Глава 9

У Адрианны был посетитель, торговец произведениями искусства из Лиона, который приехал в Венецию, чтобы купить картины. Она помрачнела, когда услышала, что он обязан этим визитом Алексу. Однажды, когда они остались наедине, Мариетта рассказала ей о своем романе с молодым французом.

— Итак, месье Бланшар, — сказала Адрианна, — вы говорите, что Алекс посылал письма Мариетте на мое имя в магазин масок Савони. Я уверяю вас, что никогда не получала их, иначе сразу же передала бы их ей.

— Алекс был уверен в этом. Именно поэтому я поинтересовался, где могу найти ваш личный адрес, потому что Алекс решил, что магазин масок перешел в другие руки и что отсутствие корреспонденции от Мариетты означает, что она ничего не получила от него. — Месье Бланшар пожал плечами. — Так как вы знаете, что Мариетта писала, я могу только заключить, что судьба была против этих двух молодых людей с самого начала.

Адрианна подумала, что из вежливости француз не предположил, кто в Лионе был ответствен за то, что Мариетта не получала писем от Алекса. Скорее всего, это была мадам Десгранж, так как ее несчастный муж стал, по словам посетителя, совершенно слабоумным. Но у месье Бланшара было еще много чего рассказать Адрианне об Алексе. Когда он закончил, он протянул письмо, адресованное Мариетте, и красную розу, которую он купил в Венеции по просьбе Алекса.

— Вы передадите это Мариетте, синьора?

— Передам, — ответила она и взяла у него и то и другое.

Как только он отбыл, она поспешила отправиться в Пиету. По пути она зашла в магазин масок и приперла к стене Леонардо в его офисе. Последовала бурная сцена, когда он признался, что сжигал письма, и сообщил свою причину. В первый раз он видел ее такой разгневанной.

— Такое высокомерное поведение и с такими жестокими результатами, — заявила она яростно. — Дай мне слово, что ты никогда больше не будешь меня обманывать тем или иным образом.

Он пообещал, — мир в доме был для него важнее всего.

В Пиете Адрианну тепло приветствовали. Все девушки из оспедаля, за исключением тех, кто состоял в привилегированной музыкальной элите, должны были разговаривать со старыми друзьями через решетку в салоне для посетителей, но Адрианне, как и Елене, доступ был не ограничен в любое время. Она услышала красивый голос Мариетты, когда подходила к комнате для занятий. У двери Адрианна помедлила, печально прислушиваясь, прежде чем сделала глубокий вдох и вошла. Мариетта, аккомпанируя себе на клавесине, прервала игру с улыбкой.

— Это приятный сюрприз! — Затем ее лицо вытянулось, когда она заметила напряженное выражение лица Адрианны. Она поднялась со стула. — Что случилось?

— Я хочу, чтобы ты приготовилась к некоторым неблагоприятным новостям об Алексе.

Мариетта побледнела.

— Рассказывай.

Адрианна протянула ей письмо и розу, говоря сдавленным голосом:

— Алекс женился, Мариетта. Он никогда не вернется.

С неестественным спокойствием Мариетта взяла письмо и пошла к окну. Это было письмо-прощание, в котором Алекс говорил о болезни отца и угрозе банкротства семьи, которое ожидало его по возвращении. Он писал ей много раз и не мог понять, почему не получил ни единого письма в ответ, так как она могла писать ему напрямую домой. Неужели она намеренно забыла его после его отъезда? Может быть, она не простила его за это, в таком случае он извиняется за любые неудобства, которые причинил ей. Потом, как будто измученный виной, он стал писать более резко. Несомненно, их расставание было к лучшему, потому что все у них было разное: их образ жизни, происхождение, язык и даже их страны, которые так отличались друг от друга во всех отношениях. К тому времени, когда она будет читать это письмо, он будет женат на Луизе д'Уанвиль, которая стала его партнером по шелкопрядильной фабрике. В последнем небрежно написанном предложении он желал ей счастья.

Мариетта сложила письмо, испытывая жгучую боль. Она перевела полный страдания взгляд на розу, которую Адрианна положила на клавесин, и живо воскресила в памяти ту карнавальную ночь, когда Алекс сказал о своей любви к ней. Почему он послал этот цветок? Если его целью было выразить раскаяние, это не могло уничтожить его нарушенных обещаний и того, что он сокрушил ее веру. Он совершенно отказался от нее! Чувство того, что ее предали, поглотило ее, и она прижала руку к глазам, едва слыша, как Адрианна печально говорит ей:

— О моя дорогая Мариетта! Какое разочарование для тебя!

Адрианна не могла заставить себя передать ей все, что рассказал месье Бланшар. По его мнению, Луиза д'Уанвиль положила глаз на Алекса с самого начала. Его отчаянная нужда в том, чтобы спасти шелкопрядильную фабрику и уберечь своих зависимых родителей и сестер от богадельни, должно быть, сделала невозможным отказ от предложения молодой вдовы инвестировать часть ее состояния в бизнес.

«Как вы можете предположить, — глубокомысленно добавил торговец произведениями искусства, — одно привело к другому, и она была не первой невестой, которая пошла к алтарю с ребенком в чреве».

Испытывая сострадание, Адрианна подошла к Мариетте.

— Воспользуйся своей храбростью, моя дорогая. Эти муки сердца пройдут. Забудь прошлое полностью. Не томись по тому, что могло бы быть. У тебя есть твоя музыка!

Мариетта опустила руку, ее глаза блестели.

— Так или иначе, я последую твоему совету! И я так признательна тебе за то, что ты сообщила новость мне первой. Алекс никогда не получал моих писем. Но что произошло с теми, которые должны были прийти ко мне? — Затем она покачала головой. — Не плачь, Адрианна. Я уверена, это была не твоя вина.

— Я ничего не знала о них до сегодняшнего дня. — Адрианна была глубоко опечалена.

Мариетта подошла к ней.

— Никто ни в чем не виноват. Я нежно любила Алекса, но Венеция всегда стояла между нами.

Адрианна вытерла глаза.

— Ты говоришь странные вещи.

— Но это правда. — Мариетта не стала развивать свою мысль, а Адрианна никогда не была из тех, кто выпытывал. Она смотрела, как ее подруга поднесла письмо к пламени свечи.

Той ночью Мариетта надела свою маску моретты и домино, натянула капюшон себе на голову, прежде чем взять из ящика ключ от двери, ведущей на улочку. Затем она вынула розу из тонкой вазы, куда поставила ее, и беззвучно выскользнула из своей комнаты.

