Велетская слава

Вторжение и мятеж

-. Иди же с миром дочь моя и больше не греши!

Круглолицая крестьянка, средних лет, неуверенно приложилась губами к руке священника и, отвесив небольшой поклон, вышла за дверь. Брат Этерльред улыбнулся, провожая саксонку взглядом – медленно, но верно проникает свет Христа в сердца самых отпетых язычников. Даже в этой дикой Нордальбингии, жители которой упорнее всего цепляются за жестокие обычаи предков, дает свои плоды кропотливая, не всегда благодарная, но столь нужная миссионерская работа. Вот уже несколько лет, с тех пор как Саксония склонилась перед Карлом, Этельред трудится в Бардовике, - крупном и зажиточном поселении, расположенном на торговых путях между франками, данами и ободритами, - и без греховной гордыни, но с уверенностью хорошо потрудившегося человека, может сказать, что старания его не пропали напрасно. Конечно, многие из обратившихся к Христу сделали это из страха перед грозным «Капитулярием», но трудами Этельреда и прочих братьев, уже сейчас среди саксов немало тех, кто принял Единого Бога, не по принуждению, но по зову сердца. Недаром скромная церковь, срубленная на месте бывшего капища, пользуется все большим вниманием саксов, обращающихся к священнику за благословением, отпущением грехов или же крещением ребенка.

От этих благостных мыслей Этельреда отвлек шум за дверью. Поначалу священник не придал ему значения – церковь стояла рядом с торжищем и площадью, где саксы часто собирались по тем или иным беспокоящим их вопросам. Однако этот шум явно отличался от того, что звучало там раньше – и вслушивавшийся в нарастающий гвалт священник все с большей тревогой различал в нем отдельные слова.

Громко хлопнула дверь и в церковь влетел Гунобальд – один из воинов франков, пришедших с Этельредом в Нордальбингию. Священник сразу отметил, что франк нацепил кольчугу и подпоясался мечом. Круглое мясистое лицо обычно добродушного вояки, сейчас отражало крайнюю тревогу.

-Беда отче, - с трудом переводя дух, произнес он.

Вышедший на площадь Этельред, был ошеломлен тем, сколько здесь собралось народу – во всем поселении не набралось столько жителей, сколько он увидел сейчас. Похоже, в Бардовик собрались жители не только самого поселения, но и всех окрестных деревень. Не ускользнуло от священника и то, что большинство собравшихся на площади смотрели на него с неприкрытой враждебностью.

Причины этого священник понял очень скоро.

- Пришло время освободиться, от оков, наложенных на нас франками!

Женский голос не был особенно громким – но странным образом он перекрывал все остальные звуки переполненной площади. Протолкавшись через толпу, Этельред увидел источник возмущений – здесь народ оставил свободное пространство внутри которого вещала, вскинув руки, молодая женщина с длинными светлыми волосами. Судя по диковинным одеждам из звериных шкур и свисавшим с них множеству амулетов – это была одна из местных жриц, строго-настрого запрещенных «Саксонским капитулярием» короля Карла. Однако, похоже, это сейчас меньше всего волновало собравшихся на площади людей.

- Не бойтесь скинуть ярмо! – продолжала жрица, - боги саксов, боги от которых вы отступилисьиз страха перед франками, боги, чьи капища разрушили, а священные рощи сожгли чужаки, все еще могут простить вас – если саксы отвернутся от Христа, вернувшись к Одину и Саксноту.

- Не слушайте ведьму! – Этельред вдруг осознал, что это говорит, стараясь перекричать толпу, он сам, выходя на площадь, - ее устами гласит Дьявол, что желает лишь погибели народу саксов. Послушав, ее вы загубите не только свои души, но и тела – за то, что противитесь королю франков. Или вы забыли, как страшен в гневе Карл, как сурово карает он предателей и отступников? Вспомните Верден!

-Верден? - женщина резко повернулась к Этельреду и тот увидел, что один ее глаз прикрывает позолоченная повязка, - я была там, святоша! Хочешь увидеть, что сделали со мной именем твоего бога?

