Вендетта. Том 2

Глава 10

Луиза Ульрика вышла из кареты, чтобы пройтись и размять ноги, затёкшие от длительного сидения. Чем дальше они уезжали от Стокгольма, тем уверенней она себя чувствовала. Пошёл пушистый снег, и она подняла лицо к небу, которое вовсе не было слишком серым, откуда тогда снег? Хотя в начале зимы снег идёт всегда, уж ей ли не знать об этом.

Уже совсем скоро они приедут в Петербург. Насколько она знала, сначала им дадут немного отдохнуть, потом подпишут все положенные договора, а уж потом начнется веселье: несколько балов, включая маскарад, охота… Это только то, что она знала. У неё внезапно вспотели руки, несмотря на то, что на улице было холодно.

– Ваше величество, – к ней подошёл маркиз Дернский и поклонился. – Вы сегодня просто волшебно выглядите, прямо фея из древних сказок, что почтила простых смертных своим присутствием.

– Вы просто блестящий льстец, Дерн, – она милостиво улыбнулась, но руки для поцелуя не подала. Англичанин мгновенно нахмурился, оценив этот выпад.

– Ну что вы, я искренен, как слеза младенца. – Он сухо улыбнулся. – Как вы думаете, насколько Пётр несамостоятельная фигура?

– Простите, что? – если бы она в это время пила или ела, то, конечно же, подавилась бы.

– О, вы так умело изображаете изумление, – маркиз уже не стеснялся, показывая, насколько не считает Луизу Ульрику значимой фигурой. – Всем давно известно, что император Российской империи – марионетка в руках весьма умелых авантюристов. И мне важно понять, что будет, если трон займёт его малолетний сын, или очаровательное дитя – крошка Елизавета.

– Вы сейчас говорите неприемлемые вещи, маркиз, – Луиза сделал шаг в сторону. – Абсолютно неприемлемые.

– Прошу простить меня, ваше величество, если я как-то оскорбил вас. Я всего лишь рассуждаю вслух о странных превратностях судьбы. Ведь, согласитесь, случиться может всё, что угодно. Мы все под богом ходим, и лишь Он знает, сколько нам осталось. – Улыбнулся маркиз.

– Вы правы, Дерн, только Господь знает, сколько кому осталось, и не нам судить, что может быть, а чего быть не может, в случае чьей-то скоропостижной гибели. Ведь случится может всё, что угодно, даже с вами, маркиз, – её голубые глаза сверкнули, и она отошла от него, направляясь к карете.

В карете сидела Хельга, которая тут же принялась устраивать свою королеву поудобнее.

– Что хотел от вас этот англичанин, ваше величество? – спросила служанка, выглядывая в окно.

– Угрожал, пытался понять, как я отношусь к Петру. Похоже, что Георг сумел подобраться близко к его величеству, моему супругу, и теперь он пляшет под их дудку. Но об этом я буду думать по возвращению. Сейчас главное, это заключить все положенные договора, и, может быть, мне удастся сделать ещё кое-что, не зря же я этого болвана своего муженька последнюю неделю в свою постель приглашала. – Прошептала Луиза.

– Что-то мне тревожно, ваше величество, – внезапно сказала Хельга. – Маркиз Дернский вроде бы вас сопровождает, а сам не вылезает из кареты его величества Фредерика.

– Мне тоже кажется, что он что-то замышляет. – Луиза невольно нахмурилась, но тут же приказала себе прекратить это делать, проведя пальцем по переносице. Ещё не хватало, чтобы морщинки появились. – Я попытаюсь сразу же добиться аудиенции его величества Петра, чтобы предупредить его. Чтобы он был настороже, и его Тайная канцелярия тоже.

Карета тронулась, и Луиза Ульрика откинулась на сиденье. Интересно, насколько он изменился за то время, пока она его не видела? Почему-то ей казалось, что не слишком сильно, но, скорее всего, это не так. Прошло ведь достаточно лет, чтобы он стал настоящим мужчиной, переступив порог отрочества. Ничего, скоро она удовлетворит своё любопытство, главное, чтобы всё прошло хорошо.

