Весь Эркюль Пуаро. Том 2

Чёрная смородина

Эркюль Пуаро обедал со своим другом Генри Бонингтоном в ресторане «Гэлант Эндивор» на шоссе Кингз Роуд в Челси.

Мистер Бонингтон любил этот ресторан. Ему нравилась царящая там атмосфера праздности, ему нравилось, что там подают «простую английскую» пищу, а не «кучу непонятно как приготовленных блюд».

Молли, симпатичная официантка, поздоровалась с ним, как со старым другом. Она гордилась тем, что помнила, какую пищу любят и не любят её постоянные клиенты.

— Добрый вечер, сэр, — произнесла она, когда мужчины уселись за угловым столиком. — Вам повезло. У нас сегодня индюшка с орехами — это ведь ваше любимое блюдо? К тому же есть прекрасный сыр «Стильтон». Вы начнёте с супа или рыбы?

Когда заказ был сделан, мистер Бонингтон со вздохом откинулся на стуле и развернул салфетку, посмотрев вслед удаляющейся Молли.

— Она милая девушка, — с одобрением проговорил он. — В молодости она была красавица. Её любили рисовать художники. Она понимает толк в пище, а это ещё более важно. Как правило, женщины равнодушны к еде. Существует множество женщин, которые, отправившись с приятелем, который нравится, в ресторан, даже не заметят, что же она едят. Такая женщина закажет первое, что попадется.

Эркюль Пуаро покачал головой:

— Это ужасно.

— Благодарение господу, мужчины не таковы! — самодовольно произнёс мистер Бонингтон.

— Все без исключения? — с подвохом спросил Пуаро.

— Ну, разве что, когда они молоды, — уступил мистер Бонингтон. — Щенки. В наше время все молодые люди одинаковы: никакой выдержки, никакого мужества. Я презираю молодых, а они, — добавил он подчёркнуто беспристрастно, — наверное, презирают меня. Возможно, они правы! Но если послушать разговоры некоторых молодых, так можно заключить, что после шестидесяти никто не имеет права на жизнь. Послушаешь их, так задумаешься, сколько же из них помогло своим престарелым родственникам покинуть этот мир.

— Вполне возможно, — сказал Эркюль Пуаро, — что именно так они и поступают.

— Хорошенькие же у вас мысли, Пуаро. Похоже, эта работа в полиции лишила вас всяких идеалов.

Эркюль Пуаро улыбнулся.

— Тем не менее, — сказал он, — было бы интересно составить список людей за шестьдесят лет, скончавшихся в результате несчастного случая. Уверяю вас, это навело бы на весьма любопытные мысли. Но лучше, друг мой, расскажите о ваших проблемах. Как ваши дела?

— Сплошные неприятности, — сказал мистер Бонингтон. — Именно так теперь всё обстоит в мире. Слишком много неприятностей. И слишком много красивых слов. Красивые слова помогают скрывать грязь и неприятности. Как густой мучной соус скрывает тот факт, что рыба под ним не лучшего качества! Дайте мне просто филе и никакого дерьмового соуса.

В этот момент Молли принесла ему филе, и он одобрительно заворчал.

— Ты знаешь, что я люблю, моя девочка, — произнёс он.

— Ну, так ведь вы наш постоянный посетитель, не правда ли, сэр? Так что я должна это знать.

Эркюль Пуаро спросил:

— Так что же, люди всегда заказывают одно и то же? Неужели они никогда не хотят перемен?

— Только не джентльмены, сэр. Леди любят разнообразие, джентльмены всегда хотят одно и то же.

— Ну, что я вам говорил? — проворчал Бонингтон. — Там, где речь идёт о еде, на женщин полагаться нельзя!

Он оглядел ресторан.

— Наш мир — презабавное место. Видите бородатого чудака там, в углу? Молли скажет вам, что он всегда ужинает здесь по вторникам и четвергам. Он ходит сюда уже лет десять — в некотором роде местная достопримечательность. Но до сих пор никто не знает ни его имени, ни где он живёт, ни чем он занимается. Довольно странно, если задуматься.

Когда официантка принесла им порции индейки, мистер Бонингтон сказал:

— Я вижу, что ваш Пунктуальный Старичок всё ещё ходит сюда.

