Вепсы. Очерки этнической истории и генезиса культуры

Глава пeрвая. ДРЕВНЯЯ ВЕСЬ

Обращаясь к той территории, на которой в позднейшее, «историческое», время обитали вепсы, мы, естественно, подходим к вопросам, была ли и как рано она, эта территория, заселена в довепсское время, кто были эти ранние насельники, откуда они появились, каким образом развивались здесь этнические процессы и, наконец, имеется ли возможность выявить какие-либо линии связей между древнейшими жителями и позднейшими вепсами.

Ответить на эти вопросы нелегко. Хотя все они оживленно обсуждаются в новейшей археологической литературе и многие из них уже теперь изучены достаточно подробно (первоначальное заселение территории в мезолите, существование здесь ряда неолитических культур, а также памятников раннеметаллических эпох, исследованных, впрочем, еще слабо), все же главный, наиболее интересный для нас вопрос — о связи этих древнейших культур края с позднейшими вепсами — еще очень далек от своего окончательного решения.

Родство финно-угорских языков, конечно, указывает и на общность происхождения говорящих на них народов. Принадлежность вепсского языка к прибалтийско-финской ветви этой семьи должна расцениваться как серьезный довод в пользу того мнения, что протовепсские племена складывались много позднее распадения не только древнейшей финно-угорской общности, но и после отделения от этого «ствола» пермских и волго-финских племен. К сожалению, точные даты всех этих событий не установлены и мы должны довольствоваться лишь относительной датировкой.

Наличный материал, как кажется, не дает права говорить об автохтонном зарождении и оформлении вепсов в качестве отдельного этнического целого в области Межозерья. Те группы прибалтийско-финского населения, которые позднее сложились в особую весскую (вепсскую) общность, являются, по-видимому, на территории, ставшей потом коренной областью их обитания, пришельцами, хотя, можно думать, недальними. Ниже, в другой связи, мы еще возвратимся к обсуждению этого вопроса. Сейчас, однако, необходимо отметить, что весьма досадные пробелы в археологическом материале не дают еще возможности согласовать данные смежных наук и прийти к более или менее единому выводу в вопросе о первоначальном вепсском этногенезе.

Позволительно предположить, что древнейшие археологические памятники неолита и раннего металла в Межозерье не стоят в прямой связи с позднейшими вепсами. Сейчас вообще трудно сказать что-либо определенное о том, какая культура неолитического, бронзового и раннежелезного веков на лесном Северо-Западе должна рассматриваться в качестве исходной для последующей кристаллизации древних вепсов. Можно думать, однако, что их первоначальный этногенез тесно соприкасается с общим процессом формирования всех прибалтийско-финских народов, а территориально он протекал за пределами Межозерья, возможно за Волховом, ближе к Прибалтике, где-то на ее восточной периферии. Древнейшее довепсское население края, скорее всего, принадлежало к протолопарским, а позднее — именно к лопарским племенам; с появлением вепсов оно подвергалось ассимиляции.

Судьба народа Весь с давних пор привлекает к себе внимание историков и этнографов, языковедов и антропологов. Естественно, что при ее обсуждении раньше всего встают вопросы о том, какими сведениями может располагать исследователь, пожелавший изучить эту древнюю этническую общность, каковы теперь возможности решения старой весской проблемы.

Наиболее раннее упоминание Веси, как полагают, относится к VI в. н. э. В известном перечне народов, якобы подчиненных готскому королю Германариху, готский писатель Иордан наряду с многими другими племенами называет племя Vas или Vasina. Большинство специалистов расшифровывает это название как Весь. Конечно, говорить о действительном подчинении готам перечисленных Иорданом народов, среди которых упомянута и Весь, не приходится: никаких подтверждений этому привести невозможно. По всей видимости, Иордан, заимствовавший значительную часть своей истории из не дошедших до нас сочинений некоего историка Аблабия и особенно Кассиодора Сенатора, включил в свой перечень народов все, что ему было известно об этническом составе населения Севера тогдашней Европы.

На основании сообщения Иордана очень трудно что-либо сказать о месте обитания племени Vasina. Правда (и это небезынтересно отметить), он перечисляет это племя наряду с Thiudos (Чудью) и Broncas (вероятно, Биармией), Merens (Мерей) и Mordens (Мордвой). Перечисление этих народов совместно, друг за другом, как бы намекает на то, что они чем-то близки между собой. Сам ли Иордан или его источники невольно отразили факт родства финских народов. С другой стороны, такая последовательность перечисления, быть может, свидетельствует о том, что интересующее нас этническое образование как раз и занимало в известной мере серединное положение между восточнофинскими и западнофинскими народами.

Более подробные и точные данные сообщают летописи. Собственно здесь-то мы и встречаемся с наименованием «Весь». Приходится констатировать, что упоминаний Веси в летописях не так уж много. «Повесть временных лет», например, упоминает о Веси всего 7 раз.

В сущности, летописи сообщают сведения преимущественно о местообитании Веси, так что лишь путем тщательного специального анализа можно вывести заключение относительно некоторых других сторон, связанных с древней этнографией этого народа. Уже на первых страницах «Повести временных лет» в известном этнографическом введении, автором которого не без оснований считается монах Печерского монастыря Нестор, сообщается о Веси: «В Афетове же части седять Русь, Чудь и вси языци: Меря, Мурома, Весь, Моръдва, Заволочьская Чудь, Пермь, Печера, Ямь, Угра, Литва, Зимегола, Корсь, Летьгола, Любь».

А. П. Смирнов, специально изучавший вопрос о размещении древних северных племен, пришел к неутешительному выводу, будто бы «русский летописец не дает точных данных для локализации большинства названных им племен», что «перечисление народов дано без всякой последовательности и локализовать отдельные племена нельзя». Однако с заключением А. П. Смирнова едва ли можно согласиться без большого количества оговорок, которые ставят под сомнение и весь вывод целиком (во всяком случае, поскольку он относится к Веси).

Чтобы удостовериться в этом, присмотримся к порядку перечисления летописных племен. Нетрудно заметить, что в приведенном отрывке текста Весь упоминается в числе волжских этнических групп. Именно таким образом смотрит на этот вопрос Д. В. Бубрих, впервые и подметивший указанное явление.

В чем дело? Почему Весь, которую мы уже как будто бы сочли на основании данных Иордана занимающей серединное положение между восточными и западными финскими народами, оказалась среди восточных, волжских народов? Чтобы решить этот вопрос, вчитаемся в другие сообщения, которые определенно локализуют Весь на Белом озере: «На Белеозере седять Весь». Больше того, летопись говорит также о том, что Весь не только теперь живет на Белом озере, но и является здесь первонасельницей: «А перьвии насельници в Новегороде Словене, въ Полотьски Кривичи, в Ростове Меря, в Белеозере Весь, в Муроме Мурома...».

Но вместе с тем следует обратить внимание и на то заметное обстоятельство, что летописи не содержат категорического утверждения о жительстве Веси исключительно на Белом озере. Сведения летописей можно толковать в том смысле, что Весь жила здесь к моменту появления в этом районе славян, ибо только через них известия о Веси могли проникнуть в начальные летописные своды. Позволительно предположить, что область расселения Веси не ограничивалась узкими пределами Белозерья, а простиралась значительно обширнее, в особенности в западном, северном и восточном направлениях (как увидим далее, языковые и археологические материалы дают этому достаточно веские доказательства).

Итак, допускаем такое понимание указания летописей о расселении Веси в районе Белого озера — это лишь фиксация только одной ее части, местной группировки, ответвления указанного народа. Одно место Воскресенской летописи, как кажется, вполне подтверждает именно такое толкование. В сообщении о принятии Русью христианства при Владимире Святославиче говорится о крещении не только русских, но и других народов: Владимир крестил «и Мерску и Кривическу Весь, рекше Белозерскую». Совершенно ясно, что если существовали группы Веси, сопредельные с областями расселения Кривичей и Мери, то тем самым вполне допускается мысль о возможности существования и других ее групп.

«Почему белозерская группа Веси была терминологически выделена, — замечает Д. В. Бубрих, — вполне понятно. Белозерская группа Веси была волжской группой, и новгородцами, не вникавшими в лингвистические обстоятельства, ставилась на одну доску с другими волжскими группами. В летописи Весь поэтому упоминается всегда в числе волжских этнических групп, после Мери». Согласно взгляду Д. В. Бубриха, значительные, если не основные, группы Веси обитали западнее Белого озера, но упоминаются они в летописи не под собственным своим этническим именем «Весь», а, если так можно выразиться, под псевдонимом— «Чудь»; термин же «Чудь» был настолько емкий, что покрывал собою значительное количество этнических образований — Водь, эстские племена и, наконец, Весь.

