Венера Прайм 4

XVII

Двумя годами позже…

Танкер «Софала» продул свои шланги немного грубее, чем следовало бы, выплеснув в космос быстрый вихрь замерзающего кислорода. На пульте управления «Гаруды»[3] его капитан Чоудхури увидел пляску цифр и, выругавшись, проговорил в микрофон:

— Софала, в чем дело? Кто тебя учил работать?

— По нашему мнению, это твой ответственный за перекачку напортачил, наверно он пьян. В принципе потери не велики, или ты настаиваешь на арбитраже?

Чоудхури на мгновение заколебался, но потом решил, что потери действительно небольшие:

— Ладно, проваливай, — и отключился.

Танкер плавно скользнул в сторону.

Чоудхури задумался. Всего за месяц, с тех пор как он поднял с Ганимеда этот величественно названный автобус, произошло столько мелких сбоев, что если посчитать, то столько их не случилось за всю его предыдущую двадцатилетнюю карьеру, среди спутников Юпитера. Было такое впечатление, что на судне завелся какой-то злобный домовой.

Злобным домовым была Спарта. Она жила на судне на нелегальном положении, и чтобы ее не вычислили по дополнительной массе, она устраивала многочисленные мелкие «аварии» при дозаправке и пополнении запасов. От этого в весовой ведомости судна творился форменный бардак. Хотя весила она немного, но ведь кроме нее на борту было всего двадцать восемь человек, так что приходилось принимать такие меры.

В течение месяца, с тех пор как «Гаруда» стартовал с Ганимеда, она жила жизнью бомжихи, скрываясь в крошечном пространстве за служебным люком подразделения АП. За это время она стала изможденной и грязной, у нее было мало возможностей обтереть тело губкой или вымыть волосы, и ни одной возможности почистить одежду. Дважды она рисковала — утаскивала белье из утилизатора, заменяя его своим грязным нижним бельем и комбинезоном. Она воровала еду когда могла, и спасала отходы от переработки. Ее скудный рацион состоял из тех продуктов, которые у других не пользовались спросом: порошкообразный виноградный напиток, соленый дрожжевой экстракт, сублимированные чипсы тофу. И еще ее выручали таблетки Стриафана. Цилиндрик, наполненной сотнями маленьких белых дисков, которые таяли, как мелкий сахар под языком.

«Гаруда» был базой для «Кон-Тики». Этот десятилетний ветеран службы в околоюпитерианском космосе еще полтора года назад был невзрачным тяжелым буксиром со спартанскими удобствами для обычного экипажа из трех человек. Теперь его строители не узнали бы его. Грузовые трюмы Гаруды были заменены комплексом помещений для экипажа, крошечных, но роскошных — личные каюты, столовая, игровые комнаты, клиники, аптека. Его системы жизнеобеспечения были модернизированы, мощность силовой установки многократно увеличена. В середине корабля Гаруда ощетинился, как морской еж, антеннами и коммуникационными мачтами.

Самым очевидным и поразительным изменением был Центр управления полетом «Кон-Тики», который опоясывал экватор корабля темными стеклянными окнами. После старта «Кон-Тики» за пультами управления полетом в три смены круглосуточно будут дежурить руководитель полета и пять диспетчеров.

Спарта лежала в темноте, свернувшись, как зародыш, топливные баки были наполнены и до старта оставалось всего несколько часов.

Воздушные шлюзы двух кораблей, «Кон-Тики» и «Гаруда», были соединены друг с другом. Спарта почувствовала толчок разъединивший их, услышала шипение реактивных двигателей Гаруды, компенсирующих легкий толчок, полученный ей при этом.

Теперь оба корабля практически неподвижно висели в тысяче километров над пустынными скалами и льдами Амальтеи, в радиационной тени этого спутника. Для Кон-тики Юпитер скоро поднимется над краем маленькой луны, но великая планета останется скрытой от Гаруды на протяжении всей миссии. Амальтея будет щитом Гаруды, так как Юпитер обладает мощными радиационными поясами, потоками смертельно опасными для человека.

Поиски Говарда Фалькона приближались к своей кульминации.

Поиски Спарты, которые она вела последние два года, были тайными, мучительными, и заснув, она погрузилась в них, во сне проживая их вновь… :

Берлога Спарты на «Гаруде».

