Везучие сукины дети (СИ)

Рассказ Чумного Доктора Девочка с бирюзовыми волосами

— Маскировка — серьезная штука, — негромко сказал он. — Она сродни искусству и потому требует творческого, переменчивого подхода. Большинство парней, которые занимаются теми же вещами, что и я, используют добавочный принцип. Приклеивают себе усы, скажем, надевают парик или очки, иногда лепят новую кожу или даже голову, в общем, стараются утяжелить свой облик. Это, возможно, и работает, но не очень и не всегда. Я поступаю иначе.

Ночная улица была пуста, редкие машины разбрасывали лучи света, ползущие по бетону, как живые. Мимо проскочила крупная, но стриженая, похожая на коренастого павиана, рыжая кошка, мелькнула отраженным красным светом злых глаз.

— Я поступаю иначе, — мягко повторил Чумной Доктор. — Для того, чтобы меня не узнала ни одна живая душа, я снимаю маску. Хорошо, положим, Бад и еще… кое-кто видели меня и без нее. Да, еще ты. Но ведь я сказал «живая душа», заметил?

Он осторожно, сантиметр за сантиметром, вытащил клинок. Со стороны тот выглядел покрытым густым вареньем, вроде вишневого. Медленные капли лениво срывались с отточенного лезвия. Человек перед ним тоненько выдохнул воздух, словно боялся проронить хоть звук — иииииих! — и упал на колени. Завалился набок — неловко, неуклюже. Дернулся. Затих, похоже, навсегда.

— Рана болезненная, не могу отрицать, — сказал Чумной Доктор. Из поясного кармана он вынул белоснежный платок и тщательно протер меч. — Зато и смерть наступает быстро. А, этот извечный спор, что лучше — закончить все сразу, или помучиться. Скажу так — я считаю, что лучше помучиться. Впрочем, своего мнения никому не навязываю.

Он прислушался к вою ветра в проводах.

— Похоже, нужный мне человек спрятался с противоположной стороны этого здания, — сказал он. Окинул взглядом долгий, выкрашенный в лишенный всяческого воображения темно-красный цвет каркас припортового склада Кайши. Пусто и темно, только по похожему на военный аэродром двору, выложенному одинаковыми бетонными плитами, ползли тени, которые никто не отбрасывал. — И он расскажет мне все. Расскажет, где найти ее — настоящую. Расскажет, или…

Покачал головой. Смахнул с бледного лица, обезображенного сеткой кривых шрамов, что-то невидимое. Достал из-за спины второй короткий клинок, без звука вогнал его в стену здания примерно на уровне груди, пружинисто подпрыгнул, приземлился обеими ногами на рукоять меча, покачнулся, но удержал равновесие и подпрыгнул еще раз.

Ветер посвистывал в проводах — а может, то был и не ветер вовсе. Но больше издавать эти звуки было определенно некому — немногочисленные обитатели этого отдаленного района сидели по домам и ни за что на свете не переступили бы той ночью порога. Чума из далеких и темных веков, страшная, не знающая отдыха и жалости болезнь, вышла нынче на охоту.

Если бы кому-нибудь вздумалось описать историю их первой встречи, то это описание вышло бы очень коротким. Он увидел ее, она увидела его. Она отвернулась и прошла мимо, но он… он застыл, замер, словно античная мраморная статуя. Телом — на короткие двадцать секунд. Душой, мыслями и чувствами — навсегда.

Планета называлась Ганза — возможно, в честь той самой Первой Ганзы, а может — просто в силу случайного совпадения, взятого у аборигенов сочетания неподатливых звуков. На дворе стоял… нет, время не имело значения; при межзвездных перелетах с ним вообще творятся занятные вещи. Скажем так: тогда Доктор был почти вдвое моложе и, как всякий молодой человек, полагал себя разочаровавшимся во всем горнем и духовном циником. Ганза, торговый центр планетарной системы, предоставляла отличные возможности понять и принять, что все на свете продается и покупается. Он и до этой командировки, в общем, не сомневался в этом, но сейчас… сейчас в нем проснулось что-то вроде любопытства.

Стояло раннее жаркое лето. Улицы городка под названием Кайша — похоже, у первопроходцев было изрядное чувство юмора — словно вымерли, жизнь, овеваемая струями кондиционеров, теплилась только в полуподвальных кафе, и черные петухи, возвещающие пришествие вечера, еще не пропели.

Во второй раз он увидел ее у фонтана, сидящую на краю, опустившую стройные ноги в черных чулках чуть выше колена в бурлящую теплую воду. Возможно, это была судьба.

— Не против, если я присяду?

— С чего я должна быть против? — Ее волосы были невозможного сине-зеленого оттенка, и они постоянно были в движении, они плясали вокруг головы длинными воинственными змейками.

— Не знаю, — задумчиво сказал он. — Может быть, например, ты боишься меня. Такое случается иногда, я видел.

— Да ну, с чего бы? — она не улыбнулась, но тон голоса неуловимо изменился. — Не такой уж ты страшный.

А в голове она добавила еще кое-что, от чего телепатическая кора мозга у Доктора едва не расплавилась.

— Меня Мику зовут, — сказала девушка, продолжая болтать ногами в фонтане и затевая там небольшие водяные смерчи. Похожие сейчас проносились перед мысленным взором Доктора. — Ты не похож на местного. Далеко от дома? И — давно?

— Восемнадцать биологических лет, — выдохнул он. — И примерно тридцать шесть — световых.

Он умолчал о том, что с родной планеты его забрали почти сразу после рождения, так что Мику, выглядящая лет на семнадцать, вполне могла быть его ровесницей.

Девушка присвистнула.

— Далековато тебя занесло. Учиться здесь, или торговать? Или по работе?

Доктор, который тогда еще, конечно, не был доктором, вторую неделю оставался на пыльной и жаркой Ганзе только потому, что на нем висел невыполненный заказ от Школы Мастеров на убийство какого-то парня по имени Хелайн. Но девушке знать этого было нельзя.

— Учусь и работаю, — сказал он. И улыбнулся. Тогда у него на лице еще не было маски, и он еще не знал того, что узнал позднее, и улыбаться было совсем легко. И Мику улыбнулась тоже — эмпат-трансмиттер в затылочной доле мозга Доктора работал безотказно.

— Ты не представился, кстати, — заметила девушка, когда они, наскоро перекусив в соседней харчевне медленно шагали по набережной, и медленный поток воды поблескивал под садящимся солнцем, и вода, выглядящая красной из-за этого блеска, и еще из-за преобладания в ней оксидов железа с ближайшей рудообогатительной фабрики. Над водой летали механические стрекозы, которые запускали мальчишки с того берега. Было спокойно, мирно и хорошо. — Хотя и сказал, что я могу тебя испугаться. Почему? Ты сделал что-то незаконное, за тобой висит черная груда трупов полицейских? Или утащил у местного попрошайки никель на мороженое? Во втором случае ничем не смогу тебе помочь, нищие — опасный народ.

— Знаешь, Мику, — Доктор был сосредоточен, бледное лицо хмурилось острыми линиями бровей, — если кто-нибудь при тебе назовет молодого Фикуса — это я — проводником из преисподней, лучше поверь ему: за мной из прошлого тянется очень тёмный след, в который страшно заглядывать.

Мику выглядела так, будто того и гляди умрет от разрыва сердца от пережитого только что ужаса, но в синих глазах поблескивал озорной огонек.

— Проводники из преисподней — это воробьи, — наставительно сказала она. — Они же психопомпы. Но воробьи — старина Кинг не даст соврать — летают снова. И что-то среди них я не видела ни единого Фикуса. Это должно вызывать у тебя разные тревожные мысли насчет трудностей самоидентификации.

