Венера Прайм 4

XXIII

Сверкающий белый катер осторожно приблизился к главному шлюзу Гаруды. Диагональная синяя полоса и Золотая Звезда на носу катера заявляли о его власти: Комитет Космического Контроля был самым большим агентством в мире, действующим как служба безопасности, полиция, береговая охрана и морская пехота. Белый катер имел странный аэродинамический вид для космического корабля. — Корабли Комитета Космического Контроля с термоядерными двигателями, имели и обычный двигатель, и обтекаемую форму, чтобы выполнять свои задачи даже в атмосфере планет.

Катер уравнял свою скорость и оба корабля застыли неподвижно относительно друг друга. Из шлюза катера выползла стыковочная труба и через несколько минут на мостик Гаруды мастерски влетели Командор и высокий светловолосый лейтенант с электрошокером на бедре.

Их встретила Раджагопал, первый помощник:

— Чем я могу вам помочь? — Почему-то в блестящих красных губах женщины даже простая вежливость звучала высокомерно.

— Проводи нас в Центр управления. Мы прибыли для наблюдения и никому не помешаем.

— Сюда, пожалуйста…

Шестеро диспетчеров с любопытством посмотрели на вошедших в Центр. Раджагопал коротко доложила пилот-директору Ламу и вернулась на мостик. Несколько мгновений спустя Командор о его напарник заняли разные позиции, Командор завис у люка, ведущего на мостик, а лейтенант двинулся к люку напротив. Оба выхода из помещения были перекрыты и присутствующие почувствовали себя арестованными.

Блейк Редфилд открыл глаза и увидел ее, повисшую над ним у потолка его спальни. — Кошмарный сон, он моргнул и мотнул головой, чтобы видение исчезло. Но это была реальность.

Спарта, должно быть, заметила выражение его глаз, страх, который сменился узнаванием. Она усмехнулась. На почерневшей от жира маске ее лица сверкали зубы цвета слоновой кости, а язык был кроваво-красным.

— Ты больше ничего не должен делать, Блейк. Я уже позаботился обо всем. Охраняй свою спину.

—Что ты…? — Он начал вставать.

— Нет, не двигайся.

— Что ты сделала, Эллен? — Он сделал вид, что расслабился, глядя на нее снизу вверх.

— Не называй меня Эллен.

Он не верил своим ушам, — она годами настаивала, чтобы я называл ее Эллен. — Как тебя теперь зовут?

— Ты знаешь, кто я. Тебе не нужно мое имя.

— Как скажешь. — В этих словах не было смысла. Она выглядела безумной. Злая усмешка на ее лице, красные глаза горят, изголодавшаяся до костей, слова вырываются с шипением.

— Тебе не нужно их больше дразнить, миссия провалится, я позаботилась об этом. Когда это произойдет, пророки выдадут себя и я с ними разберусь.

— Скажи, что ты сделала?

— Не выдавай меня Командору.

— Командору? Он…

Блейк замолчал, с изумлением наблюдая, как она скользнула в воздухообменный канал, отверстие, которое он счел бы слишком маленьким для человеческого тела.

Фалькон после захода Солнца получил сообщение от Центра управления, что в ближайший час ожидается извержение Беты. Прогнозы ученых Ганимеда были примерно такими же надежными, как прогнозы погоды на Земле в начале двадцатого века.

Юпитер временами становился самым мощным источником радиоизлучения. Огромный столб газа устремлялся вверх, достигнув ионосферы устраивал «короткое замыкание» в радиационном пояса Юпитера, — электрический разряд в миллионы раз мощнее любой земной молнии. Волны радиопомех распространялись по всей солнечной системе и за ее пределы. На Юпитере было обнаружено несколько таких«вулканов».

Фалькон вывел на экран карту. Бета находилась в тридцати тысячах километров от него, далеко за горизонтом. И на таком расстоянии ударная волна не была ему опасна. Иное дело радиобуря. И он принялся убирать внутрь штанги с приборами. — Единственная доступная ему мера предосторожности…

Внезапно над горизонтом на востоке заплясали отблески далеких сполохов. Одновременно отключилась половина автоматических предохранителей на распределительном щите, погас свет, погасли все контрольные лампочки и отключились все каналы связи. Фолкен хотел пошевельнуться, но не мог. Это было не только психологическое оцепенение, конечности не слушались его, и болезненно покалывало по всей сети нервов и особенно в голове.

Хотя электрическое поле никак не могло проникнуть в экранированную кабину, над приборной доской мерцало свечение и слышалось характерное потрескивание тлеющего разряда. Тут сработала аварийная система, вновь заработали все приборы и прошел унизительный паралич.

Стропы, на которых висела кабина, словно горели. От стропового кольца и до экватора шара протянулись во мраке яркие, голубые с металлическим отливом струи. По ним медленно катились ослепительные огненные шары. Картина была до того чарующей и необычной, что не хотелось думать об опасности. Мало кто наблюдал шаровые молнии так близко.

Ожил Центр управления:

— «Кон-Тики», ты слышишь нас? «Кон-Тики» — ты слышишь?

Слова были едва разборчивы, но настроение Фалькона поднялось, — он возобновил контакт с человеческим миром.

— Слышу. Роскошное электрическое шоу и никаких повреждений. Пока.

— Слава богу. Мы уже думали, что потеряли тебя.

Первыми пропали шаровые молнии — они медленно разбухали и, достигнув критической величины, беззвучно взрывались. Но еще и час спустя все металлические части снаружи кабины окружало слабое сияние. А радио продолжало барахлить до полуночи.