– Ну что, Христофор Антонович, похоже, что эта гавань нам подойдёт лучше всех остальных, – на палубу вышел Воронцов, остановился возле Миниха и принялся осматривать песчаный пляж. Небо было ясным, океан спокойным, и представшая перед ними бухта, закрытая почти со всех сторон от возможного шторма, показалась вполне перспективной.

– Да, Роман Илларионович. Вид просто чудесный. – Миних убрал от глаза трубу и повернулся к Воронцову. – Я уже просто не верю, что мы всё-таки сможем почувствовать ногами твердую землю.

– А там что такое? – Воронцов указал трубой на берег. – Никак форт стоит.

– Так испанцы поставили, знамо дело, – Миних посмотрел в трубу на виднеющиеся стены форта. – Неплохо укреплен. Прекрасная основа для будущего поселения. Теперь надо только донести до них простую истину – эти земли больше не принадлежат Испанской короне.

– У них нет пушек, – ответил Воронцов. – И флага я не вижу. Словно кто-то попытался заселиться здесь, не получив на то высочайшего позволения.

– Или же даже не испрашивая его. – Миних задумался. – В любом случае, это земли Российской империи, и только его величество Пётр Фёдорович может решать, кто здесь может селиться. А пушек-то и вправду нет, – Миних опустил трубу. – Вот что, дай знак Кондратьеву, чтобы тот шмальнул разок в сторону форта. Если не дурни там обосновались, то выйдут, чтобы посмотреть, кто здесь шумит.

– Как думаешь, правильно ли было треть поселенцев оставлять на тех островах, мимо которых мы шли по океану? – спросил Воронцов, переводя взгляд на корабли, вошедшие в бухту.

– Так приказ прямой был от государя, ежели наткнемся, то должны занять, начать осваивать, знакомиться с местными, прививку от оспы предложить, не озорничать сверх меры, и, самое главное, порты начать строить, дабы от англичан защитить эти приобретения. Гавани там хорошие, земли вполне плодородные, кофий растёт на ура, фруктовые сады можно разбивать, чтобы империю нашу суровую баловать. Да и народ довольно дружелюбный. Жить можно, и даже нужно, – Миних снова посмотрел в сторону форта. – Откуда только государь узнал, что они там находятся?

– Так старинные карты смотрел, знамо откуда, – махнул рукой Воронцов. – Велел Гавайи назвать, вроде это старое название островов. Кондратьев всё руками махал, что так от курса отклонились, но, долготу надо знать, чтобы прямо как по линии идти. Вот чем Эйлеру надо заниматься, а не в игрушки какие-то играть.

– Эти игрушки, как ты их называешь, помогли ружья новые сделать с патроном, – Миних любовно погладил цевье. Он практически сразу залез в ящики, чтобы посмотреть, из-за чего их так с выездом задержали, и с тех пор не расставался с одним из ружей. Чуть ли не спал с ним. – А вот насчет долготы, я тут узнал, почти перед самым отъездом, что Прокофий Демидов, перед тем, как в Италию рвануть, в Англии какого-то часовщика заманил в Петербург по велению Петра Фёдоровича. Денег ему отсыпал и встречу с императором пообещал. Вроде бы всем семейством должны его уже перевезти. Какой-то Джон Гаррисон. Демидов прослышал, что английский парламент премию пообещал за часы, которые могут долготу считать, и что этот Гаррисон ради таких барышей уже почти их сделал, оставалось только с городом определиться, чтобы за нуль принять. Откуда отсчёт пойдёт. Демидов не будь дураком, отписал государю, и тот велел этого Гаррисона перекупить. Говорят, что именно после этого откуп он дал Демидову, позволил в любимую Италию мчаться на всех парусах. Вот Прокофий и расстарался. В два раза больше, чем парламент дал и не в перспективе, а прямо сейчас. Да ещё обещание государя передал, что дворянством удостоится, когда все испытания успешно пройдут. Так что Гаррисон не долго думал, семью собрал, вещички упаковал и рванул впереди Демидова на свою новую родину.