Бархатное небо было усыпано звездами, и вокруг было много людей с фонарями и факелами. Никто не обратил на нее внимания, когда она вновь прошла по ступеням, по которым они ходили с Алексом. На площади Святого Марка она остановилась, чтобы посмотреть вверх на окно над аркадой, где в одну карнавальную ночь вспышка золотой маски Доменико была как предупреждение, что она должна покинуть Венецию, пока у нее был шанс.

Она поспешила вперед, пока не пришла к тихому месту у Гранд-Канала. Там она приложила розу к губам, прежде чем наклониться вниз и осторожно опустить ее в воду. Выпрямившись, она смотрела, как роза уплывала вдаль по покрытой лунными пятнами воде.

— Прощай, Алекс, — прошептала она, вспоминая его улыбающиеся глаза, его смех, который они делили на двоих. Их любовь была горько-сладкой и обреченной с самого начала. Вернувшись в Пиету, она положила ключ в ящик, чтобы никогда впредь им не пользоваться.


В течение следующих трех лет Мариетта шла от одного успеха к другому. Ее зрелый голос, сильный и яркий, был похож на зов сирены, привлекавший людей издалека. Она посещала другие города, иногда с хором или коллегами-солистками, но часто как солистка. У нее были замечательные апартаменты в Пиете, которые были меблированы в ее вкусе, и приличное жалованье. Однако никакая другая любовь не возникла в ее жизни, как и у Адрианны ранее, у нее было много потенциальных поклонников. Она видела Доменико редко и предпочитала держаться вне его поля зрения. Он никогда не посещал приемов в Пиете, как делала его жена, но иногда оказывался в зале, когда она пела, и время от времени они встречались лицом к лицу, когда он шел на собрание совета руководителей. Мариетта приветливо отвечала на его поклон и мимолетное приветствие, но они не разговаривали с тех пор, как ночью в ридотто он дал ей свое обещание не выдавать ее.

После возвращения с концерта в Падуе Мариетта обнаружила сообщение от Доменико, приглашающего ее поужинать. Она была гостем в домах других руководителей много раз и могла предположить, что Доменико чувствовал себя обязанным из вежливости последовать их примеру. Тем не менее ее охватило беспокойство. Почему он решил сделать это теперь, когда все в ее жизни идет так гладко? Она могла только надеяться, что там будет много других гостей и ей понадобится провести только несколько минут за традиционным разговором с хозяином дома.

Как примадонна она имела право выходить в сопровождении только одной монахини. Ее выбор пал на сестру Джаккомину, и они наслаждались совместным времяпрепровождением без раздражающей сестры Сильвии. Когда пришел вечер ужина, они отправились сами в гондоле Торриси, которая была прислана за ними. Доменико встречал их под портиком сводчатого входа водных ворот к своему дворцу, что поразило Мариетту, потому что это означало, что он оставил остальных гостей, чтобы ждать их прибытия. Его хорошо ухоженные напудренные волосы оттеняли легкий загар его кожи, который, казалось, никогда не исчезал со времен его продолжительных морских путешествий.

— Добро пожаловать в мой дом, — приветствовал он женщин.

— Для меня удовольствие быть здесь, — официально ответила Мариетта.

Она осмотрела стены с потускневшими фресками, когда он вел их вдоль украшенного богатым узором персидского ковра, тянувшегося по всему мраморному полу. Она предположила, что он был положен специально для этого вечера, так как воды Гранд-Канала должны были подниматься в эту часть здания в период сильных разрушающих ветров в самые непредсказуемые моменты.

Они втроем вели разговор, поднимаясь вверх по главной лестнице под сводчатым и позолоченным потолком с вкраплениями голубого, как будто небу было позволено просвечивать насквозь. Наверху была приемная, где большие двустворчатые двери были открыты в огромный бальный зал, превосходящий своим великолепием любой из тех, что Мариетта видела раньше, за исключением герцогского дворца. Герб Торриси, отделанный позолоченной драпировкой, занимал основное место на главной стене. Так как этот салон был довольно пустынным, за исключением лакеев у его дверей, Мариетта не могла устоять против того, чтобы не остановиться посреди розового пола и не покружиться: ее юбка цвета морской волны развевалась, а жемчужные серьги танцевали. Она в восторге взглянула наверх на фрески, изображающие галерею музыкантов, некоторые из них, казалось, склонялись с хоров в комнату.

— Где ваши певцы, синьор Торриси? — спросила она весело, позволяя своему взгляду подниматься еще выше к потолку, который изгибался вверх от фресок в нарисованную аллегорию добродетелей и достижений семьи Торриси.

— Нет никого, за исключением вас, Мариетта. Фактически вы и сестра Джаккомина — мои единственные гости сегодня вечером.

Она быстро взглянула на него, неожиданно встревоженная этой необычной ситуацией. Сестра Джаккомина тоже выглядела удивленной. Но в его холодных серых глазах не было ничего, что поясняло бы, почему они были единственными гостями, и он продолжал свободно разговаривать, указывая на то, что, как он думал, могло быть интересным, когда вел их через увешанный гобеленами салон в другой, обитый коралловым шелком. Она заметила не менее трех портретов его покойной жены. Один в полный рост и почти в натуральную величину изображал Анжелу в платье серовато-белого цвета и шляпе, украшенной пером. Затем хозяин и гостьи пришли в столовую: круглый стол был накрыт для троих под лазурным балдахином из шелковой тафты, который свисал с шести колонн с каннелюрами. Серебро блестело, а бокалы из голубого венецианского стекла сверкали на дамасской скатерти, аромат белой туберозы, благоухая, витал в воздухе. Сестра Джаккомина отдала должное каждому блюду, иногда ненадолго закрывая глаза в восторге, когда смаковала первую порцию. Синьор Торриси был приятным хозяином, мастером хорошей беседы, но Мариетта становилась все более подозрительной. Она думала о персидском ковре, странном комплименте, который Доменико сделал ей в бальном зале, почетном месте, отведенном ей по его правую руку, несмотря на то что монахиня была ее старше. Девушку не отпускало чувство, что должно последовать что-то еще. Чего он хотел от нее?

Когда он по ходу разговора спросил о ее приезде в Венецию, она упомянула, что видела виллу Торриси с речной баржи.

— Я помню, там была толпа веселых молодых людей, высаживающихся на берег, чтобы войти в здание.

— Это могли быть мои братья и их знакомые. Только самый младший, Антонио, остался теперь со мной в Венеции. Франко — в Новом Свете, где он импортирует товары из Европы; Лодовико женился в Англии без разрешения моего отца и сената, и ему нельзя возвращаться домой; а Бертуччи был смертельно ранен в дуэли с Селано. — Он покачал головой. — Один из тех трагических случаев, когда оба дуэлянта умерли после поединка от ранений, которые нанесли друг другу.