Летописи ясно говорят о том, что Весь — неславянский народ. Определяя места расселения Муромы, Черемисы, Мордвы, летописец не забывает упомянуть о том, что у каждого из названных народов «язык свой». Очевидно, что это указание относится также и к Веси, тем более что несколькими строками ниже говорится о народах, противопоставляемых Руси, которые «суть инии языци», и в этом списке присутствует Весь. Вместе с тем упоминание Веси в одном ряду с другими финноязычными народами допускает предположение о принадлежности ее самой к той же языковой группе.

Мы располагаем некоторыми сведениями касательно политической истории Веси, на основании которых можно также сделать определенные заключения историко-этнографического порядка. Это этническое образование, упоминаемое уже на самых первых страницах ранних русских летописей, конечно, интересовало современников не только в качестве любопытного этнографического явления, упоминание которого лишь прибавляло еще одно название к длинному перечню этнических имен, перечню, основное назначение которого — свидетельствовать об обширности и мощи древнерусского государства. Нет, Веси отведена в летописи значительно более ответственная роль. В ткань летописного рассказа под 859 и 862 гг. органически вплетено повествование об участии Веси в образовании самого Русского государства: речь идет об известной новгородско-княжеской легенде о призвании Варягов, зафиксированной нашими летописями. Приведем этот рассказ полностью: «Имаху дань Варязи из заморья на Чюди и на Словенех, на Мери и на Всех, Кривичех... Изъгнаша Варяги за море, и не даша им дани, и почаша сами в собе володети, и не бе в нихъ правды, и въста родъ на родъ, и была в них усобице, и воевати почаша сами на ся. И реша сами в себе: «Поищем собе князя, иже бы володел нами и судилъ по праву»... И идоша за море к Варягом... Реша же Русь, Чудь, Словени и Кривичи и Веи: «Земля наша велика и обилна, а наряда в ней нет. Да пойдете княжить и володети нами»».

В нашу задачу, разумеется, не входит проведение специального исследования о фольклорных истоках самой легенды и о социально-политических мотивах ее включения в летопись, состоявшегося, вероятно, при редактировании свода около 1118 г. в период великого княжения Мстислава Владимировича (сына Владимира Мономаха) и под его руководством. Речь у нас идет, следовательно, о том, какова была концепция летописца и тех новгородско-княжеских сил, прямо или косвенно влиявших на его творчество, по вопросу о роли некоторых северных финноязычных народностей в деле образования государства.

А роль эта, судя по тому, как рассказывает о ней летописец, им отводилась немалая. Начать с того, что по крайней мере из десяти финно-угорских народов, перечисленных в летописном этнографическом введении, только два участвуют в «призвании» Варягов — Чудь и Весь. Несмотря на то что несколькими строчками выше, там, где говорится о дани, которую «имаху... Варязи» с ряда народов на Севере, и несколькими строчками ниже, где повествуется о центрах расселения отдельных северных же «племен», есть упоминания в первом случае Мери, а во втором Мери и Муромы, все же в рассказе о самом «призвании» ни один из этих народов не упомянут. Было бы, по нашему мнению, совершенно неверно пытаться объяснить этот факт ошибкой, пропуском или каким-нибудь дефектом текста. Гораздо естественнее думать, что в представлении летописца, который должен был придать видимость правдоподобия им воспринятой и использованной легенде, Весь естественным образом, равно как и Чудь,[5] подходила для выполнения данной задачи.

Здесь мы должны еще раз возвратиться к вопросу о том, где жила Весь. Говоря о расселении племен, летописец сообщает: «Ляхове же и Пру си, Чудь приседять к морю Варяжьскому». Чудь, таким образом, выступает перед нами в качестве балтийской этнической группы наряду с такими несомненными балтийцами, как Прусы или поляки. Ну, а Весь?

Предположение о том, что помимо белозерской группы Веси существовали и другие, в частности более западные ее ответвления, по-видимому, находит поддержку в приведенных выше фактах. В самом деле, в легенде о «призвании» Варягов речь как раз и идет о Веси в самом расширительном, всеобщем смысле. Здесь подразумеваются не только, да и, пожалуй, не столько восточные, белозерские ее скопления, сколько главным образом западные, обитавшие где-то в соседстве с Чудью, ближе к Балтийскому морю. Летописец должен был себе представлять и, видимо, действительно представлял себе, с какими трудностями должно было быть сопряжено реальное практическое осуществление такого акта, как призвание Варягов. Чтобы поверили его версии, ему требовалось обставить историю с призванием такими реалистическими подробностями, которые бы создали впечатление правдоподобия, заменили бы собой аргументацию, которой у него не было, да и не могло быть. Такой реалистической деталью и явилось включение в перечень народов, якобы осуществлявших «призвание» варяжских князей, Веси, местообитание которой, простиравшееся на западе до нижнего Поволховья, подходило, как и аналогичные данные о Чуди, для выполнения поставленной задачи. Вместе с тем нет никаких сколько-нибудь серьезных доводов, говоривших бы о том, что самые сведения о Веси, как в составе легенды о варяжских князьях, так и за ее пределами, вызывали сомнения с точки зрения их достоверности. Напротив, летописец был особо заинтересован в достоверном освещении фактов, касающихся Веси, пусть скупых, но зато всегда точных.

Таким образом, Весь, если не с самого начала русской государственности, то уж во всяком случае с момента образования единого древнерусского государства с центром в Киеве, вошла в его состав. Еще раньше она, видимо, была втянута в орбиту политических влияний северных славянских образований — Словен и Кривичей.[6]

Характер взаимоотношений между Русью и Весью всецело определялся сложившимися в то время раннефеодальными отношениями: Весь платила Руси дань. Указание летописи достаточно четко и не оставляет на этот счет никаких сомнений: «А се суть инии языци, иже дань дають Руси: Чудь, Меря, Весь, Мурома» — и т. д. Есть основания полагать, что характер этих взаимоотношений довольно долгое время оставался в своих основных и существенных чертах неизменным. Таким основанием может служить сообщение летописи о восстании волхвов в г. Белоозере в 1071 г.[7]

Движение началось в Ростовской земле, откуда инсургенты в количестве 300 человек явились на Белоозеро, где восстание получило новую силу, но вскоре же натолкнулось на такие препятствия, преодолеть которые оно было не в состоянии. Характер и социальная направленность белозерского восстания 1071 г. выступают отчетливо: это было движение социальных низов, народных масс, направленное против богатых, против тех, кто во время голода «держал гобино»,[8] против местной феодальной верхушки. В это время в Белоозере появился Янь Вышатич, данщик киевского князя Святослава, со своими «отроками» и подавил восстание.

Белозерское восстание интересно для нас в целом ряде отношений. Прежде всего, в рассказе о нем мы находим сообщение о сохранении даннических отношений Белозерья, а также, следовательно, и Веси к центральным органам государства. Летопись сообщает: «В се же время приключися прити от Святослава дань емлющю Яневи, сыну Вышатину». Кроме того, чрезвычайно четко проступает религиозная окраска всего движения, так как восставшие сделали знаменем своей борьбы возвращение к религиозным порядкам прошлого и отрицание христианских нововведений, несших с собой новые тяготы. Недаром во главе восстания стояли волхвы, а летописец много внимания уделил изложению споров между Янем Вышатичем и волхвами на богословские темы. Впрочем, это понятно: в описываемую эпоху народные движения почти всегда принимали вид богословских ересей, на что справедливо указал Ф. Энгельс.

Белозерский край безусловно представлял собой периферию Русского государства. Само собой понятно, что здесь традиции язычества давали себя чувствовать еще достаточно сильно. В рассказе о восстании белозерских смердов под руководством волхвов отчетливо проступают два социальных и религиозных полюса: сторонники христианства — «лучшие» люди и Янь Вышатич со своими «отроками», с одной стороны, и сторонники язычества — народные массы, предводительствуемые волхвами, — с другой.

