Вехи жизни. Зеев Жаботинский

В СИОНИСТСКОМ РУКОВОДСТВЕ

В Лондоне Жаботинского встретили с большим триумфом. Он был героем, символом сражающегося сионизма. Он не принимал участия в Лондонской конференции, состоявшейся в июне 1920 года, но его имя не раз упоминалось в выступлениях. После освобождения из тюрьмы его ждали высокие должности. В марте 1921 года Президентский комитет, которому было поручено Лондонской конференцией образовать сионистское руководство, предложил ему вместе с доктором Вейцманом и Наумом Соколовым возглавить политический отдел. Кроме того, под его начало был передан отдел печати и пропаганды, одновременно он был включен в дирекцию "Керен га-Есод"[7]. Как известно, на Лондонской конференции произошел разрыв между Вейцманом и Брандейсом по вопросу о назначении сионизма. Брайдейс и его группа утверждали, что «политическая стадия» сионизма закончилась и пришло время практической поселенческой работы на основе частной инициативы и частного капитала. Они не ориентировались на национальный капитал, поэтому отрицали «Керен га-Есод» и предложили пригласить несионистов принять участие в строительстве страны. Самое парадоксальное, что доктор Вейцман несколько лет спустя положил именно эти принципы в основу своей политики, но в 1921 году он категорически выступил против них. Жаботинский принял сторону доктора Вейцмана. В тот период между ними установилось искреннее взаимопонимание, может быть, потому, что Вейцман поддерживал предложение Жаботинского о восстановлении легиона в Эрец-Исраэль, который мог быть превращен в местный гарнизон.

Кровавый погром в Иерусалиме и роспуск легиона после погрома в Яфо в 1921 году показали, что без вооруженной силы сионизму не устоять. В речи на сессии сионистского исполкома в Праге в июле 1921 года Жаботинский сделал особый упор на этом. Восстановление легиона – главное условие безопасности населения. Недопустимо, чтобы защита евреев «зависела от милости английского солдата или арабского полицейского. Когда в стране 5000 еврейских солдат поддерживали спокойствие, было спокойно, хотя в Египте в это время пылал огонь». Иммиграция тоже зависела от вооруженных сил. «Арабы будут всегда против иммиграции евреев, – утверждал Жаботинский. – Я не знаю ни одного примера из истории, чтобы страна была заселена кем-либо с любезного согласия местного населения». Без военной силы невозможно было создать еврейское большинство в Эрец-Исраэль. Жаботинский требовал от сионистской организации, чтобы она приняла участие в расходах на содержание еврейского легиона. Ведь непорядочно и нелогично требовать, чтобы британский налогоплательщик оплачивал защиту еврейского населения. «Разве евреи не поймут, – спрашивал Жаботинский, – что нужно выделить 5% от средств «Керен га-Есод» на защиту жизни самих же евреев?» Его точка зрения была поддержана, и исполком принял следующее решение: «Предпринять необходимые меры для восстановления полка, который действовал в прошлом в Эрец-Исраэль». На той же сессии возник спор между Жаботинским и социалистами Эрец-Исраэль по вопросу организации еврейских вооруженных сил – будет ли это подпольная организация или легальные формирования. Жаботинский утверждал, что подпольная военная организация не сможет обеспечить безопасность населении: «2000 еврейских солдат произведут на арабское население более сильное впечатление, чем 10 000 вооруженных граждан».

Все свои способности пропагандиста Жаботинский поставил на службу «Керен га-Есод». Ему нравилась первоначальная программа этого фонда – собрать в ближайшие пять лет 5 млн. фунтов стерлингов. Он даже написал книгу о «Керен га-Есод». После 12 сионистского конгресса в Карлсбаде (1921) Жаботинского попросили вместе с Наумом Соколовым, Александром Гольдштейном, Отто Варбургом и полковником Патерсоном принять участие в первой делегации фонда, отправлявшейся в США. Он пробыл в Соединенных Штатах около семи месяцев. Его выступления воспринимались с большим воодушевлением. В 50-60 городах десятки тысяч слушателей жадно внимали слову Сиона. Пока Жаботинский находился в Америке, произошла переориентация среди членов сионистского руководства в Англии. Он узнал об этом по обрывочным сообщениям печати. Из газет он понял, что доктор Вейцман ведет политику компромиссов, отступает и уступает настоящему или воображаемому давлению. Верховный комиссар капитулирует перед требованиями арабов, прекращает еврейскую иммиграцию, ищет пути к умиротворению арабских националистов. Свою политику уступок он навязывает Британскому правительству, которое он представлял в Иерусалиме.

