина на картине в самом деле выглядел так, словно держал ситуацию под контролем; а впавшей в экстаз женщине это нравилось — по крайней мере в эту минуту.

Лукас посмотрел на меня. Я повернула голову так, что мы оказались с ним лицом к лицу. От его взгляда — напряженного, серьезного, полного желания — у меня перехватило дыхание. Он сказал только:

— Поверь, я знаю, что не ошибаюсь.

Мы поцеловались, и папа, конечно, выбрал именно эту секунду, чтобы позвать нас обедать. Родители вообще здорово умеют выбирать время. Почти весь обед они делали вид, что ничего не произошло, и ели так, будто получали от еды удовольствие.

Я проводила почти все время с Лукасом, а это значило, что на остальных друзей времени почти не оставалось, а жаль. Балтазар по-прежнему вел себя очень дружелюбно, всегда здоровался со мной в коридорах и кивал Лукасу, будто тот был его приятелем, а не человеком, чуть не избившим его в ночь Осеннего бала. Но взгляд его был печален, и я понимала, что обижаю Балтазара, не дав ему ни единого шанса.

Ракель тоже чувствовала себя одинокой. Хотя вечерами мы иногда приглашали ее позаниматься с нами, я больше не обедала с ней. Насколько я знала, она так ни с кем и не подружилась. У нас с Лукасом возникла идея свести ее с Виком, но эти двое никак не совпадали. Они с удовольствием проводили время с нами, но не более того.

Однажды я извинилась перед Ракель за то, что редко бываю с ней, но она отмахнулась.

— Ты влюблена, а значит, стала довольно скучной для тех, кто не влюблен. Ну, знаешь, для нормальных людей.

— Я не скучная! — возразила я. — Во всяком случае, не больше, чем раньше.

Вместо ответа Ракель сжала руки и подняла к потолку библиотеки затуманенный взгляд.

— А ты знаешь, что Лукас любит солнечный свет? Очень любит! А еще цветы и домашних кроликов! И еще я расскажу тебе все-все про очаровательные шнурки в очаровательных кроссовках Лукаса.

— Заткнись! — Я шлепнула ее по плечу, и она расхохоталась. Но я чувствовала, что мы странно отдалились друг от друга. — Мне не хочется, чтобы из-за меня ты оставалась одна.

— Я и не остаюсь. Все классно. — Ракель открыла учебник биологии, явно желая оставить эту тему.

— Кажется, ты нормально ладишь с Лукасом, — осторожно произнесла я.

Она пожала плечами, не отрываясь от учебника:

— Конечно. А что, не должна?

— Просто... ну, помнишь, мы с тобой кое-что обсуждали раньше? Так это все ерунда. Правда. — Ракель была уверена, что Лукас рано или поздно нападет на меня, и понятия не имела, что все совсем наоборот. — Мне бы хотелось, чтобы ты воспринимала его таким, какой он есть.

— Потрясающим, восхитительным парнем, любящим солнечный свет и блюющим при виде розы. — Ракель вроде и шутила, но не совсем. В конце концов она все-таки посмотрела мне в глаза и вздохнула: — Кажется, он ничего.

Я понимала, что большего мне не удастся от нее добиться, поэтому сменила тему.

Хотя моя лучшая подруга в «Вечной ночи» вовсе не была в восторге от того, что я встречалась с Лукасом, худшие враги, наоборот, считали это классной идеей. Они по-настоящему радовались тому, что я его укусила.

— Я знала, что рано или поздно ты поведешь себя правильно, — заявила мне Кортни на уроке современных технологий, куда не записали ни одного ученика-человека. — Ты же родилась вампиром. А это типа сверхредкость, и могущество, и все такое. Ты ни под каким видом не могла бы навсегда остаться лузером.

— Вот спасибо, Кортни, — сухо ответила я. — Давай поговорим о чем-нибудь другом.

— Не понимаю, чего ты из-за этого психуешь. — Эрик льстиво мне улыбнулся, рассматривая сегодняшнее задание — айпод. — В смысле я думаю, что от такого скользкого типа, как Лукас Росс, должно, конечно, быть противное послевкусие, но свежая кровь — это свежая кровь.

— Мы все должны время от времени подкрепляться, — настойчиво заявила Гвен. — И вообще, теперь эта школа превратилась в настоящий ходячий буфет, и никто не смеет хоть разочек укусить? — Сразу несколько учеников одобрительно забурчали что-то.

— Внимание! — воскликнул мистер Йи, наш преподаватель. Как и все остальные учителя в «Вечной ночи», он был невероятно могущественным вампиром, одним из тех, кто очень долго оставался частью этого мира, но тем не менее сохранил остроту и актуальность восприятия. Мистер Йи был не так уж стар — он говорил нам, что умер в 1880 году. Но он излучал почти такие же могущество и властность, как и миссис Бетани, и поэтому все ученики, даже бывшие на несколько столетий старше, чем он, уважали его. Все тут же замолчали. — Итак, вы несколько минут подержали в руках айподы. Ваши вопросы?