Вполне учитывая эти две стороны, необходимо высказать и еще одно соображение, касающееся рассматриваемой проблемы. Мы имеем в виду остающуюся подчас незамеченной скрытую этническую подоснову движения. Волхвы пришли на Белоозеро из Ростовской земли, бывшей издавна областью расселения Мери. Почему они направились именно на Белоозеро? Видимо потому, что рассчитывали здесь найти поддержку среди отрицательно относившегося к христианству местного трудящегося люда, в определенной мере состоявшего из неславянских элементов. Не следует закрывать глаза на то, что этнические границы в древности служили значительным препятствием на пути распространения христианства, особенно если оно сопровождалось осложнениями, связанными со вспышками классовой борьбы, и насаждалось среди широких масс в принудительном порядке. Ведь если даже полностью встать на точку зрения Воскресенской летописи, в которой сообщается о крещении «Мерской и Кривической», т. е. белозерской Веси, то и тогда невозможно было бы подумать, будто крещению подверглись все территориальные группы Веси и все социальные ее слои. Вернее всего, в ту пору крещение приняли лишь социальные верхи Веси, видевшие в новой религии средство для укрепления своего господства. Народным же массам христианство еще долгое время оставалось в корне чуждым. В этом и заключалась одна из причин того, почему восстание 1071 г. из Ростова перекинулось на Белоозеро и почему здесь оно получило поддержку.

Весь была, таким образом, довольно заметной политической силой в эпоху складывания единого древнерусского государства, которую знали и с которой считались современники. Вспомним, например, о том, что Весь принимала участие в походе Олега на Смоленск, Любеч и далее на Киев: «Поиде Олег, поим воя многи, Варяги, Чудь, Словени, Мерю, Весь, Кривичи...», — сообщает «Повесть временных лет» под 882 годом. Неудивительно поэтому, что о Веси были наслышаны не только русские летописцы, но и зарубежные авторы X-XII и даже XIII-XIV вв.

Имеется по крайней мере два упоминания Веси в западноевропейских источниках: в «Дееписании гамбургских епископов» (собственно, в последней главе, носящей название «Описание северных островов») Адама Бременского, сочинении, датируемом 1070-ми годами, и в «Датской истории» Саксона Грамматика, составление которой относят к 1220-м годам.

Обращает на себя внимание тот заметный факт, что оба памятника обязаны своим происхождением прибалтийскому району северной Европы, вероятнее всего, Скандинавии. Едва ли вызовет сомнение утверждение, что именно Скандинавия, более других заинтересованная в регулярных сношениях с Русью и восточнобалтийским районом русского государства, поставляла основные сведения относительно географии этнографии этого района, полученные в результате военных набегов варяжских дружин или в итоге мирных торговых поездок. Нет сомнения и в том, что именно таким образом возникшие познания питали и сочинения Адама и Саксона.

Сообщение Саксона по интересующему нас вопросу, правда, очень кратко. Он называет только наименование народа Visinnus, которое, бесспорно, следует расшифровывать как Весь. Адам Бременский уделяет интересующему нас вопросу несколько больше и места, и внимания. Он пишет: «Там (на Руси,— В. 77.) находятся теперь еще так называемые Аланы или Албаны, которые на своем языке называются Виссы [Ibi (in Ruzzia) sunt etiam qui dicuntur Alani vel Albani, qui lingua eorum Wizzi dicuntur]».Далее Адам добавляет, что эти Виссы отличаются некоторыми особенностями внешнего облика и быта: они, например, от рождения седовласы, а в стране их чрезвычайно много собак, которые ее и защищают от нападений.

Само собой понятно, что сообщение Адама не может быть воспринято без критики. Кое-что в нем (скажем, седина с младенческого возраста) — фантазия, которой и сам автор не очень-то склонен был верить. Кроме того, не следует упускать из виду и того обстоятельства, что вообще уровень этнографических знаний в средневековой Европе был довольно низок, а писатели той эпохи частенько передают самые несуразные сведения, особенно о народах, живших в отдаленных странах. В этом смысле и Адам Бременский не исключение. Однако иные подробности из числа сообщаемых им должны быть признаны вполне реалистическими. К ним относится прежде всего самое упоминание народа Виссов, а также сведения относительно его локализации. Совершенно ясно, что это отдельный народ, говорящий на особом языке. Этот народ живет на Руси, но ни в коем случае не отожествляется с Русью. Чрезвычайно занимательно то обстоятельство, что Виссы имели и другое племенное название, будто бы данное им окружающими народами, — Албаны или Аланы. И. Маннинен отмечает попытки связать название Albani с латинским albus (белый), что сопоставлялось с названием «Белое озеро», в районе которого, надо полагать, и жили Виссы-Албаны. Знакомый с античной традицией и писавший по-латыни Адам, естественно, не упустил возможности показать свою ученость: название Wizzi, которое он воспринимал с точки зрения немецкого языка как wiz = weiss (белый), он перевел.на латинский словом albus, сохранив его смысловое значение. Так появились никому не ведомые Албаны на том месте, где должны были значиться лишь Виссы (Весь).

Слово же «Аланы», вопреки остроумным догадкам К. Тиандера, следует рассматривать исключительно как чужеродное привнесение из позднеантичной и раннесредневековой традиции, в которой (например, у Иосифа Флавия, Тацита, Светония, Иордана и других авторов) присутствует это этническое название, но которое к нашей проблеме не имеет отношения. Сведения же о собаках, будто бы охраняющих их страну, несмотря на весь их сказочный колорит, видимо, все же имеют под собою определенные исторические основания, коренящиеся в условиях древневесского быта, в котором, надо полагать, охота с собакой играла существенную роль, о чем сообщают другие источники, к характеристике которых мы и переходим.

К восточным окраинам древнерусского государства примыкало политическое образование, получившее название Восточной или Волжской Булгарии. Это государство, население которого состояло из местного финноязычного и пришлого тюркского элементов, довольно рано, уже в X в., оказалось на перекрестке двух направлений в торговле, политике, культурных взаимосвязях, религии и т. п. — в орбите влияния Руси, с одной стороны, и ряда государств Средней Азии и арабского Халифата — с другой. Арабы чрезвычайно интересовались всем тем, что происходило в Булгарии, и многие географы и путешественники совершили поездки в эту страну, хотя это было сопряжено с. большими трудностями. В результате таких поездок в сочинениях целого ряда арабских писателей и путешественников[9] появляются известия, записанные со слов жителей Булгарии, о стране и народе Вису или Ису.

«В настоящее время, — замечает А. П. Смирнов, — в науке утвердилась точка зрения, выставленная в свое время X. Френом и подтвержденная всеми позднейшими историками, что Весь русских летописей... и Вису восточных авторов — одно и то же племя». Впрочем, это не единственная точка зрения. Еще в 1941 г. М. В. Талицкий повторил старую и не пользовавшуюся научным кредитом гипотезу Ф. Вестберга, который пытался отожествить Вису с Югрой (Вишерой), гипотезу, не подтвержденную сколько-нибудь серьезной аргументацией.

Наиболее раннее упоминание о Вису мы находим в широко известном сочинении Ахмеда Ибн Фадлана о его путешествии на Волгу в 921—922 гг., изданном недавно в новом переводе и с подробным комментарием А. П. Ковалевского. Ибн Фадлан трижды по разным поводам говорит о народе Вису. В первый раз он вспоминает о нем в связи с описанием поразившего его в этой северной стране географического явления — долготы дня и краткости ночи. В развитие этой мысли Ибн Фадлан пишет: «Царь (булгарский) сказал мне, что за его страной на расстоянии трех месяцев пути есть народ, называемый Вису. Ночь у них менее часа». Во второй раз Вису упоминается в связи с описанием булгарской торговли: «У них, — говорит Ибн Фадлан, — много купцов, которые отправляются... в страну, называемую Вису, и привозят соболей и черных лисиц». В третий раз Ибн Фадлан (собственно, Наджиб Хамадани, компилятор второй половины XII столетия, автор занимательной космографии «Диковинки творений», благодаря которому до нас дошел ряд выписок из сочинения Ибн Фадлана) говорит об этом народе в том месте, где описывается великан, появившийся в стране булгар откуда-то с севера. Царь Булгар отправил письмо в страну народа Вису, откуда вскоре пришел ответ, в котором объяснялось происхождение великана с далекого северного острова, где обитают племена, питающиеся рыбой.