- С тобой плохо обошлись, дочь моя, - произнес Этельред, - но молю – не озлобляйся из-за этого на весь мир. Какой-то мерзавец поступил дурно – но не Христос, учивший лишь любви и смирению, к которому я призываю народ саксов. Не подстрекай их к тому, что принесет только боль и смерть, когда Карл узнает о новом мятеже.

- Ты забыл завет своего бога, священник, - безумный смех напоминал воронье карканье, - но я помню, чьим именем надо мной творили насилие. «Если правый глаз соблазняет тебя, вырви его!» - разве не так учит твой бог? Он одарил меня лишь болью и страданиями, но мои боги взамен наделили меня силой – как обрел ее Водан, когда он лишился глаза. Теперь же их силу узнаешь и ты.

Она сорвала повязку с глаза, уставившись на побледневшего Этельреда жутким зеленым оком с вертикальным зрачком. Потрясенному до глубины души священнику вдруг почудилось, что этот глаз – единственное, что есть настоящего в Инге, что все остальное – не более чем маска, личина, подобная той, что надевают здешние ряженые на свои богохульные празднества. И под обманчивой хрупкостью девичьей плоти скрывается холодная чешуйчатая тварь со смертоносным взглядом. Видениебогомерзкого чудовища длилось всего миг, затем брат Этельред покачнулся и рухнул замертво.

Инга, неторопливо надвинув повязку обратно, повернулась к испуганной толпе.

- Водан и Хель покарали святотатца! – крикнула она, - но его смерть не будет последней. Настало время мести: за мужей, казненных франками, за поруганных жен, за разрушенные святилища и поругание богов. Убивайте всех, кто не пожелает отвергнуть Христа, убивайте франков и всех их приспешников, жгите церкви и славьте Богов – и они придут к вам на помощь, как делали это всегда!

Она еще кричала, а площадь уже бурлила гневом и яростью, в которой взбудораженные сверх всякой меры саксы исступленно бросали себе под ноги кресты и взывали к Водану. Спустя миг вспыхнула церковь и охваченный пламенем крест обрушился на землю, как предзнаменование очередной кровавой бойни на земле многострадальной Саксонии.

Два войска стояли напротив друг друга на берегах реки Вороньей, в месте впадения ее в море. Над одним из них развевалось багряное знамя Сварожича, под которым на белом коне восседал сам князь Драговит. Здесь же во главе верной дружины, восседал на коне и его сын Люб. Слева от войска велетов реял стяг, с которого смотрела одноглазая богиня с искаженным гневом ликом. Моричи и моричане, превыше всех почитающих богиню смерти, охотно приняли ее «женское воинство» - и сейчас впереди них, оседлав черного коня, восседала княгиня Власта. Знамя над ее головой держала великанша Хельга. На правом же фланге, рядом с морем, развевался стяг с белым конем саксов – восставшая Нордальбингия прислала своих сынов на помощь велетских союзникам. Лишь немногие здесь имели доспехи и нормальное оружие, а боевых коней можно было посчитать чуть ли не по пальцам – в основном у знати, осмелившейся примкнуть к мятежникам. Впереди же саксов восседал на белом коне высокий светловолосый мужчина, в кольчуге и с длинным мечом на поясе – Орм, язычник из Мерсии, по слову Люба возглавил своих континентальных родичей.

Позади же саксонского войска, у кромки прибоя, неподвижно сидела на черном коне, закутанная в черный балахон Инга. Рядом с ней находилось и двое всадников-саксов.

На другом берегу реки, растянувшись от поросших редкой растительностью песчаных до самого берега моря, стояло воинство, вышедшее под стягом с падающим на добычу соколом. Знамя это развевалось над головой князя ободритов-ререгов, Вышана, правителя крепости Рерик, славной как своими ремесленниками, так и воинами. Сам князь, - крепкий мужчина, лет сорока, в красном плаще и золотой гривне на шее, - восседал на вороном коне. Сильную руку, покоившуюся на рукояти меча, покрывали причудливые татуировки, изображавшие деревья, цветы и травы. Подобные же узоры покрывали и руки стоявшего рядом Дражко – сына Вышана. Рядом с ререгами, под знамена Сокола вышли и иные народы ободритского союза – князья варнов, вагров, смельдингов, древан. Чуть особняком под отдельным знаменем стояло войско Дирмунта, князя минтгов, над которым развевалось знамя с изображением трех главных богов этого причудливого племени, отличного от остальных народов ободритского союза, как причудливыми обычаями, так и речью, не похожей ни на вендскую, ни на саксонскую, франкскую или датскую.