— Совершенно верно, сэр. Его дни — вторник и четверг. Но на прошлой неделе он вдруг неожиданно пришёл в понедельник! Это выбило меня из колеи! Я решила, что, сама того не подозревая, перепутала числа и что это был вторник… Но на следующий вечер он пришел как положено, так что, если так можно выразиться, в понедельник у него было внеплановое посещение.

— Интересное отклонение от привычки, — забормотал Пуаро. — Что его побудило к этому, хотел бы я знать?

— Сэр, если вас интересует моё мнение, то я думаю, что он был чем-то расстроен или обеспокоен.

— Почему вы так решили? Он себя странно вёл?

— Нет, сэр, не то чтобы странно. Он был такой же тихий, как всегда. Никогда слова не скажет, кроме «Добрый вечер». Нет, странным был его заказ.

— Его заказ?

— Боюсь, что вы, джентльмены, будете надо мной смеяться, — Молли покраснела. — Но когда джентльмен ходит сюда больше десяти лет, вы, естественно, хорошо знаете, что он любит, а что — нет. Он терпеть не мог пудинга с почками и чёрной смородины, и я не припомню, чтобы он заказывал густой суп. Но в тот понедельник он заказал густой томатный суп, бифштекс, пудинг с почками и пирог с чёрной смородиной! Похоже, что он просто не замечал, что заказывал!

— Знаете ли, — произнёс Эркюль Пуаро, — я всё это нахожу весьма интересным.

Молли удовлетворённо взглянула на них и удалилась.

— Ну, Пуаро, — посмеиваясь, произнёс Генри Бонингтон, — хотелось бы услышать ваши выводы. В ваших лучших традициях.

— Я бы предпочёл сначала услышать ваши выводы.

— Хотите сделать из меня Ватсона? Ладно, старик отправился к врачу, а врач поменял ему диету.

— На густой томатный суп, бифштекс, пудинг с почками и пирог с чёрной смородиной? Не могу представить себе доктора, который мог бы дать такое предписание.

— Напрасно не верите, старина. Доктора могут предписать всё что угодно.

— Это единственное, что вам пришло в голову?

Генри Бонингтон ответил:

— Ну, если говорить серьёзно, я думаю, что существует единственно возможное объяснение. Наш неизвестный друг был во власти каких-то сильных эмоций. Он был так поглощён своими проблемами, что, фигурально выражаясь, не замечал. что заказывал и что ел.

Он помолчал минуту, а затем добавил:

— Вы мне, конечно, сейчас скажете, что знаете, о чём думал этот человек. Вы, наверное, скажете, что он вынашивал план убийства.

И он засмеялся над своим предположением.

Эркюль Пуаро не смеялся. Он признавался впоследствии, что в тот момент был серьёзно обеспокоен. И он клянёт себя до сих пор, что не осознал тогда, чем всё это может кончиться. Но друзья уверяют его, что предугадать развитие событий было невозможно.

Недели через три Эркюль Пуаро и Бонингтон снова встретились, на этот раз в метро.

Они кивнули друг другу, держась за ремни в качающемся вагоне. На остановке «Пикадили Сэкес» многие вышли, и друзья смогли найти свободные места в углу вагона, где им никто не мешал.

— Между прочим, — спросил Бонингтон, — помните того старика, на которого мы обратили внимание в «Гэлант Эндивор»? Не удивлюсь, если он уже ушёл в мир иной. Он не был в ресторане целую неделю. Молли страшно расстроена по этому поводу.

Эркюль Пуаро приподнялся со своего места, глаза его сверкали…

— Неужели? — произнёс он. — Неужели?

Бонингтон сказал:

— Помните, я выдвигал гипотезу, что старик ходил к врачу и тот предписал ему диету? Насчёт диеты — это, конечно, чушь, но я не удивлюсь, если он действительно обращался к врачу и его заключение было для старика ударом. И поэтому он заказывал блюда из меню, не замечая, что заказывает. Потрясение было столь сильным, что он раньше времени покинул наш бренный мир. Врачи должны проявлять такт, когда сообщают диагноз пациентам.

— Так они обычно и поступают, — заметил Пуаро.

