Вилла у моря

5

Когда она спустилась во дворик, в воздухе разносились такие пьянящие ароматы, что у нее слегка закружилась голова.

— Ну, наконец-то!

Хуан обнял ее, как будто это была самая естественная вещь на свете, и рассмеялся, когда Линн напряглась и опасливо покосилась на него. Пытаясь скрыть нервозность, она спросила:

— Что это за запах?..

— Ночью был дождь. Это пахнет сосновый лес за виноградниками. Восхитительный аромат. Но все же он не сравнится с запахом твоей кожи.

Он наклонил голову и провел губами по ее шее. Тело Линн тут же отозвалось сладостной дрожью. А когда Хуан поднял глаза, в его взгляде, чуть насмешливом, было что-то безудержно жгучее, почти первобытное.

— У меня странное ощущение, что никто никогда не делал с тобой ничего подобного.

Слова прозвучали легко, как бы между прочим, но подтекст их был предельно ясен. Линн хотела сказать в ответ что-то шутливо-беспечное, но не нашлась и лишь покачала головой. Ее опять подвели неопытность и наивность. А ведь ей уже двадцать четыре, кто бы мог подумать!

— Опять ты спряталась будто улитка в свой домик. Тебе не надо бояться меня, Линн. Обещаю, что никогда тебя не обижу. И никогда не сделаю тебе больно.

Но он мог обидеть ее. Возможно, сам того не желая. И Линн была не в силах что-либо с этим поделать.

— После завтрака я собираюсь объехать виноградники. Давай поедем вместе… А после обеда я отвезу тебя на виллу.

— Но твоя мама…

— Да, конечно. Тогда съездим на виноградники завтра, и я все тебе покажу. В конце концов, у тебя теперь тоже есть свой интерес в поместье.

— Теперь уже нет. И ты это знаешь.

— Я знаю, что ты хочешь вернуть нам виллу, но не могу этого допустить. И мама тоже. Мы с ней совместно владеем поместьем, поскольку твой отец завещал ей свою долю. Позволить тебе отказаться от виллы будет равноценно тому, что мы украли ее у тебя. Давай я лучше куплю ее у тебя, дорогая.

— Нет, — решительно заявила Линн, очень довольная тем, что разговор перешел на деловую тему. — Я не хочу никаких денег.

— Но почему? Это из-за того, что я наговорил тебе поначалу, когда еще не знал правду?

— Вилла принадлежит вашей семье, — уклончиво проговорила Линн. — А я вам никто, чужая.

— Зачем ты так говоришь? Почему же ты нам чужая? Вилла была собственностью твоего отца, а теперь она твоя по праву.

Упоминание об отце всколыхнуло в душе Линн целую бурю эмоций. Она ничего не ответила, боясь расплакаться.

— А вот и Химена. Сейчас будем завтракать, — сообщил Хуан.

Линн обрадовал приход горничной. Теперь у нее было время собраться с мыслями и взять себя в руки.

— Химене, наверное, любопытно, что происходит, — заметила Линн с кривой улыбочкой, когда девушка ушла.

— Думаю, она достаточно знает о взаимоотношениях полов, чтобы сделать правильный вывод.

Замечание Хуана удивило Линн. Она имела в виду совсем другое: то, что она так поспешно уехала из поместья, но вернулась в тот же лень. Хуан же понял ее по-своему.

— Неужели тебя волнует, что она могла догадаться о том, что нас тянет друг к другу? Пусть даже в этом есть доля правды… Но об этом не говорят вслух.

— Мы едва знаем друг друга, — возразила Линн.

Хуан рассмеялся, запрокинув голову.

— Как это по-британски! Может, мы и не знаем друг друга… пока. Но у нас есть время… — Его голос сделался вдруг странно хриплым.

Линн склонилась над тарелкой, делая вид, что увлечена едой. После второй чашки кофе Хуан взглянул на часы и объявил:

— Ну что, давай отведу тебя к маме. — Он посмотрел на Линн и добавил, как будто прочитав ее мысли: — Не бойся. Просто помни о том, что она любила твоего отца. И не вини ее за мои ошибки. Она просила меня не делать поспешных выводов и не судить о тебе за глаза. Но я не послушал. Знаешь, я тоже очень любил твоего отца, и мне, наверное, было просто обидно, что ты — его родная дочь, а я всего лишь приемный сын. Ведь ни моя, ни ее любовь не могли облегчить ему боль потери. Он так тосковал по тебе, так хотел тебя найти… Ну ладно, ты готова?

Хуан поднялся из-за стола. Линн молча кивнула и последовала за ним в дом…

— Там наверху мамины комнаты, где они жили с твоим отцом. Сначала мы с Мерседес думали, что ей будет тяжело в них находиться. Но похоже, знакомая обстановка действует на нее успокаивающе.

Они поднялись на второй этаж. Хуан постучал в одну из дверей, потом открыл ее и легонько подтолкнул Линн вперед.

Графиня сидела за небольшим письменным столом. В ярком утреннем свете она выглядела изможденной и бледной. И Линн поняла — то, что она поначалу приняла за непомерную гордость и холодное безразличие, было всего лишь отчаянным усилием держать себя в руках. Странное, незнакомое чувство щемящей жалости к этой женщине охватило ее.

Хуан меж тем наклонился к матери и поцеловал ее в щеку.