Оставшиеся до утра часы прошли без приключений. Лишь глубоко внутри себя он чувствовал что-то не ладное. Этот электрический шок, паралич… что-то странное происходило, хотя он не мог сказать, что именно. Зловещие образы непрошено возникали в его воображении, и ему казалось, что кто—то говорит прямо рядом с ним, прямо здесь в капсуле, но слова были на языке, которого он никогда не слышал, как во сне, где человек ясно видит слова на странице, но не может понять их смысла. Фалькон изо всех сил старался сосредоточиться.

Поистине, в этом мире можно ожидать чего угодно, и нет никакой возможности угадать, что принесет завтрашний день. И ведь ему еще целые сутки тут находиться…

Блейк тем временем пробирался среди скоплений труб, заглядывал в такие места, которое никогда не посещались людьми, предназначенные лишь для того, чтобы залезть туда с гаечным ключом или набором кусачек, чтобы починить что-то сломанное.

То, что Блейк делал, было чем-то вроде попытки самоубийства. Он охотился на раненого зверя.

Линда, или Эллен, или как там она себя называла, она гораздо умнее и проворнее его, и он это знал. Он видел достаточно ее сверхъестественного «везения», чтобы догадаться, что она не совсем человек. Вероятно, она могла видеть в темноте и чувствовать его приближение, как раненый горный лев.

Тем не менее ее нужно остановить. Она слишком опасна, чтобы оставлять ее на свободе, ее нельзя недооценивать. Если она сказала, что обеспечила провал миссии Говарда Фалькона, значит, что-то сделала. И все же он не мог просто сообщить о ней Командору и, тем самым, умыть руки. Слишком много она для него значила. Он должен был справиться сам.

Несколько факторов были на его стороне. С его извращенной склонностью к авантюрам, Блейк был даже более опытным диверсантом, чем она. А к тому же, она не ждет его визита, и она больна. Но означали ли ее затравленные глаза и истощенное тело, что она стала менее грозной? Он медленно продвигался по почти непроходимому лазу, пока не оказался рядом со служебным отсеком АП. Он уже обыскал наиболее доступные места, где она могла спрятаться. Это было последним.

Через узкую щель между электрическими шинами он увидел зону обслуживания AП, тускло освещенную парой светящихся зеленых диодов. Там ничего не двигалось, ничего не было видно. Блейк прислушивался изо всех сил, но слышал только собственное дыхание и сердцебиение. Он медленно продвигался вперед, пока не повис на полпути до того места, где ожидал ее найти.

Визг. — Она вылетела из глубокой тени, вытянув когти и крича. Она могла бы разорвать ему горло, но из-за ее крика у него было мгновение, чтобы извернуться, схватить ее за запястье и левым кулаком ударить ее в подбородок. Голова Спарты откинулась назад, а глаза закатились.

Он обнял ее исхудавшее, грязное тело и разрыдался. Горько всхлипывая, нащупал запертый люк, открывавшийся в коридор технического обслуживания.

Он надеялся, что ему не придется выдавать ее. Он хотел вытянуть из нее правду и, если сможет, помочь ей. А теперь он видел, что она умирает у него на руках. — Нужно было как можно скорее доставить ее к врачу.

XXIV

Когда рассвело, погода внезапно переменилась. «Кон-Тики» летел сквозь буран. Восковые хлопья падали так густо, что видимость сократилась до нуля.

Фалькон заметил, что ложащиеся на иллюминаторы хлопья быстро исчезают. Они тотчас таяли от выделяемого «Кон-Тики» тепла. На Земле в слепом полете пришлось бы еще считаться с опасностью столкновения. Здесь эта угроза отпадала, горы Юпитера, в том маловероятном случае, если бы они были, находились бы в сотнях километров под аппаратом. Что до плавучих островов из пены, то наскочить на них, должно быть, то же самое, что врезаться в слегка отвердевшие мыльные пузыри.

Тем не менее он включил радар, в котором прежде не было надобности, ведь полет происходил на большом расстоянии от невидимой поверхности планеты. Его ожидал новый сюрприз.

Обширный сектор неба был насыщен отчетливыми эхо-сигналами. Фалькон припомнил, как первые авиаторы, описывая грозившие им опасности, среди всего прочего, рассказывали обывателям про «облака, начиненные камнями». Здесь это выражение было бы в самый раз. — Экран радара показывал смущающее зрелище. Пришлось напомнить себе, что в этой атмосфере не может парить ничего по-настоящему твердого. Скорее всего, это какое-то своеобразное метеорологическое явление, к тому же до ближайшего эхо-сигнала было около двухсот километров.

Он доложил об этом в Центр управления, но на сей раз объяснения не получил. Зато Центр утешил его сообщением, что через полчаса аппарат выйдет из бурана, но о том, что будет сильный боковой ветер, видимо предупредить забыл.

Внезапно шар потащил капсулу почти горизонтально. Фалькону понадобились все его навыки и быстрые, нечеловеческие рефлексы, чтобы его неуклюжая машина не запуталась в стропах.

Через несколько минут он уже мчался на север со скоростью более шестисот километров в час. Метель прекратилась и стало видно,что «Кон-Тики» очутился в огромной вращающейся воронке диаметром около тысячи километров.

Аппарат несло вместе с облаками вдоль наклонной, изогнутой поверхности. Над головой в ясном небе светило солнце, но внизу воронка ввинчивалась в атмосферу до неизведанных мглистых глубин, где почти непрерывно сверкали молнии.