— Это моя остановка, — оказал мистер Бонингтон. — До свидания. Не думаю, что мы когда-нибудь узнаем хотя бы имя этого старика. Чудной мир!

И он поспешил на выход.

Эркюль Пуаро сидел нахмурившись. Похоже, он не находил этот мир чудным или забавным. Он пришёл домой и дал указания своему преданному камердинеру Джорджу.

Эркюль Пуаро водил пальцем по списку фамилий. Это был список людей, умерших в последнее время.

Палец Пуаро остановился на одной фамилии.

— Генри Гаскон. Шестьдесят девять лет. Что ж, начнём с него…

Через несколько часов Эркюль Пуаро уже сидел в кабинете доктора Мак-Эндрю на Кингз Роуд. Доктор Мак-Эндрю был высоким рыжеволосым шотландцем с интеллигентным лицом.

— Гаскон? — проговорят он. — Да, припоминаю. Старый эксцентричный чудак. Он жил один в одном из тех допотопных старых домов, которые сейчас сносят, чтобы очистить место для застройки новых кварталов. Он не был моим пациентом, но я его встречал и знал его. Первым почувствовал неладное молочник. Молоко в бутылках на крылечке скисло. В конце концов люди послали за полицией. Она взломали дверь и обнаружили старика. Он свалился с лестницы и сломал себе шею. На нём был старый халат с рваным поясом, возможно, он в нём запутался и упал.

— Понятно, — сказал Эркюль Пуаро. — Это был просто несчастный случай.

— Совершенно верно.

— У него были родственники?

— Племянник. Он приезжал проведать дядюшку раз в месяц. Его фамилия Рамзей, Джордж Рамзей. Он сам врач. Живёт в Уимблдоне.

— Сколько времени труп пролежал необнаруженным?

— Ага! — сказал доктор Мак-Эндрю. — Вот мы и перешли к официальным вопросам. Не меньше сорока восьми часов и не больше семидесяти двух. Его нашли шестого утром. Но, как выяснилось, время смерти можно уточнить. В кармане халата покойного было найдено письмо, написанное третьего и отправленное из Уимблдона в тот же день после обеда. Судя по штемпелю, оно пришло в девять двадцать вечера. Это позволяет предположить, что смерть наступила третьего после девяти двадцати. Это соответствует состоянию его желудка и степени разложения трупа. Он ел за два часа до смерти. Я проводил вскрытие шестого утром. По моему заключению, смерть произошла за шестьдесят часов до этого, что-нибудь около десяти часов вечера.

— Похоже, всё согласуется. Скажите, когда его последний раз видели в живых?

— В тот же вечер, третьего, то есть в четверг, его видели в семь часов на Кингз Роуд и он ужинал в ресторане «Гэлант Эндивор» в семь тридцать. Похоже, он всегда там ужинал по четвергам.

— У него были другие родственники? Или только этот племянник?

— У него был брат-близнец. Вся их история довольно странная. Они не встречались много лет. Видите ли, в юности Генри был артистом, правда, весьма бездарным. Второй брат, Энтони Гаскон, тоже был артистом, но, женившись на богачке, покончил с искусством. Братья по этому поводу поругались, и, насколько я понимаю, больше не встречались. Но самое странное, что они умерли в один день. Энтони Гаскон покинул этот бренный мир третьего числа в час пополудни. Я и раньше слышал историю о близнецах, умерших в один день в разных концах света. Возможно, это всё просто совпадение, но таковы факты.

— А жена второго брата жива?

— Нет, она умерла несколько лет тому назад.

— Где жил Энтони Гаскон?

— У него был дом на Кингстон Хилл. По словам доктора Рамзея, он жил затворником.

Эркюль Пуаро задумчиво кивнул.

Шотландец бросил на него проницательный взгляд.

— Что у вас на уме, месье Пуаро? — грубовато спросил он. — Я ответил на ваши вопросы. Это был мой долг, поскольку вы показали мне своё удостоверение. Но я нахожусь в неведении, что же случилось.

Пуаро медленно проговорил:

— Обычная смерть в результате несчастного случая, так вы сказали. Моя мысль не менее проста — его просто столкнули.

Доктор Мак-Эндрю озадаченно взглянул на Пуаро.