После составления «Книги» Ахмеда Ибн Фадлана, ставшей, видимо, довольно скоро любимым чтением и источником сведений в странах, связанных с Халифатом, сообщения о Вису в литературе делаются обычным явлением и не могут считаться особенной редкостью. Помимо уже упоминавшегося Наджиба Хамадани народ Вису известен Абу Хамиду эль Андалуси, путешественнику начала XII в., Мухаммеду ал Ауфи, персидскому автору XIII в., Йакуту Ибн Абдаллаху ал Багдади, арабскому географу XIII в., Закарии ал Казвини, космографу XIII в., Ибн Батуте, путешественнику XIV в., и другим писателям. Упоминания о народе Вису, потерявшие всякую связь со своим источником, приобретают характер общего эпического места и попадают даже в «Искендер-Намэ» Низами Ганджеви. В общем, пользуясь данными арабских источников, можно себе составить следующее представление об этом народе. Название его традиционно передается как Вису, иногда Ису (А. П. Ковалевский считает эту вторую форму обычным искажением первой). Впрочем, у эль Андалуси приводится форма, более близкая к древнерусской транскрипции Весь — Весу.

С точки зрения древней этнографии этого народа чрезвычайно интересно обратить внимание на состав товаров, вывозившихся из страны Вису в Волжскую Булгарию. По преимуществу это были различные меха — бобровый, соболий, лисий, беличий. Едва ли вызовет сомнение утверждение относительно значительного развития охотничьего промысла у Вису, если продукция его, столь настойчиво отмечаемая источниками, являлась предметом экспорта. Конечно, охота была не единственным и, надо думать, не главным видом хозяйственной деятельности Веси—Вису, хотя восточные источники и молчат почти обо всем остальном. Косвенным же подтверждением этой мысли может служить хотя бы отчетливо отмечаемое источниками широкое развитие весско-булгарской торговли. Ал Казвини, который указывает на наличие здесь немого торга, видимо, либо сообщает о частном факте, либо чрезмерно архаизирует сложившиеся отношения, либо, наконец, попросту заблуждается, перенося то, что было известно о более отсталом северном народе Югре, на Весь — Вису. В самом деле, ведь уже во времена Ибн Фадлана булгарский царь имел возможность написать в Вису по любому поводу и получить оттуда ответ. Следовательно, отношения поддерживались достаточно тесные, чтобы такой вид сношений, как немая торговля, отошел в прошлое.

Для точного определения местообитания Вису восточные авторы сообщают немного, хотя мы не рискуем вслед за А. П. Смирновым сказать, будто они в этом отношении ничего не дают.Начать с того, что сообщение одного только этнического имени Вису-Ису-Весу уже кое-что дает в этом отношении. Однако, конечно, некоторая путаница в определении расстояний от Булгарии до Вису у арабских писателей имеется. Как известно, Ибн Фадлан определял это расстояние в три месяца пути; ряд авторов (например, ал Казвини) повторяет это же число. Другие писатели, жившие и писавшие после Ибн Фадлана, называют сорок дней (Ибн Батута) и даже двадцать дней (ал Ауфи). Чем можно было бы объяснить наблюдаемые здесь расхождения?

Представляется вероятным следующее решение вопроса. Как известно, Йакут сообщает, что для закупки товаров, которыми славилась страна Вису, нужно было из Булгарии отправляться по Волге. Двигаться, естественно, следовало вверх по ее течению, а затем волоками дальше к северу. Конечно, это было долго. Чтобы съездить туда, продать свои товары и вернуться обратно, булгарскому купцу во времена Ибн Фадлана требовалось около трех месяцев. Таким образом, примерно половинное число, приводимое, например, Ибн Батутой, как будто бы должно означать количество дней, требовавшихся для поездки лишь в одну сторону. Что же касается указания на двадцатидневный срок как на.якобы достаточный для преодоления пути из Булгарии в Вису (ал Ауфи), то он должен быть признан явно сильно преуменьшенным, и с указанием на него не следует считаться.

Ценным дополнением к данным других источников в сочинениях арабских авторов, в особенности у Ибн Фадлапа, нужно считать некоторые сообщения географического порядка, касающиеся продолжительности дня и ночи. В свое время И. Маркварт, ставивший вообще под сомнение достоверность сведений, приводимых в сочинении Ибн Фадлана, в особенности настаивал на том, что именно цитированные выше данные о продолжительности дня и ночи у арабского писателя неверны. Даже А. П. Ковалевский, известный своим критическим отношением к концепции Й. Маркварта, заявляет, что в описаниях наблюдений Ибн Фадлана за астрономическими явлениями не следует искать большой точности. Дело, между тем, обстоит как раз наоборот, во всяком случае в том, что касается сообщений, полученных Ибн Фадланом, относительно продолжительности дня и ночи у Вису. Здесь мы встречаемся с удивительной точностью. В самом деле: булгарский царь, желая еще более поразить и без того изумленного южанина, естественно, сообщил Ибн Фадлану о наиболее коротких в стране Вису почах начала лета («Ночь у них менее часа»). Не забудем, что с точки зрения правоверного мусульманина ночь начинается тогда, когда невозможно отличить белую нитку от черной. Если теперь все сказанное сопоставить даже с самыми известными географическими данными, скажем с литературно знаменитыми белыми ночами в Ленинграде или с фактом, что в южной Карелии средняя продолжительность дня (например, на широте Олонца) летом составляет около 20 часов, то нетрудно прийти к заключению, что в сочинении арабского путешественника речь идет о местностях, лежащих примерно в тех же широтах, что и названные выше пункты. Таким образом, сведения Ибн Фадлана не только не находятся в противоречии с устанавливаемой по летописям локализацией Веси, но и подтверждают ее правильность.

Итак, показания письменных источников как будто бы сходятся в том отношении, что все они имеют в виду одно и то же этническое образование. Созвучие этнического имени (Весь, Vissinus, Wizzi, Вису, Ису, Весу), довольно точное совпадение географического размещения (Межозерье), сходство хозяйственных и этнографических характеристик — все это, думается, должно привести нас именно к такому выводу.

Подавляющее большинство дореволюционных историков, касавшихся так или иначе вопросов, связанных с Весью, ограничивалось обычно кругом источников, рассмотренных выше. О каком-либо расширении этого круга не помышляли. Впрочем, трактовка даже хорошо известных текстов оставляла желать лучшего. Серьезного критического анализа источников с учетом их происхождения, состава, концепций авторов (например, автора летописи) применительно к нашей теме проделано не было. В этом отношении и финские буржуазные ученые, издавна питающие интерес к весской проблеме, не поднялись выше уровня старой русской буржуазной историографии.

В этих условиях, когда для исторической характеристики Веси пользовались только сообщениями летописей и арабских писателей (западные источники по большей части не привлекались) и возникло ложное, предвзятое представление, будто Весь как самостоятельное этническое образование исчезла, растворилась в окружавшем ее славянском населении подобно тому, как это произошло с Мерей или Муромой. H. М. Карамзин писал: «Весь, Меря, Мурома, наконец, обратились в славян, приняв их обычаи, язык и веру».

Отсутствие специальных исследований по истории Веси способствовало тому, что карамзинская трактовка вопроса относительно позднейших судеб этой народности без всякой критики перекочевала в советскую историческую литературу. Правда, в 1925 г. появилась небольшая работа Г. И. Виноградова, в которой автор пытался, оставаясь в принципе сторонником теории «исчезновения» Веси, несколько иначе осветить причины самого «исчезновения». Г. И. Виноградов сконструировал свою гипотезу, согласно которой уже в IX-XI вв. на территории Белозерского края, где в прошлом обитала Весь, будто бы сложилась однородная «славяно-финская» народность, в составе которой перемешались славянские и финские элементы, что и привело к исчезновению упоминаний Веси в летописях. Как видим, отличие от карамзинской концепции здесь чисто внешнее и непринципиальное.