Патрис первой подняла руку.

— Вы говорили, что сейчас большинство электронных устройств могут устанавливать беспроводное соединение. Но непохоже, чтобы айпод мог.

— Очень хорошо, Патрис, — похвалил ее мистер Йи, и она благодарно мне улыбнулась. Я несколько раз объясняла ей основную идею беспроводных соединений. — Это ограничение является одним из немногих дизайнерских недостатков айпода. Более поздние модели уже могут устанавливать своего рода беспроводное соединение. И разумеется, существуют еще и айфоны, о которых мы поговорим на следующей неделе.

— Если айпод просто воспроизводит песни, — задумчиво произнес Балтазар, — значит, качество звука целиком и полностью зависит от колонок или наушников, которыми ты пользуешься, так?

— Преимущественно да. Существуют форматы записи более высокого качества, но обычный слушатель и даже некоторые профессионалы не смогут заметить разницы, если айпод будет подключен к качественной аудиосистеме. Еще вопросы? — Мистер Йи оглядел класс и вздохнул. — Да, Ранульф?

— Какой дух оживляет эту коробку?

— Мы это уже неоднократно обсуждали. — Упершись ладонями в парту Ранульфа, мистер Йи медленно произнес: — Никакие духи не оживляют механизмы, которые мы изучаем в нашем классе. Или будем изучать в дальнейшем. Собственно, вообще никакие духи не оживляют никакие механизмы. Это понятно, наконец?

Ранульф неуверенно кивнул. Похоже, мистер Йи его не убедил. Ранульф стриг свои каштановые волосы «под горшок», а лицо у него было открытое и бесхитростное. Помолчав немного, он все же решился спросить:

— А как насчет духов металла, из которого сделана эта коробка?

Мистер Йи обмяк, словно признав свое поражение.

— Здесь есть кто-нибудь из Средневековья, кто может помочь Ранульфу адаптироваться?

Женевьева кивнула и пересела к Ранульфу.

— Господи, это же совсем не сложно — это что-то типа плеера или чего-нибудь в этом роде!

Кортни скептически глянула на Ранульфа. Она была одной из немногих в «Вечной ночи», кто вроде бы не потерял связи с современным миром. Насколько я понимала, Кортни приезжала сюда в основном ради светского общения — к несчастью для всех остальных. Я вздохнула и принялась составлять новый плейлист из моих любимых песен для Лукаса. Уроки современных технологий были для меня слишком простыми.

Как ни странно, труднее всего оказалось забыть о неприятностях, скрывающихся под внешне гладкой поверхностью, на уроках английского. Мы уже закончили с изучением фольклора и занялись повторением классики, в частности Джейн Остин, одной из моих самых любимых писательниц. Я думала, что уж тут никак не смогу ошибиться. Но класс миссис Бетани был особой вселенной, своего рода зеркальным отражением литературы, местом, где все переворачивалось с ног на голову, в том числе и я. Даже книги, которые я читала раньше и знала чуть ли не наизусть, становились на ее уроках какими-то странными, словно их перевели на некий грубый, гортанный иностранный язык. Но уж «Гордость и предубеждение» — дело другое, думала я.

— Шарлотта Лукас была в отчаянии. — Я добровольно вызвалась отвечать. Почему мне вообще пришло в голову, что это хорошая идея? — В то время, если женщина к этому возрасту не вышла замуж, она считалась... ну, никем. У нее не могло быть ни своих денег, ни своего дома. Если она не хотела вечно оставаться бременем для родителей, она должна была выйти замуж. — Просто невероятно, что я должна рассказывать об этом ей!

— Интересно, — бросила миссис Бетани. «Интересно» считалось у нее синонимом слову «неправильно». Я начала потеть. Она медленно обошла кабинет по кругу. Послеполуденное солнце сверкало на золотой броши, которой была заколота у горла отделанная рюшем кружевная блузка. Я хорошо видела бороздки на ее длинных толстых ногтях. — Скажите, а Джейн Остин была замужем?

— Нет.

— Однако один раз ей делали предложение. В своих многочисленных мемуарах ее семья решительно сходится на этом. Мужчина со средствами предложил Джейн Остин руку и сердце, но она ему отказала. Она должна была выйти за него замуж, мисс Оливьер?

— Ну... нет, но она была писательницей. Ее книги принесли бы ей...