— Тогда можешь считать меня Ангелом Смерти, — решил Доктор. — Законченным авантюристом, крылья которого давно уже темны, как смоль.

— Конечно, — согласилась Мику и тихонько хихикнула. — А душа твоя, наверное, мрачна и безысходна, в ней нет, ничего, кроме плача, слез и боли, и давно забытого счастья. И да, были времена, когда ты побывал в сотнях стран и любил тысячи женщин, прекрасных, как пантеры. И все они плакали тебе вслед, когда ты уходил прочь с развевающимися черными крыльями плаща, и шептали твое имя, но его унес ветер.

Она уставилась в небо, пошевелила губами и задумалась.

— Черт, и почему я не пишу авантюрные романы? Плохие авантюрные романы. Давно уже могла бы скопить на средненький межзвездный катер с гипердвижком и свалить отсюда с такой-то матери…

Доктор почувствовал себя каким-то подопытном жуком на иголке любопытного исследователя. И еще он почувствовал возможность — это она дрожала рядом, отбрасывая ленивых солнечных зайчиков и колыша воздух биением своих мягких крыльев. Теперь все будет легко и очень, до невероятия просто.

— Хочешь спрыгнуть с Ганзы?

Она взглянула прямо и дерзко.

— Кто же не хочет? Только у нас здесь все хитро — с детства на каждом висят кредиты: на воздух, на воду, на передвижение. Оплачивать приходится всю жизнь, копить не выходит никак. Зато результат — почти нулевая эмиграция, явный успех дорогого правительства под мудрым руководством ганзейского гения, Банкира-Прайм.

Она махнула рукой.

— А, черт с ним. Смысл говорить о невозможном? Идем!

Доктор шел медленно, сердце колотилось, в голове, всегда спокойной, царил сумбур. Она была умна, безусловно умна, и красива — до невозможности, до болезненного сюрреализма происходящего. У нее было отличное чувство юмора и легко подвешен язык — алый влажный язычок, время от времени показывающийся между белыми зубками когда она улыбалась. Она нравилась ему. Она до безумия ему нравилась.

— А кем ты работаешь? Чем занимаешься? Ты не сказала…

— Кем? — она пожала плечами. — Сложный вопрос. А занимаюсь тем же, что и большинство людей во Вселенной.

«Торгует собой, в той или иной форме?» — пронеслось в голове. — «Нет, невозможно!»

— Ищу истину, — Мику улыбнулась чуть беззащитно. — Разве этого мало?

— Нет, — решительно сказал он.

Опускался теплый, синий вечер, с улиц уходили торговцы и полиция — наступала пора проституток, сумасшедших, студентов, наркоманов и воров — причем все это часто уживалось вместе, смеялось, перебрасывалось шуточками, курило, глотало, гнало по вене, считало деньги и поглаживало бронзовые кастеты и полулегальные фибропластовые заточки в карманах. Город пах жжеными тряпками, блевотиной и спермой.

— Я могу забрать тебя отсюда, — сказал он. — У меня есть деньги, и скоро будет еще больше. И меня ждет корабль. Мы можем улететь вместе. Если ты хочешь.

Она резко остановилась, посмотрела ему в глаза — какая же она красивая, черт, как вообще люди умудряются не спотыкаться и связывать слова в фразы, когда видят ее вблизи — и вдруг погладила его по щеке, мягко, почти нежно. Свет уличного фонаря делал ее волосы пепельными, и ему вдруг показалась, что она намного, намного его старше.

— Хочу ли я? Хочу ли… — она оборвала себя. Решительно взяла его за руку. — Пойдем.

Они спустились к реке, на пляж — но не пустынный и скучный официальный пляж, где торчали деревянные грибки и ржавые жестяные квадраты раздевалок, а на дикий, заросший травой и кустарником, заброшенный, но еще живой, где витал тяжелый запах гниющих водорослей и жгли костры сомнительные компании. Она присоединилась к одной такой, и ее приняли, а значит, приняли и его, что-то одобрительно проворчав, и дали место у сверкающего плотным, почти твердым пламенем костра. Он выпил чего-то обжигающе грубого, неочищенного, из оплетенной лозой стеклянной бутылки, и все сначала стало ярким, будто под светом прожектора, а потом неспешно потеплело и скрылось в приятном полумраке.

Мику смеялась и предлагала ему самокрутку, и научила, как правильно курить табак пополам с полынью — это оказалось несложно, смесь заходила тяжело, но голова после нее оставалась легкой и звенящей, и надутой, словно воздушный шар, в который накачали слишком много воздуха. Вокруг гудел негромкой разноголосицей сплетенный из десятка глоток разговор. Он понимал его. Иногда.

— Меня мажет, — хрипло объяснял кто-то один, почти невидимый в прерывистом огненном свете. — Все вокруг тлен, понимаете? Мы никто!

— Кто-нибудь, — смеялись в другой стороне, — кто-нибудь, заберите у Романа клаудресп.

— И гашик!

— Это не настоящая дрянь, можешь разочаровываться, — силуэт медленно и огорченно мотал головой.

— Да я давно уже. Проклятый суррогат.

— Внутри архива сына, внутри всей сути мира, — бубнил хриплый голос, ставя немыслимые логические ударения. — Все мы карлики, испуганно замершие перед ревущей стеной огня. У нас нет выхода.

— Бодрит, почти как твой хардбасс, — соглашался кто-то еще, делая затяжку. — Ванес, твое восприятие музыки несовершенно.

— Нужно лишь слушать между строк, тогда вам откроется трезвый взгляд на вещи! — обладатель хриплого голоса волновался и глотал слова. Едкий дым, покачиваясь башней, уносился к реке.

— Довольно странно слышать это от человека под гашишем, древним, как говно мамонта. Это ведь даже не гипермет.

— Не помеха для пытливого ума. С полгода назад я под миксом тоже узрел тайны Вселенной, — здесь уже отчетливо прозвучала насмешка, но Доктор не понял, к чему именно она относилась.

— Ну, ладно, — хриплый поднялся — под ботинками заскрипел песок. Неудобно, должно быть, ему было сидеть на такой жаре. Доктор вдруг с ужасом понял, что понятия не имеет, сможет ли он двигаться, руки и ноги были словно ватные. — Хватит валять дурака. Берем девчонку.

Их взяли вдвоем — исполнители решили продемонстрировать рвение. Повалили на горячий еще от солнца песок, связали аккуратно, но надежно, на голову надели черный то ли пакет, то ли мешок. Ставить на ноги и вести не стали, решили, наверное, что безопаснее будет тащить. Значит опасными их считают. Или только его? И кто это вообще такие — они?

Полная визуальная депривация.

«Берем девчонку», — сказал хриплый голос. Значит, им была нужна только Мику? А когда его паковали, то не обыскивали — значит, углепластиковый нож все еще в сапоге, пояс, если нужно, легко развернется в клинок, а в воротнике осталась граната со смесью инертного термита и белого магния. Он еще повоюет. И ему, и Мику ничего не угрожает. Особенно Мику. Да, особенно ей.

Его бросили на металлическую поверхность. Рифленая, пахнет резиной и остаточным теплом. Кузов транспорта? Послышался топот ног слева, справа и сзади, неразборчивая команда, нарастающая вибрация. Через несколько минут легкий, сильный шепот винтов подсказал ему, что они в конвертоплане, делающем, пожалуй, не меньше трехсот километров в час.