Спарта беспокойно зашевелилась и пробудилась ото сна. От неуклонно увеличивающегося приема Стриафана (вот уже почти два года), внутри ее постоянно сжигало чувство ярости, но это не уменьшило ее способности к восприятию и расчету… пока она была достаточно бодра и сильна, чтобы контролировать себя. Голова у нее раскалывалась, во рту пересохло. Ей потребовалось несколько долгих секунд, чтобы вспомнить, где она находится, почему в этом тесном маленьком помещении так холодно, темно и дурно пахнет.

Она все вспомнила и поняла что ее разбудило. — Кон-Тики. Кон-Тики — стартовал.

XVIII

Переход с орбиты Амальтеи во внешние слои атмосферы Юпитера занимает всего четыре часа. Мало кто из людей смог бы заснуть во время столь быстрого и устрашающего путешествия. Сон Говард Фалькон ненавидел. Когда ему приходилось, по необходимости, засыпать, его мучили кошмары прошлого.

Но в ближайшие три дня не приходилось рассчитывать на отдых — значит, надо использовать эти сто с лишним тысяч километров до океана облаков. Если смотреть на вещи трезво, то возможно ему придется поспать последний раз в жизни.

«Кон-Тики» нырнул в тень от огромной планеты. Несколько минут корабль окутывали какие-то необычные золотистые сумерки, потом четверть неба превратилась в сплошной черный провал, окруженный морем звезд. — Юпитер заслонил собой Солнце, что ж пора ложиться. Он еще осмотрел все приборы и сказал в микрофон:

— На Гаруде. У меня все в штатном режиме, разбудите через два часа.

— Принято. — Последовал ответ.

Фалькон включил индуктор сна и ласковые электрические импульсы быстро убаюкали его мозг. Спал без сновидений. А в это время корабль стремительно приближался к Юпитеру.

Фалькон не обольщался — кошмары никуда не денутся, они всегда приходили перед пробуждением. Из всей катастрофы чаще всего ему снился тот супершимпанзе. Обезумевший. Желтые клыки, оскалены в ужасе… жалобное — «босс»… «босс»… Не погибшие друзья, а именно он. Видимо Фалькон находил нечто схожее в их судьбах.

Кошмар — возвращение к жизни. Мрак — могильная тишина. Не шевельнуть ни руками, ни ногами, не крикнуть. Заживо похоронили?

Первой отступила тишина. Через несколько часов (или дней) он уловил какой-то слабый пульсирующий звук. В конце концов, после долгих раздумий заключил, что это бьется его собственное сердце. Первая в ряду многих ошибка…

Один за другим оживали органы чувств. И с ними ожила боль. Ему пришлось учить все заново, пришлось вновь прожить детство. Память не пострадала, и Фалькон понимал все, что ему говорили, но несколько месяцев мог только мигать в ответ. Он помнил счастливые минуты, когда сумел вымолвить свое первое слово, перевернуть страницу книги, и когда наконец сам начал перемещаться по комнате. Немалое достижение, и готовился он к этому почти два года…

Сотни раз Фалькон завидовал погибшим, но ведь у него не было выбора, врачи решили все за него. И вот теперь, двадцать лет спустя, он там, где до него не бывал ни один человек.

Центр управления полетом на Гаруде был вынужден поддерживать связь с «Кон-Тики» через спутники связи, так как между ними на всем продолжении полета прямой связи не будет. — Гаруда будет прятаться от радиации Юпитера за Амальтеей. Уже наблюдалось отставание в приеме сигнала от «Кон-Тики», составляющее, двадцатую долю секунды и неуклонно увеличивающееся.

Полдюжины диспетчеров удобно висели в свободных ремнях у плоских экранов. Сквозь окружающие окна из толстых стекол в круглую комнату падал тусклый солнечный свет.

Несмотря на относительную роскошь изготовленных на заказ помещений, свободного места в них не было. Пять членов экипажа и двадцать два члена экспедиции — диспетчера, ученые, техники и Говард Фалькон. Всего двадцать семь человек. Был еще двадцать восьмой — пассажир, но для профессионалов он был хуже бесполезного багажа. Его знали как мистера Редфильда — сторожевого пса, уполномоченного Комитетом Космического Контроля наблюдать за полетом.