— Гораздо меньше, чем вы полагаете. — Миссис Бетани была довольна, что я шагнула в ее ловушку. Только теперь до меня дошло: чтение фольклора предназначалось для того, чтобы показать вампирам, что думает о сверхъестественном общество двадцать первого века, а классика — это способ изучения того, как менялись взгляды на протяжении времени. — Семья Остин считалась не особенно обеспеченной. В то время как Лукасы... были они бедными?

— Нет! — тут же встряла Кортни. Теперь, когда ей не требовалось больше унижать меня, она просто пыталась заставить Балтазара обратить на нее внимание. С самого бала она пыталась снова и снова завоевать его, но, насколько я видела, Балтазар до сих пор оставался равнодушным. Кортни продолжала: — Отец, сэр Вильям Лукас, был единственным представителем дворянства в городе. У них хватало денег, чтобы Шарлотте не пришлось выходить замуж, если она этого не хотела по-настоящему.

— Так ты думаешь, что она действительно хотела выйти за мистера Коллинза? — вспыхнула я. — Он же напыщенный идиот!

Кортни пожала плечами:

— Она хотела замуж, а он послужил средством для достижения цели.

Миссис Бетани одобрительно кивнула:

— То есть Шарлотта просто использовала мистера Коллинза. Она считала, что действует по необходимости; он считал, что она поступила так из любви — или же из должного уважения, подобающего будущей супруге. Мистер Коллинз честен. Шарлотта — нет. — Я вспомнила обо всем своем вранье Лукасу и так стиснула тетрадку, что острые края бумаги врезались мне в пальцы. Должно быть, миссис Бетани знала, что я чувствую, потому что продолжила: — Разве обманутый мужчина не заслуживает нашей жалости вместо презрения?

Мне захотелось провалиться сквозь пол.

Тут Балтазар ободряюще улыбнулся мне, как делал это раньше, и я поняла — пусть мы с ним не встречаемся, но все равно остались друзьями. Вообще-то, никто из типичных «вечноночевцев» не смотрел на меня свысока, как прежде. Пусть я еще и не стала настоящим вампиром, но все-таки что-то им доказала. Возможно, меня приняли «в клуб».

Мне все время казалось, что я словно обманула всех, выкинула какой-то фокус — вроде того, что закрыла глаза, сказала «абракадабра» и перевернула весь мир вверх ногами. Когда мы с Лукасом после уроков держались за руки и смеялись над его шутками, я почти верила, что теперь все с каждым днем будет становиться лучше.

Но это, конечно, неправда. И не может быть правдой, потому что я продолжала обманывать Лукаса.

Раньше я не считала, что скрывать нашу семейную тайну от Лукаса — это ложь. Меня научили хранить эту тайну с раннего детства, когда я, маленький ребенок, пила из бутылочки кровь, купленную в лавке мясника. Но теперь я знала, как близко подошла к тому, чтобы ранить его, и мой секрет больше не казался мне невинным. Мы с Лукасом постоянно целовались, все время — утром перед завтраком, вечером, когда расходились по спальням, а все остальное время — когда улучали минутку, чтобы остаться наедине. Однако теперь я всегда останавливалась до того, как мы потеряем голову. Иногда мне хотелось большего, а судя по тому, как на меня смотрел Лукас, как обращал внимание на мои пальцы, сжимающие его запястье, он тоже хотел большего. Впрочем, он никогда от меня ничего не требовал. Ночами, когда я лежала в постели, мои фантазии становились все более необузданными и безрассудными. Теперь я знала, что чувствую, когда его губы прижимаются к моим, и могла так отчетливо представить себе, как он прикасается к моей обнаженной коже, что это меня пугало.

Но если я давала волю этим фантазиям, передо мной все время возникал один и тот же образ: мои зубы впиваются в горло Лукаса.

Иногда мне казалось, что я готова отдать все на свете за то, чтобы снова попробовать его кровь. И этого я боялась больше всего.

— Ну, как тебе? — Я примерила старомодную бархатную шляпку, думая, что он засмеется: насыщенный фиолетовый цвет наверняка дико смотрелся на моих рыжих волосах.

Но он улыбнулся той своей улыбкой, от которой мне становилось тепло.

— Ты красавица.

Мы с ним зашли в комиссионный магазинчик Ривертона, гораздо больше, чем в первый раз, радуясь возможности провести выходные в этом городке. Родители снова остались надзирать в кинотеатре, так что мы решили, что не пойдем смотреть «Мальтийского сокола», а стали заходить во все открытые магазинчики, рассматривая постеры и книжки и не обращая внимания на то, как продавцы за прилавками закатывали глаза. Наверное, их уже тошнило от одуревших подростков из «той школы». Тем хуже для них, потому что мы отлично проводили время.

Я взяла с полки белую меховую накидку и закуталась в нее.

— Ну, как тебе?

— Мех мертвый. — Лукас произнес это довольно сухо, но, может быть, он вообще считал, что люди не должны носить меха.