Отдельно от славянского войска стояли христианские союзники ободритов – герцог Эбурис, наместник Карла в покоренной Саксонии, вывел сюда франков – пешее и конное воинство, вооруженное мечами, копьями и боевыми топорами. Сам герцог восседал на белом коне, под знаменем с ликом Христа. Он не видел Ингу, зато она, неотрывно смотрела на него и ее единственный глаз сверкал кровожадным предвкушением.

Никто из князей – предводителей враждующих союзов – не произносил торжественных речей, не поносил врага и не обращался с воодушевляющим словом к своим людям. Все было ясно и так – река Варнов считалась границей между велетами и ободритами и князь Вышан не случайно давал бой именно здесь. Исход сражения на рубеже, разделяющем оба народа, мог разом решить и исход всей этой войны. Увы, не все на кого рассчитывал Вышан пришли на помощь, – Шетин принял сторону Драговита, а богатый Волын, также как и царь-жрец Арконы, уклонились от того, чтобы принять чью-то сторону. Но за князя ободритов воевали франки – и поэтому князь был уверен в победе.

Знаменосец Вышана поднес к губам тяжелый рог, окованный медью, и низкий боевой глас разнесся над рекой. Одновременно проревел и боевой рог велетов, после чего оба войска двинулись навстречу друг другу. Туча стрел взвилась с обеих сторон, десятками сражая шедших навстречу друг другу воинов. Вслед за стрелами велеты и ободриты принялись метать копья, также собравших кровавую жатву. Однако это не остановило противников – ускоряясь навстречу друг другу, оба войска , наконец, сошлись на середине брода. Яростные крики, проклятия и призывы к богам наполнили воздух, сопровождаясь лязгом стали и хрипом лошадей. В мгновение ока вода окрасилась кровью, стекавшей от запрудивших реку мертвых тел.

Вот, разбрызгивая воду, рубя мечом и топча конем, всех - кто оказался на его пути, на левое крыло войска обрушился Прибыслав, князь вагров, за которым устремилось и его воинство. Глаза князя хищно вспыхнули при виде преградившей ему дорогу Власты.

- Драговит с Любом прячутся за женскую юбку? - расхохотался он, - ты взялась не за свое дело, красавица. Бросай меч – и я не стану убивать ни тебя, ни всех твоих девок – им всем найдется место на ложе князя вагров.

-Когда битва закончится, - в тон ответила Власта, - те из твоих воинов, кто останется в живых смогут примерить сами женское платье – как и подобает тем, кого побили бабы.

Прибыслав зарычал, поднимая коня на дыбы и обрушив на Власту град ударов. Чешская княгиня хладнокровно отбивалась, медленно отступая и выжидая момент, когда можно будет перейти в наступление. В суматохе боя, она не заметила, как ее конь уклонился с брода и его передние ноги угодили в вымытую течением яму. Дико заржав, сломавший ногу конь, повалился на бок, так что Власта едва успела соскочить. В тот же миг князь вагров приложил ее мечом плашмя. Молодая женщина зашаталась, перед глазами ее померкло, так что она едва устояла на ногах. Прибыслав, расхохотавшись, сбил с ее головы шлем, ухватив женщину за волосы, но тут же выпустил их, как-то странно дернувшись. Выпученные глаза, казалось, вот-вот выскочат из глазниц, из распахнутого рта потоком хлынула кровь. Покачнувшись, князь рухнул с коня, и перед Властой появилась Хельга. Ее копье пробило шею Прибыслава, раздробив ему позвоночник и выйдя изо рта.