— Как ужасно для обеих семей! Неужели это событие не послужило поводом для перемирия?

— Селано никогда не согласятся на это.

Мариетта подумала, что Торриси были такими же непреклонными, но держала язык за зубами — ведь она была гостьей Доменико Торриси. Если бы они находились на нейтральной территории, это было бы другое дело.

Когда наконец они поднялись из-за стола, то направились осмотреть книги в библиотеку, где на столах были разложены для показа бесценные тома тринадцатого и четырнадцатого веков с изысканными иллюстрациями.

Джаккомина испытала настоящий шок. В течение многих лет она была почитательницей ранних изданий и их знатоком. На ее глаза навернулись слезы, когда Доменико показал ей и Мариетте маленькую иллюстрацию основателя оспедаля, брата Пьетруччио д'Ассизи, кормящего голодных маленьких детей из чашки.

— Такое сокровище! — воскликнула монахиня. — Какая редкость! Это из того времени?

— Думаю, да.

— Тогда, должно быть, точно так и выглядел этот славный человек! Какое доброе лицо! Ты видишь, Мариетта?

— Вижу. — Мариетта, изучая красивый маленький рисунок в голубых, красных и золотых тонах, подумала, насколько иной была бы ее собственная жизнь, если бы сотни лет назад добрый человек не проникся жалостью к положению тех, кого все остальные отвергли.

Сестра Джаккомина села за библиотечный стол, приготовившись внимательно рассматривать другие страницы, и Доменико подвинул канделябр ближе к ней.

— Вы знаете, — сказала она, — брат Пьетруччио кричал «Пити! Пити!»[7], когда переходил от двери к двери, чтобы собрать деньги для дома своих подкидышей. Поэтому Оспедаль делла Пиета так называется. — Вдруг ее голос стал негодующим. — Это не он выжигал на ступнях детей букву «П», чтобы заставить их помнить всю свою жизнь, чем они обязаны Пиете, а богатые высокомерные люди, которые финансировали оспедаль после него и хотели, чтобы все знали про их милосердие.

Мариетта обменялась улыбкой с Доменико, который знал эти факты так же, как и она. Как они оба ожидали, монахиня продолжала возмущаться по поводу старой традиции, введенной теми же самыми самолюбивыми благотворителями, называть детей Ничтожество, Виселица, Камень, каким-либо другим оскорбительным именем, чтобы напоминать им об их унизительном происхождении. Мариетта заговорила:

— Я, например, очень признательна, что эта традиция была давно отменена вместе с выжиганием.

Сестра Джаккомина ласково улыбнулась ей.

— В твоем случае, дитя, это было бы, как написал английский драматург: «Роза под любым другим именем будет пахнуть так же ароматно». — Затем она повернулась на стуле, чтобы поблагодарить Доменико, когда он подал ей мощное увеличительное стекло, которое достал из ящика. — О, это как раз то, что мне нужно!

— Если у вас нет возражений, сестра, — сказал он, — я оставлю вас с этими книгами, пока мы с Мариеттой сходим на небольшой перерыв.

На мгновение сестра Джаккомина испытала неуверенность. Затем напомнила себе, что синьор Торриси был руководителем и поэтому стражем добродетели девушек из Пиеты. Она кивнула.

— Я с удовольствием побуду здесь с этими прекрасными книгами.

Мариетта предпочла бы остаться, но у нее не было выбора, и она пошла с ним. Он повел ее в угловой салон, выходящий на Гранд-Канал, где стены были цвета меда и висело красивое изображение Зефира и Флоры. Здесь, как и везде, пламя свечей усиливало окружающую обстановку, но, так как комната была среднего размера, это создавало интимную атмосферу. Окна были распахнуты в теплую майскую ночь. Она села на стул, с которого могла видеть усыпанное звездами небо, а он придвинул другой. Как всегда, звуки музыки доносились из разных частей города. Она слушала, медленно обмахиваясь веером. Это был подарок от поклонника, и бриллианты на нем отражали пламя свечей. Она сознавала, что, несмотря на расслабленную позу Доменико — одну руку он обвил вокруг спинки стула, а длинные ноги скрестил в лодыжках, — он был насторожен и ждал. Но чего? Больше чем когда-либо она осознавала, что он удивительно симпатичный мужчина.

— В моей жизни было мало музыки, прежде чем я приехала в Венецию, — заметила она, желая положить конец молчанию, возникшему между ними. — Только мое собственное пение.

— Я был в деревне, где вы родились, не так давно.

— В самом деле? — Она поняла, что он мог узнать о ее происхождении из данных Пиеты. В первый раз за много лет она испытала внезапную острую ностальгию, но потом все ее чувства сконцентрировались на тревожном предвкушении этого вечера. — Как она выглядит? Я никогда там больше не была.

— Там еще продолжают заниматься украшением масок. Вы хотели бы посмотреть на нее?

Она улыбнулась уголками губ. Существовала одна вещь, связанная с ней, которую он не мог найти в архиве. Возможно, пришло время сказать ему.

— Я хотела бы увидеть мастерскую, где мы с мамой провели так много часов и где я впервые увидела вашу позолоченную маску.

Даже не глядя на Доменико, Мариетта почувствовала воздействие, которое оказали ее слова, потому что последовал шелест его шелкового жакета, когда он резко наклонился вперед на стуле. Он внимательно слушал, когда она перечисляла доказательства, которые привели ее к заключению, что именно маску Торриси она расшивала своими руками. Мариетта не спрашивала, почему он заказал ее, потому что, если бы он хотел, сам бы рассказал ей об этом.

— Итак, между нами была связь, — заключила она, поворачивая голову, чтобы посмотреть на Доменико, — задолго до того, как вы сдержали свое слово не выдавать меня властям.

Он был слишком рациональным и логически мыслящим человеком, чтобы решить, что история с маской — простое совпадение, но, как ни странно, ее рассказ как будто все расставлял по местам.

— Я отвезу тебя в твою деревню, Мариетта. Это можно устроить.

Она покачала головой.

— Благодарю вас, не надо. Я действительно поеду обратно, когда буду знать, что это правильно для меня.

— Когда-нибудь, когда ты больше не будешь в Пиете?

— Да, думаю тогда.

— Ты размышляешь о том, чего бы хотела на всю оставшуюся жизнь?

Она кивнула, снова глядя в окно.

— Я не намереваюсь оставаться в Пиете больше двух лет. Затем выйду на концертную сцену и буду путешествовать по Европе.

— А что насчет брака?

— Это не для меня. Человек, за которого я бы вышла замуж, не вернулся за мной.