Лично мне нравятся старинные вещи — животные умерли много десятилетий назад, так что ты не наносишь им никакого вреда. Но я все равно поспешно положила накидку обратно на полку.

Тем временем Лукас примерял серое твидовое пальто, которое раскопал на перегруженной вещами вешалке.

Как и от всего остального в магазинчике, от пальто попахивало плесенью, но на Лукасе оно смотрелось потрясающе.

— Что-то вроде Шерлока Холмса, — сказала я. — Если, конечно, Шерлок Холмс выглядел сексуально.

Лукас рассмеялся:

— Знаешь, некоторым девушкам нравятся интеллектуалы.

— Как тебе повезло, что я не из таких девушек!

К счастью, он любил, когда я его поддразнивала. Лукас схватил меня, прижав руки к телу, так что я даже не могла обнять его в ответ, и смачно поцеловал в лоб.

— Ты просто невозможна! — пробормотал он. — Но тебе это простительно.

Он держал меня так, что я уткнулась лицом в изгиб его шеи и видела только бледно-розовые следы на горле — шрамы, оставшиеся после моего укуса.

— Я рада, что ты так думаешь.

— Я в этом уверен.

Я не собиралась с ним спорить. Почему бы моей единственной ужасной ошибке не остаться единственной ошибкой, которая никогда не повторится?

Лукас провел пальцем по моей щеке — нежное прикосновение, как мягкой кисточкой для рисования. В сознании тут же промелькнул «Поцелуй» Климта, золотой и прозрачный, и я на мгновение подумала, что мы с Лукасом и вправду просто нарисованы на картине со всей ее красотой и страстью. Укрытые вешалками для одежды, затерявшиеся в лабиринте старой потрескавшейся кожи, мятого атласа и хрустальных пуговиц, потемневших от времени, мы могли бы целоваться часами, и никто бы нас не нашел. Я представила себе это — Лукас расстилает на полу черную шубу, кладет меня на нее и склоняется надо мной, а я прижимаю губы к его шее, прямо к шраму, как целовала мои синяки и ранки мама, чтобы они скорее прошли. Сильно пульсирует его кровь.

Лукас напрягся, и я подумала, что зашла слишком далеко.

«Для него это тоже нелегко, — сказала себе я. — Иногда мне кажется, что я сойду с ума, если не прикоснусь к нему, но ведь для него все еще хуже? Особенно потому, что он не знает, в чем причина».

Зазвенел колокольчик и вывел нас обоих из транса. Мы выглянули из-за угла, чтобы посмотреть, кто пришел.

— Вик! — Лукас покачал головой. — Я мог бы и догадаться, что ты тут объявишься.

Вик не спеша направился к нам, засунув большие пальцы за отвороты полосатого блейзера, надетого под зимнюю куртку.

— Такой стиль не складывается сам по себе, знаете ли. Чтобы так классно выглядеть, нужно приложить усилия. — Тут он застонал, с вожделением глядя на твидовое пальто Лукаса. — Вы, высокие парни, вечно забираете себе самые лучшие вещи!

— Я его не покупаю. — Лукас скинул пальто и собрался уходить.

Наверное, он хотел еще чуть-чуть побыть со мной наедине: до автобуса осталось совсем немного времени. Я понимала, что он чувствует. Как бы мне ни нравился Вик, я вовсе не хотела, чтобы он околачивался рядом с нами.

— Ты чокнутый, Лукас. Думаешь, мне подойдет что-нибудь такое? Да на твоем месте я бы его сразу схватил. — Вик вздохнул, и мне показалось, что он собрался идти вместе с нами к автобусу.

Я быстро соображала.

— Знаешь что? Кажется, там, сзади, я видела галстуки с нарисованными на них гавайскими танцовщицами.

— Серьезно? — Вик мгновенно исчез, протиснувшись среди вещей к галстукам с танцовщицами.

— Отличная работа! — Лукас сдернул шляпку с моей головы и взял меня за руку. — Идем.

Направляясь к двери, мы шли мимо витрины с драгоценностями, и я зацепилась взглядом за что-то темное и блестящее. Брошь, вырезанная из камня или чего-то в этом роде, темная, как ночное небо, но ярко сверкавшая. И тут я сообразила, что это два цветка, экзотических, с острыми лепестками. Брошь была маленькая, она запросто уместилась бы в моей ладони, и очень искусно вырезана, но больше всего меня поразило то, что она как две капли воды походила на цветок, который, как мне казалось, существует только в моем воображении. Я застыла на месте и уставилась на нее.

— Посмотри, Лукас. Какая красивая!

— Это настоящий гагат из Уитби. Траурная драгоценность Викторианской эпохи. — Продавщица посмотрела на нас поверх очков в синей оправе, пытаясь решить, являемся ли мы потенциальными покупателями или же просто детьми, которых нужно отпугнуть. Похоже, она склонилась к последней мысли, потому что добавила: — Очень дорогая.

