Виктор Цой. Это сладкое слово - Камчатка

Глава 2

1. Ленинград. Ж. "Рокси". Ноябрь 1983

2. Ленинград. Ж. "Рокси" № 10 — 1985

3. Ленинград. Г. "Политехник". 24 февраля 1985

4. Таллинн. Ж. "ПроРок". 5 октября 1986

5. Вильнюс. Перед фест. "Литуаника". 23 мая 1987

6. Москва. Г. "АИФ". № 39 — 1987

7. Ленинград. Ж. "РИО". № 19 — 1988

8. *** Г. "Ленинские Искры". 1988

9.***Г. "Молодой Ленинец". 9 февраля 1988

10. Тверь. Г. "Тверская газета". Весна 1988

11. Москва. Передаче "До 16 и старше…" 1988

12. Москва. Программе "Взгляд". 8 марта 1988

13. Алма-Ата. "Жанна Фильм". Март 1988.

14. Вильнюс. Г. "Молодежь Эстонии". 9 мая 1988

15. Алма-Ата. Г. "Ленинская Смена". Февраль 1989

16. Алма-Ата г. "Дружные ребята". Февраль 1989

17. Алма-Ата г. "Тутти-news". Февраль 1989

18. Франция. Апрель 1989

19. Мурманск. Апрель 1989

20. Мурманск. Г. "Комсомолец Заполярья". Апрель 1989

21 Москва. Передаче "Утренняя Почта". 1989

22. Волгоград. Г. "Молодой Ленинец". Апрель 1989

23. Минск. С.Шапрану. г. "Советская Молодежь" (Рига) 6 мая 1989

24 Краснодар. Г. "Комсомолец Кубани". 26–28 мая 1989

25 Одесса. На фестивале "Золотой Дюк" — " Красноярский Комсомолец". Июль 1989

26 Одесса. На теплоходе "Федор Шаляпин". Июль 1989

27 Харьков. 20–21 сентября 1989

28. Харьков. Г. "Старт". 20–21 сентября 1989

29 Украина. Г. "Молодежь Украины". 1989

30 Ленинград. Ж. "Костер" 1989

31 Московскому ТВ. Октябрь 1989

32 Москва. Г. "Московская Правда". Октябрь 1989

33 Московскому радио. Евгению Станкевичу. Октябрь 1989

34. Красноярск. Г. "Красноярский Комсомолец". 1–4 декабря 1989

35. Краснодар. Г. "Киноэкран Кубани". 1989

36. Москва. Ж. "Советский Экран". № 2 — 1990

37. Ташкент. Г. "Вечерний Ташкент". 9-11 марта 1990

38. Ташкент. Г. "Комсомолец Узбекистана". 9-11 мара 1990

39. Ташкент. Г. "Ташкентская Правда". 9-11 марта 1990

40. Уфа. Г. "Вечерняя Уфа". Апрель 1990

41. Пермскому ТВ. 25–28 апреля 1990

42. Киев. Во время концертов. Конец марта 1990

43. Киев. Г. "Вечерний Киев". Март 1990

44. Киев. Г. "Часовой Севера". 1990

45. Киев. Александру Ягольнику. "Комсомольское Знамя". 1990

46. Ленинград. После концертов в СКК. 6–7 мая 1990

47. Севастополь. Г. "Слава Севастополя". 9-10 мая 1990

48. Одесса. Г "Вечерняя Одесса". Мая 1990

49. Одесса. С Мухаметшина. 14 мая 1990

50. Москва. Ж. "Музыкальный Олимп". 1990

51. Архангельск. "Северный Комсомолец". 17–19 июня 1990

Сразу после второго концерта один из корреспондентов газеты подошел к Виктору с надеждой что-то от него услышать. Виктор (как впрочем и все остальные музыканты КИНО) был в неконтактабельном настроении, на вопросы отвечал односложно, то есть "да" и "нет". Однако, кое-что все же удалось наскрести.

— Виктор, что ты можешь сказать о сегодняшнем концерте?

— Не знаю… Плохо аппаратура настроена… Или просто плохая.

— В "Вечернем Таллинне" вчера, кажется, было написано, что ваша группа образована в 1980 году. Как все начиналось?

— КИНО появилось не в 80-м году, а в 1982 году. В 80-м году я не мог еще создать группу, мне было 16 лет. А началось все с того, что я начал писать песни.

— Ты пишешь просто стихи? Или, может быть, писал раньше?

— Нет, я не пишу стихи. Я всегда писал только песни.

— Как Таллинн?

— Таллинн нормально. Но мы не успеваем его посмотреть.

— В прошлом году состоялся массовый выезд ленинградского рок-клуба в ЦБК г. Таллинна, который завершился, скажем так, странным концертом (точнее концертами). Твое выступление там было, пожалуй, одним из лучших. Скажи, ото был твой первый приезд к нам?

— С концертом — первый. А вообще я уже был здесь раза два еще до ЦБК.

— Твое отношение к "Аквариуму"?

— Очень серьезное.

— А последние работы Гребенщикова?

— На мой взгляд, то, что пишет Гребенщиков, повторяю, очень серьезно. Но я сейчас несколько с ним расхожусь в вопросе… социологии. Поэтому мне не очень близко последнее творчество "Аквариума", хотя с БГ мы друзья.

— Как ты считаешь, твои концерты что-то дают тем, кто и зале?

— Да, я думаю, что дают. Какой-то импульс, какую-то разрядку, если они хорошие.

— Ну а сегодня?

— Сегодня? Может быть, была разрядка, но, на мой взгляд, больше за счет второго концерта. Аппаратура работала плохо, и поэтому очень сложно и тяжело играть, приходилось все время думать об аппаратуре. А когда приходится думать об аппаратуре, меньше времени остается, чтобы думать о том, как и что делать.

— Вы сейчас отыграли все, что хотели, или все-таки меньше, чем могли бы сыграть?

— Меньше, конечно, чем могли бы, но дело в том, что я вообще всегда был против самой идеи сольных концертов. Всегда считал, что лучше две группы, чем одна, лучше три, чем две. Но раз уж так получилось… Мы постарались не очень утомлять публику. Если бы концерт был растянут на три части, го это было бы, наверное, хуже.

— Как ты относишься к "перестановкам" в Ленинградском рок-клубе. Я имею в виду "инициативную группу".

— Я не знаю, что эта группа хочет изменить. Но пока что она еще не изменила. И говорить поэтому о ней не стоит.

Самиздатовский журнал "Про Рок".

Таллинн. 5 октября 1986 г.

— Ну что, начнем со знакомства, да?

— Господи! Виктор Цой меня зовут. Что еще. Руководитель группы КИНО.

— Поскольку это первое знакомство с белорусскими радиослушателями, расскажи немного о своем пути к "Литуанике" и представь участников группы.

— Никакого пути не было к "Литуанике". Нас пригласили — мы приехали.

— Ну а сколько вы существуете?

— Существуем около 3-х или 4-х лет… Неважно. Играем везде, очень много ездим.

— А вы, что, профессиональный коллектив?

— Нет, не профессиональный. Мы можем выступать где угодно.

— А кто вы по профессии?

— Я по профессии машинист в котельной.

— А остальные ребята? Сколько их всего?

— Их еще пять. Еще пять. Две бас-гитары, два барабана и гитара. Разные профессии, разные. Перечислять, я думаю, нет смысла.

— Ну и далее. При чем вы образовались?

— Ни при чем. Ни при чем не образовались.

— А как вы встретились? Почему вы вышли на сцену?

— Мы просто были все знакомые. По мере приобретения новых знакомств появляются новые участники группы. И все. При Ленинградском рок-клубе сейчас.

— Ну а как вы вообще, как участник группы, свой стиль определяете?

— Никак не могу определить. Я не сторонник каких-либо стилей. Просто все должны играть музыку, какая им нравится.

— О чем вы поете? Что для вас первично: тексты, музыка?

— Не знаю. Я никогда не задумывался над этим.

— Кто пишет вам тексты?

— Я пишу все песни сам. Соответственно, и тексты тоже.

— Ну, а о чем эти тексты?

— Ну, я думаю, что это говорить не мне.

— Дело в том, что это знакомство, "Литуаника" — это не в Белоруссии, и мы можем дать только одну композицию — вот почему я спрашиваю.

— Я понимаю. Ну, я думаю так: нет конкретной тематики, обо всем, что происходит вокруг.

— А что более всего лично тебя волнует в жизни?

— Ой! Странный вопрос. Каждый день совершенно разное. И обо всех этих вещах я пою в своих песнях. Поэтому, что меня волнует сейчас — я не знаю, что меня будет волновать завтра — я тоже не знаю. Это вовсе непредсказуемо. Поэтому я не знаю, как можно ответить.

— Хорошо. Рок много значит в жизни молодежи: только ли это музыка?

— Это вообще не музыка. Это социальное явление, прежде всего. Это образ жизни. Музыка это так, способ выражения. Это могла бы быть и не музыка, а что угодно другое.

— Откуда такое название?

— Название тоже я уже не помню. Мы дали его давно и почему, сейчас уже трудно вспомнить. Прижилось просто это слово и все. Я не считаю, что существуют какие-то барьеры. Если это приживается, значит, это нужно в этом месте.

— Есть, по-твоему, такое понятие, как слушатель группы КИНО?

— Не знаю. Я не думаю, что есть люди, которым нравится только группа КИНО и все, остальное… Может она нравится больше, но я думаю, что они слушают всю музыку…

— Прозвучал звонок, скоро начинается выступление. Это первый фестиваль, в котором принимает участие КИНО?

— Нет, конечно, не первый. Мы много раз принимали участие в фестивалях.

В гримерной перед концертом в г. Вильнюсе.

— …с тех пор, как возникла кооперация, я, на своем примере, уже могу не работать кочегаром и кидать уголь, я могу заниматься своей музыкальной деятельностью. Вот, потому что могу уже теперь… в конце концов как-то обеспечивать свою жизнь.

— Это не только благодаря кооперации, а только прежде всего благодаря…

— Однако (смеется).

— Понятно. А ваше личное отношение к кооперации?

— Ну, сложное отношение, я считаю, что кооперация — дело очень нужное, единственная проблема в том, что вот ее все упрекают в спекуляции, вот, ну я считаю, во-первых, что у нас государство занимается спекуляцией в особо крупных масштабах, во-вторых, значит власть слабая, если находятся жулики, которые ее могут как-то развернуть.

В начале февраля группа КИНО выступала в Алма-Ате. Мы встретились с Виктором и подарили ему номер газеты "Мы". Виктор с интересом ознакомился с содержанием статьи о самом себе, написал несколько слов для нашей газеты и ответил на наши вопросы.

— Какое впечатление у вас от концертов в Алма-Ате? Вы довольны собой и публикой?

— Скорее да, чем нет. Правда. Я не знаю, как в зале, но на сцене у нас все неплохо звучит. Бывает, что аппаратура плохая, тогда совсем настроение портится.

— После Алма-Аты вы едете на гастроли?

— Нет, мы ж не очень гастролирующая группа. Мы стараемся больше работать дома, в студии.

— У вас намечаются изменения в стиле?

— Я вообще не знаю, что такое "стиль" и "изменение и стиле". Просто мы всегда играли музыку такую, какой она ним правится и будем играть ту музыку, которая нам будет нравится. Я не знаю, может быть она изменится, а может быть и нет.

— После фильмов с вашим участием, особенно после "Иглы" вас называют советским суперменом. Вы ощущаете себя им?

— Ну конечно же нет, как я могу ощущать себя суперменом? Им самом деле фильм "Игла" был сделан так, что мы, наборот, постарались отнестись ко всем суперменским вещам с некоторой иронией и немножко посмеялись над этим.

— Вы зачастили в Алма-Ату. Вам нравится здесь?

— Я, собственно, не зачастил в Алма-Ату. Просто получилось, что я здесь снимался и жил где-то месяца три. А сейчас прошел год, и когда нам предложили выбрать, куда ехать на концерты (много приглашений), то мы подумали, что неплохо бы приехать в Алма-Ату, и вот приехали.

— Группа ваша сейчас слаженно работает? У вас не возникает конфликтов?

— Группа собиралась по принципу: дружба прежде всего, а потом уже качества музыкальные.

— Музыку создаете вместе, или вы создаете песню, а потом с музыкантами аранжируете?

— Я пишу текст песни, и так сказать, гармонию под гитару. Потом прихожу, играю, и мы вместе пытаемся аранжировать, сделать, чтобы она зазвучала, приобрела форму какую-то.

— Где в основном вы сейчас живете — в Москве, в Ленинграде?

— В поезде между Ленинградом и Москвой.

— Приходит много писем от ваших поклонниц. Как вы к этому относитесь и что можете посоветовать им?

— А что я могу посоветовать?

— Тогда другой вопрос: как относитесь к славе? Она мешает вам, помогает?

— Конечно, во многом мешает, потому что я больше не принадлежу самому себе. Я не могу выйти гулять, не могу сделать какие-то вещи, доступные любому человеку. С другой стороны, это и помогает работать, когда сидишь и знаешь, что очень много людей ждет новых песен — хочется как-то оправдать надежды.

— Вы стали известны и фактически выпали из андеграунда. Как это влияет на ваше творчество?

— По-моему, никак не влияет. Мы все равно сохраняем совершенно независимый статус. Я готов туда вернуться в любой момент, если мне будет запрещено играть на больших площадках. Мы пропагандируем нонконформизм всегда.

— Какие другие ленинградские группы вам нравятся?

— Ну, мне нравится "Аквариум", хотя сейчас на него многие нападают из-за…

— Ну я не знаю, из-за чего. Мне нравится "Алиса".

— Какое бы вы дали определение хорошей музыки?

— Хорошая музыка должна быть энергичной и, не хочется употреблять это слово, "честной", но это всегда чувствуется — вот это сделано человеком, потому что он так делает и больше никак не хочет и не может, а это сделано человеком, потому что считает, что так нужно, будет больше покупаться. Есть большая разница, когда ты слушаешь музыку.

— А какую музыку, которая существует сейчас, вы бы назвали хорошей?

— Не знаю. Мне кажется, сейчас ничего особенного интересного не происходит. А раньше… Это более-менее очевидные вещи, то есть сначала были "Битлз", "Роллинг Стоунз", "Дорз", ну, я не буду перечислять, думаю, что вы сами знаете.

— Макаревич как-то сказал, что если музыка в жизни человека занимает места больше, чем ей положено, то это уже ненормальное явление. Лично вы как относитесь к фанатам?

— Не знаю. Я не считаю, что любовь к музыке может кому-то повредить. Другой вопрос — излишняя любовь к какому-нибудь исполнителю. Я против таких вещей, эти люди становятся очень категоричны. Когда этим занимается совсем молодой человек — Бог с ним. Ему в принципе нужен образец для подражания. Но если это человек 20–25 лет, то уже немножко странно — можно было бы стать более самостоятельным.

— Советский рок может внести свою лепту в мировую копилку рока?

— Я не знаю, что такое советский рок, советское кино, театр. Бывают режиссеры, музыканты или актеры. Если есть хорошие музыканты, то они неизбежно вносят свой вклад.

— Виктор, банально, но не могу удержаться: почему, все-таки, КИНО? Странно, есть же Телевизор, Последняя серия, Кадр, Фильмотека…

— Не знаю… Так получилось. Версий сейчас много, но, конечно, ни одна из них не подходит. Слово такое… Емкое, что ли? Синтетическое. Мне нравится.

— Это название группы ассоциируется у всех именно с тобой. Можно ли сказать, что ты — автор сценария, режиссер и исполнитель главной роли?