— Француз. — Это было утверждение. После той ночи в ридотто из-за интереса его жены Доменико отправил одного из своих лучших шпионов следить за Мариеттой и Алексом, куда бы они ни ходили. Когда об их провалившемся побеге было доложено, Анжела исполнилась сострадания. Именно тогда она настояла, чтобы они посещали как можно больше концертов, где пела Мариетта. Он так привык к капризам Анжелы, что даже не спрашивал, почему они ходят в масках на каждое представление, хотя ему было интересно, почему Анжела всегда выбирала бауту. После того как он получил отчет из Лиона о женитьбе Десгранжа, он закрыл дело и спрятал под замок. Но Мариетта не могла знать этого.

— Да, мой француз, — ответила она, не вполне понимая, куда ведет этот разговор. — Когда я устану от путешествий, уеду куда-нибудь, возможно в Вену, и буду давать уроки.

— Что могло бы быть лучше, чем учить собственных детей петь?

Девушка положила голову на высокую мягкую обивку стула.

— Я не могу спорить с этим, но, как я сказала, мои планы не предусматривают замужества. Несколько очень талантливых новых певиц быстро подрастают в Пиете, и с моей стороны будет нечестно соперничать с ними, продолжая выступать в этом городе. Адрианна подала хороший пример. Она сделала три гостевых выступления, после того как покинула Пиету, а затем пропала с глаз общественности и погрузилась в семейную жизнь.

— Она теперь совсем не поет?

Мариетта улыбнулась:

— Только колыбельные песни своим маленьким детям.

Доменико улыбнулся ей в ответ:

— Какая удача — иметь такой голос, чтобы с песней укладывать их спать. Ты видишься с ней довольно часто, по-моему?

— Да. У меня есть две замечательные подруги: Адрианна Савони и Елена Селано. — Затем она поколебалась. — Это имя разрешено произносить в этом доме?

— Ты можешь говорить что пожелаешь.

— В этом случае, — сказала она более храбро, с озорством в глазах, — я задам вам вопрос, который давно у меня в уме. Как руководитель Пиеты, почему вы не приказали сменить замок на двери, ведущей на улочку? Вы ведь знали, что я приходила и уходила тем путем и что у меня все еще есть ключ.

— Я предполагал, что это так. Возможно, я надеялся снова встретить тебя в ридотто.

Она закрыла свой веер. Хотя она знала, что замечание Доменико было шуткой, ее лицо оставалось серьезным.

— Я никогда не говорила вам, как сильно ценю то, что вы не выдали меня властям Пиеты. Вы все еще могли это сделать, когда получили должность там.

— Я никогда не желал тебе вреда. И я не буду желать этого до конца своей жизни.

Теперь она понимала, что он не шутил. Напряжение повисло в воздухе.

— Это было очень волнующее заявление, — сказала Мариетта осторожно.

— Я никогда не говорил более правдиво. — Он наклонился ближе и взял ее руку в свою. — Мы с тобой оба познали печаль, утратив любовь.

— Почему вы говорите это? — Она отняла свою руку, глядя на него почти враждебно.

— Ни одна девушка из Пиеты не пошла бы на риск, на который пошла ты, чтобы быть с мужчиной, если бы он не был для нее важнее всего на свете. Затем он неожиданно ушел. Вы больше не встречались. Я видел тебя издалека гораздо чаще, чем ты осознаешь. Однажды даже в гуще карнавальной толпы на площади Святого Марка.

Она посмотрела на свой веер. Доменико упомянул момент, который она никогда не забудет.

— Я признаю, что вы многое знаете об Алексе и обо мне. Это все, что я могу сказать.

— Я хочу сказать не о том, что было в прошлом в твоей или моей жизни, а о том, что счастье может прийти снова. Оно не будет тем же самым для каждого из нас, потому что первая любовь неповторима, и никто не хотел бы, чтобы она оказалась иной. Но я прошу тебя подумать о том, чтобы стать моей женой. Я не ожидаю ответа сейчас, потому что тебе нужно время. — Он предпочел бы, чтобы она подняла голову, потому что ее ресницы были по-прежнему опущены, и он не мог читать по ее глазам. — В скором времени я снова попрошу тебя выйти за меня замуж. И, я надеюсь, смогу показать тебе, что мы могли бы замечательно жить.

Мариетта не была так сильно изумлена тем, о чем он попросил ее, как можно было ожидать. Несомненно, знаки, которые она заметила, важность, придававшаяся ее визиту в этот вечер, подготовили ее. Ей понравилось, что он не делал лживых заявлений по поводу того, что уже любит ее. По крайней мере, он честен. Так как у него не было наследника, ему нужно было жениться снова, но если любая другая женщина была бы польщена, она хотела быть чем-то большим для своего мужа, а не просто рожать детей. Она осторожно выбирала слова, когда наконец посмотрела вверх, чтобы встретиться с ним глазами.

— Я могу дать вам мой ответ сейчас. Как я уже говорила, мои планы на будущее уже построены. Поэтому, хоть вы дали мне время обдумать все, я должна сказать, что время не изменит решения, которое я приняла.

— Тем не менее эта мысль пока нова для тебя, и, узнав меня лучше, ты, возможно, начнешь чувствовать совершенно иначе. Мои желания, касающиеся тебя, известны другим руководителям, и они не стали чинить никаких препятствий.

— А что насчет Большого Совета? Я знаю, что знатный человек не может жениться на женщине, если она не происходит из высших слоев общества или не имеет огромного приданого. Елена узнала после своего замужества, что кардинал Селано разговаривал с самим дожем, который, в свою очередь, оказал влияние на сенаторов, иначе их брак не состоялся бы.

— У меня тоже есть друзья в высших кругах.

Мариетта поняла, что бесполезно говорить что-либо еще. Доменико противостоял каждому аргументу, который она выдвигала.

— Давайте вернемся теперь к сестре Джаккомине, хотя я уверена, что с теми книгами она потеряла всякое чувство времени. — Она поднялась на ноги и повернулась к двери, но он остановил ее, положив свою твердую ладонь ей на руку.

— Тогда нам нет необходимости торопиться, Мариетта.

Слишком поздно она поняла, что он намеревается поцеловать ее. Затем его руки сжали ее в сокрушительном объятии, он почти поднял ее с пола, когда его рот накрыл ее губы самым страстным поцелуем. Не желая этого, Мариетта покорилась Доменико. Ее тело, казалось, стремилось к нему по своему собственному почину, ее руки непроизвольно обвились вокруг его шеи, ее губы сами отвечали на его поцелуй. Когда их поцелуй закончился, ее сердце колотилось. Она положила голову ему на плечо, и дрожь пронзила все тело, когда он коснулся губами ее виска.