– Я слышал. Там, правда, условие было, детей сразу же по приезду в специальные школы отдать, которых государь уже где только не понастроил. Шутка ли седьмая часть бюджета на эти школы и разные университеты уходит. А ещё же помощь идёт знатная от тех же Демидовых, да Тайная канцелярия вкладывается. – Воронцов покачал головой. Они с Минихом почти не разговаривали на протяжении всего путешествия, на разных кораблях находились. А теперь вот добрались друг до друга и всё никак наговориться не могли.

– Указ видел, по школам на новых территориях? – спросил Миних. В этом указе четко было прописано: прежде всего строить церковь, а при ней школу и госпиталь. И местных не шпынять, а всячески туда заманивать.

– Я тебе больше скажу. По Голландии много церквей и русских школ приказано открыть. Также, как и в Гольштинии. Государь решил в мудрости своей не взрослых через колено ломать, а детишек потихоньку готовить к тому, что они часть Российской империи. ребятишки же они такие, больше учителей да наставников будут слушать, нежели родителей. – Воронцов перевел трубу на флагман, где Кондратьев принял приказ Миниха, который автоматически стал главным, как только корабли бросили якоря. На флагмане готовили пушки, чтобы выстрелить для острастки в сторону форта.

– Так государь сам не так давно из отрочества вышел, ещё прекрасно помнит, души юношеской порывы. Вот и использует память стране во благо. Как он в сердцах кричал, аккурат перед нашим отбытием, что все, кому меньше двадцати лет внушаемые идиоты, и он тоже в их числе. Мол, мозгов ни у кого нет, только ветер в башке и похоть. – Ответил Миних.

– Это он по какому поводу разорялся?

– Да письмо очередное от королевы Шведской получил. Что-то там англичане мутить начали, или датский король что-то опять учудил. Я и не знаю толком, он же скрытный как незнамо кто. Никогда всей правды от Петра Фёдоровича никто не добьется, даже Криббе с Румянцевым, дружки закадычные, не все планы государя знают.

– Ежели бы не расстояние между ними, я бы точно решил, что у государя интрижка с Луизой Ульрикой, – Воронцов покачал головой.

– Не только у тебя такие мысли бродят в голове. Но государь искренне привязан к супруге и детям. Видно же, что любовь у них с Марией Алексеевной.

– Так любовь это одно, а похоть – совсем другое. Может и намечалось что, да только быстренько он эту Луизу от себя спровадил, от греха подальше, дабы не поддаться искушению. – Его речь прервал залп с флагмана. Ядра зашлепали по воде, а парочка и на берег залетела.

И Миних, и Воронцов тут же приникли к трубам. Форт некоторое время молчал, словно там и не было никого живого, а потом над ним взвился белый флаг и тяжелые ворота открылись, выпуская небольшую группу парламентеров.

– Ну вот, я же говорил, что пушек у них нет, – довольно сказал Миних. – Пошли готовиться к встрече, Роман Илларионович. А потом и высадку можно начинать. Не моряк, ну совсем не моряк, сыт уже морем-океаном по горло.

Воронцов кивнул и приказал встречать лодку на которой к ним вот-вот должны буду подплыть парламентёры. Осмотрев себя, он нашёл свой вид вполне достойным. Парика только не было. Во время одного из штормов последний парик сорвало с его головы и унесло в море. Тогда Роман Илларионович решил перенять привычку Криббе и начал завязывать быстро отрастающие волосы в хвост. К тому же он сильно похудел во время путешествия, а лицо его загорело. Волосы же наоборот выгорели и стали почти русыми. Воронцову нравилось то, что он видит в зеркале. Этакий бравый мореплаватель, гроза морей.

Тихонько рассмеявшись, он направился вслед за Минихом встречать гостей на ходу размышляя о том, как успешно прошло плаванье. Они потеряли только сорок три человека. И это была просто громадная удача. При этом семерых смыло за борт во время штормов. А остальные были из колонистов, которые проигнорировали строжайшие приказы государя есть то, что дают доктора, отправившиеся с ними и готовят коки.

