Вергилий, нет!

XXXIII Башня любви

В этом глухом углу преисподней еще только сгущается ночь, когда Манастабаль, моя проводница, заставляет меня войти в убежище, которое здесь зовется башней любви. Поэтому мои глаза, ослепленные светом, не сразу различают, что вокруг. У меня на поясе висит кнут с коротким кнутовищем и единственным кожаным ремнем, который Манастабаль, моя проводница, дала мне со словами:

(Он тебе понадобится там, куда мы пойдем. Пускай его в ход, не раздумывая, потому что я буду там лишь простым наблюдателем.)

Хотя мне уже доводилось пользоваться кнутом - особенно после того, как я увидела несравненную Аннабель Ли, с таким умением и изяществом орудующую своим в ярмарочном балагане, - я чувствую себя неловко, потому что мне пока неизвестно, для чего он предназначен. И я счастлива этим незнанием, поскольку ужасы преисподней превосходят один другой, и каждый, увиденный последним, кажется, уже не будет превзойден. Манастабаль, моя проводница, кладет мне руку на плечо, и в тот же миг я резко застываю на месте - я вижу, что в преисподней называют любовными упражнениями. Меня больше не удивляет, что это выражение уже почти предано забвению. Бедные души стоят обнаженными. Я не знаю, что с ними делали, но они неподвижны, как куклы, набитые опилками - их руки и ноги бессильно вытянуты, головы свешены набок. Повернувшись к Манастабаль, моей проводнице, я кричу ей:

(Зачем ты меня сюда привела? Они же полутрупы! Мне что, придется осмотреть все покойницкие, какие только есть в этом чертовом бардаке?)

На это она отвечает:

(Да, это покойницкая, ты права. Но посмотри хорошенько - они еще живы.)

В самом деле, они живы. Одна за другой они вздыхают, шевелят руками и ногами, приподнимаются, поправляют волосы, одна из них - отвратительное зрелище! - даже зевает. Да, они двигаются, подают слабые признаки жизни - они, лежавшие, словно обломки тел, сложенные один к другому, как фарфоровые китайские вазы с одним отверстием наверху и двумя - внизу, повернутые лицом вверх или вниз, покрытые ранами, избитые до полусмерти. Глаза у меня вылезают из орбит, их застилает красная, потом желтая пелена, с губ стекает струйка слюны - и если бы Манастабаль, моя проводница, не сжимала с силой мое плечо, я бы рассыпалась на куски. Мне ужасно жаль, что у моего кнута только один ремень. Но я тут же принимаюсь изо всех сил хлестать врагов любви, осыпая их проклятьями:

(Вон отсюда, враги любви, отправляйтесь трясти своими причиндалами куда-нибудь еще и освободите башню от своего присутствия, ибо вы обременяете ее, как ваши причиндалы обременяют вас - и вы не уходите, опасаясь, что вам будет некуда их засовывать, хоть и суете их в любое место, которое кажется вам подходящим - даже в выдвижной ящик стола. Я слышала, как кто-то хвастался этим, как великим подвигом.)

Говоря это, я размахиваю кнутом налево и направо, вперед и назад, кручу им над головой, хлещу их без разбора по спинам и ягодицам. Вскоре я покрываюсь потом, но, несмотря на это, жестокость моя только удваивается, когда враги любви под градом ударов впадают в панику и пытаются убежать - их члены болтаются между ног, яйца подпрыгивают. Я преследую их, не пытающихся сопротивляться, и после того как ударами кнута сгоняю их в стадо, хлещу всех разом, с одного удара задевая многих. Некоторые, получив кнутом по самым уязвимым частям тела, сгибаются пополам и валятся на пол, прижав колени к животу. Я хлещу с таким остервенением, что рассекаю их кожу, обнажая мускулы и даже кости. Моя задача - всего лишь выгнать их из башни любви, говорят они. Если бы я должна была их кастрировать, то мне дали бы не кнут, а мясницкий тесак. Но Сафо не понравилось бы, что я тружусь для ее вящей славы таким образом. Гоня их перед собой ударами кнута и кнутовища, я продолжаю свою обвинительную речь:

(Что есть любовь для вашего осязания? Для вас все сосредоточено в набалдашнике мясной палки, чья основная деятельность - механическое движение поршня. По-вашему, осязать -это втыкаться, вонзаться, проталкиваться, шуровать - все эти жалкие движения вы называете любовью. Что представляет собой она для вашего зрения? Не мгновенно вспыхнувший взгляд, а расслабленно отдыхающий на распростертой плоти, раболепной и неподвижной. О плотских наслаждениях вы знаете всё. То же самое и с вашим слухом - наиболее сильное удовольствие заключается для вас в стонах, жалобах, криках и воплях. Обоняние и вкус у вас утрачены. И тем лучше, потому что над тем, что еще осталось, я, лесбиянка, могу только смеяться.)

Я сопровождаю свои речи размашистыми ударами кнута, обхватывая им члены и подтягивая их к себе, что заставляет их обладателей с воплями бросаться на землю. Мой кнут также обхватывает их за пояс, и конец кожаного ремня при этом ударяет их по непристойно пухлым ягодицам. Все это время Манастабаль, моя проводница, держится на расстоянии. Она стоит неподвижно, скрестив руки на груди и приподняв плечи. Глаза у нее блестят, на губах - легкая улыбка. Меня теперь окружают сваленные грудами тела - одни изуродованы ударами кнута, другие оглушены кнутовищем. Большинство готово просить пощады. Что до спасенных, то половина из них застыла от удивления. Только одна подбадривает меня криками и смехом, глядя на устроенное мною представление. Остальные тупо смотрят на меня, некоторые закрывают лица руками, другие прячутся за мебелью. Но когда наконец я пинками выгоняю врагов любви из башни через дверь, которую Манастабаль, моя проводница, держит открытой, торжественно возвышаясь у порога с лазерным пистолетом в руке - этакий архангел-страж у дверей земного рая - и когда они все оказываются на улице, я слышу у себя за спиной протестующие крики и оскорбления:

(Что это за цирк? Ты что, вообразила себя королевой Викторией? Отправляйся воевать вместе с бойцами Кастро - то-то они посмеются! - или играть в Зорро, это как раз по тебе! Спеши на помощь маленьким детишкам, ставшим жертвами совращения! Думаешь, я не знаю, чем занимаюсь? Это называется торговать своими прелестями. И уж поверь, гораздо лучше торговать своими прелестями, чем упиваться горестями - а это и ждало бы меня, откажись я от своего занятия! Спасибо за твою морализаторскую проповедь о любви, но, что бы ты ни говорила, это - моя работа. И я думаю, что все, кого пронзают, протыкают, дрючат, покрывают бесплатно, - штрейкбрехеры и позорят нашу работу самым бессовестным образом. Благодаря либеральным, клерикальным, просветительским и черт знает каким еще проповедям все больше и больше женщин готовы заниматься этим бесплатно, тормозя социальный прогресс, всецело уверенные, что действуют во имя свободы. А ты, Виттиг, не делаешь ничего, чтобы упорядочить положение вещей, ибо как тайный агент мировой лесбийской заразы, ты бьешь все рекорды - ты, устроившая порку в башне любви! Знаешь, во сколько это тебе обойдется?)