Весь свет 1981

К вам я пришел из садов, о могучие дети нагорий,

Из присмиревших садов, где природа ютится ручная,

Долей дородной делясь с родом прилежных людей.

Но вы, богоравные, вы, словно племя титанов, стоите

Над одомашненным миром, подвластны себе лишь да небу,

Что растит вас и холит, да земле, что вас породила.

Вы еще ни за чем не ходили на выучку к людям,

Вы в пространство простерты, выйдя из крепкого корня,

Вам простор покорился, как орлу покоряется жертва,

И навстречу вашим ветвям, завесу туч прорывая,

Огненной кроной своей тянется сильное солнце.

В каждом из вас — целый мир, как небесные звезды,

Вы живете, бог в каждом, и вместе вы — вольное братство.

Если бы принял я рабство, никогда бы я зависти этой

К вам не питал и среди людей бы прижился.

Если бы к судьбам людским не был я сердцем прикован,

Век обреченным любить, я остался бы с вами навеки!

Несправедливость, ложь со всех сторон,

Хула, измены, подлости потоки.

На правду нападают лжепророки,

И негодяй в святые возведен.

Но не навеки сумерки времен:

Опять забьют живительные соки,

И Человек в начертанные сроки

Положит миру праведный закон.

Подобье от смоковницы возьмите —

С листвой приходит лето в свой черед:

На молодые ветви поглядите!

Где разум твой, изверившийся род?

Листва прозябла, и светло в зените,

А ты не веришь в солнечный восход!

Я так боюсь человеческих слов,

в них кажется все настолько простым:

вот это дом, а вот это дым,

таков исток, а конец таков.

Мне страшен опустошенный слог,

где выше смысла — звука игра.

Не диво людям любая гора,

превыше бога — порог и прок.

И я твержу: не творите бед.

Вещают вещи мудрым в ответ.

Но их заденет пустой пересуд —

вещи замкнут уста и умрут.

Мы так хотим, чтобы страх исчез,

друг друга зовем из тьмы,

и каждое слово, как будто лес,

где заблудились мы.

Вольны мы, но ветра любой порыв

нас теснит и влечет,

и путь наш неровен и боязлив,

как зелени ранний всход.

Когда саранча напала на город,

не стало в домах молока и не вышли газеты.

Тогда отворили тюрьмы и дали волю пророкам.

И на улицы вышли 3800 пророков.

Им дали волю пророчить и до отвала питаться

серой прыгучей массой, ставшей нашей бедой.

Как и следовало ожидать —

появилось опять молоко, вышли газеты,

пророков вернули в тюрьмы.

Кто смеялся, что за смех?

Он высмеивает всех!

Точно выяснить не грех —

по какой причине смех.

Кто здесь плакал, что за плач?

И куда смотрел палач?

Если жизнь полна удач,

по какой причине плач?

Кто молчит? Бубнит под нос?

На молчащего — донос!

Кто бубнит и смотрит вниз —

по какой причине скис?

Кто играл? Что за игра?

Расстрелять его пора!

Разыгралась детвора —

но проиграна игра!

Кто здесь гибнет, кто погиб?

Тот, кто в пропаганду влип.

Все прошло: и смех, и всхлип.

Без причины он погиб.

Самолеты

с бомбами

управляются

такими же людьми,

каких можно

встретить повсюду

среди жертв

легкомысленного

выбора профессии.

Каша заварена:

нас спасают от голода.

Вода подступает к горлу:

нас спасают от жажды.

Они играют с огнем:

нас спасают от холода.

Нас спасают.

Я не вижу на улице

никакого общения меж людьми,

групп никаких, обсуждающих, скажем, газету,

никаким разговором не пахнет.

Люди выглядят так, словно жили они

под землей, словно радовались они

в последний раз

на третьих или четвертых своих именинах.

Идут они, словно их ограждает проволока

и их током ударит, если вдруг они

разведут руками или сделают шаг

чуть в сторону.

Они минуют друг друга, как будто

все враждебны друг другу.

И кажется, будто

бушует где-то война и будто

все ожидают известия,

что миновала опасность, что можно

жить снова.

Победоносность

это дело зрячих

Одноглазые

взяли его в свои руки

захватили власть

и поставили королем слепого

На границе с колючей проволокой

полицейские играют в жмурки

Временами ловят глазного врача

объявленного вне закона

как подрывного элемента

Все представители власти

носят черный пластырь

на правом глазу

В бюро находок поблескивают

найденные собаками-поводырями

ничейные очки и лупы

Молодые астрономы-энтузиасты

вставили себе стеклянные глаза

Прозорливые родители

заблаговременно учат детей

прогрессивному искусству косоглазия

Вражеская контрабанда доставляет

борную кислоту для роговицы своих агентов

Но порядочные граждане верят

лишь с оглядкой

своим глазам

лицо посыпают солью и перцем

с плачем ощупывают достопримечательности

и изучают слепой шрифт

Король недавно официально заявил

что он с уверенностью смотрит в будущее

О нем

сказал рабочий Б.:

ОН ест

в поте

моего лица

свой хлеб.