Заговорил мистер «Бесполезный багаж», сидевший в привилегированном кресле и выглядывавший из-за плеча директора полета.

— Мистер «Расходные материалы», отвлекитесь на минутку. Мои расчеты не совсем совпадают с вашей оценкой расхода кислорода на борту «Кон-Тики». Не будете ли вы так любезны проверить это?

Голос и манеры у него были как у недружелюбного сборщика налогов.

Диспетчер, к которому было это обращение, молча, скрипя зубами от унижения, постучал по клавишам. Все эти недели, прошедшие с тех пор, как Гаруда покинул Ганимед, этот субъект постоянно подвергал их всех такому унижению.

Редфилд — мистер Багаж, как он сам себя называл, хмыкнул на цифры, выведенные на экран, и ничего не сказал. Они на самом деле его совсем не интересовали, его интересовало совсем другое. Попал он сюда благодаря пробивной силе и настойчивости Декстера и Аристы. Вооружившись планами, разработанными для них Блейком, Плаумэны провели блестящую блиц-компанию.

«Кто устережет самих сторожей?» — Давила соей латынью Ариста. Декстер ставил вопрос более приземленно: «кто заставляет собаку следить за яйцами?» — Видимо эта непереводимая логика оказала решающее воздействие и Совет космического контроля сдался. К тому же Плаумэны никогда не стеснялись делать публичные заявления, когда дело заходило в тупик — обращаться за поддержкой к общественности.

Было решено, что одному или нескольким беспристрастным наблюдателям из такой организации, как «Институт Глас Народа», должен быть предоставлен свободный доступ ко всем аспектам программы «Кон-Тики» на протяжении всего времени ее осуществления.

Блейк подавлял усмешку, когда думал, с какой готовностью Космический совет капитулировал. Хотя смешного было мало, если учесть, что, возможно, дюжина людей на этом корабле просто ждала шанса, чтобы убить его.

Он задавал назойливые вопросы, наблюдал за их реакцией, иногда в течение двух смен без сна. Чего он добивался, они не знали. Они не были дружелюбны, и он тоже.

Размышления Блейка были прерваны сообщением: «Говард на связи».

XVIV

Фалькон просыпался. Неизбежные кошмары (он пытался вызвать медсестру, но у него не было сил даже нажать на кнопку) быстро исчезли из сознания. Он вызвал Центр управления и доложил, что все идет нормально.

Через полчаса он начнет входить в атмосферу, и этот маневр будет уникальным для пилотируемого аппарата. Правда, десятки зондов благополучно прошли через это огненное чистилище, но ведь то были особо прочные, компактно размещенные приборы, способные выдержать не одну сотню «g». Максимальные ускорения, пока «Кон-Тики» не уравновесится в верхних слоях атмосферы Юпитера, составят тридцать «g», средние — больше десяти.

Фалькон стал в нужную позицию и при помощи специальной системы стал не торопясь и тщательно раскреплять себя к корпусу корабля. Закончив эту процедуру, он стал с кораблем одним целым.

Пошел обратный отсчет. Осталось сто секунд. Они прошли. Ничего не произошло. Сто один, сто два, сто три — донесся вздох, переходящий в пронзительный, вой. Ошибка в расчетах составила всего три секунды — не так уж плохо, если учесть, сколько было неизвестных факторов.

Звук был совсем не похож на звук при входе в атмосферу Земли или Марса. В этой разреженной атмосфере водорода и гелия все звуки трансформировались на пару октав вверх. На Юпитере даже гром гремел бы фальцетом.

Вместе с нарастающим воем росла и тяжесть. Способность двигаться исчезла полностью, поле зрения уменьшилось настолько, что он видел лишь часы и акселерометр, — пятнадцать «g», а еще терпеть четыреста восемьдесят секунд….

Он подумал, какой должно быть впечатляющий пылающий след в атмосфере Юпитера видят сейчас люди на своих экранах.

Через пятьсот секунд после входа в атмосферу перегрузка пошла на убыль. Десять «g», пять… Потом ощущение веса почти совсем исчезло. Огромная орбитальная скорость была погашена, началось свободное падение.