-Напомни мне принести жертвы твоему Эгиру, - весело крикнула Власта, запрыгивая на оставшегося бесхозным коня Прибыслава, - вперед, во славу Мораны!

Воодушевленные спасением своей княгини, воительницы, вместе с моричанами, обрушились на упавших духом вагров. Вот кашубка Ядвига, увлекшись, оторвалась от сестер, с воинственным криком устремляясь в самую гущу схватки.

- Яньда!!! - совсем рядом с ней послышался воинственный клич и из толпы вынырнул черный конь, на котором восседал всадник, словно вырвавшийся из царства самого Чернобога. Широкие плечи прикрывал плащ из волчьей шкуры, сплошь увешанной жутковатыми украшениями – выломанными человеческими челюстями. Взлетел боевой топор, разом отрубив Ядвиге руку. Следующий взмах топора отсек ей уже голову. Дирмунт, князь минтгов, поймал ее в падении и, ухватив за волосы, презрительно швырнул в реку. В ответ ему был полный ярости и боли крик воительниц, с неистовством устремившихся на минтгов, смельдингов и снова воодушевившихся вагров.

Люб не мог прийти на помощь супруге, даже если бы и захотел – на речной отмели он бился бок о бок с Драговитом, сражаясь с наседавшими ободритами. Рядом с ним ожесточенно бились его воины – не только велеты, но и даны, норвежцы, курши, - все, кого он собрал вокруг себя, ведя разгульную жизнь викинга. Выстроившись клином, его дружина неумолимым стальным тараном пробивалась через вражеское войско – и на острие этого тарана находился сам Люб: конный во главе пешего клина, он свирепо прорубался к князю Вышану. До него оставалось буквально пара шагов: перед глазами княжича уже мельтешило знамя с соколом, когда откуда-то сбоку прилетел мощный удар, сорвавший шлем с головы княжича и почти оглушивший его самого. Обернувшись, Люб увидел рядом с собой Дражко – княжич ободритов, свирепо размахивая булавой, уже готовился следующим ударом размозжить череп Любу. Тот вскинул щит, чувствуя как удар булавы отозвался болью во всей руке и попытался в ответ ткнуть мечом в Дражко. Тот спасся лишь тем, что поднял коня на дыбы и удар меча пришелся в грудь лошади. В тот же миг заржал и рухнул, суча ногами, и конь Люба – брошенное кем-то копье пробило ему насквозь шею. Едва успев соскочить с коня, Люб кинулся к пытавшемуся выпутаться ногу из стремени Дражко, но хлынувшие с обеих сторон людские волны, растащили в разные стороны так и не закончивших драки княжичей. Прежде чем схлестнуться в очередной схватке, Люб краем глаза увидел отца – ожесточенно ругаясь и призывая на помощь Сварожича, Драговит рубился с Вышаном, обмениваясь с ним ударами мелькавших, словно серые змеи клинков. Остальные воины старались держаться от них на расстоянии, не вмешиваясь в поединок князей.

Ожесточенный бой кипел и на кромке прибоя, где франки Эбуриса сцепились с саксами Орма. Мерсиец, ожесточенно рубясь, пытался пробиться к герцогу, но тот окруженныйверными людьми, казалось, даже не замечал вражеского предводителя. Вместо этого он, словно одержимый рубил и колол саксов, бросавшихся на закованного в сталь франка словно собаки на матерого секача. Саксов вышло на берег Варновы куда больше, чем франков, но вооружение их было куда хуже, а доспехов и вовсе не имелось – и Эбурис шел словно ангел смерти, оставляя за собой груды окровавленных тел. Следом за ним, в образовавшийся проем устремлялись и его воины, с не меньшей свирепостью истребляя давних и заклятых врагов. Казалось, еще вот-вот и саксы побегут, когда за их спинами вдруг раздался громкий крик, на мгновение перекрывший весь шум битвы.

- Боги с нами, сыны Ирмина! Сам Водан с нами! Обернитесь – он прислал нам подмогу!