Матросы то вышколенные в этом плане были, потому что ни за что так сурово не наказывали, как за нарушение приказов государя, которых не так уж и много было. Ну не устраивать же бунт посреди океана, в котором русские совсем недавно стали ходить, только из-за нежелания раз в день съесть лимон или сладенький сироп выпить. Лимонами они в голландских факториях, которые принадлежали Петру Фёдоровичу лично, как и вся Голландская Ост-Индийская компания, запаслись. До этого приходилось без них обходиться. Ну не растут лимоны в России, хоть ты тресни. Холодно для них слишком. Зато, соблюдая нехитрые правила, которые во флоте уже несколько лет внедряются повсеместно, и почти без потерь доплыли, и зубы сохранили в целости.

Форт действительно принадлежал испанцам. Сеньор Фернандес, глава этого небольшого поселения был потомственным идальго, и попросту сбежал из родной страны, когда Бурбоны начали понемногу ущемлять в правах старую аристократию. Лишить его дворянства они не могли, зато могли по новым законам лишить земли и накопленных капиталов, что практически и сделали. Поняв, что скоро начнёт побираться, гордый сеньор на остатки фамильных богатств купил корабль, оснастил его как следует, собрал всё ещё остававшихся ему верными людей и поплыл в Новый свет, чтобы попытаться устроить жизнь здесь.

– А где ваш корабль? – спросил Миних. Говорили они на французском, который знали обе переговаривающиеся стороны.

– Мы высадились на берег немного южнее, – ответил Фернандес. – Там не было такой удобной бухты, но люди были измучены, цинга и другие болезни унесли многих из нас. Ночью пришла большая волна и корабль был разрушен. Мы собрали всё, что смогли и пошли на север. Вскоре вышли к этой бухте и решили основать форт именно здесь. – Он помолчал, а потом осторожно добавил. – Значит его величество продал эти земли русскому императору?

– Да, вот все положенные бумаги, – кивнул Миних.

– Это позор, – идальго закрыл глаза рукой. – Не думал, что доживу до такого позора, когда Испания начнёт торговать территориями. – Он снова замолчал, а потом с отчаяньем в голосе спросил. – И что нам делать? Вы нас прогоните?

– Эм, – Миних дотронулся пальцем до нижней губы. – Как говорит мой государь: «Купить и договориться, гораздо дешевле, чем воевать. Не всегда возможно, но, если возможно, то надо так и поступать». Если вы присягнёте его величеству и Российской империи, то, думаю, проблема с вашим поселением будет решена. Единственное, мы в любом случае будем использовать ваш форт в качестве отправной точки для строительства поселения. Так что, вам в этом случае придётся смириться.

– Я уж давно потерял свою родину, как и все мои люди. Но, проблема в вере, вы же понимаете?

– Понимаю, – кивнул Миних. – Пётр Фёдорович довольно лояльно относится к этому вопросу. Он сам принял православие будучи уже юношей, принял его искренне, придя к этому выбору самостоятельно. Да, его готовили, но решение он принял сам. До этого его церковь была лютеранской, также, как и моя по сей день, – Миних снова улыбнулся. – Это не проблема, пока вы не навязываете правильность своего вероисповедания другим людям. А ведь среди нас есть и мусульмане. Так что, если вы готовы мириться и не создавать проблем, то лично я буду только рад такому прибавлению к нашей миссии.

– Мне нужно подумать. Обговорить всё с остальными, – наконец, сказал Фернандес.

– Я могу дать вам время до рассвета. Потому что на рассвете мы начнём выгружаться, и только от вас зависит, будете ли вы нас встречать и помогать с расселением, или мы возьмём форт силой и всё равно начнём расселение. – Чётко обозначил свою позицию Миних.

– На рассвете вы получите ответ.

Когда Фернандес со своим сопровождением сошёл на берег, Воронцов повернулся к Миниху.