Внезапный толчок дал знать, что сброшены раскаленные остатки тепловой защиты. Она сделала свое дело и больше не понадобится, пускай достается Юпитеру.

Он не видел, как раскрылся первый тормозной парашют, но ощутил легкий рывок, и падение сразу замедлилось. Горизонтальная составляющая скорости «Кон-Тики» была полностью погашена, теперь аппарат летел прямо вниз со скоростью полутора тысяч километров в час.

Фалькон освободился от сковывающей его движения системы, но не совсем, а так, чтобы можно было самому управлять кораблем.

А вот и второй парашют. Фалькон в верхний иллюминатор с великим облегчением увидел, что над падающим аппаратом колышутся облака сверкающей пленки. В небе огромным цветком раскрылась оболочка воздушного шара и стала надуваться, зачерпывая разреженный газ и скоро надулась полностью. Скорость падения «Кон-Тики» уменьшилась до нескольких километров в час и на этом рубеже стабилизировалась. Сейчас шар играл роль всего-навсего мощного парашюта. Он не обладал подъемной силой, да и откуда ей взяться, ведь внутри тот же газ, что и снаружи. Но все шло по заданной программе. Только один шар способен плавать в атмосфере водорода, самого легкого из газов, — шар, наполненный горячим водородом. С характерным и довольно неприятным треском включился маленький термоядерный реактор, посылая потоки тепла в оболочку над головой. Через пять минут скорость падения упала до нуля, а еще через минуту корабль начал подниматься и, судя по высотомеру, перестал на высоте четырехсот километров над поверхностью Юпитера, или над тем, что принято было называть его поверхностью.

Пока работает реактор, Фалькон мог, не снижаясь, парить над миром, где разместилась бы сотня Тихих океанов. Пролетев от Земли шестисот миллионов километров, «Кон-Тики» наконец-то начал оправдывать свое название. Плот «Кон-Тики» плыл по океану атмосферы Юпитера…

XX

Хотя вокруг Фалькона простирался новый, незнакомый мир, но прошло больше часа, прежде чем он смог начать его подробно рассматривать. Сначала нужно было проверить все системы корабля, оценить как корабль перенес чудовищное ускорение. Как говориться на автоматику надейся, а сам не плошай. Нужно было освоить термоядерный реактор: сколько прибавить, чтобы подниматься с нужной скоростью, сколько убавить, чтобы двигаться вниз. Нужно было отрегулировать длину тросов, соединяющих корпус корабля с огромной грушей, чтобы погасить раскачивание и сделать полет возможно более плавным.

До сих пор ему сопутствовала удача — сильных порывов ветра не было и приборы показывали, что относительно невидимой поверхности он летит со скоростью трехсот пятидесяти километров в час. Очень скромная цифра для Юпитера, где зонды регистрировали скорости ветра до полутора тысяч километров в час. Но скорость, как таковая, опасности не представляет, опасна турбулентность. И тогда только его мастерство, опыт и быстрая реакция помогут уцелеть, надежда на компьютер корабля у него была небольшая.

Лишь после того, как он наладил полный контакт со своим необычным аппаратом, Фалькон, откликнувшись на настойчивые просьбы Центра управления, выпустил штанги с контрольно-измерительными приборами и капсула стала напоминать довольно неопрятно наряженную рождественскую елку.

«Кон-Тики» плыл по ветру, передавая непрерывный поток информации в Центр управления и наконец-то у Фалькона появилась возможность осмотреться.

Первое впечатление его разочаровало — обычный земной пейзаж. Горизонт — там, где ему и положено быть, никакого ощущения, что летишь над планетой, поперечник которой в одиннадцать раз превосходит диаметр Земли. Внизу, в пяти километрах — слой облаков. Но когда он посмотрел на приборы, сразу стало ясно, как сильно обмануло его зрение. — Облачный слой на самом деле был не в пяти, а в шестидесяти километрах под ним. И до горизонта не двести километров, как ему казалось, а почти три тысячи. Кристальная прозрачность водородно-гелиевой атмосферы совершенно сбила его с толку. Судить на глаз о расстояниях здесь было еще труднее, чем на Луне. Видимую длину каждого отрезка надо умножать по меньшей мере на десять.

