Вендетта

ГЛАВА 4 ДЕРЕВНЯ МЕРТВЫХ

Но убежал Скай недалеко. Не мог убежать, даже если бы и хотел. Первое видение из тех, что привели его на остров, воплотилось в реальность — женщина с облысевшей головой, поющая погребальную песнь. Он обязан выяснить, кто она такая.

Люди проходили мимо ниши, в которой укрылся Скай, — дверного проема, давным-давно заложенного кирпичом. Дом покойного Люсьена Беллаги находился за поворотом, однако в узком переулке звуки возобновившихся причитаний отдавались гулким эхом. Когда они наконец стихли, Скай выбрался из убежища и осторожно выглянул из-за угла… Как раз вовремя, чтобы заметить высокую, одетую в черное фигуру, исчезающую за следующим изгибом стены. Выждав несколько секунд, Скай двинулся следом.

Женщина шла очень быстро для своего возраста, низко опустив голову и обхватив себя руками, будто защищаясь от пронизывающего ветра. Холод ощущался только в переулке, за его пределами стоял жаркий сентябрьский день, и, преследуя старуху по улочкам, взбегавшим вверх, а потом спускавшимся с холмов, к которым прилепился город, Скай начал потеть. Женщина вела его все выше и выше, пока дома не стали встречаться реже, а пространство между ними не заполнили каштаны и земляничные деревья. Он очень надеялся остаться незамеченным, и это было нетрудно в суете центральных улиц, теперь же прохожие встречались реже и реже. Наконец на дороге не осталось никого, кроме Ская и черной фигуры, неутомимо двигавшейся вперед. Старуха ни разу не оглянулась, и юноша мог только надеяться, что она и дальше не узнает о его присутствии, пока он не будет готов… К чему — этого Скай пока не представлял.

Женщина исчезла за гребнем холма. Добравшись туда, Скай увидел, что дальше простирается плоская равнина, а дорога, по которой он шел, сужается до тропинки, покрытой слоем засохшей грязи. Другая тропинка уходила влево и вскоре заканчивалась перед воротами в высокой побеленной стене.

— Она, должно быть, прошла туда, — пробормотал Скай, направляясь по ней. — Если, конечно, не растворилась в воздухе. Чему, черт бы ее побрал, я совсем не удивлюсь.

Он помедлил перед тем, как пройти в ворота. Впереди раскинулось кладбище. За последнее время Скаю пришлось пережить на погостах несколько непростых минут. В Ломе, в Норвегии, он пришел на могилу деда — и обнаружил, что она пуста. А две недели назад в Шропшире — черт возьми, две недели назад, неужели всего две недели прошло? — на кладбище в Итоне-под-Хейвудом помог драугу[10] своего предка обрести долгожданный покой.

Кладбище в Сартене было совершенно не похоже на те два. На норвежском небольшие надгробные плиты образуют аккуратные концентрические окружности, а в середине стоит деревянная церковь. На английском полуразрушенные надгробия самых разных размеров теряются в густой траве, а в центре высится квадратная норманнская башня старой каменной часовни. Здесь же ничего подобного не было. Кладбище скорее напоминало деревню мертвецов. Небольшие участки земли оставались между склепами, крупными и маленькими, которые выстроились вдоль тропинок, выложенных потрескавшейся белой плиткой; сквозь щели в ней пробивались буйные сорняки. Шагая по центральной аллее, Скай обратил внимание, что очень немногие надгробия имеют современный вид, черные буквы на мраморных постаментах и маленькие букетики в урнах перед фотографиями, подобными той, что сжимал в мертвых руках Люсьен Беллаги прошлой ночью. Большинство захоронений были очень старыми, неухоженными. Известка кусками отслаивалась с гранитных плит, поросших мхом; проржавевшие железные ворота закрыты. Неумолимые время и непогода уничтожили почти все надписи.

Скай подошел к перекрестку и заколебался. Огромное кладбище уходило далеко вперед, взбираясь на склоны холма. Центральная аллея разрасталась множеством дорожек, и каждая могла увести Ская еще дальше от преследуемой женщины. Возвращаться к воротам и ждать там также не имело смысла, потому что, вполне вероятно, имелись и другие выходы. Так он стоял в нерешительности, покачиваясь на носках, когда вдруг услышал пронзительный визг давно не знавших масла петель. Звук донесся откуда-то слева, и Скай незамедлительно направился по тропинке в ту сторону.