– Как думаешь, Христофор Антонович, согласятся?

– А хрен их знает. Это же испанцы. Но, можно с уверенностью говорить, что если примут присягу, то предадут только в исключительном случае. Так что, будем ждать, что в них возобладает: их знаменитый гонор, или всё же победит здравый смысл. А пока передай-ка на корабли, чтобы готовились к высадке. Порта здесь нет, так что придётся все на баркасах перевозить. И так с рассвета до ночи, дай бог, управимся.

– Кондратьев сразу же уйдёт?

– Денька два отдохнут и к Мордвинову отправится. Государь отмашку дал англичан в хвост и в гриву гонять, подальше от Индии держать. А у Кондратьева с англичанами свои счёты. Наши же корабли патрулировать побережье будут, и по очереди бухту охранять.

– Ну, дай-то бог, дадут нам обустроиться и закрепиться, – Воронцов перекрестился и пошёл готовиться к высадке, надо было вещи, что в каюте были расставлены, в сундук убрать. Самому придется этим заниматься с помощью денщика. Ну а что поделать, нелегка доля переселенца.

Утром, едва рассвело, прибыл Фернандес вместе с членами так называемого Совета. Они решили принять предложение Миниха и попробовать сосуществовать с русскими, а не подвергаться уничтожению. Миних только вздохнул с облегчением, принял все положенные клятвы и присяги и дал отмашку на разгрузку. Их первый день в Новом свете начался.

Я с замиранием сердца смотрел, как первый образец паровоза встаёт на примитивные рельсы, чтобы начать свой путь от городка Ораниенбаум до моего поместья. Да, путь не большой, но этот только прототип. И, если всё пройдёт хорошо, и паровоз, за который зацепили один вагон, точнее телегу даже без бортов, но на специальных колесах, вернётся в точку начала испытаний, то можно задумываться о железных дорогах по России. Вот что я буду делать очень быстро, даже, если придётся денег занимать. Потому что для меня сейчас было самым важным, это быстрая доставка войск на места, и быстрая доставка сообщений.

Паровоз выдал сноп дыма из трубы и медленно пошёл по рельсам, постепенно набирая ход. Машинистом выступал сам Эйлер, который просто раздувался от гордости. Ещё бы, если всё будет хорошо, то эту штуку назовут паровоз Эйлера и железная дорога Эйлера, а десять тысяч рублей премии будут приятно греть душу. Ведь для ученого очень важно, чтобы его труд остался в веках. Да его именем могут назвать сотни формул, вот только девяносто процентов населения знать об этом не будут никогда. А вот, если его машины начнут перевозить грузы и людей, то имя Эйлера станет на слуху у каждого, кто вообще мыслить умеет. Я ему самовыражаться не мешал, только вовремя направил эту безумную энергию в то русло, которое мне пока нужно. Всё-таки железку построить проще, чем опутать страну автомобильными трассами. Вот к последнему мы точно пока не готовы.

Вокруг меня запрыгал Пашка.

– Папа, папа, а мы поедем на этой штуковине? – его мордашка горела, темные Машкины глазенки сияли, а светлые волосы, по-моему, шапку приподняли, потому что дыбом встали.

– Поедем, если всё пройдёт успешно, а ты успокоишься, и станешь вести себя как наследник престола, а не как детёныш бабуина, – сказал я, улыбаясь при этом и крепко беря сына за руку.

– Ваше величество, простите, ради всего святого, что я вот так решила к вам подойти, но ждать аудиенции слишком долго, и я упросила мужа провести меня сюда к вам, – сбоку раздался приятный женский голос.

Я повернулся и окинул Хельгу фон Криббе внимательным взглядом. Её беременность была уже заметна даже сквозь пышные юбки, но она продолжала работать, наплевав на мнение окружающих о том, что пора бы уже скрыться от посторонних глаз.

– Хельга, я вам давно уже сказал, что вы можете проходить ко мне, не ожидая аудиенции, – ответил я ей, поцеловав холодную ручку, которую она вытащила из меховой муфты, когда обращалась ко мне.