Фалькону стало не по себе, у него появилось ощущение, что он уменьшился в десять раз, стал гномом. Возможно к этим чудовищным масштабам можно привыкнуть, но у него вдруг появилось внутреннее убеждение, что на этой планете никогда не будет места для людей.

Небо было почти черным, если не считать нескольких перистых облаков из аммиака километрах в двадцати над аппаратом. Там царил космический холод, но с уменьшением высоты быстро росли температура и давление. В зоне, где сейчас парил «Кон-Тики», приборы показывали минус пятьдесят по Цельсию и давление пять атмосфер. В ста километрах ниже будет жарко, как в экваториальном поясе Земли, а давление примерно такое, как на дне не очень глубокого моря. Идеальные условия для жизни…

Уже минула четвертая часть короткого юпитерианского дня. Солнце прошло полпути до зенита, но облачную пелену внизу озарял удивительно мягкий свет. Лишних шестьсот миллионов километров заметно умерили яркость солнечных лучей.

Знаменитое Красное Пятно, самая броская примета Юпитера, находилось далеко на юге. Было очень соблазнительно спуститься там, но скорость ветра — тысяча пятьсот километров в час. Нырять в такой чудовищный водоворот — самоубийство. Пусть будущие экспедиции займутся Красным Пятном и его загадками.

«Кон-Тики» по-прежнему шел на запад с неизменной скоростью трехсот пятидесяти километров в час, но отражалось это только на экране локатора. Может быть, здесь всегда так спокойно? Похоже все-таки, что ученые, которые авторитетно толковали о штилевых полосах Юпитера, называя экватор самой тихой зоной, не ошиблись. Фалькон крайне скептически относился к такого рода прогнозам, гораздо убедительнее прозвучали для него слова одного небывало скромного исследователя, который прямо заявил: «Экспертов по Юпитеру нет. Никто не знает, что там творится».

Что ж, под конец сегодняшнего дня появится один эксперт. Если только я сумею дожить до ночи.

— Пока все идет нормально. — На борту «Гаруды» пилот-директор Буранафорн освободился от ремней и плавно поплыл прочь от консоли.

— Прекрасно. Будем надеяться, что так будет и дальше. — Его сменщик, Будхворн Им, грациозно скользнула на освободившееся место. Это была миниатюрная камбоджийка в форме Индо-азиатской космической службы, с полковничьими жар-птицами на плечах. Она стала наблюдать, как диспетчеры второй смены принимают дежурство за терминалами у своих коллег.

— Мостик вызывает Центр управления. — Раздался по внутренней связи усталый голос капитана Чоудхури.

— Слушаю, капитан, — ответила Им.

— Поступил запрос на разрешение пристыковаться от катера Комитета Космического Контроля, который сейчас покидает базу на Ганимеде. Два человека на борту. Их расчетное время прибытия — девятнадцать часов двадцать три минуты. Причина визита не раскрывается, но катер подчеркнул, что это просьба.

— Я бы предпочла не рисковать рассогласованием связи с «Кон-Тики» во время стыковки. — Озадаченно промолвила Им.

— Значит мне ответить отказом на их просьбу?

— Полагаю, если им действительно нужно, то они оформят это приказом, поэтому нет смысла спорить. Только настоятельно попросите капитана катера производить стыковку как можно аккуратнее, объясните ему зачем это нужно. И держите меня в курсе.

— Как скажете. — Чоудхури отключился.

Им понятия не имела, почему прибывает катер, но они, безусловно, имели на это право. И вообще-то ничего страшного случиться не могло. Только авария при стыковке (весьма маловероятная) могла прервать связь с капсулой «Кон-Тики». Но когда она оглядела диспетчеров, их пульты выстроились перед ней аккуратным кругом, то заметила на одном или двух лицах тревожные выражения, которые не соответствовали возникшей ситуации. С чего бы им волноваться?