Вскоре он увидел открытую дверь и услышал внутри гробницы чуть слышное шарканье. Сам склеп был средних размеров, и, судя по всему, за последние лет десять его хоть раз да побелили заново. Кроме того, кто-то недавно обновил надпись над входом. Золотые буквы складывались в фамилию.

Маркагги.

Черная с желтыми пятнами ящерица появилась на треугольном фронтоне, скользнула вниз, задержалась на мгновение на золотой надписи — длинный язычок подрагивал в пасти — и скрылась в темноте. Скай рукавом вытер лоб и почувствовал, как тут же вновь выступил пот. И причиной тому был не только длительный подъем на холм. Наконец решившись, Скай сделал глубокий вдох и вступил в гробницу своих предков.

Вместе с ним внутрь проник клин дневного света, в нем кружились пылинки. Скай разглядел пятку ботинка. Дав глазам привыкнуть к полумраку, он постепенно увидел остальное. Женщина стояла на коленях перед чем-то, что показалось Скаю рядом стеллажей. Такие же были и у противоположной стены, всего восемь полок, на каждой — по три ящика. Нет, не ящики. Гробы. Двадцать четыре покойника из семейства Маркагги лежали и смотрели друг на друга пустыми глазницами сквозь танцующие в лучах света пылинки.

— Уходи. Уходи сейчас же из этого места. Уезжай с этого острова. Здесь тебе делать нечего.

Она даже не обернулась. Речь напоминала шипение, не имеющее ничего общего с тем сильным голосом, что выводил слова погребальной песни по Беллаги. Но говорила старуха по-английски.

— Вы… Вы знаете меня?

— Я знаю, кем ты мог бы быть. Когда я увидела тебя, то сперва подумала, что ты каким-то образом вернулся, чтобы сопроводить Люсьена Беллаги до места его упокоения. Но в могиле все тихо. — Она слегка кивнула головой, укрытой шарфом. — Поэтому я поняла, что ты — не он.

Скай до сего момента стоял у входа. Теперь же сделал шажок вперед.

— И за кого вы меня приняли?

Женщина ничего не ответила. Из-под черного одеяния появилась рука, и палец указал на один из гробов. К передней стенке была прикреплена фотография в рамке. Он уже видел этот снимок — в ту ночь, когда дома, в Англии, отец в своем кабинете передал ему зажигалку. Мужчина сидит у стола, на коленях у него ружье, во рту трубка, на лице полуулыбка.

— Мой дед…

Женщина снова промолчала и даже не шевельнулась. Скай присмотрелся к снимку внимательнее. Внизу, у самой потускневшей рамки, чернилами были выведены даты. Умер дед, судя по ним, через год после рождения Ская.

— Как он умер? — прошептал тот.

— Зачем тебе знать?

Старуха поднялась с колен, повернулась и подошла поближе. Лицо ее теперь было освещено, на нем застыла маска ярости. Шарф сполз и упал на плечи, так что лысина сияла в солнечных лучах.

— Что ты здесь ищешь? Хочешь выяснить, кто ты такой? Услышать милую семейную сказку? Сейчас ведь всех интересует подобное! — Тон был грубым и саркастическим. — Что ж, скажу тебе: здесь ты не встретишь ничего подобного. Эта история неприятная и жестокая, и ничего хорошего из того, что ты узнаешь ее, не выйдет. Ничего! А если узнаешь, может статься, тебе придется отдать все!

Она толкнула Ская в плечо.

— Поэтому снова прошу тебя: убирайся отсюда!

Он попятился, удивленный силой, скрытой в немощном с виду теле, и напуганный ее яростью. Велико было искушение развернуться и убежать.

Скай отступил еще на шаг, но потом вспомнил. Перед глазами, словно вспышка, промелькнуло лицо Кристин. Единственная надежда на ее спасение таилась в видениях. И женщина из них сейчас стояла перед ним и гнала его прочь.

— Я не уйду, — тихо произнес Скай, — пока вы не объясните, почему я должен это сделать.

Она ответила все так же грубо:

— Но если я скажу, ты уже не сможешь уйти. Потому что в твоих жилах, мальчик, течет его кровь. И кровь заставит тебя… Отомстить!

— Я англичанин, — ответил Скай, пытаясь обратить дело в шутку. — Мы не склонны мстить.

— Ты и корсиканец, — прошипела старуха. — А месть у нас в крови.