— М-м-м, не думаю. Я бы не хотел так говорить. Что-то есть, конечно, но я всегда говорил, что мы все делаем вместе. Иногда я приношу тексты, мелодию или даже просто какую-нибудь идею. И тогда все начинают предлагать, что будет играть бас, что будет делать гитара, как вообще это будет звучать.

— Вы долго работаете над каждой вещью?

— Всегда по-разному. Никогда не знаешь, конечно, что потом получится. Мы ленивые немного. Иногда можем сделать что-то за одну репетицию, а иногда месяцы работаем, а ничего не получается.

— Конфликты на этой почве бывают?

— Бывают, но, конечно, это не принципиально, потому что мы стараемся все делать так, чтобы в итоге вещь понравилась всем.

— Ты не ревнуешь Тихомирова к его "Джунглям"?

— Нет, зачем же? Мы все должны быть абсолютно независимы за пределами КИНО. Но наша группа — это наша группа, мы друзья и просто делаем музыку, которая нам всем нравится. И вот мы работаем так, чтобы всем было хорошо. Если Юра чувствует, что не может реализовать какие-то свои идеи в КИНО, он может реализовать их в Поп-механике. Также и другие.

— А ты — в кино?

— Это только проба. Просто у меня есть очень хороший друг здесь, в Алма-Ате — Рашид Нугманов — и вот он мне предложил роль. Мне эта работа нравится. Но это немножко не то, что мне вообще хотелось бы делать.

— Виктор, "Последний герой", которому ты говоришь "Доброе утро" — это и ты тоже? Или это игра? Игра на публику?

— Я не понимаю… Это, конечно, в песне герой такой. Много таких есть. Нет, не любер, но, может быть, так же и любер. Это просто независимый человек. Или который хочет быть таким. Или ему кажется. Но это не я. Я не герой.

— А ты независим?

— В некотором смысле. В материальном да. Но в нашей стране нет абсолютно независимых людей. Система заставила быть такими. Идиотские законы, глупые традиции. Я не вижу смысла говорить об этом. Это все неинтересно.

— Но ты поешь именно об этом! Ты же требовал перемен!

— Наверное, я не совсем точно формулировал мысль. Конечно, меня касается все, что есть в нашей жизни и свое отношение к этому я выражаю. Но это не значит, что я собираюсь принимать непосредственное участие в каких-то политических акциях или стать пророком, проповедником или там еще кем-то. Я вижу факты, людей, какие-то явления, отношения между людьми — и пою об этом. Хотя жить становится все труднее, хуже.

— Значит — ты над схваткой?

— Не знаю… Позиция наблюдателя — выгодная позиция. Может быть, я даже хочу что-нибудь сделать, но я музыкант, а не политик или депутат.

— А на Западе тебе было бы проще? Говорят, у Вас там был необыкновенный успех?

— Успеха, как такового, не было. Там всех так хорошо поддерживают, если, конечно, ты не совсем лажу играешь. А жить на Западе? Во-первых, так меня никто бы не понял: о чем им там петь? О каких героях? Во-вторых, я не звезда, так много таких, как я. Престиж? Для кого? Говорят, что кажется в 1966 году в Монреале, на выставке Хиль пел в одном концерте с Битлз. Это не анекдот. Но такое бывает. Это везенье.

— А тебе часто везет?

— А что это такое?

— Ты часто слушаешь другие команды?

— Нет, я не хожу на концерты.

— А записи?

— Очень редко. У меня не хватает на это времени.

— Известно, что ты предпочитаешь работать в студии, а не выступать с концертами. Почему?

— Концерты — не лучший вариант для творчества. Также там возможны всякие неприятности с аппаратом, звуком и так далее. Мне больше нравится не исполнять, а делать, писать музыку. А времени для творчества остается очень мало.

— Но твои фаны ждут этих концертов…

— Я понимаю. Это необходимое такое приложение. Я стараюсь избегать таких вещей, все эти Фан-клубы… Мне это очень не нравится, но раз это нравится кому-то, раз это есть — я ничего не могу с этим поделать. Им нужен кумир… Понимаю.

— А тебе нужен? И был ли вообще?

— Ну, у всех был какой-то свой этап в жизни. Я его давно прошел и слава Богу.

— Но есть сейчас такие музыканты, с которыми тебе было интересно поработать?

— Поработать — нет. Слава Богу, что они играют свою музыку, а я свою. И это прекрасно. Это не рисовка, конечно. Просто каждый должен делать что-то такое, что отличало бы его от других…

"Tymmu-news" № 5, март 1991 г.

— Виктор, почему вы приехали без группы?

— Потому что приглашали только меня.

— Ваш хит-парад советских рок-групп? С учетом КИНО.

— "Наутилус" мне нравится больше всех. И "Алиса". КИНО оценивать не стану. Если я буду скромность разыгрывать, тогда, конечно, поставлю на последнее место. Но какой смысл?

— Кто оказал влияние на ваш музыкальный вкус?

— Не знаю. У меня нет кумиров.

— Ленинградский критик Евгений Додолев сравнил как-то ваши стихи и стихи Ахматовой. Как вы это оцениваете?

— Понимаете, поэты — это поэты. А я не поэт, я песни пишу. Сравнивать смысла нет. Я считаю, что мои тексты не могут существовать без потери в отрыве от музыки. Они рассчитаны на музыку, написаны вместе с музыкой.

— Виктор, охарактеризуйте период до "Группы крови".

— Экспериментальный.

— Альбом "Группа крови" — лучшее, на что вы способны?

— Да нет, я так не считаю. "Группа крови" действительно сильнее предыдущих. Но я сам вижу массу недостатков. Так что поле для совершенствования у меня — краю не видно.

— О КИНО, как правило, очень убогая информация, что в прессе, что в народе. Слухи всякие ходят…

— Я хочу, чтобы нас воспринимали и показывали такими, как мы есть. А то ведь даже в интервью так все изменят, что себя не узнаешь. Или пишут, например, мол, я сказал: "Хочу быть честным и искренним". По-моему, такое только идиот может заявить. Ведь любому ясно, что честным хорошо, а нечестным плохо…

— Каких людей вы любите?

— Я люблю индивидуальности.

— В нашем роке наступает кризис, рокеры стали сытыми, а хороший рок на сытый желудок не пишется — это мое мнение. Вы согласны?

— Нет. С чего вы взяли, что мы много добились, стали сытыми? Получили возможность выступать, зарабатывать? Так и должно быть! Раньше я играл где-нибудь в подвале для тридцати, скажем, человек. Появлялась милиция и начинала выяснять — почему, по какому праву?.. А сейчас как раз все нормально.

— Вам как-то задали вопрос: "Верите ли вы в перестройку?" Вы ответили так: "Пока — да". Это было примерно год назад. А сейчас?

— Вроде бы что-то делается, но говорить о результатах… Я не собираюсь орать, что перестройка победила, хотя и стараюсь обычно верить в лучшее.

— В смысле — до победы далеко?

— Да уж, что и говорить, далековато…

— Вы любите гастроли?

— Да.

— Что скажете по поводу поездки во Францию, например, касательно нашего рока, его популярности на Западе?

— Да я и так знал, что он там никому не нужен. Его просто не знают. Смотрят с каким-то удивлением, потому что из СССР. "Ах, у вас еще и группы есть?! Вы еще и на гитарах играете?!"

— В прессе писали, что КИНО там не приняли…

— Собственно, принимать было некому. Мы же ездили пластинку записывать. А выступали только перед журналистами — до народа так и не добрались.

— Какое отношение имеет к группе Сергей Бугаев (исполнитель главной роли в фильме АссА")?

— Никакого. Правда, мы играли несколько раз вместе, но членом группы он не был никогда. Он вообще не музыкант.

— Ваша характеристика фильмов "Рок", "АссА", "Игла"?

— "Рок" — он какой-то немножко сентиментальный. Слюнявый. Гребенщиков с детишками, и прочее… "АссА" тоже сделана человеком не нашего поколения. "Игла" мне нравится больше.

— Почему?

— Почему? Наглый фильм.

— Вам когда-нибудь надоедает музыка?

— Бывает, не могу же я играть 24 часа в сутки.

— А как вы отводите душу?

— Мне живопись нравится, но мало времени.

— У вас художественное образование?

— Да я много где учился, но ничего толком не закончил, кроме художественной школы. Было и художественное училище. Но я ж говорю: не закончил.

— Ваше отношение к славе?

— Палка о двух концах. Я, с одной стороны, рад, что мои песни нравятся. Но, с другой стороны, не рад, когда меня воспринимают, как учителя жизни.

— Вы считаете себя свободным человеком?

— Да. Потому что я всегда занимался тем, что мне нравится и не делал того, что не хотел.

Татьяна Буланова. Во время концертов в Мурманске.

Апрель 1989 г. "Комсомолец Заполярья", 13 мая 1989 г.

— Можно ли назвать авторской песней то, что вы делаете, с той лишь разницей, что это сыграно под электрогитару и барабаны?

— Да, конечно, безусловно. Я точно так же играю эти песни просто под гитару.

— Публика, которая приходит на ваши концерты, как правило, ведь ходит и на Ласковый Май, Игоря Николаева и многих других. То есть существует такая всеядность. Публике в принципе все равно, кто перед ними — КИНО или какая-то другая группа. Как вы относитесь к этой всеядной публике? И какой бы вы хотели видеть свою аудиторию?

— Знаете, я так не считаю. Конечно, здесь есть люди, которые так же ходят на Ласковый Май и так далее. Но вот все равно я не считаю, что у нас одинаковая публика. Я думаю, что если бы мы играли, например, в одном концерте с группой Ласковый Май, скажем, то концерт бы в среднем прошел пяло, потому что половина была бы людей, которая любит Ласковый Май, половина была бы людей, которая любит группу КИНО. Вот. Так что… Я так не считаю.

— Как вы можете охарактеризовать любителя группы КИНО?

— Ой, вы знаете, я не знаю… Не знаю… Они такие разные. И что касается вот этого вопроса, то, понимаете… Эстрадная музыка — это же другое дело, это другой, скажем, продукт. И есть человек, который может и ходить, и любить и тот продукт, и… и нас. И я не считаю, что он всеядный, потому что есть какая-то музыка для развлечений и для танцев и для того, чтобы посидеть, пообедать. Есть какая-то другая. Но она тоже имеет право на существование.

— Но есть же группы, у которых масса своих поклонников. Разве вам не хотелось бы иметь таких поклонников?

— Знаете, они у нас есть. Но и… И это… нет такого артиста, у которого есть вот… на концертах его сидят только поголовно его поклонники, которые больше ничего не хотят слышать. Так не бывает. Понимаете? Людям не может нравится что-то одно. Это редкие… редкость, когда человек говорит, что вот группа КИНО и больше ничего не хочу. Обычно людям все-таки нравится несколько групп. И в зависимости от ситуации они слушают или одно, или другое. Вот. Я не думаю, что было интересно сидеть в ресторане, там есть, пить что-нибудь и слушать какие-нибудь… я не знаю… сложные поэтические песни или симфоническую музыку. Всему свое время.

— Какие из ваших песен вам самому нравятся больше всего?

— Ну, вы знаете. Я не задумывался. Мне, в принципе, все нравится. И во всех песнях я вижу какие-то недостатки.

— С каким составом вы сейчас приехали?

— Ну, с группой КИНО. Какой у нас еще состав? Если вы хотите, чтобы я перечислил… Ну, значит, это Юра Каспарян. Он играет на гитаре. Юра Гурьянов играет на барабанах. Игорь Тихомиров играет на бас-гитаре. Ну, я играю на гитаре.

— Насколько тот герой, которого вы создали в фильме "Игла", близок вам по духу?

— Ну, очень близок. Я, в принципе, ничего не играл, а старался вести себя так, как бы я мог себя повести, скажем, в такой ситуации, но в рамках, конечно, сценария. Поэтому…

— Кто из отечественных рок-исполнителей вам близок? С кем вы дружите?

— Ну, в принципе, я в хороших отношениях с Борей Гребенщиковым, с Костей Кинчевым… Вполне в дружеских с Андреем Макаревичем. С… Ну, хотя мы, в общем. Не так часто встречаемся.

— Ваше отношение к тому периоду, когда вы еще не были официально признаны?

— Вы знаете, я никуда тяжело не шел. Я занимался тем, что мне нравится. И был, так сказать, вполне доволен этим. Поэтому все это не было тяжело. И я никогда не старался добиться успеха любой ценой. И так далее. Просто так все получилось. И я, конечно, очень рад, что многим людям нравятся мои песни. Но… Я не знаю. Это все для меня ситуация как бы внутренняя. Точно такая же, как была и пять лет назад. И три.

— Вы как-то изменились?

— Ну, человек все-таки, всегда меняется.

— Как вы относитесь к тому, что пишут о вас в прессе? Всегда ли согласны с этим?

— Почти всегда не согласен. Потому что, как правило… Я не могу достаточно литературно сформулировать мысль и… Она нуждается в редакции…. Это ее уже делает другой человек. Значит, слова уже меняются. Даже если они меняются местами, то уже… И потом люди общаются же не только словами. Они общаются глазами, руками. Вот, всего этого не остается. И уже все не узнать.

— Планы на будущее? Когда выйдет новая программа КИНО? Как она будет называться?

— Ну, новый альбом уже записан и готов. Когда он выйдет, я еще не знаю, потому что мы хотели все-таки выпустить его, ну, попытаться как-то его оттиражировать, чтобы он дошел до слушателя в хорошем качестве. Потому что все эти перезаписи, они… вы сами понимаете. Но как он называется, еще пока не скажу, потому что… еще точно не решили.

— О чем он?

— Ну, знаете ли… О чем он. Так вы послушаете и…

— Сколько у вас пластинок?

— Что называть пластинками? Сколько есть…

— Большие…

— Я не очень понимаю. Дело в том, что мы, в принципе, записываем магнитофонные альбомы. Вот, что касается пластинок, то у нас есть пластинка на Мелодии, не очень удачная.

— Можно ли сказать, что ваше участие в пластинке "Красная волна" как-то ускорило ваше официальное признание здесь, в Союзе?

— Нет, он… Эта пластинка вышла в то время, когда факт выхода такой пластинки мог скорее повредить, чем… улучшить ситуацию.

— Что бы вы хотели изменить в жизни? И что уже смогли изменить?

— Ну, знаете, я считаю, что каждый человек должен прежде всего изменить свою жизнь и себя… Что касается себя, то это очень сложный вопрос. Трудно будет объяснить двумя словами. Но я… не считаю, что одному человеку под силу изменить, так сказать, жизнь как таковую.

— Вы в жизни такой же борец, как и на сцене?

— А я не знаю. Я не считаю себя борцом. Понимаете? Я пою песни. И пою о том, что мне нравится, о том, что мне не нравится, что меня волнует, не волнует. Я ни за что особенно не борюсь.

— Александр Градский сказал, что время рок-театра, он имел виду такие группы, как АЛИСА, НАУТИЛУС ПОМПИЛИУС, КИНО, проходит. И сменяется поп-музыкой. Сейчас гораздо охотнее слушают ЛАСКОВЫЙ МАЙ. Вы не боитесь, что ваша популярность начнет угасать?

— Вы знаете, я никогда не стремился к популярности, поэтому я не боюсь. А что касается… Я не очень понимаю, почему это называется рок-театр, потому что то, что мы делаем, мало похоже на театр. Наоборот, я стараюсь избежать всяческой театральности, какой бы то ни было. Мы и играем также, как ходим по улицам — в такой же одежде, и не устраиваем никаких особенных там эффектов и так далее.

— Наверное, в первую очередь речь идет о текстах..