– Да, но дело не касается Ост-Индийской компании, вот я и решила… – она встретила мой ироничный взгляд, вспыхнула и тяжело вздохнула. Ей почему-то было труднее всего привыкнуть к тому, что её муж имел ко мне неограниченный доступ, который, собственно, в какой-то мере распространился и на неё саму. – Ох.

– Говорите, Хельга. Чем быстрее мы разберемся с вашей проблемой, тем быстрее вы пойдете в тепло. Стоять на морозе – это не то, что сейчас нужно вам и ребёнку Гюнтера.

– Да, конечно, ваше величество. – Хельга сунула замерзшую руку обратно в муфту. – Я бы хотела вам представить одного молодого человека. Он занимался агрономией в Голландии, и приехал сюда вместе с нами. Ганс очень талантливый, он, буквально чувствует землю. И он был очень удивлён тому, что в России не используют систему четырехполья. Ведь эта система позволит заметно сократить неурожаи. Да и урожай будет лучше…

– Где он? – перебил я Хельгу. Она медленно, насколько позволяло ей её положение повернулась и махнула рукой, приглашая подойти молодого человека, стоящего за ограждением из гвардейцев. Гюнтер увидел её жест и кивнул капитану гвардейцев, позволяя пропустить парня.

– Ганс Хайм, – представила Хельга молодого человека, я же внимательно на него смотрел. Это было то, что нужно. Он был молод и заражен той идеей юности, которая не чувствует перед собой преград. Всё-таки начальные реформы – это дело молодых. А вот доведение их до ума – этим уже опытные люди должны заниматься.

– Значит, четырехполье, – произнёс я задумчиво.

– Да, ваше величество, – Ганс неуклюже поклонился и покраснел. Да, не привык он разговаривать на таком уровне. А ведь, так хорохорился, скорее всего. Главное, чтобы сейчас язык в задницу не засунул. – Это такая система использования земли…

– Я знаю, – перебил я Ганса.

– Тогда, почему вы её не использовали, ваше величество?

– Ты считаешь, что я сам должен что-то сажать на полях, а в перерывах между делами пасти скотину? – я удивлённо посмотрел на него.

– Нет, конечно, нет, ваше величество, я не это имел в виду, – парень сдулся, и я понял, что его надо вытаскивать, пока он сам себя не засадил по самые гланды.

– Я понял, что ты имел в виду. Я вообще понятливый малый. – Я скупо улыбнулся. Пашка прижался к моему бедру и смотрел на нас с любопытством. – У меня не было толкового агронома, который внедрил бы подобное новшество. Теперь есть. Начинай готовиться прямо сейчас, чтобы к весне уже преступить. Начнешь с военных гарнизонов, где у солдат имеются небольшие наделы, с моих земель и с церковных. С попами я договорюсь. Финансирование рассмотрим на неделе. Во вторник жду с подробным планом в Петербурге. – Я кивнул Бехтееву, который тут же сделал запись и отвёл Ганса в сторону, чтобы записать детали.

– А почему вы хотите привлечь церковников? – с любопытством спросила Хельга.

– Потому что им будет проще достучаться до простых людей и на своём примере показать, что это действительно выгодно и хорошо. А мне проще их продавить, чем весь народ российский. В конце концов, закон о налогах на церковные земли подвешен Дамокловым мечом над чьими-то патлатыми головами. Так что, за отсрочку, а то и отмену, они быстро согласятся. Попы, они тоже деньги умеют и любят считать, так же, как и ксёндзы, – я подмигнул ей, и направился к стоявшей чуть в стороне с дочкой на руках Машке.

Забрав у жены Елизавету, я с усмешкой слушал, как Пашка начал пытать мать на тему того, почему попы любят считать деньги, кто такие ксёндзы и понятливый ли он малый. В этот момент я чувствовал себя по-настоящему счастливым и беззаботным. Жаль только, что такие моменты удавалось вырывать у жизни так редко.