К сожалению, карамзинская концепция дожила до наших дней, оказавшись чрезвычайно стойкой. В учебнике по истории СССР для неисторических факультетов, вышедшем в 1948 г., читаем: «Исчезнувший народ Весь имел главным центром своих поселений Белое озеро». Спустя восемь лет, в 1956 г., вышел в свет учебник для исторических факультетов вузов, в котором в несколько иной форме повторено то же самое: тезис об ассимиляции Веси древнерусской народностью в IX-X вв. проступает и здесь с полной очевидностью. Он был поддержан также В. В. Мавродиным. «Большая Советская энциклопедия» по этому поводу заняла более чем странную позицию. В статье «Вепсы» древняя Весь объявляется предком современных вепсов, а в статье «Весь» утверждается, что этот народ в X-XII вв. был ассимилирован «русскими племенами». «Малая Советская энциклопедия» также утверждает, что Весь «в IX-X вв. растворилась в массе славянского населения». На карте, помещенной в III томе «Всемирной истории», Весь отсутствует. На картах, приложенных к этому же тому («Европа в конце IX—начале XI в.» и «Народы и государства Восточной Европы в IX-XI вв.»), Весь помещена только на Белом озере. Зато на всех трех картах севернее Свири показана Емь (Ямь), никогда там не жившая. Даже такой хороший знаток истории и этнографии Севера, как М. В. Витов, допустил неточность, утверждая, будто в Приладожье и Прионежье некогда обитала Емь, на что ему указано его рецензентами. Неверная точка зрения проникла не только в научную, учебно-педагогическую, но и в научно-популярную литературу. В занимательной книге, посвященной изложению для молодежи некоторых начатков общего языкознания, Л. В. Успенский повторяет ту же самую старую и истрепанную карамзинскую концепцию, утверждая, будто народ, о котором идет речь, исчез, не оставив после себя никаких следов.

Однако более близкое знакомство с рассмотренными выше источниками, из которых ясно, что этническое образование Весь было достаточно крупным и активным, не позволяет согласиться с современными сторонниками карамзинского взгляда[10] и настойчиво побуждает предпринять более тщательные, чем до сих пор, поиски документальных следов «исчезнувшего» народа. И, конечно, такие следы отыскиваются.

Уже ряду прежних исследователей в принципе были ясны два направления поисков. Оба они возникли с развитием языкознания, с появлением в России в первой половине прошлого столетия финно-угроведения как самостоятельной научной дисциплины. Одно из них состоит в исследований географической номенклатуры (топонимики) в приблизительно знакомой области расселения древней Веси (известно, что местные географические названия Отражают этнические процессы, происходившие на данной территории); другое определилось в результате того, что в середине 20-х годов прошлого века А. И. Шегреном были открыты для науки вепсы,[11] в самоназвании которых (vepsä, bersä) можно было видеть отражение генетической связи с древним этнонимом Весь. Наконец, изучение вепсского языка в сравнительно-историческом плане, развернувшееся более или менее широко лишь недавно, дало возможность сформироваться и третьему направлению — исследованию на языковом материале большого комплекса вопросов исторических взаимосвязей вепсов с другими народами, как финно-угорскими, так и не финно-угорскими. По всем указанным направлениям уже теперь достигнуты серьезные результаты, которые, будучи должным образом суммированы, а также дополнены другими материалами, позволяют сделать заключение относительно беспочвенности утверждений о так называемом исчезновении Веси.

Обратимся к материалам исторической топонимики (рис. 2). Среди них раньше всего бросается в глаза факт распространения на интересующей нас территории географических имен, созвучных этническому названию Весь. С известной долей вероятия допускаем, что эти наименования действительно отражают былое жительство здесь Веси. Учтем при этом, однако, что пользование данными топонимики всегда имеет свои трудности, а расшифровка топонимов, о которых далее пойдет речь, затруднена еще и тем, что часть названий может вести свое происхождение от русского слова весь деревня и финноязычного vesi вода. Итак, местные названия, содержащие в себе, как мы предположили, этноним Весь, довольно часто присутствуют в источниках XV—XVI вв. «Такие географические названия, — замечает А. И. Копанев, — как Луковесь, Череповесь... Арбужевесь, находящиеся на среднем течении р. Шексны, и другие, указывают на обширный район расселения племени Весь». К этому списку без сомнения должны быть добавлены Весь Ёгонская (современный Весьёгонск), Мадовесь (позднее Медовец),[12] а также селение «в Веси», или Ильинский погост, расположенный в северном углу Бежецкой пятины при впадении речки Веси в Колпь.

Очень колоритный и, пожалуй, несколько неожиданный материал содержит переписная окладная книга Вотской пятины, в которой интересующие нас названия представлены особенно обильно. Приведем эти данные. В Городецком (Ладожском — в отличие от Ореховецкого) погосте упомянута «деревня Весь в острове», в соседнем Песотском погосте — «деревня Весь на Пѣсоцкой рѣце», а также «деревня Пепесское» (cp. bepsä); в Корбоселькском погосте на Карельском перешейке — «деревня Манина Весь» и «деревня Лестина Весь»; в Ровдужском погосте — «деревня Самылкино на Вепсе Нестерково», «деревня Кобуево на Вепсе», «деревня новая Мотыкино на Вепсе», «деревня Мотыкино жъ на Вепсе», «деревня на Вепси Верезь», «деревня на Вепси жъ Захарково», «деревня Тимуево на Вепсе», «деревня Мотыкина на Вепсе»; в Кирьяжском погосте — «деревня Рекольская Весь», «деревня Тервозимъская весь», «деревня Кумола Новая весь», «деревня Меглина весь у городка у Меглина», «деревня Соральская весь», «деревня Новая весь»; в Сердовольском погосте — «деревня Кумельская весь», «деревня Ройгуева весь на острове», «деревня Келемелская весь» и, наконец, в Соломенском (Приладожском) погосте — «село Пужавина весь на реце на Соломяне у погоста» и «село Яня весь на реце на Яне».[13] В высокой степени интересный топоним сохранила дозорная книга Мины Лыкова 1619-1620 гг., упоминающая в Шунгском погосте (северная часть Заонежского полуострова) озеро «верхное Вепсоозеро».

Как видно из нашего перечня, в позднем средневековье территория распространения местных названий, содержащих этноним Весь (Вепсь), была довольно обширна. Если же сюда присоединить еще топонимы, аналогичные по типу, но зафиксированные в прошлом и нынешнем столетиях, то помимо значительного увеличения общего количества названий обнаружится и существенное расширение их ареала. Н. П. Барсов, автор капитального труда по исторической географии России, склонен был видеть следы Веси даже южнее Волги, не говоря уже о бесспорных ее следах к северо-востоку от Шексны и в низовьях Волхова.

Конечно, было бы неверно за каждым из названных выше топонимов, пусть даже и известных по средневековым источникам, видеть реально существующее весское население. Например, едва ли можно всерьез думать, что топоним Весь (название села) на Суздальщине свидетельствует о жительстве здесь Веси: это территория Мери, а топоним, видимо, обязан своим происхождением ранней славянской колонизации. Недаром у села Весь имеется курганный могильник с трупоположениями и вещами славянских типов. Все это говорит о необходимости, во-первых, тщательного учета всех историко-географических данных при определении этнического происхождения того или иного топонима, а во-вторых, выявляет нам, что более или менее прочные суждения здесь, как и в других случаях, могут базироваться лишь на известном минимуме однородных фактов. Количественная сторона играет при анализе топонимов весьма важную роль. Манипулирование с произвольно выхваченным фактом обычно приводит к ошибке.

Но даже и в нашей конкретной ситуации, когда соблюдены условия точной географической приуроченности значительной массы топонимов одного порядка, нельзя сказать, что эти топонимы прямо зафиксировали пребывание здесь Веси и хронологически с этим пребыванием совпадают. Как раз напротив. Топонимы живут дольше обстоятельств (в том числе и этнических), их породивших. На территории Межозерья произошла частичная смена этнического состава населения, а топонимы, отразившие прежнее состояние (жительство Веси), сохранились. Все эти факты — в большинстве своем местные названия, в звучании которых нам слышится историческое воспоминание местного населения о проживании прежде в соседстве с народом, который этому населению был известен под именем Весь. Следует иметь в виду справедливое, основанное на большом фактическом материале замечание Н. П. Барсова касательно того, что «вообще племенные названия удержались за местностями главным образом на этнографических порубежьях». Но вместе с тем в более ранние времена, чем те, к которым относятся наши источники, Весь-вепсы без сомнения жили в большинстве тех пунктов, где в топонимике закрепилось их этническое наименование, в частности в северном и западном Приладожье, на Заонежском полуострове и т. д.

Рассматривая вышеприведенные факты топонимики под таким углом зрения, нетрудно прийти к выводу, что топонимы на Весь отграничивают довольно обширное пространство в Межозерье — в области, лежащей в районе озер Ладожского, Онежского, Белого и между ними. Все топонимы на Весь распространены за пределами Межозерья (исключение — Вепсоозеро близ Шуньги); пространство внутри отграниченной зоны совершенно свободно от них. Это и понятно. Древневесское население, конечно, не называло и не могло называть свои поселения собственным этническим именем, в то время как окрестное славянское население, появившееся здесь относительно рано, имело все основания отметить соседство с собою иноязычного народа. Можно с уверенностью сказать, что в течение веков размещение топонимов на Весь не оставалось неизменным, так как претерпевали изменения и самые «этнографические порубежья». Об этом свидетельствуют яркие топонимы из западного (Карельский перешеек) и северо-восточного Приладожья, о том же говорит наличие таких же топонимов на далеком северо-востоке (вплоть до нижней Печоры).