— Тоже не факт… Тоже я так не считаю, потому что музыка тут играет очень большую роль. Вот. И я не знаю, я пока не видел, чтобы это время проходило. У нас просто очень много плохих рок-групп в стране. Очень много. Потому что, в принципе, форма очень простая. То есть овладеть формой очень легко. Человек, который год или два играет на гитаре, он может собрать четверых-пятерых таких же ребят. И, в принципе, у них получится вот что-то, формально похожее на рок-музыку. Вот. И они начинают где-то играть, выступать. И таких групп масса. Поэтому… И сейчас, конечно, сложная ситуация. То есть групп, которые могут собрать большой зал, действительно, очень мало. Но я не вижу никаких признаков того, что это как-то отмирает. То есть просто в какое-то время рок был, так сказать, модной темой и запретной. И любая группа, если написано "рок-группа", вы помните, там приезжали… Если еще и какая-нибудь английская, то обязательно были аншлаги. Сейчас уже нет. Сейчас к нам приезжают хорошие даже группы — там английские, американские. Они не собирают зал у нас. Потому что рок — это стало нормально. Это, ну… музыка. И здесь уже идет выбор не из-за моды, а из…. если нравится. Люди идут на тех, кто им нравится.

— Есть ли у вас любимые исполнители?

— Я никогда не любил кого-то одного. Мне нравились некоторые песни некоторых групп.

— То есть, постоянной привязанности не было?

— Нет, конечно.

— Когда рождалась группа КИНО, вы хотели быть самим собой или все-таки подражали кому-то?

— Ну, мы старались всячески избегать подражаний, конечно. Другое дело, что когда слушаешь много музыки, то неизбежно это как-то на тебя влияет. Поэтому, может быть, в каких-то песнях есть влияние рэгги, в каких-то — еще чего-то.

— В чем секрет вашей популярности?

— Я вообще не думаю о популярности, я ж вам сказал. Я к ней не стремился, поэтому я никогда не думаю о том, в чем секрет… Как, где… в чем секрет успеха, как его добиться. И так далее. Я не знаю.

— Но вы создаете на сцене какой-то образ. Как вы сами его можете охарактеризовать?

— Я ничего не создаю. Я никаких образов не создаю. Понимаете? Я вот сижу здесь, выхожу на сцену, и вот… Сам образ.

— То есть, Виктор Цой на сцене совершенно идентичен Виктору Цою в жизни?

— Ну, а что, собственно, Виктор Цой на сцене? Стоит человек с гитарой и поет. Все. Ну, сидит этот человек, пьет чай… Это не одно и то же. Это разные вещи. Пить чай и играть на гитаре. Но, в принципе, я точно так же сижу дома, играю на гитаре, как на сцене.

— Как рожаются ваши песни?

— Это для меня загадка. Я не знаю… Я начинаю играть, потом появляются какие-то слова. Потом появляется песня.

— А есть ли приглашения за границу?

— Ну, довольно много приглашений. Единственное, что мы их очень тщательно просеиваем, потому что сейчас на Западе все русское очень модно. Вот. И мы не очень хотим выступать там как русские. Хотим выступать как музыканты, неважно откуда. Поэтому ездим довольно редко. Но — все равно ездим.

— И как вас там принимает публика?

— Ну… Вы знаете, благодаря этой вот моде на все советское принимала странно. То есть, озадаченно, скажем. То есть, они смотрят и видят, что мы вроде такие же, как они. И вроде не в косоворотках, не с балалайками, а вроде такие же, гитарами, что-то играем…

— Говорили, нравилась им ваша музыка?

— Ну, кому-то нравится музыка, кому-то не нравится. Когда группу никто не знает вообще, и когда она только приезжает, и когда есть еще и языковой барьер, вот, то, конечно, говорить после одного концерта "нравится — не нравится" нечего. Поэтому вопрос в том, как… насколько там будут нравиться пластинки вообще, то это пока не ясно.

— А где вы были?

— В Дании, во Франции, в Америке.

— Есть ли какой-то вопрос, который мы не задали и на который вы считаете нужным ответить?

— Нет. Я не считаю нужным… Ну, то есть, я отвечаю, когда меня спрашивают. Если меня не спрашивают, я не отвечаю. Я не любитель много разговаривать.

— То, что в прессе появляется мало интервью с вами, это чем-то вызвано?

— Это вызвано тем, конечно, что я не очень люблю их давать. Это раз. Во-вторых… Во-вторых, наверное, тем, что… пресса все-таки у нас еще перестроилась не совсем. То есть у нас часто публикуются вещи, которые, может быть, не так интересны людям, как… сколь важно их, так сказать, опубликовать в политическом смысле. Вот, хотя, конечно, то, что сейчас, и то, что раньше — это день и ночь. Все, я думаю, понимают.

— Есть определенные песни из ваших предыдущих альбомов, которые вы продолжаете исполнять на концертах. Это тоже, наверное, имеет какую-то причину, кроме чисто музыкальной?

— Как вам сказать? Какие-то песни, они со временем перестают… Теряют актуальность, скажем. И мне самому уже их неинтересно петь. И я пою то, что мне интересно.

— Давайте начнем с самого начала: почему именно КИНО?

— В смысле — почему называется КИНО? Ну, знаете, когда мы придумывали это название, нам было по восемнадцать-девятнадцать лет и сейчас просто я даже и не помню. Это так, от фонаря просто.

— Вообще кто или что побудило вас выйти на сцену? Что послужило толчком?

— Наличие некоторых песен. То есть я начал писать песни. И потом они понравились моим друзьям. Потом они понравились друзьям этих друзей. Потом получилось так, что у нас получился концерт…

— Вы начали писать песни в восемнадцать лет?

— Да, где-то в восемнадцать-девятнадцать.

— У вас музыкальное образование?

— Нет.

— А как же мелодии появляются?

— Ну, вы знаете. Для того, чтобы появилась мелодия, музыкального образования не… Можно и не иметь его. Вот. Поэтому…

— Ленинградской газетой "Смена" вы были признаны лучшим рок-поэтом прошлого года. На ваш взгляд, какое существует отличие рок-поэзии от поэзии?

— Я не знаю, на самом деле, насколько точен этот термин. Но отличие такое, что я не могу рассматривать, например, свои тексты своих песен в отрыве от музыки. Вот, поэтому я не очень люблю и не соглашаюсь, чтобы их печатали, но иногда их печатают как просто стихи. Я считаю, что они очень много теряют.

— Вы говорили, что у вас сначала появляется мелодия, и потом уже слова.

— Нет, это появляется одновременно. Ну, может быть, появляется мелодия целиком, а слова еще не целиком. Но в принципе появляется одновременно… как-то так.

— Слова или мысль?

— Нет, слова… Но как вам сказать? Развивается, то есть, как-то цепляется от слова к слову.

— То есть рука тянется к перу, перо — к бумаге…

— Ну да.

— Как ваши родители относятся к вашим выступлениям?

— Сейчас они считают, что я занимаюсь своим делом. Может быть, они так считали не всегда. Сейчас, когда более или менее понятно, что… как-то этим стоит заниматься. Но я не знаю, когда я, скажем, выражаясь… языком каким-то, получил некоторое признание, то они так уже считают, что…

— Они на ваших концертах часто бывают? И бывают ли?

— По-моему, они были один раз или два, но в общем не часто.

— После исполнения вами главной роли в фильме "Игла" один критик сказал, что ваш герой, пожалуй, единственный персонаж в отечественном кино, который одинок и не тяготится своим одиночеством. Что вы думаете на этот счет?

— Ну… Пожалуй, да. Герой фильма "Игла" — это, в каком-то смысле, человек ниоткуда… То есть, он самодостаточен, ему не нужно уже… Он может жить один.

— Дина шагнула с экрана в группу КИНО?

— Нет, вы перепутали.

— Перепутал? Тогда объясните.

— В смысле? Вы имеете в виду Марину? Это не Марина.

— Значит я ошибся.

— Да.

— Как известно, путь к сердцу мужчины лежит через его желудок. А ваша жена какой нашла путь?

— Для меня самого это большая загадка.

— Было ли у вас в детстве предчувствие и желание славы?

— Вы знаете, я думаю, любой подросток мечтает о том, чтобы как-то… Как это называется? Самоутвердиться. Вот, поэтому, конечно… Может быть и желание было. А вот предчувствие…

— Агузарова рассказывала, что такое предчувствие у нее было.

— Когда есть желание, понимаете, или что-то… Потом, если оно приходит, то кажется, что вот это я предчувствовал с самого рождения. А если не приходит, то кажется, что и не было этого предчувствия.

— Вы однажды сказали, что КИНО — это группа не музыкантов, а прежде всего друзей. Охарактеризуйте, пожалуйста, своих друзей.

— Как охарактеризовать? Я не знаю.

— Основные черты..

— Вы знаете, я не могу как-то анализировать друзей. Понимаете, у них есть и слабости, и недостатки, и достоинства, но… все неважно. Становятся друзьями не потому, что они содержат набор всех положительных качеств, а по каким-то другим причинам.

— Группа КИНО собирается в будущем менять свой стиль? И как долго вообще думает играть?

— Группа КИНО ничего не собирается и ничего не намерена, потому что, как я уже сказал, мы вообще никогда не задумываемся о том, в каком стиле играем. И как долго… И будем мы популярные или не будем, неважно. Это важно прежде всего для нас — играть и петь то, что мы хотим, что нам нравится. Как только это перестанет быть важным — не знаю, когда это случится и случится ли вообще — мы перестанем этим заниматься.

— Артисту приходится от чего-то отказываться в жизни. От чего вы вынуждены отказываться?

— От удовольствия гулять по улицам. От удовольствия жить в одном и том же городе больше месяца, скажем… Ну, не знаю.

— Ваш имидж? Ваша установка на поведение?

— У меня нет никакой установки. Я веду себя так, как считаю нужным в любой ситуации. Ну, или стараюсь вести себя.

— Что главное для вас сегодня?

— Сохранить внутреннюю свободу.

— На сегодняшний день КИНО во главе отечественного хит-парада. Что бы вы хотели еще достичь или, цитируя вас же, как прожить следующий день?

— Знаете, я как уже сказал, мы ничего никогда не хотели достичь. Это раз.

— А как прожить следующий день?

— Как прожить следующий день, я даже не знаю, потому что мы никогда не строим никаких планов, никогда не думаем, как мы будем играть там и как нам поступить так, чтобы случилось так-то. Просто мы вот живем и живем.

— Проблемы сегодняшнего КИНО?

— Проблемы? Ну, проблемы в том, что, конечно, нам сейчас приходится много играть и много работать и это требует большой собранности. А поскольку мы все, в принципе, разгильдяи, то нам это дается не без труда.

— Гастроли КИНО продолжаются?

— Да, вот мы хотим как раз в мае поехать — поиграть концерты. Так что мы едем через какое-то время в Свердловск, Витебск, потом еще куда-нибудь.

— Что представляет из себя ленинградская студия "Бенефис"?

— Это чисто коммерческая организация, которая, собственно, для нас является некоторым…. Некоторой формой прикрытия. То есть, чтобы мы не были просто вот так… КИНО — непонятно откуда. А все-таки…

— Только КИНО входит в студию "Бенефис"?

— Нет, там еще много разных коллективов. Но я даже не знаю, каких.

— Вы на сегодняшний день довольны жизнью?

— Я не думаю, что человек мог бы быть действительно доволен жизнью в какой-либо… Ну, я не знаю. Когда-либо. Но, с одной стороны, я всегда был ей доволен. И когда я работал в котельной и бросал уголь, я очень был доволен жизнью. И сейчас, в принципе, тоже.

— Ваши пожелания читателям?

— Удачи.

— А в особенности тем, кому сейчас пятнадцать-шестнадцать лет?

— Вы знаете, я никогда никого не учу. То есть, стараюсь никого не учить. Я могу пожелать только удачи.

— Гастроли в Риге предвидятся?

— Не знаю. Вы знаете, там тоже все-таки есть, насколько я мог заметить, языковой барьер, и, в общем, некоторая разница между… То есть разница между людьми, скажем, в РСФСР живущими, и людьми, живущими в Прибалтике. И, в общем, пока у нас не было даже особенного приглашения, потому что мы никогда гастроли не планируем. Вот из Риги нас пока никто не звал. И я не знаю, в общем, как там относятся к КИНО.

— Вы говорили, что каждое лето бываете под Ригой.

— Да, действительно, я там живу, в деревне отдыхаю.

— Где именно, если не секрет?

— Боюсь, что секрет, потому что уже в прошлом году ко мне туда приезжали какие-то компании. Если я вам еще скажу, то, боюсь, в этом году будет совсем трудно там жить.

Сергей Шапран.

"Знамя Юности", Минск. Сентябрь 1989 г.

— Каждое поколение — поколение своего времени. Мы — поколение рок-революции в музыке. Каким был ваш путь в нее? Как ощущалось родство с ней? Откуда у восемнадцатилетнего Виктора Цоя, управляющего в кочегарке, появилось это мятущееся одиночество и протест против него, неуемная жажда жизни, общения, какой-то героический романтизм?

— Я так жил. Никогда не считал себя героем или борцом. Просто сидел, писал песни о том, что мне нравилось, волновало. Я считал, что это нормально. Меня, конечно, не прельщало то количество неприятностей, которые из-за этого были, но к ним относился достаточно спокойно. Было ли в этих песнях такое, что кому-то нравилось? Наверное, все же да, раз они задевали. Правда, меня меньше всего интересовало мнение каких-то администраторов, чиновников…

— Как-то вы сказали: "Я ничего не создаю. Просто выходу на сцену и пою. Я сам — образ". Насколько адекватно ваше "Я" на сцене и "Я" в жизни?

— Мне часто задают этот вопрос. Трудно ответить на него, также как и на то, насколько похож человек, который идет, на человека бегущего. Он остается одним и тем же. Но вот я сейчас сижу и разговариваю с вами, а потом буду петь на сцене. Разницы — никакой. У меня нет специальной установки на поведение. Какой я в жизни, такой и на сцене. Я веду себя так, как считаю необходимым в каждой определенной ситуации.

— Вы поете о том, что вам интересно. А что интересует вас сегодня? Не так давно вы пели: "Мы ждем перемен…" И они наступили. Какие проблемы волнуют сейчас?

— Никогда не бывает такого, когда уже ничего нет нового и уже все известно. Всегда хочется чего-то иного. Кажется: будет что-то впереди лучше. Жизнь бесконечна, и в ней постоянно что-то происходит, меняется. Перемены могут быть даже в лучшие времена.

— Виктор, вы больше пессимист или оптимист?

— Я никак не пессимист. Хотя не могу сказать, что и оптимист. Вероятнее всего — реалист: ведь в жизни есть и плохое и хорошее.

— Ваш слушатель — в основном молодежь от пятнадцати до восемнадцати лет. То, о чем вы поете, близко затрагивает чувства юных. Теперь вам 26, потом будет 30. Кому адресуете свои новые песни? На какого слушателя ориентируетесь при этом?

— Я не считаю, что люди, которые слушают нашу группу, только 15–18 летние. А даже напротив. Конечно, много и таких, но в основном они все же старше. Не могу сказать, будто обращался к какой-то определенной возрастной категории людей. Просто пою песни, а они могут нравится и тем, кому 15, и людям гораздо старшего возраста.

— Может быть, не желая того, вы стали лидером, неким романтическим героем на сцене. А с песней "Мы ждем перемен!" — где-то даже оракулом для молодых: это ведь звучало как призыв, будоражило. Ощущаете ли вы на сцене бремя популярности?

— Знаете, если бы я писал песни и заранее при этом вкладывал в них какую-то особую ответственность, думал об этом — было бы плохо. Мне не нравятся люди, которые считают себя пророками и думают, что в состоянии научить других, как жить. Я пою о своих проблемах, увлечениях и никого учить жить не собираюсь. Если песни кому-то нравятся, то я этому, конечно, рад.