— Послушайте, парни, — сказал Доктор, лежа лицом в пол, и привел в действие эмпат-трансмиттер в коре своего мозга. — Думаю, случилась ошибка. Вы взяли не тех. Я все могу…

Он получил удар ботинком под ребра и проглотил дальнейшие объяснения. Во рту появилась горячая монетка размеров примерно с десятицентовик — из желудка поднялась, что ли?

— Заткнись, дурень, — лениво ответили ему. — Зря ты связался с этой сучкой. Господин Прайм не любит клеветы. И наш босс, соответственно, ее тоже не одобряет.

— Понятия не имею, о чем…

Новый удар. Монетка разрослась до размеров четвертака.

— Не расслышал? — участливо поинтересовались из невнятного шумного далека. — Заткнись пока цел, парень. Здоровье тебе еще понадобится.

Он послушался. Шум какое-то время нарастал — конвертоплан разгонялся — а потом застыл на одном уровне, от которого ныли зубы. Впрочем, возможно, они ныли от удара. Он все форсировал работу трансмиттера, изо всех сил передавая вокруг сочувствие и желание поболтать, но рта больше не открывал.

И никто вокруг не открывал тоже.

Шум винтов неуловимо изменился — видимо, машина меняла положение винтов с тянущих на подъемные. Значит, они садились. Людских голосов вокруг было не слышно, только гул двигателей, но внутри все так же пахло сгоревшим топливом, людским потом, пылью и горячим агрессивным железом. Не похоже было, что они покинули город — тогда воняло бы дерьмом и разлагающейся органикой.

Его пнули под бок.

— Поднимай свои кости, везунчик.

Он медленно встал на колени — вслепую вряд ли получилось что-то большее. Его подхватили под руки с двух сторон — не из желания помочь, просто так получилось быстрее. Снаружи все так же витали пыльные и привычные вихри. Да, они все еще были в городе. Хорошо это или нет?

Додумать не получилось — через несколько минут волочения под руки он оказался, похоже, в помещении, звуки здесь распространялись совсем по-другому, от близких стен отражалось легкое эхо, под ногами щелкали плитки. Кафель?

Это ему совсем не понравилось — с кафеля легко смывается кровь, поэтому помещения им выкладывают только в очень специфических целях.

— Присаживайся. — голос обжег холодом. Его бросили на что-то вроде табурета — неустойчивое, деревянное и без спинки. Сдернули мешок с головы. — Но не забывай, что ты в гостях.

Комната была странной — без стен. То есть они, наверное, были, но терялись в подступающей тьме. А тьма наступала, клубилась, резала глаза лучами двух скрещенных на нем ярких ламп, чтобы прорасти за ними мутной черной тучей. Он чувствовал себя приколотой к стене бабочкой, которую изучают внимательные глаза коллекционера.

И Мику не было рядом.

— Куришь? — на человеке напротив был черный деловой костюм, белая рубашка, простые очки в темной прямоугольной оправе. Щетину на щеках можно было уже начинать считать легкой бородкой. Острые умные глаза за стеклами были бесстрастны.

Он казался обычным — именно казался, спохватился Доктор. Здесь не могло быть ничего обычного, все случившееся, начиная со встречи с той удивительной девушкой, было абсолютно ненормальным. А значит, это ловушка. Она уже сомкнулась на его перетянутых сандалиями ногах, но в ногах не было правды, и ими можно было в крайнем случае пожертвовать. В зыбучих песках отношений с бандитами и властями следовало сохранять непременную осторожность.

— Благодарю вас, нет, — вежливо сказал, он сглатывая кровь.

— Благодарить не за что, я ведь не предлагал тебе сигарету, — сказал человек в очках. — Кстати, можешь называть меня Хелайном.

Земля ушла у Доктора из-под ног.

— Что ты можешь сказать нам об этой девушке? — поинтересовался Хелайн, прикуривая. Плотный в ярком свете прожекторов дым тек тонкой струйкой к потолку. — Мику, кажется? Она журналистка, и что-то копала под Банкира-Прайм. Знаешь, что за такое делают в Кайше? Что ты вообще знаешь о ней?

— Ничего, — твердо сказал Доктор. — Мы познакомились пару часов назад и не говорили о ее работе. Но я убежден, что она ни в чем не виновна.

— Убежден, говоришь? Невиновна? — Хелайн нагнулся вперед, внимательно изучая его лицо. — Тогда ты, по всей вероятности, не будешь против, если я ее сначала трахну, а потом распишусь на ней, а?

— Нет нужды для насилия, — сказал Доктор. От ментального напряжения в голове словно жидкий металл разлился. Даже странно было, как он еще не потек из ушей. — Ничего еще не случилось, все еще живы, ни у кого нет никаких претензий. Мы можем разойтись мирно и навсегда забыть об этой ситуации.

Медленно тянулись секунды, жарко гудели чьи-то сгорающие души в аккумулирующих накопителях прожекторов.

— Ха! — воскликнул вдруг Хелайн и рассмеялся. — Ты, парень, по-настоящему хорош! На секунду я даже тебе поверил. Но, к сожалению, разойтись мы не можем. Уже не можем. Даже не рассматриваю такую возможность.

Он вытащил из-за стула громоздкую деревянную биту со вбитыми в широкую часть ржавыми гвоздями. Древнее оружие выглядело именно так, как ему и полагалось: кошмарно, грязно и мрачно.

— Что ж, похоже, от тебя сейчас мы больше ничего не услышим, — заключил он. — Сейчас ровно двадцать два часа двадцать минут. Значит, увидимся еще минут через пятнадцать, самое большее, а может, даже раньше, если сэкономишь где-нибудь время. А вот девчонке… ей я, пожалуй, сделаю все-таки предложение, от которого она не сможет отказаться. У меня есть возможность быть очень убедительным.

Звучно хлопнула закрывающаяся за ним дверь, дернув напоследок ясным желтоватым пламенем, потух один прожектор. Первое не было сознательным действием со стороны Доктора. Второе — было.

Он пришел в движение почти сразу же. Стул, с которого он соскользнул одним мягким, быстрым движением, полетел во второй источник света, и тот завалился с длинной ножки, грохнул о кафельный пол, заискрил, затуманился странным белым дымом и потух. Нож из потайного кармана сапога оказался в руке, его черное лезвие не давало отблесков во внезапно наступившей тьме. Доктор кувырнулся назад, еще не зная точно, что он на мушке, всего лишь предполагая — но предполагая правильно, потому что через секунду место, где он стоял, разлетелось тысячей мелких кафельных брызг.

По нему работали снайперы с инфракрасной поддержкой. Шансов на их нейтрализацию — ноль. Решение — поиск обходных путей.

Доктор видел в темноте ничуть не хуже кошки — на самом деле, существенно лучше, за счет распрямленных нейронов и осознанных рефлексов, что позволяло адаптироваться примерно с той же скоростью, но реагировать быстрее. Кроме него, в комнате было четверо, двое на уровне пола, и еще двое на высоте трех метров, их тепловые сигнатуры выглядели смазанными, значит, это было соседнее помещение.

Он метнул нож в дальнюю тепловую фигуру, услышал булькающий хрип и переместился правее. Рядом упруго заколебался воздух — снаряд прошел мимо и с визгом срикошетил от дальней стены. Ближний парень глубоко и часто дышал, эмпат-ресивер показывал, что ему дьявольски страшно. Доктор пружинисто подпрыгнул и с разворота впечатал ногу в предполагаемое горло. Раздался хруст, пугливый силуэт завалился на пол и начал быстро терять тепло.

В воздухе стоял удушливый запах раскаленного металла, во рту был сухой привкус керамической крошки. А парни вверху, значит, вооружены рельсотронами — дорого и модно, конечно, но довольно непредусмотрительно, в замкнутом-то помещении. Любители.