— Позволь мне заботиться о тебе, Мариетта, я сделаю все, что в моей власти, чтобы у тебя никогда не было причины для сожаления.

Она торопливо отпрянула от него, качая головой.

— Давайте не будем больше говорить об этом.

— Как пожелаешь.

Как Мариетта и ожидала, сестра Джаккомина была так поглощена изучением книг Доменико, что удивилась их показавшемуся быстрым возвращению. На всем пути обратно в Пиету в гондоле Торриси сестра Джаккомина говорила о книгах, не замечая, что Мариетта сидит молча рядом с ней в каюте, что Доменико, который настоял на том, что будет сопровождать их, давал только формальные ответы на ее вопросы. За своей вуалью Мариетта изучала его силуэт на фоне залитой лунным светом воды. Сильное влечение, которое Доменико проявил к ней, было опасным и гибельным. Когда он целовал ее, она поняла, что антагонизм, который он всегда вызывал у нее, коренился в страхе влюбиться в мужа другой женщины. Бессмысленная любовь, которая разрушила бы покой ее души, ее работу и даже ее жизнь. Теперь это препятствие отсутствовало, но то, что он предлагал ей — брак по расчету для обеих сторон, было не для нее.

Мариетта провела бессонную ночь. Утром она встретилась с маэстро, чтобы обсудить подбор песен для ближайшего концерта. Они сидели в его кабинете, который выходил окнами на огороженный сад, где солнце, пронизывая деревья, освещало комнату прохладным зеленоватым светом.

— Маэстро, есть кое-что важное, что я хотела бы обсудить с вами, — сказала она, когда вопросы с программой были решены.

— Да, что это? — Он откинулся назад на своем стуле, в белом парике, пятидесятилетний мужчина с правильными чертами, и сцепил свои длинные артистичные пальцы.

— Вы всегда внимательно слушали меня, когда я говорила о своем будущем в качестве певицы, и я понимала, что вы хотите, чтобы я оставалась в Пиете как можно дольше.

— Это так. Пока нет никого, кто был бы готов занять твое место.

— Тем не менее случилось нечто, чего я никогда не предвидела, и я думаю, было бы лучше, если бы я начала готовиться к отъезду. Я надеюсь, что, когда объясню свои причины, вы поймете, что у меня действительно нет выбора в этой ситуации.

Он склонил голову.

— Ты не должна бояться по этому поводу. Я осознавал, что это наступит раньше или позже.

Его радушные слова очень помогали ей.

— Я хочу выйти на концертную сцену как можно скорее.

Его глаза сузились, и он слегка нахмурился.

— Концертную сцену? — повторил он.

— Я всегда говорила, что не хочу быть в распоряжении грозного директора оперной труппы. Я была бы признательна вам за совет по поводу того, какое из недавних предложений концертных туров я должна принять.

Он покачал головой, сжав переносицу указательным и большим пальцами.

— Значит, поздравления неуместны?

Ее посетило озарение. Доменико упоминал, что со стороны совета не будет противостояния его желанию жениться на ней. Было глупо не осознавать, что маэстро тоже должен знать об этом.

— Нет, маэстро. Мне еще предстоит дать синьору Торриси официальный отказ на его предложение о женитьбе, но я уже приняла решение. И, так как он руководитель Пиеты, для меня было бы лучше уехать как можно скорее после того, как я дам ему свой ответ.

Маэстро встал со стула и прошелся пару раз по кабинету, прежде чем остановился и хмуро заговорил с ней:

— Я никогда не думал, что мне выпадет участь говорить тебе об этом, но твое будущее было решено руководителями более двух лет назад. Я с точностью помню все и по сей день. Это было утром после того, как ты пела на «Бучинторо». Синьор Торриси договорился встретиться со всем советом здесь и объявил о своем желании сделать тебя своей женой в такое время, когда это будет подходить вам обоим: тебе и ему. Контракт был должным образом составлен и подписан в течение недели. Что бы он ни сказал тебе, это было просто вежливостью с его стороны.

Мариетта была потрясена.

— Но как у ведущей певицы у меня должны были спросить! — воскликнула она.

— Я согласен, и я не имел ни малейшего сомнения, что твои желания по данному вопросу будут выслушаны, если бы синьор Торриси не пожаловал Пиете целое состояние для продолжения ее работы. Оспедаль никогда раньше не получал пожертвований такого размера, и руководители согласились сразу же на его просьбу ничего не рассказывать до того времени, как он решит поговорить с тобой о женитьбе. Затем они предоставили ему желаемое место в совете в качестве благодарности за его щедрость.

Она в ярости посмотрела на него.

— Значит, он зарезервировал меня как товар на магазинной полке! Почему вы не вступились за меня, маэстро?

— Я вступился, Мариетта, но мой голос был единственным несогласным. Я хотел, чтобы у других стран тоже был шанс услышать, как ты поешь, до того как вступишь в брак. Адрианна была потеряна для музыки слишком скоро, и я не хотел, чтобы это случилось с тобой.

Разгневанная, она подошла к окну и посмотрела вниз на пустынный сад. Смесь звуков доносилась из разных музыкальных комнат. Она испытывала душевные муки, стараясь привыкнуть к мысли о том, что ее карьера певицы подошла к концу. Концертная сцена была не больше, чем мечта, которую она одна лелеяла, и эта мечта была разрушена Доменико и теми, кто сговорился с ним, чтобы забрать ее свободу.

Но как сможет она выносить праздную жизнь? Елена привыкла следовать распорядку дня благородной дамы, поднимаясь в полдень, принимая своего парикмахера, в то время как друзья сидели и болтали, а затем превращая ночь в день в ридотто, театрах, на балах и вечеринках в бесконечный поток удовольствий. Некоторое время это будет забавно, Мариетта не могла отрицать этого, но она всегда видела свое пение и карьеру учительницы как воздаяние жизни за все, что она получила от нее. Только брать и ничего не давать взамен противоречило всему, во что она верила.

— Я могла бы сбежать, маэстро, — сказала она тихо, все еще глядя вниз в сад. — Ничто не сможет помешать мне петь под другим именем.

— Ты предполагаешь, что Торриси позволит тебе ускользнуть от него? Или руководители не побеспокоятся по этому поводу? Они будут бояться требования возврата того пожертвования, которое уже используют для расширения здания, чтобы принять больше беспризорных детей. Неужели ты остановишь эту работу?

Она покачала головой.

— Вы знаете, что не смогу.

— Тогда у тебя нет выбора, кроме как принять то, что было уготовано для тебя.

Другое ужасное последствие ее судьбы начало доходить до нее. Ей, как Торриси, и Елене, как Селано, будет запрещено видеть друг друга.