— Немногие рок-команды могут похвастаться стабильностью. Что вас вот уже четыре года держит всех вместе? Возникают ли между вами какие-либо проблемы?

— Нет. Творческие — никогда. Ну, а поскольку мы все друзья, то, естественно, случаются какие-то недоразумения, но мы миримся. До серьезных конфликтов, как правило, не доходит.

— Борис Гребенщиков, как известно, ваш первый поклонник и покровитель. В пору вашего становления вы что-либо заимствовали у "Аквариума" или шли совершенно независимой дорогой?

— Как вам сказать. Мне нравился "Аквариум" всегда. Однако и до знакомства с ним, и после, я считал, что это все же не мое. Походить на них мне не хотелось. С Гребенщиковым по-прежнему хорошие отношения. Как у музыканта я у него, конечно, чему-то учился.

— Кто еще из современных исполнителей вам близок?

— Я в хороших отношениях с Костей Кинчевым, дружу с Андреем Макаревичем.

— КИНО возникло на гребне "новой волны". Исполняя рок, вы не цепляетесь за какой-то один его стиль, направление. Это своего рода "свободный полет" в рок-музыке. Не могли бы попытаться спрогнозировать на ближайшее время, какое же из направлений в поп-музыке или рок-музыке выйдет в лидеры? Ведь не секрет, что интерес к року сегодня заметно упал. Отчего это происходит, на ваш взгляд?

— Это во многом зависит от тех, кто его играет. Ведь музыкальная форма рок-музыки очень проста. Подобное не слишком сложно. Поэтому, наверное, и появляется в последнее время так много разных рок-групп, но большинство из них, К сожалению, малоинтересны.

Не случайно интерес к рок-музыке стал немного угасать. Раньше доступ к року оказывался закрытым, и, конечно, и условиях подполья любая рок-группа, даже самая слабая, притягивала, собирала много слушателей. Сегодня запреты сняты, и все становится на свои места. Сейчас в рок-музыке людей интересуют прежде всего личности. Их-то и знают, и любят. И только потом — сами музыкальные вещи. Просто гпк пойти на какую-нибудь "Лампу" или "Керогаз" никто уже не хочет. Каждый подумает: "Зачем тратить вечер неизвестно на что?" Поэтому явление это естественное, то же самое происходит и в других странах.

Что касается того, какое из музыкальных направлений вскоре выйдет в лидеры, я предсказывать не берусь. Прогнозировать тут весьма сложно.

— Когда вы слушаете какую-нибудь из новоявленных рок-групп, о чем вы при этом думаете? Какое они производят впечатление?

— Обычно у каждой группы есть свои недостатки. Бывают группы, у которых слабые тексты, они не очень хорошо играют, но при этом отчего-то все равно нравятся. А бывает группа, что у нее и аппаратура отличная, и ребята с хорошими, чистыми голосами, а слушать их скучно. Нет души, что ли, в их музыке.

— КИНО стабильно входит в первую десятку отечественных хит-парадов. Чего бы участникам группы хотелось достичь еще?

— Мы никогда не стремились к популярности. О ней, честно говоря, никогда не задумывались. Играть, любить свое дело — главное для нас. Как только перестанем быть такими, сразу уйдем со сцены.

— У КИНО есть проблемы?

— У кого их нет? Сейчас приходится много работать: много гастролируем по Союзу, а такой распорядок требует большого напряжения, собранности.

— Как будет называться новый альбом и скоро ли он появится?

— Он будет называться "Звезда по имени Солнце". А что касается того, как скоро он появится, сказать трудно. В стране только одна фирма звукозаписи — "Мелодия", с которой у меня очень сложные отношения…

— Что бы вы пожелали фанатам КИНО на Кубани?

— Я пожелал бы не делать из нас кумиров и пусть относятся к нам, как к нормальным людям. И еще — не принимать наши песни, как истину в последней инстанции. Это всего-навсего песни, написанные на тексты одного человека, который может ошибаться. Хотел бы еще пожелать самостоятельности.

26–28 мая 1989 г. Газета "Комсомолец Кубани".

30 июня 1989 г. Ольга Панчишкина.

— Скажите, почему вы, популярный рок-музыкант, решили сняться в кино? Хотели повторить опыт Кинчева, который играл главную роль во "Взломщике"?

— Во-первых, мне было интересно. А во-вторых — режиссер — молодой парень, мы с ним старые приятели. Я никогда не пошел бы сниматься к более или менее известному режиссеру. Мне важно было участвовать в изготовлении фильма. Поработать, делать то, что я хочу, а не то, что от меня хотят.

— Но хороший режиссер обычно требует от актеров жесткого подчинения.

— Нет, мы работали, уважая мнение друг друга.

— В последнее время представители рок-культуры появляются на киноэкране в обрамлении криминальных историй — наркомания, преступность, не было, по-моему, проституции (я имею в виду "Ассу", "Взломщика"). И в "Игле" сюжет, в общем-то, построен на том, что главные герой противостоит банде торговцев наркотиками. Отражают ли, по-вашему, эти фильмы жизнь молодежи — ведь они причислены к молодежной тематике?

— Я не считаю, что появился на экране в обрамлении криминальных конфликтов. В фильме "Асса" я выглядел вставным зубом и никакого отношения к сюжету не имел. "Взломщика" я не видел, но все мои знакомые говорят, что это очень плохой фильм. "Игла" — фильм не о том, как плохо быть наркоманом, а о том, как нас одурманивают. И не только наркотиками.

— В фильме много красиво поставленных драк. Это вы дрались, или за вас работал каскадер?

— Свободное время я стараюсь посвящать спорту. У меня есть замечательный приятель, который учил кун-фу. Но я считаю, что, по сравнению с ним, я дерусь очень плохо. Мне нравятся тренировки. Хотя, к сожалению, могу уделить им мало времени.

— Вы один из представителей андеграунда — течения, долгое время не признаваемого официальными структурами. Только последние годы дали вам возможность, так сказать, легализоваться, давать официальные концерты. Но все равно, многие представители того же андеграунда предпочитают "не засвечиваться" в государственных мероприятиях. Вы "засветились". Не боитесь, что ваша аудитория, увидев, что мы стали достоянием всех, от вас отвернется?

— В свое время Бунюэль сказал примерно такую вещь: " Кино существует для того, чтобы развлекать себя и своих друзей". И когда предоставляется возможность сделать это за государственный счет…

— Виктор, сейчас многие упрекают вас в том, что в композициях КИНО чувствуется влияние АКВАРИУМА. Вы вместе с группой Бориса Гребенщикова записывали концерт, работали в фильме "Асса". Как вы считаете, отразилось ли на вашем творчестве влияние Гребенщикова?

— Ну, тогда, наверное, можно сказать, что и у Михалкова с Рязановым направленность творчества общие.

— Как вы относитесь к тому, что сегодня кумирами молодежи стали не герои гражданской или Отечественной войн, как это было раньше, а музыканты, рок-музыканты? Люди не из другого поколения, а на два-три года всего старше?

— Нет, по-моему, это совершенно неправильно. Это совсем другие кумиры.

— Вы не боитесь своей власти над людьми?

— Нет.

— Откуда у вас уверенность, что вам есть что сказать аудитории, собирающейся на концерты?

— Я говорю — они слушают. Объективная ценность — информация. Каждый человек имеет право сказать, И каждый человек имеет право слушать или не слушать.

— Как вы относитесь к своей нынешней популярности?

— С юмором.

— Как прогнозируете будущее себя, своей группы?

— Я никогда не прогнозирую больше, чем на один день.

— Если ваша популярность начнет спадать, вы будете продолжать то, что делаете сейчас?

— Я всегда делаю только то, что мне нравится. Я не знаю, чем буду заниматься в будущем. Но то, что я буду делать — мне будет нравится. Это основной критерий для меня в жизни.

— Один из сюжетов фильма "Рок", снятого по сценарию журналиста Юрия Филинова режиссером Алексеем Учителем, посвящен вам. Снимался он в той самой, теперь уже знаменитой, котельной. Со времени съемок у вас что-то изменилось?

— Конечно. Теперь я имею возможность заниматься только музыкой и не тратить много времени на зарабатывание денег. Хотя, мне немножко жаль, что котельная покинута. Там тепло было.

— То, что теперь вашу группу часто показывают по телевизору, вы снимаетесь в фильмах — заслуга изменившегося времени. Ваше отношение к перестройке ограничивается только чувством благодарности событиям, позволившим вам выйти из андеграунда?

— Я, как нормальный человек, считаю, что сейчас гораздо лучше, чем было раньше. Но иногда я не уверен, что это надолго. И я не уверен, что все, что делается, делается правильно. Впрочем, я не политический деятель.

— Что важнее в ваших песнях — текст или музыка?

— Равнозначно.

— Вы говорили о том, что ваши поклонники вас слушают, потому что им нравится. Но возьмем одну из самых известных песен "Я сажаю алюминиевые огурцы". На ваш взгляд, может ли нормальный человек слушать ее по десять раз в день? И что после этого он вынесет?

— Там, на мой взгляд, есть некий эмоциональный заряд, который может улучшить настроение, разбить некий стереотип мысли. И больше ничего…

— А вы не боитесь, что это создаст новый стереотип?

— Новое всегда лучше старого.

— Для "Иглы" вы писали новые песни?

— Когда я писал, они были новые. Но пока фильм выходил, песни распространились. Сейчас их продают на кассетах кооперативы. В фильме есть песня "Группа крови", которую все знают, и есть одна песня, которую никто не слышал. Остальные четыре песни в картину не вошли.

— Звездная мечта группы "Пинк Флойд" — полететь в космос. Какая зведная мечта у группы КИНО?

— Не знаю, наверное, тоже в космос.

— Если бы тебе была предоставлена возможность из настоящего, самого тягостного дня перенестись куда-то в прошлое, куда бы ты перенесся и почему?

— Не знаю, я как-то не думал на эту тему. И потом, я очень философски отношусь к каким-то неприятностям. Считаю, что все это надо переждать, а потом все образуется.

— Ты веришь во что-то: в бога, в свою судьбу, в КПСС?

— Во что-то — да, трудно сказать, во что.

— У меня создалось впечатление, что ты фаталист.

— Может быть, я не занимаюсь самоанализом. Я такой, как есть и все…

— Ты доволен своими родителями. У тебя нет к ним претензий, допустим, вот того не показали, тому не научили?

— Я вообще не считаю, что родители могут дать образование, что угодно, но не чему-то научить ребенка. Ребенок — это человек с собственной судьбой, и мне кажется, что мы слишком много значения придаем формированию личности родителями. Я считаю, что личность формируется сама. слишком много значения придаем формированию личности родителями. Я считаю, что личность формируется сама.

— Ты хочешь быть творческим долгожителем?

— Ну, конечно, кто же не хочет.

— Как ты относишься к тому, что тебя, бывает, критикуют?

— С юмором.

— Я встречался с Градским, и он сказал, что у Виктора Цоя и Бориса Гребенщикова вообще не музыка, а только стихосложение.

— Это вопрос?

— Да.

— В смысле?

— Ну, вот, что ты думаешь по этому поводу?

— Я так не считаю.

— То есть, ты считаешь, что Градский заблуждается?

— Но это его мнение. У меня есть свое мнение. Кто из нас заблуждается, откуда я знаю.

— Скажи, вот если бы тебе предложили создать новую группу, не КИНО, посулили бы тебе массу благ, ты бы все бросил?

— Конечно нет, а что? Каких благ?

— Ну, скажем, благ материальных, благ моральных…

— Да ну, ну что ты… Вы смеетесь? Моральных? А какие моральные блага я могу получить от кого-то? Не понимаю…

— То есть, для тебя группа КИНО, я так понимаю, не просто группа?

— Просто мы друзья, и вместе вот так существуем, а все остальное так…

— Тебе не кажется, что идет явная переориентация на какие-то более легкие жанры, и тебя просто в скором времени не поймут?

— Это не мои проблемы.

— Хорошо, ты пел год назад: "Мы ждем перемен…", ты это поешь и сейчас. А тебе не кажется, что перемен не будет просто напросто. Или в выражение "Мы ждем перемен" ты вкладывал что-то, что группа КИНО ждет перемен?

— Ну, это вообще очень сложная история, и вообще эти песни очень многие понимают неправильно и поэтому…

— Ну, а какой смысл лично ты вкладывал?

— Очень личный, очень личный смысл.

— Виктор, что изменилось в твоей жизни за прошедший год?

— Хвастаться нечем — все как обычно. Разве что жить стало труднее и опаснее. Я просыпаюсь утром и не знаю, что будет завтра, сегодня, что мне ждать от жизни.

— Чем вызвано твое беспокойство?

— Состоянием нашего общества, которое я расцениваю как очень опасное. Вот уже четыре года, как вместо дел все занимаются болтовней, вместо перемен — тишина, вместо свободы — неизвестность. У меня такое впечатление, что мы все больны СПИДом, что скоро может случиться непоправимое.

— А если говорить о музыке?

— Здесь все взаимосвязано: дефицит мыла и дети, умирающие от СПИДа, национальные конфликты и запреты на творчество…

— И у твоего подъезда дежурят поклонники…

— К сожалению, да. Из-за них я стал домоседом, хотя раньше никогда им не был. Я не могу погулять по городу, не могу сходить в гости, к друзьям, потому что в меня все тыкают пальцем? "Смотри, Цой пошел".

— Но может быть, дежурство у твоего подъезда — это единственная возможность взглянуть в твои глаза, заглянуть в душу, узнать, как ты живешь?

— Моя душа — в моих песнях. А живу я надеждой на лучшее время.

— Если вам раньше хотелось перемен, то сейчас появилась "Печаль", так ли это и откуда?

— Я считаю, что рок-музыка брала на себя раньше большую социальную роль, ну, то есть, больше освещала социальные язвы. Сейчас те, в чьи обязанности это должно входить, наконец-таки к ним приступили, я имею в виду газеты, телевидение и так далее, и поэтому сейчас уже нет смелых песен. Сейчас человек может резать правду-матку, мы откроем любую газету и видим там правду-матку.

— То есть, раньше, если рок ходил босиком по битому стеклу, то сейчас все одели ботинки?

— Ну да. Сейчас становится ясным, наконец, кто ехал только на этом и был популярен только на этом, а в ком было что-то еще.

— То есть, вот эта пластинка, которая у вас выйдет, это уже такой генеральный шаг к какому-то генеральному направлению, которое должно стать основным для группы, да?

— Ну, я не могу ничего сказать, потому что у нас меняются вкусы очень часто и поэтому, что будет через год, я не знаю.

— Сейчас, я смотрю, многие рок-группы стали ездить, и рок-клубовские, и вышедшие из рок-клуба, и появилась какая-то такая мощная коммерческая струя.

— Ездить куда?

— Ну, за границу стали ездить, и так сказать, вот, каков, па твой взгляд, разумный процент коммерции в искусстве?

— Процент какой? Надо зарабатывать себе на жизнь и зарабатывать больше. Я стараюсь играть как можно меньше концертов, вот, и ездить как можно меньше, и больше времени уделять работе, или студийной, или репетиционной, или какой-то там, или писать песни. Поэтому мы не ездим чаще, чем раз в месяц.

— Но ты говоришь, что надо зарабатывать? А основной заработок — это концертная деятельность?

— Правильно. Если мы ездим раз в месяц, нам этого хватает, ездим, играем пять концертов, где-нибудь там…

— Ну и что будет после этой пластинки?

— Следующая.

— Уже есть что-то для нее?

— Ну, это совсем новое, поэтому… Но видимо, есть какие-то песни, которые сюда не войдут.

— Пока такой основной темы не сложилось?

— Чего?

— Будущей пластинки.