— Я привел Линн, мама. Теперь все зависит от тебя, сумеешь ли ты убедить ее остаться. После обеда мы с ней поедем на виллу, но сейчас я вынужден вас оставить. Меня ждут дела.

— Бедный Хуан. Он так много работает… — Графиня повернулась к Линн. — Не в пример его папеньке. И все же, мне кажется, Хуану это нравится. — Хотя она старалась говорить беспечным тоном, взгляд ее был неуверенным. — Хуан мне все рассказал. О том, как вы узнали правду об отце. Мы даже не подозревали… Эймон был таким замечательным человеком… — Голос графини сорвался. — Я не могу вам передать…

Линн вдруг захотелось утешить ее, сказать ей что-то теплое и хорошее. Хотя, по идее, это графиня должна была ее утешать. Но разве можно было не пожалеть женщину, которая так безмерно страдала?

— Он очень хотел вас разыскать…

— Может быть, хорошо, что он меня не нашел, — проговорила Линн, стараясь как-то разрядить напряжение. — Вдруг я его разочаровала бы?

К несказанному облегчению Линн, графиня улыбнулась.

— Да, теперь я вижу, вы дочь своего отца. Вы говорите в точности, как он. Тот же тонкий английский юмор.

Она открыла ящик стола, достала толстый альбом с фотографиями и с некоторой робостью протянула его Линн.

— Я подумала, вы захотите…

— Да, конечно!

Эти два слова, произнесенные с искренним пылом, сломали барьер между ними. Графиня раскрыла альбом и принялась показывать фотографии. С каждой страницей, с каждым новым снимком ее голос становился все увереннее и тверже.

Теперь Линн поняла, что очень похожа на папу. Он был высоким. А такие глаза, как у него, могли принадлежать только человеку доброму и сердечному. Здесь были свадебные фотографии. Папа с графиней. Папа с Хуаном. На одном снимке Хуан еще совсем юный. Он стоял очень прямо и напряженно, а папа обнимал его за плечи. Вот папа играет с Хуаном и Мерседес. Вот он работает на винограднике. Вот стоит перед мольбертом. Но Линн разглядывала не просто фотоотпечатки. Благодаря рассказу графини она видела живого человека.

Перевернув последнюю страницу, графиня закрыла альбом, отложила его в сторону и неуверенно посмотрела на Линн.

— Я очень любила вашего отца… Мой первый брак оказался неудачным, но с вашим отцом я была счастлива, насколько вообще может быть счастлива женщина. Я бы хотела, чтобы вы стали мне дочерью, если только сумели бы простить…

Линн покачала головой, не давая графине договорить, и прикоснулась к ее руке.

— Давайте начнем все сначала, ладно?

Графиня встала, наклонилась к Линн и с благодарностью поцеловала ее.

— В конце этой недели мы собираемся в Мадрид. Пробудем там месяц. Вы обязательно должны поехать с нами. У нас много родственников, и все хотят вас увидеть… — Графиня на секунду умолкла и поспешно добавила, как будто испугавшись, что Линн начнет отказываться. — Пожалуйста. Если бы ваш отец был жив, он бы вас попросил о том же. Теперь мы одна семья.

— Я…

Вообще-то Линн могла бы договориться на работе и все устроить.

— Вы должны с нами поехать. — Теперь в голосе графине даже появились властные нотки. — Хуан будет настаивать. Ваш отец очень хотел, чтобы вы с ним встретились. Он так надеялся… — Она на мгновение умолкла и тяжело вздохнула. — Ваш отец был романтиком. Он мечтал, чтобы вы с Хуаном полюбили друг друга.

Каким-то чудом Линн удалось скрыть свое потрясение. Однако она уже плохо воспринимала то, что говорила ей графиня. А та тем временем доверительно поделилась с ней своими видами на будущее дочери. Оказывается, она очень надеялась, что Мерседес всерьез заинтересуется кем-то из троюродных братьев.

— Поймите меня правильно, я вовсе не собираюсь устраивать семейную жизнь моих детей… Я не ратую за брак по расчету. Но Диего — очень приятный молодой человек, к тому же безумно влюблен в Мерседес.

А папа, выходит, надеялся, что Линн влюбиться в Хуана?..

За обедом Линн обнаружила, что Мерседес отнюдь не такая замкнутая и робкая девочка, какой она ее себе представляла. Наоборот. Сестра Хуана оказалась веселой, общительной и открытой. Из тех милых беспечных созданий, которые сначала что-нибудь скажут, и только потом подумают.

Также Линн увидела, что между графиней и ее детьми существует тесная душевная связь, которая и должна быть в хорошей дружной семье. Они много смеялись, подшучивали друг над другом. А Хуан то и дело перебивал безудержный словесный поток Мерседес, строго напоминая сестре, что они договорились произвести хорошее впечатление на гостью. Тем более теперь, когда их отношения строятся заново.

— А я с самого начала утверждала, что ты был не прав, когда говорил о ней только плохое, — с детской непосредственностью заявила Мерседес. — Я всегда знала, что дочка папы Эймона должна быть хорошей. Что по-другому и быть не может.

Графиня печально вздохнула.

— Нам надо было послушать тебя, Мерседес. Надеюсь, Линн простит нас…

— У вас были смягчающие обстоятельства. — Линн не дала ей договорить. — Как я уже сказала сегодня утром, нам надо забыть плохое и начать все сначала. На вашем месте я наверняка сделала бы те же самые выводы.