— Другими словами — убийство! У вас есть какие-нибудь основания это утверждать?

— Нет, — ответил Пуаро, — только подозрения.

— Но должно же быть что-нибудь… — настаивал его собеседник.

Пуаро ничего не ответил.

Мак-Эндрю сказал:

— Если вы подозреваете племянника, мистера Рамзея, то должен предупредить вас, что вы идёте по ложному следу. Рамзей играл в бридж в Уимблдоне с восьми тридцати до двенадцати ночи. Это выяснилось во время дознания.

Пуаро пробормотал:

— И, конечно, это было проверено. Полиция работает весьма тщательно.

Доктор спросил:

— Может быть, у вас есть что-нибудь против него?

— До разговора с вами я вообще не знал о существовании такого человека.

— Значит, вы подозреваете кого-нибудь ещё?

— Нет-нет. Дело вовсе не в этом. В основе человеческого поведения лежат привычки. Это очень важно. А смерть мистера Гаскона нарушает цельную картину. Похоже, здесь что-то не так.

— Я не совсем вас понимаю.

Эркюль Пуаро улыбнулся. Он встала, и доктор тоже встал.

— Видите ли, — произнёс Мак-Эндрю, — сказать по правде, я не нахожу ничего подозрительного в смерти мистера Гаскона.

Маленький бельгиец развёл руками.

— Я настойчивый человек. У меня есть идея и ничего в её подтверждение. Кстати, доктор Мак-Эндрю, у Генри Гаскона были вставные зубы?

— Нет, его зубы были в прекрасном состоянии. Весьма похвально в его возрасте.

— Он за ними хорошо следил? Они были белые и вычищенные?

— Да, я это отметил.

— И никоим образом не окрашенные?

— Нет. Не думаю, чтобы он курил, если вы это имеете в виду.

— Я имел в виду не совсем это. Мой вопрос был задан с дальним прицелом, хотя, возможно, это и ложная версия! До свидания, доктор Мак-Эндрю, спасибо нам за вашу доброту и терпение.

Он пожал доктору руку и удалился.

— А теперь, — проговорил Пуаро, — проверим эту версию.

Пуаро вошел в ресторан «Гэлант Эндивор» и уселся за тот же самый столик, за которым они когда-то обедали с Бонингтоном. Но обслуживала его не Молли. Молли, как сказала ему официантка, уехала в отпуск.

Было ещё только семь часов, народу в ресторане было немного, и Пуаро не составило труда втянуть официантку в разговор о старом мистере Гасконе.

— Да, — говорила она. — Он приходил сюда в течение многих лет, но никто из официантов не знал, как его зовут. Мы прочли о расследовании в газете и там была фотография. «Посмотри-ка, — сказала я Молли, — похоже, это наш Пунктуальный Старичок», — мы здесь его так называли между собой.

— Он ужинал здесь в день своей смерти, не так ли?

— Совершенно верно. Это было в четверг, третьего числа. Он всегда ужинал здесь по четвергам. Его дни были вторник и четверг, и он был точен, как часы.

— Я полагаю, что вы уже не помните, что он ел на ужин?

— Дайте-ка припомнить. Это был суп с пряностями, да-да, точно, и пирог с говядиной. А может, жареная баранина? Нет, конечно, это был пирог. И еще шарлотка с яблоками и чёрной смородиной. И, конечно, сыр. Подумать только, что в тот же вечер он упал с лестницы и погиб. Говорят, что он запутался в халате. Конечно, его одежда была жуткого вида: старомодная, местами разорванная, да и одевал её он весьма небрежно. И всё же что-то было в его облике. В нём чувствовалась личность… О, у нас здесь бывает много интересных посетителей.

Официантка удалилась.

Эркюль Пуаро в одиночестве поглощал свою рыбу.

Вооружившись рекомендациями от влиятельных лиц, Эркюль Пуаро без труда получил у районного следователя материалы дела о смерти мистера Гаскона.

— Этот покойный Гаскон был забавной личностью, — заметил следователь, — одинокий эксцентричный старик. Но, похоже, его смерть привлекла к себе необычно большое внимание.

Произнося всё это, он с любопытством поглядывал на своего посетителя.