Почти сразу Эбурис увидел кричавшего – женщину на черном коне с развевавшимися на ветру светлыми волосами. Что-то знакомое почудилось ему в этой неистовой фурии, а, приглядевшись, он глухо зарычал, словно упустивший добычу пес – увидел золоченую повязку, прикрывшую глаз женщины. Не укрылось от него и то, что ее крик вселил в саксов и вовсе нелюдскую ярость. О бегстве уже никто не помышлял: даже лишившись оружия, скаля зубы и рыча не хуже волков, они кидались на франков, позволяя их копьям застревать в их плоти, пока подоспевшие сзади воины, кололи и рубили временно обезоруженных врагов.

-Вперед! – рявкнул Эбурис, - убейте саксонскую шлюху!

- Господин герцог, - Эбурис чуть не рубанул сгоряча сунувшегося под руку воина, - господин, оглянитесь.

Эбурис рывком обернулся и в сердцах выругался при виде нового участника схватки. Из-за ближайшего мыса, один за другим выныривали длинные корабли, идущие под квадратными парусами. С носов судов скалились пасти деревянных драконов. Не дожидаясь пока корабли причалят, прямо в воду прыгали новые воины – рослые мужчины, в стальных кольчугах, вооруженные мечами и секирами. А впереди них, ревя, словно разъярённый медведь, мчался рыжебородый великан в рогатом шлеме.

-Даны!

Эбурис слишком поздно увидел нового врага, пропустив тот миг, когда к нему прорубился, сквозь оторопевших франков, англ Орм. Взметнулась булава и оглушенный герцог рухнул с коня в бурлящую кровавой пеной реку. Никому из франков уже было не до своего предводителя – с кровожадным криком норманны врезались во врагов, разом потерявших всякое подобие строя. В образовавшиеся бреши с торжествующим воем ворвались саксы. Исполин, сражавшийся под стягом с уродливой великаншей, рубился как бешеный, каждым ударом огромной секиры разваливая пополам тела врагов, отрубая головы коням и разрубая на куски упавших с воинов. Столь велика была ярость норманнов, что франки, ошеломленные атакой с тыла и низвержением своего предводителя, вскоре побежали. Торжествующие саксы, вместе с данами, мчались за ними по пятам, убивая всех до кого могли дотянуться.

-Стойте, отродья троллей, ведьмино семя, - прорычал великан, щедро раздавая оплеухи союзникам, - эти трусы от нас никуда не денутся. Нам нужна совсем другая голова!

Вышан слишком поздно заметил, как обрушился правый фланг его войска – когда бегущие франки врезались в ободритов, смешав их ряды. Ошеломленный крахом казавшихся непобедимых союзников, князь замешкался – и в тот же миг Драговит с торжествующим воплем вогнал меч по рукоять в грудь противнику. Удар был столь силен, что Вышан с криком ярости вылетел из седла, рухнув под ноги собственного коня.

И в этот миг в войско ободритов с ревом вломились даны и саксы.

Смерть Вышана заставило окончательно пасть духом ободритов – сначала побежали сами бодричи, а потом и все остальные – даже левое крыло, где еще рубились моричи и моричане, во главе с неистовой Властой, перешло в наступление, в то время как митги, смельдинги, вагры и варны, уже разворачивали коней. Вскоре все воинство Вышана обратилось в беспорядочное бегство: нахлестывая коней, они устремились на дюны, стремясь скорей укрыться в простиравшимся за ними лесу.

Уставшие, понесшие большие потери победители, почти не преследовали разбитого противника – именно поэтому Дражко, ставшему новым князем ободритов, удалось увести остатки войска к Рерику. Однако, когда союзное войско подступило к городу Зверину, главная крепость которого располагалась на почти неприступном озерном острове, защитники предпочли не испытывать судьбу и открыли ворота.

За валом Зверинской крепости воины велетов, саксов и данов, на открытом небе отмечали победу. К празднованию допустили вождей варнов и глинян – тех, кто отрекся от нового князя Дражко, присягнув князю Драговиту. Рекой лилось пиво и хмельной мед, целые бычьи и свиные туши жарились на разожженных кострах и проворные рабы разносили куски капающего соком жареного мяса новым хозяевам крепости.