В окружающей его мягкой тьме обнаружился участок еще более глубокой темноты, и Доктор пролился туда быстрой органической каплей. Короткий коридор вывел его на лестничный пролет; вниз уходили крутые каменные ступени, уловив движение, полуразумный датчик послушно включил свет, от которого зарябило в глазах. По лестничной шахте бродило и искажало перспективу смутное нечесаное эхо, из-за ряда запертых дверей доносилось невнятное бормотание.

— Не расслышал, ты помнишь свою речь про ходжу Насреддина? Ну, ту, где ты назвал меня ослом — помнишь? Так вот… где обещанный блюз?

— Держи вот. Правда, здесь только джаз. Один хрен на «з».

— Сорок семь. Именно столько раз ты сказал, что тебе все осточертело, и эту чертову башню пора взорвать к чертовой матери.

— Твою-то рыжую налево… Вельможный Соркх, вы явно врёте. Должно быть, это только за вчера.

Далеко внизу хлопнула дверь, Доктор насторожился и мягким шагом придвинулся к лестнице, но больше никаких звуков слышно не было. Следовало подумать — на это у него было секунды три, самое большее. Мику была совсем рядом, может быть, в десятке метров, и ее нужно было спасать — Хелайн с битой шутить не собирался. Пробраться через крышу? Спуститься на этаж ниже и найти проход там? Вернуться и утихомирить снайперов, разжиться отличным дальнобойным оружием? Разведать запасные пути?

Ситуация была простая, и ему уже приходилось бывать в похожих передрягах, но наличие девушки путало все карты. Он обещал ей. Он обещал вытащить ее с Ганзы. Она поверила ему, и он не мог подвести.

Доктор сосредоточился — где-то внизу, на периферии зрения, что-то снова мелькнуло, и в следующий момент он получил такой удар по голове, что упал на колени. Он еще функционировал, имплантаты в мозгу исправно поглощали мозговые волны, вот только по их мнению вокруг не было никого!

Сзади раздался шорох одежды, он успел обернуться и увидеть черную маску с красными точками глаз, и серебряный кастет на черной перчатке, летящий ему прямо в голову — а потом смешалось уже решительно все, и даже собственные мозговые волны больше не ощущались.

Он пришел в себя всего через минуту — примерно на минуту позже, чем следовало бы.

— Ну-ну, парень, — незнакомый насмешливый голос раздавался откуда-то сзади, а в глаза снова светили прожекторы посреди темной комнаты, похоже, братья близнецы разбитых. — Толку-то сбегать от нас, если даже по лестнице не умеешь спускаться. Придется научить тебя даже самым элементарным вещам. Босс будет доволен.

Доктор спешно проанализировал себя — здесь все было куда хуже. Имплантаты не работали — наверное, он находился под блокирующим полем. Ножа у него больше не было, в глазах двоилось — надо думать, сотрясение. Но самое главное — Мику все еще была в плену. Он не выполнил свое обещание. Это было хуже всего.

— Что ж, начнем, — обладатель насмешливого голоса отказывался выходить на свет, так что из темноты с легким жужжанием показался робокар, в его угловатых манипуляторах была зажата проволочная решетка — самодельный терминал для входа в нейросеть. Доктор знал, что это будет очень больно, решетка прожигала себе доступ к нейронам головного мозга, минуя плоть и кость, напрямую.

Он напрягся. Невидимая ловушка сожрала его уже как минимум до пояса, но у него все еще были шансы, все еще были силы…

Никак!

— Советую думать о чем-нибудь приятном, — с треском разорвал его концентрацию голос. — Каком-нибудь времени года, скажем. Например, я очень люблю весну. Подумайте о ней. Обычно это не помогает, но по крайней мере никто не скажет, что мы не заботимся о своих пациентах. Поехали.

Робот остановился, примерился и резким движением надел решетку на голову Доктора.

Он завопил.

Он не мог остановиться.

И изо всех времен года на свете осталось только боль и смерть.

Обучение Фикуса — теперь его официально и не без причины звали Чумным Доктором — заняло несколько лет. Поначалу дело шло туго, но повторные подключения к нейросети исправляли ситуацию. Теперь он мог намного больше, чем раньше — подключаться к любым электронным системам усилием воли, телепортироваться на небольшие расстояния, вводить людей в короткий транс, мгновенно осваивать любые типы оружия и средств передвижения, и многое другое.

Например, писать стихи. Впрочем, это было доступно ему и раньше, но именно на службе у Хелайна его талант раскрылся полнее всего. Талант, вероятно, был и раньше, но теперь у него было время воспользоваться им. Разумеется, подключение к информ-сети на постоянной основе тоже сделало свое дело — но знакомство с лучшими образцами литературы всех существующих и исчезнувших цивилизаций за много тысячелетий было лишь половиной успеха. Второй половиной стала Мику.

Он так и не видел ее больше, не слышал и не встречал упоминаний, хотя поиск по имени, внешности и длине мозговых волн стали первым, что ему удалось сделать с помощью своих новых умений. После той памятной беседы с Хелайном она словно пропала, испарилась в равнодушной космической тьме. Он не хотел верить, что это было навсегда. Не мог в это верить. И потому писал стихи.

Обучение — или лучше сказать усмирение? — шло небыстро, но это словно и не беспокоило его нынешнего хозяина.

— Ты пытаешься заучить последовательность ментальных усилий, необходимых для успеха, — говорил Хелайн Доктору, когда тот второй месяц бился над очередным неподатливым умением. — Используешь грубую силу мнемоники, словно колдун, запоминающий заклинание, но понятия не имеющий, что означает каждый его элемент по отдельности. Это примитивный аналоговый подход, который серьезно ограничивает твой арсенал. Но зачем его ограничивать?

Электрод, вживленный в мозг Доктора, послал ему заряд боли.

— Как же нужно, хозяин? — вспомнил он нужные слова.

— Разложи прием на компоненты. Пойми функции каждого. Пойми, для чего каждый из них находится именно в этом конкретном месте. Некоторым из этих заклинаний по несколько столетий, они многократно перепроверены и вычищены от мусора нашими техно-жрецами, оставлено только нужное, и ничего сверх этого. Тренируйся!

— Я трачу на все это слишком много времени, хозяин.

— Время! — Хелайн усмехнулся, открыто и жестоко. — Что может быть проще времени?

Доктор учился. Для более комплексного подхода он выучил большую часть живых языков и перешел на мертвые вроде латыни, санскрита, эльфийского или эсперанто. Нельзя сказать, что это оказалось бесполезной тратой времени. Он тщательно разбирал существующие заклинания на мельчайшие элементы, проверяя и перепроверяя их предназначение и особенности функционирования. А потом — очень осторожно — принялся конструировать новые.

На шестой год обучения ему стали доверять выполнение мелких заказов для Банкира-Прайм, друга и соратника Хелайна. Впрочем, судя по тому, как Банкир заискивал перед его хозяином, можно было предположить, что именно последний руководил Ганзой. Заказы были несложными: убить одного, похитить другого, изувечить третьего. Чаще всего это должно было выглядеть как несчастный случай. Автокатастрофа. Отравление. Болезнь. Закупорка сосудов. А иногда заказ был иным — более небрежным и кровавым, тогда это называлось акцией устрашения.

Доктор справлялся. В его черепной коробке пульсировала нейронная сеть, следящая за правильным течением мыслей и карающая любые недоработки легким, но неприятным шоком. Но это случалось нечасто, его умений было уже достаточно для того, чтобы выполнять все задания хозяина. И он совершенствовал свои навыки и возможности. Постоянно совершенствовал.