На Лукаса это не произвело никакого впечатления.

— Сколько? — холодно спросил он, как будто фамилия его Рокфеллер, а не Росс.

— Двести долларов.

Мои глаза, наверное, выскочили из орбит. Если твои родители — школьные учителя, ты получаешь не так уж много карманных денег. Я единственный раз в жизни купила вещь стоимостью дороже двухсот долларов — мой телескоп, и родителям пришлось добавить мне денег. Я негромко рассмеялась, стараясь скрыть смущение и грусть: было очень жалко оставлять брошь здесь. Каждый следующий черный лепесток был красивее предыдущего.

Лукас просто вытащил из кармана бумажник и протянул продавщице кредитку:

— Мы ее берем.

Она подняла бровь, но стала выбивать чек за покупку.

— Лукас! — Я схватила его за руку и зашептала: — Ты не можешь!

— Могу.

— Но это двести долларов!

— Она тебе понравилась, — спокойно произнес он. — Я увидел по глазам. Раз она тебе понравилась, значит, будет твоей.

Брошь все еще оставалась в витрине. Я посмотрела на нее, пытаясь представить себе, что такая красота может принадлежать мне.

— Да... в смысле — она мне ужасно понравилась, но... Лукас, я не хочу, чтобы ты из-за меня залезал в долги!

— А с каких это пор бедняки учатся в «Вечной ночи»?

Ну да, он прав. Почему-то я никогда не думала о том, что Лукас может быть богатым. И Вик, вполне возможно, тоже. Ракель, конечно, учится на стипендию, но таких в академии совсем мало.

Большинство учащихся-людей платили за возможность учиться в окружении вампиров, хотя, конечно, об этом они ничего не знали. И не вели себя как снобы только потому, что им такого шанса не давали. Те, кто в самом деле вел себя словно титулованные богатые детки, делали сбережения веками или же купили акции IBM еще тогда, когда пишущая машинка была новомодным изобретением. Иерархия в «Вечной ночи» соблюдалась весьма строго: наверху вампиры, а люди едва достойны того, чтобы их замечали, и мне даже в голову не приходило, что большинство человеческих учеников тоже выходцы из богатых семей.

Тут я вспомнила, как Лукас однажды пытался рассказать мне про свою мать и про то, какой властной она бывает. Они везде путешествовали, даже жили в Европе, и еще он говорил, что его дед, или прадед, или еще кто-то тоже учился в «Вечной ночи», но его исключили за дуэль. Могла бы и догадаться, что он не из бедных.

Впрочем, нельзя назвать это неприятным сюрпризом. С моей точки зрения, все бойфренды должны быть тайными богачами.

Зато это напомнило мне, что при всей моей любви к Лукасу мы с ним только начали узнавать друг друга. И я не должна забывать о своем секрете.

Продавщица предложила завернуть брошь, но Лукас взял ее и приколол к моей зимней куртке. Пока мы, держась за руки, шли на городскую площадь, я то и дело обводила пальцем острые лепестки.

— Спасибо. Это самый лучший подарок в моей жизни.

— Это самый лучший способ потратить деньги.

Я опустила голову с застенчивым, но счастливым видом. Еще чуть-чуть, и мы с Лукасом впали бы в слезливую сентиментальность, но тут мы вышли на городскую площадь и обнаружили своих одноклассников — те, оживленно о чем-то разговаривая, бродили вокруг автобуса, но ни одного учителя рядом не наблюдалось.

— А почему все на улице? Почему до сих пор не в автобусе?

Лукас заморгал, растерявшись от внезапной смены темы.

— Гм... не знаю. — Потом он сосредоточился и добавил: — Ты права. Вообще-то, им пора бы уже начать разыскивать нас.

Мы подошли к толпе учащихся.

— Что происходит? — спросила я Родни, мальчика, с которым вместе занималась химией.

— Да это все Ракель. Ушла куда-то.

Этого просто не могло быть.

— Она не могла уйти одна, — заявила я. — Она всего боится.

— Правда? Лично мне она всегда казалась довольно надменной.

К толпе присоединился Вик, держа в руках пластиковый пакет с кричаще яркими галстуками. Родни помолчал, видимо сообразив, что не очень прилично дурно отзываться о человеке за его спиной.

— Я видел ее некоторое время назад в закусочной, — продолжил он. — Какой-то городской парень пытался с ней заговорить, но получил от ворот поворот. После этого я ее не встречал.

Я схватила Лукаса за руку.

— Ты не думаешь, что тот парень мог к ней прицепиться?

— Может, она просто запаздывает. — Лукас пытался меня ободрить, но не очень-то в этом преуспел.