Трудно было определить ее возраст. Из-за лысины она казалась одновременно и старой, и удивительно молодой. Лицо испещрили морщины, но не очень сильно. Глаза были не темные, как у большинства жителей острова, а голубые и вполне могли бы принадлежать жительнице Норвегии.

— Как он умер?

— Его убили.

— И фамилия убийцы… Фарсезе?

Лицо ее вспыхнуло, но тут же снова побледнело. Старуха медленно, неверной походкой направилась к Скаю. Она отдернула руку, когда тот хотел ее поддержать.

— Откуда ты знаешь это имя? — прошипела женщина.

— Я встретил их этой ночью, девушку и ее бабушку. Они… — Скай сглотнул. — Мы видели кое-что… Все вместе. Возле дома, в котором я нашел вас сегодня. Они называли это… Скуадра… Что-то там…

Она отшатнулась, отступив обратно в темноту склепа, подальше от солнечных лучей…

— Ты видел Скуадру д’Ароцца?

Скай кивнул.

— Что ж, в тебе действительно течет кровь Маркагги. И если Эмилия Фарсезе посмотрела на тебя своими невидящими глазами… Если ты позволил ей ощупать лицо… — Старуха содрогнулась. — В третий раз говорю тебе: уезжай. Уезжай сегодня же! Немедленно!

Он покачал головой.

— Я не могу.

Надолго воцарилась тишина. Затем Скай увидел, как глаза старой женщины засияли, а на бескровных губах заиграла улыбка.

— Хорошо, — сказала она, выпрямив спину. — Пусть Господь смилостивится над нами… Но не над ними!

Она осенила себя крестом.

— Ибо то, что, как все считали, закончилось, началось снова.

Странная перемена произошла в женщине. Если прежде она воспринимала Ская как что-то жуткое, то теперь расплылась в улыбке так, будто он был воплощением ее самого сокровенного желания.

Скай опять сглотнул.

— Что? Что снова началось?

Вместо ответа старуха взяла его за руку и подтолкнула к выходу.

— Я расскажу тебе все. Но не здесь. Не при них. — Она кивком указала на гробы, стоящие на стеллажах. — Они захотят подобраться ближе и послушать. Они собьют тебя с толку собственными историями. Ведь из двадцати четырех лежащих здесь Маркагги только трое умерли своей смертью, а не от пули, клинка или веревки. И они будут кричать тебе в самое ухо слово, с которым на устах умирали, — «вендетта».

Говоря, она тихонько выталкивала Ская на улицу, и теперь они оказались возле гробницы, на солнечном свете. Старуха повернула в замке ключ и запрятала его где-то в складках одежды.

Не успел Скай задать хотя бы один из миллиона мучивших его вопросов, как старуха подхватила его под руку и быстро повела по тропинке, задав свой собственный:

— Как ты нашел меня?

— Я вернулся в тот дом из-за того, что видел там ночью. Потом услышал, как вы поете. Я… Я слышал раньше ваше пение.

Она, казалось, не слишком удивилась.

— Как так?

Вместо ответа Скай вытащил из кармана зажигалку. Старуха остановилась, взяла ее у него, подняла руку и, крутнув колесико, на секунду уставилась на пламя. Потом вернула зажигалку Скаю и продолжила путь.

— Я знала, что не стоит мне с ней расставаться. Но твоему отцу она, казалось, была очень нужна. Он хотел узнать что-нибудь о своем отце, твоем деде, а я понимала, что у него не было… Видений. Он не замечал здесь Скуадру, кровь не бурлила у него в жилах. И он слишком мягкий, чего нельзя сказать о тебе. — Она посмотрела на Ская, желая узнать, не обиделся ли тот. — Он не был избранным.

Скай же вовсе не чувствовал себя обиженным. Если он и был когда-то раним, то все переменилось после того, как он побывал в шкуре своего предка-викинга. Но юноша остался любопытен.

— Избранным для чего?

Они проходили по аллее мимо людей, пришедших навестить могилы своих близких. Старуха глянула на Ская, плотнее завернулась в шаль и пробормотала:

— Не здесь.

Скай понял, что надо сменить тему.

— У вас есть ключ от гробницы Маркагги. Стало быть, вы имеете к ним какое-то отношение?

— Я сестра твоего деда, Луки Маркагги. — Она остановилась и официальным жестом протянула кисть. — Паскалин Друэ. Твоя двоюродная бабушка.