Непосредственной угрозы не было, он оторвался от фантастических картин за иллюминатором и снова обратился к радару. — Теперь до ближайшего эха было километров сорок. Все эхо-сигналы располагались по стенам воронки и двигались вместе с ней — очевидно, они попали в нее, как и «Кон-Тики».

Он посмотрел в иллюминатор телескопическим глазом и обнаружил, что смотрит на странное образование (или существо?), которое видел накануне — с лесом тонких отростков (или ног?). Теперь представилась возможность точнее определить его размеры и конфигурацию. А заодно подобрать название, лучше отвечающее его облику. Однозначно, лучшего слова не подобрать — «Медуза». Отростки-щупальца напоминают извивающихся змей головы Горгоны.

Эта медуза была почти четыре километра в поперечнике. Десятки щупалец длиной в сотни метров мерно, синхронно качались взад-вперед. На каждый взмах уходила больше минуты. Казалось, будто диковинное существо тяжело идет по небу.

Все эхо-сигналы и впереди , и сзади, и выше и ниже были Медузами. Все, которых он смог рассмотреть, явно принадлежали к одному виду. Может быть, кормятся «планктоном», который засосало в воронку так же, как и «Кон-Тики?»

— А ты подумал, Говард, — заговорило радио голосом доктора Бреннера, который пришел в себя от удивления, — что эти создания в сто тысяч раз больше самого крупного кита? Даже если это всего лишь мешок с газом, он весит около миллиона тонн! Как происходит у него обмен веществ — выше моего разумения. Ему ведь, чтобы парить, нужны мегаватты энергии.

— Но если это всего лишь мешок с газом, почему он так хорошо отражается на локаторе?

— Не имею ни малейшего представления. Ты можешь подойти ближе?

Вопрос не праздный. Что-то в Фальконе сжалось в приступе паралича, похожего на тот, что он испытал во время радио-шторма. Он может приблизиться к Медузе на любое расстояние. Однако пока предпочитает сохранять дистанцию сорок километров, о чем он и заявил достаточно твердо.

— Я тебя понимаю, — неохотно согласился Бреннер. — Ладно, останемся на прежнем месте.

«Останемся»… Фалькон не без сарказма подумал, что разница в сто тысяч километров отражается на точке зрения.

Глаза Спарты открылись. Она только что слушала разговор между Центром управления полетом и хрупким воздушным шаром, кружащим в облаках Юпитера далеко внизу.

И все же на ее изуродованном лице не было понимания.

— Ян ижху… — ее горло было полно песка.

— Что?

На нее смотрели трое мужчин, двое молодых, один постарше. Незнакомых. Она снова попыталась сосредоточиться, рассмотреть их с близкого расстояния, но ее голова была готова взорваться. Если бы она могла заглянуть им в глаза, прочитать их сетчатку, она бы наверняка узнала их… но почему ее правый глаз мертв? Она могла сформировать изображение только под фиксированным нормальным углом. Она видела не лучше любого обычного человека.

— Я ничего не вижу — прошептала она едва слышно.

Один из молодых людей помахал рукой перед ее лицом. Она проследила за ним взглядом. Он поднял вверх три пальца.

— Ты видишь мою руку? Сколько пальцев?

— Три, — прошептала она.

— Смотри внимательно — сказал мужчина, который, должно быть, был врачом. Он положил ладонь ей на правый глаз.

— Сколько теперь пальцев?

— Четыре. Но я ничего не вижу.

Он прикрыл ладонью ее левый глаз. — Сколько их теперь?

— Все равно четыре.

— Почему ты говоришь, что не видишь? — Доктор убрал руку от ее лица. — Ты видишь разорванную картинку? Тени? Что не так?

Она отвернулась, не потрудившись ответить. Придурок не понимал, о чем она говорит, и ей пришло в голову, что лучше ему ничего не объяснять.

— Эллен, мы должны поговорить с тобой, — сказал один из них, старый. Почему он назвал ее этим именем? Это не ее имя.

Она была привязана к кровати широкими лентами вокруг ее лодыжек, запястий и талии. К ее рукам тянулись трубки, и она смутно ощущала, что из головы торчат еще трубки и провода. Эти трубки, должно быть, что-то делают с ее головой. Она не видела как раньше, но слух у нее остался прежним…

Следующие два часа «Кон-Тики» спокойно дрейфовал в воронке. Фалькон экспериментировал с аппаратурой стараясь получить наиболее качественное изображение ближайшей из медуз. Быть может, эта тусклая окраска — камуфляж? Быть может, медуза, как это делают многие животные на Земле, старается слиться с фоном? К такому приему прибегают и преследователь, и преследуемый. К какой из двух категорий принадлежит медуза? Вряд ли он получит ответ за оставшееся короткое время. Однако, когда после полудня прошел час, Фалькон получил ответ на этот вопрос.

Словно эскадрилья старинных реактивных истребителей, пять мант пронеслись сквозь стену тумана, образовавшую воронку, летя V-образным строем прямо на медузу. Фалькон не сомневался, что они намерены атаковать. Он здорово ошибся, когда принял мант за безобидных травоядных.

Между тем действие развивалось так неспешно, словно он смотрел кино в замедленном режиме. Плавно извиваясь, манты летели со скоростью от силы пятьдесят километров в час. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем они настигли невозмутимо плывущую медузу. При всей своей огромной величине, они выглядели карликами перед чудищем, к которому приближались. И когда манты опустились на спину медузы, их можно было принять за птиц на спине кита.