Однако особенно обращает на себя внимание тот факт, что установление зоны, отграниченной топонимами на Весь, в общих чертах (учитывая исторические изменения «этнографических порубежий»), а в ряде случаев и в деталях соответствует нашему выводу, сделанному на основе более ранних источников, относительно локализации Веси не только в районе Белого озера, как об этом сообщает летопись, но и в более западных районах, расположенных в прибрежной полосе Ладожского озера и в сравнительной близости к Балтийскому морю.

Значение рассмотренных выше топонимов состоит еще и в том, что в результате их изучения оказывается возможным перекинуть мост от древней Веси к современным вепсам. Этот вопрос, как уже было сказано, возник сразу же после посещения их А. И. Шегреном, который вначале верно нащупал путь к решению проблемы, заявив в статье, написанной им под непосредственным впечатлением от поездки, о несомненном генетическом родстве вепсов с древней Весью, но впоследствии отказался от своей первоначальной мысли и выступил с глубоко ошибочной и вредной так называемой «емской теорией», использовав для ее обоснования некоторые факты (совершенно, впрочем, недостаточные) из вепсского языка.

Этого вопроса касались также и другие исследователи, но лишь попутно, вскользь, без приведения каких-либо доказательств. Так, Д. А. Золотарев, говоря о расселении вепсов, писал: «Древним племенем, выходящим за пределы Ленинградской губ., являются также сохранившиеся в небольшом количестве чухари-вепсы, чудь или кайваны, считающиеся потомками Веси и Чуди и называемые А. И. Шегреном «первобытными» финнами».

В таком же духе высказывались H. Н. Поппе и Г. А. Старцев. 3. П. Малиновская также считает вепсов потомками Веси. Следует, однако, заметить, что все эти высказывания названных авторов — не более чем мимоходом брошенные замечания, сделанные без сколько-нибудь основательного углубления в источники, без стремления аргументировать выставляемое положение.

Иначе подошел к проблеме Д. К. Зеленин, который предпринял попытку, пользуясь данными исторической географии и языкознания, доказать существование генетической преемственности между древней Весью и современными вепсами.[14] Хотя аргументация Д. К. Зеленина и должна быть признана наиболее удачной, все же удовлетворительное решение задачи (имея в виду языковедческую сторону дела) состоялось лишь очень недавно благодаря трудам Д. В. Бубриха, А. И. Попова, Н. И. Богданова и M. М. Хямяляйнена.

Так, сравнительное изучение древнего этнонима Весь и современного самоназвания вепсы привело Н. И. Богданова (вслед за Д. В. Бубрихом) к установлению тесной связи обоих этнических имен. «Связь терминов «Весь и «вепс очевидна, — писал Н. И. Богданов. — Выпадение в русском языке звука «п» (из вепся < вепс' < Весь) закономерно». В другой своей работе тот же автор, ссылаясь на M. М. Хямяляйнена, более подробно обсуждает этот вопрос, подходя к его решению с точки зрения исторической фонетики вепсского языка: «Дело в том, что M. М. Хямяляйнену в Виницком районе Ленинградской обл. удалось обнаружить знание старого термина вепсь с мягким согласным с' на конце. Этот факт говорит об исторически наличествовавшем и впоследствии выпавшем конечном гласном переднего ряда, т. е. конечном гласном ä. Последнее вполне закономерно с точки зрения вепсского языка, так как в вепсском языке конечная гласная слова не в первом слоге всегда выпадает в том случае, если первый слог закрытый или долгий (исторически), что мы и имеем в слове вепс. Этот факт указывает, что слово вепс по закону гармонии гласных было передней огласовки, т. е. было вепса. После выпадения ä с сохранило былую палатализацию, т. е. сохранилось с (ср.: кюпс' ’зрелый’, ’спелый’ от кюпсä ,; люпсäн 'дою' и т. п.) ".

В этой связи целесообразно еще раз вспомнить о наших топонимах, в особенности о тех, которые содержит переписная окладная книга 1500 г. Наименования «на Benceѣ», «на Вепсѣ», «на Вепси», «Вепсоозеро» при столь неустойчивом написании как нельзя лучше подтверждают мысль о фонетической увязке терминов «Весь» и «вепс». Однако чем объясняется тот факт, что наиболее точно этническое имя древних вепсов сохранилось в топонимике Карельского перешейка? Причина, видимо, кроется в том, что русский писец пользовался карельской информацией (вепсов здесь, надо думать, было очень немного) и, стремясь к точности записи в инонациональном районе, постарался в написании отразить местное произношение. В летопись же и в более восточную топонимику этноним вепся попал после долгого бытования в славянской речи и изменился в соответствии с законами ее развития.

Одним из главнейших этнических определителей является язык народа. Относительно Веси из письменных источников известно лишь то, что этот народ говорил на особом, своем собственном языке (это подчеркивает Адам Бременский, на то же недвусмысленно указывают летописи). Однако о том, на каком именно языке говорила Весь, мы можем только догадываться, пока мы находимся в традиционном кругу источников, так как ни одного слова этого языка письменные источники до нас не донесли. И в этом случае опять-таки не обойтись без привлечения данных изучения топонимики.

Уже давно было обращено внимание на тот факт, что на Севере многие местные названия носят неславянский характер, между прочим, даже в тех местностях, которые уже длительное время заселены русскими. Вместе с тем вскоре же проявилась тенденция таким образом истолковывать эти названия, чтобы разграничить, отделить непроходимой стеной древнюю Весь и современных вепсов, подкрепив тем самым тезис об исчезновении или ассимиляции Веси данными языка. Выше уже говорилось о «емской теории» Шегрена, согласно которой современные вепсы представляются потомками не Веси, а Еми (Ями), «теории», отразившей не столько научные позиции ее автора, сколько националистические устремления финской буржуазии, что отчетливо показал Д. В. Бубрих в названных выше работах.

Другая «теория» такого же рода была выдвинута Д. Европеусом, который стремился доказать, что между древней Весью и современными вепсами не «может быть ничего общего, так как последние говорят на языке прибалтийско-финской группы (мы пользуемся современным термином), а древняя Весь говорила будто бы на языке угорской группы. «Около ста лет назад, — говорит по этому поводу А. И. Попов, — Европеус пытался доказать наличие «угорского элемента в белозерских, как и вообще в севернорусских, местных названиях, но эту попытку следует считать неудачной, так как все толкования указанного автора (из языков угорской ветви финно-угров) совершенно фантастичны, в них нельзя уловить даже зерна истины. Если случайно Европеус приближался иногда к правильному объяснению местного названия, пользуясь венгерским и обско-угорскими языками, то обусловлено это было только наличием значительного числа корней, общих всем финно-угорским языкам». Взгляды Европеуса, несмотря на всю их фантастичность, имели весьма широкое хождение. Им была даже составлена карта расселения на севере европейской части нашей страны угорских племен. «Теория» Европеуса прекрасно дополнила «теорию» Шегрена: древняя Весь объявлялась Югрой, современные вепсы — потомками Еми. Непреодолимая стена была воздвигнута.

Вслед за Европеусом «угорской теории» относительно Веси придерживался С. М. Середонин, в известной мере ее разделял П. С. Ефименко, сочувственно излагал ее H. Е. Бранденбург.Возникла, следовательно, настоятельная потребность тщательной поверки на основе изучения топонимики Межозерья выводов Европеуса, в результате которой выявилась полная беспочвенность его построений.

Уже в источниках XVI—XVII вв., содержащих неславянскую топонимику, последняя хорошо объясняется из вепсского языка. В результате изучения топонимики Белозерского края А. И. Попов получил основания утверждать «финно-угорский[15] характер речи древнего населения Белозерья (Весь); близость речи древнего населения Белозерья (Веси) к вепсской». Это заключение справедливо также и для значительной части территории Межозерья, в чем убеждает просмотр писцовых и переписных книг по Обонежской пятине. Тем более оно верно применительно к современной топонимике Межозерья. Н. И. Богданов, специально исследовавший этот вопрос, сообщает следующие данные.