Шли годы. Возвращались запросы из информ-сети, исполосованные месяцами аптайма, результаты поисков приносили на своих грязных спинах лишь виртуальный песок и ракушки. Звездолеты приходили и снимались со своих стоянок в космосе — сверкающие и изящные, словно дорогие женщины, поводящие острыми скорпионьими жалами плазменных орудий и прямоугольными паутинками локаторов. Они приносили один и тот же ответ. Не найдена. Не обнаружена. Нет соответствий.

Она могла бежать, это было очевидно, прятаться и скрываться, забившись в нору где-то на периферийных планетах, застывших в вечном сне середины девятнадцатого века — он надеялся, что она была достаточно умна, чтобы поступить именно так. Годы поисков не давали результатов, и судя по всему, Мику, его несчастная Мику окунулась в жестокую прозу реальной жизни, равнодушной и жестокой — и утонула в ней. Не исключено, что она была мертва, возможно — уже не первый год. Все указывало на это. Само ее отсутствие на поверхности информ-сети указывало на это. Но Доктор продолжал искать — лично и через своих осторожных посредников, никогда не выказывая интереса, но упорно и неуклонно. Он надеялся и ждал.

Ждал возможности найти свою девочку с бирюзовыми волосами.

Задания заносили его в разные места. Ему довелось слышать и грозную песню органических водопадов на Окси-Три, и сухой вой пустынного хамсина на Новом Леванте, и стон миллионов перелетных птиц, опадающих в лазерные силки в сезон охоты на странной планетарной системе Омикрон. Он доставлял оружие и наркотики в место, где среди раскаленных песков горели нефтяные месторождения, а на спекшемся в мутное стекло горизонте вырастали грибы далеких ядерных взрывов, и ходил по улицам городов, где штабелями лежали упакованные в целлофан тела начавшейся чумы, и оранжевый дым болотных испарений пожирал внутренности, сжигая легкие напалмом. Он был в мире, где во мраке опадающей от гамма-радиации листвы по выжженным пространствам континентов путешествовали добрые сказочники с оскаленными клыками железного волка, а преждевременно постаревшие дети с ужасом вглядывались в пыльные смерчи, ожидая очередного нашествия пепельно-серых кочевников.

Он как-то оказался проездом на планете, чьи обитатели в конечном счете уничтожили всю местную фауну, заселив планету дешевыми генномодифицированными версиями самих себя — встреча с людьми-рыбами, людьми-пустынными грызунами и даже людьми-орбитальными спутниками были тем опытом, который он и много лет спустя вспоминал без симпатии.

Хватало заданий и на самой Ганзе — как пояснял Хелайн, который изредка бывал в болтливом настроении, планета была чем-то вроде его временной оперативной базы. «Паршивое место, парень, — сказал он однажды молчаливому по своему обыкновению Доктору. — Но не я его выбирал — этой чести мне никогда не доставалось, таков уговор. Выбирают люди, запомни это. Выбирают всегда люди.»

Доктор запомнил эту фразу, хотя и не понял ее.

Через девять лет он впервые узнал о возможности путешествий во времени. Хелайн показал ему, как это делается. Все оказалось очень сложно в теории — но он никогда не любил теорию, и потому пропустил большую часть сказанного техно-жрецами мимо ушей. Главное было ясно: для путешествий нужна была энергия, и она имелась. К источнику энергии имел доступ только хозяин, но он был склонен делиться ей. Путешествия в прошлое были дороги, но возможны. Существовали запретные годы, места и периоды — например та же Уратха за несколько лет, во время и сразу позже своей гибели в конце двадцать второго века. Путешествий в будущее не существовало.

Несмотря на невероятные возможности, предоставляемые темпоральными прыжками, чаще всего они использовались с сугубо утилитарными целями, во избежание парадоксов времени, вызываемыми сверхсветовыми скоростями космических кораблей. Возможность прыгнуть назад на несколько лет сразу после выполнения заказа позволяла существенно экономить на оперативных расходах, и все это работало на повышение прибылей корпорации, которой руководил Хелайн.

Забавно, что возможность повелевать неумолимым временем, о которой так долго мечтали поэты и писатели всех без исключения разумных цивилизаций, в конце концов обернулась способом извлечения дополнительной прибыли. С другой стороны, это было единственно разумно, а значит, неизбежно.

Он прыгал в прошлое, близкое и совсем далекое, с целями как простыми и ясными, так и запутанными, смысл которых от него ускользал. Однажды с помощью гравитационной пушки он сбил космический корабль, который как раз входил в атмосферу неизвестной кислородной планеты, тот упал в тайгу и поджег ее. В другой раз вколол сильный галлюциноген шестерке туристов, ночующим на заснеженном перевале. Уничтожил какой-то редкий вид вьющихся растений в душных, пропахших порохом джунглях. Все это было странно, иногда противно, но обычно не слишком сложно.

— Но как же эффект бабочки? — спросил он как-то у Хелайна. — Изменения в прошлом неизбежно затронут настоящее. По крайней мере, так это всегда объяснялось. Объяснение было ошибочным?

— Не совсем, — протянул Хелайн. Он полулежал на кушетке, протянув ноги на специальный стульчик, и курил длинную папиросу. Витиеватый дым не поднимался к потолку, а отчего-то витал вокруг его обряженной в восточный халат фигуры. — А может, и да. Так сразу не объяснишь.

В вязком воздухе исступленно били крыльями бабочки и парили лепестки роз. За пределами их шатра кто-то, кажется, пел что-то тягучее низким вибрирующим голосом, по стенам ползли тяжелые тени.

— Мир меняется, — сказал наконец Хелайн. — От наших путешествий во времени — да, конечно. Каждый раз. Другое дело, что эти изменения не особенно влияют на Вселенную. Не тот масштаб. Понимаешь?

— Нет.

— Ну… если ты прыгнешь в прошлое и убьешь изобретателя сверхсветового двигателя до того, как он его придумает, то эту чертову железяку все равно изобретут. Не в тот год, так чуть позже. Если зарезать какого-нибудь Калигулу, на его место придет точно такой же ублюдок с похожим именем. Если отправить во времена Второго Рима десяток современных винтокрылов или армейский артиллерийский батальон, или даже целую чертову армию — не изменится ровным счетом ничего. Время чудовищно устойчиво, парень. Оно бесконечно, бескрайне — и плевать хотело и на тебя, и на всех остальных. Оно поступает так, как считает нужным, давит массой, выворачивает нам руки. Все произойдет как должно произойти — но мы можем самую чуточку повернуть форштевень этого неповоротливого ледокола. Совсем немного изменить ситуацию в нашу пользу.

В тот раз он не убедил его, конечно — такие вещи вообще требуют долгого осмысления. Но Доктор не торопился. Он продолжал путешествовать по несущему в никуда свои воды Стиксу.

Один случай особенно запомнился Доктору. Он попал тогда в странное место — на этой планете, кажется, не было смены дня и ночи, да и светило не просматривалось сквозь толстый слой грязно-сиреневых облаков, стелящихся низко-низко над каменистой, пустой землей. По разрушенным храмам на горизонте бродили гигантские свирепые вихри, а наэлектризованная реальность словно кровоточила, сочилась неизвестной фосфоресцирующей жидкостью, благоухала эфиопским ладаном.

Везде были люди. Некоторые стояли, другие обессилено лежали на обломках скал и самодельных циновках, но большинство занимались чем-то, на первый взгляд бессмысленным. Кто-то хлестал своих соседей плетками свитыми, кажется из бесконечного количества извивающихся жил, кто-то, отдуваясь на манер лошади и держа волосяной хомут языками, волочили за собой плуги, бессильно цепляющие мелкие камешки. Доктор заметил также тех, кто, стоя полностью обнаженными на четвереньках, что-то вынюхивал в грязных прибрежных камышах. Эти казались самыми занятыми. Влажная каменистая земля была разделена столбами с колючей проволокой на неравные квадраты со слабо мигающими маяками, темный воздух разрезали лучи прожекторов с вышек, установленных где-то высоко наверху, на скалах.