— Маэстро! — воскликнула она, резко поворачиваясь, чтобы встретиться с ним глазами. — Разрешите мне посетить Елену, когда закончатся дневные уроки. Я должна поговорить с ней!

— Я сам отвезу тебя во дворец Селано.

Это был не первый раз, когда маэстро принимали там, и в то время как Филиппо подавал ему вино и сидел за разговором, Елена повела Мариетту в свой будуар. Мариетта объяснила, что случилось.

— Проблема заключается в том, что я злюсь по поводу того способа, которым была получена по контракту, в то время как меня тянет к Доменико словно магнитом. Я понимаю теперь, что это началось с тех пор, как я впервые увидела его в золотой маске. Я обнаружила, что хочу быть его женой так же сильно, как хочу быть свободной от него.

— Но семья Торриси такая жестокая! — воскликнула Елена. — Я слышала так много об их ужасных деяниях против Селано на протяжении многих веков.

Мариетта криво улыбнулась:

— Думаю, ты должна признать, что с одной стороны имеется шесть, а с другой — полдюжины, когда речь заходит об ответственности за вендетту. Именно барнаботти Селано потопили гондолу Торриси четыре года назад в день твоей свадьбы с такими трагическими последствиями.

— Это все еще преследует меня. Хотя большая часть того дня для меня в тумане, я помню синьору Торриси, когда она помахала мне рукой. Почему она это сделала, не имею ни малейшего понятия. Кто знает? Возможно, она связывала со мной надежду, что мы двое сможем положить конец родовой вражде.

— Тогда пусть у нас будет такая же цель. — Голос Мариетты понизился до шепота. — Это поможет мне верить, что у брака, который так сильно притягивает меня вопреки мне самой, есть какая-то цель. — Ее рука опустилась, и она закрыла ею глаза, когда боролась со своими чувствами. — Я в таком смятении.

Елена подбежала, опустилась на колени у ее стула и обняла ее рукой.

— Не отчаивайся, Мариетта! О, почему ничто не происходит так, как должно происходить!

Мариетта высвободила руку и обняла подругу за плечи.

— Что-то случилось с тобой. Что это?

— Ты пришла, чтобы поведать мне о своих проблемах, а не слушать мои.

— Рассказывай!

Елена дольше не колебалась. Слова потекли рекой:

— Я начинаю думать, что у меня, возможно, никогда не будет ребенка!

— Прошло слишком мало времени, чтобы делать такие выводы. Иногда на это требуется несколько лет.

— Я сказала Филиппо об этом, но он становится таким нетерпеливым со мной. Со времен той старой ссоры с его матерью он стал гораздо хуже ко мне относиться. Он слушает ее теперь, когда она злобно говорит обо мне. — Она сжала руку Мариетты. — Я так боюсь, если я не подарю ему наследника, она уговорит его избавиться от меня.

— Ты не должна даже думать о таком!

Отчаяние на лице Елены не исчезло.

— Ты не знаешь ее, как знаю я. Она безжалостная и неумолимая.

— Ты говорила кому-нибудь еще об этом? Лавинии, например?

— Я не смею. Она никогда не поверит в это. Иногда я жалею о том, что посоветовала Филиппо помириться с синьорой, потому что это снова открыло ей двери в наш дом, и она старается не злить его. Но она была нездорова, и я подумала, что он должен пойти к ней. Теперь я уверена, что она притворилась, что находится при смерти именно с этой целью. Она дьявольская женщина. — Елена покачала головой. — Я никогда не нуждалась больше в твоей дружбе, чем сейчас, когда ты собираешься стать женой Торриси.

— Но мы будем продолжать видеться, после того как я выйду замуж, — твердо решила Мариетта. — Ты навещаешь Адрианну, и я тоже. Мы всегда можем безопасно поговорить в ее доме. Никто ничего не узнает.

Елена просияла, она всегда быстро переходила от восторга к унынию и наоборот.

— Да, можем. Помнишь шифр общения, который мы разработали в Пиете? Мы могли бы использовать его, когда будем видеться в общественных местах.

— Я не помню всего. Прошло много времени с тех пор, как мы в последний раз пользовались им.

— Давай попробуем вспомнить несколько знаков. Я уверена, все вернется к нам снова.

Они начали передавать сигналы тревоги и опасности, что в прошлом означало приближение сестры Сильвии, но теперь могло очень пригодиться в связи с вендеттой, чтобы предупредить о большем. Шифр быстро вспомнили. Если знак на мгновение ускользал из памяти одной, то подсказка другой сразу же возвращала его.

— Мы должны практиковаться каждый раз, когда будем видеть друг друга с настоящего времени до твоей свадьбы, — сказала Елена, беря Мариетту за руку, как она часто делала раньше, когда они вместе выходили из комнаты. — Никто не сможет удержать нас от общения.

Это была утешительная мысль для них обеих.


Никто в Пиете не посмел отказать Доменико, когда он прибыл, чтобы взять Мариетту в оперу без сопровождения. Маэстро отказался, когда сестра Сильвия прибежала к нему, а никого из руководителей не было. Мариетта была одета в платье из дымчато-голубого атласа с бархатным домино на плечах. Она дважды была в опере до этого, когда уезжала из Венеции, чтобы петь, но никогда в самой Серениссиме. Возбуждение, которое она испытала бы, было рассеяно тучей, висящей над ней. В гондоле по дороге в оперный театр она сказала Доменико, что знает о брачном контракте.

Он нахмурился.

— Тебе не должны были рассказывать. Мое намерение заключалось в том, чтобы расположить тебя к себе самому. Однако раз уж мои планы расстроены, я не вижу причины, почему бы нам не пожениться в ближайшее время. — Он взял ее руку в белой перчатке. — Я буду ухаживать за тобой после нашей свадьбы, Мариетта. Это будет гораздо более удобно, чем с этими монахинями, которые постоянно порхают вокруг, как голуби на площади.

Она не собиралась улыбаться, но это было такое подходящее описание.

— Ты должен признать, что сестра Джаккомина была довольно покладиста из-за этих книг.

— Да, она уселась, как голубь на выступ собора.

Она снова улыбнулась вопреки себе. Эти белые одежды с широкими рукавами действительно напоминали крылья. В первый раз она задумалась о том, каково будет обрести свободу от постоянного присмотра. За исключением того, что она сменит одни ограничения на другие.

— Я думала о том, чтобы сбежать от тебя, — призналась она откровенно.

Он чуть не ответил, что она не преуспела бы в том, чтобы убежать из Венеции, но сдержался.

— Почему ты решила не делать этого, Мариетта? — спросил он.

— Ты мог наказать Пиету за мой побег.