Покидая США, Жаботинский не имел никакого представления о "Белой книге"[8], переданной сионистскому руководству в черновике. Доктор Вейцман показал ему черновик и рассказал, что лондонское правительство требует, чтобы руководство приняло этот документ не позже утра 18 июня. Если же документ не будет принят, то Лондон вычеркнет 4-й параграф мандата, по которому сионистская организация признается официальным еврейским агентством. После этого она превратится в неофициальную частную организацию без полномочий вести переговоры с членами правительства (надо помнить, что в тот момент мандат еще не был утвержден и поэтому не существовало никаких обязательств со стороны Великобритании, кроме декларации Бальфура).

Жаботинский оказался перед сложной дилеммой, формулировки предложенного документа ему не нравились, но лишение официального статуса было серьезнейшей угрозой. Доктор Вейцман заверил его, что сделал все возможное, чтобы убедить Черчилля, формального автора «Белой книги» и Герберта Самюэля, фактического автора, отказаться от своих угроз, но все усилия были тщетны. Обсуждение в руководстве продолжалось до поздней ночи. Жаботинский пытался вывести лидеров из тупика, смягчить остроту момента. Он напоминал, что в свое время Англия поступила благородно по отношению к сионистскому движению. «Мы должны привести нашу практическую работу в соответствие с предложенными условиями, я надеюсь, что вскоре наступят лучшие времена, – убеждал он. Собрание приняло формулировку Жаботинского, но Вейцман заявил, что не подпишет ее, и потребовал принять первоначальную формулировку. Он заставил собравшихся проголосовать за нее. Таким образом, ответ на ультиматум был передан вовремя и без оговорок.

В тот момент Жаботинский считал себя обязанным поддержать руководство. Он полагал, что не имеет права уйти от моральной ответственности и выйти из руководства. Это было бы не по-джентльменски. Для него существовало железное правило: если поражение неминуемо, нужно признать его и тем самым спасти все, что еще возможно спасти. «У меня вовсе не возникало мысли… увильнуть, ссылаясь на то, что это поражение ваше, а не мое, что я не был здесь и что борьбу проиграли вы» – писал он позже. Да, «Белая книга» была плоха и вредна, но она не содержала ни одного слова, которое бы прямо или косвенно отрицало возможность создать в Эрец-Исраэль еврейское большинство. Там, правда, была некоторая казуистика о «еврейском национальном доме в Палестине» вместо «Палестины в качестве еврейского национального дома», кроме того, в ней впервые появилось понятие «возможность экономической абсорбции», но эти оговорки не ограничивали декларацию Бальфура в той мере, чтобы помешать полному осуществлению сионистской мечты. Более того, даже единственный абзац, в котором говорилось о законодательном собрании в Палестине, в котором было бы больше арабов, в конечном итоге не имел значения, ибо правительство Англии отменило его через несколько месяцев после опубликования «Белой книги».

Много фальшивых сказок создано в связи с «подписью» Жаботинского под «Белой книгой». Его противники приписали ему даже согласие на отчуждение Трансиордании от «еврейского национального дома». На самом деле подписей сионистских руководителей под «Белой книгой» не было. «Белая книга» являлась правительственным документом, подписанным только уполномоченными британского правительства. Письмо с согласием сионистского руководства имело только одну подпись – доктора Вейцмана. Что же касается Трансиордании, то в «Белой книге» нет прямого параграфа, который указывает на отделение ее от границ сионистского поселения! Там сказано, что западная Палестина исключена из территории, оговоренной соглашением между Мак-Магоном и Хуссейном [9]. Это своего рода намек на то, что восточная Палестина не исключена из территории, обещанной арабам. Решение отторгнуть у сионистов Трансиорданию было принято на Каирском совещании 1921 года, и в 25 параграфе установлено, что некоторые правила палестинского мандата не будут распространяться на эту часть страны. Но и это постановление было временным. Только позднее, в 1946 году, при министре иностранных дел Эрнесте Бевине Британия предоставила статус «суверенного короля Иордании» эмиру Абдалле. Таким образом, нет основания утверждать, что Жаботинский подписался под решением о Трансиордании.

