Ведьма

12. Баранов и амулет

Однажды бывшему капитану Баранову позвонили на мобильную трубку, и жизнь его снова приобрела странный оттенок. Впрочем, обо всем по порядку.

Валентин Баранов покинул органы внутренних дел после скандального дела о ликвидации двух мерзавцев. Одного из них звали Бубсень, другого – Вупсень, и дело это было столь же идиотским, как и клички преступников. Впрочем, резонанс оно имело весьма и весьма нешуточный. Судьба Баранова была практически решена уже в тот момент, когда два его сотрудника на спецоперации в ночном клубе «Лагуна» получили ранения, причем один из парней едва выкарабкался. Начальник Валентина, подполковник Воробей, давно точил на него зуб. Это был вздорный, склочный мужик, балансировавший на грани попадания в психушку или дальнейшего продвижения по службе. Многие сотрудники отдела гадали, куда его заберут раньше, справедливо полагая, что и в областном УВД, и в городском сосновом бору, окружающем психиатрическую лечебницу, нужны талантливые мерзавцы. В результате, конечно, Воробей получил новый кабинет в УВД, но напоследок он все же успел дать Валентину Баранову пинка под зад.

– Плохо, Валя, очень плохо, – вещал он во время их последней интимной беседы в кабинете, изображая расстроенного отца. – Я мог бы, конечно, замолвить за тебя словечко, но боюсь, что вновь осрамишь мое имя. Опять завалишь какую-нибудь операцию, и дай бог, чтобы обошлось без жертв в этот раз…

Баранов не мигая смотрел на портрет министра внутренних дел, висевший за спиной начальника, и мысленно задавал ему какие-то вопросы. В руке он вертел маленький пластмассовый предмет, похожий не то на авторучку, не то на зажигалку.

– Вот даже сейчас, – продолжал подполковник, – я тебе что-то говорю, говорю… Я тут как говорилка, понимаешь, у вас штатная, а ты меня не слушаешь ни хера. Вот если бы ты ко мне хоть иногда прислушивался, не ходил бы до сих пор в капитанах. Сколько тебе лет-то, любезный?

– Сорок два, – пробубнил Валентин.

– Сорок два… Молодой еще, а уже глупый. Эх…

Баранов положил руки на стол, давая понять, что слушать эту начальственную белиберду больше не желает, но так просто избавиться от Воробья никому в этом отделе еще не удавалось. Подполковник взмахом руки велел ему сидеть.

– Я тебе вот что скажу, старина: если ты и впредь будешь таким гордым или «независимым», как ты сам любишь говорить, то никогда не получишь даже майора, не говоря уже о следующих ступенях, если тебя, извини, вообще не разжалуют в постового. Ты помнишь, с чего ты начинал, мальчик мой?

Баранов молчал.

– Не помнишь. А я тебе мог бы напомнить, будь у меня побольше времени. Но уж ладно, пора собирать вещи и мне самому, и тебе…

Тут Валентин встрепенулся. Он полагал, что Воробей и в этот раз ограничится отеческим похлопыванием по плечу и сотрясанием своих сухоньких кулачков, но, очевидно, что-то такое произошло, пока он писал свои рапорты, отвечал на вопросы ребят из отдела внутренних расследований. «Черт, что он на меня повесил? – начали пульсировать в его голове неприятные мысли. – Взятки? Слив уголовных дел? Вот же гад!»

– Что вы хотите этим сказать? – осторожно поинтересовался он.

Воробей приклеил на сморщенное лицо свою фирменную улыбку, и Валентин понял, что добрый, но чрезвычайно оскорбленный в своих лучших чувствах «отец» закончился и начался подполковник Воробей, сука, подхалим и сволочь, каким его, собственно, знал весь район.

– Я ухожу, как вы знаете. Но я успел подписать приказ. Товарищ капитан, вы должны освободить кабинет в самое ближайшее время.

– Приказ?.. – обомлел Баранов.

– Совершенно верно. – И Воробей снова оскалился. – Мой приказ против вашего рапорта, который вы подали полгода назад. Можете считать меня злопамятной сукой, но счет у нас с вами равный, один-один. Честь имею.

Баранов перестал сопротивляться. Покидая гостеприимный кабинет начальника отдела, он успел бросить:

– Вот уж чего-чего, а чести у вас никогда не было.

Ответа он уже не услышал.