— Это очень великодушно с твоей стороны, — заметил Хуан.

Линн вдруг поймала себя на том, что ей было бы интересно узнать, а как сам Хуан относился к романтическим надеждам ее отца по поводу его самого и Линн. В южных мужчинах сильно чувство семейного долга. Но вряд ли настолько, чтобы жениться по воле родителей.

— Химена сказала, что вы провели с мамой все утро, — обратилась Мерседес к Линн. — Надеюсь, она уговорила вас поехать с нами в Мадрид. — Мерседес сделала кислую мину. — Семейство у нас многочисленное. Все больше скучные и старомодные тетушки. Но я вам обещаю, Линн, вас они встретят как родную. Они все обожали папу Эймона.

— Линн поедет с нами, — подтвердила графиня и добавила: — И ты не должна так отзываться о тетушках. Я тебя уже столько раз просила. Иногда мне кажется, что лишние два года в школе…

— Школа… — сморщила носик девушка. — Все равно из меня бы не вышло толку. Ты же знаешь, мама, в учебе я не сильна.

— Я знаю только, что ты не хочешь стараться, — сухо заметила графиня и вдруг помрачнела. — Линн, Хуан хочет отвезти вас на виллу. Я бы отправилась с вами… Но вы, верно, меня поймете, если я скажу, что пока я не готова ехать туда, где мы впервые встретились с вашим отцом…

— Я рад, что ты согласилась ехать с нами я Мадрид, — заметил Хуан позднее, когда они с Линн остались вдвоем. — Теперь нам представится возможность лучше узнать друг друга. И мама будет рада познакомить тебя с родственниками. Это поможет ей отвлечься… хотя бы чуть-чуть. У нее самой неважно со здоровьем. Когда умер твой папа, мы даже боялись, что она не вынесет горя. Но теперь, когда ты приехала…

Пока они шли к машине, стоящей у входа в дом, Линн все думала, почему графиня поведала ей о сокровенных надеждах отца в отношении ее и Хуана. Неужели она тоже считает… Да нет, в наши дни родители уже не устраивают браки своих детей. Но, с другой стороны, отец оставил ей наследство. Причем наследство, которое очень тесно связало бы Линн с ее новой семьей. Может, это было ее приданое? И приданое солидное. Такое, что даже Хуан…

Стоп, стоп, стоп! — осадила себя Линн. Это уже полный бред. Хуан не из тех, кто позволяет другим решать за себя и распоряжаться его собственной жизнью.

— Знаешь, я каждый день вспоминаю твоего отца. Мне очень его не хватает. Он был поразительным человеком.

Хуан открыл перед Линн дверцу «ягуара». В машине пахло кожей и терпким мужским одеколоном. Она нервно заерзала на сиденье.

— Я тебе верю, — натянуто проговорила Линн.

И тут ей в голову пришла одна мысль. А как сильно Хуан любил ее отца? Настолько сильно, чтобы выполнить его пожелание и жениться на женщине, которую не любит? Линн вдруг поняла, что ей страшно.

Но это же нелепо. Чего ей бояться, в конце концов? Даже если дойдет до того, что Хуан сделает ей предложение, она просто откажет ему. Но хватит ли ей сил отказать? Вот в чем вопрос. Этот мужчина уже возбудил в ней безудержные чувства, каких она не испытывала доселе. Буквально за один день ее ненависть к нему обернулась… любовью? Нет. Никогда!

И все же… Линн невольно поежилась.

— Тебе холодно? Может быть, выключить кондиционер?

Линн заставила себя расслабиться. Хотя бы внешне. Как так могло получиться? И почему? Она приехала в Андалусию вовсе не в поисках романтической любви. И уж конечно, объектом страсти не мог стать ее сводный брат. Если бы Линн спросили, она бы сказала, что он не ее тип мужчины. Слишком уверенный, слишком красивый, слишком мужественный, слишком… Да, именно так. В нем все было слишком. Мужчины, с которыми встречалась Линн, были из тех, кого не заметишь в толпе. А Хуан… Хуан всегда будет выделяться и привлекать внимание. И особенно — внимание слабого пола.

Линн вдруг поняла, что не хочет в него влюбляться. Она приехала в Испанию, чтобы обрести семью, теплоту и участие, без которых тосковала всю жизнь. Но чувства, которые она испытывала к Хуану, были отнюдь не родственные.

Линн вдруг поймала себя на том, что повернулась так, чтобы видеть Хуана. Это вышло само собой, почти вопреки ее воле. И она невольно загляделась на его густые, чуть вьющиеся черные волосы. На его загорелую сильную шею, на его жесткий и выразительный профиль.

— Проводишь инвентаризацию? — Его голос звучал чуть насмешливо. А когда Хуан повернулся к Линн, она заметила чувственный блеск в его глазах и смущенно покраснела. Заметив это, Хуан усмехнулся и прикоснулся к ее разгоряченной щеке. Линн едва не отшатнулась.

— Чего ты такая дерганая? Из-за меня или?..

Она быстро покачала головой.

— Я… Просто я не люблю, когда меня трогают.

Бабушка редко ласкала внучку. Обнять, погладить по голове, поцеловать — об этом не было и речи. Еще будучи девочкой, Линн поняла, что бабушка не одобряет эти «телячьи нежности». Может быть, недостаток ласки сказался на характере Линн. Она выросла замкнутой и диковатой. Еще в школе ее бесило, если кто-то к ней прикасался.