Позже Жаботинский жалел о том, что не вышел из руководства после утверждения «Белой книги». С годами ему стало ясно, что виновным в поражении был Вейцман, Что не были приняты должные меры, чтобы предотвратить беду. Вывод Жаботинского был поучительным: «Лояльность – это нечто, с чем надо обращаться очень скупо».

Осенью 1922 года обозначилось серьезное расхождение взглядов у Вейцмана и Жаботинского. Их пути стали расходиться. Сионистское руководство в Лондоне охватил дух пораженчества. Вейцман и его последователи воспринимали любое указание властей как приказ, не терпящий возражения, перед правительством они вели себя робко и податливо и были готовы на любые уступки. Еврейское же население успокаивали, бесконечно повторяя один и тот же лозунг: «Положение, безусловно, удовлетворительное». Жаботинский, напротив, требовал проведения активной политики, выполнения всех обещаний, которые были даны Великобританией. Он верил в силу британского общественного мнения. А во время борьбы за легион научился искусству политического давления. Вскоре после освобождения из тюрьмы, он опубликовал об этом искусстве в газете «Га-Арец» статью под названием «Футбольная мудрость». «Если потребуешь свое до конца и докажешь свою правоту, – писал он, – тогда и только тогда англичанин покажет истинное величие своей души. Он не будет сердиться и не затаит в сердце злобу на того, что «победил». Напротив, он скажет тебе «ол райт» и пригласит, как друга, выпить виски с содовой в знак мира и согласия и будет уважать тебя, как одного из своих… Первое правило этой игры – ударить по мячу, ударить сильно и точно. Если ты вместо этого промедлишь, и поклонишься, и произнесешь комплименты в адрес Великой Британии, страны правды, справедливости и т. д., не надейся, что он последует твоему примеру… Ударь».

Когда арабский национализм в Эрец-Исраэль стал поднимать голову, а еврей Герберт Самюэль стал склоняться перед его нажимом, Жаботинский проповедовал «все мое», не соглашаясь даже признать, что арабам принадлежат по меньшей мере три четверти. Жизнь научила его, что иногда надо перегнуть палку, не для того, чтобы обеспечить преимущественные права, а чтобы сохранить те права, которые полагаются по закону.

Когда Герберт Самюэль был назначен верховным комиссаром Палестины, Жаботинский, еще заключенный в Ако, сомневался, справится ли этот либеральный англоеврейский политик со своими задачами. Вначале он питал кое-какие иллюзии, но вскоре глубоко разочаровался. Герберт Самюэль превратился в помеху для сионизма, и вся его политика подрывала основы сионистских начинаний. Жаботинский понял ее опасность и требовал незамедлительных действий. На заседании политического комитета 12 сионистского конгресса он предложил направить к Самюэлю делегацию, которая бы поставила его в известность, что сионисты не согласны с его политикой и требуют коренных изменений. Предложение было принято конгрессом, но делегацию не послали – доктор Вейцман не желал обострения отношений и воздержался от выполнения решения полномочного сионистского органа. В сентябре 1922 года Жаботинский посетил Эрец-Исраэль как частное лицо, чтобы навестить больную мать. Он встретился с Гербертом Самюэлем по инициативе последнего. «Во время этой беседы, – вспоминал Жаботинский, – я вежливо и энергично высказал Верховному комиссару свое мнение о том, что нынешняя тактика палестинского правительства парализует у рядовых сионистов способность действовать и поэтому неизбежно ведет к денежному банкротству всей нашей работы в Эрец-Исраэль. Но на его предостережения не обратили внимания.