В своей берлоге Спарта слушала этот разговор, находясь на гране сознания. Катер… это ее не касалось, это не ее дело. Скоро все будет кончено. Силы таяли. Она порылась в тюбике и вытащила еще одну белую таблетку. Она таяла с изысканной сладостью под ее языком и она провалилась в сон:

XXI

В этот первый день фортуна улыбалась Фалькону. На Юпитере было так же тихо и мирно, как много лет назад, когда он вместе с Вебстером парил над равнинами северной Индии. Фалькон тренировался в управлении своим судном, пока «Кон-Тики» не стал казаться ему продолжением его собственного тела. Он не рассчитывал на такую удачу и спрашивал себя, какую цену придется за это заплатить.

День подходил к концу. Краски быстро тускнели. Его аппарат летел на запад следом за опускающимся за далекий горизонт Солнцем. (Фалькон все никак не мог привыкнуть, что до горизонта три тысячи километров.)

Солнце скрылось. Вспыхнули мириады звезд, и среди них прекрасная вечерняя звезда — Земля как напоминание о безбрежных далях, отделяющих его от родного дома. Началась первая ночь человека на Юпитере. С наступлением темноты «Кон-Тики» стал опускаться. Шар уже не нагревался солнечными лучами и потерял частицу своей подъемной силы. Фалькон не стал возмещать потерю, этот спуск входил в его планы. До незримой теперь пелены облаков оставалось около пятидесяти километров. К полуночи он достигнет ее. Облака четко рисовались на экране инфракрасного локатора.

Приборы сообщали, что в них кроме обычных водорода, гелия и аммиака огромный набор сложных соединений углерода. Химики томились в ожидании проб этой розоватой ваты. Правда автоматические зонды до этого уже ловили это вещество, но за то короткое время, пока зонды не исчезали в сокрушительных глубинах Юпитера, этим автоматам, с их компьютерными программами, не удавалось провести качественный химический анализ. То, что до сих пор удалось узнать, только разожгло аппетиты ученых. Высоко над поверхностью Юпитера обнаружились молекулы, присущие живому организму. Есть пища — так, может быть, и потребители существуют? Вопрос этот уже свыше ста лет оставался без ответа.

Инфракрасные лучи отражались облаками, но микроволновый радар доставал до поверхности планеты в четырехстах километрах внизу. Там колоссальные давление и температура, даже автоматы не могли пробиться туда невредимыми.

Через час после захода солнца он сбросил зонд. Автомат завис в более плотных слоях, сто километров ниже, посылая информацию, которая автоматически передавалась в Центр управления.

Перед самой полуночью на дежурство в Центре заступила пилот-директор Им. Она представилась Фалькону, сопроводив эту процедуру обычными шутками. А через десять минут он снова услышал ее голос, на этот раз серьезный и взволнованный:

— Говард! Включи сорок шестой канал, не пожалеешь!

Сорок шестой? Это один из каналов его зонда, который сейчас на сто двадцать пять километров ниже плавает в атмосфере, почти такой же плотной, как вода.

Сперва он услышал лишь шелест ветра. А затем на этом фоне исподволь родилась гулкая вибрация. Сильнее… сильнее… будто рокот исполинского барабана. Звук был такой низкий, что Фалькон не только слышал, но и осязал его, и частота ударов непрерывно возрастала, хотя высота тона не менялась. Вот уже какая-то почти инфразвуковая пульсация… Внезапно звук оборвался — так внезапно, что мозг не сразу воспринял тишину, память продолжала творить неуловимое эхо где-то в глубинах сознания.

Диспетчеры в Центре управления переглянулись. Это был самый необычный звук, который кто-либо из них когда-либо слышал. Никто не мог придумать природного явления, которое могло бы его вызвать. И это не было похоже на крик животного.

Если бы Им не была отвлечена разговором с мостиком, она могла бы заметить едва сдерживаемое возбуждение на лицах двух своих диспетчеров:

— Пошлите кого-нибудь разбудить доктора Бреннера, пожалуйста, возможно, это именно то, что он так ждал.

Звук снова донесся из динамиков, с тем же нарастанием силы и частоты ударов.

— Говард, сбрось еще один зонд, нужно запеленговать месторасположение источника звука.

Появился Олаф Бреннер, пухлый седовласый экзобиолог, он еще как следует не проснулся и летел почти неуправляемо, одновременно натягивая свитер. Им помогла ему справится с ремнями и занять место рядом.

— Что происходит? — Требовательно, даже не поблагодарив за помощь, спросил Бреннер.