1. По обоим берегам р. Свири (вепсск. Siivär’), заселенным теперь русскими, весьма много местных названий, объясняющихся именно из вепсского языка: Нимпелда — nin’ липа’ peld ’поле’; Мятусово — mätäs ’холм’; Варбиги — varbik, barbik ’кустарник’; Канома — kana ’курица’ и т. д.

2. Севернее Свири обнаруживается то же явление, например: Ладва — ladv 'вершина’, 'высота’; Педасельга — pedai ’сосна’, selg ’возвышенность’, букв, 'хребет’; Гимрека — hijm 'родня’; Кузозеро — kuz’ ’ель’; Гонгозеро — hong ’сухая сосна’ и проч.

3. Аналогичная картина развертывается и в местностях, лежащих южнее Свири: Кузра — kuz’ ’ель’, rand 'берег’; Веранда — verand 'пожога’, ’выжженное в лесу место’; Сяргозеро — särg ’плотва’, плотица’; Нялгозеро — nälg’ ’голод’; Линдозеро — lind ’птица’; Легмозеро — lehm корова’; Кургино — kurg’ ’журавль’, и т. п.

4. Точно то же, наконец, следует сказать о районе, расположенном восточнее области расселения вепсов — между истоками Свири и Белым озером: Мегра — mägr ’барсук’; Андома — от глагола antta давать’, andom ’подарок’, дар’; Пертозеро — pert’ изба’; Янишево — jänis заяц’, и мн. др.

Конечно, здесь названа лишь небольшая часть топонимов, этимологизирующихся из вепсского языка; список их может быть увеличен во много раз. Кроме того, мы здесь оставляем в стороне топонимы с территорий, ныне заселенных вепсами, называя только те, которые фиксированы вне этих пределов. Важно учесть, что зона топонимов рассматриваемого типа располагается как раз внутри того района, который намечен нами для топонимов на Весь, и, понятно, такое совпадение отнюдь не случайно. Все эти соображения дают достаточно твердые основания для того, чтобы, во-первых, присоединиться к мнению Н. И. Богданова относительно того, что территория вдоль р. Свири и далее на восток вдоль бывшей Мариинской системы до Белого озера, где в настоящее время живет русское население, в прошлом была заселена вепсами, продолжателями древней летописной Веси;во-вторых, вполне определенно заявить о том, что древняя Весь должна была говорить на языке, из которого сформировался современный вепсский язык; в-третьих, видеть в данных языкознания одно из важнейших подтверждений мысли о генетическом родстве современных вепсов с древней Весью.

Учитывая все вышеизложенное, попытаемся наметить некоторые отправные пункты для решения проблем этногенеза Веси-вепсов, а также ранних этапов их этнической истории. Названные проблемы чрезвычайно сложны, в частности потому, что на этот счет имеется очень немного сведений, и в настоящее время едва ли могут быть решены в полном объеме. Поэтому здесь мы ограничиваемся лишь отдельными суждениями, допустимыми при том уровне знаний в этой области, который достигнут к настоящему моменту.

Для решения этногенетических задач относительно Веси принципиально важно было установить ее место среди других народов нашего Севера. Следует отметить, что в этом отношении уже в ранних работах был нащупан верный подход и Весь справедливо причислялась к группе народов, исторически связанных с нашим Севером, с финно-угорской семьей языков. Так, например, В. Н. Татищев отнес Весь к числу «сарматских» народов (наряду с финнами, Емью, Мерей, Муромой, Мещерой и др.). Таким образом, связь, существующая между вопросом о происхождении Веси-вепсов, с одной стороны, и общей проблемой генезиса финно-угорской языковой общности, с другой, ощущалась издавна.

Однако конкретные процессы складывания отдельных народов, в том числе и Веси-вепсов, буржуазные ученые представляли себе крайне прямолинейно, в виде постепенного отпадения отдельных групп от общей массы финно-угров в процессе расселения последних. Именно так эта проблема рисовалась В. Н. Майнову: в ходе движения «Чуди» (так Майков называет всех финно-угров вообще) из области своей восточной прародины отдельные части этого обширного племени отставали от общего потока и задерживались в пути; однажды это произошло и с Весью — предками нынешних вепсов, которые осели в тех местах, где живут и поныне.

Чтобы отчетливее выявить данные об этногенезе Веси-вепсов, обратимся к изучению того этнического окружения, в котором мы застаем этот народ, как это отразили наиболее ранние наши источники (рис. 3). Мы должны будем констатировать, что Весь жила в окружении народов финской группы (в языковедческом смысле этого выражения); угорского элемента (вторая ветвь той же семьи языков) вокруг нее не обнаруживается. К западной границе расселения Веси-вепсов ближе всего находилась Ижора, а еще западнее селилась Водь, упоминаемые в летописи несколько позднее, нежели Весь (впервые соответственно под 1228 и 1069 гг.), но бесспорно обитавшие здесь издревле. Добавим, что специалисты рассматривают Ижору в качестве образования, чрезвычайно близкого Кореле, возможно даже ее ответвления; сама Корела расселялась в то время, видимо, в северо-западном и северном Приладожье. Западнее Ижоры и Води жили Чудь (предки современных эстонцев) и Ливь, или Либь (предки современных ливов). По ту сторону Финского залива на крайнем юго-западе современной Финляндии консолидировалось население, получившее наименование Сумь; к северо-востоку от нее расселилась Емь; оба эти образования сыграли ведущую роль в формировании финнов-суоми. К северу, а частью, может быть, и к западу от мест жительства Веси обитали племена Лопи, предки нынешних саамов (лопарей). Наконец, с юго-восточной стороны Весь соседила с Мерей, дальше которой селилась Мурома.Юго-западная и южная границы Веси были общими с этническими образованиями восточных славян — Словенами и Кривичами.

При всей скудости и отрывочности наших источников, полностью учитывая известную разновременность их сообщений об отдельных народах из ближайшего этнического окружения Веси, бесспорным является во всяком случае одно: все перечисленные выше этнические подразделения, исключая Лопь, предстают перед нами уже достигшими определенной степени своей консолидации. Это не племена, как их иногда именуют, употребляя термин неверно, в его бытовом, а не научном значении; это уже небольшие народности, выделившиеся, выкристаллизовавшиеся из общей массы финно-угорских племен (в подлинном значении этого слова), о которых речь шла выше. Вероятно, определенная часть этих племен — приблизительно в I тысячелетии до н. э. — сосредоточилась в районе юго-восточной Прибалтики, между Рижским и Финским заливами, расселяясь отсюда в северном и восточном направлениях. Именно здесь, в районе Прибалтики, в условиях относительной изоляции от остальных финно-угров сформировалась прибалтийско-финская языковая общность — та исходная основа, на базе которой сложились позднее отдельные прибалтийско-финские пароды и языки.

Как конкретно протекал процесс выделения, выкристаллизовывания этих пародов из общей массы прибалтийско-финских племен, — установить чрезвычайно трудно. Можно лишь сказать, что темп указанного процесса для отдельных народов был неодинаковым. По компетентному мнению П. А. Аристэ, «согласно языковым данным, древнейшими прибалтийскими группировками являлись ливы, южные и северные эсты, карелы и вепсы». Относительно Веси-вепсов мы во всяком случае имеем немаловажное указание Иордана об упоминавшемся уже народе Vasina.

При решении вопросов этногенеза Веси-вепсов существенный интерес представляют данные этнонимики. Оказывается, ряд финских народов знает этническое имя vepsä. Всего отчетливее оно слышится у карел. Начать с того, что в севернокарельской руне о портном Кетту повествуется о том, как герой «забрел в деревню Веса (vetäyvyin Vesa kylällä)», что, во-первых, сходно с названием Весь, а во-вторых, если это верно, свидетельствует в пользу признания источника этого термина русским. Однако карелы гораздо лучше знают не Веса, a vepsä, этнический термин, которым именовались не только собственно вепсы, но и южные группы карел. У эстонцев также сохранилось воспоминание о vepsä, впрочем довольно смутное. Финны-суоми, как известно, называют вепсов vepsäläiset, на что обратил внимание еще В. Н. Майнов. Заметим кстати, что в финско-ижорской руне об Иване, сыне Коёнена, упоминается персонаж по имени Апсо, иначе Апсу или Оапси, что, естественно, также напрашивается на аналогию с этническим наименованием vepsä. Наконец, имеется указание на то, что у саамов Кольского полуострова еще в середине прошлого столетия бытовало историческое воспоминание о народе vassiolats, название которого, невидимому, также восходит к тому же этнониму.