В те же дни произошло печально известное соглашение между Жаботинским и Славинским. Это событие вызвало волнение и споры в сионистских кругах, которые не затухали в течение многих лет. Еще в молодости Жаботинский интересовался украинским вопросом. Он в совершенстве знал все его проблемы. Один из его друзей, М.А.Славинский, был деятелем Украинского националистического движения и после первой мировой войны занимал пост главы особой дипломатической миссии Украинской народной республики в Чехословакии. Главой правительства Украины был Симон Петлюра, войска которого устраивали еврейские погромы в 1917-1920 гг. Сам Славинский был либералом и симпатизировал евреям, он даже послал поздравление 12 конгрессу. Когда Жаботинский встретился со Славинским, украинская пятнадцатитысячная армия еще стояла на границе России и собиралась возобновить войну против большевиков. Вторжение в Россию было назначено на весну 1922 года. Опасаясь, что после начала военных действий вновь вспыхнут погромы, Жаботинский предложил Славинскому создать еврейские жандармские формирования, которые будут размешены в виде гарнизонов в небольших городах на Украине. Отряды эти не будут вмешиваться в украинско-большевистский конфликт. Предложение было сделано Жаботинским в порядке личной инициативы. Славинский представил предложение своему правительству, и оно было утверждено. После соответствующих переговоров Жаботинский подписал соглашение. Украинское вторжение не состоялось, и соглашение было аннулировано. Но когда сведения о нем просочились в прессу в еврейской общественности разразилась буря. Особенно негодовали социалисты. Партия «Поалей Цион» требовала осудить Жаботинского за союз с погромщиком Петлюрой и предложить ему выйти из руководства сионистского движения. Сионистские лидеры заявили официально, что «переговоры между господином Жаботинским и господином Славинским носили частный характер, а Жаботинский публично изложил свои доводы в пользу соглашения.»

Перед конференцией русско-украинских сионистов в Берлине в 1922 году он рассказал всю историю соглашения, и конференция выразила ему доверие. До конца жизни он утверждал, что шаг его был правильным. Хотя вопрос был исчерпан, социалистические круги вновь и вновь возвращались к нападкам, продолжая сеять раздор в сионистском лагере.

Расхождения между Жаботинским и Вейцманом и его сторонниками в руководстве привели к открытому разрыву на сессии сионистского исполкома в Берлине в январе 1923 года. Формально полемика велась вокруг политического предложения Жаботинского, внесенного в качестве предложения меньшинства. В нем говорилось: «Ввиду того, что распространяются слухи будто определенные документы последних месяцев (имелась в виду «Белая книга» 1922 г.), с содержанием которых согласилось руководство, означают как бы отказ сионистской организации от идей сионизма, исполком заявляет, что, по его мнению, нет оснований истолковывать параграфы этих документов как не соответствующие историческому содержанию Базельской программы, и обязательства руководства перед британским правительством не должны иметь никакого другого толкования». Но почва для спора была гораздо более широкой и серьезной. Доктор Вейцман сетовал на отсутствие согласия в руководстве. Он был против открытой борьбы с британским правительством и не поддерживал идею «свержения» Самюэля. После него выступили другие участники, подчеркивавшие важность существования единого руководства. Они прямо требовали, чтобы Жаботинский вышел из него. Хотя Жаботинский и оказался в меньшинстве, он не собирался подавать в отставку. «Поверьте мне, что очень неприятно работать среди людей, которые тебя не приемлют, – говорил он, – поэтому я с удовольствием вышел бы из руководства. Но что делать с совестью? Она говорит мне: ты избран, чтобы защищать свои взгляды. Я чувствую опасность. Мы приближаемся к политическому и финансовому краху. Как я могу уйти? Я защищаю свои взгляды и это моя обязанность». Однако на другой день после заседания он послал письмо с просьбой об отставке, в котором написал: «Поскольку я не признаю больше этого руководства, считаю себя вышедшим из сионистской организации».

В беседе с корреспондентом журнала «Рассвет», опубликованной через несколькой дней, Жаботинский разъяснил причины своей отставки следующим образом: «Меня все больше одолевают сомнения, есть ли вообще смысл числиться в рядах сионистской организации. Более двадцати лет я был активным сионистом, но кроме обвинений и нападок ничего не видел. Я отказываюсь терпеть это. Если увижу, что в качестве независимого деятеля не найду общей дороги с сионистами, буду готов полностью и навсегда отойти от сионистской деятельности. Но об одном прошу помнить, я никогда не соглашусь осуществить или помочь осуществлению плана, идущего вразрез с моими собственными воззрениями. Ни внутри сионистской организации, ни вне ее не может возникнуть положения, при котором я сделаю нечто, кроме того, что мне подсказывает мой «оракул». Задача публициста или общественного деятеля, как я ее понимаю, не в том, чтобы следовать за общественным мнением или «выражать» его, а в том, чтобы провести его или, если хотите, протащить. Если хватит моих сил, я это буду делать, если нет, честнее будет разойтись».