Скай пожал ей руку.

— Я Скай Марч.

— Знаю. — Паскалин окинула его взглядом и пошла дальше. — А теперь расскажи-ка, каким образом зажигалка Луки привела тебя сюда.

Они вышли в кладбищенские ворота, и бабушка повела Ская через гребень холма в направлении города. Пока они шли, он поведал, что увидел, в первый раз взяв в руки зажигалку. Она внимательно слушала его, ни разу не прервав. По окончании рассказа воцарилась длительная тишина, которую нарушил Скай.

— О чем была песня, что вы пели в том доме?

Они спускались по дороге к городу.

— Я voceratrice.[11] Нас осталось немного. Мало кто теперь призывает нас, ибо большинство позабыли обычаи предков. Но некоторые еще помнят, и они все еще приглашают меня спеть voceru, погребальную песнь по мертвым.

Скай поежился, вспомнив печальные завывания.

— Это плач о мести?

— Нет. Ну, обычно нет. Когда человек умирает в собственной постели, как умер Люсьен, тогда нет. Месть — это совершенно другое, ныне почти полностью забытое.

Ее тон заставил Ская задуматься. Он хотел попросить разъяснений, но вместо этого произнес:

— Где вы так хорошо научились говорить по-английски?

В первый раз за все время Паскалин широко улыбнулась. Лицо сразу же приобрело другое выражение.

— По-прежнему хорошо? Я-то думала, что все уже позабыла. Мы с месье Друэ, моим покойным супругом, преподавали английский язык. В Париже и других местах.

Они уже вошли в город. Паскалин свернула направо, затем налево и остановилась перед входом в довольно новый многоквартирный дом. Она открыла дверь в небольшую уютную квартиру, на стенах которой висели современные картины, в углу гостиной стояла новенькая стереосистема, и, должно быть прочитав на лице Ская изумление, спросила:

— Что уставился? Или ты думал, что я живу в пещере с летучими мышами?

Старуха свистнула, и на ее зов из кухни прибежала собачка, породу которой Скай не смог определить. Она радостно ткнулась носом в колени Паскалин, в то время как хозяйка чесала ее за ушами. Двигалось животное довольно неуклюже, на морде было много седых волос, а шерсть на спине походила на проволоку. Нагнувшись, Скай протянул руку. Собака подошла, обнюхала ее и принялась тыкаться лбом.

— Ты ему нравишься. Это хорошо, потому что Амлет очень точно судит о людях.

Скай почесал пса, и тот, довольный, свернулся клубочком.

— Амлет?

— Как принц датский. В пьесе.

Тем временем животное перевернулось на спину, и Скай принялся чесать выставленное пузо.

— Почему Гамлет?

Паскалин одарила внука странным взглядом.

— Потому что мой Амлет тоже преследует призраков.

С этими словами она скрылась в другой комнате и вскоре появилась в яркой блузке и юбке; расписанный узорами шарф теперь был обмотан вокруг головы. Затем прошла в маленькую кухоньку и вернулась несколько минут спустя, неся поднос с кофейником и печеньем.

— Амлет! Au lit![12]

Неохотно пес оставил Ская и прокрался к лежанке возле камина.

— Садись сюда, — указала Паскалин внуку на софу.

Она налила в чашку кофе, предложила печенье. Скай взял одно, а в это время бабушка встала, подошла к окну и закрыла все ставни, так что комната почти полностью погрузилась во мрак. Затем закрыла окна, и доносившийся с улицы шум превратился в отдаленное гудение. Женщина взяла с каминной полки коробок и попыталась зажечь спичку. Одну, другую, третью. Они вспыхивали, но не загорались.

— Можно я? — Скай достал зажигалку.

Паскалин некоторое время смотрела на нее, затем кивнула.

Скай пересек комнату, зажег две свечи и, повинуясь жесту бабушки, ароматическую палочку позади них. Теперь он увидел то, что не заметил раньше, — ту же самую фотографию, что была в гробнице и которую ему впервые показал в своем кабинете отец.

Когда Скай закончил, Паскалин подошла к нему и взяла зажигалку. Он сел, а бабушка осталась стоять перед горящими свечами.

— А теперь, — сказал она, крутя в руках зажигалку, — я расскажу, как Эмилия Фарсезе убила твоего дедушку.

Она улыбнулась своей ужасной улыбкой.

— И почему мы ждали тебя.