Сумеет ли медуза защититься? Кроме этих длинных неуклюжих щупалец, мантам вроде бы нечего опасаться. А может быть, медуза их даже и не замечает, и для нее они всего лишь мелкие паразиты, как для собаки блохи? Но нет, ей явно приходится туго! Медуза начала крениться — медленно и неотвратимо, словно тонущий корабль. Через десять минут крен достиг сорока пяти градусов; при этом медуза быстро теряла высоту. Трудно было удержаться от сочувствия атакованному чудовищу, к тому же эта картина вызвала у Фалькона горькие воспоминания. Падение медузы странным образом напоминало последние минуты «Королева Елизавета IV».

Возрастающий крен пришелся не по нраву мантам, и они тяжело взлетели, будто сытые стервятники, спугнутые в разгар пиршества. Правда, они не стали особенно удаляться, а повисли в нескольких метрах от чудовища, которое продолжало валиться на бок.

Вдруг Фалькон увидел ослепительную вспышку, одновременно послышался треск в приемнике. Одна из мант, медленно кувыркаясь, рухнула вниз. За ней тянулся шлейф черного дыма, и сходство с подбитым самолетом было так велико, что Фалькону стало не по себе.

В тот же миг остальные манты спикировали, уходя от медузы. Теряя высоту, они набрали скорость и быстро пропали в толще облаков, из которых явились. А медуза, прекратив падение, не спеша выровнялась и как ни в чем не бывало возобновила движение.

— Изумительно! — прервал напряженную тишину радио-голос доктора Бреннера. — Электрическая защита, как у наших угрей и скатов. С той лишь разницей, что в этом разряде был миллион вольт! Тебе не удалось заметить, откуда вылетела искра?

— Нет. Хотя постой-ка, что-то тут не так… Видишь узор? Сравни-ка его с предыдущими снимками. Я уверен, раньше его не было.

На боку медузы появилась широкая пятнистая полоса. Поразительно похоже на клетки шахматной доски, но каждая клетка в свою очередь была расписана сложным узором из горизонтальных черточек. Они располагались на равном расстоянии друг от друга, образуя правильные колонки и ряды.

— Ты прав, — произнес Бреннер с явным благоговением в голосе. — Он только что появился. И я даже не решаюсь поделиться с тобой своей догадкой.

— А мне нечего опасаться за свою репутацию и поэтому я скажу, что это ничто иное, как решетчатая антенна. И я даже допускаю, что чудовище слушает наш разговор.

Доктор Бреннер умолк, его мысли явно приняли новое направление.

Наконец он опять заговорил:

— Бьюсь об заклад, они настроены на радиовсплески! На Земле природа до этого не дошла. У нас есть животные с системой эхолокации, даже с электрическими органами, но радиоволны никто не воспринимает. И к чему это, когда предостаточно света! Но здесь другое дело, Юпитер весь пропитан радиоизлучениями. Эту энергию можно использовать, даже запасать. Может быть, перед тобой плавучая электростанция!

Бреннер опять помолчал и затем заговорил официальным голосом:

— Все это очень интересно, однако сперва надо решить гораздо более важный вопрос. Можно ли предположить, что это существо обладает разумом? Я считаю это весьма вероятным и своими полномочиями обязываю экспедицию придерживаться всех положений «директивы о первом контакте». Мы должны действовать осторожно.

На плечи Говарда Фалькона легла ответственность, о какой он никогда и не помышлял. Ему нужно все это хорошо осмыслить и прийти в себя. — Он так и заявил и отключил связь.

Начинало темнеть, короткий пятичасовой юпитерианский день подходил к концу.

Фалькону возможно предстояло стать первым послом человечества на обитаемой планете с другим разумом. И он все свое внимание сосредоточил на возможном представителе этого разума.

На борту «Гаруды» Буранафорн испытующе посмотрел на Бреннера: седовласый коротышка провис и плавал в своей упряжи, как шарик теста.

— Жаль, что ты все это не проспал, — коротко сказал Буранафорн.

Дело дошло до возможности исследовать интересное явление, а «директива о первом контакте» могла связать по рукам и ногам. Ведь ее первое правило гласило: сохраняй дистанцию. Не пытайся приблизиться и налаживать общение. Дай «ИМ» вдоволь времени как следует изучить тебя. Что означает «вдоволь времени», никто не брался определить. Решать этот вопрос предоставлялось самому участнику контакта.

— Доктор, я серьезно. Тебе лучше пойти и как следует, хорошенько отдохнуть? — Что бы это ни было, но наступает ночь, а утро вечера мудренее. А скажи, этот парень из «Института Глас Народа» здесь для контроля, чтобы мы не нарушили директиву? Как ты считаешь?

Бреннер как-то странно посмотрел на него:

— Я не смогу заснуть. Ты знаешь, как долго мы ждали этого момента?

— Ну как хочешь.

Буранафорн смотрел на Бреннера и думал:

Сам Буранафорн был бывшим ракетчиком и авиационным инженером. Его буддизм жить ему не мешал, правда он ел только искусственное мясо, но маску на лице, чтобы случайно не проглотить комара, не носил.

Буранафорн заставил себя вернуться к текущим делам. — Кстати, где эти два офицера Космического Контроля? Похоже их присутствие действительно необходимо. Кто бы мог подумать…?

Он включил мостик:

— Что скажешь о безбилетнике? — Речь шла о Спарте.