Он ушел из отдела, ушел из органов и почти ушел из этой профессии. Кто знает, если бы последняя беседа с начальством получилась иной, возможно, он не вел бы себя столь безрассудно, но лицо подполковника Воробья на одной линии с портретом министра внутренних дел произвело на него неизгладимое впечатление. «Боже, береги наших сограждан по вечерам в темных подворотнях», – подумал Валентин и хлопнул дверью.

Неделю он лежал на диване. Жена утром уходила на работу, вечером возвращалась, а он все лежал и лежал. Три дня она молчала, на четвертый не выдержала:

– Может, тебе попробовать вагоны поразгружать? Хоть развеешься…

Он не ответил, повернулся к стене и зло засопел.

Ночью ему приснился сон. Впрочем, не сон даже, а почти реальное видение, одно из тех, что посещали его во время своеобразных сеансов медитации: он перебирал в руках свой таинственный амулет, смотрел куда-нибудь вдаль и видел… Да он много чего видел, обо всем не расскажешь даже жене, не говоря уже о друзьях и сослуживцах!

Словом, в ночь с четвертого на пятый день апатии ему привиделся тот парень, с которым они пересекались на деле Виктора Вавилова. Баранов даже как будто покраснел от стыда: в его прекрасном мужском возрасте ему, словно озабоченному подростку, все еще снились какие-то молоденькие девчонки, а тут, понимаешь, приснился симпатичный молодой человек. Фу…

Звали парнишку, кажется, Миша, и фамилия у него была еще такая очень-очень знаменитая, но немножко переделанная. Они сидели с ним в летнем кафе и пили пиво. Точнее, светлое чешское пил только Валентин, а Мишка потягивал кофе из маленькой-маленькой чашки (в ней напитка-то было на одну затяжку ноздрей, а он еще делал вид, что получает удовольствие, чудак). Парень что-то говорил, шевеля губами, но ни услышать его, ни понять по выражению лица, что именно он говорит, было совершенно невозможно. Баранов так и сидел перед ним, соответствуя своей фамилии на сто процентов. Потом парень исчез, а Валентин проснулся.

Он обнаружил себя лежащим на полу возле дивана в гостиной. В спальне горел свет – жена легла без него и теперь, видимо, читала журнал. Валентин сходил на кухню, выпил воды, умылся и отправился к жене.

Вскоре он забыл об этом видении. Появились новые занятия, новые заботы и переживания. Валентину предложили интересную работу в детективно-охранном агентстве. Его бывший сослуживец, давно распознавший бесперспективность сотрудничества с государственными органами внутренних дел, довольно успешно вел свое частное дело, и как только по узким кругам специалистов побежали волны – «Сыскаря Баранова слили, вау, совсем спятили!» – приятель тут же принял его, тепленького, в свои объятия.

Валентин стал курировать работу служб безопасности сразу в нескольких крупных коммерческих учреждениях. Утром уходил из дома, слопав пару бутербродов, а возвращался затемно. Жена и десятилетняя дочь до поры до времени помалкивали, ибо муж и папа снова был в боевой форме и приносил домой стопки интересных разноцветных бумажек. Баранов с удовлетворением обнаружил, что по вечерам ему снова хочется выпить чаю со сливками и парой шоколадных конфет. Обычно при больших нервных перегрузках он этого не делал и за короткий промежуток времени мог значительно потерять в весе, но если дядя Валя снова ест конфеты – значит, жизнь, твою мать, налаживается…

Он вспомнил свое неожиданное ночное видение, когда раздался тот самый телефонный звонок, окрасивший его жизнь в странный оттенок.

– Здравствуйте, это Валентин Баранов, если не ошибаюсь.

Абонент не спрашивал, он утверждал.

– Да, Баранов… Слушаю.

– Михаил Поречников беспокоит. Помните такого?

Валентин промолчал. В желудке что-то неприятно заворочалось, словно зародыш Чужого. Ему показалось даже, что сейчас его рубашка разорвется и из пуза вылезет мерзкое слепое чудовище на длинной шее. Затошнило вдруг невыносимо!

– Я вас помню, конечно. Не скажу, что меня это сильно радует…

– Вы потеряли работу после того неудачного дела, верно ведь? – нажимал Михаил.

– Ну, дело как дело, не такое уж совсем… Э-э… Миш, ты меня извини, я очень занят. Если у тебя что-то важное, давай пошустрее, но если дело ждет, то лучше перезвони позже. Годится такой вариант?

Миша нисколько не смутился.

– Валентин, нам обязательно нужно встретиться. Сегодня в восемь вечера.