Он посмотрел на нее долгим взглядом из-под полуприкрытых век.

— Ты, должно быть, плохо думаешь обо мне, если считаешь, что я мог бы изменить свое решение по поводу средств, пожертвованных подкидышам.

— Я не знаю тебя. Как я могу судить, что ты мог бы сделать?

— Немногие пары действительно знают друг друга до женитьбы. Поверь в меня, Мариетта.

— Похоже, мне придется это сделать, но неужели церемония должна состояться уже скоро?

— Я сказал, что это бессмысленно откладывать.

— Ты так сильно нуждаешься в наследнике?

Он молчал какое-то время, которое показалось долгими минутами, а не секундами.

— Да, но я также хочу тебя, Мариетта.

Она сглотнула и отвела от него глаза.

— Пусть это будет тихая свадьба в Санта Мария делла Пиета.

— Как ты пожелаешь. Закажи все, что тебе необходимо, и распорядись, чтобы все счета были отправлены мне. Я предлагаю, чтобы мы поженились через шесть недель, начиная с этого дня.

— Я хотела бы пригласить Филиппо и Елену Селано на нашу свадьбу, как жест доброй воли.

— Невозможно! Филиппо Селано не придет, и твоя дружба с его женой не может продолжаться.

Ее глаза сверкнули.

— Мы могли бы подвергнуть приглашение испытанию!

Он понизил свой голос, чтобы ответить ей, хотя ставенки каюты были закрыты и гондольер, поющий баркаролу, не мог слышать их разговор.

— Последняя дружеская инициатива, сделанная одним младшим членом моей семьи около сорока лет назад, вылилась в кровавую бойню с обеих сторон. Оставь это, Мариетта. Если ты будешь вмешиваться в вендетту или неразумно пытаться поддерживать контакт с женой Селано, ты можешь оказаться ответственной за смерть других.

— Как это жестоко!

— Жестокость процветает в Венеции! Когда я был мальчиком, то часто видел приговоренных заключенных, умирающих в клетках, свисающих с колокольни. Камеры пыток сейчас меньше заняты, чем это было много лет назад, но они не уничтожены. Временами преступник, признанный виновным в совершении жестокого преступления, все еще подвешивается за большие пальцы между двумя темно-розовыми колоннами Дворца дожа. Ты никогда не слышала их вопли?

— Не говори больше ничего! — Она отвернулась и закрыла глаза, но он схватил ее за запястья и резко встряхнул, чтобы заставить ее посмотреть на него.

— Я нажил врагов своими попытками отменить такие наказания. Поэтому при малейшей возможности против меня поднимутся не только Селано. Ради всего святого, прими это к сведению, Мариетта! Пусть все остается как есть, в непоколебимой уверенности, что добро было сделано, даже когда все кажется черным как ночь. Возможно, когда-нибудь все будет так, как мы того хотим, но дож чрезмерно мягкий гедонист. Он закрывает глаза на слишком многие вещи. Как город разрушается морем, так и благополучие ослабляет его силу. Он может выжить, но восстановление его былой силы и духа жизненно необходимы. Я вместе с другими, похожими на меня, работаю под колпаком в этом направлении, но тайна всегда была источником жизненной силы Венеции, и эта тайна должна быть сохранена.

Мариетта очень тревожилась за его безопасность. Если для этого нельзя будет встречаться с Еленой, ей придется принести эту жертву. По крайней мере, они могли общаться посредством своего языка знаков. Она сможет оказать Елене поддержку, не разоблачая ничего, касающегося Доменико.

— Я буду всегда хранить твой секрет, Доменико, — пообещала она, впервые используя его христианское имя.

— Итак, Мариетта, мы положили начало, не так ли? — спросил он с легкой улыбкой.

— Да, положили, — признала она. Любопытным образом все, что Доменико только что сказал, привязало ее к нему больше, чем признания в любви. Она была чрезвычайно обрадована, что он доверился ей таким образом. Это наполнило девушку надеждой, что в будущем она могла бы быть полезной в секретной работе, которой он занимался, и у него должен быть наследник. Самая нежная вещь, которую он когда-либо говорил ей, было то, что для нее могло быть радостью учить собственных детей.

— Я думаю, сейчас подходящее время скрепить нашу помолвку, Мариетта.

Доменико достал кольцо из своего кармана — великолепный изумруд был глубоко посажен в золото — и надел его ей на палец. Она думала, что выбор драгоценного камня он сделал, руководствуясь цветом ее глаз, хотя он так не сказал.

— Оно красивое, Доменико.

Он привлек ее к себе и поцеловал так же страстно, как раньше. На этот раз он положил руку ей на грудь и через атлас почувствовал, как она напряглась. Он понял, что, несмотря на все необычные обстоятельства, будет иметь в этой женщине чуткую возлюбленную, которую так желал.

Они достигли оперного театра, где блики тысяч свечей мерцали золотом на воде. Гондольер Торриси незаметно прокладывал путь через скопление судов, соревнующихся за то, чтобы выгрузить своих пассажиров на землю как можно ближе к входу в театр. Это было великолепное собрание в шелках и атласах, прически женщин были украшены перьями, цветами и лентами.

В ложе Торриси, которая была в третьем ряду из шести поднимающихся вверх в форме огромной подковы, Мариетта хорошо видела сцену и все оживленное место действия. Веера трепетали, монокли мерцали, люди толпились вокруг, приветствуя друзей и отвечая на поклоны тех, кто находился далеко. Каждая ложа была завешена темно-красной драпировкой, свет свечей и сверкающие драгоценные камни внутри них делали каждую маленькой золотой пещерой большой пещеры самого зрительного зала.

Мариетта полностью поддалась всеобщему возбуждению. Ее глаза сверкали. Это был самый большой из шести оперных театров в Венеции, и она решила, что это отличное место для ее первого выхода в свет.

— Я так рада, что ты привез меня сюда, — с восторгом сказала она Доменико. — Я никогда не была в опере в Венеции.

— Ты не была? — Он замечал, что их ложа привлекала много внимания, потому что ее узнавали со всех сторон, но Мариетта все еще не осознавала этого. Он также приказал лакею снаружи двери не пускать никого, за исключением Антонио, которого он ожидал позднее. Друзья и знакомые познакомятся с Мариеттой после женитьбы.

Неожиданно Мариетта увидела Елену, входящую в ложу прямо напротив них. Ее волосы были тщательно уложены, но не напудрены, с сапфировыми украшениями, платье с глубоким декольте переливалось серебристым цветом. Она смеялась и болтала с теми, кто был в ее компании.

Мариетта повернулась к Доменико.

— Там моя хорошая подруга, Елена!