— Нет, не могу говорить о будущем, я думаю только о сегодняшнем дне.

— Чего тебе не хватает на сегодняшний день в жизни?

— Я не думаю об этом. То есть, я не думаю о том, что вот, итого мне не хватает.

— Но песни-то пишешь?

— Ну, так вот и там все об этом есть.

— Виктор, может ли кумир, будь это рок-певец или "идол" иного толка, управлять толпой со сцены, выполнит ли она его приказ?

— Выполнит, но я считаю неэтичным вмешиваться в чужие дела. Просто глупо ставить стулья — люди пришли танцевать, а им не разрешают встать с места. Другое дело, если бы в зале происходило что-то серьезное — тогда вмешиваться необходимо. И дело не в том, что ты — "идол". Просто каждый, считающий себя честным, должен вмешаться. Но вот пример — когда-то давно на концерте "Роллинг Стоунз" толпа убила парня, и Мик Джаггер не вмешался, не остановил убийство. Я бы не смог отвернуться.

— Ходит много слухов о твоих родственниках — будто бы ты сын одного из высокопоставленных чиновников "эпохи застоя", но, порвав с семьей, работал кочегаром…

— Кочегаром я действительно работал, но отец мой — инженер, и я рос в семье, которой далеко до богатства. Писать же начал давно, никогда не знаю, что получится, просто беру гитару в руки…

— Кем бы ты стал, если случится катастрофа, и ты, что называется, "исписался", не смог бы больше работать?

— Не знаю, не думал. Надеюсь, что этого не случится, хотя бы потому, что не представляют себе жизни без гитары.

— Послушай, ты пишешь и музыку, и стихи. Но ты отрицаешь, что ты — лидер. Чем заняты остальные в группе?

— Я приношу песню и мы начинаем над ней работать. Если ребята ее забракуют — она никогда не будет исполнена.

Другой вариант того же интервью (фрагмент):

— Ну, что ты от меня хочешь? Понимаешь, у меня есть только то, что есть, живу. Когда пишу, я не знаю, откуда приходят слова и мелодия, я только записываю их, пропуская через себя.

— Какие взаимоотношения в группе?

— Нормальные.

— Но если ты пишешь музыку и стихи, не задевает ли других второстепенность ролей?

— Нет никакой второстепенности, мы все равны. Я приношу песню, они ее либо берут, либо нет. Если берут, то делают аранжировку, если отвергают — я соглашаюсь.

— Всегда?

— Всегда.

И.Воеводин. 4 ноября 1989 г.

— Это уже новые песни, с нового альбома, их уже знают, уже все поют. Конечно, мы рады этому. Меня так пугали до этого, что в Москве, типа, никто не пойдет, ну, все-таки, мне казалось, должны прийти…

— Для кого вы работаете?

— Для всех. Я вообще не для кого не работаю, а работаю для всех, кому это надо. Числимся в Ленинграде, есть такой театр-студия "Бенефис", но это никак не сковывает, успешно сохраняем полную собственную независимость. Нет таких людей, которые могли нам как-то указывать.

— Вас не смущает, что ЛАСКОВЫЙ МАЙ обогнал по популярности КИНО?

— А я не считаю, что это очень важно, к хит-парадам отношусь скептически. Не считаю, что это показатель.

…Перед приездом ленинградской рок-звезды мы обратились к нашим читателям с вопросом: "Что ты спросишь у Виктора Цоя? " В редакцию пришло около ста писем, в каждом из которых, как и ожидалось, было по несколько вопросов. Возрастной диапазон желающих ответа читателей был очень широк — от 13-летнего мальчика из 131-й школы до экскурсовода из бюро путешествий (41 год).

— Условно все пришедшие вопросы можно разделить на три подгруппы. Первая, наиболее многочисленная — это объяснения вам в любви, в самых различных вариациях и формах. Девушки прислали нам, как видите, свои фотографии, значки, открытки и т. д. с просьбой передать все это вам. Вопросы, как правило, они задают на редкость однообразные, касающиеся вашей личной жизни — женаты ли вы? Кто ваша жена? Можно ли с вами переписываться? Есть ли у них какие-то шансы "закадрить" вас и т. д. Вы готовы ответить на эти вопросы?

— Знаете, как-то не хочется.

— Тогда такой вопрос: как вы относитесь к тому, что некоторые девушки влюбляются в актеров, рок-звезд, и, в частности, в вас? (Марина, 15 л.)

— Я этих девушек не знаю, поэтому как к ним относиться — тоже не знаю. Не скажу, что это мне очень приятно, хотя, наверное, любому мужчине такие письма небезразличны. Что касается явления в целом, мне кажется, в этом нет ничего плохого. В юности важно иметь какой-то романтический идеал.

Вторая группа вопросов касается истории создания группы КИНО. Мы не стали об этом спрашивать Виктора, т. к. настоящие поклонники группы наверняка знают, что после окончания школы Виктор Цой поступил в Ленинградской художественное училище…

— Почему вы назвали группу КИНО?

— Кто знает?..

И наконец, третья группа вопросов, касается она разных и неожиданных сторон певца.

— Как вы относитесь к тому, что на вашей кочегарке прикрепят памятную доску: "Здесь жил и работал Цой" (студентка, 24 года).

— Надеюсь, что этого не произойдет. Если же произойдет, то спокойно, так же, как отношусь к славе.

— Когда бросите курить? (Абашин Дмитрий, 16 лет).

— Пока не собираюсь бросать.

— Кем вы хотели стать в детстве? (Ученица, 14 лет).

— Художником.

— Как вы учились в школе и прилежным ли были пионером?

— До четвертого класса учился очень хорошо, даже был отличником. Потом стал учиться очень плохо, потому что повзрослел и почувствовал, что все это неинтересно. И в дальнейшей жизни, кроме литературы, вряд ли что-нибудь пригодилось. В пионеры вступил как все.

— Когда написали первую песню? (Оба вопроса Шушина Сергея, г. Назарово).

— В 18 лет.

— Какие у вас отношения с "Наутилусом" и с Бутусовым? (Любовь Г., 18 лет).

— С "Наутилусом" у меня никаких отношений нет, поскольку с ребятами незнаком. Что касается Славы Бутусова, то мы приятели, хотя встречаемся очень редко.

— Есть ли у вас телохранители? (Дмитрий Горбачев, 18 лет).

— Нет. Вообще-то в Ленинградском Дворце спорта на наши концерты собираются по 15–20 тысяч человек. Кресла в партере ставить не принято — все равно поломают. Молодежь возле самой сцены, и приходится прибегать к услугам крепких ребят, которые ограждают нас от толпы. А иначе придется лишь раздавать автографы, петь не дадут.

— Витек, дык елы-палы, ты носишь "тельник"? (Митрий Павлов, скромный герой труда, 27 лет).

— Ты знаешь, Митрий, нет, тельняшку не ношу. Хотя с Митьками нахожусь в хороших отношениях.

— Виктор Цой дождался перемен? (Лебедева В., 18 лет).

— Мне остается догадываться, что имеется в виду. Если какие-то социальные и общественные вопросы, то, думаю, никто не будет отрицать, что за последние пять лет очень многое изменилось. Я правда, не берусь судить — к лучшему или к худшему эти перемены. Остается надеяться, что к лучшему.

— Чем вы занимаетесь в свободное время? (Зуева Ю.)

— Как несостоявшийся художник, рисую для души.

— Какую страну вы предпочли бы для проживания, какую для творчества? (Зыкин Александр, 29 лет. Учитель.)

— Никого в мире не волнует, где живет человек, кроме граждан СССР. Я не ярый патриот и одинаково хорошо отношусь ко всем людям в других странах, но мне везде будет трудно жить, за исключением СССР. Если бываю за границей, всегда наступает момент, когда хочу в Ленинград.

— Почему в последнее время концерты КИНО редки? "Медовикова Л., студентка).

— Да, это действительно так. Стечение обстоятельств. После Красноярска мы уезжаем в Америку, и в Сюзе ближайшие два месяца концертов не будет.

— Думаете ли вы в дальнейшем сниматься в кино и попробовать себя в качестве режиссера? (Шпакова С., 19 лет, г. Кинск, Ярыгина И., 15 лет, г. Сосновоборск).

— Да, мы собираемся с Рашидом Нугмановым снять номы й фильм. Попробовать себя в качестве режиссера в ближайшее время не планирую. Очень мало времени. Может, в будущем займусь этим, если, конечно, предложат.

— Есть ли у вас хоть какое-то музыкальное образование? (Абакумов С.).

— Нет, абсолютно никакого.

— Как вы относитесь к балету? (Фомин Максим, 14 лет).

— С уважением, хотя не могу сказать, что являюсь его поклонником.

— К какому стилю принадлежат приемы кунг-фу, которым вас обучил ваш друг? (Аносов Сергей, 14 лет, г. Минусинск).

— Вопрос очень темный. Я не настолько серьезно занимаюсь кунг-фу, чтобы вести речь о каком-либо стиле. В Ленинграде есть мой однофамилец, который всерьез занимается этим делом. Отсюда вся путаница. Его зовут Вячеслав, люди видят в газетах фразу: "третье место занял В.Цой" и его победу приписывают мне.

— Любите ли вы шумные вечеринки с девушками? (Наташа и Аня, 16 лет).

— Я люблю веселые вечеринки. Бывают шумные, но скучные, а бывают тихие, но интересные. Я приверженец вторых, как девушек, так и вечеринок.

— Если вы станете президентом нашей страны, какой системы будете придерживаться — социалистической или капиталистической? (Филиппова С., 14 лет, Яблонская Е., 18 лет).

— Как бы ни сложилось будущее, я не стану президентом, даже если предложат. Политика — не сфера деятельности рок-музыканта.

— У вас есть богатство, любовь, слава и т. д. Какая цель может быть у человека, когда он добьется всего этого? (Дусказиева М., 29 лет).

— Это все вещи попутные и не важны для меня. Прежде всего говорю о материальной стороне вопроса. Я занимаюсь музыкой не ради этого, поэтому не считаю, что добился цели в жизни. О том, к чему я стремлюсь, в двух словах не скажешь.

— В ваших текстах, начиная с самого первого альбома, упоминается некая ЗВЕЗДА. Что это — талисман, самоцель? (Абашин Д., 16 лет).

— На все вопросы, касающиеся анализа текстов и музыки я отвечать не буду, потому что сам не знаю, откуда у меня взялась звезда, замок, ключ от замка, небесный пастух и т. д.

— Считаете ли вы себя поэтом? (Школьник, 16 лет).

— Это не мне решать. Человек может себя считать кем угодно, но в глазах окружающих он им отнюдь не становится. Конечно, мне хочется, чтобы люди относились к моим текстам серьезно, но буду самонадеянным, если скажу, что так оно и есть на самом деле. Поэтому я не знаю, поэт ли я…

— Какие впечатления произвели на вас гастроли в Красноярске? (Прокопьева И., 18 лет).

— Везде люди приходят на концерты танцевать, петь, в общем, отдыхать. Нигде в Советском Союзе, тем более на Западе, мы не видели, чтобы зрителям запрещали вставать с мест, как это делается у вас. Такой ненормальный порядок был на наших концертах последний раз шесть лет назад. Мы против драк и давок, которые, к сожалению, тоже бывают на наших концертах. Но также мы не поддерживаем и тех, кто искусственно сдерживает эмоции зрителей, как у вас в Красноярске. В целом же мне понравилась Сибирь зимой и гостеприимство красноярцев. Спасибо.

Вопросы Виктору Цою задавал Лев Беляев.

"Красноярский Комсомолец", 9 декабря 1989 г.

— Сейчас ты выпустил новую работу "Звезда по имени Солнце". Это намек на себя или намек на что-то такое неопределенное?

— Скорее всего "на что-то неопределенное", чем на себя, хотя не знаю.

— Ты можешь сказать, что для тебя главное: творческая карьера, карьера на личном поприще, или что-то другое, скажем, слава.

— Ну, это все для меня не очень важно.

— Слава?

— Да, для меня важнее сохранить какое-то самоуважение и некоторую внутреннюю свободу, которая у меня сейчас есть, но сохранить ее очень трудно, приходится все время бороться со всякими соблазнами. И я с ними борюсь.

— Например?

— Ну. Если вопрос ставить так, что я вынужден буду играть музыку, которую я не хочу играть, но которая нравится людям, было бы нечестно ее играть, но для меня это был бы соблазн.

— Каким бы ты хотел видеть себя лет через 5? Хотел бы ты, чтобы тебя как-то вспоминали, вспоминали твою лучшую сторону? Каким ты видишь себя лет через 5–6?

— Не знаю. Я, конечно, хотел бы больше всего никак не запятнать, скажем, свое доброе имя. Чтобы ни у кого не было повода меня в чем-то упрекнуть, все остальное для меня не важно.

— Если бы тебе была гарантирована популярность на Западе, что бы ты выбрал: уехать на Запад или все-таки остаться в России?

— Я вообще не понимаю, почему здесь должна стоять проблема выбора. Я здесь живу, играю концерты, и, тем не менее, все это мне не мешает ездить на Запад, записывать пластинки группы КИНО. Я не помню, чтобы мне приходилось что-то выбирать. Какая разница, зачем мы ставим себе границы. Везде живут люди.

— А ты не боишься, что будет такая ситуация в Союзе, когда КИНО станет непопулярно?

— Мы никогда не окажемся не у дел. Я вам это объясняю уже 10 минут. О том, что для меня вообще это не главное, что даже, если я окажусь, например, в тюрьме, и у меня там будет шестиструнная гитара, я уже не окажусь не у дел. Понимаете? Потому что я буду заниматься своим делом. И какие-то внешние факторы: стадион, подвал, квартира, что угодно еще, для нас особой роли не играют.

— Ну, в общем. Ты можешь сейчас сказать, что это все, о чем ты мечтал в 1981-83 годах, когда записал свой первый альбом.

— Опять…

— Просто да или нет?

— Объясняю еще раз. Я ни о чем таком не мечтал, понимаете? То есть, конечно, хотелось быть популярным, чтобы собирались большие залы, но я никогда не считал это самым важным, самым главным. Потому что популярность — вещь, которая зависит от очень многих факторов, от фактора социальной злободневности, например. Я мог бы точно так же не попасть в струю, но это ничего не изменило бы, песни остались бы теми же самыми. Понимаете?! Так что…

— Хорошо. Что для тебя является первоосновой в жизни. Для чего, грубо говоря, ты живешь?

— Я живу для того, чтобы заниматься своим делом, и для того, чтобы мне было интересно жить, чтобы мне не было скучно.

— Скажи, а у вас в группе между ребятами чувствуется, что ты лидер? И это как-то сказывается на ваших взаимоотношениях?

— Нет. Мы все друзья. И это замечательно, гораздо больше проводим время, не люблю это слово, не по работе, но… Запутался. Ну, в общем, гораздо больше развлекаемся, чем занимаемся. То есть, мы очень часто встречаемся вне концертов. Просто все друзья, и так получилось, что мы еще и играем вместе.

— Виктор, вам приходилось очень часто встречаться с журналистами. Они вам, наверное, изрядно надоели?

— Ужасно…

— Как вы относитесь к Пленуму по национальному вопросу?

— Ну, это уже политика. Вы знаете, я вообще никак не отношусь к разным пленумам, и вообще… я все это стараюсь не видеть. Меня интересуют реальные изменения. Если я их чувствую, то они, значит, есть. Если я их не чувствую, значит их нет. Поэтому, все это конечно замечательно, но давайте посмотрим, к чему это приведет.

— Виктор, у вас есть какой-нибудь девиз?

— Не знаю… Ну, такого нет, чтобы я сказал себе "Ура!"…

— Виктор, давайте представим себе сказочную ситуацию. Вы поймали золотую рыбку и она может выполнить три ваших желания. Что бы вы загадали?