– Миш, извини, что повторяюсь…

Но экстрасенс не дал ему ни секунды на препирательства:

– Валентин, это важно для вас в первую очередь. Мне не хотелось бы говорить об этом по телефону, но… Видите ли, ваша карьера в компании, в которой вы сейчас трудитесь, продлится очень недолго. Если не хотите снова оказаться у разбитого корыта через месяц-полтора, примите мое предложение и приходите сегодня в восемь вечера в кафе напротив здания областной телерадиокомпании. Там есть небольшая кафешка на первом этаже жилого дома, не помню названия, но вы не перепутаете. Там готовят хороший кофе.

Судя по голосу, Миша улыбнулся. А Валентин уже обильно потел.

«Точно, это было не летнее кафе, – подумал он, – это было закрытое помещение. Он пил кофе из маленькой чашки, а я светлое пиво. Бл…!»

– Так вы придете?

– А у меня есть выбор?

– Уже нет, – хмыкнул Миша.

* * *

…Все оставшееся до встречи время Баранов отчаянно пытался убедить себя, что выбор есть всегда – даже у человека, приговоренного к казни через повешение (например, он может умереть красиво, как герой, или обосраться прямо на эшафоте под ногами у палача), но результаты этого импровизированного сеанса аутотренинга оказались плачевными: он понял, что никуда не денется и пойдет на эту встречу, как кролик на съедение к удаву. Подобные ощущения его немало беспокоили, ибо еще месяц-полтора назад публика вроде журналиста Виктора Вавилова и этого загадочного парнишки была у капитана уголовного розыска, что называется, «во где», а теперь его самого словно вели на заклание.

Кстати, он уже и не капитан уголовного розыска. Так что иди к нему, дорогой, и не забудь, что он говорил о твоей карьере!

В восемь пятнадцать он сидел в назначенном месте. Это был маленький уютный зал кафе с шестью двухместными столиками и барной стойкой. В меню – кофе, чипсы, колбаса, пиво и даже пельмени с майонезом. Все очень мило, и вечернее солнце приятно переливается на стене с пейзажами в золоченых рамках, и почему-то неожиданно комфортно, хотя Валентин совсем не хотел сюда приходить и даже чего-то боялся…

– Кхм… не отвлекайтесь, пожалуйста, – сказал Михаил, постучав ложечкой по блюдцу. – Лучше думайте над моим предложением. Вы думаете?

– Я думаю, Миш, думаю. И меня, честно говоря, терзают смутные сомнения.

– Можете их озвучить?

Валентин глотнул пива, посмотрел в окно. Он знал, что после второй кружки пива вечер перестанет быть томным, а потому нужно заканчивать дело как можно скорее.

– Все это вилами на воде писано, – произнес он наконец. – Я мент, хоть и бывший, и меня в первую очередь интересуют факты, на основании которых можно построить какую-то более-менее внятную версию. А то, о чем говоришь ты, замешено на какой-то чертовщине. Не смотрю я этот долбаный телевизор, и уж тем более подобные шоу, и не верю я ничему, что мне там могут показать.

– А мне?

Баранов опустил глаза в кружку.

– Мне вы тоже не верите, товарищ капитан?

Баранов пожал плечами.

– Понятно. – Михаил вздохнул. Придется устроить небольшой аттракцион. Он не очень любил такие моменты, но без этого никого ни в чем не убедишь. – Дайте-ка мне эту штуку.

– Какую? – якобы не понял Валентин.

– Ту, которую вы мацаете с утра до вечера. Амулет ваш. Вон он у вас в левой руке зажат.

Баранов покраснел до корней волос и инстинктивно сжал амулет еще сильнее. Сейчас он, пожалуй, готов был рассердиться. «Не тронь эти вещи, – хотелось ему крикнуть, – и не смей смеяться над этим!»

Но он промолчал.

– Хорошо, можете оставить себе, – согласился Миша. – Поверьте, я не собираюсь над вами смеяться, я просто покажу, что вы ошибаетесь, считая это цирком… Нет, ну конечно, – он кивнул в сторону здания телекомпании, – в какой-то степени там действительно чистое шапито, телевизионное шоу, предназначенное для собирания зрительской аудитории, но есть вещи, которые придется принять.

Он сделал паузу, прикоснулся пальцами к левому виску, потом начал говорить:

– Женщине лет пятьдесят… Она поймала вас за руку, вы не успели увернуться и очень скоро развесили уши, как зомбированный… Она рассказала о семейных проблемах и продала вам эту штуку за… Ну, за довольно немалые деньги… С тех пор вы с этим предметом не расстаетесь, он везде и всегда с вами… Вы верите в его чудодейственную силу, и он вам помогает… Но, знаете…

Валентин напрягся, покраснел еще сильнее, но Михаил не собирался его жалеть. В конце концов, он не девица красная, он мент, хоть и бывший.