— Что это за место? — услышал он вопрос, произнесенный его голосом.

— Мы называем его Наракой, — рядом откуда-то появился гигантского роста человек с головой быка. — Провинция небесного света, где тьма ночи сверкает непроницаемым светом холодного ада, наше последнее прибежище. Последний тающий оплот на самом краю весны, где во всепожирающей пустоте зависли мы все. Но если говорить проще, то это крупнейший в известной Вселенной приемник-распределитель. Уважаемый Яма, нас предупредили о вашем прибытии.

Жесткие губы животного были не приспособлены к человеческой речи, но слова, между тем, доносились вполне отчетливо. Доктор нахмурился.

— Я не…

— Наша истинная сущность давно потеряна в череде гортанных слов, и в ход пошли новые имена. Я мог бы назвать вас Ддавэром, или десятком других, но разве это изменит простой факт того, что вы здесь? Не будем терять попусту времени — здесь это не приветствуется, возьмите только это оружие, я захватил его с собой. Порой в этих местах бывает неспокойно.

Быкоголовый протянул Доктору энергетический стек с громоздкой батареей подзарядки, украшенный тускло блестящими кольцами, и надел ему на голову золотую маску с длинным носом, напоминающим клюв стервятника, и мощным светодиодным фонарем, похожим на красноватый драгоценный камень.

— Где мы находимся? — Доктор позволил себе повторный вопрос, когда они миновали изрядную часть пути на черной мощеной дороге. Его спутник широко шагал впереди, иногда разгоняя с дороги несчастных, тянувших к нему иссохшие руки. В воздухе слабо потрескивали серебристые электрические разряды.

— Вы не догадались? Полагаю, можно сформулировать так: коллективное бессознательное людей способно на самые мрачные шутки, и когда много лет назад человечество вырвалось наконец с Уратхи и получило власть над нематериальным, лучше бы оно подумало тогда как следует. Впрочем, не имеет смысла сожалеть о неизменном. Гораздо интереснее ваша задача здесь, уважаемый Янь-ло.

Доктор понял, что это опять обращались к нему.

— Мой брифинг был весьма кратким. Я должен забрать отсюда некого… заключенного, если я правильно понял. Координатором на месте должны выступать вы, это соображения безопасности. Как мне следует обращаться к вам?

— Молох. Это имя легко запоминается. Ситуация следующая: в Сумрачных садах, это уже недалеко, содержится сейчас некая… личность. Ваша задача — изъять ее и доставить заказчику. Учетом и распределением мертвых душ заведую здесь я, так что проблем с аудитами не будет.

— Мертвых? — до Доктора наконец дошло очевидное.

— Верно. Здесь у нас, как вы можете видеть, некое скопище их. Большинство хранится без дела, но иногда бывают крупные заказы для нужд энергетики или, скажем, формированной колонизации новых миров. Тогда обращаются к нам. Место выглядит непрезентабельно, но здесь есть много плюсов — например, вы совершенно незаметно для себя уже выучили местный язык, на котором мы и разговариваем уже около часа.

— Вавилонский дух?

— Лучше. Здесь хранятся сознания лучших лингвистов Вселенной и все составленные ими словари, включая демонические. Мы скопировали их в электронное облако и подключаем по мере нужды к сознанию новоприбывших. Однако мы пришли.

Нужное им скопище было расположено, очевидно, в более жаркой части этой планеты под морем. В сопровождении духов, похожих на мохнатых собак с красной шерстью, в ту сторону направлялись неприкаянные души мужчин и женщин, детей и одушевленных программ. Место их заключения ужасно воняло, несчастные сидели по пояс в нечистотах, по ним ползали насекомые и паразиты, а сгрудившиеся вокруг белолицые дикари в звериных шкурах с хохотом кололи их вилами.

— Пару дней назад у нас протекли черные цистерны, — извиняющимся тоном сказал Молох. — Антисанитария жуткая, обычно такого не случается.

Перед тем, как войти туда, они миновали еще один глубокий разлом — внизу плясало голубоватыми огоньками колдовское пламя, а душами ведали мускулистые силачи, передвигающиеся на вывернутых назад ногах с конскими копытами. Заключенным перевязывали крепкими веревками горло, руки и ноги, кололи штыками бока, клещами сжимали сердце и печень, маленькими кусочками вырезали сердца, били по коленям, выкалывали глаза и сдирали кожу. Даже смотреть на это было больно.

— Зачем? — спросил Доктор.

— Они уже посмотрели в зеркало зла, — сказал Молох. — Такова процедура. Это лишь отражение того, что творили они сами в течение своих материальных жизней. Теперь оно просто возвращается к ним. Здесь нет ничьей вины и ничьей мести, а колесо кармы было установлено задолго до того, как этот мир вообще появился на орбите.

Это случилось, когда они уже приблизились к Желтому источнику, где располагалась цель их путешествия — дорога дала слабину и выпустила на поверхность несколько десятков душ. Они выглядели черными сгустками измученной пустоты, полной криков, жалоб и ненависти — и они с воем понеслись к Доктору и Молоху, вытягивая на лету длинные когти и сверкая желтыми топазами глаз.

Камень на маске Доктора засиял ослепительным красным цветом.

Молох, размахнувшись, отсек гигантским алмазным боевым серпом головы у полудюжины нападавших, но остальные, улюлюкая, навалились на него грязной визжащей кучей. На долю Доктора осталось три тени побольше.

— Мне нужно пройти, — сказал он и заметил, что его голос звучал так же, как и всегда, холодно и отстраненно. — Между нами нет вражды, и я не желаю вам смерти, но мне нужно пройти.

Тени не ответили. Они принялись расти. Доктор звякнул оловянным переключателем мощности своего энергостека.

Первый противник прыгнул на него из-за спины, он принял облик гигантской птицы, попытавшейся выклевать ему глаза. В голове у Доктора зашумело — это энергия, накопленная камнем, вырывалась у него из черепа бушующей кровавой волной атомного распада. Черная птица с острыми когтями закричала, задымилась дымным красным пламенем и камнем упала на дорогу. Земля содрогнулась, словно по ней ударили гигантским молотом, завоняло паленой тряпкой и непрожаренным стейком.

Алмазный серп Молоха проделывал настоящие просеки в толпе врагов, но те не собирались сдаваться, в очередной раз облепив гигантскую фигуру.

Вторая тень превратилась в волка с единственным розовым глазом и бездонной пастью, полной сверкающих клыков. Он обошел Доктора, глухо рыча. Хвост твари поднимал в воздухе ледяные вихри, слюна превращалась на земле в дымящиеся озера. Он замер на миг, а потом прыгнул.

Лезвие энергостека прорезало тьму так, как плазменная горелка разрезает тонкий стальной лист. Волк завыл — яростно и отчаянно. Его глаз съехал куда-то набок и затянулся полупрозрачной пленкой. Доктор еще раз ткнул оружием в тлеющую шкуру. Вой стал тише, затем прекратился вовсе. Мерцающая шерсть потеряла свой волшебный блеск, глотка издавала неприятные хлюпающие звуки.

— Мне нужно только пройти, — сказал Доктор.