— Это очень сложный вопрос. Ну, самое главное, чего бы хотелось, чтобы люди достигли какого-то взаимопонимания, чтобы эти огромные размешанные национальности, вероисповедания, общественный строй, наконец, поняли друг друга, если это возможно… И тогда все встало бы на свои места и уже больше никаких желаний не было бы.

— Виктор, а вы любите животных?

— Да.

— Ваше любимое животное?

— Трудно сказать. Животные — это такое… Боюсь обидеть остальных.

— А вот то, что ты показывал в фильме "Игла" — это наигранные трюки или настоящие?

— В смысле?

— Ну, в "Игле", например, ты там со всеми быстро расправлялся.

— Ну нет, я как-то занимался всем этим. Конечно, все это в кино… Конечно, в реальной жизни с таким количеством противников я бы не справился.

Десятки тысяч ташкентцев в эти дни на концертах группы КИНО. Всю группу в нашу арт-гостиную мы пригласить не смогли. Но Виктор Цой — вот он, веселый, энергичный, задорный, здоровый. "Ой, какой здоровый!", — сказал мой одиннадцатилетний сын, которого Виктор поднял вверх одной левой.

— Виктор, в нашей артистической гостиной традиция — отвечать сразу и действительно то, что ты думаешь. Ответь, почему в фойе Центрального зала спорта "Юбилейный" перед выступлением КИНО продавались за "трояк" календари с твоим изображением? Почему не было показано ни одной твоей картины?

— Ты хочешь, чтобы я, приехав на три дня, еще и выставлялся как художник? Конечно, это прекрасная идея — в зале выступает группа КИНО, а в фойе мои картины, и особенно работы нашего барабанщика Георгия Гурьянова — известного авангардиста. За пределами нашей страны известного хорошо, а в Союзе — значительном меньше. Но для таких серьезных гастролей, для попытки раскрыть себя наиболее многогранно как творческую личность, к сожалению, почти никогда не хватает времени, я бы сказал, глубины организации гастролей. Наши менеджеры, к сожалению, считают своей главной задачей извлечение максимальной прибыли. Творческую сторону гастролей они во внимание не принимают. И зря. Во время моих выступлений в Америке американские менеджеры сразу устроили и выставку моих работ. Это, как они объяснили, значительно прибавило мне "Долгосрочной популярности".

У нас, к сожалению, менеджеры еще не научились мыслить, перспективно, живут в основном сиюминутным расчетом. Приносит Цой большие прибыли, как музыкант — выжмем из этого все, что можно. А художник Цой пусть будет больше известен в Америке или во Франции — ведь наши выставочные залы дают доход во много раз меньше, чем концертные. Говоря все это, я имею в виду отнюдь не только себя, но и менеджеров отнюдь не местного масштаба, а самого высокого ранга.

— На любом уровне менеджер должен уметь считать не только деньги, но и понимать искусство, глубоко разбираться в нем и не менее глубоко уважать интересы публики. К сожалению…

— К сожалению, параллельно со мной в одни и те же числа работал Михаил Задорнов — во Дворце Дружбы народов, а в театре имени Горького — театр-студия "Третье направление". Все это очень интересные и самобытные исполнители, и ташкентцам, видимо, пришлось не очень легко, распределяя свои симпатии и финансы. К сожалению, такая картина характерна для многих городов.

— Но сказать, что группа КИНО так уж много гастролирует по городам Советского Союза никак нельзя. Ансамбль целиком и отдельные его участники в последнее время все больше гости Америки, Франции, Бельгии, Дании и других стран.

— Летом нам опять предстоят гастроли во Франции. Предыдущие были совместно с "Алисой". А предстоящие намечены с одной из самых популярных групп Франции.

Но зато: во-первых, мы привезем эту же группу в Союз и дадим совместно с ней концерты в нескольких городах нашей страны. Во-вторых, до начала зарубежных гастролей мы всю весну и большую часть лета проведем в поездках по Советскому Союзу, побываем во многих его городах. Кстати, песни группы КИНО сориентированы, прежде всего на советского зрителя. Это паритет музыки и текста. Текста со своим глубинным содержанием, а не просто набора слов "белые розы, белые розы, беззащитны шипы". Поэтому до конца оценить наши песни могут только слушатели, понимающие язык, на котором эти песни созданы. Как я уже сказал, это прежде всего слушатели нашей страны.

— Кстати, твоя фамилия — Цой…

— Мой отец — кореец. В Ташкенте много моих соотечественников по отцовской линии. Не скрою, мне было очень приятно петь для них, видеть, как тепло они относятся к моему творчеству. Впрочем, сразу хочу сказать, все ташкентцы без исключения — я имею в виду тех, кто побывал на наших концертах — оказали группе КИНО очень теплый прием, за что мы искренне благодарны.

"Вечерний Ташкент" 11 марта 1990г.

— Как проходили гастроли групп КИНО?

— В Ташкенте нас пытались рэкетировать, требовали, кажется, тридцать шесть тысяч, не хотели выпускать, не давали билетов на самолет. Пришлось покупать по сумасшедшей цене…

Отрывок из интервью менеджера КИНО О. Толмачева.

Газета "АТВ". Харьков, апрель 1991 г.

Эта встреча произошла после второго концерта в Ташкенте ленинградской группы КИНО. В раздевалке бесславно сгинувшей хоккейной команды "Бинокор" ведущий "Рокодрома" задал несколько вопросов лидеру КИНО Виктору Цою. Остальные "киношники" в беседе почти не участвовали, хотя отдыхали здесь же — в промокших черных рубахах, уставшие, но откровенно довольные приемом ташкентцев.

— Видите ли, Виктор, я сильно сомневаюсь, что вам встречалась газета "Комсомолец Узбекистана", но, может быть нам будет приятно узнать, что "Группа крови" в течение полутора лет лидировала в нашем хит-параде, а по итогам года ни названы лучшим композитором.

— Это действительно приятно, спасибо. Хотя, честно говоря, я без особого внимания слежу за этим. У нас ведь как составляются хит-парады — по письмам, верно? Тут навряд ли может быть полная объективность, кто-то напишет, а кто-то нет. В стране система абсолютно не налажена.

— За рубежом иначе?

— Конечно. Там четко подсчитывают количество проданных дисков, это же главный критерий популярности.

— А как вообще за рубежом?

— Внешне — красиво. А по работе — классно, профессионально, интеллигентно. Мы были в Штатах, во Франции, в ФРГ. Записывались, общались. Это отличная школа.

— Три года назад на вопрос — какая ваша любимая группа, Борис Гребенщиков ответил: КИНО. Он много помогал ним вначале. Вы, видимо, были близки. Как теперь, после и во время его американских экспериментов вы относитесь к Борису? Он ведь сильно изменился.

— Понимаете, я не могу его ни судить, ни оправдывать. Он занимается своим делом, я своим. Он выбрал себе дорогу, что ж… И вообще мы редко видимся, теперь каждый сам по себе.

— Два года КИНО почти не было слышно. Что за "пропадание"? Каникулы? Отдых?

— Нет, нет. Поиск был. Надо было спокойно обмозговать, как жить дальше. Я поехал в Казахстан, снялся в фильме "Игла"…

— Кстати, что это за тенденция — один за другим рок-н-ролльщики уходя в кино? Кинчев, Сукачев, Мамонов, Цой, Гаркуша, Бутусов… И почему именно кино?

— Это не тенденция. И не уход. Тот же поиск. Кинематограф — чрезвычайно интересное искусство, совершенно по-новому раскрываешься. Этот поиск не обязательно в кинематографе. Поэзия, музыка, живопись, театр — в комплексе наших увлечений. Мы все люди разносторонние.

— Гребенщикова, я слышал, упрекали в том, что он оставил своих музыкантов буквально без средств. Вам не было таких упреков?

— Нет. Мы же постоянно выступали с концертами. Правда, реже, чем обычно, но все же.

— Когда вышел последний альбом КИНО, я позволила себе поделиться с читателями некоторыми мыслями. Речь шла о том, что Виктор Цой и его команда по прошествии двух лет признали несостоятельность идей "Группы крови", что два года взросления привели к осознанию наших реалий. В этом не было ошибки?

— Нет, все верно. Вспомните 1987 год. Надежды, оптимизм, все только начиналось. Но голый оптимизм, оптимизм без поддержки, оптимизм ради оптимизма — для глупцов. И поневоле становишься пессимистом. Я не думаю, что новый альбом дотянет до популярности "Группы крови", но он ближе мне сегодняшнему.

— И тем не менее вы включаете в программу хит тех времен — "Мы ждем перемен"…

— А разве это не говорит лишний раз о том, что перемены заставляют себя ждать?

— Но почему же не были спеты "Печаль", "Странная сказка"?

— Здесь другое дело. Мы ведь впервые в Ташкенте и не знаем, что ташкентцы слушают. В программе больше известных вещей, так концерты строят повсюду. Впрочем, за игра, наверное, что-то добавим, что-то уберем. Посмотрим.

— Виктор, вот вы сказали, что теперь каждый сам по себе, и это грустно. А возникает у вас тоска, ностальгия по временим "Камчатки", по тем временам, когда все были бедны, но едины?

— Порой она не дает покоя, эта тоска. Мы все изменились, и не всегда в лучшую сторону. Теперь мы получаем за концерты хорошие деньги, имеем возможность записываться на Западе, у нас хорошие инструменты и самые большие залы… Жизнь идет вперед. Мы многое обретаем. Но в этом движении все время приходится что-то оставлять, чем-то жертвовать. Правда, мы пожертвовали слишком многим.

— Сегодня под фоняк будете лабать?

— Обижаешь.

— А как тебе вообще эти ребята? (Группа "Сухой лед").

— Не скажу.

— Чтобы не обидеть? Очень редко у нас бывает что-то подобное. Или все обходят наш город стороной?

— К сожалению, не все зависит от нас. Если бы мы могли ездить куда хотим…

— Вы съездили в Америку?

— Что Америка? Там полно таких. Мы еще не все сказали здесь.

— Я уже второй раз сюда пришел.

— Нравится?

— Вообще-то, я не в восторге. Во времена "Детей проходных дворов" было лучше. Да я не отношусь к фанам, так что на куски тебя не раздеру. Просто нравится хорошая музыка.

— При чем тут фаны? Пусть бесятся, если хочется.

— Ты называешь себя "Новым романтиком". Почему же вы исполняете на концертах только новые песни, у которых также много противников, как и сторонников? Ведь в тех же "Алюминиевых огурцах" было гораздо больше "романтики", чем в "Звезде"…

— Начнем с того, что я себя никем не называю, я просто пишу то, что мне приходит в голову. Да и потом на вкус и цвет…

— Понял.

— А если серьезно, очень трудно составить хорошую программу. Меньше всего хотелось бы выйти и петь все, что взбредет в голову, даже если это кому-то нравится. И кто может сказать, что вот это — романтизм, а это — нет?

— А как тебе жизнь артиста? Разъезды, гостиницы в чужих городах, никакой личной жизни…

— Ты знаешь, что-то в этом есть. Но иногда так устаешь, что утром не хочется открывать глаза.

— "Весь мир идет на меня войной"?.. Тебя прельщает амплуа кинозвезды? Все-таки, "Масса", "Игла"… Будет ли что то еще?

— Видно будет.

И.Серебряков. "Черная Суббота".

Запорожье. 4 октября 1990г.

Вы, наверное, не опубликуете это письмо, так как подобных приходит очень много. Но я верю и надеюсь! Понимаете, я влюблена. Да-да! Но я влюблена не как другие мальчишки и девчонки. Он — моя звезда, мой кумир, моя любовь. Он это Виктор Цой. Не могу забыть его! Где ты, моя любовь, мой Виктор Цой??? Откликнись, заклинаю! Дорогая редакция! Опубликуйте мое письмо, может быть Он прочитает когда-нибудь его! Не могу сдержать слез. Отправляю это письмо с надеждой. С огромной надеждой. Дайте мне его адрес! Умоляю! Иначе я умру!

Ю.К.

— Виктор, сколько тебе лет?

— Вообще-то двадцать восемь. Зачем тебе это?

— Мне, в принципе, ни к чему, а вот женщины интересуются.

— Вот как?

— Да. Еще есть вопрос насчет семейного положения. Или это тайна?

— Да нет. Никакой тайны. Я разведен.

— Ну, тогда для полной ясности и гласности сообщи пермским почитателям твоего таланта свой ленинградский адрес и номер домашнего телефона.

— С удовольствием… Адрес — Ленинград, Главпочтамт, Цою, до востребования. Телефона, увы, нет.

— Большое спасибо. А как тебе Пермь, ты, все-таки, впервые здесь.

— Да, впервые. Город — нормальный советский город. Огромный, грязный, угрюмый, нищий, безликий, некрасивый.

— Сколько эпитетов. А Ленинград — лучше?

— Лучше. Но ненамного. Та же угрюмость, нищета. "Великий город с областной судьбой", — какой-то поэт сказал. Не помню, какой, но попал в точку.

— Ты коренной ленинградец?

— Да.

— А твои предки?

— Господи, да кореец я! Неужели непонятно?!

— Имеешь ли ты какие-нибудь связи со своей исторической родиной?

— Никаких. Языка не знаю, буддизмом не увлекаюсь. Ношу майки производства КНДР, дома свой видик "Самсунг". И все.

— Ситуация в Северной Корее тебя интересует? Культ "великого вождя" Ким Ир Сена и прочее?

— Ты знаешь, я вообще-то достаточно аполитичен, но за тем, что происходит в Северной Корее я немного слежу. Это — ремонт сталинизма, торжество коммунистических идей в их самой гнилой интерпретации с добавлением восточной зауми ввиде "идей чучхе".

— Хочу задать очень тривиальный вопрос: над чем сейчас работаешь и каковы твои творческие планы. Можно?

— Нельзя.

— Почему?

— Потому что он действительно очень тривиальный.

— Что ты хочешь сказать своим творчеством?

— Именно то, что говорю своим творчеством.

— Каковы твои творческие симпатии?

— Их очень много, всех не упомнишь.

— А среди западной музыки?

— "Битлз".

— Среди советской?

— Кое-кто из земляков-ленинградцев.

— "Тот, кто в пятнадцать лет убежал из дома, вряд ли поймет того, кто учился в спецшколе"… Это про Кинчева и Гребенщикова, не так ли? Как ты к ним относишься?

— По разному. Борис Борисыч — мой крестный папа, человек высокой культуры и нравственности.

— А Кинчев? Ты с ним открыто конкурируешь?

— Мои личные отношения с Костей тут не при чем. Я не понимаю лозунгов типа "Мы вместе!", "Народ и партия — едины!", "Плечом к плечу!". Все это, особенно, если настойчиво навязывается, лишь усиливает человеческую разобщенность.

— Ходят упорные слухи, что тебя с Гребенщиковым выдвигали в народные депутаты России.

— Откуда ты это взял?

— Из некомпетентных источников.

— Чушь какая-то! Я и БГ — депутаты? Придумают тоже… Политика — это большая грязь и большое вранье, кроме того, у меня нет шансов на политическую карьеру, несмотря на все мое пролетарское происхождение и длительный стаж работы кочегаром котельной на твердом топливе.

— А интересно, кто сейчас на твоем месте в той знамени той "Камчатке"?

— Наверное, какой-нибудь начинающий рокер или министр внутренних дел.

— Ты проводишь аналогию с Иржем Динстбиром?

— Да, этот чех, который из истопников сразу рванул в МИД.

— Но для этого нужен, как минимум, президент-драматург?