Эркюль Пуаро тщательно подбирал слова.

— Видите ли, месье, есть некоторые обстоятельства, возможно, связанные с этим делом, которые указывают на необходимость дополнительного расследования.

— Хорошо, чем я могу вам помочь?

— Насколько я понимаю, в вашей компетенции принимать решение: сохранять материалы по окончании следствия или нет. В кармане халата Генри Гаскона было найдено некое письмо, не так ли?

— Совершенно верно.

— Письмо от его племянника Джорджа Рамзея?

— Именно так. Письмо было включено в материалы дела, что бы уточнить время смерти.

— Это письмо сохранилось?

Пуаро с волнением ожидал ответа следователя. Услышав, что письмо можно получить, он с облегчением вздохнул. Получив наконец этот документ, он внимательно изучил его. Письмо было написано перьевой ручкой весьма неразборчивым почерком. Оно гласило:

Само письмо было датировано третьим ноября. Пуаро взглянул на почтовый штемпель. Там было указано время шестнадцать тридцать.

Он пробормотал:

— Всё идеально сходится.

Теперь он отправился на Кингстон Хилл. После непродолжительной борьбы, в которой он использовал всё своё добродушие и настойчивость, он добился беседы с Амелией Хил — кухаркой и домоправительницей покойного мистера Гаскона.

Миссис Хил поначалу держала себя высокомерно и недоверчиво, но чарующая вежливость этого необычного иностранца дала плоды. Миссис Амелия Хил стала приветливой. Она обнаружила, как и многие женщины до неё, что рассказывают о своих несчастиях действительно заинтересованному и доброжелательному слушателю.

Четырнадцать лет она вела хозяйство в доме мистера Гаскона, а это вовсе не лёгкая работа! Конечно, нет. Многие женщины спасовали бы перед той ношей, которую ей пришлось тащить на себе. Бедный старик был весьма эксцентричен и к тому же очень скуп — он был просто охвачен манией экономии, а ведь был очень богат. Но миссис Хил ему преданно служила и мирилась со всеми его чудачествами, и, вполне естественно, она рассчитывала на благодарность. Но нет, ничего подобного! Старик не изменил своего старого завещания, в котором оставлял все свои деньги жене, а в случае, если умрёт раньше брата, то своему брату Генри. Это завещание было составлено много лет назад. Всё это было не слишком-то красиво со стороны мистера Энтони.

Постепенно Пуаро удалось увести разговор от неудовлетворенной алчности миссис Хил и задать интересующие его вопросы. Конечно, поступок мистера Энтони был бессердечен и несправедлив! Никто не может упрекнуть миссис Хил за её негодование и обиду по этому поводу. Всем известно, что мистер Гаскон был скуп. Говорят даже, что покойный отверг помощь своего единственного брата. Возможно, миссис Хил что-нибудь об этом известно.

— Вы спрашиваете о разговоре, ради которого сюда приезжал доктор Рамзей? — уточнила миссис Хил. — Насколько мне известно, разговор действительно шёл о его брате, но я полагаю, что брат мистера Энтони просто хотел с ним помириться. Они поссорились много лет тому назад.

— Я так понял, — спросил Пуаро, — что мистер Гаскон решительно отказался от примирения?

— Совершенно верно, — кивнув, согласилась миссис Хил. — «Генри? — довольно неуверенно проговорил он. — Так что там с Генри? Не видел его целую вечность и не имею ни малейшего желания увидеть. Этот Генри скандальный тип». Так оно всё и было.

И миссис Хил снова заговорила о своих печалях и горестях и бесчувственности адвоката покойного мистера Гаскона.

Пуаро стоило немалого труда закончить этот разговор, не прервав его, и удалиться.

И вот, сразу после ужина, он появился в резиденции доктора Джорджа Рамзея по адресу Уимблдон, шоссе Дорсет, Элмкрест.

Доктор был дома. Пуаро провели в приёмную, куда и спустился доктор Джордж Рамзей. Было очевидно, что Пуаро оторвал доктора от ужина.

— Видите ли, доктор, я вовсе не пациент, — сказал Эркюль Пуаро. — И, возможно, мой визит к вам можно посчитать наглостью, но во всяком деле я предпочитаю решительность и прямоту. Не люблю юристов и их многоречивые окольные методы.