— Сейчас сам услышишь.

Звук повторился вновь. Второй зонд Фалькона достиг уровня первого и включился в работу. Сравнив их пеленги, в Центре управления смогли определить где находится источник звуков и расстояние до него. — примерно в 2000 километрах от «Кон-Тики». Большое расстояние еще не означало, что источник звука был мощным, в воде звуки распространяются очень хорошо.

Естественное предположение, что виновники — живые существа, было сразу отвергнуто главным экзобиологом.

— Я буду очень разочарован, — заявил доктор Бреннер, — если здесь не окажется ни растений, ни микроорганизмов. Но ничего похожего на животных, какими мы их себе представляем, не может быть там, где отсутствует свободный кислород. Все биохимические реакции на Юпитере должны протекать на низком энергетическом уровне. Активному существу попросту неоткуда почерпнуть силы для своих жизненных функций.

Таинственные сигналы с Юпитера продолжали поступать через определенные промежутки времени. Они записывались и анализировались. Бреннер старательно мучил компьютер, но пока не находилось никакого смысла в это ритмичном грохоте.

Бреннер устало зевнул и огляделся.

— А где этот профессиональный зануда? — спросил он, увидев пустую упряжь, в которой часто сидел Блейк Редфилд.

— Даже профессиональным разведчикам иногда приходится спать, — ответила директор.

Блейк лежал в своей крошечной каюте и беспокойно спал. Он спал по пять часов в сутки, урывками, стараясь следить за работой каждой из трех смен Центра управления полетами. Стараясь понять кто есть кто. А самый главный, мучивший его вопрос. — Была ли у Фалькона цель в облаках, которая выходила далеко за рамки заявленных целей экспедиции?

Это вопрос, на который можно будет ответить только при анализе действий, которые он предпримет.

В своем укрытии Спарта пробудилась от грез о мести. Ее красные глаза открылись, и она провела пушистым языком по желтым зубам. Реальность возвращалась лишь постепенно.

Она слушала достаточно долго, чтобы убедиться, что прошло достаточно времени. Скоро… она знала, что пора двигаться, если она хочет предупредить Блейка. Но хотела ли она этого?

Ее красные глаза наблюдали из укрытия, как он занимался своими официозными делами, без разрешения подключался к данным, задавал грубые вопросы дежурным диспетчерам, выставлял себя назойливым занудой. Для нее его поведение было понятно. Он знал, как и она, что в миссии Кон-Тики что-то прогнило. Но в отличие от нее он не знал, что именно. Он скреб и ковырялся в струпьях, надеясь разозлить зверя и заставить его реагировать — тем самым выдав себя.

Какой-то уголек сострадания к нему все еще горел в ее мозгу. Он понятия не имел, что они просто выжидают своего часа, что он уже обречен на смерть. Усилия Блейка были опасны и бесполезны.

Она ничего ему не должна. И все же она могла предупредить его о грядущем катаклизме. Она сделала все возможное, чтобы обезглавить «свободный дух». Но как у гидры, у нее было много голов.

XXII

Примерно за час до восхода голоса из пучины смолкли, и Фалькон начал готовиться к встрече своего второго дня на Юпитере. «Кон-Тики» находился теперь всего в пяти километрах над ближайшим слоем облаков; внешнее давление поднялось до десяти атмосфер, а температура была тропической — тридцать градусов по Цельсию. Человек вполне мог бы находиться в такой среде без какого-либо снаряжения, кроме маски и баллона с подходящей дыхательной смесью.

Когда полностью рассвело, Центр управления, голосом Им сообщил:

— У нас для тебя хорошие новости, Говард. Облака под тобой становятся тоньше, через час они в твоем районе исчезнут совсем и ты будешь наблюдать их второй ярус. Он лежит ниже первого километров на двадцать. И турбулентности пока не предвидится.

Десять минут спустя он увидел картину, которую предсказали Центру управления полетами орбитальные спутники. — Облака внизу исчезли, как-будто их что-то растворило и «Кон-Тики» проплывал по краю облачного каньона глубиной в двадцать километров и шириной в тысячу.