Вик пожал плечами:

— Слушайте, может, в конце концов он нашел нужные слова и теперь она с ним гуляет?

Ракель в жизни такого не сделала бы. Она слишком осторожна и недоверчива, чтобы поддаться внезапному порыву и клюнуть на незнакомого парня. Я виновато подумала, что нужно было предложить ей пойти со мной и с Лукасом, а не оставлять ее одну.

На площадь, хмурый, вышел мой отец. Я сообразила, что он беспокоится даже сильнее, чем я.

— Все садитесь в автобус и отправляйтесь обратно, — сказал папа. — Мы найдем Ракель, так что не волнуйтесь.

— Я останусь и тоже буду ее искать. — Я шагнула от Лукаса к папе. — Мы с ней дружим. Я примерно представляю, куда она могла пойти.

— Хорошо. — Папа кивнул. — Все остальные — отправляйтесь!

Лукас положил руку мне на плечо. Это вовсе не походило на романтическое прощание, как я его себе представляла. Впрочем, он вовсе не был эгоистично разочарован, в его глазах я видела только тревогу о Ракель и обо мне.

— Я тоже должен остаться и помочь вам в поисках.

— Они тебе не позволят. Я удивлена, что мне разрешили.

— Это опасно, — спокойно произнес Лукас.

Мое сердце рванулось к нему — он так хотел защитить меня, не зная, что я прекрасно могу сама о себе позаботиться! И тогда я сказала то единственное, что хоть как-то могло успокоить Лукаса:

— Отец за мной присмотрит. — Встав на цыпочки, я чмокнула Лукаса в щеку и еще раз провела пальцами по броши. — Спасибо тебе. Огромное!

Лукас не хотел оставлять меня, но упоминание об отце сделало свое дело. Он быстро поцеловал меня.

— Увидимся завтра.

Когда автобус отъехал, мы с отцом торопливо пошли в сторону городских окраин. Папа спросил:

— Ты и вправду знаешь, где она может быть?

— Представления не имею, — призналась я. — Но сейчас для поисков требуется каждый, кто может помочь. Кроме того, а вдруг надо будет переходить через реку?

Вампиры не любят текущую воду. Меня она совсем не беспокоит, по крайней мере пока, но родители сходят с ума, если им приходится пересекать даже маленькую речушку или ручей.

— Моя девочка может сама о себе позаботиться! — Гордость, прозвучавшая в папиных словах, застала меня врасплох — в хорошем смысле. — Ты действительно взрослеешь, Бьянка. И учеба в «Вечной ночи» меняет тебя в лучшую сторону.

Я закатила глаза — мне уже надоели эти постоянные повторы «Папа знает, как лучше».

— Такое происходит, когда преодолеваешь трудности.

— Ну, тогда у меня для тебя новость: все дело в школе.

— Ты рассуждаешь так, как будто сам ходил в эту школу.

— Поверь мне, и в одиннадцатом веке было нелегко взрослеть. Человечество постоянно меняется, но кое-что остается неизменным. Люди глупеют, когда влюбляются; хотят того, чего иметь не могут; а возраст между двенадцатью и восемнадцатью годами всегда, всегда отвратителен. — Мы ушли с главной дороги, и папа снова стал серьезным. — На западной стороне реки никого из нас нет. Если боишься заблудиться, держись ближе к берегу.

— Я не заблужусь. — Я показала ему на ясное звездное небо, где множество созвездий были готовы указать мне дорогу. — До встречи.

Хотя снег еще не выпал, зима уже вступила в свои права. Земля под ногами замерзла и похрустывала, и когда я шла по берегу реки, жухлая трава и обнажившиеся кусты цеплялись за джинсы. Светлые стволы березок выделялись на фоне остальных деревьев, как яркие молнии в грозовом небе. Я решила держаться поближе к берегу — не потому, что боялась заблудиться, а потому, что потеряться могла Ракель, и если она оказалась здесь, то наверняка пойдет вдоль берега.

«Никуда она не могла забрести, — думала я. — Если Ракель пошла в эту сторону, то вовсе не потому, что заплутала».

Мое слишком живое воображение рисовало один ужасный сценарий за другим: Ракель ограблена каким-то горожанином, решившим поживиться за счет одного из «богатеньких ученичков» из «той школы». Ракель пытается убежать от пьяных строителей, с которыми я столкнулась в прошлый раз в пиццерии (от страха за нее они превратились в моем воображении из защитников женщин в хищников). Ракель поддалась непонятной грусти, снедающей ее, вошла в ледяные воды реки, и мощное течение поглотило ее.