Без сомнения, он заинтересовал доктора Рамзея. Доктор был чисто выбритым мужчиной среднего роста. У него была коричневая шевелюра и практически белёсые ресницы, что придавало его взгляду что-то змеиное. Он производил впечатление человека живого и не без чувства юмора.

— Юристы? — проговорил он, удивлённо подняв брови. — Ненавижу их! Мой дорогой сэр, вы меня заинтриговали. Прошу вас, садитесь.

Пуаро не замедлил воспользоваться приглашением. Он вручил доктору Рамзею свою визитную карточку с указанием профессии. Доктор заморгал своими белёсыми ресницами.

Пуаро наклонился вперед и конфиденциально сообщил доктору:

— Большинство моих клиентов — женщины.

— Вполне естественно, — подмигнув, ответил Джордж Рамзей.

— Как вы сами признали, это вполне естественно, — согласился Пуаро. — Женщины не доверяют официальной полиции. Они предпочитают частное расследование. Они не хотят, чтобы их проблемы были обнародованы. Несколько дней тому назад у меня консультировалась пожилая дама. Она была очень опечалена судьбой своего мужа, с которым поссорилась много лет тому назад. Ее муж — ваш дядя, покойный мистер Гаскон.

Джордж Рамзей побагровел:

— Мой дядя? Что за чушью Его жена умерла много лет тому назад.

— Речь идет не об Энтони Гасконе, но о другом вашем дяде, Генри Гасконе.

— Дядя Генри? Но он не был женат!

— Вы ошибаетесь, он был женат, — Пуаро лгал, не краснея. — В этом нет никаких сомнений. Моя клиентка даже принесла с собой свидетельство о браке.

— Это ложь! — закричал Джордж Рамзей. Его лицо стало цвета сливы. — Я не верю ни единому слову! Вы — наглый лжец!

— Это ведь ужасно для вас, не правда ли? — сказал Пуаро. — Вы убили напрасно.

— Убил? — голос Рамзея задрожал. Его прозрачные глаза смотрели на Пуаро с ужасом.

— Кстати, — продолжал Пуаро. — Я вижу, вы снова ели пирог с чёрной смородиной. Это весьма неумная привычка. Говорят, что в ягодах чёрной смородины много витаминов, но иногда их употребление может быть смертельно опасно. Я полагаю, что в настоящем случае они помогут затянуть петлю на шее человека — вашей шее, доктор Рамзей.

— Видите ли, друг мой, вы допустили ошибку, строя свои рассуждения на неверном предположении.

Эркюль Пуаро лучезарно улыбнулся через стол своему другу мистеру Бонингтону, сопровождая свои объяснения жестикуляцией.

— Находящийся в шоке человек никогда не будет делать того, что он не делал раньше. В таком состоянии люди действуют рефлекторно, по привычке. Человек, который чем-то очень расстроен, может прийти на ужин в пижаме, но это будет его пижама, а не чужая. Мужчина, который не любит густой суп, пудинг с почками и пирог с чёрной смородиной, однажды вечером это всё вдруг заказывает. Вы утверждаете, что он так поступает потому, что думает о чём-то своем. Но я утверждаю, что поглощённый своими мыслями человек автоматически закажет то, что заказывал всегда. Хорошо, какое же в этом случае возможно объяснение? Я не находил ответа и потому был обеспокоен. Здесь что-то было не так. А потом вы сообщили мне, что этот человек исчез. Впервые за долгие годы он пропустил свои традиционные вторник и четверг. Это мне ещё больше не понравилось. У меня возникли подозрения. Если я был прав, то он должен был быть мёртв. Я навёл справки. Он действительно был мёртв. Смерть его была весьма ловко и аккуратно обставлена. Другими словами, это была подпорченная рыба, прикрытая соусом!

Его видели на Кингз Роуд в семь вечера. Он ужинал здесь, в ресторане, в семь тридцать, за два часа до смерти. Всё указывало на это — и содержание кишечника, и письмо в кармане халата. Слишком много соуса! Рыбу совсем не увидишь…

Любящий племянник написал письмо, у любящего племянника алиби на время смерти. Смерть произошла очень просто — падение с лестницы. Несчастный случай? Или убийство? Всё указывало на убийство.