И даже потом, когда Линн повзрослела, ей было трудно сдерживать себя и не морщиться, когда кто-то из друзей — не важно, женщина или мужчина — беспечно чмокал ее в щечку или прикасался к руке. Но от руки Хуана она отстранилась совсем по другой причине.

— Тебе разве не нужно следить за дорогой?

При других обстоятельствах Линн первая посмеялась бы над своим менторским тоном. Но сейчас она была слишком встревожена тем физическим возбуждением, которое породило в ней легкое прикосновение Хуана. Там, где он дотронулся до ее щеки, кожа горела огнем. Линн сосредоточенно уставилась прямо перед собой, боясь смотреть на Хуана.

Они уже миновали виноградники и теперь ехали по сосновому лесу. Густые ветви громадных деревьев низко нависали над дорогой, образуя сумрачный зеленый тоннель.

Хуан не стал проезжать по деревне. Он обогнул ее по другой дороге. Вскоре впереди показалось море.

— Как здесь тихо и хорошо! — с неожиданным жаром проговорила Линн.

— Да, здесь у нас тихо. Одним словом, провинция…

Они подъехали к вилле. Ворота открывались прямо во внутренний дворик, уставленный яркими цветами в глиняных горшках. Дворик был слишком маленьким, чтобы разместить здесь бассейн или хотя бы фонтанчик. Но в углу стояла беседка, увитая зеленью, со столиком и несколькими стульями.

— Войдем в дом?

Линн почти забыла о том, что она здесь не одна, — так тихо вел себя Хуан. Он как будто догадался, что Линн пытается представить себе, как ее папа сидит за столиком в беседке, проходит по мощенному плитами дворику. Догадался, и не захотел ей мешать.

— Он работал наверху, на балконе, — проговорил Хуан. — Писал преимущественно морские пейзажи. Они хорошо продавались. Хотя однажды он мне сказал, что пишет картины больше для удовольствия. Сам Эймон считал, что как бизнесмен он сильнее, чем как художник.

Внутри было темно из-за закрытых ставень, и она сразу же на что-то наткнулась. Хуан включил свет, и Линн на мгновение зажмурилась.

Постепенно ее глаза привыкли к свету. Комната была обставлена просто, почти скромно. Но резной узор на деревянных подлокотниках дивана был явно ручной работы, а яркие подушки даже с виду казались мягкими и удобными.

— Вилла совсем крошечная, — пояснил Хуан. — Внизу только эта гостиная, маленькая столовая и кухня. Я их тебе покажу попозже. Но сначала…

Заинтригованная, Линн последовала за Хуаном наверх по узкой деревянной лестнице. На верхнюю площадку выходило три двери. Но ее внимание привлекло другое. Все стены маленького коридорчика были увешаны портретами в рамках.

Линн обвела их взглядом, не веря своим глазам. Ей вдруг стало трудно дышать. Сердце забилось так, что казалось, вот-вот выскочит из груди. Она подошла к первому портрету и прикоснулась к нему. Рука у нее дрожала, слезы застилали глаза.

— Был еще один, самый первый из тех, что он сделал, — все так же тихо проговорил Хуан у нее за спиной. — Но я его уничтожил. Мне было обидно. Я завидовал той незнакомой девочке, которой папа Эймон уделяет столько времени и внимания. Я думал, он на меня рассердится… Но он только расстроился. Он начал писать эти портреты в тот год, когда узнал, что ты не умерла при рождении. И каждый год делал по одному, пытаясь представить, как ты растешь, как меняешься…

Хуан подошел к последнему портрету в ряду, снял его со стены и вернулся к Линн, держа его так, чтобы она могла одновременно смотреть на портрет и на свое отражение в висящем на стене зеркале.

— Очень похоже, правда?

Линн кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Здесь, в этом маленьком тесном коридорчике, она прочувствовала всю силу отцовской любви.

— Человек, который сказал ему о тебе, попытался помочь твоему отцу разыскать тебя. Но у него ничего не получилось. И тогда он прислал фотографии своих детей, на которых была и ты. Эймон говорил, что ты очень похожа на свою маму. Наверное, это сходство и помогло ему догадаться, какой ты станешь, когда вырастешь.

Линн молча кивнула. Сходство действительно было поразительным. Разве что волосы на портрете были немного другими, чем у нее, чуть короче и темнее. Наверное, такие, как у ее мамы.

— Теперь ты понимаешь, почему я встретил тебя холодно… Почему с самого начала был настроен думать о тебе плохо? — Голос Хуана звучал глухо. — Еще подростком я жутко тебе завидовал и ревновал к твоему отцу. И хотя, став старше, я перерос эту ревность, какое-то неприятие все же осталось. Ты простишь меня?

Линн склонила голову. Она не хотела, чтобы он видел ее слезы. Эти портреты — очевидное свидетельство папиной любви — растрогали ее до глубины души. Ей хотелось остаться здесь одной, но в то же время она боялась одиночества. Если бы Хуана сейчас не было рядом, она, наверное, просто не вынесла душевного напряжения.

— Линн…

Только теперь она поняла, что так и не ответила на его вопрос.

— Линн!

Еще до того как Хуан двинулся с места, она догадалась, что он хочет ее обнять. И слепо шагнула к нему. Но оказалась не готова к тому, что он поцелует ее в губы, и что его поцелуй будет таким обжигающим. На мгновение она напряглась. Хуан оторвался от ее рта и заглянул ей в глаза.