– В этой капсуле самая обычная водопроводная вода, – сказал он, придвинувшись к собеседнику поближе, почти на расстояние дыхания. – Сама по себе она не имеет никакой практической ценности и не обладает магической силой. Вся его сила – исключительно у вас в голове. Это сила веры. Будете смеяться, товарищ Валентин, но вы тоже немного экстрасенс, и именно поэтому мне нужны вы, как бывший мент и как человек, способный поверить в то, что происходит в этом телевизионном цирке. А происходят там, я вам скажу, серьезные гадости.

Миша откинулся на спинку стула и одним коротким глотком допил свой кофе.

– Убедил?

«Более чем», – хотел сказать Валентин, но ментовский гонор не позволял ему соглашаться так быстро. Он молчал.

– Вижу, что убедил. Знаете, товарищ капитан, я мог бы сейчас, не вставая с этого стула, убедить вас в том, что землю захватили злобные марсиане, как в фильме у Тима Бёртона, и вы бы побежали на улицу смотреть, как они поливают напалмом ваш родной город. Но я привык работать честно.

– Ты владеешь гипнозом?

– Немного.

Баранов попил пива, посмотрел в окно на заходящее солнце. На какое-то мгновение ему показалось, что мимо витрины кафе действительно проскакал смешной зеленый человечек с выпученными глазами. Он фыркнул, провел рукой по лицу.

– Что ты там говорил насчет моей карьеры?

Миша не ответил. Он вообще как будто никуда не торопился. Им принесли счет, он полез в карман за бумажником. Сунув пару купюр в кармашек черной папочки, парень с ожиданием уставился на Баранова.

«Любит дешевые эффекты», – подумал тот.

Экстрасенс улыбнулся, и Валентин тут же снова покраснел, как будто его застали мастурбирующим в душе. Пожалуй, в присутствии этого парнишки даже думать надо весьма осторожно. «Кстати, а не вторжение ли это в личную жизнь? И не дать ли ему в рыло?»

Михаил вздохнул.

– Не тем вы сейчас заняты, товарищ капитан хороший, – сказал он. – На компанию, в которой вы сейчас трудитесь, очень скоро будет совершен рейдерский наезд. Ее ожидают трудные времена, и лучше вам оказаться подальше от руководства.

– Ну хорошо, допустим. А чем мне поможет участие в твоей авантюре?

– Элементарно, товарищ Ватсон. – Михаил вытянул вперед руки ладонями вверх. – Мы с вами ловим убийцу, все это снимают телекамеры, вы попадаете в выпуски новостей… Пожалуй, вы будете фигурировать даже в еженедельных выпусках шоу… Ваша капитализация автоматически вырастет до стратосферы. Надеюсь, вам не нужно объяснять, что такое капитализация?

– Спасибо, я сам догадался. Думаешь, девчонку убили?

– Не сомневаюсь. Убийство изощренное и практически не подлежащее раскрытию вашими обычными методами. Работал не просто профессионал в области экстрасенсорики… – Михаил хмыкнул. – Тут работало настоящее чудовище, и мне не терпится с ним познакомиться.

– Зачем?

– Что – зачем?

– Тебе это все зачем? Ты не очень похож на мальчика, которому нужна вселенская слава.

Миша опустил взгляд на скатерть.

– Слава не нужна, вы правы. Мне нужна практика и репутация, потому что, как я полагаю, трудиться простым преподавателем истории меня не прельщает.

Он посмотрел на часы. Времени на психологическую обработку капитана милиции у него ушло несколько больше, чем он ожидал. Обычно он управлялся быстрее.

– Мне пора, товарищ Валентин. Полагаю, что вы примете мое предложение.

Баранов развел руками.

– Позвоните мне завтра утром. – Миша поднялся из-за стола, протянул руку для прощания. – У меня завтра лекции в университете, съемки второй программы намечены на послезавтра. У вас есть только сутки на размышление. Но вы согласитесь. Всего доброго.

Валентин приподнял зад, пожал руку.

– Я позвоню. Счастливо.

Миша ушел из кафе. Когда проходил мимо витрины, бросил беглый взгляд внутрь. Капитан вздрогнул и едва не столкнул со стола пивную кружку. Ну и взгляд…

«Да, этот мертвого уговорит», – подумал бывший мент. Он уже знал, что примет предложение, а значит, сейчас самое время нажраться.