Третья тень оказалась хитрее; пока он разбирался с птицей и волком, она проникла ему в голову. С ужасом Доктор понял, что она уже внутри, она уже плавала у него в мозгу черной склизкой рыбиной, она видела то, что видел он, и знала все, что открылось ему, и она думала… она мыслила… она управляла…

Он на секунду уловил странное виденье — чья-то оскаленная морда, безумные глаза, изо рта, словно арбузная мякоть, стекает кашицей полупереваренная мозговая ткань. Морда щерится, тонкие искромсанные губы выплевывают невнятные звуки, разрезанное плохо зажившими шрамами лицо дергается в нервном тике, нейросеть сопротивляется внешнему вторжению. С опозданием он понял, что это его собственное лицо.

Доктор взглянул в зеркало зла.

Он снова был молод, и оказался в спецшколе, прошел подготовку, отправился в свой первый межзвездный полет на Ганзу, повстречал Мику, попал в плен, был навсегда изуродован нейросетью и стал служить тому кто здесь называл себя Хелайном. Он путешествовал по всем мирам, убил всех людей, которых убил, и искал свою Мику столько, сколько искал. Он стал Ямой и отправился в Нараку, снова увидел все скопище душ, и бился с тенями, и пустил одну из них внутрь себя. Это и был конец.

Красный камень на маске потух, хрустнул и развалился надвое. Он механически подобрал обломки и сунул их в карман. Он больше не чувствовал в себе присутствия тени. Словно она погибла, исчезла. Покинула его.

Слилась с ним.

Он почувствовал что-то еще. Сковывающая ранее его мысли нейросеть ощущалась теперь совсем иначе. Она не перестала работать, не вышла из строя — но больше и не удерживала сознание в жестком повиновении. Он был теперь сильнее нее. Он мог бы сломать ее полностью, если бы захотел, сбросил бы ее оплавленную и бесполезную, прямо здесь, на выжженную крошащуюся землю Черного моста. Он еще не был свободен, но одно усилие могло бы вознаградить все его устремления за много лет.

Или все испортить.

Он осторожно подошел к тому месту, где в последний раз видел Молоха. Гигантская фигура с рогами неподвижно лежала посреди десятков — многих десятков черных неподвижных клякс. Красные глаза открылись, когда он оказался рядом, широкие ноздри издали всхрапывающий звук.

— Полагаю, я не смогу сопроводить вас к нужному месту, уважаемый Яма, — сказал он. — Впрочем, вы сами без труда сможете найти его. Вин Чунь. Это имя. Поющая весна. Запомните его.

— Разумеется, — согласился Доктор и присел на корточки. От разорванных на куски душ невыносимо смердело. — Один вопрос. Вы говорили, что заведуете учетом душ, не так ли?

— Верно. — Глаза снова закрылись.

— Следовательно, вы должны помнить их всех. Всех, что поступали сюда за все время существования этого… этого места.

— Технически… — обрывистый вздох, — …нас не существовало до начала двадцать второго века. Но с тех пор учет был поставлен безупречно.

Доктор напряг мозг и послал Молоху самый яркий образ, какой только мог.

— Приметная девушка, — пробасило существо с головой быка. — Такую, конечно, я бы запомнил. Но увы, ее здесь не было. Хотя для вас это, скорее, хорошая новость.

Доктор поднялся и зашагал в сторону провала. Забрать нужного человека. Вернуться на Ганзу. Получить новое задание от Хелайна. А дальше…

Дальше следовало хорошенько подумать.

— Вин Чунь! Мне нужен Вин Чунь!

Под мостом было темно и грязно. И опять-таки жутко воняло. В мерзком воздухе неторопливо тряслись какие-то гнусного вида насекомые, в грязи копошились человеческие фигуры и вовсе нечеловеческие черви и личинки. Доктор решил не оставаться здесь ни на секунду дольше, чем это было абсолютно необходимо.

— Вы оглохли, что ли? Меня зовут Яма, или Янь-ло, или Ддавэр, или Чумной Доктор, и мне нужен один из вас по имени Вин Чунь!

Какая-то фигура направилась к нему, и он сжал рукоятку энергетического стека. Интересно, сколько заряда там еще осталось?

Это была девушка. Возможно, когда-то миловидная, сейчас ее лицо казалось одним сгустком черноты и грязи. Волосы свалялись в длинную жирную косу, отросшую до пояса. Одежда выглядела гнилой и завшивевшей мешковиной, но здесь все были так одеты. Глаза — вот что было главное. В них не было и следа жизни. Ни ненависти, ни гнева, ни желания. Классические мертвые глаза, которые отчего-то были разного цвета. Но все это было, разумеется, совершенно неважно.

— Тебя хочет видеть Хелайн, — сказал Доктор условную фразу и активировал вызов телепорта. Их окутало прозрачное зеленое сияние.

— Славно, — сказал хозяин. На этот раз он был в классическом черном костюме-тройке, с карманными часами на толстой золотой цепочке и в тусклом фетровом цилиндре. — Очень даже славно. Девочку эту мы отмыли, побрызгали одеколоном и сейчас разбираются. Интересная она штучка… Словом, ты хорошо поработал, Фикус. Очень хорошо. Хочешь отпуск?

— Я предпочел бы обойтись без него, — ровным голосом сказал Доктор. — Слишком долгое безделье выводит меня из себя.

— Да, я помню, — хмыкнул Хелайн. — Я же сам вводил это в твою нейросеть. Ладно, в этот раз задание совсем простое, похожее на предыдущее — прыгнуть в одно место и привести человека ко мне. Без проводников и координаторов — что-то они нынче не очень хорошо себя показывают. Человек отзывается на имя Хуан, он некоторое время сидел в… исправительном учреждении, но теперь, думаю, мне пора присмотреть за его будущим лично и наметить возможные варианты использования. Кстати… возможна стрельба, этот парень как-то по-особенному удачлив. Тебя это не смущает?

— Когда отправляться? — лицо Доктора не изменило своего выражения.

— Время не имеет значения, я же говорил. В любой удобный для тебя момент.

— Благодарю вас, хозяин, — без висящей электрической молнии над головой Доктор едва не выдал себя, вспомнил об обязательной формуле прощания буквально в последний момент. Хелайн, кажется, что-то почуял, нахмурился; но потом снова расслабился и махнул рукой, унизанной золотыми перстнями, отпуская.

Машина времени стояла в подвале одного из объектов хозяина, причем подвал был буквально вырублен в древней скале. Обширное помещение казалось совсем маленьким из-за многочисленных магистральных труб, кабелей, баллонов, охлаждающих установок и металлических конструкций. Прожектора заливали территорию ослепительным светом, раструбы системы охлаждения сбрасывали в воздух остаточные, не пригодившиеся в технологическом процессе снежинки.

Доктору понадобилось совсем немного времени, чтобы модифицировать свою маску, вставить в глазные отверстия осколки принесенного из Нараки камня. Разряженный энергостек пришлось бросить, но зато он прихватил два клинка, лезвия которых выковывал лично Ханзо Хаттори. Он ввел в раздел пункта назначения те показатели, которые помнил, отчетливо помнил уже десять лет. Ввел нужное время с небольшим запасом. С шипением сверху опустилась кабина с поляризованными стеклами — при переносе энергия интенсивно превращалась из тепловой в световую, пошел медленный разогрев установки, стекла запотели.

Доктор не волновался. Он считал секунды до встречи со своей Мику.

Привычно заложило уши, земля словно дрогнула под ногами, будто он спрыгнул с метровой высоты — обычный эффект при перемещении во времени, поверхность выравнивалась с незначительным допуском. Он снова был у того самого здания. Только что опустилась ночь, с реки тянуло гнилью, откуда-то издалека доносился стрекот винтокрыла. Это везли сюда его самого и Мику. У него все еще было время.