— Я хочу тебя, Линн… Я хочу тебя.

Желание охватило их, точно пламя опустошительного пожара. Линн сама не поняла, как так получилось, что она очутилась на полу, придавленная разгоряченным телом Хуана. Его поцелуй стал еще жарче, еще настойчивее. Вот он провел губами по ее щеке, по шее… Расстегнул верхнюю пуговицу на блузке, чтобы было удобнее ласкать ее.

Линн трепетала. Она и представить себе не могла, что одно прикосновение мужских пальцев к ее ключицам может так возбуждать. Ее грудь налилась желанием, соски затвердели и обрели предельную чувствительность. А когда рука Хуана скользнула ей под блузку, Линн едва сдержала стон наслаждения, рвущийся из самых глубин ее существа.

Он уже расстегивал остальные пуговицы на ее блузке. Его пальцы дрожали от нетерпения. Линн подалась ему навстречу. Где-то в сознании мелькнула мысль, что ей следовало бы ужаснуться тому, что он делает, следовало бы остановить его. Но вместо этого она лишь теснее прижалась к нему, желая, чтобы неизведанное ранее блаженство длилось вечно.

— Я хочу тебя… — Горячее дыхание Хуана обжигало ей кожу. Он покрывал поцелуями ее шею, опускаясь все ниже. — Я хочу тебя… здесь… сейчас… — Он коснулся губами ее обнаженной груди, провел языком по напрягшемуся соску.

Теперь Линн уже не смогла сдержать стон. Наслаждение было настолько пронзительно острым, что граничило с болью.

— Я тоже хочу тебя…

Слова вырвались сами собой. Линн поняла, что сказала, только когда Хуан мягко отстранился, аккуратно застегнул бюстгальтер и запахнул блузку у нее на груди. Его лицо было разгоряченным, но все-таки далеко не таким, как лицо Линн. А в глазах промелькнула искорка удовлетворения. Он очень быстро взял себя в руки. По сравнению с ним Линн чувствовала себя неопытной девчонкой. Впрочем, она и была таковой. Но почему она призналась ему в своем желании? Что заставило ее забыть об осторожности?

Хуан встал и помог Линн подняться. Когда он прикоснулся к ней, она вся напряглась.

— Что с тобой? — Он заглянул ей в глаза и покачал головой. — Я, наверное, поторопился? Если да, извини меня, дорогая. Но знаешь, похоже, я немножко влюбился в тебя еще тогда, когда впервые увидел один из твоих портретов, написанных Эймоном. На нем тебе двадцать один год.

— Ты влюбился в портрет?

Линн очень старалась, чтобы голос звучал беспечно и даже немного игриво. И ей, худо-бедно, удалось скрыть потрясение. Меньше всего она ожидала от Хуана признания в любви, пусть даже завуалированного.

— Понимай, как хочешь. Могу только сказать, что обычно я не веду себя так… импульсивно и уж тем более с женщиной, с которой познакомился только позавчера. Я тебя напугал? Ты все еще боишься меня?

Линн пребывала в полном смятении. В таком состоянии она не смогла солгать или скрыть свои чувства.

— Меня не привлекают случайные связи, — честно сказала она. — Мы едва знаем друг друга, Хуан… И меня слегка настораживает, что мы так быстро…

— …Влюбляемся? Хорошо. Давай не будем торопиться. Давай узнаем друг друга получше… Но ты не станешь отрицать, дорогая, что взаимное чувство все-таки есть. Для женщины, которая утверждает, что не любит, когда ее трогают, ты очень даже… — Линн тут же нахмурилась, а Хуан усмехнулся. — Нам лучше вернуться в поместье. Иначе, боюсь, я забуду о том, что сам же предложил не спешить. — Он внимательно посмотрел на нее и добавил: — Что-то не так? Или, может быть, я ошибаюсь, и ты не чувствуешь того же, что чувствую я?

Она покачала головой.

— Нет… то есть да… Просто все так неожиданно. Ты не тот человек, который может влюбиться с первого взгляда. Тем более в такую, как я. И потом… — Линн замолчала. Как сказать ему, что она сомневается в его искренности и боится, что с его стороны это одно притворство?

— Ошибаешься. Я как раз именно тот человек. К тому же я уже говорил, что влюбился в тебя давным-давно. Когда тебе был двадцать один год.

Словно почувствовав ее замешательство, он нежно взял Линн за руку и подвел к лестнице. Но прежде чем она начала спускаться, он обнял ее за плечи и мягко притянул к себе.

— Я очень хотел, чтобы ты приехала сюда со мной и увидела эти портреты. Быть может, когда-нибудь мы их покажем нашим детям. — Линн покраснела, а Хуан тихо рассмеялся и шепнул ей на ухо: — Мне так нравится, когда ты краснеешь. Это говорит о том, что ты не такая холодная и безразличная, какой хочешь казаться.

Неужели у него сложилось подобное впечатление о ней? При всем желании Линн не могла быть безразличной и холодной по отношению к нему. Она была рада, что Хуан решил не торопить события. Ей и правду нужно время, чтобы привыкнуть к тому, что все это происходит не во сне, а наяву. Чтобы поверить, что Хуан действительно любит ее. Чтобы поближе узнать его — и не только как мужчину, но и как человека.