— Ничего не скажу, — Раджагопал, первый помощник явно была не в настроении и в ее голосе звучала та раздражающая надменность, которая, по мнению Буранафорна, была свойственна индийкам, особенно тем, кто занимает высокие посты.

— Ну а все же?

— Она и Редфилд в клинике вместе с офицерами Космического Комитета. — Снизошла ответить помощник.

— Как капитан это воспринял?

На связь вышел сам Чоудхури:

— Пожалуйста, давай каждый будет заниматься своим делом, мистер Буранафорн. Не отвлекайся по пустякам.

Крошечная корабельная клиника. Спарта снова лежит без сознания.

— Я ударил ее не так уж сильно, — говорит Блейк, наверное, уже в сотый раз.

На этот раз светловолосый доктор (из старой сингапурской семьи, голландец по происхождению) не стал отвечать.

Он уже подробно объяснил, что кровеносные сосуды головы женщины стали опасно проницаемыми из-за употребления препарата Стриафан, обнаруженного в огромном количестве у нее. Употребления в больших дозах и очевидно продолжительного. Даже слабого удара по голове было достаточно, чтобы вызвать столь опасные последствия.

Нанохирургический набор клиники мог бы с этим справиться, если бы пациент был в нормальном физическом состоянии, как большинство космонавтов. К несчастью, эта женщина сильно истощена, и у нее пневмония, а все это с сотрясением мозга и тромбом, определенно представляет опасность для жизни.

Все было бы намного проще, думал доктор, если бы он мог избавиться от этого обезумевшего Редфилда и этой серой громадины — офицера Комитета. И откуда, черт возьми, он взялся, сверкает своим значком.

— Оставайтесь здесь, доктор Ульрих, — сказал офицер. — Мы с Редфилдом скоро вернемся.

— Нет ничего более я не могу сделать для больной, пока…

— Оставайтесь здесь.

— Но я не ел уже…

Выйдя в коридор, Командор повернулся к ожидающему там лейтенанту:

— Ничего, Вик?

— Ничего. — Высокий светловолосый лейтенант, в кобуре электрошокер. Он был знаком Редфилду еще по Порт-Гесперу.

Командор пристально посмотрел на Блейка.

— Она на борту по крайней мере с Ганимеда. Ты уверен, что это не бомба?

— Только не на Кон-Тики. Это проявилось бы как дополнительная масса.

— Она достаточно легко скрывала свою собственную массу.

— На Гаруде у нее была такая возможность. А Кон-Тики неоднократно взвешивали, перед стартом. Вплоть до грамма. Я наблюдал.

— Значит, импульсная бомба, крошечная, не взрывчатая, достаточная, чтобы поджарить электросхему, такая, как ей подложили на Марсе.

— Она была вне закона почти два года, вне чьей-либо системы. Как она могла получить доступ к столь сложному и дорогому?

— Тогда остается программное обеспечение.

Блейк неохотно кивнул:

— Думаю, ты прав. Но мы не узнаем, что она сделала, пока она сама нам не скажет.

— Послушай, Редфилд, я вовсе не пытаюсь от тебя избавиться. Но доктор говорит, что он голоден. Как насчет того, чтобы собрать немного помоев из столовой?

Блейк подумал, что за едой мог бы сходить и лейтенант, но потом сообразил, что у того оружие, которое может понадобиться в любой момент, и отправился в столовую.

Командор вернулся в клинику и обратился к доктору:

— Еду сейчас принесут. Расскажи подробнее о той гадости, которую она принимала.

— Этот препарат воздействует на зрительную кору головного мозга, находит ограниченное применение при лечении некоторых форм расстройства зрения. Обычная доза составляет примерно одну миллионную того, что принимала эта женщина.

— И что ей грозит?

— Галлюцинации. Слуховые и зрительные. Возможна шизофрения. Удар Редфилда в челюсть видимо привел, из-за повышенной проницаемости сосудов, к потере той остроты зрения, которой она по-видимому раньше обладала, отсюда ее жалобы, что она не видит… хотя видит она достаточно хорошо в обычном смысле этого слова. Непосредственной опасности для ее жизни сейчас нет. С ее пневмонией я справлюсь.

— Ты можешь говорить, Линда? — спросил Командор, увидев что она открыла глаза . Его грубый голос выражал странную смесь беспокойства и приказа.

Она отвела взгляд от лица Командора и хмуро уставилась на доктора.

— Не обращай на него внимания, он чист, — сказал Командор, игнорируя озадаченный и обиженный взгляд Ульриха.

— Ты скажешь мне, что ты сделала с Кон-Тики?

— Нет, и ты это знаешь. — Она прямо смотрела в глаза Командору.

— Так, ты думаешь, что Фалькон занял твое место Посредника, находится там по воле пророков свободного духа и ты решила сделать так, чтобы у него ничего не получилось. Из ревности. Я прав?

— Ревность? — Она попыталась улыбнуться, ее улыбка произвела на него жуткое впечатление. Я, как и ты, просто не хочу, чтобы «свободный дух» вступил в первый контакт. Я вспомнила, кто ты.

— Говард Фалькон ни в чем не виновный человек.

— «Человек» это неправильное слово.

— Такой же человек, как и ты.

— Я не человек, — сказала она с силой, которая, видно было, дорого ей далась.

— Нет, ты ничто иное, как человек. — Командор обратился к доктору. — Покажи ей снимки.