Любящий племянник — единственный родственник. Любящий племянник будет наследником… но есть ли, что наследовать? Ведь дядя был нищ, как церковная мышь.

Но ведь есть ещё второй брат. А он в своё время женился на очень богатой женщине. И этот брат живёт в большом богатом доме на Кингстон Хилл, следовательно, можно предположить, что эта богатая жена завещала всё своё состояние мужу. Явно наблюдается цепочка: жена-богачка оставляет деньги Энтони, от Энтони деньги переходят к Генри, а от него к Джорджу.

— На словах всё выглядит логично, — сказал мистер Бонингтон, — но каковы же были ваши действия?

— Если суть дела ясна, всё остальное — дело техники. Генри умер через два часа после приёма пищи. По сути, это всё, что смогло выяснить следствие. Но, вполне возможно, что этот «приём пищи» — обед, а вовсе не ужин. Поставьте себя на место Джорджа. Ему крайне нужны деньги. Энтони Гаскон умирает, но племянник не извлекает из неё никакой выгоды. Деньги Энтони переходят к Генри, а он может жить еще долгие годы. Следовательно, Генри тоже должен умереть, и чем скорее, тем лучше. Но умереть он должен после Энтони и тогда, когда у Джорджа будет алиби. Привычка Генри ужинать в ресторане два раза в неделю и навела Джорджа на мысль о том, как организовать себе алиби. Джордж — человек осторожный, и, прежде чем действовать, он проверил выполнимость своего плана. Как-то в понедельник он посетил ресторан под видом своего дядюшки. Всё прошло без сучка без задоринки. Все приняли его за дядю. Племянник удовлетворён проверкой. Осталось дождаться, когда дядя Энтони отойдёт в мир иной. И вот — час настал. Второго ноября пополудни Джордж отправляет дяде Генри письмо, но датирует его третьим ноября. Он приезжает в город третьего утром, звонит Генри, договаривается о встрече и приводит свой план в действие. Резкий толчок и бедный дядя Генри летит вниз с лестницы.

Джордж находит своё письмо и засовывает его в карман халата мистера Гаскона. В семь тридцать он уже в ресторане «Гэлант Эндивор». Борода, густые брови — полный маскарад. Ни у кого нет сомнений, что в семь тридцать мистер Генри Гаскон ещё жив. Затем следует поспешное переодевание в туалете и племянник мчится в своей машине на полной скорости в Уимблдон на партию бриджа. Это идеальное алиби.

Мистер Бонингтон взглянул на Пуаро.

— А как же штемпель на письме?

— Ну, это просто. Штемпель был запачкан. Почему? Потому что число на нём было переправлено со второго на третье черной краской. Вы бы никогда не обратили на это внимание, если бы не подозревали этого. И наконец чёрные дрозды.

— Чёрные дрозды?

— Помните детскую загадку? Двадцать четыре чёрных дрозда занесли в пирог. Или, если вы хотите точности, ягоды чёрной смородины. Как вы понимаете, Джордж оказался не слишком хорошим актёром. Он выглядел, как дядя, и ходил, как дядя, и разговаривал, как дядя, и у него были такие же борода и брови, как у дяди, но он забыл, что надо ещё есть, как дядя. Племянник заказывал еду по своему вкусу.

Чёрная смородина окрашивает зубы. Но, хотя все считали, что Генри Гаскон ел в тот вечер пирог из чёрной смородины, его зубы не были окрашены. И среди содержимого его желудка не было чёрной смородины. Я это проверял сегодня утром. К тому же Джордж был столь глуп, что сохранил бороду и весь свой маскарадный костюм. О! Улик против него предостаточно. Я с ним сегодня встретился и напугал его. Это довершило дело. Кстати, он снова ел чёрную смородину. Весьма прожорливый тип — уделяет слишком большое внимание еде. И, если я не ошибаюсь, из-за этой прожорливости его и повесят.

Официантка принесла им две порции пирога с яблоками и чёрной смородиной.

— Унесите это, — сказал мистер Бонингтон. — Надо быть осторожным. Принесите мне маленькую порцию сагового пудинга.