Разумеется, графиня ничего не сказала. Но Линн чувствовала, что мачеха знает о том, как развиваются ее отношения с Хуаном, и одобряет их. Теперь считалось само собой разумеющимся, что Линн поедет с ними в Мадрид.

Линн позвонила в Дублин и договорилась о продлении отпуска. Начальник уверил ее, что она может ни о чем не беспокоиться и спокойно отдыхать…

После поездки на виллу прошло три дня. Теперь Линн с Хуаном каждое утро завтракали вместе, причем графиня и Мерседес тактично выходили к столу только тогда, когда Хуан уезжал на виноградники. Линн постепенно узнавала все больше о работе в поместье, и, что самое главное, — она все больше узнавала о нем.

Линн еще никогда не чувствовала себя такой счастливой. Но в то же время она боялась, что ее счастье не может длиться долго, что очень скоро все закончится. Еще ее беспокоило странное ощущение, что она уже не властна над своей жизнью. Что все, что с ней случается, происходит по чьей-то неведомой воле. И это пугало.

Линн понимала, откуда идет ощущение непрочности ее теперешнего положения. Ее бабушка, человек строгий и авторитарный, медленно, но верно уничтожила во внучке всякую уверенность в себе. Но Хуан — это не бабушка. Он говорит, что любит ее. Он выказывает свои чувства в каждом взгляде, в каждом прикосновении. И все же…

Что — и все же? — с раздражением спросила себя Линн. Что тебя мучает? Она стояла на балконе, опершись о перила и задумчиво глядя вдаль.

— Я собираюсь на виноградники. Поехали вместе, — прервал ее размышления Хуан.

— Я плохо езжу на лошади. Я только тебя задержу, — покачала головой Линн и тут же пожалела о своих словах.

Как всегда, ее разрывали самые противоречивые чувства. Ей хотелось быть рядом с любимым, но в то же время она боялась, что его чувства к ней не совсем настоящие, и поэтому доверять им опасно.

Но было уже поздно. Хуан вошел в дом. Линн вернулась в комнату, утешаясь тем, что они все равно увидятся за обедом. А пока надо упаковать вещи, которые она собиралась взять в Мадрид…

Они выезжали завтра утром. И Мерседес уже прожужжала Линн все уши о том, какие «радости и приятности» ждут их в столице. Как и все подростки, девочка была просто помешана на моде и уже не раз жаловалась, что в единственном приличном магазине одежды в ближайшем городке продаются безнадежно устаревшие наряды. Ей вообще не нравилось жить в Андалусии, где все было «таким старомодным, что просто ужас».

— Родители здесь до сих пор устраивают браки своих детей. Анахронизм настоящий! А если девушка пройдет по улице с молодым человеком… все, ее доброе имя запятнано, если только они ни жених и невеста. — Мерседес поморщилась. — А Мадрид — современный город. Я хочу переехать туда и поступить в колледж. Только не знаю, отпустит ли меня мама. Она отстала от жизни и не одобряет, когда женщина хочет делать карьеру.

Линн посоветовала поговорить об этом с Хуаном. В глубине души она симпатизировала стремлению девушки к независимости, однако не стала высказывать свою точку зрения. В конце концов, она знала только то, что сообщила ей Мерседес. А подростки известны своей поразительной неспособностью прислушиваться к мнению родителей…

Кто-то заглянул к ней в спальню. Наверное, Мерседес, подумала Линн. Но оказалось, что это Хуан.

— Что-нибудь случилось?

— Пришел вытащить тебя на прогулку. Только не говори опять, что плохо ездишь верхом и будешь меня задерживать.

Хуан подошел и слегка запрокинул ей голову, так что теперь смотрел прямо в ее испуганные глаза. Линн почувствовала жар его тела. Внутри у нее все оборвалось. Во рту пересохло. Она безотчетно облизнула губы.

— Почему ты все время чего-то боишься? Кто лишил тебя уверенности в себе? Какой-то мужчина?

Он погладил ее по волосам. Нежные, но в то же время чувственные ласки Хуана, сводили ее с ума. Она была просто не в состоянии придумать какой-нибудь уклончивый ответ.

— Моя бабушка. В детстве я думала, что она не любит меня. Но потом поняла, что она ненавидела не меня, а моего отца. Но эта неприязнь все равно выплеснулась на меня.

— Тогда просто поверь, что я очень хочу, чтобы ты была рядом со мной. Для меня это очень важно. Быть может, важнее всего остального.

Линн отвела глаза, пораженная и встревоженная страстностью, прозвучавшей в его голосе. Разве возможно, чтобы такой потрясающе сексуальный мужчина считал ее привлекательной и желанной? Она же наивная, неискушенная… и не сказать, чтобы красивая до умопомрачения…

— Опять ты о чем-то задумалась. О чем? — Хуан вдруг помрачнел. — Ты хотя бы представляешь, как мне сейчас тяжело? Я вижу тебя каждый день. Ты живешь в моем доме. Мы едим за одним столом. Но ночи мне приходится проводить без тебя.

Он сжал ее плечи, и Линн невольно вздрогнула. Но не от боли. Просто ее потрясла та эмоциональная напряженность, которая скрывалась за тихим голосом. Что с ней творится? Она же любит его… Да разве можно в него не влюбиться! И он тоже любит ее и желает. Но почему? Как может такой роскошный мужчина желать ее, серую невзрачную мышку?

— Ну вот. Опять ты пытаешься от меня скрыться в своих мысленных далях.

