… На следующий день о трагедии в Латвии сообщили все радиостанции Советского Союза, программы "Время" и "ТСН". Смерть Цоя не скрывали и не замалчивали, как когда-то гибель Высоцкого, Башлачева и многих других. Депутаты Ленсовета напечатали официальный некролог, предоставили эфирное время на своем канале для музыкантов группы КИНО.
В тот же день Всеволод Новгородцев в радиопрограмме "Севооборот" русской службы "Би-би-си" в Лондоне встретился с Борисом Гребенщиковым и Всеволодом Гаккелем и провел с ними длительную беседу о творчестве Цоя.
Но те, кто с благими целями предоставлял информацию народу, не предполагали, чем это может обернуться.
Уже 16 августа двор Ленинградского рок-клуба на улице Рубинштейна был превращен в лагерь безутешных поклонников, в основном, поклонниц Цоя. Рок-фанаты приехали чуть ли не со всей страны, чтобы проститься со своим Певцом.
Перед его портретом — море цветов. Из магнитофона — его песни. К вечеру то одной, то другой поклоннице становилось плохо. Приезжала "Скорая".
Шла речь о возможном концерте на площади перед ТЮЗом. Потом о концерте в Белом зале межсоюзного Дома самодеятельного творчества. Потом лишь о гражданской панихиде. В субботу утром начали приезжать близкие друзья из Москвы. Информация едина для всех: утром прощание с телом в Белом зале ЛМДСТ.
12 часов дня. Информация меняется. В воскресенье с 9 до 14 часов — панихида. Потом похороны на Богословском кладбище.
13 часов. По просьбе родственников панихида отменяется. Похороны в полдень, но только для близких друзей.
В это время закрытый гроб с телом певца уже прибыл в Ленинград и находился в больнице имени Мечникова.
Вечером по телевидению выступили музыканты и отдельно попросили поклонников Цоя не приходить на похороны, а прийти позже на могилу.
По двору рок-клуба мрачными, посеревшими в одночасье и похудевшими тенями бродили музыканты, художники, тусовщики, близкие к кругам КИНО.
Какие-то энтузиасты с непонятными целями собирали деньги с присутствующих.
Поклонники медленно перемещались в район кладбища.
На всю ночь под бдительной милицейской охраной они расположились у ограды кладбища, чтобы не пропустить те самые похороны, на которые из не звали.
Фаны, не спавшие по трое суток, падали в обмороки, увозились в ближайшую больницу, а утром тайком возвращались назад.
Друзья и приятели знали, что объявленное время похорон — блеф. Из морга автобус должен был отправиться около десяти часов утра. Но уехали на нем уже самые избранные, поскольку в последнюю минуту изменили и это, уже назначенное время.
Впрочем, немногие приняли участие в самом акте захоронения — группа КИНО, родственники, Андрей Макаревич, Константин Кинчев.
Недремлющие поклонники, встретившие рассвет у костра за оградой кладбища, все еще надеялись кинуть ком земли на свежую могилу. Но милиция действовала четко — ни лишнего автобуса, ни лишнего автомобиля, ни лишнего человека. И все же с последним автомобилем, на котором приехал Макаревич, группа человек в триста заставила охрану пропустить их на Центральную аллею. Вес день шли люди на кладбище. По неофициальным подсчетам, на могиле к семи часам вечера побывало не менее тридцати тысяч человек. Выстроившись в колонну, под охраной милиции несколько тысяч человек прошествовали от Богословского кладбища на Дворцовую площадь, заняв место бастующих врачей. Они пели, слушали музыку. Некоторые вернулись к рок-клубу. К ужасу вымотанной местной администрации эти люди хотели объединиться в небольшом рок-клубовском дворике. Но дождь и отсутствие надежды развели их к ночи по домам. Может быть, пошли вновь ночевать на кладбище?
Обозреватель "ЧП".
— Что ты думаешь о погибшем Цое?
— Мне очень нравятся его ранние песни. Особенно "Алюминиевые огурцы" и "Я посадил дерево" — мне эта песня просто ужасно нравится.
А последнее время — ну как бы плохо отзываться о мертвых… Но у меня такое ощущение, что это, с одной стороны, трагично, с другой, комично, когда советский человек оказывается в ситуации известного человека или звезды, и начинает из себя играть такого американина. То есть, начинает иметь имидж — то, как он должен себя вести. Вот это, с оной стороны, печально, а с другой стороны, в некотором роде, комично…
…например, в Питере я прожил прошлый год, посмотрел, что у них в рок-клубе творится. Это просто хуйня какая-то! Это даже не комично, это уже карибская действительность.
В результате, когда я узнал о гибели Цоя — у меня, с одной стороны, какие-то грустные были, конечно, мысли, причем грустные по поводу старых дел, старых песен, которые, в общем-то, уже давно закончились. А с другой стороны — неожиданно циничное отношение ко всему этому. То есть, это умер как бы некий символ, символ такого попса московского, ленинградского.
Я лично лицезрел, как в Москве огромные толпы народа, человек по 500, ходят по улице с рамками черными, со свечками в руках, со знаменами — это, как я не знаю… В этом всем… Это даже и не страшно, и не горько, и не смешно, и не грустно. Это как-то, ну я не знаю, даже как. Мне просто было крайне не по себе, когда я все это видел…
Автомобильный прибой выносил к тротуару "кабриолеты" с гостями. Одиноко и как-то неуютно чувствовал себя старенький форд Градского в компании новеньких "порше" и "крайслеров". Холеные "папики", декольтированные, в бриллиантах "мочалки" пришли создавать подобие искренности на презентации последнего альбома Виктора Цоя и группы КИНО. Не верится мне, что Цой был близок им, просто "сейшн", если это вообще можно назвать этим словом, был из разряда престижных. Пришли они, чтобы еще раз почувствовать свою значимость, ведь входной билет стоил 150 рублей. А как же быть с теми, кто живет этой музыкой, но у кого нет возможности купить себе билет? Таких в тот вечер было около трех тысяч, они ставили свечи в бумажных пакетах, спасая огонь от январского ветра, пели песни Цоя, их посменно разгоняла милиция.
В большом зале МДМ шел фильм об историческом выступлении КИНО 24 июня 1990 года, когда был зажжен олимпийский огонь, тогда же восторженные зрители вынесли машину, на которой пытались увезти Цоя от его поклонников.
Во время презентации с киноэкрана смотрел Цой. Фотографии, которые уже известны всем его поклонникам, а также фотографии, которые разрешили использовать родственники.
На коктейле за соседним столиком стояли Дима Варшавский и ветеран советского рока Юрий Шевчук. Затем, как означенная в пригласительных билетах, была бал-дискотека, такая же ненужная в данном случае, как метро в Орле.
Шел снег. Весь вечер под открытым московским небом звучали песни Цоя. За 28 лет он успел написать их более трехсот.
Почему-то только в трагические моменты мы чувствуем жизнь глубоко и правильно…
Орел. Спецвыпуск. 1991 г.