После того как предприниматель

в очередной раз повторил

свою точку зрения

(а именно:

частное предприятие

неприкасаемо),

предложил рабочий Б. коллегам

не прикасаться

к частному предприятию,

и предприятие

остановилось.

У нас каждый имеет свободу

родиться, даже против воли матери

У нас каждый имеет свободу

ходить в детский сад, если найдет место

У нас каждый имеет свободу

ходить в школу, которая переполнена

У нас каждый имеет свободу

учиться всему, чтобы ничему не научиться

У нас каждый имеет свободу

найти себе место, чтобы стать наконец безработным

У нас каждый имеет свободу

снять приличную комнату, которая не по карману

У нас каждый имеет свободу

покупать предметы роскоши, которые не по карману

У нас каждый имеет свободу

стать богатым, если имеет деньги

У нас каждый имеет свободу

быть самим себе хозяином, если имя ему Фридрих Флик

У нас 60 миллионов людей имеют свободу

делать то, что им прикажут,

и мечтать о свободе правящих десяти тысяч

Собака

которая умирает

и знает

что умирает

как собака

и может сказать

что она знает

что умирает

как собака

есть

человек

Я схватился

за соломинку

и стал надувать

политиков

генералов

и полицейских

Надутые

они переливались

всеми красками радуги

но лопались тут же

чуть их заденешь

Полицейский

которому я рассказал об этом

не задевая его

задел меня

своей дубинкой

так что я лопнул

Черным ветром наполненный парус: ночь,

запущенная в беззвездном

вращенье земли, одинокий

путь над криком морей, неуслышанным,

унесенным.

Тьмой искушаемые и смертью, тенистые

вершины сердца, вам ли укрыть боязливые всходы мечты,

на мимолетном лице

едва еще зримую

улыбку? Невидимы все

податели тишины —

человеком любимые вещи.

Остров, осада осенних

облаков! Повисли

белые плети теней.

Кузнечиком

скачет месяц.

Но там

в гонимом песке пустоты, где тщетно

трубным зыком судов искомый,

тускло тлеет

глаз маяка, там

ты чувствуешь хватку леса,

сжавшую старую тишь деревьев,

шумевших в детстве твоем… Зверье

в травах ночных.

И если журавль

прокурлычет в пространстве,

заброшенный остров ища,

веки спящих

не тронет крик.

Сумерки

под его крылом в камышах

затишья шевелят

ломкими пальцами.

Остров, плоть,

слепо схваченная

черной мышцей

моря! Набегает,

набегает оно, гонимое,

влекомое полым взглядом

вселенной. В глубокой

открытой ране

бухты: моллюски, ткущие

воду, красные нити крови — на дне

утопленник.

Но нерушим

сон рыбака. Вне времен

пребывает его лицо,

не задето

разъеданьем прилива… Морская даль

под сводом его века, и море

разымает жесткие створки

раковины рассвета

в одном из его снов.

Еще в стесненье теней

отголоски ночи, но вот

в светающих сферах

земли врезается мгла

серебром плавников,

огненные невода

заведены в море.

Сжато

рыжее лето,

под гнетом солнца

лежит его торс.

Осиянно и

омрачено морем:

под облаками на смуглых

склонах холма жницы

вяжут снопы, скирдуют

строптивые полчища,

набивается небо

летучей мякиной

звезд.

Сон, тяжелый

как твердь,

опускает веко на остров.

Жернова

дней и ночей: по кромке

побережья звучит

каменистая песня.

Желтый прибой зерна

без конца.

Наполнены зрелостью лета

набухшие, как вымена,

выпуклые мешки

населяют амбары.

Светом

вздыхает земля!

Улыбка

будет стоять недели,

мерцая в безветренном небе, дракон

золотой.

Уходит снег.

Приходит пора,

которую ждешь,

восходящую,

как сок по стволу,

как птичья песнь, как человек,

всегда поддержать готовый

любым своим ремеслом.

Много путей

мы прошли.

И вели нас

эти слова:

только тот живет, кто живет

не только ради себя.

Разбужены зеленой думой,

перед морозом запоздалым

одна к другой теснятся тонкие березы.

Чем бы одна была? Лишь белый штрих,

забытый в синеве небес.

Они все вместе — непреходящее.

Их не поглотит даже яркий факел,

который мы таим в своей руке.

Что был бы я, что ты, когда бы

мы не теснились так друг к другу

и не цвели, как эти белые березы?

Снова и снова

одна хорошая мысль

и слишком много крика.

Природа

творит свое

непоспешно.

Видишь, снова

свежий цветок,

но с давней поры

ни единого нового вида

растений,

с незапамятных пор

ни единого нового зверя.

Время от времени

изменяется род или вид,

но никто не находит

в природе новых существ.

Мы единственные,

творящие новое.

И все же так редко

существенно новая мысль,

зато слишком много крика…

Вот существо,

единственное,

с каким еще стоит считаться.

Назовите его,

как вам будет угодно,

например, человеком.

Ибо все,

что на нашей звезде

случилось

с его появлением —

все благодаря ему

и его голове.

И с его головой

необходимо считаться.

Например,

динозавры

вымерли

оттого,

что непрерывно растущий

растительный мир

отравлял их дыхание

избытком

свежего кислорода.