Линн физически ощущала его горькое разочарование.

— Хуан, пожалуйста, не торопи меня. Мне нужно время.

— Тебе нужно время. — Он вздохнул и легонько провел пальцем по ее щеке, от уха до уголка рта, но даже это легкое прикосновение отдалось в ее теле сладостной дрожью. — Ну вот, твои губы дрогнули. А знаешь, как я хочу, чтобы ты вся трепетала в моих объятиях? Как хочу услышать твои стоны наслаждения, когда буду любить тебя? Как хочу, чтобы ты принадлежала мне, и только мне одному?

У Линн закружилась голова. Как это будет, когда Хуан станет любить ее? А он, приподняв подбородок, провел большим пальцем по ее нижней губе…

Поддавшись безотчетному порыву, Линн робко лизнула палец. Хуан отдернул руку. Она не поняла, чем не угодила ему, и подняла на него глаза, полные недоумения и боли.

— Не смотри на меня так. Разве ты не понимаешь, что со мной делаешь? — Казалось, еще немного и Хуан утратит контроль над собой. — Я хочу тебя. Постоянно. Хочу, чтобы ты прикасалась ко мне. Хочу, чтобы ты меня целовала. Хочу, чтобы ты тоже хотела меня. Так же сильно и так же отчаянно. Хочу, чтобы ты стала моей. Телом и душой. Но больше всего хочу, чтобы ты любила меня. Я едва не схожу с ума оттого, что не могу подхватить тебя сейчас на руки, отнести к себе в спальню и там показать тебе то, что не в силах выразить словами… Позволь сказать матери, что мы собираемся пожениться.

— Нет… нет… Не так быстро!

Что заставило ее произнести эти слова? Ведь больше всего на свете она хотела стать женой Хуана. Однако в глубине души Линн боялась принять этот дар, предложенный ей судьбой. Потому что не могла поверить, что такое возможно. А что, если они поженятся, а потом Хуан поймет, что совершил ошибку, что он не любит ее, что на самом деле его чувство — это просто горячечная мечта романтика, влюбившегося в девушку на портрете?.. Отдаться этому человеку, обрести в нем свое счастье, а потом потерять его… Нет. Это было бы выше ее сил!

— Мне нужно время, Хуан, — умоляюще проговорила она. — Я не такая, как ты. У меня нет твоего опыта…

— Думаешь, я не знаю? Тебя только это тревожит? — Хуан нахмурился, пристально глядя на Линн.

— И это тоже, — призналась она. — Получается, что мы находимся в неравном положении.

Теперь он смотрел на нее недоверчиво.

— Линн, неужели ты и правда думаешь, что это имеет значение? Да, у меня были женщины. Но ни одной из них я не говорил тех слов, которые сказал тебе. Неужели ты не понимаешь? Ты — первая, кого я хочу назвать своей женой. Я хочу, чтобы ты всегда была рядом. Сегодня ты отказалась поехать со мной, потому что хуже меня ездишь на лошади. Завтра откажешься любить меня, потому что я более искушен в «науке страсти нежной»? Почему ты так боишься жить… и любить? Ты не доверяешь мне?

— Я ничего не могу с собой поделать. — Голос Линн сорвался. — Я не такая, как ты, Хуан. Я не верю в себя. Не верю.

— Тогда поверь тому, что я сейчас скажу. — Хуан взял ее лицо в ладони и заглянул ей в глаза. — Обещаю тебе, что не буду тебя торопить. И сдержу слово. Но еще я клянусь тебе, что мы станем мужем и женой. Да, Линн, ты будешь моей женой, пусть даже мне придется силой тащить тебя к алтарю. Ты, как я уже понял, ужасно упрямая. Просто на удивление упрямая для человека, который утверждает, что не верит в себя. Мне кажется, ты понимаешь, что любишь меня, только не хочешь себе в этом признаться. Но ты признаешься!

В такие моменты в Хуане особенно сильно проявлялась горячая испанская кровь, и Линн почти боялась его. В то же время она едва не поддалась искушению спровоцировать его… На что? Чтобы он занялся с ней любовью? Линн стало стыдно за свои мысли. А Хуан тем временем уже справился с обуревающими его чувствами.

— Переодевайся и ничего не бойся, — сказал он, как ни в чем не бывало. — Мы подберем тебе самую спокойную лошадь. Виноградник — это моя работа, Линн. Это часть моей жизни. И я хочу, чтобы ты разделила ее со мной. Ну что, едешь?

Как она могла отказаться?

Они договорились встретиться на конюшне. Когда Линн пришла туда, Хуан уже дожидался ее в компании конюха, который держал под уздцы красивую гнедую кобылу.

— Это Магнолия, — сказал Хуан. — Она очень спокойная и ласковая. По-моему, ты ей понравилась. Видишь, как она на тебя смотрит.

И действительно в огромных карих глазах животного читалось безграничное доверие.

Линн уже доводилось кататься на лошади. Но это было давно, еще в школе. Когда семья очередных опекунов водила ее на какой-то праздник в парке.

Хуан помог ей забраться в седло. Было какое-то особенное удовольствие ехать рядом с ним на лошади и слушать его объяснения. Не то чтобы Линн очень интересовало виноделие, но ей было приятно слышать его голос… Было жарко, легкий ветерок приятно холодил разгоряченную кожу. Испытывая невыразимую радость, Линн прикоснулась к руке Хуана. Он тут же схватил ее руку и поднес к губам. Затем игриво провел языком по ее пальцам, и Линн едва не задохнулась от наслаждения.