Над головой что-то быстро зашуршало, я даже подпрыгнула от испуга, на оказалось, что это просто ворона перелетела с ветки на ветку. Облегченно выдохнув, я вдруг заметила, что дальше на запад в кустах виднеется яркое пятно, и как можно быстрее помчалась в ту сторону. Открыв было рот, чтобы окликнуть Ракель, я тут же его закрыла. Если там она, я это скоро увижу. А если нет, лучше не привлекать к себе внимания.

Подбежав ближе и изрядно запыхавшись, я услышала голос Ракель, но обрадоваться не успела, потому что она испуганно воскликнула:

— Отстань от меня!

— Эй, в чем дело? — Я узнала и этот голос, слишком самоуверенный и слегка насмешливый. — Ты ведешь себя так, будто мы незнакомы.

Это был Эрик. Он не ездил в город со школьным автобусом. Никто из настоящих «вечноночевцев» не ездил. Похоже, они считали это скучным — или, скорее, просто радовались возможности хоть какое-то время побыть самими собой, не скрывая своей истинной природы. Однако мне казалось, что сейчас Эрик слишком откровенно демонстрировал собственную сущность. Очевидно, он последовал за нами в Ривертон и дожидался какого-нибудь одиночки. И дождался Ракель.

— Я сказала, что не хочу с тобой разговаривать! — Ракель была в ужасе. Обычно она вела себя грубовато, но Эрик подкрался к ней незаметно, и она перепугалась. — Поэтому хватит меня преследовать!

— Ты ведешь себя так, будто я чужой. — Он улыбнулся. Его зубы сверкнули в темноте, и я сразу вспомнила фильмы про акул. — Мы сидим рядом на биологии, Ракель. Что за дела? Что такого плохого я могу тебе сделать?

Теперь я поняла, что произошло. Эрик увидел Ракель в Ривертоне и пошел за ней. Вместо того чтобы вернуться на площадь, где ей пришлось бы смириться с его присутствием (может, даже вместе сидеть в автобусе), она попыталась ускользнуть и уходила все дальше и дальше от центра Ривертона, а потом и вовсе вышла за пределы города. К тому времени она, конечно, сообразила, что совершила ошибку, но теперь они оказались тут наедине. Ракель прошла почти две мили в сторону школы, несмотря на холод, и я почувствовала гордость за ее мужество и упорство.

Ну да, это, конечно, было глупо, но ей, разумеется, и в голову не пришло, что один из одноклассников попытается ее убить.

— Знаешь что? — небрежно бросил Эрик. — Я голоден.

Ракель побледнела. Она не знала, что Эрик имеет в виду, но почувствовала то же, что и я. Насмешка вот-вот должна была обернуться чем-то другим. Энергия между ними превращалась из статической в кинетическую.

— Я ухожу, — предупредила Ракель.

— Посмотрим, куда ты уйдешь, — заметил Эрик.

Я во весь голос выкрикнула:

— Эй!

Ракель и Эрик одновременно резко повернулись и увидели меня. На лице Ракель мгновенно появилось облегчение.

— Бьянка!

— Это не твое дело! — рявкнул Эрик. — Катись отсюда.

Это меня поразило. Я-то думала, он уйдет сразу же, как только поймет, что его застукали. Похоже, ошиблась. В обычной ситуации я испугалась бы — но не сейчас. Я вдруг ощутила прилив адреналина. Мышцы напряглись от предвкушения, как перед соревнованиями в беге. Обоняние обострилось, я чуяла запах пота Ракель, дешевое средство после бритья Эрика, даже запах шерсти маленькой мышки, спрятавшейся в кустах. Я с трудом сглотнула и провела языком по резцам, медленно удлинявшимся из-за моего возбуждения.

«Ты начнешь реагировать, как вампир», — предупреждала мама. Вот что она имела в виду.

— Я никуда не уйду. Уйдешь ты. — Я подошла ближе, и Ракель, споткнувшись, метнулась ко мне.

Она слишком сильно дрожала, чтобы нормально бежать.

Раздраженный Эрик нахмурился. Он вел себя как вздорный ребенок, которому не разрешили съесть что-то вкусное.

— Что, одной тебе можно нарушать правила?

— Нарушать правила? — Голос Ракель дрожал, она была близка к истерике. — Бьянка, о чем он? Давай уйдем отсюда!

Я побледнела. Эрик гнусно ухмыльнулся. Наконец-то до меня дошло. Он угрожал мне, собираясь рассказать Ракель, кем и чем мы с ним являемся. Если он откроет ей секрет «Вечной ночи» и убедит Ракель в том, что мы действительно вампиры (а ее прежние подозрения давали мне основания думать, что она ему поверит), она просто побежит от нас обоих. А это даст Эрику идеальную возможность укусить ее. Он даже сможет заявить, что сделал это, чтобы стереть ее память. Я могу попытаться остановить его с помощью обострившихся инстинктов, но я еще не настоящий вампир. Эрик сильнее и быстрее меня, он победит. Он получит Ракель. Все, что ему нужно, — это произнести еще несколько слов.