— Это ложа Селано. Я думаю, ты заметишь, что ни она, ни кто-либо из ее компании не будут смотреть сюда. Это правило светского этикета — Торриси и Селано должны игнорировать друг друга на публике. Когда другие в компании знакомы с обеими сторонами, они просто следуют за поведением того, с кем они находятся в этот момент, и никто не обижается. Это делает жизнь проще.

— Марко Селано однажды бросил тебе вызов на концерте Пиеты.

— Я помню. Как раз перед этим были какие-то непредвиденные осложнения между двумя членами наших семей, а за этим всегда следует период сильного напряжения. Иногда это продолжается в течение нескольких недель. Марко Селано был застигнут врасплох, неожиданно увидев меня там.

Оркестр заиграл увертюру к опере Монтеверди, и Мариетта ждала с нетерпением, когда поднимется занавес. Певцы были хорошие, но никто в зрительном зале, казалось, не обращал на них внимания. Люди продолжали говорить и навещать друг друга в ложах. Только когда запела примадонна, все смолкли, потому что она была популярна в Венеции и пела превосходно в зале. Все остальное время опера была лишь фоном для всего остального, что происходило. В нескольких ложах играли в карточные игры; в других подавали ужин. Три ложи уже закрыли свои шторки, и так как в каждой была только одна пара, было нетрудно догадаться, что происходит внутри.

Во время второго акта, когда Доменико приказал подать ужин, Мариетта поняла, что Елена увидела ее. Она подавала специальный сигнал веером. Сразу же после этого другой жест выразил ее удивление от присутствия Мариетты в опере.

Мариетта ответила, слегка коснувшись рукой горла, предупреждая об опасности. Елена ответила тем же, показывая, что она тоже должна быть осторожной. У них не было знака, который обозначал бы помолвку, но Мариетта скользила своим кольцом вверх и вниз по пальцу и знала, что Елена поймет.

— Что, кольцо плохо сидит? Его можно переделать…

— Оно сидит превосходно, я просто поражена его великолепием.

Елена заметила его вопрос к ее подруге, и они прекратили общаться.

Во время третьего акта Антонио Торриси пришел в ложу к своему брату. Мариетта узнала его сразу же, хотя и видела его через решетку хоров игорного дома. Он был очень обходителен и радушно принял ее в семью.

— Я много раз слышал, как ты поешь, Мариетта, — сказал Антонио, склоняясь над ее рукой. Его улыбка была заразительной. — Я надеюсь, ты продолжишь петь для нас.

— Я буду делать это, — пообещала она беспечно.

Он придвинул стул и стоял некоторое время, разговаривая с ней. Она заметила, что он, как и Доменико, ни разу не глянул через зал на ложу Селано.

По пути обратно в Пиету Доменико говорил о своих ближайших планах после женитьбы.

— Я повезу тебя в нашу загородную виллу. Это будет подходящее время, чтобы уехать из Венеции на лето, и я уверен, что тебе там понравится. Там очень тихо, и сельская местность должна напомнить тебе о том месте, где ты родилась. — Он замолчал, вопросительно улыбаясь. — Что тебя веселит?

— Я как раз думаю, как была бы удивлена, если бы мне сказали давно, что однажды я остановлюсь на вилле, которую владелец баржи, Изеппо, показал мне по пути в Венецию. Вместо этого он предсказал, что я должна выйти замуж за дожа, но это оказалось неверно!

— Я надеюсь, ты сделала лучший выбор.

Она подняла брови.

— Выбор! — повторила она, криво улыбаясь.

— Это было бестактно с моей стороны.

— Нет. Можно сказать, что я действительно сделала выбор.

— Спасибо за любезность, Мариетта. Я думаю, мы поладим очень хорошо.

Его взгляд был теплым, и она чувствовала, что он восхищается ею. Затем он прижал ее к своему твердому мускулистому телу, когда они целовались, и она почувствовала, что ее сердце тает.

Когда они прибыли к водной калитке Пиеты, они увидели младенца-девочку, наполовину завернутую в роскошную шелковую шаль, которую только что подсунули внутрь проема под калиткой. Мариетта предположила, что это дитя куртизанки, и, выйдя из гондолы, потянулась через проем, взяла малютку на руки и осторожно покачала ее.

— Как удачно, что ночь теплая, — сказал Доменико, подходя к ней и дергая за звонок.

— Обычно матери звонят, перед тем как уйти, — объяснила Мариетта, — но иногда они боятся, что не уйдут вовремя. — Затем она улыбнулась. — Какое неожиданное окончание нашего совместного вечера!

— Все так неожиданно с тобой, Мариетта. — Его взгляд был все таким же обволакивающим. — Пусть это никогда не меняется.

Дверь открыл ночной сторож. Мариетта пожелала Доменико спокойной ночи и проскользнула внутрь, чтобы с улыбкой встретить яростное выражение лица сестры Сильвии.

— Я уже назвала эту вновь прибывшую, — сказала она, отдавая младенца в руки монахини. — Она будет Мариетта. Я была в Пиете так долго, что здесь должна быть другая, когда я выйду замуж за синьора Торриси.

Но сестру Сильвию нельзя было отвлечь от того, что она намеревалась сказать.

— Как ты смеешь возвращаться так поздно, Мариетта!

— Но я так чудесно провела время! — Мариетта потанцевала и начала подниматься по ступеням.

Негодующий крик сестры Сильвии последовал за ней.

— Синьору Торриси нельзя было позволять забирать тебя без меня!

Мариетта оглянулась назад через перила и озорно засмеялась.

— Вы должны были видеть меня в опере! Без маски! Без вуали! Половина Венеции узнала меня!

Последовал еще один крик, который заставил зазвенеть канделябр. Ребенок снова начал плакать.

После этого выходы Мариетты и Доменико без сопровождения прекратились до их женитьбы. Сестра Сильвия позаботилась об этом. Она указала остальному совету попечителей, что это приносит большой вред доброму имени Пиеты, так как одну из их певиц видели без сопровождения, неважно, помолвлена она или нет… Они, в свою очередь, уговаривали Доменико, во многом к его недовольству. В тридцать лет он не был подготовлен терпеть постоянное присутствие третьей стороны, особенно когда эта агрессивная монахиня заявила о своем намерении заменить более мягкую сестру Джаккомину, которая была бы рада провести время с его книгами.

— Это означает, что мы не должны встречаться снова до дня нашей свадьбы, — сказал он Мариетте, — но у нас есть вся оставшаяся жизнь, в которой мы будем вместе.

Она кивнула. Вся оставшаяся жизнь! Перспектива была пугающей. Никто из них не знал, будет их брак во благо или во вред.

Загрузка...