Теперь он понимал смысл многих слов. Что может быть проще времени?

Очнувшись, стрельнула болью в лобные доли не ожидавшая предательства нейросеть, но он был наготове, он заглушил ее, глупую проволочную старуху, он подал на нее электромагнитный импульс, который создал сам — и сеть, перестав служить передатчиком, превратилась во имплантированную в живую мозговую ткань ржавую рухлядь. Мистер Хелайн больше не имел над ним власти.

Доктор оглянулся и вытащил один из своих мечей. Распорядок караула в те годы был незнаком — он не ждал, что возможность избавиться от хозяина представится ему настолько быстро. Следовало быть осторожным. Сперва он планировал атаковать тех, кто прилетит на винтокрыле сразу же после приземления. Возможность встретиться с молодой копией самого себя его не тревожила, парадоксов времени, в том виде, в котором они обычно виделись древним, не существовало. Он мог бы освободить себя и Мику, и бежать. Но куда? И как долго?

И Хелайн, вездесущая черная тень, никогда не бросил бы идти по следу.

Разумеется, не стоило оставлять за собой Хелайна. Хелайна следовало убить. Лучше всего — сразу же, как только он войдет в комнату Мику с бейсбольной битой в руках. Один удар мечом — и его голова отделится от тела. Труп нужно будет потом расчленить, размолоть в костяную муку, уничтожить. А еще лучше — отослать в далекое прошлое, на миллионы лет назад, и пускай ломают потом головы ничего не понимающие археологи. Да, это будет лучшей стратегией.

Сзади раздались шаги. Доктор прянул в тень, занеся клинок, но это был всего лишь охранник — поджарый молодой парень в зеркальном камуфляже. Его фигура словно размазывалась в наступающих сумерках, интеллектуальные фотоэлементы искали в окружающем пейзаже доминирующие цвета и старались слиться с ними. Надежная штука, но, надо признать, неоправданно дорогая. И ничуть не помогающая, когда имеешь дело с затаившимся в тенях убийцей.

Шум двигателей винтокрыла сделался на мгновение нестерпимо громким, потом резко пошел на убыль. Машина села. Сейчас выведут Мику, затем его самого, затем будет короткий разговор с Хелайном в кафельной пыточной, и неудачная попытка побега, и… потом будет слишком поздно, события снова двинутся по кругу. Но сейчас было только двадцать два ноль пять. Самое время.

Доктор дождался, пока охранник пройдет мимо и сделал резкий выпад. Броневой обвес не спас охранника, и двенадцать дюймов мартенситно-стареющей стали мягко вошли в тело. Он замер и чуть слышно захрипел; мышцы брюшины конвульсивно сокращались — Доктор чувствовал это через металл.

— Маскировка — серьезная штука, — негромко сказал он.

Ему больше не встретилось охраны на пути к своей цели, но на всякий случай он снова надел маску. Он громко распахнул дверь на первом этаже — этот звук здорово испугает его прежнюю копию десятилетней давности — и скользнул вверх по ступеням. Разумеется, эмпат-трансмиттер не уловит его мозговых волн, ведь они идентичны у обеих ипостасей. Он уже чувствовал его — себя — двумя этажами выше в инфракрасном диапазоне и по едва слышным колебаниям воздуха.

Как же неуклюже он двигался — все же следовало сказать спасибо Хелайну, что помог ему избавиться от всей этой щенячьей неловкости.

Его молодая версия завертела головой, пытаясь уловить источник надвигающейся опасности, но Доктор был быстрее — он провел всего один короткий, но мощный удар в основание переносицы. Через минуту здесь будут подручные Хелайна — они подхватят бесчувственное тело и снова доставят его в пыточную, а сам Хелайн все еще будет в комнате с Мику. Все сходилось. Время шло по кругу, вот только сегодня он разорвет его — и они будут свободны. Они вдвоем.

Дверь в комнату была не заперта, и его хозяин — бывший хозяин, конечно же — сидел к нему спиной. А напротив него, там где должна была сидеть Мику, его бедная, запуганная Мику — постойте-ка! — никого не было. Там никого не было. Он опоздал.

— Привет, Доктор, — сказал Хелайн, не оборачиваясь. — Присаживайся в той стороне. Я приготовил тебе стул.

Доктор сел. Меч все еще был у него в руке.

— Лет десять-двенадцать прошло по твоим меркам, а?

— Без малого десять. — Доктор не видел необходимости лгать.

— Отличные результаты, парень. Нет, правда. Ты очень талантлив. Не зря я сразу положил на тебя глаз. Этот олух, Банкир-Прайм, все гонялся за девчонкой, но ты… ты гораздо более ценное приобретение.

— Где Мику?

— В самом деле? Ты хочешь спросить у меня именно это? Я думал, у тебя возникнут совсем иные вопросы.

— Не пытайся увести меня в сторону, запутать своими загадками… Сатана!

— О? Ну да, ведь ты изучал древние языки. Хелайн — «светоносный». Так меня звали давным-давно. Люцифер. Фосфор. Фаэтон. В других местах я зовусь иначе. Мистер Свет. Достаточно ясно — для тех, кто в состоянии понимать.

— Где она?

— До чего шаблонно, парень. Ты мог бы догадаться, построить логическую конструкцию, сделать вывод. Или хотя бы вспомнить мои слова. Я сказал тогда дословно следующее: «Я собираюсь сделать предложение, от которого она не сможет отказаться». Я предложил ей работу у себя, парень. И она, конечно же, согласилась.

— Ты заставил ее. Вынудил. Шантажировал.

— Какой смысл в работе из-под палки? Меня всегда интересовало только добровольное сотрудничество.

— Как со мной? Нейросеть и необходимость говорить «благодарю, хозяин» каждый раз, когда того захочет твоя левая нога?

— Ты был ослеплен любовью, а она — плохой советчик. Не думай, что это доставляло мне удовольствие, но ты был слишком ценен.

— Ты лжешь.

— А ты ведь знаком с мифологией — считается, что я никогда не лгу. В этом нет необходимости, люди склонны к хаосу и без моей помощи. Твоя Мику очень умна и честолюбива. И, могу добавить, готова была продать душу дьяволу за то, чтобы убраться с Ганзы. Каламбур! По правде сказать, я не могу ее винить — весьма гнусная планетка. Теперь она работает в моей штаб-квартире, причем, судя по всему, успешно, раз ты за десять лет не нашел ни единого ее следа. Верно? Ха!

— Я найду ее. Найду, пока не прошли эти чертовы десять лет. Теперь я умею искать куда лучше, чем раньше. Мне известно направление. Я добьюсь своего.

— Удачи, парень, только все это без толку. Дальше Города-минус-один тебе все равно никогда не продвинуться, а там рано или поздно ты снова начнешь работать на меня, причем по своей доброй воле, и уже не будет никакой машины времени, чтобы все переиграть. Не знаю, говорил я тебе или нет — время нельзя обмануть. Тебе не изменить естественный ход вещей, а он таков: люди принадлежат мне. И будут принадлежать всегда. Не поленись, потрать еще тысячелетие на осознание этого простого факта. И приходи ко мне снова. Я, пожалуй, возьму тебя на работу. Сознательные сотрудники нынче — большая редкость.

Доктор ушел. На его бледном лице снова не было видно ни единой эмоции. Но он знал промежуточную точку на маршруте. Возможно, дальше ему было и не пробиться, но это была зацепка. Это был шанс. Надежда. Единственное, что многие тысячи лет удерживает людей от падения в огненную бездну отчаяния.

Он знал самое главное. Название. Его следующее место назначения.

Город-минус-один.