Не протестуя, Ульрих сделал, как ему было сказано, и вывел на плоский экран снимки мозга женщины:

— Зрительная кора в результате удара и образования гематомы, почти полностью освободилась от привнесенных нано-организмов…

— Достаточно, доктор, — сказал Командор, прерывая его. — Ты могла видеть ближе или дальше, чем обычный человек, Линда, не из-за того, что было сделано с глазным яблоком, а из-за того, что они сделали со зрительной корой.

— Мне это начинает нравиться, — сказала Спарта. — Теперь это пропало. Бедный мой мозг.

— А вот это сохранилось — сказал Командор, указывая на плотную ткань в переднем мозгу. — И вот это. И это.

— Я все еще могу вычислить траекторию. Все еще могу слушать. — Она закрыла глаза.

— Что ты сделала с компьютером Кон-Тики? — повторил Командор.

Одну-единственную секунду — казалось, она длилась целую вечность — она совершенно неподвижно лежала с закрытыми глазами. Когда она снова открыла их, то сказала:

— Не трать на меня время. Время отправляться в Центр Управления.

Он все понял. — Значит, это уже происходит.

XXV

Расстояние между Кон-Тики и ближайшей Медузой сократилось до двадцати километров. В чем причина, в ветре или Медузе?

— Электрическое оружие этой штуки, скорее всего, ближнего радиуса действия, но мы не хотим, чтобы оно было испытано на тебе. Не подходи ближе. Оставь это будущим исследователям. Фалькон, повтори. — Раздался из репродуктора голос Бреннера.

— Есть, оставить это будущим исследователям.

Вдруг в кабине резко потемнело, такое впечатление, что Солнце закрыла грозовая туча. Но такое здесь невозможно. И вверх не посмотришь, там виден только его собственный шар. Он глянул на экран, нет все нормально — в радиусе ста километров от него не было никакого другого объекта, кроме Медузы, которую он изучал. Но ведь радар не показывает то, что находится прямо у него над головой. — Посеребренный для теплоизоляции шар непроницаем не только для глаза, но и для радара.

Внезапно возник тот самый звук, который он слышал в свою первую ночь на Юпитере, но сейчас он звучал просто оглушающе, — частота ударов непрерывно возрастала, хотя высота тона не менялась. Вот уже какая-то почти инфразвуковая пульсация… Вся капсула вибрировала, как кожа на литаврах. Внезапно звук оборвался. И до Фалькона дошло, что он слышит эту какофонию не по радио, — источник звука где-то рядом, звуковые волны прямо обволакивали кабину.

И если бы только звуки. В иллюминатор он увидел, что шар обволакивают со всех сторон гигантские щупальца.

— Директива о первом контакте! Директива о первом контакте! — Орал по связи Бреннер.

Крик Бреннера наполнил его голову необычайной яркой сумятицей — как-будто эти слова имели силу подчинять саму его волю. На мгновение Фалькону показалось, что слова вырвались из его подсознания, настолько живо они переплелись с его собственными мыслями.

Но нет, это был голос Бреннера, который снова кричал по комлинку: не пугай его!

Не тревожить его? Прежде чем Фалькон успел придумать подходящий ответ, снова раздался оглушительный барабанный бой, заглушивший все остальные звуки.

Настоящего пилота-испытателя узнают по его реакциям не в таких аварийных ситуациях, которые можно предусмотреть, а в таких, возможность которых никому даже в голову не приходила. Прежде чем Фалькон успел сообразить, что нужно делать, он уже это сделал. — Ударил по клавише. Открылись жалюзи, расположенные в верхней полусфере шара. Нагретый газ устремился наружу, и «Кон-Тики», лишенный подъемной силы, начал быстро падать в поле тяготения, которое в два с половиной раза превосходило земное.

Чудовищные щупальца ушли вверх и пропали. Фолкен успел заметить, что они усеяны большими пузырями или мешками — очевидно, для плавучести, и заканчиваются множеством тонких усиков, напоминающих корешки растения. Он был готов к тому, что вот-вот сверкнет молния, — Медуза пустит вход свое оружие, но ничего, обошлось. Бреннер все еще орал:

— Что ты наделал, Фалькон? Ты его до смерти напугал!

— Я занят, — Фалькон, вырубил связь.

Стремительное падение замедлилось в более плотных слоях атмосферы, где спущенный шар стал играть роль парашюта. Потеряв около трех километров высоты, Фалькон решил, что уже можно закрывать жалюзи. Пока он восстановил подъемную силу и уравновесил аппарат, было потеряно еще около полутора километров, и оставалось совсем немного до предельного рубежа.

В верхний иллюминатор, чуть в стороне, была видна все еще спускающаяся Медуза. Локатор показывал, что до нее два километра, — она явно его преследовала.

Радио донесло тревожный вызов Центра управления. Опять послышался голос Бреннера — его по-прежнему беспокоило соблюдение директивы.

— Учти, это может быть простое любопытство! — кричал экзобиолог, правда без особой уверенности. — Не вздумай ее пугать!

Фалькона уже начали раздражать все эти наставления, ему вспомнилась одна телевизионная дискуссия специалиста по космическому праву с космонавтом. Выслушав доскональный разбор всех следствий, вытекающих из директивы о первом контакте, космонавт недоверчиво воскликнул:

— Это что же, если не будет другого выхода, я должен тихохонько сидеть и ждать, когда меня сожрут?

На что юрист без тени улыбки ответил:

— Вы очень точно схватили суть дела.

