Вехи жизни. Зеев Жаботинский

ЮНОСТЬ В ОДЕССЕ

Зеев (Владимир) Жаботинский родился 18 октября 1880 года в Одессе, в зажиточной семье. Когда ему было шесть лет, умер его отец – служащий Российского общества мореходства и торговли, занимавшийся закупкой и продажей пшеницы по всему Приднепровью. Одесса была главным зернохранилищем Малороссии (так в то время называлась Украина), и Евгений Григорьевич Жаботинский управлял делами целого «царства», По словам сослуживцев, это был гениальный человек, обладавший феноменальными способностями. Среди свойств, унаследованных Жаботинским от отца, можно назвать отношение к деньгам: он всегда считал их не целью, а средством для достижения. В книге «Повесть о моей жизни» Жаботинский пишет, что как-то отцу сказали, будто его помощники обворовывают его, на что он ответил: «Кто ворует у меня, тот беднее меня». Может быть, он и прав, замечал впоследствии сын, именно эта философия перешла ко мне по наследству.

Мать Жаботинского, Ева Марковна Зак, была младшей из двенадцати детей в семье преуспевающего торговца из Бердичева. От нее Зеев унаследовал стойкость в борьбе с жизненными бурями. Она два года отчаянно сражалась за жизнь своего мужа, больного раком, заложила и продала все имущество, показывала его лучшим врачам в Германии, но все усилия были тщетны. После смерти супруга заботы о пропитании семьи легли на ее плечи. Она открыла небольшую лавочку письменных принадлежностей и на скромные доходы от нее вырастила детей.

Образование Жаботинского началось с детского сада в Берлине, но с тех юных лет остались лишь неприязнь к немецкому языку и смутное воспоминание о «церемонной» встрече с кайзером на улице в Эмсе…

В семь лет мальчика отдали в частную школу, а через несколько лет он был принят в гимназию. Надо сказать, что несмотря на способности и феноменальную память, юный Жаботинский не любил учиться. Его угнетала палочная дисциплина в гимназии, все его существо восставало против режима послушания, царившего в ней. «Не счесть числа скандалов и конфликтов, которые были у меня с чиновниками от российской педагогики», – писал впоследствии он. В конце концов его выгнали с последнего экзамена за то, что он передал соседу перевод латинского текста…

Все, что Жаботинский усвоил в молодости, он усвоил вне школы. Его верными друзьями были книги. Раньше, чем ему исполнилось 14 лет, он знал наизусть Шекспира в русском переводе, Пушкина и Лермонтова (позднее он мог цитировать наизусть лучшие произведения мировой литературы в оригиналах). Читал он, конечно, сочинения Толстого, Чехова и Горького. И все же, будучи воспитанным на русской литературе и русском языке, он чувствовал себя в них чужим. Ему было чуждо болезненное копание в собственной душе. Он был человеком простым, открытым, с ясным мышлением. По душевному складу Жаботинский был южанином, жителем Средиземноморья, с его ясным небом, аквамариновым горизонтом. Ведь его родная Одесса – часть этого многокрасочного мира.

Многие черты одесского быта навсегда оставили следы в душе Жаботинского. Он побывал во многих городах в годы скитаний, но сердце было отдано лишь одному – Одессе. Этот портовый город навсегда очаровал его. В романе «Пятеро» он воздвиг ему вечный памятник, и спел песню, пронизанную неизбывной тоской. И каждый раз в воспоминаниях об Одессе звучали струны его сердца. Его влекли ее беззлобные шалости, ее веселые обычаи, ее жизнелюбие. Он чутко прислушивался к каждому удару пульса Одессы.

В молодые годы его связь с еврейством была довольно слабой. Ему не хватало «внутреннего общения» с ним. Хотя он и читал заупокойную молитву по отцу, а набожная мать тщательно соблюдала кошерностъ и субботу, его не привлекали религиозные обычаи, казавшиеся ему искусственными. Евреев в Одессе было много (треть населения), были среди них и светила еврейского просвещения, но Жаботинский не искал их общества. Он как бы растворился в космополитическом мире многонационального города, где наряду с евреями жили греки, армяне, украинцы, турки и другие жители юга России.

Но он никогда не был чужим в еврейском мире. В возрасте 8 лет он начал изучать иврит у известного писателя И. X. Равницкого. Его привлекали Библия и новая еврейская поэзия, которые стали для него источником гордости за свой народ. В 10 лет он стал сочинять стихи. Позже перевел на русский библейскую «Песнь песней» и стихотворение И. Л. Гордона «В морской пучине». Он послал переводы в журнал «Восход», но их не опубликовали. Он заинтересовался Талмудом (позднее, живя в Иерусалиме, пытался изучить его поглубже), но так и не смог приобщиться к кладезю его мудрости.

Однако понимание особого предназначения своего народа укоренилось в Жаботинском с детства. «Мне было дет семь или даже меньше, – пишет он в книге «Повесть о моей жизни», – когда я спросил у матери, будет ли у нас, евреев, в будущем свое царство. И она ответила: «Конечно, будет, дурачок». – С тех пор и до сего дня я не спрашивал больше, мне этого было достаточно…

В молодости Жаботинский много писал. Это была своего рода разрядка для его творческих сил. Но журналы не спешили предоставить ему свои страницы. Его первая статья появилась в одесском журнале «Южное обозрение» в августе 1897 года. Автору еще не было 17 лет. Статья называлась «Педагогическое замечание» и содержала острейшую критику системы школьных оценок.

Перед ним раскрылись двери в литературу и он уже не видел смысла «мучиться» в гимназии. Аттестат зрелости его тоже не интересовал. Вскоре он принес известному русскому писателю Федорову свой перевод на русский язык поэмы Эдгара По «Ворон». Федоров не только одобрил перевод, он назвал переводчика восходящей звездой на небосклоне русской литературы. По просьбе Жаботинского, писатель порекомендовал газете «Одесский листок» послать его корреспондентом за границу. Газета не имела своих представителей в Берне и Риме. Таким образом весной 1898 года молодой Жаботинский выехал в Берн, полный уверенности, энергии и творческих замыслов.

Жаботинский был рад на время уехать за границу, но он никак не предполагал, что за несколько лет вдали от родины завоюет своим пером такую популярность.