Все эти факты достаточно показательны. Столь широкое распространение имени vepsä, надо полагать, убедительно говорит о том, что этноним Весь отражает не только историческое самоназвание вепсов, но и указывает на его прибалтийско-финский источник. Вместе с тем распространение этого этнонима среди определенной ограниченной группы народов служит выяснению того, с какими народами из числа родственных по языку древняя Весь поддерживала отношения, достаточно тесные, чтобы это отложилось в этнонимике.

Сравнительно-исторический анализ вепсского языка, проделанный Н. И. Богдановым, особенно в отношении лексики полностью подтверждает мысль о принадлежности вепсов и в пропилом к прибалтийско-финской языковой общности. Древний пласт основного словарного фонда вепсского языка исключительно близок ко всем прибалтийско-финским языкам, обнаруживая наибольшую степень родства с южнокарельскими диалектами. Напротив, как и прочие прибалтийско-финские языки, он многими существенными чертами отличается от языков волго-финской группы, контакты с которыми — после оформления всех их в качестве самостоятельных языков — по лингвистическим данным не прослеживаются. Как и во всех других языках прибалтийско-финской ветви, в нем имеется три слоя заимствований из языков индоевропейской семьи: летто-литовских (или балтийских), древнегерманских и славянских, а характер заимствований из балтийских и славянских языков таков, что, видимо, позволяет говорить о том, что эти заимствования имели место уже не только после распадения балто-славянской общности, но и после разделения общеславянского языка-основы на главные ветви, ö частности после образования восточнославянской диалектной общности. Сравни, например:

Относительно же древнегерманских заимствований, которые также имеются в вепсском языке, П. А. Аристэ замечает, что их сравнительно мало.[16]

Все эти данные позволяют приоткрыть завесу на обстоятельства этногенеза Веси-вепсов. В свете их, во-первых, более ясной делается область, где совершался этот процесс. Она лежала, конечно, в Прибалтике, иначе более или менее одновременное заимствование лексики из балтийских и славянских языков было бы невозможно; с другой стороны, небольшой слой заимствований, сравнительно с другими прибалтийско-финскими языками, из германских языков может быть расценен как свидетельство того, что область первоначального формирования Веси-вепсов лежала где-то на юго-восточной периферии зоны расселения прибалтийско-финских племен. Зная это, можно, во-вторых, с большой долей уверенности утверждать, что Весь-вепсы появились в местах их последующего обитания, например на Белом озере, в результате переселения (миграции), путь которой, можно думать, пролегал южнее Ладожского озера и по рекам Свири и Ояти.[17] Указанные обстоятельства в какой-то очень смутной форме, видимо, доходили до автора «Повести временных лет», что и дало ему основание упомянуть о Веси, говоря о народах, якобы участвовавших в «призвании» Варягов. Языковые связи вепсов с летто-литовцами, германцами и славянами, в-третьих, позволяют говорить о наличии культурных связей с этими народами. К сожалению, «культурная» лексика заимствований в вепсском языке еще не исследована, поэтому трудно сказать что-либо определенное о том, каков был характер культурного воздействия на древних вепсов в наиболее ранние периоды их исторической жизни со стороны названных этнических групп.

Очень трудно установить, под влиянием каких причин и в какое время произошло перемещение предков Веси-вепсов из их балтийской прародины на восток. Учитывая все известные нам факты, допустимо, однако, сделать предположение, что это произошло не в виде какого-то отдельного, единовременного акта, а скорее всего имело свойства более или менее длительного процесса, растянувшегося, возможно, на века. Во всяком случае приблизительно на рубеже I и II тысячелетий н. э., если речь идет о районе Межозерья, где происходило формирование коренной территории обитания вепсов, процесс этот, надо полагать, в основном завершился. На новом месте предки вепсов, вероятно, встретили более раннее население — Лопь, которую частью ассимилировали, частью же оттеснили к северу.

Дальнейшие события этнической истории Веси-вепсов протекали в условиях непосредственного контакта со славянами, когда этническое окружение сделалось по преимуществу славянским, когда главные и решающие политические, экономические, языковые и культурные влияния и воздействия ими. испытывались именно с этой стороны. Развитие Веси-вепсов, как уже было сказано, совершалось в рамках русской государственности с самого начала, с момента образования единого древнерусского государства.

Однако еще раньше существовали связи и контакты с более древними этническими образованиями восточных славян — ильменскими Словенами и Кривичами. А. И. Попов в этой связи называет Словенский Волочек на Белоозере, известный по документам начиная с XIV в., здесь же следует упомянуть оз. Словенское и р. Славянку (на юго-восток от Белого озера); о Кривичах, возможно, напоминает название поселения Кривцы (в Пудожском районе Карельской АССР).

С распадением древнерусского государства и образованием местных феодальных «полугосударств» область расселения Веси-вепсов вошла в состав территориальных владений Новгорода, составляя часть Обонежского ряда (впоследствии Обонежской пятины). А этот район, как видно, был ранее других «освоен» новгородскими феодалами; устав Святослава Ольговича 1137 г. не оставляет на этот счет никаких сомнений.

Вполне естественно, что в этих новых условиях традиционные связи испытали новое оживление и получили иную окраску. Сюда и далее на восток, в область Заволочья, хлынул мощный колонизационный поток новгородского населения. Правда, прямых свидетельств письменных источников об оседании колонистов на землях Веси-вепсов мы не имеем, однако ряд косвенных данных и в особенности данные топонимики позволяют говорить об этом вполне уверенно. Такие названия населенных пунктов, как Княжбор, Остречины, Киселево, Ярославичи, Радогощь, Святозеро, Волосово, Новоселье, Плотично, Вязостров и др., достаточно широко распространенные по рекам Свири, Ояти и в Белозерье, причем вперемешку с типично вепсской топонимикой, могут быть истолкованы только в указанном смысле. Особый интерес представляет название населенного пункта Виницы на р. Ояти (в уставе Святослава — «у Вьюнице», в писцовых книгах — «Веницкой погост»), хорошо этимологизирующееся из вепсского языка (ср. вепсск. venäkaine, venänik ’русский’). Вероятно, здесь образовалось одно из первых русских поселений в.^крае, которое окрестная Весь называла Venäla, т. е. Русское.

Путь продвижения русского колонизационного потока пролегал по рекам, доказательство чему, помимо общих соображений, дает анализ писцовых книг, в частности, по Заонежским погостам. «Писцы, а стало быть, и сами крестьяне иногда называют. .. длинные и узкие заливы реками. Это одно из косвенных указаний на пришлый, славянский элемент в составе населения Заонежского полуострова. Только переселенцы, двигавшиеся по большим рекам, могли назвать так заливы (Онежского,— В. 77.) озера».

Взаимоотношения пришельцев с аборигенами (Весью—вепсами) были, как можно думать, вполне хорошие, добрососедские: в наших письменных источниках нет никаких сведений, говоривших бы о вражде. Какие-то трения, конечно, возникали, но они были до того незначительны и настолько локальны, что сохранились лишь в виде преданий и в письменные источники не попали.

Так предстают перед нами главнейшие события и процессы этнической истории Веси. Подводя итог всему сказанному, следует особенно подчеркнуть некоторые моменты, представляющиеся наиболее существенными и интересными.

Прежде всего Весь предстает перед нами в качестве этнической группы, сыгравшей заметную роль в истории нашего Севера, в формировании этнического состава населения этого района. Далее, расширение традиционного круга источников, в особенности привлечение данных топонимики и сравнительного языкознания, более тщательный анализ письменных источников — все это вместе позволяет внести поправку в наши представления относительно локализации летописной Веси, которую обычно связывают только с Белоозером. На самом деле Весь занимала довольно обширный район, расположенный к западу от Белоозера, в Межозерье, а белозерские ее группы представляли собою самую крайнюю восточную периферию основного района ее расселения.

Языковые данные в совокупности с некоторыми другими фактами позволяют, кроме того, утверждать, что Весь не исконная (автохтонная) обитательница на указанной территории: этногенез ее связан с более западным районом, с юго-восточной Прибалтикой, с общим процессом формирования народов прибалтийско-финской языковой группы. Наконец, и это особенно важно, Весь не исчезла. Настала пора окончательно оставить точку зрения относительно исчезновения Веси как неверную, ошибочную.