Однако не все присоединились к всеобщему веселью.

-Конунг пока не хочет воевать с Карлом, - Старкад, развалившийся на жалобно поскрипывающим под ним табуретом, прожевал кусок мяса, запив его медом.

Кроме ярла Сеаланда, в большом доме в центре крепости сидели князь Драговит, княжич Люб и его невеста Власта, неприязненно смотревшая на берсерка, чуть не убившего ее в битве при Бравалле. Сам же Старкад, выглядел абсолютно спокойным.

-Я помню, Годфред мечтал сразиться с Карлом и забрать всю Саксонию, - заметил Люб.

- Все меняется, - пожал плечами Старкад, - сейчас Годфред не прежний горячий юнец, а конунг, более взвешенно оценивающий свои силы. Я здесь лишь потому, что правитель данов собирается в поход на Гаутланд и не хочет, чтобы в его отсутствие венды тревожили набегами Хадебю.

- С ободритами еще не кончено, - сказал Драговит, - новый князь в Рерике, наверное, уже собирает новое войско. Да и король Карл не спустит с рук разгром союзников, не говоря уже о собственном воинстве.

Дан снова пожал плечами.

-Вам стоило думать об этом раньше, - сказал он, - когда вы начинали эту войну. На вашем месте, я бы молился всем богам, чтобы у Карла как можно дольше оставались дела на юге. Тогда, может быть, Годфред и успеет прийти на помощь.

Он отхватил острым ножом еще кусок мяса и демонстративно отправил его в рот, равнодушно осматривая помрачневшие лица союзников.

Еще двое людей не торопились присоединиться к общему веселью, предпочитая ему темноту и вонь княжеского свинарника. Свинари были бесцеремонно выставлены отсюда: теперь это место принадлежало Инге, молча стоявшей у загородки, ограждавшей недовольно хрюкающих свиней от самой женщины и того, что копошилось перед ней на полу. Даже собственная мать не узнала бы сейчас в голом окровавленном существе герцога Эбуриса, грозного легата Карла, наместника покоренной Саксонии.

-Ты ведь узнал меня, верно Эбурис? - негромко спросила Инга.

Эбурис не мог бы ответить, даже если бы захотел – вместо слов изо рта выплескивалась кровь, текущая из обрубка языка. Кроме него, герцог лишился одного глаза, одной руки, и одной ноги ниже колена, а также ноздрей, пальцев на второй руке и гениталий. Сейчас перед Ингой, на горящей жаровне, лежали кузнечные клещи, несколько ножей и топор мясника. Сама ведьма вертела в руках остронаточенный серп, сплошь забрызганный кровью.Кроме нее в комнате находилось несколько саксов, добровольно вызвавшихся в помощники своей пророчице в кровавой забаве. Впрочем, больше в их услугах не нуждались и Инга, нетерпеливым жестом велела мужчинам покинуть хлев, оставив ее с пленником наедине.

-Ты зря не дал мне умереть тогда, - сказала она, когда за ними захлопнулась дверь, - это была первая твоя ошибка. Вторая – то, что ты не умер в этой битве.

Она наклонилась, взмахнув серпом и Эбурис скорчился, зажимая рукой огромную рану на животе. Инга отошла к загородке и пинком открыла ее. В хлев, недовольно похрюкивая, ввалилось сразу несколько свиней – огромный хряк, свиноматка и два подсвинка.

- «Эбурис» - это же вепрь? - усмехнулась Инга, - Сюр будет довольна такой жертвой.

Тупое рыло нависло над изуродованным лицом Эбуриса. Шумно задвигался широкий пятачок, чуя запах крови и острые клыки вгрызлись в человеческую плоть. Франк забился, закричав от жуткой боли, пока остальные свиньи, отталкивая друг друга и просовывая рыла в рану, словно в корыто с отбросами, пожирали внутренности бьющегося в агонии герцога. Инга стояла у стены, спокойно наблюдая за этой жестокой расправой и только уголки ее рта слегка подрагивали, обнажая белые зубы в кровожадной улыбке.