— Я сообщу обо всем миссис Бетани, — выпалила я.

Наглая ухмылка медленно сползла с лица Эрика.

Даже ему хватало здравого смысла, чтобы бояться миссис Бетани. Тем более после всех ее пылких речей о том, что необходимо оберегать учащихся-людей, чтобы защитить школу! О нет, миссис Бетани вовсе не понравится поведение Эрика.

— Не надо, — сказал он. — Давай просто оставим это, ладно?

— Вот ты и оставь. Убирайся отсюда. Пошел прочь!

Эрик еще раз злобно глянул на Ракель и медленно пошел в лес.

— Бьянка! — Ракель, спотыкаясь, пробралась через последние несколько веток, разделявших нас. Я быстро провела языком по зубам: нужно выглядеть и вести себя как человек. — О боже, что с этим парнем такое?

— Он подонок. — Это правда, хотя и не вся.

Ракель крепко обхватила себя руками.

— Он преследует... так себя ведет... О боже! Ладно. Все хорошо.

Я всматривалась в темноту, пытаясь убедиться в том, что Эрик в самом деле ушел. Шаги его затихли, и я больше не видела его светлой куртки. Он ушел, во всяком случае на время, но я ему не доверяла.

— Пошли, — сказала я. — Давай быстренько переберемся на ту сторону.

Слишком потрясенная, чтобы задавать вопросы, Ракель молча направилась за мной. Примерно через четверть мили мы нашли небольшой каменный мостик. Похоже, им нечасто пользовались, и нескольких камней не хватало, но Ракель не жаловалась и ни о чем меня не спрашивала, пока мы переходили через речку. Если бы Эрик очень захотел, он тоже мог бы перейти на ту сторону, но природное отвращение к текущей воде плюс страх перед миссис Бетани почти наверняка защитят нас.

— Ты как? — спросила я, оказавшись на другом берегу.

— Хорошо. Со мной все хорошо.

— Ракель, скажи правду. Эрик преследовал тебя в лесу... ты вся дрожишь!

Кожа ее покрылась липким потом, но Ракель продолжала пронзительным голосом утверждать:

— Все хорошо!

Мы молча посмотрели друг на друга, потом она шепотом добавила:

— Бьянка, пожалуйста. Он меня не тронул. Так что со мной все хорошо.

Когда-нибудь она сможет мне обо всем рассказать, но не сегодня. Сегодня ее нужно уводить отсюда, причем быстро.

— Ладно, — сказала я. — Давай вернемся в школу.

— В жизни не думала, что буду рада возвращению в «Вечную ночь»! — Ракель рассмеялась каким-то ломким, прерывающимся смехом. Мы уже тронулись с места, но тут она остановилась. — Разве ты не собираешься позвонить в полицию, или учителям, или кому-нибудь?

— Мы все расскажем миссис Бетани, когда вернемся.

— Я могу позвонить прямо отсюда, у меня с собой мобильник. В городе он работал...

— Мы уже давно не в городе. Ты же знаешь, здесь нет сети.

— До чего глупо! — Она так дрожала, что ее зубы стучали. — Почему эти богатенькие сучки не велят своим мамочкам и папочкам заплатить за вышку?

«Потому что большинство из них не привыкли даже к обычным городским телефонам», — подумала я.

— Ну все, пойдем.

Ракель не дала мне обнять себя за плечи, пока мы шли в школу по замерзшему лесу, и все время крутила и крутила свой кожаный браслет.

Ночью, после того как она легла спать, я пошла к миссис Бетани в ее кабинет в каретном сарае. Учитывая ее пренебрежительное ко мне отношение, я предполагала, что директриса начнет сомневаться в моих словах, но этого не произошло.

— Мы об этом позаботимся, — сказала она. — Можете идти.

Я замялась:

— И это все?

— А вы думаете, что вам позволят обсуждать наказание? Может быть, самой его назначить? — Она выгнула бровь. — Я знаю, как поддерживать дисциплину в моей собственной школе, мисс Оливьер. Или вам хочется написать еще одно эссе, чтобы вспомнить?

— Я просто имела в виду... а что мы будем говорить остальным? Они захотят узнать, что случилось с Ракель. — Я уже видела красивое лицо Лукаса и слышала его вопросы о тех странностях, что происходят в «Вечной ночи». — Ведь она расскажет, что это был Эрик. Наверное, нам придется говорить, что это был грубый розыгрыш или что-нибудь в этом роде, да?

— Это звучит разумно. — Почему у нее такой веселый вид? Я поняла, в чем дело, как только миссис Бетани добавила: — Вы становитесь специалистом по обману, мисс Оливьер. Наконец-то прогресс.

Боюсь, что она не ошибалась.