— Президент-драматург — это совсем неплохо. Или президент-ученый. Тоже неплохо. А вот президент Горбачев — плохо. Я не вижу никаких тенденций к улучшению нашей дерьмовой жизни. Короче, по-прежнему, "жду перемен". Юра Каспарян время от времени ездит в Лос-Анджелес со своей женушкой. После этих вояжей на него смотреть больно.

— Опять-таки — почему?

— Ну как себя чувствует человек, посетивший высшую цивилизацию и вернувшийся в низшую?

— У него не было мыслей там остаться?

— Нет. Он даже Джоанну в Питер перетащил.

— Кстати, о твоей группе. Ваш непроницаемый имидж — это навязанная тобой форма поведения?

— Нет, почему же? Все ребята сами по себе очень спокойные и не скандальные. Густав (Юрий Гурьянов, ударник КИНО) — так вообще ангел во плоти. Я думаю, что артисты на сцене должны петь и играть, а не кривляться. Часто пишут, что Цой — шаман. Это же ерунда. Я просто пою.

— Но аудиторию наэлектризовываешь на все сто.

— По-моему, они сами себя возбуждают. Есть ведь "фаны" (таких, наверное, большинство), которым все равно, подо что бесноваться. Перед нами здесь выступает группа "ЧК" — глубокий минус. Но и под "ЧК" тоже прыгают будь здоров.

— КИНО — это практически единственная группа, к которой у нашего старшего поколения почти нет претензий. Скромно одеты, не "патлатые", не орущие… Как ты к этому относишься?

— Я очень рад этому обстоятельству. Честное пионерское.

— По складу ума ты философ?

— Скорее кочегар, что, в общем-то, одно и тоже.

Григорий Волчек. "Молодая Гвардия". Пермь. 28 апреля 1990 г.

— …Допустим, лет через "надцать" ажиотаж вокруг КИНО спадет, а тебе придется зарабатывать деньги, чтобы кормить семью… ты уверен, что сможешь решить эту проблему?

— Я не думаю о будущем. Я просто знаю, что когда вопрос такой встанет, как-нибудь его решу. А пока он не стоит, что о нем думать?

— Несколько блиц-вопросов в стиле журнала "Браво": любимый цвет, наверное, черный?

— Конечно.

— Любимое блюдо?

— Не знаю.

— Любимый цветы?

— Розы.

— Любимая футбольная команда?

— Нет такой.

— Любимый вид спорта?

— Нy, довольно много видов спора, связанных с восточными единоборствами.

— Любимое время года?

— Лето.

— Любимая западная группа?

— Не знаю, нет такой, вот чтобы прямо любимая. А остальные все — нелюбимые.

— Можете рассказать о худших своих временах?

— Вы знаете, я не только знаю, что такое тяжело… Вот. Я, так сказать, к каким-то материальным проблемам отношусь… я имею в виду материальные проблемы не в смысле отсутствия наличности, а в смысле каких-то бытовых лишений, отношусь к ним философски, и мне всегда жить было довольно весело, но тем не менее, они у меня, конечно, были. И в Вашем городе, я помню, был несколько раз арестован (во время концертов с Майком). Не знаю… За какие-то нелегальные концерты и тому подобное. Меня тут всячески притесняли и обижали…

— Какие профессии вы перепробовали?

— Какие профессии я перепробовал? Вы знаете, в основном я был кочегаром, какое-то время был сторожем, потом… Кем же я еще был?.. Матросом-спасателем… Вы знаете. Я счи таю, что каждый человек — автор своей биографии.

— Когда ребята вас слушают, можно увидеть, что они связывают с вами какие-то надежды свои, верят в вас и смотря т на вас, как на сильного человека. А вы сами считаете себя каким человеком?

— Вы знаете, никакой человек не может быть сильным всегда. Вот. Я думаю, что любой из здесь присутствующих, и, вообще, живущих на Земле, в какие-то минуты способен пл слабости и способен на сильные поступки. Я не думаю, что чем-то отличаюсь от остальных.

— Во всесоюзном хит-параде вас признали лучшим поэтом года. Как вы к этому относитесь и не собираетесь ли вы стать членом Союза Писателей?

— Нет, я не собираюсь стать членом Союза Писателей и к хит-парадам у меня отношение тоже сложное. То есть, и не считаю их каким бы то ни было показателем, вещью, реально отражающей ситуацию. То есть, мне кажется, что в газету пишет все-таки определенный очень контингент людей.

Короче, общественное мнение целиком хит-парады не отражают. Но, тем не менее, все это довольно приятно. Но я к этому отношусь не серьезно.

— А, вообще, вы человек серьезный? Вы к тому, что вы делаете, серьезно относитесь?

— Вы знаете, я считаю, что если начать серьезно относиться к любому роду деятельности, то ничего хорошего не получится.

— Любовь и счастье, как вы определяете для себя эти понятия?

— Ой, ей, ей… Мы сейчас выйдем на высокие материи. На самом деле, я не очень люблю выходить на высокие материи. Мне кажется, что все разговоры на эту тему звучат несколько высокопарно. Я думаю, что говорить на эту тему я ничего не буду, кроме того, что я считаю, что для каждого человека эти вещи достаточно интимные. Мне не хочется об этом рассказывать.

— То, что вы делаете в кино, это для вас что такое, это хобби? Вы просто переключаетесь на другой род деятельности? Как вы это для себя объясняете?

— Вы знаете, ни я, ни все мы не ограничены только музыкальной деятельностью, и я не считаю, что единственное, чем стоит заниматься — это музыка, а все остальное неинтересно. Мне все довольно интересно, в том числе и кино.

— Мне говорили многие ваши поклонники, что вы им нравитесь за то, что ни на кого не похожи. У вас существует какой-то определенный имидж, или вы такой на самом деле?

— Какой? На самом деле я такой, какой я есть.

— А лидером вы себя считаете?

— Как вам сказать. Считать себя лидером — это, опять-таки, быть одержимым идеей воспитания масс. Понимаете? То сеть, если ты берешь на себя смелость сказать: "Вперед! за мной!" — то это уже неправильно.

— Зато у вас есть определенная мощь. Если бы вы так сказали, то за вами пошли бы многие. Только куда их вести?

— Вы знаете, это был бы не я, если бы куда-то повел. Я считаю, что это глупо и, даже, наверное, преступно быть одержимым воспитанием масс. Я не считаю, что можно кого-то перевоспитать, наставить на путь истинный и так далее. Я просто… Я рад, что у меня на настоящий момент довольно много единомышленников, то есть, если людям нравятся мои песни, значит они находят в них что-то близкое.

— К какому музыкальному направлению относит себя рок-группа КИНО?

— Ни к какому. Я вообще против термина "рок" и не занимаюсь этим. Просто играю музыку, которая мне нравится.

— И тем не менее, в нашей стране возникает очень много проблем. Вам никогда не хотелось эмигрировать?

— Нет, никогда. Я считаю, что здесь жить, конечно, гораздо труднее, но побывав несколько раз за границей, я понял, что там мне будет скучнее. Говорю это не из каких-то там патриотических соображений, просто отношусь к этому вопросу несколько иначе. Я считаю, что человек живет на планете, а не в государстве.

— Как вы относитесь к политике?

— Политика — очень широкое понятие. Я считаю, что любое мало-мальски заметное явление уже каким-то боком принимает участие в политике. А так, чтобы специально заниматься политической деятельностью — это не для меня. Я не одержим идеей воспитания масс.

— Было ли когда-нибудь желание все бросить, обрубить концы, начать сначала?

— Нет, я ни о чем не жалею. Я всегда отвечаю за свои поступки. Для меня вообще важно, чтобы мне было интересно жить. Все остальное меня не интересует.

— В кочегарке вы приобрели потрясающий романтический имидж. Не жалеете о том времени?

— Ну, об этом трудно жалеть! Я там работал не потому, что это был романтический имидж, а потому, что мне нужно было где-то зарабатывать деньги и где-то числиться, чтобы не попасть в тюрьму. Работать было тяжело, и я ушел оттуда при первой же возможности. Хотя никогда не считал, что я там страдаю за правое дело.

— Какую музыку слушает Виктор Цой?

— Последнее время все меньше и меньше слушаю: ничего не нравится. По крайней мере перестало появляться что-либо действительно интересное.

— Считаете ли вы, что музыка должна нравится всем, если она действительно хороша?

— Музыка вообще ничего никому не должна.

— Каким вы видите будущее КИНО?

— Я не думаю о будущем КИНО и вообще о будущем, потому что жизнь полна случайностей.

Журнал "Коре Сарам". 1992 г. "Московская Правда". 5 декабря 1991 г.

— Виктор, впервые о вас и вашей группе КИНО мы услышали в 1982 году и, по-моему, слушатели обратили внимание не только на необычную манеру, но и на оригинальные, полные большого смысла тексты песен. Кто пишет музыку и стихи?

— Я сам. И стихи и музыку. Правда, процесс этот у меня, как правило, не слишком быстрый. Это не поточное производство. Хотя случается, что иная песня создается очень быстро.

— Какому стилю исполнения отдаете предпочтение?

— Я как-то об этом не думал. Просто пою о том, что происходит вокруг меня, что, на мой взгляд, волнует сегодня молодежь. Мне кажется, что это главное, а не стиль. И хочу добавить, что очень рад, что мои песни нравятся людям. Для меня это вообще важно, что меня понимают.

— У вас есть свои любимые группы, исполнители, которые оказали или, быть может, оказывают влияние на ваше творчество?

— Наверное, это были "Битлз", как и у многих моих сверстников, впрочем, как и у сегодняшних молодых людей: насколько мне известно, пластинки с записями выступлений этой английской группы в магазинах не залеживаются.

— Ну, а среди наших, советских исполнителей? Кто вы относитесь, например, к Андрею Макаревичу и его "Машине Времени"?

— С уважением. Когда-то мне очень нравился этот коллектив. Знаете, если попытаться сказать образно, то на своей "Машине Времени" они действительно сумели на каком-то этапе обогнать свое время. Поэтому я их очень уважаю.

— Ваше участие в фильме "Игла" вызвало у многих ваших поклонников большой интерес. Да и сам фильм поднял достаточно острую проблему. Ну а вы получили удовлетворение от работы в кинематографе?

— В общем да. На съемки фильма я попал, если говорить честно, несколько неожиданно. Как-то мне позвонил Рашид Нугманов, режиссер, с которым я знаком, и предложил попробовать сниматься в кино. Ну вот, я и попробовал…

— Очень часто, даже в достаточно известных группах происходит разлад между певцом и музыкантами. Вспомните хотя бы Жанну Агузарову. Вам это не грозит? И каковы ваши планы на будущее?

— Говорить о планах на будущее я не очень-то люблю, да и трудно планировать что-либо в наших условиях. Что касается отношений в нашей группе, то все мы большие друзья, и я очень надеюсь, что меня не ожидает участь Жанны Агузаровой. Все-таки уйти из родного коллектива всегда трудно…

— Вы согласны с тем, что искусство, в том числе и песня не может быть аполитичным?

— Да, разумеется.

— Какую же цель ставите вы перед собой как автор и исполнитель весьма популярных у части молодежи песен?

— Мне кажется, что главной задачей, которая стоит не только перед молодежью, но и перед всем миром, это взаимопонимание. Иногда говорят, что песня — это универсальный язык. Но ведь песню на чужом языке мы не совсем понимаем. Хотя язык музыки наиболее интернационален.

— Вы получили музыкальное образование?

— Нет, у меня нет музыкального образования. Да, кстати, сегодня нигде не учат рок-музыке. Конечно, я постарался овладеть нотной грамотой, азами музыкальной композиции. Но научить человека писать песни? Мне кажется, это невозможно. Всю жизнь у разных народов создавались песни, и никто этому, в общем-то, не учил…

— У вас есть какая-либо профессия?

— У меня много разных профессий, согласно записям и трудовой книжке. Но основным, вернее, вторым моим делом после музыки я бы назвал живопись. В детстве я мечтал стать художником, много учился этому, но потом избрал главным музыку.

— Вас приглашали остаться за рубежом навсегда?

— Знаете, при всем моем интересе к зарубежной аудитории я прекрасно понимаю, что мне лучше выступать здесь, в родной стране. Почему? Наверное, потому, что, как я уже говорил, очень ценю взаимопонимание между мной и слушателями. Хотя не вижу ничего плохого в том, что артисты одной страны живут и выступают в другой. Мы часто встречали, к примеру, шведов, выступавших и живущих в Западной Европе, США. Искусство действительно не знает границ и принадлежит общемировым, общечеловеческим ценностям.

— Что вы ждете от встречи с севастопольцами?

— Взаимопонимания.

А.Бушуев.

— Тяжело ли быть лидером современной советской эстрады?

— Знаете, я вообще-то, к хит-парадам отношусь скептически. А лидером советской эстрады я себя, честно говоря, не считаю.

— Ну а как насчет лидерства в группе?

— Так уж получилось, что я оказался в позиции лидера КИНО. Хотя аранжировкой песен, в конце концов, мы занимаемся все вместе. В коллективе у меня все друзья, да и вообще, у нас в группе полная демократия.

— Как вы относитесь к поклонникам? Вдохновляют они или наоборот, мешают работать?

— В принципе, хватает и того и другого. С одной стороны, я конечно же рад, что песни нашей группы любят, с другой стороны… иногда хочется просто побыть одному.

— Виктор, как вы считаете, кто больше воспринимает музыку КИНО — 14-17-летние подростки или люди постарше?

— Трудно сказать. Я считаю, что у тех же 14-летних уже есть свое определенное восприятие текста наших песен и, подпевая нам, они хорошо осознают смысл той или иной композиции. А вообще-то, мне кажется, что лучше всего меня понимают слушатели моего возраста.

— Название вашей группы звучит несколько символично после того, как вы снялись в тех фильмах. Поступают ли новые предложения, и как вы вообще относитесь к кинематографу?

— Да, такие предложения я получаю. Но не всякое кино мне по душе. Ведь фильмы бывают разные. В целом, я люблю кино, но желание сняться у меня будет лишь в каком-то особом фильме, с хорошей режиссерской задумкой.

— Известно, что КИНО не раз приходилось бывать за рубежом…

— Да, мы были во многих странах. Очень запомнилась поездка во Францию, где мы имели большой успех. Незабываемое впечатление осталось от посещения знаменитого Диснейленда. Почему бы у нас в стране не построить такой?

Во время гастрольных поездок за рубеж у нас были выпущены пластинки. Вышли они в прошлом году во Франции и Америке. В нынешнем же году диск КИНО вышел в Японии.

— Скажите, чем занимается сейчас ленинградский рок-клуб?

— Он существует практически формально. Свою функцию он давно уже выполнил.

— Любопытно, кто вам нравится из зарубежных групп?

— Прежде всего, восторгаюсь и ценю "Битлз" — это само собой разумеется. Импонирует манера исполнения "Дорз". Не люблю как таковой рок-н-ролл. А вообще, в каждой песне ценю, прежде всего, мелодию.

— Какое качество цените в людях?

— Индивидуальность.

— Сколько раз вы бывали в Одессе? Какое впечатление осталось от знакомства с городом?

— В Одессе я был трижды. Первый раз — в детстве. От того знакомства в памяти ничего не сохранилось. Второй раз я был на вашем фестивале "Золотой Дюк". Тогда и состоялось мое настоящее знакомство с городом. Было много экскурсий по Одессе, было время и погулять, и полюбоваться достопримечательностями. Город очень красивый. Ну, а в этот, третий риз, к сожалению, абсолютно не было времени. Разве что походили по знаменитому "Привозу".

— Благодарю вас за интервью. Что бы вы хотели пожелать любителям вашего творчества?

— Удачи.

"Вечерняя Одесса". 4 декабря 1990 г. В. Кульчицкий. Во время концертов в Одессе. Утро 15 мая 1990 г.