В эту минуту Фалькон, к великому своему облегчению, обнаружил, что медуза зависла в полутора километрах над ним. То ли решила быть поосторожнее с незнакомым созданием, то ли ей тоже была не по нраву высокая температура нижних слоев. — Температура была выше пятидесяти градусов по Цельсию. Но он опять оказался неправ, Медуза просто сменила тактику. — Одно из ее щупалец стало довольно быстро удлиняться, одновременно становясь тоньше, и нацеливалась она явно на Кон-Тики.

— Центр управления полетом, ты это видишь?

— Подтверждаю, — натянуто ответил Буранафорн. — Но ты должен выполнять требования директивы о первом контакте, в любом случае.

— Я буду действовать в интересах этой твари. Ей будет нелегко переварить «Кон-Тики», — заявил Фалькон и отключил связь.

Каждый раз, когда Бреннер произносил слова «директива о первом контакте», голова Фалькона, казалось, наполнялась пульсирующим белым светом и у него возникало желание взять под козырек и беспрекословно выполнять все его распоряжения. Откуда, черт возьми, это взялось, он не знал. А отключение связи принесло заметное облегчение его бедной голове и он принял решение.

— Я запускаю программу «подготовка к старту», — произнес Фалькон, понимая, что его слова были только для протокола и что если он не вернется, никто не узнает, как тут все происходило.

Дверь клиники была открыта. Блейк вплыл в дверной проем, его руки были заняты контейнерами с едой. В помещении была только Спарта.

— Куда все делись. Что случилось?

Она «слушала», не обращая на него внимания, сосредоточившись, ловя потоки информации. Через мгновение, глубоко вздохнув, сказала:

— Он не отвечает на вызовы, видимо его захватили.

— Кто?

— Медузы.

— Что такое ты говоришь?

Она смотрела на него тусклыми глазами.

— Что бы ни случилось, он мертв. Я подстроила так, чтобы он не вернулся. Лучше бы я этого не делала.

— Линда, Линда, что ты натворила?

Блейк, бросив посуду и вытерев внезапные слезы с покрасневшего лица, вылетел в коридор.

Медуза пропала из поля зрения, она опять была точно над аппаратом. Но Фалькон знал, что щупальце вот-вот дотянется до шара. Он задействовал систему фиксации его к корпусу, оставив свободными только руки. Для подготовки корабля к старту, чтобы выполнить весь список положенных процедур, программе необходимо пять минут. Две из этих минут уже прошли следовательно компьютер считает ситуацию на орбите приемлемой для старта. Так, задвижки двигателя открыты и готовы по сигналу поглотить тонны окружающей водородно-гелиевой атмосферы. Все пока идет нормально. Сработает ли эта чертова штука? Ведь испытания ядерно-реактивного двигателя в атмосфере, похожей на Юпитер, не проводилось.

Что-то мягко покачнуло Кон-Тики, похлопало посильней. Весь аппарат закачался вверх-вниз. Тонкий кончик щупальца медузы скользнул по краю шара, менее чем в шестидесяти метрах. Он был размером со слоновий хобот и, судя по тому как деликатно он исследовал оболочку, не менее чувствителен. На конце похоже ротовое отверстие. Доктор Бреннер был бы в восторге от этого зрелища.

Конечно, не исключено, что Бреннер прав и это существо таким способом демонстрирует дружелюбие. Обратиться к нему по радио? Что ему сказать? «Кисонька хорошенькая»? «На место, Трезор»? Или: «Проводите меня к вашему главному?»

Так, соотношение тритий-дейтерий в норме, кнопка «пуск» горит зеленым — программа подготовки завершена. Пора делать ноги, пока не съели. Разбив защитное стекло, Фалькон решительно нажал кнопку.

Через пять минут после того, как Фалькон отключил связь, из динамиков в Центре управления полетами вырвался вой помех, заглушивший все принимаемые сигналы.

Сотни ярких точек радиоэнергии вспыхнули в облаках Юпитера, из района последнего известного положения Фалькона.

Для человеческого уха радио-шум был бессмысленным широкополосным, но аналитические программы, пропустив его через фильтры, давали совершенно другую картину этого беспорядка: каждая радиоточка передавала один и тот же модулированный луч, направленный прямо в Центр управления полетом!

По этому вою, как по сигналу, трое из пяти дежурных диспетчеров, с дикими криками вскочили со своих мест, освободившись от своей упряжи. Буранафорн ошеломленно поднял глаза и обнаружил, что смотрит прямо в дуло пистолета.

В тот же миг на летной палубе первый помощник Раджагопал повернулась к капитану Чоудхури и объявила:

— Повинуйся мне, и все будет хорошо.

Трое диспетчеров другой смены влетели в Центр управления через нижний люк, крича под аккомпанемент рева динамиков: «ВСЕ БУДЕТ ХОРОШО!»

Человек наставил пистолет на Командора, когда тот летел по центральному коридору к Центру управления:

— Если вы остановитесь, с вами все будет хорошо.

Гаруда взбунтовался.

Ревущий столб горячей водородно-гелиевой смеси вырвался из сопел реактора, произошел отстрел стропов шара и корабль со все возрастающей скоростью устремился вперед.

Но постой, куда это он! Если так будет продолжаться еще хотя бы пять секунд, его машина погрузится так глубоко в атмосферу, что будет раздавлена. Фалькон отключил программу и перешел на ручное управление. За пять секунд, которые показались ему пятьюдесятью, ему удалось направить нос корабля к звездам. Но если бы у него была простая человеческая кровеносная система, его голова взорвалась бы от такого маневра.

Корабль скоро достигнет границы атмосферы, набрав скорость убегания. Тогда перейдя на обычное ракетное топливо, он вновь обретет свободу космоса.