— Видишь, ты тоже чувствуешь это… Он соскочил с седла на землю и помог Линн спуститься. Она беспомощно прильнула к нему, опасаясь, что не устоит на ногах. А Хуан, прижав ее спиной к теплому боку кобылы, впился ей в губы жадно и властно. И ее губы раскрылись навстречу ее губам. Она не заметила, как он снял с нее футболку и расстегнул бюстгальтер. Его рубашка распахнулась на груди. Но Линн хотелось видеть и ласкать его всего. Желание откровенно читалось в ее глазах.

— Сними ее с меня, — шепнул Хуан ей на ухо, увлекая за собой на душистую мягкую траву. Линн не верила, что все это происходит с ней. Что она готова заняться любовью прямо посреди виноградника, где их могут увидеть… Но всепоглощающая страсть уже закружила ее слепящим вихрем.

Дрожащие пальцы не слушались, но ей все-таки удалось снять с Хуана рубашку… И тут у Линн перехватило дыхание. Какое потрясающе красивое тело. Стройное, загорелое, мускулистое. Она робко прикоснулась к черным волоскам у него на груди.

Хуан тихонько застонал, а потом взял ее руку и провел ею по своему телу. Затем наклонился и опять поцеловал в губы. Они оба были обнажены по пояс, и Линн невольно задержала дыхание, когда их тела соприкоснулись. А когда Хуан прервал поцелуй и чуть приподнялся над ней, она протестующе застонала и притянула его к себе.

Хуан не спешил. Он как будто хотел насладиться сполна ее телом, трепещущим под его поцелуями. Он упирался ладонями в землю, стараясь не наваливаться на Линн всем весом. Наверное, ей должно было быть приятно, что он не торопит события, лаская ее так медленно, так нежно… Но эти жаркие поцелуи и осторожные ласки обернулись для нее сладостной пыткой. Ее тело налилось желанием, таким пронзительным, что оно было сродни боли.

Он провел языком по ее шее, медленно опускаясь все ниже. Медленно, слишком медленно… Линн выгнула спину, подавшись ему навстречу в безмолвной, отчаянной мольбе. Ее пальцы впились ему в плечи.

— Что-то не так?

Она едва не расплакалась от разочарования, когда Хуан прервал поцелуи, и отчаянно замотала головой. Но уже в следующую секунду он легко провел языком по ее уху, и Линн вновь содрогнулась от наслаждения.

Однако ей хотелось большего. Чтобы он целовал и ласкал ее по-настоящему. Ей хотелось ощутить, как он прижмет ее к земле и уймет наконец сжигающее ее неистовое желание.

Это было даже не вожделение, а мучительная потребность разрядить то сладостное напряжение, которое грозило разорвать ее изнутри. С силой, которую Линн даже не подозревала в себе, она обхватила голову Хуана и прижала его лицо к своей груди.

— Ты этого хочешь… да? — Дыхание Хуана словно опалило ее кожу.

— Да… Да!

Она не узнала свой голос. Он был таким же странным и незнакомым, как огонь, пылающий у нее в крови. Хуан целовал ее грудь. Уже не игриво и дразняще, а именно так, как Линн и хотелось. Вот он слегка прикусил напрягшийся сосок, и она, уже не таясь, вскрикнула от наслаждения. Она и представить себе не могла, что может быть так хорошо…

Линн вздрогнула, когда Хуан расстегнул молнию у нее на джинсах и его руки властно легли ей на бедра. Он как будто прочел ее мысли, когда лег на нее, прижавшись к ней всем телом, и она почувствовала его напряженную плоть. Линн гладила его по спине, стараясь лихорадочными прикосновениями выразить свое желание…

Внизу, в долине раздался скрип тормозов. Звук пронзил жаркую душную тишину. Хуан отпрянул от Линн, как будто в него выстрелили, и тряхнул головой, словно не понимая, что происходит. Потом провел рукой по волосам, и в этом жесте сквозила какая-то странная растерянность.

— Господи, — прошептал он, садясь. — Еще немного, и я бы занялся с тобой любовью прямо здесь. Точно какой-то нетерпеливый мальчишка…

В его голосе явственно слышались нотки презрения к самому себе. Линн вдруг осознала, что лежит перед ним с голой грудью. Она тоже села и неуклюже потянулась за одеждой, но Хуан ее остановил. Он обхватил ее за талию, потом медленно провел руками вверх по ее телу, взял груди в ладони, наклонился и поцеловал сначала один сосок, потом второй. Чуть позже, когда Хуан подавал ей одежду и помогал застегивать пуговицы на блузке, его руки слегка тряслись.

— Наверное, ты была права, дорогая, — хрипло проговорил он, помогая Линн сесть в седло, — когда не хотела ехать со мной сегодня. Пока ты не будешь готова отдаться мне не только телом, но и душой, нам не стоит оставаться наедине.

Сейчас у Линн была прекрасная возможность признаться ему в своих чувствах и сказать, что она любит его и желает. Но что-то ее удержало. Все получилось как-то уж слишком быстро. Ей нужно было время, чтобы свыкнуться с новыми для нее ощущениями.

По дороге в поместье Линн вдруг с ужасом поняла, что стала еще более уязвимой теперь, когда у нее было что терять.