— Это лучше получается у молодых, И группа КИНО, без сомнения, очень популярна среди молодежи. А хочется ли

вам видеть на своих концертах тех, кому, скажем, около пятидесяти?

— Я никогда никому ничего не навязывал. Моя установка — петь песни. И если меня буду слушать и понимать старшие, я буду рад.

— Как ваши родители относятся к музыке Виктора Цоя?

— Я не уверен, что она им нравится, но они не считают, что это плохо.

— А из какой вы семьи?

— Мама — учительница биологии и физкультуры в средней школе, а отец — инженер.

— У вас мама русская, а папа кореец?

— Да. Но я родился и вырос в Ленинграде, и никаких связей с Кореей у меня нет. По паспорту я русский. Отец тоже родился здесь и не знает корейского языка. Хотя, наверное, какие-то генетические связи у меня остались, что возможно, проявилось в моем интересе к восточной культуре.

— Вы когда-нибудь сталкивались с тем, что к вам как-то иначе относились из-за вашей нерусской внешности?

— В детстве. Меня дразнили "японцем" и я очень обижался. Сейчас мне в голову не придет выяснять, кто по национальности мои друзья. Есть среди них русские, украинцы, евреи, армяне… Но это не мешает нам общаться. Я думаю, вести такой учет просто глупо. Люди не делятся на хороших немцев и плохих французов.

— Рок-музыку часто обвиняют в космополитизме, в том, что она губит национальное сознание, народные начала. Поэтому, дескать, ее надо запретить, как "чуждое явление". Что вы думаете об этом?

— Понимаете, чуждое не приживается. То есть, что здесь эта музыка многим нужна, уже не требует доказательств. Хотя кого-то она может и раздражать. Как раздражал в свое время джаз. Я его просто не слушаю, понимаю, что это не мое. Я бы очень хотел, чтобы те, кого раздражает рок-музыка, просто ее не слушали. Но запрещать?!

— Вам стало проще работать после 1985 года?

— Да. Теперь я могу заниматься только музыкой. Но, к сожалению, несоответствие слов и действий отдельных организаторов рок-концертов можно видеть и сейчас. Например, во время наших сольных выступлений в Лужниках. Я, имея некоторый опыт, предупредил администрацию: это рок-коп-церты, у них своя специфика. Надо освободить партер, чтобы публика, если захочет, могла потанцевать. Никто не стал меня слушать. В партере рассадили людей. В результате — давка, беспорядок, поломанные стулья, приводы в милицию. А виноваты музыканты! Тут же отменили и наше участие в программе "Интершанс". Это странно, после всего того, что мы уже проходили и, как я думал, прошли, снова почувствовать себя пропагандистом чего-то ужасного… И публика воспринимает такое отношение к себе и музыкантам как возврат к застою.

— В вашей песне есть слова "Мы ждем перемен". Каких же?

— Эта песня написана давно, задолго до перестройки, и обращена к внутреннему миру человека. Если хотите, ее можно расценивать, как призыв к поступку. Какому поступку — каждый решит для себя сам.

— Скажите, Виктор, вы серьезно воспринимаете те изменения, которые происходят у нас последние пять лет?

— Абсолютно несерьезно. Я вообще ни к чему в жизни серьезно не отношусь и всерьез не принимаю. Честно говоря, я и саму эту жизнь серьезно не воспринимаю, потому что слишком на многое ненужное пришлось бы отвлекаться, много всякой бессмыслицы делать. Мне кажется, что если ко всему, о чем вы спросили, относиться серьезно, то это будет очень смешно выглядеть со стороны.

— А вам бы не хотелось смешно выглядеть?

— У меня другое понятие о юморе, оно проще и вполне меня удовлетворяет.

— А как вы вообще относитесь к нашему государству?

— А что, обязательно нужно как-нибудь относиться? Честно говоря, никак. Я о нем вспоминаю только тогда, когда сталкиваюсь с очередной трудностью или глупостью. Я живу не в государстве, а на территории, где говорят на одном со МНОЙ языке, и где я иногда понимаю, как мне надо жить.

— Сильно ли вы изменились с тех пор, как были кочегарим?

— Сильно. Внешне. А так… Думаю, ничего ценного в себе и не потерял и ничего дополнительно плохого не приобрел. Если вообще говорить о том, что для меня изменилось, я просто больше стал видеть людей. Видеть, но не общаться. Если бы и допускал до себя все то, что меня сейчас окружает, тогда, наверное, изменился бы, попал в какую-то зависимость от людей и обстоятельств. Но я достаточно свободолюбивый и романтический молодой человек. Не люблю ни от кого и ни от чего зависеть — ни в настроении, ни в быту, нигде.

— Когда что-либо вспоминаю, то неизбежно даже плохое приобретает теплые оттенки. Не жалеете о том "камчатском" периоде?

— Почему-то не могу вспоминать с теплом ни безденежье (я ведь в кочегарке не из-за романтики работал), ни единственную пару почти приличных штанов. Люди, с которыми связано все хорошее того времени, не изменились. Они стали другое петь, говорить, но в сущности это их мало изменило.

— Часто в жизни вы испытываете ощущение неловкости или неудобства?

— Ну я не знаю. Жизнь у нас вообще-то такая, что если все вокруг себя замечать, на все обращать внимание, то постоянно только и будешь испытывать чувство неловкости и неудобства.

— Как вы относитесь к мысли М.А.Булгакова о том, что человек не может строить свое будущее, ибо оно зависит от случайностей?

— …Какая-то дура разольет подсолнечное масло на рельсах, а какой-нибудь козел поскользнется, свалится под трамвай, и ему отрежет голову. Планы на завтрашний день — удел либо очень ограниченных людей, думающих, что они в состоянии изменить эту жизнь, либо огорченных, обездоленных, которые подозревают, что сегодняшний день плох, потому что он сегодняшний. Может быть, я излишне категоричен.

— Почему вы так не любите вопросов о личной жизни?

— Каждый человек, если он не извращенец, этого не любит. Когда у меня не будет возможности петь, я займусь зарабатыванием денег рассказами о себе и близких.

— Режиссер Сергей Соловьев очень тепло высказался о вашем участии в работе над фильмом "Асса". Как вы относитесь к этой соловьевской картине и к его последней работа "Черна роза — эмблема печали, красная роза — эмблема любви"?

— "Черную розу" я просто не видел. А "Асса"… Нормальный фильм. Он мог бы быть еще лучше, если бы был покори че. На мой взгляд, он затянут. Некоторые считают, что работой над этими фильмами Соловьев изменил самому себе, стал работать на потребу массовым вкусам. Насчет последнего не знаю, но себе он не изменил. Я смотрел только одну его "доассовую" работу. Про голубя…

— "Чужая Белая и Рябой".

— Ну да. Один и тот же художник, со своим стилем. Одно другое дополняет. Просто это для некоторых непривычно. Соловьев изменил не самому себе, а тем, кто привык к его картинам, которые он снимал раньше.

— У вас, насколько я знаю, были очень хорошие отношения с Борисом Гребенщиковым. Он был продюсером первого альбома КИНО — "45". Как вы общаетесь с ним сейчас и что можете сказать по поводу его нынешнего творчества?

— Мы сейчас очень редко видимся, но отношения у нас пo-прежнему нормальные. Что же до его теперешнего творчества… Я лучше воздержусь от оценок. У нас в общем-то принято говорить друг другу (я имею в виду не только Гребенщикова) свое мнение о песнях. Но только в лицо, а не за глаза. Тем более, не хочу выносить свое мнение на публику, которая не знает, что сейчас творится внутри человека, о чем он думает.

— Как вы относитесь к богу?

— Как к богу и отношусь. Это не кумир и не повальный ценитель. Это Бог, и к нему неуместно применять обычные наши эмоции.

— Вы в состоянии сделать что-нибудь такое, чего в принципе вам делать не хочется, а надо бы для поддержания имиджа "звезды"?

— Вряд ли. Только если по очень большому редкому счету. Честно говоря, я не люблю делать насилие над собой.

— Виктор, вы хотели бы родиться и жить в Архангельске?

— Ну, нет! И не потому, что мне не нравится Архангельск. Я и города-то толком не видел. Просто если уж я родился в каком то другом месте, то почему, какой смысл хотеть чего-то иного?

— Почему? Такой милый город — сиренька вот зацвела к концу июля, тротуары деревянные, река красивая…

— Ради бога. Я этого не видел, но это вряд ли что-либо изменило. Зачем это?

— А почему вы не посмотрели город? Он, на мой взгляд, яркая индивидуальность. Не было возможности?

— Ну. Наверное, не было желания. За последний месяц это уже не помню какой по счету гастрольный город. Сил не хватит разглядеть каждую индивидуальность. Особенно, если это носит не развлекательный, а познавательный характер и связано с каким-то душевным расходом.

— Вы боитесь смерти?

— Ну… Вы почему-то задаете вопросы, которые меньше всего меня волнуют.

— Это от юношеской черствости.

— Проще бояться жизни.

— Даниил Хармс как-то сказал: "Ненавижу людей, которые способны проговорить более семи минут подряд". Продолжая тему разговорчивых критиков, хочу вас спросить, как вы относитесь к словоохотливым людям?

— Нормально. Этим людям, наверное, очень надо высказаться. Скорее всего, это где-то очень обиженные, а может, униженные люди. Нормально отношусь, я-то человек мало общительный, поэтому могу слушать и молчать. Или делать вид, что слушаю. Или вообще не реагировать.

— Что вы любите читать, слушать?

— Ну, не знаю. Читать последнее время люблю что-нибудь психофизическое…

— Это нечто вроде Фрейда?

— Приблизительно. А еще фантастику и детективы. Очень люблю. Слушаю исключительно развлекательную музыку. Меня раздражает повальная социальность текстов наших групп. Может, это и хорошо, но мне не нравится. Я отношусь к песням, как к произведениям искусства, а не как к умело подобранным вырезкам из свежих газет с призывами и обличениями. Музыка должна радовать, а не призывать к каким-то, пусть даже к очень хорошим поступкам.

— На концерте мне показалось, что вы немножко боитесь публики?

— Боюсь? Если я чего и опасаюсь, так это, чтобы не попали в глаза бенгальским огнем — очень, знаете ли, неприятно было бы. А вообще я людей люблю. Если приходится не любить, то это редкое исключение.

— Я всегда так долго и трудно добивался интервью у рок-звезд, приезжающих в Архангельск. И вы не исключение. Скажите честно, за что вы так не любите пишущих о вас людей?

— Какие-то вы все не чуткие. Я устал, мокрый весь с концерта, духота стоит ужасная, а тут еще вы с вопросами. А вообще, я к журналистам отношусь нормально и даже уважаю. И уважал бы еще больше, если бы не печатали они дезинформирующие народ сведения, распространение которых не входит в мои планы.

— Поговорил с вами, и родным повеяло. У меня брат такой же немногословный, и любимое слово у него тоже "нормально". Правда, его сильно утомляет общение со мной. Надеюсь, вы не слишком устали?

— Да нет, все нормально.

"Северный Комсомолец". Архангельск. Л. Чебанюк.

— За последнее время вышло несколько картин с вашим участием. Вы собираетесь продолжить кинематографическую карьеру?

— Не знаю, так как очень трудно отстаивать свои идеи, когда над вещью работают сразу несколько авторов.

— Вы удовлетворены своей работой в фильме "Игла"?

— Трудно сказать, персонаж получился в целом, как мне кажется, симпатичным, хотя местами блистает отсутствием хороших манер.

— Вы хотели добиться психологической достоверности образа?

— Нет, Мне не нравилось кино, которое всерьез похоже но жизнь. Хватит с нас того, то мы видим вокруг себя, на экране хочется увидеть что-нибудь другое, и я надеюсь, зрителями будет ясно, что мы делали этот фильм не без иронии.

— Да, об иронии Виктора Цоя часто упоминают. Все знают, что она есть, но не все понимают, где.

— Ну, что же делать…

— Надо сказать, фильм "Игла" не собрал большого количества зрителей. Вы огорчены?

— Нет. Кажется, Бунюэль сказал в свое время, что кинематограф существует для того, чтобы развлекаться самому и развлекать своих друзей.

— В титрах "Иглы" вы указаны не только как исполни тель главной роли и автор песен, но и как композитор филь ма. Это ваш первый опыт в инструментальной музыке?

— Да, и, к сожалению, не вполне удачный. Мы две недели работали в студии над музыкой к этому фильму, сделали фонограмму на тридцать минут, и очень жаль, что она вошла в картину только небольшими фрагментами среди радио-и телепередач с классической и эстрадной музыкой. Согласившись быть композитором картины, я предполагал, что это будет фильм с использованием только рок-музыки.

— Ну и несколько вопросов для ваших поклонников. Ваш любимый актер?

— Джеймс Дин.

— Любимая актриса?

— Трудно сказать, я их немножко путаю.

— Как вы относитесь к женщинам?

— С юмором.

— Ваш любимый цвет?

— Черный.

— Почему вы так неохотно даете интервью?

— Потому что ответы никогда не печатают в том виде, в котором они даются. Потом читаешь и сам себя не узнаешь.

— Чем вы будете заниматься в ближайшем будущем?

— Следить за собой.

1 июля 1990 г. А. Ерохин.

— Виктор, вы всегда ходили в черном?

— Да, всю свою сознательную жизнь, во всяком случае.

— И до сих пор любите ночь?

— Да, в том значении, в каком об этом поется.

— Почему ваша группа называется КИНО?

— Ни почему. Придумали название — и все. Какая разница, дело ведь не в том, как называться, а в том, что делать, вы же понимаете.

— Какие впечатления остались от работы над "Иглой"?

— Это было тяжело и очень утомительно. Знаете, мотание туда-сюда по стране… Хотя скорее было интересно, потому что я был поставлен в оптимальные условия, в каких только может работать киноактер (если, конечно, называть эту работу к иноактерской). Режиссер Рашид Нугманов — мой приятель, у нас схожи взгляды, поэтому мы желали все, что хотели, и мне никогда не приходилось наступать себе на горло. Мы друзья, поэтому, если мне что-то совсем не нравилось, Рашид от этого отказывался.

— В одном интервью вы сказали, что во время съемок вам мешает всевластие режиссера…

— Конечно, у Нугманова было свое мнение, а у меня свое — это неизбежно. Мы с ним много спорили, и у него было гораздо больше прав. Но мне это не мешало, поэтому мы снова собираемся писать сценарий и снимать.

— Кому принадлежит текст вашей роли в "Игле"?

— Сценарий, от которого предыдущий режиссер отказался, попал нам в руки за две недели до начала съемочного периода. Мы его прочли и отложили. Снимали ту же историю, но тексты уже придумывали сами на площадках.

— Вас радует успех?

— Да, конечно. Когда так долго над чем-то работаешь, всегда хочется, чтобы это нашло отклик, потому что все, что я делаю, для кого-то предназначено.

— Кто из режиссеров мирового кинематографа вам наиболее интересен, близок?

— Мне больше всего нравится Бунюэль.

Витя Цой в детстве.

Витя Цой. Школьные годы.

Рисунок Виктора Цоя

Рисунок Виктора Цоя

Рисунки Виктора Цоя

35-й километр шоссе Слока-Талси, место, где погиб Виктор Цой

Автобус, с которым столкнулась машина Виктора Цоя

Свидетельство о смерти Виктора Цоя

Дом "Зелтини", где жил Цой, поселок Плиенциемс, Юрмала, Латвия

В этой кровати В. Цой спал последнюю ночь перед автокатастрофой

Отец — Роберт Максимович Цой

Мама — Валентина Васильевна Цой

Марианна Цой, Олег Скрипка, Александр Цой

"Камчатка" сегодня…