— Центр управления, ты меня слышишь? Да? Передай доктору Бреннеру, что я сожалею, если напугал его инопланетянина. Я не думаю, чтобы ему был нанесен какой-либо ущерб.

Центр молчал так долго, что Фалькон подумал, что связь прервалась. Затем разговор возобновился:

— Говорит Буранафорн. Это не повлияет на твое возвращение, Говард, но ты должен знать, что Гаруда в настоящее время находится на военном положении… И мы очень надеемся на твое сотрудничество.

XXVI

Через три минуты после начала мятежа он был подавлен. Члены экипажа и диспетчеры, кричавшие «ВСЕ БУДЕТ ХОРОШО», уставились в стволы электрошокеров, которые держали их бывшие коллеги.

Только две резиновые пули были выпущены мятежниками, в Командора и его лейтенанта. В лейтенанта — на мостике, в Командора — внизу, в коридоре. Но они оба стреляли быстрее. Быстрая победа.

Пленным связали руки-ноги пластиковыми ремнями и разместили под потолком Центра управления. Полом этой своеобразной тюрьмы служила грузовой сеть, растянутая от одной переборки до другой так, чтобы не мешать диспетчерам, которые должны были работать с Кон-Тики. — Надежда еще не умерла окончательно.

Спарта, пьяно покачиваясь, шла по центральному коридору к Центру управления. Едва она успела туда войти как ее остановил Блейк:

— Линда, ты… тебе не следовало отключаться от лечебной аппаратуры и вставать.

— Ничего, я и так выживу.

Она посмотрела мимо него в переполненную комнату управления. Сверху ей был хорошо виден человеческий зверинец под потолком:

— Бреннер, о нем я знала. А, Раджагопал, тоже?

— Половина команды. Вот почему они думали, что смогут легко захватить корабль. Когда до них дошло, что им нужно оружие, было уже слишком поздно.

Она снова перевела на него настороженный взгляд:

— Кто ты, Блейк?

— Теперь я Саламандра, член команды Командора. Нас на борту восемь. Плюс Командор и Вик. Послушай, Линда, прости… но еще не все закончилось.

Он потянулся к ней, но она отшатнулась.

— Почему бы не посадить меня в сеть вместе с ними?

Он побледнел. — Что ты говоришь?

— Я убила Фалькона, — На ее лице было выражение, с которым святые и ведьмы когда-то шли на костер. — Вы правильно догадались, программное обеспечение. Подправила его так, чтобы отправить Фалькона прямо на Юпитер.

В этот момент вой радиопомех прекратился и из динамиков раздалось:

— Центр управления, ты меня слышишь? Да? Передай доктору Бреннеру, что…

Они уставились на пилот-директора. — Нет, это не запись. Прямая трансляция. Лицо Спарты являло собой экстраординарный экран эмоций — шока, ликования, боли и стыда. Она отвернулась от Блейка, горько плача, и попыталась спрятать лицо в руках.

Двадцать четыре часа спустя космический катер отправился в короткое путешествие на базу Ганимед, забрав с собой арестантов, Говарда Фалькона, Блейка и Спарту.

На Ганимеде Фалькона встретил его старый друг Брандт Вебстер:

— Ты у нас теперь герой, Говард. Я очень рад, что ты вернулся. В том, что с тобой произошло, мы постараемся разобраться в ближайшее время, будь уверен. Но мне кажется, что пройдет очень много времени, прежде чем мы поймем, что произошло на Юпитере и самое главное, что из себя представляют Медузы. Сейчас тебе предстоит пресс-конференция и я тебя прошу не упоминать о событиях на Гаруде, ни к чему будоражить общественность.

Во время этой длинной тирады Фалькон молчал с бесстрастным выражением, кожаная маска его лица становилась все более и более непроницаемой. Он даже не реагировал на паузы этой речи, приглашающие его вступить в разговор. А на вопрос своего старого друга «…не хотел бы он побывать на Сатурне?» ответил «…там и без меня можно обойтись. Всего одно «g», а не два с половиной, как на Юпитере. С этим и человек справится.» Машинально вырвалось, оказывается он уже давно не думал о себе как о человеке.

Чем привел в сильное замешательство Вебстера и тот резко закруглил разговор:

— Ладно. Пора начинать пресс-конференцию. Камеры установлены, все ждут. Ты увидишь множество старых друзей.

Вебстер сделал ударение на последней фразе, но не заметил никакой реакции, как будто он разговаривал со статуей.

Фалькон просто стал молча действовать. Разблокировал шасси, отъехал немного от Вебстера и, для того, чтобы «размять кости», распрямился во весь свой рост — целых два с половиной метра. Аккуратно развернулся на своих воздушных шинах и двинулся вперед.

После того, как его мозг пережил в кабине «Кон-Тики» радио-шторм Юпитера, ночные кошмары прекратились. Теперь он знал, почему во сне ему являлся супершимпанзе с погибающей «Королеваы Елизаветы». Родство душ. Шимпанзе — ни зверь, ни человек. Он — ни человек, ни машина. Настанет день, когда подлинными владыками космоса будут не люди, а машины, и он ощущал мрачную гордость от сознания своей уникальной исключительности – первый бессмертный, мостик между органическим и неорганическим мирами.

Он не догадывался, что тот же радио-шторм вывел его из под власти тысячелетнего религиозного заговора. Что электрический импульс стер из его сознания порабощающую его кодовую фразу: «директива о первом контакте».