Под ним простирался совсем новый мир. Юпитер отдернул одну из своих многочисленных завес. Второй ярус облаков был намного темнее первого. На розоватом фоне, по ветру, дующему с востока на запад, плыли облака. Все примерно одинаковой величины и формы, овальные, кирпичного оттенка.

Он уменьшил подъемную силу, и «Кон-Тики» начал снижаться вдоль облачного обрыва. И тут Фалькон заметил снег.

Белые хлопья образовывались в атмосфере и медленно снижались. Снега конечно здесь быть не могло, но очень похоже. Вскоре несколько хлопьев легли на приборную штангу выпущенную из корпуса перед главным иллюминатором, и он их рассмотрел — мутно-белые, отнюдь не кристаллические, довольно большие, сантиметров десять в поперечнике. Похоже на воск. Экспресс-анализ показал, что это сложные углеводороды. В атмосфере вокруг «Кон-Тики» шла химическая реакция, которая рождала эти хлопья.

Примерно в сотне километров впереди в облачном слое начало твориться какое-то безобразие. Нечто огромное, не один десяток километров в поперечнике, всплывало из толщи облаков на его пути. Несколько секунд он цеплялся за мысль, что это, наверно, тоже облако — грозовое облако, которое заварилось в нижних слоях атмосферы. Но нет, тут что-то более плотное. Что-то плотное протискивалось сквозь розоватый покров, будто всплывающий из глубин айсберг. Громадина была беловатой аморфной массой с красными и бурыми прожилками. Должно быть, решил он, это то же самое вещество, из которого состоят «снежинки». Целая гора сложных углеводородов.

— Я знаю, что это такое, — доложил он в Центр управления, который уже несколько минут тормошил его тревожными запросами. — Гора пузырьков, пена. Углеводородная пена. Скажите химикам, пусть… Нет, постойте!!!

Фалькон слышал, как Бреннер возбужденно бормочет, но не обращая на него внимания, внимательно рассматривал своим телескопическим зрением это явление.

— Центр управления, — произнес он в микрофон официальным тоном. — На Юпитере есть живые организмы. Да еще какие!

— Рад признать свою неправоту, — донесло радио веселый голос доктора Бреннера.— У природы всегда припасен какой-нибудь сюрприз. Наведи получше телеобъектив и передай нам возможно более четкую картинку.

До восковой горы было еще слишком далеко, чтобы Фалькон мог как следует рассмотреть существа, двигающиеся вверх-вниз по ее склонам. Видимо они были очень большими, иначе он их вообще не увидел бы на таком расстоянии. Почти черные, формой напоминающие наконечник стрелы, или букву дельта греческого алфавита, они перемещались, плавно извиваясь, будто исполинские манты плавали над тропическим рифом. Или это коровы небесные пасутся на облачных лугах Юпитера? Ведь эти существа явно обгладывали темные, буро-красные прожилки, избороздившие склоны.

«Кон-Тики» летел очень медленно. Пройдет не меньше трех часов, прежде чем он окажется над горой. А солнце не ждет… Успеть бы до темноты как следует рассмотреть здешних мант. Приборы определили их размеры — размах крыльев триста метров!

За полчаса до заката «Кон-Тики» оказался над горой.

— Нет, — отвечал Фалькон на повторяющиеся вопросы Бреннера, — они по-прежнему никак не реагируют на мое присутствие. Вряд ли это разумные создания. Они больше напоминают безобидных травоядных. Да если и захотят погоняться за мной, им не подняться на такую высоту.

С близкого расстояния Фалькон хорошо рассмотрел гору. Гора состояла из пузырей чаще всего около метра в диаметре. Интересно, в каком ведьмином котле варилось это углеводородное зелье. Похоже, в атмосфере Юпитера столько химических продуктов, что ими можно обеспечить Землю на миллионы лет.

Короткий день был на исходе, когда «Кон-Тики» прошел над гребнем восковой горы, и нижние склоны уже обволакивал сумрак. На западной стороне мант не было, а у самого подножья Фалькон увидел что-то овальное, пять или шесть километров в поперечнике. Из основания этого образования вниз торчал лес длинных, тонких отростков которые качались взад и вперед, как листья водорослей в воде. И Говард увидел, или ему показалось, ведь практически там была уже темнота, что это существо двигается.